АВТОПОРТРЕТ
Жизнь перевалила за половину и, хотя то, что осталось позади частично затянуто туманом младенчества и дымкой юности, то, что впереди кажется менее интересным. Сильные желания и потрясающие эмоции сменились острым восприятием болезненных ощущений. Вообще в тридцать лет понимаешь, как хорошо когда ничего не болит, в сорок, как чудесно когда болит не всё сразу. А теперь болячек всё больше, волос и зубов всё меньше и всё это бодро ковыляет к финишу, до которого, судя по всему, доберусь, сильно напоминая спортивный автомобиль « Багги» – ничего лишнего.
Мой возраст уже мало кому позволяет сказать: «Сынок, я вдвое старше тебя», быть вдвое старше меня небезопасно для здоровья.
Внешне: обладаю крепким лбом (если регулярно пробивать лбом стены он становится крепким как сталь, а его обладатель выносливым как верблюд и спокойным как удав) и выдающейся (слегка вперёд) талией. Характерные черты… не то чтобы исчезают, но несколько трансформируются. Смелость охватывает при просмотре боевиков, упорство обнаруживается требованием долива пива после отстоя пены. Старые идеи обрастают всё новыми подробностями, теряя всякий смысл от дополнений. Не так давно догадался, что прямая не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками и перестал срезать углы.
Имею вредные привычки, в ограниченном количестве. На все здоровья не хватает. Любовь к женщинам становиться всё более эстетической. Встречая взгляд симпатичной представительницы противоположного пола, непроизвольно меняю походку. Ничего другого изменить уже не в состоянии, так что бить приходиться в основном на жалость.
Общителен, после второго стакана, задумчив, после четвёртого. Воспитан, но плохо. Рассказываю как надо, но не знаю, как сделать. Понимаю газеты и официальные сообщения. Опыт сказывается. Основную мысль понимаю, хотя и не улавливаю содержания в целом. По-прежнему не знаю ни одного иностранного языка, так и не научился водить автомобиль и разбираться в компьютере. Люблю коньяк, пиво, и красное вино, но пью водку, из экономии. Предпочитаю сигареты в мягкой упаковке. В такую удобно воткнуть шариковую ручку. Наконец смирился с собственной внешностью и тем, что мне не стать суперменом, бизнесменом и, соответственно, яхтсменом.
Нашёл таки своё место в жизни. Оно оказалось небольшим и довольно оживлённым. Соседи всё время скандалят и задевают, но, по-видимому, они со мной уже смирились. Как впрочем, и я с ними.
Поскольку на внешнюю реакцию сил не всегда хватает, больше копаю, внутрь пытаясь найти в поворотах и изгибах анатомии ответы на вопросы переданные снаружи.
Хотя осмысление происходящего и описание ощущений даются легче. Что и доставляет некоторое удовольствие.
О ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИИ
В принципе я не против чего-то там смешать в шейкере и потихоньку потягивать из стакана с красивым, льдистым названием «Коллинз». Но чаще рассматриваю:
Выпивку — как катализатор откровенного разговора или вариант самолечения.
Пьянку – как способ передвижения по жизни.
Запой – как возможность отлучиться.
Алкоголизм – как форму эмиграции.
А так я, в общем, не против. Рюмка «Сауэр», коктейль «Джин Касси», диджестивы, аперитивы… Но… как то не складывается.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Плотные, дымные массы, торопливо толкаясь, продвигались к выходу. Пахло воблой, загашенными «бычками», пролитым пивом и скандалом. В кафе был полный аншлаг, но каждый пил «про своё» спеша надербулызгаться и отключиться от общего гвалта.
А двое сидя за липким столом, по которому неторопливо бродили мухи, продолжали разговор.
— Хорошо на чёрный хлеб, красной икры да с белым вином!
— А водочки студёной под хрустящий грибочек?
— Ушици с янтарным жирком с костерца.
— Или наоборот шампанского из серебреного ведёрка с сыром «камамбер».
— Да на природе, в день теплый, но не жаркий!
— И у водички.
Замолчали. Вдруг померещилось им:
Большой дом с розовыми колоннами и зелёная лужайка перед ним. Прозрачный пруд с лиловыми кувшинками. Дамы в прогулочных платьях с кружевными зонтиками. Джентльмены в костюмах для пикника. Жёлтое солнце на синем небе. Серые в яблоках лошади и завтрак на траве. Дразнящие запахи закусок и лёгкие ароматы изысканных вин. Пение под гитару:
Аксельбанты, эполеты
Я в имение на лето
Ах, Елена, душка где ты
И парадные портрэты
Пардон мадам… Ах оставьте, ах оставьте… А не желаете ли партию господа!
Дети в соломенных шляпках. Бадминтон. Воланчик, беленький с одним чёрным пёрышком.
-Ноги — резко скомандовала уборщица в засаленном, буром халате, и уверенно сунула под их стол свою швабру.
-Ну, за всё хорошее — сказал один. И они подняли мутные, гранёные стаканы, наполненные коричневой «бормотухой» и выпили. Без закуски.
РАЗГОВОР С БОГОМ
Человек хочет, а Бог может, подумал как-то я и обратился прямо к нему. Человек, говорю я, прости Господи не плохой, зла никому не делаю, в неположенных местах не распиваю, за буи не заплываю, вполне можно сказать положительный тип. Ну да ты сам знаешь. А, несмотря на такие мои явные достоинства счастья в жизни нет, как нет. То бьёт меня она, то волочит. А я всё же, как бы верую. Рассчитываю всё же, на ответные действия с твоей стороны. Давай так: я себя и дальше буду вести прилично, а ты уж сделай труд, проявись как-то. Всё-таки для общей стимуляции хотелось бы материальных доказательств. Можно в иностранной валюте.
— А просто верить, без доказательств, никак? – спрашивает меня Бог моим же внутренним голосом.
— Нет, ну я, конечно, попробую, но всё же иной раз сомнения берут, – отвечаю.
Уж вроде я ли не стараюсь. И плюю, понимаешь, в урны и по газонам не хожу. В общем, на пределе возможностей функционирую. Можно всё же поощрить такую редкую непорочность.
— Да пошёл бы ты к чёрту с такими претензиями – довольно грубо оборвал меня Бог.
И всё. Замолчал. А я вот теперь думаю: что он этим хотел сказать?
ТАМ
По верхам трав пробежался лёгкий ветерок. Недолгий дождик сбрызнул, усыпанную цветами землю, и тут же выглянуло солнце, подсушивая её своими тёплыми лучами. Над полем зависло пряное марево.
-Ты откуда?
— Оттуда. От души побродил. Потом сквозь атмосферу и сюда. С циклоном. Из Южной Америки.
-А я грунтовыми водами. Морями, ручейками… И вот, просочился.
— А я…
— О господи! Кто это? Напугал.
— Да это я, в траве. С соком проник. Здесь я вам доложу, прямо божья благодать!
— А то. Но в траве, всё время, скучно. Надо и с воздухом поноситься и туда, повыше забраться.
— Звёздной пылью тоже неплохо.
— А раньше ты кем был?
— Папой римским. Пием двенадцатым. Слыхал?
— Не. Я неграмотное было. Крестьянка из Силезии.
— Алё, в траве! А ты кем мучался?
— Главбух. Челябинскспецстрой. За растрату загремел. На Колыму… там и преставился.
Шорох, шепот, шуршание и два горячих тела упали в полевые цветы. Чмоканье и объятья. Капли жаркого пота на лепестках. Вздохи, учащенное дыхание. И облегчённые выдохи.
— Ты меня любишь?
— Конечно.
— Так хорошо, что можно умереть.
— Не говори так.
— Ты боишься смерти?
— Сейчас нет.
— А вообще?
— Не знаю.
Где-то там , в ультрамариновой дали, за гранью понимания, среди сине-зелёных, бледно-лиловых и красно-фиолетовых звёзд Солнце продолжило свой вечный путь. Вильнула хвостом комета. Сверкнул астероидный пояс. Чуть ниже, на борту Международной Космической Станции её обитатели завершили запланированные работы. В лайнере гражданской авиации, пролетающем над Монголией, симпатичная стюардесса, предложила пассажирам прохладительные напитки. И наверняка с какого-нибудь, ну скажем, лондонского кладбища по маршруту Сыра-Земля — Божья Благодать воспарила чья-то душа и… растворилась в бессмертной бесконечности.
КАЖДОМУ СВОЁ
Там далеко-далеко, где небо смыкается с водой, на фоне синего моря – яхта под белоснежным парусом. А на палубе что-то темнеет, мечется и аж захлёбывается от восторга.
Нет, это не я. Жаль.
Но с другой стороны, только наблюдая с обратной стороны и можно увидеть и описать подобную картину.
Наверное, именно поэтому кто-то деятельный и целеустремлённый стоя там, на палубе, смахивая загорелой рукой, солёные брызги с лица, позирует мне.
Лениво созерцающему художнику, стряхивающему натруженным авторучкой указательным пальцем пепел с сигареты. Здесь. В душной комнате, в продавленном кресле под вентилятором.
И в общем, мы оба получаем удовольствие. Каждый естественно своё.
ДОСТИЖЕНИЕ
Убедил. Доказал. Пронял. Заставил согласиться. Вынудил признать. Прошёл через подхихикивание за спиной, недоумение, сочувственное удивление. Через саркастические улыбки и иронические замечания. Через недвусмысленные жесты, наглядно иллюстрировавшие их представления о моих умственных способностях. Через неверие и недоверие. Да просто достал я их видимо. Допёк. Упорством, проходящим по тонкой грани разделяющей его с упрямством. Настойчивостью, граничащей с суетой переходящей в панику.
Десять лет бился. Все десять лет бился рыбой об лёд непонимания и неприятия. И пробил всё-таки!
Согласились они считать меня человеком, имеющим право писать. В смысле сочинять нечто литературное. Даже жена. Правда она довольно своеобразно подтвердила факт моего признания. Ну, и когда же мы увидим гонорары? – спросила она. Но это я вам скажу, дорогого стоит!
Теперь все они относятся к моему увлечению с достаточной долей уважения. Дарят мне всякие канцтовары. Они видят, что меня печатают, нечасто, но всё-таки читают меня и сами, где-то я там периодически выступаю, о чём они тоже слышат. Удивление их теперь не сочувственное, но вопросительное. Они ждут, что будет дальше.
А мне, вот именно теперь, ну совершенно не пишется. Как отрезало. То есть ноль абсолютный!
Оказывается писать не получая при этом их поддержки трудно, но ещё ничего. А вот считаться признанным (в узких конечно кругах, но всё же) писателем и не писать — просто полный обвал.
А они же уже теперь требуют. Говорят: Ну что же ты? Ну где? Когда в конце-концов? Мы на тебя рассчитываем, а ты? Давай, становись знаменитым, что бы мы уже начали тобой гордиться. Ты же писатель!
И что мне теперь, ещё десять лет убеждать их в обратном?