Имануил Глейзер написал замечательное стихотворение.
С этим согласны практически все комментаторы и рецензенты, откликнувшиеся на это произведение на самых разных сайтах.
Констатацией этого факта в принципе можно было бы и ограничиться. Тем более что сказано уже достаточно много.
Но мне хочется порассуждать немного о другом. Просто, чтобы не повторяться.
Стихотворение «Время, назад!» не только замечательно, но и примечательно. Во многих смыслах.
Обращение к прошлому – извечная и неисчерпаемая поэтическая тема.
Она присутствует в сознании человека и поэта всегда и постоянно.
Тем более тянет вернуться к истокам, когда уже просматривается – пусть и в отдаленной перспективе – устье жизненного потока.
И вот Имануил Глейзер совершает это поэтическое путешествие бесстрашно и откровенно.
А на этом пути раскованному и раскрепощенному от любых условностей сознанию ничто не должно мешать. Оно в своем восхождении против течения времени не должно цепляться ни за какие коряги и отмели.
Потому-то в этом стихотворении отказ от знаков препинания и привычного членения текста, не просто формальный прием, а глубоко поэтическое, а, значит, полностью оправданное (если не единственно возможное) выражение того, что нам хочет поведать поэт.
Нет, конечно, не поведать, а выплеснуть, выразить на грани полной искренности и исповедальности.
И тогда уже неважно кто или что такое либертина. И нет необходимости пускаться в исторические изыскания.
Все происходит здесь и сейчас. То есть опять же – всегда.
Толчок к написанию стихотворению, как признается сам автор, был достаточно произволен. И замысла или умысла в начале не было и в помине.
Но оказывается, что память и поэзия – почти что синонимы.
И получилось. Получилась – эта пронзительная нота и щемящая красота.
В воспоминаниях – детство, юность, яркие моменты прошедшего – это всегда в большей степени состояние, чем процесс.
Память самовольно и произвольно выхватывает из прошлого самые разнообразные элементы житейской мозаики, но по какому-то непостижимому закону они, несмотря на кажущуюся случайность, неизбежно складываются в цельную картину.
И не так уж важно, что хронологически было раньше, а что позже. У памяти своя логика и свое течение времени.
Каждый фрагмент стихотворения уникален и вместе с тем универсален.
Как магическое увеличительное стекло он любую мелочь превращает в выразительное и величественное обобщение.
При таком подходе отпадает (опадает) нудная необходимость скрупулезного построчного разбора, поиска возможных мелких заусениц и мнимых неточностей, ибо, как мне кажется, это стихотворение нужно воспринимать во всем его смысловом единстве и словесной совокупности.
И вот что еще интересно в этом стихотворении.
Коренные петербуржцы с радостным умилением узнают знакомые приметы городского пейзажа и вечного времени.
Те, кто в городе неоднократно бывал и хорошо осведомлены о местных реалиях, тоже попадают в плен подзабытых соответствий.
Но даже те, кто в силу возраста или других причин из личного опыта знает очень мало, все равно (я в этом совершенно уверен) воспримут описанное совершенно адекватно.
Может быть, один из главных мотивов стихотворения – возвращение из худо-бедно состоявшегося настоящего в ситуацию экзистенционального выбора.
Это сейчас эмиграция явление уже то ли желанное, то ли слегка сомнительное, но в любом случае привычное.
В том прошлом – это был вопрос жизни и смерти. Человеческой души. Может ли она выжить здесь, и не погибнет ли там?
Оказалось, что ответ утвердителен. В обоих случаях.
А приплясывающий, себе на уме хорей стиха небрежно рассеивает излишнюю экзальтацию выражения и трагичность темы, и отбрасывает на происшедшее и происходящее легкий отсвет самоиронии и иррационального оптимизма.
Совершив вместе с поэтом этот экскурс к истокам времени в нашу коллективную память, мы, как читатели, и до слез растрогаемся, и многое для себя воссоздадим, и обогатимся индивидуальным восприятием автора, и тем самым обретем некую дополнительную опору для достойного продолжения нынешнего бытия.
С поэтом это произошло еще раньше. При создании самого произведения. И он сумел щедро поделиться с нами безмерной подлинностью своих чувств.
Что может быть выше?

Имануил Глейзер написал замечательное стихотворение.
С этим согласны практически все комментаторы и рецензенты, откликнувшиеся на это произведение на самых разных сайтах.
Констатацией этого факта в принципе можно было бы и ограничиться. Тем более что сказано уже достаточно много.
Но мне хочется порассуждать немного о другом. Просто, чтобы не повторяться.
Стихотворение «Время, назад!» не только замечательно, но и примечательно. Во многих смыслах.
Обращение к прошлому – извечная и неисчерпаемая поэтическая тема.
Она присутствует в сознании человека и поэта всегда и постоянно.
Тем более тянет вернуться к истокам, когда уже просматривается – пусть и в отдаленной перспективе – устье жизненного потока.
И вот Имануил Глейзер совершает это поэтическое путешествие бесстрашно и откровенно.
А на этом пути раскованному и раскрепощенному от любых условностей сознанию ничто не должно мешать. Оно в своем восхождении против течения времени не должно цепляться ни за какие коряги и отмели.
Потому-то в этом стихотворении отказ от знаков препинания и привычного членения текста, не просто формальный прием, а глубоко поэтическое, а, значит, полностью оправданное (если не единственно возможное) выражение того, что нам хочет поведать поэт.
Нет, конечно, не поведать, а выплеснуть, выразить на грани полной искренности и исповедальности.
И тогда уже неважно кто или что такое либертина. И нет необходимости пускаться в исторические изыскания.
Все происходит здесь и сейчас. То есть опять же – всегда.
Толчок к написанию стихотворению, как признается сам автор, был достаточно произволен. И замысла или умысла в начале не было и в помине.
Но оказывается, что память и поэзия – почти что синонимы.
И получилось. Получилась – эта пронзительная нота и щемящая красота.
В воспоминаниях – детство, юность, яркие моменты прошедшего – это всегда в большей степени состояние, чем процесс.
Память самовольно и произвольно выхватывает из прошлого самые разнообразные элементы житейской мозаики, но по какому-то непостижимому закону они, несмотря на кажущуюся случайность, неизбежно складываются в цельную картину.
И не так уж важно, что хронологически было раньше, а что позже. У памяти своя логика и свое течение времени.
Каждый фрагмент стихотворения уникален и вместе с тем универсален.
Как магическое увеличительное стекло он любую мелочь превращает в выразительное и величественное обобщение.
При таком подходе отпадает (опадает) нудная необходимость скрупулезного построчного разбора, поиска возможных мелких заусениц и мнимых неточностей, ибо, как мне кажется, это стихотворение нужно воспринимать во всем его смысловом единстве и словесной совокупности.
И вот что еще интересно в этом стихотворении.
Коренные петербуржцы с радостным умилением узнают знакомые приметы городского пейзажа и вечного времени.
Те, кто в городе неоднократно бывал и хорошо осведомлены о местных реалиях, тоже попадают в плен подзабытых соответствий.
Но даже те, кто в силу возраста или других причин из личного опыта знает очень мало, все равно (я в этом совершенно уверен) воспримут описанное совершенно адекватно.
Может быть, один из главных мотивов стихотворения – возвращение из худо-бедно состоявшегося настоящего в ситуацию экзистенционального выбора.
Это сейчас эмиграция явление уже то ли желанное, то ли слегка сомнительное, но в любом случае привычное.
В том прошлом – это был вопрос жизни и смерти. Человеческой души. Может ли она выжить здесь, и не погибнет ли там?
Оказалось, что ответ утвердителен. В обоих случаях.
А приплясывающий, себе на уме хорей стиха небрежно рассеивает излишнюю экзальтацию выражения и трагичность темы, и отбрасывает на происшедшее и происходящее легкий отсвет самоиронии и иррационального оптимизма.
Совершив вместе с поэтом этот экскурс к истокам времени в нашу коллективную память, мы, как читатели, и до слез растрогаемся, и многое для себя воссоздадим, и обогатимся индивидуальным восприятием автора, и тем самым обретем некую дополнительную опору для достойного продолжения нынешнего бытия.
С поэтом это произошло еще раньше. При создании самого произведения. И он сумел щедро поделиться с нами безмерной подлинностью своих чувств.
Что может быть выше?