ВАДИМ КАЧАН
ШАХМАТЫ (отрывок из сборника рассказов « ПАЗЛЫ» ПРОШЛЫХ ЛЕТ»)

Ехать в поезде предстояло долго – больше суток. Поэтому я и два моих попутчика устраивались в купе капитально. Хоть и на время, но это будет наш дом родной. По тому, как аккуратно и не спеша расставлялись продукты, расстилалась постель, в соседях угадывались бывалые путешественники. Впрочем, тот, кому на Севере приходится ездить в командировки, быстро становится бывалым. Там любое передвижение по железной дороге занимает несколько дней.
За общим ужином познакомились. Старшего звали Николаем, а того, что помоложе, – Володей. Я достал бутылку «Столичной», но они наотрез отказались выпить за знакомство, что удивило и опечалило меня безмерно: на улице минус 30, и продрог я на вокзале прилично.
«Странные друзья», – подумал я и стал к ним присматриваться.
Володя был намного моложе, но Николай слушался его беспрекословно, выполняя и предугадывая любое желание. Похоже, Николай сидел на зоне. Феня и наколки, как паспорт, указывали на это. На Севере такое не диво, там каждый второй когда-нибудь сидел, и расспрашивать, за что и почему, не принято – можно за нарушение этикета и на грубость нарваться. Вышел из тюрьмы он недавно, что видно по походке и всем его движениям. Он старался быть незаметным, но в то же время постоянно находился в напряжении, как сжатая пружина. Володя, напротив, вел себя спокойно, с достоинством и немножко по-барски. После ужина он достал книгу и углубился в нее, отметая любое желание поговорить.
«Странная парочка, – опять вздохнул я. – Может, беглецы?»
Паспортный контроль на станции «Комендантской» развеял это предположение.
Справка, показанная Николаем, подтвердила то, что он из зоны, но вот что Володя предъявит удостоверение МВД, я не ожидал никак. Меньше всего он походил на мента. Но то, что и я вместо паспорта достал красную книжечку, его тоже удивило. И не случайно – я в дороге вторые сутки. Пришлось на попутках добираться до станции. Замело дороги. Толком не то что побриться – умыться не было никакой возможности. Вид у меня был еще тот.
После проверки документов мы с Николаем вышли покурить. Он стрельнул сигаретку, аккуратно взяв две. Одна тут же очутилась за ухом: зона с трудом отпускает людей. Разговор пошел о погоде, но как-то вяло и быстро иссяк. Вернувшись в купе, застал Володю в той же позе. Немного для приличия посидев, я взял бутылку водки и пошел искать более дружелюбную компанию. На Севере народ простой, без комплексов, и через полчаса моя любимая песня «По диким степям Забайкалья» неслась из соседнего купе.
Проснувшись в обед, я увидел, что Володя читает книгу, как будто и не спал, а Николай сидит за шахматной доской. Я даже головой замотал, не сон ли это – как-то не вязался его вид с шахматами. Но нет, ничего не изменилось, картинка та же.
О своем самочувствии умолчу – оно ужасно. Опохмелиться нельзя, вечером поезд прибывает на мою станцию, а там дела.
Протягиваю Николаю пачку чая. Он без слов понимает все и исчезает из купе. Когда возвращаюсь из туалета, на столе возле шахмат стоит алюминиевая кружка с чаем.
– Для души, – изрекает довольный Николай.
Есть такая присказка – чай бывает человеческий, купеческий и для души. Перевожу для тех, кому неведомо: купеческий – это с конфетами, человеческий – с сахаром, а для души – это чифирь. На пол-литра воды – пачка заварки, и бодрящий напиток готов. Пускаем кружку по кругу – и степенная, неторопливая мужская беседа полилась в нашем купе.
Володя отложил книгу. Он оказался военным доктором и в эти края попал, как и я, по распределению после окончания института. Николая списали по амнистии, а так как Володя ехал в отпуск, то решил довезти Николая домой, поскольку тот болен. Что-то не вязалось в этом объяснении, да и на больного Николай не похож – не кашлял и руки-ноги целы.
«Ну да ладно, хотите, чтобы я верил этому, – буду верить».
Для того и существуют вагонные разговоры, чтобы немного приукрасить себя, не заботясь о правдоподобности, чтобы рассказать правду, зная, что с этими людьми, попутчиками, ты никогда не увидишься, и не будет стыдно за себя, за лишнее откровение.
Николай предложил партию в шахматы, я сыграл одну и проиграл.
Следующую постигла та же участь. Из пяти партий я не выиграл ни одной, только в последней была ничья. Ее предложил сам Николай. Продолжи он игру, обязательно выиграл бы, позиция у него была хорошая.
Время за разговорами и игрой пролетело незаметно, скоро моя станция. Перед выходом решил остыть и покурить. Со мной в тамбур пошел Володя, хотя он и не курил.
– Ты, наверное, думаешь, что за странная пара, – сказал он, – и будешь прав. Я в самом деле сопровождаю его, но не домой, а в психушку. Николай не освобожден, он душевнобольной. Сидит за убийство. Просто вагон для заключенных на ремонте, а мне после доставки пообещали отпуск, вот и везу его в купе. А справку о липовом освобождении друзья выписали. Николай безобидный, в шахматы играет, как бог. Даже не верится, что болен. Лет восемь сидит с тихим помешательством. Может, притворяется, а может, и нет. Никак понять не могу. А чего не сидеть – режим легкий, кормят хорошо, срок идет. Ему еще лет пять трубить. Но каждый год нужно на обследование возить. А потом у меня отпуск – и на юг, к морю.
Когда вернулись в купе, Николай сидел за столом – играл сам с собой в шахматы. Он повернулся к нам и улыбнулся, как старым друзьям.
Стоя на перроне и глядя вслед удаляющимся огням поезда, я вспоминал его улыбку: какой-то хитроватой она мне показалась.

ВАДИМ КАЧАН
ШАХМАТЫ (отрывок из сборника рассказов « ПАЗЛЫ» ПРОШЛЫХ ЛЕТ»)

Ехать в поезде предстояло долго – больше суток. Поэтому я и два моих попутчика устраивались в купе капитально. Хоть и на время, но это будет наш дом родной. По тому, как аккуратно и не спеша расставлялись продукты, расстилалась постель, в соседях угадывались бывалые путешественники. Впрочем, тот, кому на Севере приходится ездить в командировки, быстро становится бывалым. Там любое передвижение по железной дороге занимает несколько дней.
За общим ужином познакомились. Старшего звали Николаем, а того, что помоложе, – Володей. Я достал бутылку «Столичной», но они наотрез отказались выпить за знакомство, что удивило и опечалило меня безмерно: на улице минус 30, и продрог я на вокзале прилично.
«Странные друзья», – подумал я и стал к ним присматриваться.
Володя был намного моложе, но Николай слушался его беспрекословно, выполняя и предугадывая любое желание. Похоже, Николай сидел на зоне. Феня и наколки, как паспорт, указывали на это. На Севере такое не диво, там каждый второй когда-нибудь сидел, и расспрашивать, за что и почему, не принято – можно за нарушение этикета и на грубость нарваться. Вышел из тюрьмы он недавно, что видно по походке и всем его движениям. Он старался быть незаметным, но в то же время постоянно находился в напряжении, как сжатая пружина. Володя, напротив, вел себя спокойно, с достоинством и немножко по-барски. После ужина он достал книгу и углубился в нее, отметая любое желание поговорить.
«Странная парочка, – опять вздохнул я. – Может, беглецы?»
Паспортный контроль на станции «Комендантской» развеял это предположение.
Справка, показанная Николаем, подтвердила то, что он из зоны, но вот что Володя предъявит удостоверение МВД, я не ожидал никак. Меньше всего он походил на мента. Но то, что и я вместо паспорта достал красную книжечку, его тоже удивило. И не случайно – я в дороге вторые сутки. Пришлось на попутках добираться до станции. Замело дороги. Толком не то что побриться – умыться не было никакой возможности. Вид у меня был еще тот.
После проверки документов мы с Николаем вышли покурить. Он стрельнул сигаретку, аккуратно взяв две. Одна тут же очутилась за ухом: зона с трудом отпускает людей. Разговор пошел о погоде, но как-то вяло и быстро иссяк. Вернувшись в купе, застал Володю в той же позе. Немного для приличия посидев, я взял бутылку водки и пошел искать более дружелюбную компанию. На Севере народ простой, без комплексов, и через полчаса моя любимая песня «По диким степям Забайкалья» неслась из соседнего купе.
Проснувшись в обед, я увидел, что Володя читает книгу, как будто и не спал, а Николай сидит за шахматной доской. Я даже головой замотал, не сон ли это – как-то не вязался его вид с шахматами. Но нет, ничего не изменилось, картинка та же.
О своем самочувствии умолчу – оно ужасно. Опохмелиться нельзя, вечером поезд прибывает на мою станцию, а там дела.
Протягиваю Николаю пачку чая. Он без слов понимает все и исчезает из купе. Когда возвращаюсь из туалета, на столе возле шахмат стоит алюминиевая кружка с чаем.
– Для души, – изрекает довольный Николай.
Есть такая присказка – чай бывает человеческий, купеческий и для души. Перевожу для тех, кому неведомо: купеческий – это с конфетами, человеческий – с сахаром, а для души – это чифирь. На пол-литра воды – пачка заварки, и бодрящий напиток готов. Пускаем кружку по кругу – и степенная, неторопливая мужская беседа полилась в нашем купе.
Володя отложил книгу. Он оказался военным доктором и в эти края попал, как и я, по распределению после окончания института. Николая списали по амнистии, а так как Володя ехал в отпуск, то решил довезти Николая домой, поскольку тот болен. Что-то не вязалось в этом объяснении, да и на больного Николай не похож – не кашлял и руки-ноги целы.
«Ну да ладно, хотите, чтобы я верил этому, – буду верить».
Для того и существуют вагонные разговоры, чтобы немного приукрасить себя, не заботясь о правдоподобности, чтобы рассказать правду, зная, что с этими людьми, попутчиками, ты никогда не увидишься, и не будет стыдно за себя, за лишнее откровение.
Николай предложил партию в шахматы, я сыграл одну и проиграл.
Следующую постигла та же участь. Из пяти партий я не выиграл ни одной, только в последней была ничья. Ее предложил сам Николай. Продолжи он игру, обязательно выиграл бы, позиция у него была хорошая.
Время за разговорами и игрой пролетело незаметно, скоро моя станция. Перед выходом решил остыть и покурить. Со мной в тамбур пошел Володя, хотя он и не курил.
– Ты, наверное, думаешь, что за странная пара, – сказал он, – и будешь прав. Я в самом деле сопровождаю его, но не домой, а в психушку. Николай не освобожден, он душевнобольной. Сидит за убийство. Просто вагон для заключенных на ремонте, а мне после доставки пообещали отпуск, вот и везу его в купе. А справку о липовом освобождении друзья выписали. Николай безобидный, в шахматы играет, как бог. Даже не верится, что болен. Лет восемь сидит с тихим помешательством. Может, притворяется, а может, и нет. Никак понять не могу. А чего не сидеть – режим легкий, кормят хорошо, срок идет. Ему еще лет пять трубить. Но каждый год нужно на обследование возить. А потом у меня отпуск – и на юг, к морю.
Когда вернулись в купе, Николай сидел за столом – играл сам с собой в шахматы. Он повернулся к нам и улыбнулся, как старым друзьям.
Стоя на перроне и глядя вслед удаляющимся огням поезда, я вспоминал его улыбку: какой-то хитроватой она мне показалась.