Виктор Гавура
РВАНЫЕ КАРМАНЫ
Детально рассмотрев и проанализировав внешность и поведение Напханюка, Альбина Станиславовна не нашла ни одной особенности его натуры, по которой сразу узнают друг друга настоящие люди. Как на личности, она поставила на нем крест, как человек, он для нее был равен нулю и, подобно неодушевленному механизму, он был пригоден только для дела. У такого рода господ преувеличенное мнение о собственной значимости. Благоприятное стечение обстоятельств и родственные связи он принимает за свои выдающиеся способности. У него свой офис, поставленный на конвейер куриный бизнес, и, основополагающее, у него есть возможность организовать чартерный рейс в любую точку Европы. Это главное, остальные детали следует отбросить, решила она.
Это всего лишь,
Заурядный нувориш…
Непроизвольно зарифмовала и повторила про себя Альбина Станиславовна. Ритм этой фразы неотступно преследовал, исподволь кодируя ее, будто бы она была навеяна, внушена ей, чьей-то более сильной волей.
Нет, это просто-напросто жлоб, успокаивала она себя. Общаясь с людьми, Альбина Станиславовна порой оценивала их на уровне интуиции. Иной раз достаточно было малейших предвестников: вскользь брошенного взгляда, случайного движения, неосознанного вздоха в контексте разговора, а подчас, всего лишь невольного перебирания ногами, чтобы она почуяла подвох и, заподозрив опасность, предприняла ответные действия. Интуиция, это твой жизненный опыт, не облеченный в ясную мысль, он безошибочно подмечает, на первый взгляд, незначительные мелочи, которые позволяют предвидеть дальнейший ход событий. Но сегодня она не хотела прислушиваться к своей интуиции. Альбина Станиславовна оправдывала свои действия тем, что, если во всем следовать интуиции, это все равно, что бежать с завязанными глазами. Что ж, кто прав, она, или ее интуиция, покажет время. Но уже сейчас, она бы многое отдала, если бы все можно было переиграть заново и не начинать этот разговор. Только отступать теперь было поздно.
– Договорились, – с нарастающим недовольством собой, кивнула Альбина Станиславовна. Как-то отстранено, почти машинально она констатировала, что он слишком много выпытал и, похоже, уяснил главное, то, что она не располагает временем. Воистину, мы редко раскаиваемся в том, что сказали слишком мало, но часто сожалеем о том, что говорили слишком много.
* * *
На этаж выше сто двенадцатой квартиры, в квартире сто шестнадцать тоже не спали. Двое мужчин сидели за столом друг против друга и, который уж час молча курили. Они оба были в наушниках, на столе в рабочем беспорядке были разложены многочисленные модули подслушивающей аппаратуры, тонкий шнур сверхчувствительного микрофона уходил в просверленный паркет. Беззвучно вращалась кассета магнитофона «Panasonic».
* * *
Большими и малыми событиями была наполнена ее жизнь. Наполненное событиями время летит незаметно. В этой круговерти пролетело три года, и в двухтысячном году Альбина собрала свой первый миллион. В том же двухтысячном году на нее был предпринят первый серьезный наезд. Антиквариат и криминал всегда рядом, там, где крутятся большие деньги, вокруг них крутятся преступники. Банда уголовников назначила сумму и установила срок, в неделю ее выплатить. Альбина не возражала, сумма в пять тысяч долларов была для нее не значительная, но она знала, что это только начало. На четвертый день после назначенного срока главарь банды, некий трижды судимый Стос, главный его помощник, Подосина, и еще двое уголовников насмерть угорели в сауне. Телесных повреждений у них не было, и дело закрыли. Девочки, которые «парились» вместе с ними, не пострадали. Эта операция обошлась Альбине в двадцать тысяч долларов, исполняли профессионалы, приглашенные из Риги. Все можно было бы сделать и дешевле, имелись и свои специалисты, но для Альбины важна была чистота исполнения и тонкость намека. Она была изысканно изобретательна во зле. Альбина догадывалась, что это только первые ласточки и не ошиблась. Те, кто должны были, ничего не поняли, зато Альбина разобралась, что мечет бисер перед свиньями. Известно, что перед свиньями ничего не стоит метать, все равно «попрут»… Не прошло и месяца, как в один из ее магазинов, который теперь был преобразован в большой салон «Антиквариат», пожаловали трое из группировки авторитетного в Киеве рэкетира по фамилии Шкрибняк, больше известного под кличкой Скрябин, и назначили дань. Когда через три дня они пришли ее получить, люди Альбины, уложив их на пол, упаковали, а затем, вывезли их за город и допросили с пристрастием, после чего каждому из них они сломали по две ноги на уровне голени и выбросили на глухой проселочной дороге. Один из них не дополз до трассы и замерз. С самим Скрябиным получилось не очень гладко, спустя день он случайно свалился в открытую шахту лифта. Упав с шестого этажа, он остался жив, его пришлось добивать в больнице, где он умер на второй день после поступления от аллергической реакции на капельницу.
Двое бывших рэкетиров Скрябина молчали, как рыбы. Люди Альбины имели их фотографии, документы, знали, где они живут и всех членов их семей. Никто не заподозрил, что к этим смертям имеет отношение Альбина, но те, кто должны был догадаться, теперь уже точно догадались и ни у кого из них не возникало больше желание брать ее под свою крышу, она сама себе была крыша. Многие из тех, кто ее знал, думали, что она тверда, как сталь, но никто не догадывался, что она нежна, как цветок.
* * *
Медленно прогуливаясь со Склянским, Альбина осторожно поглядывала по сторонам. Подошвы ее туфлей стали прилипать к бетонным плитам набережной, когда она услышала:
– Из Москвы пришла абсолютно достоверная информация. Выяснилось, что Напханюк бывший оперативный сотрудник Российской ФСБ, – как всегда сжато, докладывал Склянский. – Его настоящая фамилия Проскуратов. Из ФСБ он перешел в Центральное бюро Интерпола в России. Работает у нас под прикрытием, выдает себя за содержателя контрабандного канала. Имеет разведзадание отслеживать экспорт оружия, наркотиков, радиоактивных веществ и технологий двойного предназначения из Украины на Запад.
Я изменил место встречи, потому что заметил, что за мной следят. Кто именно, мои старые или новые знакомые, пока не разобрался, – добавил, как гвоздь в крышку забил, Склянский.
– С Напханюком все ясно. Наблюдение за ним и прослушивание надо немедленно снять, – поразмыслив над возможными вариантами развития событий, сказала Альбина с суховатой твердостью, с которой всегда говорила на самые важные темы. – Я вам очень признательна, подумайте, как отблагодарить вашего московского друга.
Теперь, все наши усилия должны быть направлены на поиски Михаила, – она бесстрастно рассказала Склянскому о звонках похитителей. Он выслушал ее молча, без вопросов и комментариев, лишь на лбу у него еще глубже проступили морщины. Его молчание бывало столь же разнообразным, как интонации в разговоре.
– У меня к вам просьба, – продолжила Альбина, – Надо изготовить одну вещицу для наших знакомых. Небольшой сюрприз. Обычный атташе-кейс, которые в фильмах используют для передачи выкупа. Тот, кто его откроет, должен взорваться.
– В течение суток вы его получите, – без каких-либо эмоций ответил Склянский.
Внезапно Альбина почувствовала дуновение какого-то леденящего ветерка, что-то было не так, что-то было не хорошо. Похожее ощущение посетило и Склянского, он незаметно озирался вокруг, но они были одни на этом берегу озера, а на противоположном, вдалеке, какой-то мужчина выгуливал таксу. Ни Склянский, ни Альбина не могли знать, что из-за угла евангельской церкви на них навели тарелку параболического микрофона. Тем не менее, Склянский предложил:
– Нам необходимо сейчас же расстаться. Будьте осторожны. Так и есть, за нами следят, – острый глаз Склянского безошибочно выделил наиболее перспективное направление и засек выглядывающего из-за угла церкви человека. – Я сделаю переключение. Оторвусь, выйду им в тыл и уточню, кто они. Расходимся, – повернувшись спиной к церкви, скороговоркой сказал Склянский и присел, завязывая шнурок.
Развернувшись, Альбина не торопясь, направился в сторону евангельской церкви «Благодать», стоящей на берегу озера. Вход на набережную венчали два высоких круглых постамента, на одном из которых возвышался стройный серебристый тополь. Второй постамент стоял пустым. – Где ж твоя пара? Проходя по набережной озера, Альбина взглянула в воду и ужаснулась, она никогда раньше не замечала насколько загажено озеро. В нем плавало множество пластиковых и стеклянных бутылок, автомобильные сидения, сломанные костыли, пенопластовые корытца из-под фасованных закусок, старые тапочки, картонные лотки из-под яиц, обломки оконных рам и прочий плавучий хлам. Понятно, аборигены приходят сюда не любоваться красотами, а используют озеро, как они находят нужным. Тем лучше, не будет тянуть обратно. Это их озеро, им здесь жить, пусть живут и гниют вместе с ним.
Когда Альбина поднималась по ступеням набережной, со стороны церкви ей навстречу вышли двое мужчин. Они были разного возраста, одному из них, было лет тридцать пять, другому, не более двадцати пяти, но что-то у них было общее, заметное наметанному глазу. Разговаривая между собой, они прошли мимо Альбины и, не обращая на нее внимания, пошли вслед за Склянским. Это слежка! С уверенностью решила Альбина. Наружник всегда старается не встретиться взглядом с тем, кого ведет. Встретившись взглядами, объект слежки может зафиксировать того, кто за ним следит, и обнаружить наблюдение.
* * *
Через полчаса на пороге офиса показался Напханюк. Он стоял, не торопясь спускаться по ступеням и долго осматривал пустую улицу, будто остерегался ступить на предательский тротуар. Прошло несколько томительных минут, Напханюк поговорил с кем-то по мобильному телефону и решил вернуться обратно в офис… Нет! Как бы не так, оказывается, он просто запирал дверь. Еще немного постояв, подозрительно озираясь по сторонам, он поспешил в сторону своего «Джипа».
Мотор «Жигулей» тихо урчал. «Иди сюда, дорогой. Здесь тебя ждут с цветами», пробормотал Очерет. Не включая фар, он осторожно направил машину в сторону приближающегося Напханюка и, резко утопив педаль газа до отказа, включил дальний свет. Перед ним мелькнуло искаженное страхом алебастровое лицо с взметнувшимися к глазам руками. Передние колеса легко перепрыгнули через возникшее под ними препятствие, зато задние, сильно подбросило, когда они переехали тело. «Так недолго и подвеску повредить, хозяин будет недоволен», озабочено сказал про себя Очерет. Когда он бывал наедине с собой, а он всегда был один, он разговаривал, забавляя себя своими сумрачными каламбурами. «Видишь, совсем не больно. Разве это сравнить с трехколесным велосипедом, которым ровняют асфальт», чуть усмехнувшись одними губами, оброним Очерет.
«Несовместимые с жизнью повреждения влекут за собой наступление смерти, и состоят с последней в прямой и непосредственной связи, являясь ее причинами…» Развлекал он себя по дороге, помнившимися цитатами из специальных руководств. Подъехав к станции метро «Университет», он припарковал у обочины «Жигули» и вышел из машины, аккуратно прикрыв дверцы. Перед входом в недра метро он остановился, снял тонкие телесного цвета матерчатые перчатки и, широко размахнувшись, бросил их в мусорную урну.
* * *
Этим вечером Очерет и Мусияка продолжали слушать и «документировать» Розенцвайг, сидя над ее головой в квартире сто шестнадцать. Несколько минут назад удалось записать ее телефонный разговор с каким-то иностранцем. Он звонил ей из телефонного автомата, как удалось выяснить, расположенного на Крещатике. Говорили они по-английски. Прослушав еще раз запись, Очерет понял, что иностранец предложил Розенцвайг привезти ему завтра в семь часов вечера весь груз. Адрес не назывался, но было сказано, что груз надо доставить в то же место, что и раньше. Розенцвайг согласилась. Иностранец напомнил ей о том, что согласно договоренности, необходимо привезти с собой задаток, и повесил трубку.
– Вы не могли бы перевести, о чем они говорят? – попросил Очерет Мусияку.
– Ничего не могу понять, слишком быстро говорят, – прослушав запись и, отведя глаза в сторону, сказал Мусияка. – Завтра отдам эту кассету переводчикам, они переведут…
Все ты понял, не годится обматывать старших по званию, подумал Очерет. Это равносильно самовольному выходу из строя, так недалеко и до измены родине… За это полагается небольшое взыскание. Во время их суточных бдений Мусияка проговорился о том, что в совершенстве владеет английским языком. Длинный язык может навредить шее. Эта информация не должна попасть к Последнему из генералов, решил Очерет. Пришло время взвесить твои заслуги перед родиной… Упиваясь ядом безверия, он не замечал, что в своем цинизме перешел границу дозволенного. – Дозволенного? Кем это, дозволенного? – Тем, непостижимым началом, которое отличает человека от животного.
Очерет вошел в туалет, некоторое время постоял там и спустил воду в унитазе. Потом он зашел в ванную, отвинтил кран в умывальнике и достал из настенного шкафчика заранее приготовленную капроновую бельевую веревку. Он беззвучно подошел к двери комнаты, где сидел Мусияка и, поглядывая на него в приоткрытую дверь, сделал петлю, повесил веревку на дверную ручку, достал из кармана электрошокер и снял его с предохранителя. Лучший способ действия против неприятеля, скрывать от него свои намерения вплоть до их реализации. Наблюдая за Мусиякой, сформулировал про себя принцип безошибочной тактики Очерет. Мусияка сидел к нему вполоборота с полуоткрытым ртом и о чем-то усердно размышлял. На столе перед ним была расстелена газета, на которой были разбросаны засохшие шкурки от вареной колбасы, надкушенные куски хлеба вперемешку с горелыми спичками и окурками. Так, ты оставил после себя беспорядок, за это тебя мало убить, подумал Очерет. Провинности Мусияки с каждой минутой возрастали, хотя он об этом не догадывался. Запустив пальцы в волосы, он долго чесал голову, его длинные, до плеч, засаленные волосы были давно не мыты. Эти волосы были неплохим камуфляжем, подобную прическу носят члены определенных молодежных группировок. Затем Мусияка вырвал из головы длинный черный волос, и, взяв его двумя руками, начал чистить зубы, протягивая волос взад-вперед между зубами. Давай, вычищай, чистые зубы тебе пригодятся, пробормотал Очерет. Прикрыв контакты электрошокера носовым платком, он подошел сзади к Мусияке, приставил шокер к его затылку и дал разряд. Сухой щелчок со скрежетом громко прозвучал в тишине.
Взяв под мышки обмякшее тело Мусияки, Очерет подтащил его к двери и сказав: «Дай-ка, я тебе галстук завяжу», надел ему на шею петлю. Он постоял, разглядывая сверху переменившееся, бледное и безликое лицо Мусияки. Постепенно Мусияка начал приходить в сознание, он открыл глаза и хоботком вытянув толстые губы, пытался что-то сказать. Нить слюны, дрожа и поблескивая, свесилась из его рта и коснулась пола. Перебросив веревку через верх дверей, Очерет со всей силы потянул ее и повесил Мусияку на дверях, привязав веревку за дверную ручку с противоположной стороны дверей.
– Как это у тебя получается танцевать, не касаясь пола ногами? – равнодушно спросил Очерет у Мусияки, наблюдая как он судорожно, срывая ногти, царапает дверь, до подбородка подбрасывая колени.
Когда конвульсии закончились, Очерет принес из кухни табуретку и опрокинул ее у ног трупа. Затем он вынул из магнитофона кассету с записью разговора и положил ее к себе в карман. Он все делал методично, не торопясь, чтобы ничего не упустить. Напоследок, бросив взгляд на лужу мочи под ногами у Мусияки, Очерет глухо произнес:
– Вот и все твои заслуги. Как и у каждого из нас… – и навсегда покинул квартиру сто шестнадцать.
* * *
При выходе из арки дома к Альбине неожиданно подошел Склянский и, взяв ее под руку, быстро увлек ее в фойе находящегося рядом фотоателье. Его было не узнать, в добротном драповом пальто он выглядел толстым и респектабельным, а шляпа и ботинки на платформе и высоких каблуках делали его, чуть ли ни на голову выше. Нет, дело не только в платформе, подумала Альбина, здесь не обошлось и без специальных стелек. Она с удивлением рассматривала полностью преображенного Склянского с подковой пышных черных усов и очках в массивной роговой оправе.
– В магазин идти нельзя, там нас ждут, – быстро заговорил он, постоянно поглядывая то ей в глаза, то через окно на улицу. – Вам надо быть очень осторожной. За вами следят оперативные сотрудники МВД или СБУ. Кто именно, выяснить не удалось, но работают они профессионально. Я пока организовал контрнаблюдение. Знаю, вам сейчас нельзя уезжать, но это было бы наиболее приемлемое решение.
Альбина ничего не ответила. Она была с ним согласна, ее проблемы возрастали по экспоненте. Наученная жизнью, она всегда с осторожностью относилась к проблемам, избавиться от некоторых из них можно только вместе с людьми. Что ж, раз выхода нет, надо подняться над обстоятельствами и подчинить их себе.
– Вот то, что вы просили, – поспешно сказал Склянский, передавая ей обычный пластиковый дипломат. Неожиданно он вздрогнул и незаметно осмотрел вошедшую в ателье женщину, а потом снова стал выглядывать в окно. Сегодня его неизменная выдержка явно его подводила. Не заметив ничего подозрительного, Склянский дал краткую инструкцию:
– Здесь, возле ручки, незаметный выключатель. Открыта зеленая точка – можно открывать, а открыта красная, тоже можно, но не вам, лучше отойти, метров на двадцать, а еще лучше, на тридцать… – рассеянно слушая Склянского, Альбина подумала, как печальна его стариковская юркость.
* * *
Склянский впритык поспевал на рандеву. Подвел городской транспорт, он не учел пробки на дорогах в час пик. Но его переживания оказались напрасными, и он прибыл на место за десять минут до назначенного срока. Он бы никогда не назначил встречу Альбине там, где чуть не попал в засаду, но выхода не было, добытую им информацию надо было передать тотчас. От этого зависела ее свобода. В сгущающихся сумерках быстро изменялись очертания предметов, резко ухудшилась видимость, но Склянский заметил, как с двух сторон от арки и от входа в гастроном к нему устремилось двое в кожаных куртках, правая рука у каждого была в кармане. Чуть отдаленнее, от пивного бара к нему бежали еще трое, он не мог знать, что это были просто пьяные, играющие в популярную народную игру: «Догоню, и дам по морде…» Слишком много, успел подумать Склянский и, развернувшись, побежал в сторону дороги. Там, рядом с газетным киоском, пританцовывал от возбуждения Хоменко. Увидев, бегущего к нему Склянского, Хоменко присел на корточки и завыл сиреной. Никто бы не посмел упрекнуть его в трусости, потому что в одной руке, прикрывая голову, он мужественно сжимал пистолет, совершенно не боясь им застрелиться. Склянскому некогда было сворачивать, он перепрыгнул через Хоменко, который неожиданно сел на его пути и рванулся через улицу, наперерез несущемся машинам. Так, и только так, можно было вырваться из западни!
Перебегая между двумя, относительно медленно едущими машинами, в сумерках он не разглядел, что одна из них на буксире тащит другую. Налетев на натянутый трос, он упал, и оказался под колесами буксируемой машины, он чудом выкатился из-под них, сразу же очутившись под колесами третей машины, которая шла на обгон, и тут ему повезло, водитель, в мгновенье ока среагировал, и успел его объехать. Склянский вскочил и все же пересек злосчастный проспект Правды!
* * *
* * *
Это была заурядная жилая квартира, заставленная бывшей в употреблении мебелью из комиссионных магазинов. Все в ней, включая столовую посуду, вилки и ножи было обыденным, ни один год послужившим. Квартира, как квартира, таких большинство на Подоле, но это была лишь видимость, предназначенная отвлекать внимание от главного. В одной из ее комнат была сделана фальшивая стена, Альбина называла ее «китайской стеной». Ее возвели настолько искусно, что заметить перепланировку комнаты было невозможно. Этому способствовало асимметричное расположение окна, после установки фальшивой стены, расстояние между оконным проемом и стенами стало абсолютно одинаковым. Эта небольшая перепланировка обошлась ей в круглую сумму, делали русские умельцы специально приглашенные из Питера. Но качество работы и гарантированная секретность, которой уже более десяти лет славилась эта фирма, стоили того.
Она открыла встроенный шкаф в углу комнаты и сняла, висевшие на ветхих деревянных вешалках поношенное женское пальто, вылинявший длиннополый плащ, серую куртку из болоньи с разошедшимся швом и несколько платьев. Внутри шкаф был оббит толстым картоном, окрашенным пожелтевшей от времени масленой краской. Если постучать по картону, раздавался тупой «бедренный» звук, словно за картоном была каменная стена, но за ним была звукопоглощающая прокладка и толстые дубовые доски. Нажав на скрытый запор, Альбина отодвинула, перемещающуюся на шарнирах тяжелую заднюю стенку шкафа и вошла в узкий пенал схрона. Прежде всего, она вынесла и бережно положила на продавленную софу, скатанные в рулон картины, а затем, по одной вытащила шесть коробок из-под телевизоров. Они были не очень тяжелые, но довольно громоздкие, особенно неудобно было проносить их через узкое нутро шкафа, но в этом деле она уже имела определенный опыт.
Сняв два длинных, натянутых друг на друга толстых полиэтиленовых мешка, она развернула рулон с картинами. Здесь были уникальные произведения Черниговского художественного музея. Ворам удалось похитить ценную коллекцию западноевропейской живописи и лучшие работы дореволюционных отечественных художников. В рулоне находились полотна итальянских, голландских, фламандских и немецких мастеров XVII-XIX веков, пользующихся всемирной известностью. Первой, из-под отягощенных страданием век на нее взглянула «Анна Болейн за решеткой» кисти Карла Фогеля, полотно потрясающее по сюжету и живописной гамме. Просветленное лицо жены английского короля Генриха VIII, озаренное струящимся откуда-то сверху неземным светом, и ее руки, прижимающие к себе через решетку золотоволосую девочку в момент ее прощания с дочерью перед казнью, никого не оставили бы равнодушным. Эта картина дарила ей радость воспоминаний, она ее хорошо помнила и хотела оставить ее себе. Альбина наскоро просмотрела прекрасный образец классического итальянского пейзажа: «Неаполитанский залив» Йоганна Рауха, с неизменными памятниками архитектуры, берегом моря и Везувием вдали. Сквозь рамки канонов и норм классицизма было видно, насколько привлекает мастера тихая голубизна неба и живой солнечный свет, в этой картине чувствовалась поэзия восторга.
В этой коробке, в основном, находились предметы церковной старины и православные святыни, беззащитные памятники поруганной веры. Было время, когда с риском для жизни их прятало духовенство, спасая от неминуемого уничтожения. Былое духовенство выродилось, теперь все шло на продаж. Она принесла из кухни источенный до узкой вогнутой полоски нож с алюминиевой ручкой, разрезала упаковочную ленту и открыла коробку. Для того чтобы достать икону, ей пришлось вынуть из коробки филигранной работы золотую дарохранительницу в форме небольшой церковки с куполами и погнутыми крестами, золотой наперсный крест осыпанный мелкими бриллиантами и крупными рубинами, символизирующими кровь и пот Спасителя, серебряный с позолотой потир XVI века, увитый лозой с листьями и гроздьями винограда. Это было произведение удивительного совершенства, средневековому мастеру удалось передать каждый прожилок на листьях вплоть до торсионной извитости лозы. Внутри потира были упакованы четыре редкостной красоты золотые панагии, богато украшенные самоцветными каменьями и эмалью.
* * *
Из многих, выступающих на майдане, ей запомнился лишь один, весь седой с большими седыми усами старик. Взойдя на помост и взяв микрофон, он от волнения ничего не мог сказать, только полной грудью вдыхал воздух, не мог надышаться. Из толпы его вначале подбадривали, а потом начали кричать: «Говори или слазь!» И вдруг, сорвав с головы фуражку, скомкав ее в поднятом над головой кулаке, его бас громом раскатился над площадью:
– Эти!… У которых все, подсчитали и решили, что у них теперь все в кармане. А мы… Для них мы невидимые, как микробы, мы для них не существуем… А мы им сказали: «Нет, злыдни! Это вы микробы, это вас нет!»
Проходя мимо палаток, разбитых на проезжей части Крещатика напротив Центрального универмага, Альбина увидела, как из кабины подъехавшего микроавтобуса вышел Хрюкин, и стал помогать революционерам выгружать коробки с продуктами. Она прошла мимо, словно чужая на пиру жизни.
Из-за огромного сгустка людей и ограждающих тротуары турникетов, Альбине долго не удавалось перейти через узкую улицу Богдана Хмельницкого, пересекающую Крещатик позади универмага. Когда она ее все же преодолела и пошла по тротуару мимо Центрального гастронома, ее внимание привлек беснующийся, как ведьмак на шабаше, пронзительно взвизгивающий Стрельцов. Энергично жестикулируя, Вячеслав Яковлевич отчитывал своих продавцов. Вчетвером, они неровной шеренгой выстроились перед ним, понуро опираясь на палки и костыли. Из обрывков выкрикиваемых проклятий Альбина поняла, что Вячеслав Яковлевич вразумляет своих работников, что красть у него, это все равно, что отнимать кусок хлеб у бедных слепых детей. Чтобы дешевле откупаться от милиции, он подбирал себе продавцов из непьющих инвалидов на одно место по два, но платил этим двоим, как одному. На нескольких наспех сколоченных прилавках, инвалидная команда Стрельцова продавала важнейшие аксессуары померанцевой революции: оранжевые флажки, шарфики и кепки и, самое главное и незаменимое для любой революции – оранжевые резиновые пузыри, надутые воздухом. Торговля шла нарасхват.
* * *
Он один… По нескольким, малозначительным деталям, скорее интуитивно, определила Альбина. Сильный, сильнее в одиночку. Что ж, проверим, кто сильнее. Альбина с детства не боялась ни с кем помериться не только силой, но и чем угодно и, прежде всего, умом. Она всегда побеждала силой ума. Но, если бы ей предложили прокатиться на разъяренном тигре и, если бы при этом не было свидетелей, которые могли упрекнуть ее в тщеславии, она бы прокатилась. И пусть, слезть с него будет невозможно, скачка на тигре стоила того. Ее тайной мечтой было съехать с крутой горы, сидя верхом на огромном бревне, как это делают в Японии некоторые, очень отважные или безумные люди. Поэтому, она лишь внутренне сжалась, будто огромная кошка подобралась к прыжку.
– У вас есть оружие? – глухим голосом, отрывисто спросил Очерет. Она узнала его голос, это он говорил с ней по телефону.
– Да, – она достала из левого кармана дубленки и показала ему свой «Вальтер». Калибр семь шестьдесят пять, пукалка, презрительно скривив рот, отметил про себя Очерет. Он не мог знать, что Альбина из этой игрушки с двадцати пяти метров выбивает девяносто из ста возможных, а когда бывает в ударе, без промаха бьет на лету подброшенные бутылки.
– Сдайте, – приказным тоном резко сказал он.
– С удовольствием, – ровно ответила Альбина, – Только, кому вы сдадите, свое? У нас патовая ситуация и, если мы не найдем, как ее решить, мы начнем друг в друга стрелять. Дырявые тела бывает трудно латать. Нас здесь двое, если мы избавимся от оружия, не будет искушения друг в друга палить. Предлагаю его выбросить. Согласны?
Его жесткое, малоподвижное лицо ничего не выражало. Несколько секунд поколебавшись, он молча достал из-под мышки внушительных размеров вороненый ствол. «Гюрза», девять миллиметров, магазин на восемнадцать патронов по характерным «зализанным» формам и лаконичному дизайну рамки узнала знакомое оружие Альбина. Не так-то ты самоуверен, как кажешься, раз носишь на себе столько железа, подумала она.
– На два, – бесстрастно сказала Альбина, лицо ее было невозмутимо, она вполне владела собой. – Раз, два! – и они оба синхронно отбросили свои пистолеты в снег.
Он тут же шагнул к ней.
– Не подходите ко мне ближе, – с откровенной угрозой остановила его она.
Очерет понял, что приближаться к ней не следует. Она, вроде бы, была в его руках, но он почему-то ее очень остерегался. Его интуитивное чувство предвидения подсказывало ему, что все это зря и, что на беду свою он встретился с этой женщиной.
А ведь это мент!… Обнаглевший мент. Совершенно спонтанно и неожиданно для себя сделала безошибочный вывод Альбина.
Поднявшись по высоким ступеням, они вошли в дом. Проходя через просторный холл, она увидела знакомые коробки из-под телевизоров и рулон с картинами. Вот оно, ее богатство, она его лишилась, но быть может, взамен, ей удастся спасти самое бесценное из человеческих сокровищ – жизнь человека.
Очерет отомкнул дверь и первым спустился в подвал. Альбина увидела Мишу, прикованного наручниками к спинке кровати. Его сотрясала нервная дрожь.
– Потерпи, сейчас мы отсюда уйдем, – ласково улыбнулась она. – Снимите с него наручники, – властно потребовала Альбина.
Очерет снял с Миши наручники, и Альбина обняла его. Миша не смог сдержаться и беззвучно зарыдал на ее иссохшей груди.
– Теперь, отдайте мне деньги, – не менее властно потребовал Очерет. Ей показалось, что костлявая рука Неотвратимого вознеслась над ней.
Мельком окинув своего противника взглядом бойца, Альбина отметила все открытые, уязвимы точки на его теле. И остановив взгляд на его непроницаемом лице, заглянув в его невыносимые глаза, она увидела полыхающий в них черный огонь. И она поняла, что он знает, о чем она думает и то, что он, сильнее ее. Но сила не всегда побеждает, иногда, чтобы победить, надо отступить. Ей подумалось, что напрасно он привел ее в этот подвал, выхода из него не будет. Точнее, выйдет из него кто-то один. Все это так, но землю из под ног выбивала смертельная сосредоточенность его взгляда. Если на руках нет стоящих карт, ходи с козырной. И она приняла свое, единственно верное решение.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.