Павел Малов-Бойчевский,
г. Ростов-на-Дону
Иволга
Измельчали «отцы демократии русской»,
Бюрократы в Кремле протирают штаны.
Спой мне, иволга, песню протяжно и грустно
Про жестокий позор нашей бедной страны.
Спой мне песню, родная российская птаха,
Заглуши музыкантов компьютерных вой.
Даже если нас завтра погонят на плаху,
Все равно ты мне песню последнюю спой!
В русском царстве неладное что-то творится,
Вроде, царь на верху и полиция есть.
Правда, вместо орлов всюду драные птицы,
В общем, все как в палате под номером шесть.
Как в стране Дураков, что из сказок известна,
Как на самом глубоком и проклятом «Дне».
Ты мне, иволга, спой «лебединую песню»,
Пусть все гибнет как в жутком и дьявольском сне.
Все равно не вернуть то, что с воза упало.
Разорили тевтоны с варягами Русь…
Выйду в темную степь на Ивана Купала,
Колдовского дурмана от трав наберусь.
И в раскольничьих скитах великой России
Позатеплится древний славянский наш дух.
И осиные гнезда, что недруги свили,
Буйный ветер развеет как прах или пух.
Снова жить нам, славяне, на русской землице,
Жить и славить Христа и архангелов рать,
Потому что вовеки ни с чем не сравнится
Наша старая, добрая Родина-Мать!
Завещание терского казака
Схороните меня на кургане у быстрой реки,
Чтоб избранницу-степь из своей усыпальницы видеть,
Чтобы мимо меня отправлялись в поход казаки
Потрепать татарву, отомстить москалям за обиды.
Постелите под ноги косматую бурку мою:
Согревала она, словно мамка, в крутые морозы.
Положите на грудь шашку ту, что добыл я в бою
У мюрида чеченского в сабельной рубке под Грозной.
Отпустите на волю бродягу степного коня,
Он мне верно служил и спасал сколько раз от погони.
Помолитеся, братцы, при свете лампад за меня,
За пропащую душу склонитесь в смиренном поклоне.
Приглядите за жинкой: блюла чтобы мужнюю честь, —
Чтобы сын-бедолага не вырос лихим вертопрахом.
В изголовье не ставьте мне грубо сколоченный крест,
А повесьте-ка лучше на пику казачью папаху.
Нацедите горилки в корчагу до самих краев,
Помяните меня диким хмелем степным, односумы.
Сберегите к России неласковой нашей любовь, —
И о воле несбыточной злые и горькие думы…
Болит зуб
Вот снова болит зуб,
А на улице идет снег.
Скоро вынесут мой труп.
Ну а после вынесут всех.
Скоро будет вдоволь жилья,
Опустевших мертвых квартир…
Вознесется душа моя
В справедливый загробный мир.
Встретит там у входа Христос,
Поднесет в стакане вина.
Не сдержу я счастливых слез,
Осушая стакан до дна.
Кровь Христа приятна на вкус.
Наливай же по полной, брат!
Вот я снова, как черт, напьюсь,
Упаду у эдемских врат.
Будет плохо мне поутру,
Будет корчить меня и рвать.
И воскресну я, не помру,
И на землю вернусь опять.
И болеть будет так же зуб,
И кружить на улице снег.
И лежать буду я, как труп,
И страдать, как Христос, за всех.
Только чья же тут, блин, вина
До сих пор мне, брат, невдомек…
Оклемаюсь чуть с бодуна
И пойду за вином в ларек.
Я не меньше люблю народ
Я не меньше люблю народ…
Только черт пусть того возьмет,
Кто вранье за любовь выдает,
Кто елейные песни поет!
Я хочу испытать сполна,
Чем живешь ты, моя страна.
Ну а если опять война,
То для всех и на всех — одна!
Не хочу в стаю белых ворон,
Чтоб сказали: «Зажрался он!»
И несется со всех сторон
Из глубинки российской стон.
Расползается страх по домам,
Лжет о лучшей жизни экран.
А седой в тридцать лет «ветеран»
Проклинает за чаркой Афган.
Не хочу слышать: «Мы б могли!..»,
Когда он, пацан, без ноги.
А друзья его и враги
Ни за грош в Чечне полегли.
Пусть не в ногу шагать пришлось,
Мы шагали с тобой не врозь.
Брось в могилу землицы горсть,
Ты ведь здесь как и все —
Лишь гость!
Плач по России
В этом мире пустом я, как перст, одинок,
Нет ни друга, ни свата, ни брата.
Человек человеку не брат здесь, а волк,
И у каждого — крайняя хата.
Тут как в сказке живут, водку вёдрами пьют,
Книжек умных вовек не читают.
Тут гадюками сплетни по сёлам ползут,
Тут о волюшке вольной мечтают.
Гой ты, Русь, — забубенная доля моя,
Колокольная мати Россия!
За понюх табаку загубили тебя,
Свято место дотла разорили!
Сколько можно терпеть и о прошлом скорбеть,
От холодного месяца греться?
Полюбилась холопам боярская плеть –
И куда ж от судьбы своей деться?
Вот опять к топору подбивают тебя
Христолюбцы, поэты, витии,
Чтоб залился кровавой слезой Октября
Бедный люд подъяремной России.
Чтоб зудело плечо, чтоб махала рука,
Чтоб наломано дров было вволю.
Не на жизнь, а на смерть чтобы два дурака
В поединке сошлись в чистом поле…
И намокнут от крови густой ковыли,
Побредут по дорогам калеки.
И не будет уже христианской любви
В одичавшем от бед человеке!
Исповедь идеалиста
Пусть впереди большие перемены
— Я это никогда не полюблю!
В. Высоцкий
Я не люблю большие перемены,
Безумству храбрых песен не пою.
Претит мне грязь супружеской измены,
Я женщину и мать боготворю.
Я презираю суетность шакалов
И лизоблюдов дрязги не терплю,
Я восхищаюсь смелостью Икара,
Я жертву Сына Божьего люблю.
Противны мне приспособленцев своры,
По ветру нос держать я не могу.
Не нравятся мне стенки и заборы,
И пулю я врагу не берегу.
Мне тёпленьких не жаль и равнодушных,
Кто не пылает яростным костром,
Кто прячет за семьи замками душу,
Жизнь оставляя скупо на потом.
Мне не по нраву шлягер: «Мани-мани»…
Меня тусовкой в рай не заманить.
Свистит сквозняк, как соловей, в кармане,
И родину не хочется любить.
Борз*
0, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даёшься ножу!
Сергей Есенин
С посвистом пуль, с рикошетом осколков
День в преисподнюю канул, как тать…
Вышли на промысел горные волки,
Что им, отверженным, в жизни терять?
Волк для разбоя рождён и для драки,
Злобно оскалил клыкастую пасть…
А – сучье племя – цепные собаки
Сворою только и могут напасть.
О, кровожадный, безжалостный хищник,
Нет в тебе чванства, претит тебе спесь.
Ты, как и я сотворён был Всевышним,
Строго блюдя до сих пор свою честь.
И – хоть сжимают кольцо браконьеры, —
Знаю, задаром тебя им не взять.
К схватке готов — ощетинился серый,
Некуда больше тебе отступать.
Выстрелы гордость в очах не погасят,
Пули прервут твой бескрылый полёт…
Только в горах не протянет и часу
Тот, кто тебя из засады убьёт!
———————————————
* Волк (чеченск.).
Я убит в Дагестане
Я убит подо Ржевом…
А. Твардовский
Я убит в Дагестане
При чеченском налёте.
Полегла там костями
Наша славная рота.
Полегла не геройски,
Не пропала без вести:
Нас порезали горцы,
Как баранов, из мести.
А в Москве генералы
Обмывали победу.
И звенели бокалы
На кремлёвском обеде.
А в горах наши кости
Догрызали шакалы,
И на сельском погосте
Наши плакали мамы.
Нам прислали медали
С орденами посмертно.
Нам жилплощади дали —
Два кладбищенских метра.
Жили мы не тужили,
Повзрослели не рано.
Так за что ж положили
Нас в горах Дагестана?
Мы в шеренги не встанем,
Не сомкнём скорбно строя…
Пусть потом наболтают,
Что погиб я героем.
Пусть настрочат в газетах
О том подвиге нашем.
Мы, валяясь в кюветах,
Ничего уж не скажем…
…Было Слово
Братья и сестры…
Иосиф Сталин
Когда пушки ударили хлестко,
Мир распяв на тевтонском кресте, —
Вспомнил Он, что мы «братья и сестры»
В Божьем сыне,
Иисусе Христе.
Распри Он отложил до победы,
Покаянную речь произнес.
И пошли на врага наши деды,
Наши бабки ослепли от слез.
…Он в Кремле от беды укрывался,
Как отшельник в таежном скиту.
Он врагов иль народа боялся?
Он какому молился Христу?
Нет ответа на горе-вопросы,
С победителя спрос невелик.
Он назвал всех нас «братья и сестры»,
Враг попутал – его же язык!..
Но порою единое слово
Совершало в бою чудеса…
Щедро полит мир русскою кровью,
Схожей с жертвенной кровью Христа.
Аз есмь
Я расстрелян в том тридцать седьмом,
Разорили враги Божий дом.
Ветер сеяли в поле…
И вот
Грянул страшный двухтысячный год.
Я из рая взираю окрест:
Изуродовал землю прогресс.
Здесь когда-то меня на расстрел
Повели, но остался я цел.
Пули осами в тело вошли,
Не затронув храм вечной души.
Я познал сокровенную суть —
Предо мной был к Создателю путь.
Я сквозь бездну, как птица, взлетел,
Видел духов без вымерших тел.
Муравьиных не стало тревог,
И сжигал меня бурный восторг.
Пусть всё прахом однажды пошло,
Я простил сотворённое зло,
Возлюбил образ лютых врагов.
Я пролил на алтарь свою кровь.
Мне не страшен двухтысячный год:
Бог любовь на народ свой прольёт,
Всё на круги вернётся своя,
И пойму я, что Бог —
Это я!
Другой берег
Хорошо умереть молодым!
Николай Некрасов
Не найду себе, грешному, места
На земле, данной людям взаймы.
Сколько жить мне ещё?
Неизвестно.
Тайна скрыта, как курс
В море Тьмы.
Уплывём мы, гонимые ветром,
От родимых, пустых берегов.
И в пути вдруг столкнёмся со смертью, —
Нам откроется берег другой.
Будут нас птиц весенние трели
В райских кущах до слез услаждать.
Станут кроткими дикие звери —
Волк с ягнёнком там будет играть.
И приидет Отец величаво
На строптивых детей посмотреть…
Смерть — прекрасного мира начало.
Хорошо молодым умереть!
Гибель подводников
В темноте ледяной, как в могиле,
В бронированном вечном гробу,
Трое суток не ели, не пили,
Ждали…
Богом молили судьбу…
Подступала вода к подбородку,
Сердце билось, как молот, в груди.
Знали: ищут братишки подлодку.
Смерть, маленько ещё погоди!
Не к лицу россиянину слезы…
Воздух делим, как хлеб, — на глотки.
Мы пощады у смерти не просим,
С честью жизнь отдают моряки!
Хоть никто в липкой тьме не увидит…
Смерть на людях ведь только красна.
Мы, братишки, на вас не в обиде,
Что планида у нас не одна.
И упрёк не швырнём камнем сроду
В тех, кто нас по злой воле не спас, —
Что остался глоток кислорода,
Лишь глоток, —
И не будет уж нас.
…Наверху штормовая погода,
Солнце тучи рвёт жёлтым лучом.
Мы глотаем солёную воду,
Прижимаясь друг к другу плечом…
Оля
(Монолог таксиста)
…В.чужих ногах валяешься
В семнадцать с половиною.
Из песни
Ухожу как под воду в запой я,
Я калымил весь день напролет.
Друг таксистов — давалочка Оля
Завсегда по дешевке дает.
Потому что она не гордячка…
Спрыгнут весело трусики с ног,
И пойдет ходуном моя «тачка».
Я свободы хочу, видит бог.
В моих жилах желанье созрело,
Похоть жарко распарила грудь.
И кладу я на Олино тело
Трудовой заработанный рубль.
…Развалилась, как белая рыба,
Приоткрыв хищно маленький рот…
И не нужно ей ваше спасибо,
За спасибо она не дает.
Ей от роду всего лишь семнадцать,
Восемь классов, — один коридор.
И куда ж ей, бедняге, податься,
Коль папаша — пьянчуга и вор!
Коли жизнь ее, словно в тумане, —
Лишь бы проклятый день протянуть,
Чтоб водился в дырявом кармане
Трудовой заработанный рубль.
Грех
Луна блестит кошачьим глазом
И смотрит пристально в окно.
Ты огорчить меня отказом
Не сможешь, знаю, всё равно.
Стройна, как дикая пантера,
Отбросив ложный стыд и страх,
Ты отдала своё мне тело
С улыбкой страсти на губах.
И я вступил в твои чертоги,
Земли не чуя под собой…
Да, согрешил я перед Богом, —
Так, впрочем, сделал бы любой!
Ты в эту ночь про всё забыла —
На волю вырвалась душа.
Меня ль, другого ты любила,
В моих объятьях чуть дыша?
От сладких мук любви сгорая,
К укорам совести глуха,
Познала ты блаженство рая,
Пав в омут плотского греха.
Россия
«Прощай, немытая Россия».
М. Лермонтов
Снег на лицо ложится и не тает,
И волосы в снегу, как в седине.
Солдаты некрасиво умирают
На бойне в богом проклятой Чечне.
Солдаты умирают некрасиво…
За что им умирать в расцвете лет?
Что ж ты молчишь, «немытая Россия»,
Изведавшая столько страшных бед?
Тебе досталось вековая доля:
Молчать и вновь терять своих детей.
О, родина, терпеть тебе доколе
Ложь подлецов и горе матерей?!
О, родина! О, Русь моя святая,
Могучая и древняя земля…
Какое время страшное настало,
Вновь разоряют недуги тебя.
Вновь ополчились всюду супостаты,
И вороньё кружится над тобой.
И гибнут вновь российские солдаты,
Идущие не в бой,
А на убой!
Реквием
Этот мир не для радости создан.
Слёзы здесь проливают подчас
Над парнями, побитыми в Грозном
За чужой, нам не нужный Кавказ.
Здесь российских солдат из-под палки
Царь когда-то погнал на убой.
Катафалки идут, катафалки
По скорбящей стране, чередой.
Смерть стучится клюкой в чьи-то двери,
Оуял матерей наших стран.
Как же, Господи, нам в тебя верить
С похоронкою жуткой в руках?
Ни в каких не отыщешь анналах
Всех погибших в Чечне имена.
А столичным штабным генералам
Вновь навесят на грудь ордена.
Нет войны, но и мира здесь нету,
Мир погряз, как в болоте, во лжи.
И разменною стёртой монетой
Кто-то сделал солдатскую жизнь.
Ностальгия
В том краю, где ивовый плетень
Подпирает подсолнухи летом,
С камышовой крышей курень
Назывался тогда сельсоветом.
Вязы думали думу свою,
Изнывали собаки от скуки…
Край Донской, я тебя узнаю
После долгой предолгой разлуки.
Скрип тяжёлых тележных колёс,
Неудача на пару с удачей…
Не могу я сдержать горьких слёз,
Не стыдясь земляков своих, плачу.
Я до мозга костей городской,
Не крестьянствовать мне в этой жизни.
И смотрю я с глубокой тоской
На былое величие отчизны.
Вот закрытый заброшенный храм,
Ржавый трактор, уснувший на пашне…
Не вернуть уже прошлого нам, —
От того так тоскливо и страшно.
От того так бунтует душа,
В суете бестолкового века,
Что душевность из жизни ушла,
Что в толпе не найдёшь Человека.
х х х
Мало в душе непутёвой порядка.
Мысли – то в лес, а то по дрова…
Да и живём-то мы будто украдкой, —
Жизнь облекая в пустые слова.
Да, мы изгнанники божьего Рая,
Жизнь наша — вечный бессмысленный бег.
В муках рождаемся и умираем,
Чтоб искупить прародительский грех.
Мы не живём, а обряд совершаем.
Культ нашей жизни и скучен, и глуп.
Жизнь — это грань между адом и раем.
Ну а цена ей — копейка.
Иль рубль!
х х х
Мне кажется, что нет меня на свете,
И света нет — кругом сплошная тьма.
И нет души живой на всей планете.
Мир канул в бездну,
Мир сошел с ума.
Мир все заветы Божии нарушил,
Мир озверел в трущобах бытия.
И только «SOS» — «Спасите Наши Души!»
Из мрака ночи чётко слышал я.
Легенда
Много лет мирно жили в пещере они
Средь камней, люди каменной эры
Согревали костров их скупые огни,
Что веками горели в пещере.
И хотя на охоте им часто везло,
Люди сытыми не были сроду.
И всё чаще вторгалось коварное зло
В непорочную душу народа.
И однажды, поднявшись как дым над огнём,
Некто встал — мускулистый и страшный…
И впервые услышали люди: «Моё!»
Вместо всем так привычного — «Наше».
И шарахнулись люди в пещеры тюрьму,
Как от света летучие мыши.
И молились всю ночь они, глядя во тьму,
Но никто их молитв не услышал…
Перечитывая Екклесиаста
Все суета, — сказал Екклесиаста
Гоняются за призраками люди.
А мир стоял незыблемо до нас
И после нашей смерти так же будет.
Все суета, иллюзия, обман.
В огне страстей мы собственных сгораем.
Мы мечемся, как шхуна в урагане,
Меж адом сатаны и Божьим раем.
И нам постичь до смерти не дано,
Что режиссёр за сценою скрывает?
Ещё чуть-чуть и кончится кино,
Которое все жизнью называют.
И час пробьёт страданиям души,
Когда тела земные отстрадают.
Екклесиаст, прошу тебя, скажи:
Что режиссёр за сценою скрывает?..
Душа
Душа опять заныла к непогоде.
Душевных ран врачам не залечить.
Душа живёт мечтами о свободе.
Её легко бездушием убить.
х х х
Сколько раз ты сюда приходил,
Приносил с собою цветы, —
Постоять у безмолвных могил,
Повздыхать и на время уйти.
А сегодня и твой черёд —
В землю лег от забот отдохнуть.
И никто к тебе не придёт,
На тот свет не проторен путь.
А чертей к тебе черт принёс,
За грехи чтоб держал ответ…
Но взошёл на Голгофу Христос
И стоит там две тысячи лет.
Только где столько взять Голгоф,
Чтоб от смерти найти приют?
И ложишься ты в тесный гроб,
Выждав пару лишних минут…
Нет, как Данко, тебе не отдать
Сердце,
не воспылать костром.
…Родила непорочно мать,
И прослыл её сын Христом!
х х х
А ночь глубока.
И до самых звёзд
Распахнут весь космический мир.
Ты слышишь, родная, не надо слёз,
Покрепче лучше меня обними!
Да, короток миг земного пути,
Нам вместе недолго век вековать.
В конце этой жизни, как ни крути,
Придётся и нам, мой друг, умирать.
… Притихла ночь,
Прохладой дыша.
И звёзды молитвенно смотрят вниз.
В такую ночь обретает душа
Покой и веру в загробную жизнь.
Поэтому, вовсе не страшен чёрт,
Малюют его куда пострашней…
А время, время сквозь пальцы течёт,
Но ты об этом, мой друг, не жалей.
С тобой нам ещё предстоит сполна
Свершить угодных Создателю дел.
Ведь смерть — это лишь
пробуждение от сна,
И выход из бренной темницы тел.
О МОЁМ ЧЁРНОМ ЧЕЛОВЕКЕ
«Чёрный человек!
Ты прескверный гость».
Сергей Есенин
Мой чёрный человек во мне — как дома.
Доволен, будто доллары украл.
Он с кислой миной руки жмёт знакомым
И думает, чтоб чёрт их всех побрал!
Он ранним утром, в восемь с половиной,
Спускается в подземный переход
И держит путь, как будто вор с повинной,
На грязный и грохочущий завод…
Он с радостью спешит домой с работы,
Не применёт пройтись по кабакам.
Мой чёрный человек, скажи мне: кто ты?
Смеётся чёрный: «Знаешь, мол, и сам!
Святая простота душонок мелких
Забавна для испытанных умов.
Всяк в этой жизни —
Чёрен на поверку,
Он всё и вся чернить всегда готов!»
Мой чёрный человек с потухшим взглядом,
Откинув трость, садится на диван.
Его сужденья пахнут трупным ядом.
Прескверный гость!..
И вовсе мной не зван.
Вот снял цилиндр,
Сложил в него перчатки.
Гостить собрался долго, видно, он…
Как хорошо, что всё это лишь гадкий,
Бог весть к чему приснившийся мне
Сон!
* * *
Я вернусь в нашу нищую хату,
Где когда-то счастливей был всех,
Где заливистой птицей крылатой
Бился в окна серебряный смех,
Где струилась вода из колонки
Слаще вин и ликёров на вкус,
Где была ты смущённой девчонкой,
Не хлебнувшей житейскую грусть.
Печка жадно давилась дровами,
Не устроен был наш скромный быт.
И всё чаще ложилась меж нами
Тень колючих взаимных обид.
Разрасталась вражда снежным комом,
Хлёстко била словесная плеть.
И ушёл я, горбатясь, из дома,
Чтоб в загуле безумном сгореть.
Поскитался по белому свету,
Выпил горькую чашу до дна.
Нет пристанища в мире поэту.
На поверку жизнь — скука одна!
Сколько копий изломано в сварах, —
Чувств благих расплескалось водой?
Сколь излилось тоски под гитару,
Под цыганский мотив роковой.
Не догнать быстрокрылую стаю
Дней минувших, мой искренний друг.
Журавли ведь не зря улетают
Горе мыкать на солнечный юг.
Так и я снялся с места когда-то,
С головой в омут странствий полез.
Думал: буду — не клятый, не мятый —
Жить в стране неподдельных чудес.
И теперь вот, поблекнув с годами,
Как истёршийся медный пятак,
Я вдруг понял, что было меж нами,
Как в кривых зеркалах, всё не так.
К счастью мёртвому нету возврата.
Жизнь прошла, как сиреневый дым…
Я стою возле старой той хаты —
Одинокий седой пилигрим.
КАТАРСИС
На Руси сейчас Русью не пахнет:
Всё — «гуд монинг», «гуд лак» да «мерси»…
Русский дух в сёлах брошенных чахнет,
Нет привольной крестьянской Руси.
Всё на западный лад перекроено,
Под гнилой европейский стандарт.
Что стряслось с тобой, милая родина?
Кто тебя подтолкнул в этот ад?
Кто за деньги с разводами жабьими
Продал всё, чем дышала душа?
Кто горильими лапами жадными
Косы рвал у берёз Шукшина?
Кто Высоцкого «двигал» напористо,
Замусоленной мелочи рад?
Кто — без рыцарской чести и совести —
В пекло войн бросил русских солдат?
Сколько горького горя посеяно
На просторах погибшей страны…
И уже не читают Есенина
В злой, компьютерный век пацаны.
И давно не мечтают о космосе
Суперменов сынки и деляг.
Помоги нам очиститься, Господи,
Всё в Твоих всемогущих руках!
Всё в Тебе…
И в спасение верится,
Как в прилёт по весне птичьих стай.
…А старушка Земля тихо вертится —
Наш затерянный в космосе рай.
ТУПИК
Мешочники нахрапистой бригадой
Из всех щелей повыползли, как вши.
В чувалах прут что надо и не надо,
Крутые зашибая барыши.
А в подворотнях грязные менялы
Разменивают Совесть: баш на баш.
И Голод по стране идёт костлявый,
Графини чёрной — Смерти верный паж.
Любовь распродают с аукциона,
На золушек упал заметно спрос.
Здесь правят бал бандиты при погонах.
А поезд жизни мчится под откос.
И прохрипит блатной картавый тенор,
Мол, чтоб кондуктор жал на тормоза.
Куда ни ткнёшься, — всюду стены, стены…
Глухой тупик
И нет пути назад.
НЕ ГОВОРИ…
Не говори: «Всё к лучшему»,
Поверь, —
Всё лучшее осталось за спиною.
Но в прошлое закрыта плотно дверь,
Как в тот ковчег, когда-то спасший Ноя.
Нас полонили полчища невзгод,
Решить проблем насущных мы не в силах.
Мы мучаем себя из года в год —
Отверженные пасынки России.
Уже родных не видно берегов,
Все маяки в кромешной тьме погасли.
И льётся в бездну жертвенная кровь
Распятого зазря святого Спаса.
И бьют в ночи глухой колокола,
Охрипшие от сдавленного крика.
О, Русь моя, неужто ты была
Когда-то встарь державной и великой?
Блюли дозоры землю от покраж,
Пряма была под звёздами дорога.
Всяк чтил Отца и знал, как «Отче наш»,
Что не бывает власти не от Бога.
…И власти нет.
Из бездны выполз Зверь,
С окраин потянуло свежей кровью…
«Всё к лучшему», — твердишь ты и теперь,
А смерть с косой крадётся к изголовью.
ОТКРОВЕНИЕ
Нет, как Есенин, не покончу
Я счетов с миром горьких слёз.
Уйду в поля глубокой ночью
Тропою узкой, как Христос.
Оставив мысли о спасенье,
От искушений тяжких слаб, —
Пойду искать святую землю,
Я — принц и нищий, царь и раб.
И пусть рождается эпоха,
Крича под скальпелем, как зверь,
Я в мир непознанного Бога
Найду спасительную дверь.
При свете брезжущем лампады,
В скиту монашеском молясь,
Вдруг обрету благую радость
И с Богом родственную связь.
Паду на слабые колени
Во власти сладких райских грёз
С душой ранимой, как Есенин,
И чуждый миру — как Христос.
ПАДЕНИЕ
Мир к финалу идёт роковому,
Подводить скоро можно итог:
Позади — жизни проклятой омут,
Впереди — лишь Голгофа и Бог;
И холодное русское лето
С кровожадным и злым Октябрем;
И конец окаянного света,
Подкупившего всех нас рублем.
Напророчил беду Нострадамус,
Приоткрыв вечной тайны покров.
За падение Евы с Адамом
Нам пролить суждено свою кровь.
И приблизился мир к катастрофе,
В душах вспыхнули скверна со злом.
Но на висельной, лысой Голгофе
Спасены мы от смерти Христом.
За чужие страдал он пороки,
Невиновный поднялся на крест…
Но опять обманулся жестоко
В подлых людях Небесный Отец.
Мы безгрешными не были сроду,
А Создатель был с падшими строг:
И ушло в одночасье под воду
Всё, что создал на благо нам Бог.
За изъян в непорочном твореньи
Дьявол стал отпущенья козлом…
Люди фетишем сделали деньги
И навеки сдружились со Злом.
***
Я видел изнанку погибшей Земли,
Ходил я по дну океанов.
И слышал я песни, что слаще Аи,
Я видел Небес Капитанов.
Зачем, запирая познания дверь,
Пинаем её мы ногами?
А в мире проявленном властвует Зверь
И нас соблазняет деньгами.
Погрязла душа в мешанине тревог,
Всё в жизни приходит в упадок.
И мы позабыли, что в мире есть Бог,
И грех первородный нам сладок!
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
Смерть лучше этой жизни быстротечной…
Как ливни отшумят во тьме года,
И мы опять уйдем отсюда в вечность,
Как в океан вливается вода.
Не будет там забот о бренном теле.
И наконец-то вспомнят о душе
Те грешники, что пили лишь и ели,
И о душе не думали уже.
Дано нам тело вроде инструмента,
Чтоб проявить бессмертный Божий дух.
Так почему же мы боимся смерти?
Скорбим о теле тленном, милый друг?
Цепляемся за жизни жалкой крохи,
Добра не помня, брата не любя,
Не веруя ни в чёрта и ни в Бога,
А только — в силу длинного рубля!
***
Я умру, когда наступит время,
Суждено всему здесь умереть.
Жизнь сродни единому мгновенью,
За которым — вечность,
То есть — смерть.
Смерть страшна для душ непосвященных,
Кто бредет по жизни, как слепец.
Но открыл Христос развоплощенный,
Что воскреснет каждый под конец.
Будет свет любви Христовой литься
На людей счастливых без препон.
И опять всё в жизни повторится,
И потом забудется, как сон.
ДУША И ТЕЛО
Меня опять раздумья одолели
Среди мирской постылой суеты:
Как тяжко жить душе в презренном теле!
Но не поймешь меня, я знаю, ты.
Тебе до всех стихов моих нет дела.
«Всё это дурь, — считаешь ты, — и блажь!»
Ты в человеке видишь только тело,
И ни полушки за душу не дашь!
Тебе милее нет пути земного,
Не рождена парить ты в облаках.
И светлый облик любящего Бога
Тебе внушает суеверный страх.
А я бреду по жизни еле-еле:
Вокруг встают соблазнов миражи.
Куда ни глянешь, видишь только тело,
Как скорлупу пустую, —
Без души!
МАТЬ
Проходят дни, а мамы больше нету,
Ни слова ей не сможешь ты сказать.
Ты обещал, что будешь дома к лету,
Но опоздал и не увидел мать.
Зачем теперь ненужные подарки?
В том мире их не принято дарить.
Её свезли на чёрном катафалке
На кладбище.
А ты остался жить.
И жизнь пошла как будто наказанье
За давние просчёты и грехи.
…И вечный образ мамы пред глазами,
И горькие посмертные стихи.
И траурная рамка на портрете…
Раскаянья тиски сжимают грудь.
Ведь мамы больше нет на белом свете,
Она ушла в далекий скорбный путь.
Оттуда никому возврата нету,
И ничего нельзя переиграть…
Я в отчий дом вернулся этим летом,
Как блудный сын,
Ты слышишь меня, мать!
МОЙ ПУТЬ
Из нажитых богатств что с собой унесу?..
Так зачем тратить попусту время?
Мне за сорок, и финиш уже на носу, —
Тяжко жизни бессмысленной бремя.
Тяжек крест, что нести нам судьбой
суждено
От начала Пути до погоста.
И причастное горько в стакане вино,
И сберечь душу очень не просто.
Узок Путь,
И не всякий пройдет по нему,
И не всякий спасенья достоин.
Тем Путем мне к победе идти одному,
Хоть один — в чистом поле не воин.
Нагадала цыганка мне, знать, неспроста
Столбовую по жизни дорогу.
И оставил я умерших мать и отца,
И пошел по дороге той к Богу!
НАСТРОЕНИЕ
Здравствуй, странница вечная — осень,
Золотого кипенья пора.
Оседают студеные росы
На жемчужные травы с утра.
Вспыхнул ягодой рыжей шиповник,
Разбросал веера молочай.
Поброжу по стерне и припомню
Заблудившейся юности май.
Надышусь родниковой прохладой,
Налюбуюсь красотами дня.
Ничего мне от жизни не надо,
Ни полушки, — всё есть у меня:
Эта степь и цветов поздних пламень,
Эта речка и вздох камыша,
Этот древний, как Муромец, камень,
О который споткнулась душа…
***
А ночь глубока. И до самых звёзд
Распахнут весь космический мир.
Ты слышишь, родная, не надо слёз,
Покрепче лучше меня обними!
Да, короток миг земного пути,
Нам вместе недолго век вековать.
В конце этой жизни, как ни крути,
Придётся и нам, мой друг, умирать.
… Притихла ночь, прохладой дыша.
И звёзды молитвенно смотрят вниз.
В такую ночь обретает душа
Покой и веру в загробную жизнь.
Поэтому, вовсе не страшен чёрт,
Малюют его куда пострашней…
А время, время сквозь пальцы течёт,
Но ты об этом, мой друг, не жалей.
С тобой нам ещё предстоит сполна
Свершить угодных Создателю дел.
Ведь смерть — это лишь
пробужденье от сна,
И выход из бренной темницы тел
