Просто мразь

Поздним декабрьским вечером я возвращалась домой с международного Съезда писателей «Новый современник», который проходил в городе Рязани. Два удивительно сказочных дня, проведенные на родине Сергея Есенина, были заполнены до отказа встречами, обсуждениями, разговорами, откровениями. Люди, приехавшие на Съезд, за короткий отрезок времени, проведенный вместе, стали для меня дорогими и близкими. Но какими бы замечательными не были впечатления от Съезда, усталость давала о себе знать, поэтому я с удовольствием разместилась на нижней боковой полке плацкартного вагона и вытянула затекшие ноги. Это был последний участок пути на дороге домой, который мне предстояло преодолеть. Одиннадцать часов вечера , а это значит, что в своем городе я буду в пять часов утра. Замечательно, можно даже выспаться, потому что на следующий день в восемь утра мне на работу.
Поезд тронулся. Я огляделась — в вагоне были заняты только нижние полки. В моем купе за столиком уже основательно по-деревенски раскладывали колбасу, хлеб, яички, две женщины, вероятно дочь с матерью. Было очень приятно смотреть, как они трогательно ухаживали друг за другом. В соседнем купе с правой стороны компания из трех женщин перебирала в сумках и сетовала на свой нелегкий труд – труд челнока. В купе с левой стороны боковую полку занял пожилой мужчина, а около столика разместились двое — молодая светловолосая девушка, лет восемнадцати, и бравый мужчина лет пятидесяти. Они не были знакомы, потому что мужчина, едва поезд тронулся, громко произнес, глядя на девушку:
«Давайте знакомиться». — И тут же, не дожидаясь ответа, добавил — «Вадим Петрович».
«Оля», — тихо отозвалась девушка.
Прошла проводница — собрала билеты и раздала постельные принадлежности в новеньких пакетах. Я застелила постель. Блаженно вытянула уставшее тело во всю длину полки, предвкушая сладкий сон под перестук вагонных колес. Свет еще не притушили, и поэтому можно было разглядеть всех своих попутчиков.
В купе с правой стороны продолжали обсуждать свои покупки, повеселевшие от вина и от еды, женщины. В купе с левой стороны, пожилой джентльмен, отвернувшись к окну, уже спал или пытался уснуть. Мужчина, знакомившийся с молодой девушкой, выставил на стол бутылку водки, колбасу, предусмотрительно нарезанную кусочками, и банку с огурцами. Ловкими движениями открыл банку, разложил колбасу и огурцы на целлофановый пакет и с удовольствием налил в стакан сорокоградусной жидкости. Девушка сидела напротив. По ее движению головой можно было догадаться, что она отказы-вается разделить трапезу со случайным попутчиком. Осушив стакан, мужчина принялся за рассказ о своей жизни. Говорил он не громко, но очень внятно и четко. Как выяснилось — он военный, в звании майора; возвращается из Белоруссии домой. Тоже что-то пишет и печатается. Речь его лилась непрерывной рекой. По нему было видно, как он рад, что в лице молодой длинноволосой красавицы нашел «свободные уши». Девушка внимательно слушала, вероятно, боясь показаться невоспитанной в глазах того, кто годится ей в отцы. До меня доносились лишь обрывки из их разговора, или точнее из того, что говорил мужчина, потому что девушка почти всё время молчала. Это был театр одного актера, в котором он один смеялся, где ему казалось смешно, один сердился, один печалился.
Я перестала прислушиваться — очень хотелось уснуть и утром предстать пред светлые очи своих сослуживцев бодрой и красивой.
Привычный стук вагонных колес — поезд набирал скорость. Какое-то время я, вероятно, забылась сном, но проснулась оттого, что в купе слева перешли на более громкий разговор и возню. Я подняла голову. Пустая бутылка сиротливо стояла на столе. Мужчина продолжал говорить, а девушка все старалась его остановить, повторяя настойчиво несколько раз одну и туже фразу:
— Извините, пожалуйста, но мне надо выспаться, потому что завтра к восьми часам на работу.
— Хорошо, хорошо, — отвечал мужской голос.– Прости меня, пожалуйста, но вот последняя история, и будем спать.
— Не надо, не надо никаких историй, я хочу спать — взмолилась девушка. Но бравый военный был не из числа тех, кто так быстро сдает свои позиции. Он предпринял хитрый маневр: помог разобрать девушке постель, застелил свою, а уж потом опять продолжил разговор. Его четкий монотонный голос, чем-то напоминал стук колес, и я опять забылась сном.
Голос девушки вновь разбудил меня.
— Я хочу спать. Вы понимаете, я хочу спать. Не надо мне ничего больше рассказывать. – Эти слова были опять обращены к Вадиму Петровичу.
Я приподнялась и посмотрела на часы. Было два часа ночи.
Мужчина, вероятно воспользовавшись темнотой и тем, что все уже уснули, пересел на постель к девушке и теперь, склонившись над ней, дышал в лицо перегаром.
— Оленька, Оленька, — говорил он со страстью, соответствующей сорокаградусному напитку. – Ты такая молодая, такая прекрасная. Ты – ангел. Ты — утренняя заря. Знаешь, Оленька, ты похожа на русалочку. Можно я тебя поцелую.
— Не надо, не надо, — отталкивала его девушка. — И уходите, пожалуйста, на свою постель. Я хочу спать. Мне завтра на работу. — Продолжал сопротивление девчачий голосок.
Я не знала, что делать. Я не имела права вмешиваться, потому что Оля не кричала, не звала на помощь, видно все еще веря в порядочность представителя нашей доблестной Армии. Она справлялась своими силами. Но когда настойчивость, разогретого спиртным, самца перешла все допустимые границы, ей все-таки удалось столкнуть его со своей постели. Рассерженный мужчина в гневе побежал вдоль вагона, то ли курить в тамбур, то ли искать очередные «свободные уши».
На какое-то время в купе установились тишина и покой, нарушаемые только чьим-нибудь похрапыванием или посапыванием. Я опять погрузилась в сон, надеясь, что его уже никто не нарушит до станции моего назначения.
Очередной подъем был за час до нашего приезда (как жаль – можно бы еще полчасика поспать). Двое уже ходили по вагону. Это была Оля и ее случайный попутчик. Я догадывалась, что он разбудил ее, когда вернулся. Его голос продолжал сотрясать тишину, но опять же не громко, но настойчиво. Теперь он выпрашивал у нее встречу или хотя бы номер телефона. Ее ответы, его не удовлетворяли, и все опять начиналось вновь и вновь. Удивительный тип человека представлял этот ночной гуляка. Он не повышал голос, постоянно извинялся, говорил много ласковых слов, объяснялся в любви, но все же настой-чиво делал только то, что хотел, абсолютно не реагируя на чувства даже тех, с кем разговаривал. Со стороны казалось, что весь этот мир он построил под себя. Хочу – говорю, хочу – не даю никому спать, хочу — прошу телефон. Его не интересовали не только чувства Ольги, но и тех, кто был невольным свидетелем этой сцены. Как страшно жить или даже быть рядом с человеком, который умеет чувствовать только себя, подумалось мне! Страшнее становилось оттого, что этот человек еще и пишет, и кажется, даже печатается.
Я поднялась, не в силах больше уснуть. Девушка уже убрала постель и сидела у окна. Ее взгляд был уставшим и отрешенным, ей так и не удалось поспать этой ночью. Мужчина продолжал говорить, совершенно не обращая внимания, ни на ее отсутствующий взгляд, ни на других людей, у которых он украл драгоценные минуты утреннего сна.
Я сдала постель, сложила свою полку. То же самое сделал и пожилой джентльмен из купе, в котором разыгрывалось ночное представление. Остальное время мы сидели и молча смотрели в окно, дожидаясь своей станции. Навязчивый кавалер, все также тихо продолжал расточать комплименты и упрашивать девушку о встрече. Оля упорно молчала, не в силах даже сопротивляться. Вид у нее был бледный, как будто вампир за ночь высосал из нее всю кровь до капельки.
За пять минут до остановки, все встали. Оля взяла свои вещи, и первая двинулась к выходу. Вадим Петрович от нечего делать переключился на пожилого мужчину:
— Отец, ты уж прости меня, если что не так, – говорил он запросто, пытаясь похлопать старика по плечу. – Я ведь просто так.
— Да уж, ты просто……- начал как–то очень медленно говорить старик и замолчал, — то ли сказать, то ли нет, — потом вдруг наклонился к самодовольному улыбающемуся лицу и резко произнес – ты просто мразь.
Вадим Петрович от этих слов не стушевался, отошел к своей полке, и оттуда прозвучало:
— Да, пошел ты.
Мы действительно пошли к выходу, потому что было пять часов утра, и поезд прибыл в мой родной город. Мы шагали по безлюдному утреннему перрону: впереди Оля, за ней пожилой джентльмен, потом я. Город нас приветствовал первым снегом, наконец выпавшим в этом году.
Я шла и думала о том, как мне стыдно за такого собрата по перу. И еще о том, что те, кто пишут, кто выходят на читающую публику — как же мы должны соответствовать высокому званию писатель, или, для начала, хотя бы быть просто порядочными людьми. А уж если еще проще, то хотя бы уметь молчать, там где это надо.