Может быть, это крик души, на который никто не обратит внимания. Но, Боже мой, как больно! Никто не видит, что я доведён до отчаянья. Известный поэт! Смешно сказать! Но какой ценой?
Ценой предательства моих друзей, ценой раскрытия серии заговоров, которые всюду мерещатся большевикам. Они так в них запутались, что сами в итоге стали выдавать друг друга…
Что мне до их безумных идей? Сталин, Троцкий, Луначарский…
Пропади она пропадом, русская революция! Русская ли? Вряд ли… как будто все нации сговорились против России. Москва кабацкая, женская постель…
А где ещё остаётся заливать горечь сознания собственной беспомощности? Они давят, давят! Серёжа, ты пиши то, пиши это… да так, чтобы было пропролетарски. Пропади оно пропадом. Господи, что со мной сделал этот мир, этот безумный, вульгарный мир? Вынул всю душу. Растоптал, плюнул в лицо…
Лучше б я умер во время той страшной болезни, которой я болел. Но нет. У каждого своя судьба, своя мера. Я испил всё до дна. Господи! Как душат боль и отчаянье! Я был заграницей…
О, лучше б Айсердора не возила меня туда. Русская эмиграция ведёт жалчайшее существование. Лучшие люди обращены в рабов. А я всё видел, видел!
Однажды, ещё, когда я был мальчуганом, я заснул на поле. Пекло Солнце. Пели птицы. И вот я увидел нечто…
Ясное, голубое небо разверзлось, и какой-то ангел спустился с небес, и указал на меня. «Пиши, Серёжа, пиши. — Сказал он. – Мы даём тебе этот дар. Но, приняв красную звезду, сгоришь ты в гиене огненной». Ангел исчез. Я проснулся в жарком поту….
Мне плохо, ужасно плохо… тени убитых друзей давят на меня. Набить бы большевикам морды! Вспомнишь тут баржу смерти, о которой говорили мне сведущие люди. В 1918, в разгар гражданской войны, в Ярославле савинковцы собрали большевиков на барже, и морили голодом. Так их! А то они селёдку едят, Дункан из Америки выписывают! Траляля! В Америке — расцвет, а у нас — помойка. Смерть, смрад, самогон и разбои — СССР!
А я хотел быть поэтом! То же мне — луч света в тёмном царстве! С волками быть, по-волчьи выть! Достали! Поэму пиши! О революции честно писать нельзя…
Анна Снегина! Ненавижу! Неужели быть поэтом означает врать? Врать самому себе, друзьям, врагам, обществу?! Воспитывать в людях ложные идеалы? Растить монстров?
Я увяз! Я погибаю! И даже Джим не даст мне на счастье лапу…
Крестьянский поэт! Жалкое звание, придуманное гнусной толпой! А люди любят мои стихи, эту жалкую фальш! А столько недосказанного вертится на языке! Я хотел быть поэтом. Я стал им, но потерял себя. И, может быть, гораздо честнее меня те люди, которые отважились на борьбу со страной Советов, самой страшной, ужасной страной, гигантской, всёпоглощающей машиной. Как я завидую им!
Вся жизнь — борьба, и вовеки не будет покоя. Как тяжело бороться, чтобы пронести хоть немножечко света в этот мрачный мир. Но меня били в застенках НКВД, и лучше я буду осторожней.
Снова пойду в загул. Устрою им такой шабаш, чтобы смело их государство к чертям!
Недавно мне снился сон. Я видел того же ангела с золотыми крыльями. Он ко мне подошёл, обнял меня, и сказал:
— Спасибо тебе, Серёжа, ты помог многим людям. Но скоро всё пройдёт. Пора ставить последнюю точку…
Если я умру, Айседора, вспомнишь ли ты обо мне?
Есенин.
0 комментариев
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
… Мне всё-тки кацца, что «Геенна огненная» и «гиена» — разные звери…
(с;
С буквоедским приветом,
Хэ-ник.
Да, и ещё «фальшЬ» — лучше бы с мягким знаком…