Несураз.

Владимира Ивановича Ермакова, личного водителя гендиректора фирмы, выгнали с работы. Да, так грубо и бесцеремонно, что он, не до конца осознавая, что произошло, больше часа сидел, оцепенев в машине, разглядывая ключи и салон, теперь уже бывшего его «Мерседеса». Подходили сослуживцы, о чем — то спрашивали, но он в ответ только стонал, словно от зубной боли, и отворачивался. Ни выговоров, ни замечаний, ни единого опоздания, за три года безукоризненной службы. С машиной был словно на одном дыхании. Ломалась — ремонтировал ночью. И кто придумал, что «Мерседес» автомобиль безотказный? Миф! На наших дорогах любой танк иностранный – стекляшка, а легковушки — иномарки –хрустальное железо. Но престижа ради, в тазиках типа «Жигулей» такие, как Володькин шеф не садится. Вот три года и мыл, и чистил, и полировал до солнечного блеска, кстати, тоже ночами, Владимир Иванович «имидж» фирмы.
А ездил то как! Ювелир! Если учесть, что дороги, по которым приходилось колесить, наполовину состояли из колдобин, ям и рытвин, на которых и джипы, приспособленные к бездорожью, рассыпались, несложно представить каким виртуозом приходилось быть Ермакову, на лимузине, рожденному порхать по отшлифованным и подметенным немецким автобанам.
А как выгнали то? Как последнего бродягу. Без предупреждения, без объяснений, просто с усмешкой попросили сдать машину и вышвыриваться с попутным ветром, да еще и на глаза не попадаться ближайших лет сто пятьдесят. Конечно, был у Ермакова и свой недостаток,
хотя, с какой стороны посмотреть. По характеру он слишком молчалив. Однажды ехали из Москвы в Саратов, почти тысячу километров, так он слова не проронил. Словно и ни человек сидел за рулем, а нечто аморфно – железное, в виде приложения к рулю. И тем ни менее три года, без наград и нареканий, пусть и молчаливо, но Володя отъездил. И вот — увольнение, обидное и неожиданное.
Однако домашние к его «трудовой свободе» отнеслись очень доброжелательно. Жена тут же позвонила брату, и договорилась, что через неделю Владимир может выходить на новую работу, да еще с зарплатой намного большей, чем прежняя. Казалось бы, про увольнение, можно было и позабыть. Но Владимир Иванович не успокаивался, постанывая, ворочался всю ночь, а утром, в спортивном костюме, а не в рубашке с галстуком, как обычно, отправился на работу. К шефу, а точнее к шефине Анне Васильевне, прошел, не обращая внимания на то умоляющие, то гневные окрики секретарши. Шефиня, как раз, беседовала с новым молодым руководителем маркетинга фирмы. Молча, указав ему на дверь, Владимир Иванович приподнял его за шиворот, и подтолкнул в сторону двери. Подождав, пока тот испуганно выскочил, сел напротив Анны Васильевны и тихо спросил;
— За что?
— А ты не боишься, что я сейчас вызову охрану и тебя отсюда тоже вышвырнут, как …
— За, что? – перебил ее Владимир Иванович. Анна Васильевна достала сигареты, закурила, а заглянувшей в дверь испуганной секретарше велела никого не впускать. Затем подошла к окну и, стряхивая пепел в горшки с цветами, нервно заговорила.
— Ты кого позавчера отвозил домой после десяти вечера?
Ермаков молчал. – Хорошо, напомню, Маринку Иванцову из бухгалтерии.
— Вы же сами приказали.
— Да! Отвезти! Но не ночевать у этой халды. Может, ты станешь, меня уверять, что я вам приказала и постельку постелить, да кофеек в перерывах подавать?
— При чем тут я, Иванцову повез дру…
Владимир замолк, понимая, что сейчас скажет лишнее. Шефиня почувствовав неожиданную интригу ждала, затаив дыхание. Затянувшее молчание прервал Владимир Иванович;
— С чего это вдруг вы меня решили ревновать, можно подумать между нами что-то есть. У Вас сын, муж, пусть не расписаны, но жить то живете, у меня жена, дети. Мы три года вместе, а ни разу не обнялись, с чего ревнуете?
— Кто отвозил Иванцову? Скажешь и я тебя снова восстановлю на работе. Я тебя молчальника знаю, пока по башке не получишь, правды не узнаешь.
— Выходит меня уволили, что бы правду узнать, вместо того, что бы спросить по человечески!?
Ермаков встал и пошел к двери.
— Кто угодно, только не я.
— Стоять!
— На тех, кто остался ори!
Впервые за три года он в разговоре, перешел с ней на — ты.
— Ты не уйдешь отсюда, пока не скажешь кто…
— Охрану вызовешь или еще кого по…
— Володя! Прекрати! Или я за себя не отвечаю!
— Ты, уже ответила.
Он вышел из кабинета и пошел в гараж. «Мерседес», поблескивая, отполированным капотом, начищенном еще Владимиром Ивановичем, стоял в самом темном углу. У ворот гаража Владимира ждал начальник транспортного цеха, последний муж Анны Васильевны, Роман Смирнов. Без предисловий, оба понимали, о чем говорят, он подал Еремину трудовую книжку и конверт с деньгами.
— Володь, я даже прощения не прошу, я сам, не ожидал ее такой реакции. Ты знаешь, я тут договорился в нескольких местах, тебя берут сходу, телефончики я в конверт вложил.
— Говорил тебе, не связывайся с Иванцовой, она ж тебе в дочки годится. А ты ей, то одно, то другое, то третье…
Молодые они до добра не доведут. В наши годы в бойфренды не записываются.
— Не то Володя, не то говоришь, ты же главного не знаешь, никто не знает, тебе первому говорю, Марина дочь моя, а в тот вечер я у нее задержался, мать ее приехала, Наташенька, а для меня, дороже ее никого, веришь, никого… Да и ей никто, кроме меня не нужен. Вобщем вот такой несураз получился…
— Ну, коли, любишь, так и живи. Что мешает, дочка есть, квартира есть, руки и голова на месте!
— Так все же за счет Аньки, за счет ее фирмы выкроил, и квартиру и …Я ведь по общагам, да комуналкам, почти двадцать лет, пока с Анькой ни встретился. А так хочется, хоть под старость, да по — человечески. Несураз, я понимаю, а как иначе? Время то дурацкое, а я ведь ничего, кроме как шоферить то и не умею. А здесь, какой никакой, а начальник. Все не в мазуте, да бензине. А уйду, что опять за баранку, да на гроши!? Мы же с тобой ровесники Иванович, сколько лет вместе, уж ты то меня понять должон.
— Может и должен, а может и…
Договорить он не успел, к гаражу буквально подбежала разъяренная Анна Васильевна.
— Так, голубчики, я вас отучу брехать, кобелей старых.
Кто у Маринки ночевал, фраера протухшие? Ты, козел беспризорный!
И она со всей силы влепила мужу пощечину.
— Анечка, рыбушка, да с чего ты взяла кисонька!
Загораживаясь от еще одной пощечины, залепетал Роман; — ты ж для меня, да я для тебя, зайчик мой…
— Никто, кроме Володьки и тебя, дворняжки подзаборной, за руль «мерса» садится не имеет права.
— Да, я ночевал, я успокойся, Ань. Чего ты к Ромке привязалась.
— А чего же ты в кабинете врал, что не ты.
— А это что бы позлить тебя, дуру старую.
— Меня! Старую! Да, я из тебя за старую, да я тебе за дуру, да я …
Задыхаясь от негодования и брызжа слюной, завизжала она, размахивая сухонькими кулачками перед лицом мужа.
Но Владимир Иванович ее уже слышал. Он шел по улице и не видел, как Роман, обняв рыдающую шефиню, то и дело повторял.
— Говорил же тебе, не бывает мужиков верных, не бывает, прикидывался он все эти годы, прикидывался… Говорил же тебе, говорил, а ты не верила, не верила…