Художник

Я чувствовал, что на лице у меня грязь или кровь. Или кровь с налипшей грязью. В волосах было мокро. В затылке и спине боль, непрекращающаяся жгучая боль. Кто-то тянул меня за ногу, и каждая неровность на земле превращалась в кинжал, распарывающий меня от копчика до затылка. Наверное, у меня сломаны ребра. Левая нога время от времени упиралась в неровности на земле и корни, и с резкой, пронизывающей позвоночник, болью, ее подбрасывало вверх или в сторону. Я старался приподнять ногу, что бы не болталась, но нога не слушалась. Вероятно, она была сломана. Я совершенно не чувствовал правую ступню. Казалось, что моя правая нога начинается с щиколотки, где ее сжимали чьи-то жесткие длинные пальцы. Я скользил по влажной траве в такт шаркающим шагам моего убийцы. Рывок — скольжение, еще рывок — скольжение. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Все ближе к смерти. Которая уже начала казаться мне избавлением.

***

— Добро пожаловать! — распахнул я перед Силией тяжелую дубовую дверь. — Добро пожаловать в наш новый дом.
Можно подумать, что Силия здесь не бывала раньше. Все это было наивно, наивно и глупо. (Хорошо, что еще не сказал «гнездо» вместо «дом»).
Силия усмехнулась, вошла в холл и поставила сумки на пол.
Это был дом нашей мечты. Небольшая кирпичная вилла в конце улицы, у самого леса. Мы давно мечтали о собственном доме. Уже три года. Мы живем вместе три долгих года. Три года любви, объятий, интимных ужинов при свечах, страстного секса и работы. Много работы. Силия и я — художники. Мы познакомились на выставке в нашем городском выставочном зале. Город у нас небольшой, чуть более ста тысяч населения, несколько мелких выставочных салонов и один большой новый Культурный Центр, построенный на пожертвования меценатов нашего городка.
Так вот в нашем новом Культурном Центре проходила выставка «Песня о смерти». Были представлены фотографии изуродованных в автомобильных авариях тел, покадровые хронологии вскрытий, просто документальная хроника работы патологоанатомов, посмертные фотографии известных всему миру личностей и прочая мутота. В общем, я это дело не очень-то привечаю, но словно какая-то сила звериного любопытства повлекла меня на эту выставку. С Силией мы встретились в буфете. Она стояла передо мной в очереди и заказала стакан ледяной газировки. Я засмеялся, и она обернулась. Посмотрела на меня своим карающим взглядом (теперь-то я уже привык) и сердито спросила, что в ее словах было такого, что рассмешило меня. Я ответил, что хотел заказать в точности то же самое, так как после просмотренного, ничего, кроме ледяной газировки, проглотить невозможно. Силия не смогла сдержать улыбки, и уже через пять минут мы сидели за одним столиком, пили свою воду, и нам так хорошо было вместе. Сразу. Я понял, что хочу прожить с этой женщиной до самой смерти. Как в воду глядел.

Вещей у нас с Силией было немного: несколько коробок с книгами, одеждой и картины, мои и Силии, те что не хранились в мастерской. Мебели у нас не было вообще. Квартира, которую мы снимали до этого, имела встроенный кухонный гарнитур со всей необходимой техникой. В спальне был просторный встроенный стенной шкаф. Спали мы на толстом матрасе, на полу. Из нашей собственной мебели был лишь массивный белый кожаный диван в гостинной, который хозяин предложил нам оставить в квартире, к тому же предложил нам выкупить его по цене нового. Мы с радостью согласились, поскольку сидели на нем и занимались на нем любовью уже два года. Здесь же, в этом новом доме, нам хотелось начать все заново, покупать все новое. Причем делать это постепенно, подбирать все тщательно и в соответствии с нашим внутренним стилем.

Дом этот мы выбирали долго. Мы просмотрели домов, наверное, тридцать. Но войдя в этот дом, мы встали в холле как вкопанные, и понимающе кивнули друг другу, еще не видя других этажей и комнат. В холле, прямо перед нами, висело огромное, от пола до потолка, старинное зеркало в резной раме. Вправо уходила на второй этаж изогнутая по стене лестница из серого дуба. За стеной, на которой висело зеркало, находилась просторная кухня с маленькой темной комнатой для прислуги. Из кухни мы попадали в светлый столовый зал с семью высокими окнами. На втором этаже было две спальни и ванная, ну а главной ценностью этого дома был подвал. Точнее, это был не подвал, а цокольный этаж с довольно большими окнами под потолком по всему периметру дома, из-за этого там всегда было светло, и мы сразу решили, что сможем, наконец, переместиться из нашей тесной мастерской в цокольный этаж и работать дома.

Перевозчики привезли наши коробки еще вчера, и они беспорядочно стояли на полу посреди столового зала, как недостроенная ребенком крепость из кубиков. Мы с Силией приехали налегке, поставили наш старенький Форд перед калиткой и перетащили несколько сумок: остатки вещей из нашей квартиры.
Я закрыл за Силией дверь. Развел широко руками и так же широко улыбнулся. В зеркале напротив стоял такой же мятый кретин и повторял за мной мои движения. Мы закрыли дверь в старую жизнь, и теперь начиналась новая. Мы взялись с Силией за руки и пошли по пустому дому. Обошли все комнаты наверху, и Силия вела пальчиком по стенам, рисовала бесконечную невидимую линию. Потом мы спустились по дубовой лестнице вниз в холл. Лестница скрипела так, что я и не мог представить, что такое бывает, хотелось заткнуть уши и перекричать скрип.
— Что это за чертовщина! — сказал я. — Я думаю с этим надо бы что-то сделать.
— Я слышала, что это как-то исправляют. Мы проконсультируемся немедленно. Нет, лучше завтра. А сегодня поужинаем, возьмем наверх бутылку чилийского «каберне», и уже больше не будем спускаться вниз до самого утра.
Последние слова Силия произнесла с особым ударением и придыханием, и прижалась ко мне на мгновение грудью.
Мне сразу же захотелось схватить ее в охапку и поцеловать.
Силия присела, выскользнула из моих объятий и легко сбежала вниз по каменной лестнице в цокольный этаж. Там мы зашли в маленькую комнатку с покрытой толстым слоем пыли стиральной машиной, потом в другую маленькую комнату с многочисленным стеллажами. Дом был старый, двадцать четвертого года постройки, в подобных помещениях хранили различные осенние заготовки. Оттуда мы переместились в большой зал с окнами на южную сторону. Эта комната находилась в точности под столовым залом на первом этаже, и, от ее немалой площади, потолок в середине слегка прогнулся.
— Колонну. Можно поставить колонну, — сказал я и мотнул головой на середину потолка.
Силия кивнула и показала пальцем в дальний угол комнаты.
— А это — что?
Я знал, что это было, поскольку предварительно обсуждал этот вопрос с представителем банка, продававшим нам дом.
— Это, детка, картины…
— Чьи картины? — Силия смотрела на меня, и я видел искреннее удивление в ее глазах.
— Окей, окей. Это картины предыдущего жильца.
— Здесь жил художник? — Силия была явно взволнована.
— Да, детка. Здесь жил художник. Я не знаю, кто это. Он жил тут со своей женой, она работает… работала в нашей городской больнице.
— И что? Мы обязаны хранить его картины?
— Подожди, детка, не кипятись. Художник этот умер, ну, в общем, я не знаю… Кажется умер. Жена его потом еще жила в этом доме года три?…. четыре?…. А потом она решила съехать на квартиру. А дальше я, честно, не знаю, детка… Мы же купили этот дом у банка. Значит, его никто не выкупил у нее самой. Дом и отошел банку.
— И?…
— Ричард, агент, ну ты помнишь, этот лысый, еще говорит скороговоркой, спросил меня, что, поскольку мы с тобой художники, то не хотим ли мы оставить себе эти старые картины. Ну, я и подумал, что можно и соскоблить, и поверх старого рисовать, и рамы стоят денег….
Лампа над нами щелкнула и засветила ярче.
— Ну я сказал, пусть остаются, — виновато закончил я.
— Ну, ладно, — лицо Силии просветлело, и она направилась к стопке картин, прислоненных к стене в самом углу. — Посмотрим, что это за творец!….
Силия качнула бедрами, лукаво оглянулась и сделала несколько шагов к картинам.
— Ну, иди сюда! Поглядим.
Я подошел с ней, и мы опрокинули первую картину, придерживая ее руками от падения на пол. Потом еще одну и еще одну. На всех картинах изображался один и тот же сюжет.
— Ой, — сказала Силия. — Что это?
— Цветок?
— По-моему, это кровавая пасть. Какой-то водоворот из мясного фарша. Фу…
— Нет, цветок.
— И какой же это цветок? — язвительно сказала Силия.
— Я думаю…. орхидея? Или львиный зев?
— А ты неплохо разбираешься в цветах, милый…
Она обхватила меня за шею и прижалась своими влажными губами к моим губам.
У меня в голове все закружилось и я понял, что это возникшее в животе чувство погасить не смогу, мы бросили картины, и я ласково, но уверенно, повалил Силию на пол, завел одну руку ей под голову, а другую под талию, навалился на нее всем своим телом и поцеловал так, что было ясно, что этим поцелуем наши игрища здесь, на полу подвала, рядом с этими картинами, не ограничатся. Силия не сопротивлялась. Она слегка изгибалась в моих руках и жадно отвечала на мои поцелуи.
— Ты как всегда прав, дорогой, — вдруг оторвалась Силия от моих губ и прошептала, — мы можем использовать и холсты, и рамы.
Вдруг что-то ярко вспыхнуло, и мы остались в полной темноте. Силия замерла в моих руках, и ее пальцы вцепились в мои предплечья.
— Что случилось?
Глаза мои еще не привыкли, и я совсем не видел лица Силии.
— Не знаю, — сказал я.
Вдруг передо мной стало проявляться темно-розовое пятно, и я понял, что это лицо Силии с широко раскрытыми от страха глазами. Вся комната на мгновение наполнилась густо розовым светом, и снова стало темно.
— Боже, что это? — тихо сказала Силия.
— Думаю, у нас в тупике развернулась машина, и свет фар попал нам в окна, — сказал я.
Я почувствовал, что Силия села, все еще не отпуская моих предплечий.
— Что же мы будем делать? Свечи у нас есть в какой-то из коробок. На коробке написано, можно попробовать розыскать.
— Послушай, щиток здесь, в подвале, как выходишь из этой комнаты сразу справа, на стене. У тебя нет спичек?
— Откуда?! — Силия повысила голос. — На мне не одного кармана, даже трусов нет!
На этот раз эта ее фраза не вызвала во мне никаких чувств, я стал подниматься на ноги, и Силия истерично хваталась за меня…
Мы медленно пошли в ту сторону, где должна была быть дверь. Я протянул руки вперед и наткнулся на стену. Правее, правее, вот и дверь. Силия висела на мне сзади как мешок.
— Мне страшно, — дрожжащим шепотом сказала она.
— Сейчас.
Я провел рукой по стене за дверью, наткнулся на щиток. Ощупал его руками, кажется, петли слева. Ногтями я старался подцепить дверцу справа, так как не нашел никаких ручек или щеколд.
— Ай! Что-то вонзилось мне под ноготь! Ну и боль! — я здорово разозлился, но дверца уже приоткрылась.
Я аккуратно погрузил руку плашмя в коробку и сразу нащупал среди тумблеров две штуки, которые были опущены вниз, остальные стояли в положение «верх».
— Окей, риск — благородное дело. Я включаю.
Этаж осветился ярким электрическим светом.
Когда свет горит, его не замечаешь, а тут вдруг я понял, сколько же его много.
— Ой, мама мия… — Силия ослабила свою хватку. — Какой-то кошмар. Пойдем наверх.
Мы поднялись на кухню, достали из сумок еду. Приготовили мы заранее, что бы здесь, в первый день, не возиться. Постелили на полу на кухне наш любимый зеленый плед, расположились на нем, поели холодного ростбифа с перечным соусом и холодной картошкой, запеченной в сметане. Выпили полбутылки «каберне», взяли стаканы и бутылку и пошли наверх, в спальню, где нас ждал наш любимый матрас. Лестница взвизгивала при каждом нашем шаге.
— Завтра же, — сказала Силия, ступив на пол второго этажа.
— Обещаю, дорогая.
Мы разделись и легли в постель, решив, что одну ночь можно поспать и без постельного белья, просто под одеялом. Копаться ночью в коробках не было никакого желания.
Мы выпили еще по бокалу вина. Я обнял Силию, положил ей руку на живот и стал медленно продвигать ее вниз.
— Я не хочу, — сказала Силия тихо. — Не знаю почему, но совершенно ничего не хочется.
— Конечно, дорогая. Мы устали. Давай спать.
Я поцеловал ее в губы, в лоб и в правый висок. Силия отвернулась и, кажется, мгновенно уснула. Я лежал на правом боку и смотрел в окно. В окне я видел черное небо и еще более черные силуэты макушек деревьев. Макушки качались, и это успокаивало.

Проснулся я словно от удара в лоб. В ушах стоял какой-то легкий звон, как будто где-то разбили стекло, а мой слух ухватил только падение последних мелких осколков. Я повернул голову, но Силии не было в постели. Я почему-то не захотел ходить голым, натянул штаны и набросил рубашку.
Вышел из спальни и заглянул в ванную. Нету. В пустую будущую гостевую или детскую спальню — нет ее и там. Спустился по кричащей, словно от боли, лестнице и прошлепал по всем комнатам первого этажа. Я не зажигал света, так как было довольно светло, я не смотрел на часы, но, вероятно, дело шло к рассвету.
Подошел к лестнице, ведущей в подвал. Засомневался и щелкнул выключателем. Свет на лестнице не зажегся. Я вернулся на кухню и повернул выключатель там. Света не было.
— Черт, черт… — сказал я себе под нос. Опять подошел к лестнице и позвал:
— Силия!
Прислушался. Казалось, что внизу что-то шумело.
— Силия, детка, ты где? Внутри у меня появилось странное ледяное чувство, которое выступило испариной на позвоночнике.
Я медленно пошел по лестнице вниз. Да, теперь явно я слышал звук. Я направился в сторону шума. В маленькой комнате, в темноте, в стиральной машине остервенело вертелся барабан. Ее белый корпус дрожал и издавал звук как турбина в самолете.
— Что за черт!… — проговорил я почти про себя.
Я попятился назад и выскочил, озираясь, из комнаты.
В глубине подвала, из открытой двери большой комнаты с картинами, исходил уже знакомый мне розовый свет. Мне было не по себе. Я часто дышал, и сердце мое, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Я медленно продвигался к розовому свету. Подошел к двери и заглянул вовнутрь. Сердце мое остановилось, и волосы зашевелились у меня на голове. Картины не лежали больше в углу комнаты, а были развешаны по стенам. Комната была залита розовым светом, из источника, которого не было. Свет просто висел в комнате как туман. На мгновение мне показалось, что это сон, и я потерял чувство реальности. Потом я вспомнил о Силии.
— Силия!… — сказал я негромко, стараясь сохранять уверенность в голосе. — Силия, где ты?
Вдруг я увидел, что угловое окно разбито. Это было чем-то из реальной жизни, и я сразу схватился за эту мысль и бросился к окну. Разбито оно было не полностью, снизу и сверху торчали застрявшие в раме куски стекла, и подоконник был испачкан какими-то пятнами. В розовом свете я не мог понять, какого они цвета. Ну, конечно же, кто-то забрался к нам и сыграл эту злую шутку! Но, где же Силия? Она, вероятно, обнаружила все это первая и вышла на улицу, что бы осмотреть взлом с той стороны. Я выбежал из комнаты и буквально взлетел вверх по лестнице в холл. Бросился с входной двери и повернул защелку. Дернул дверь. Дверь не открывалась. Я дернул опять. Опять. Опять покрутил щеколду, — дернул. Вмазал со всей силы ногой по двери. Боль в ноге была ужасная и я отскочил.
Сверху по лестнице медленно спускалась обнаженная Силия.
— Силия… Детка, — заговорил я, превозмогая боль. — Где же ты была?
Силия продолжала спускаться в полной тишине.
— Силия,… лестница?… она не скрипит…
Я сделал шаг вперед и испуганно кинул взгляд на шагнувшее в зеркале мое отражение.
Силии на лестнице не было. Она исчезла.
Страх отбросил меня к стене. Я ударился спиной. Упал. Поднялся. Спотыкаясь, побежал в кухню. В голове пульсировала только одна мысль: «Прочь отсюда…. Прочь из этого дома…. На улицу…. К людям….» Ногу ломило. Хромая, я перебегал от окна к окну, откидывал задвижки, ломая ногти, но ни одно из них не открывалось. Трясущимися руками я открыл одну коробку в столовом зале, там сверху лежала большая хрустальная ваза. Я схватил вазу, занес над головой и бросил в окно. Окно разбилось, образовав в середине большую дыру. Выбивать остатки стекол у меня не было времени, я напрягся, присел и нырнул головой в эту дыру, чувствуя, как стекло режет мое тело.

***

Я чувствовал, что на лице у меня грязь или кровь. Или кровь с налипшей грязью. В волосах было мокро. В затылке и спине боль, непрекращающаяся жгучая боль. Кто-то тянул меня за ногу, и каждая неровность на земле превращалась в кинжал, распарывающий меня от копчика до затылка. Наверное, у меня сломаны ребра. Левая нога время от времени упиралась в неровности на земле и корни, и с резкой, пронизывающей позвоночник болью, ее подбрасывало вверх или в сторону. Я старался приподнять ногу, что бы не болталась, но нога не слушалась. Вероятно, она была сломана. Я совершенно не чувствовал правую ступню. Казалось, что моя правая нога начинается с щиколотки, где ее сжимали чьи-то жесткие длинные пальцы. Я скользил по влажной траве в такт шаркающим шагам моего убийцы. Рывок — скольжение, еще рывок — скольжение. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Все ближе к смерти. Которая уже начала казаться мне избавлением.

В полуживом мозгу моем роились различные мысли. Тащит ли он меня к Силии? Жива ли Силия? Кто или что он такое? И почему я не могу пошевелиться? Последнее, что я помнил, как я выпрыгнул в окно.
— У-у-у… — я застонал. «Голос у меня есть». Тогда у меня остался последний шанс.
— Эй, ты!… — попробовал я выговорить как можно отчетливей. Губы болели, и кажется были порваны. — Эй, ты! — сказал я опять, громче, и мне показалось, что я ощутил легкое послабление хватки вокруг моей лодыжки. Последняя попытка:
— Эй, … ты! Я обещаю, слышишь? Я обещаю, что я…. мы…. не станем трогать твоих картин.
Скольжение прекратилось. Железная хватка вокруг моей ноги ослабла, и моя нога как бревно упала на землю.

«Силия, где ты?» Это была последняя мысль, которая пронеслась в моей голове.

Очнулся я, говорят, через две недели. В лесу меня нашли дети, которые со своими учителями ходили изучать природу. Объясняют, что я попал ногой в петлю браконьера, и пока меня тащило по земле до того, как вздернуло вверх, я практически содрал себе скальп на затылке. Но, успокаивают, что прическу мне восстановили. У меня сломана лодыжка на правой ноге и колено на левой. И несколько ребер. Говорят, что я как-то смог высвободиться из этой петли и полз за помощью. У меня разбито и порезано лицо и губы. Но все зашили, и, я «буду опять красавцем». Они улыбаются, и я пытаюсь улыбаться в ответ. У меня было изрезано все тело, но теперь — это заживающие швы.
Приходил лысый Роберт. Я подписал бумаги на возврат дома банку. Мои вещи перевезли на временный склад. Роберт сказал, что от меня ушла Силия, у меня был сильный стресс, и я, видимо, побежал в лес. Ну а дальше все то же. Роберт спросил, хочу ли я забрать картины из подвала. Я сказал: нет.

Живу я сейчас у Давида. Давид работает медбратом в реанимации. Мы когда-то вместе учились в медицинском училище. Я не доучился, поскольку серьезно занялся рисованием. Теперь Давид устроил меня к себе в реанимацию санитаром. Я мою полы и стены, и перестилаю кровати. Тонкую работу я делать не могу — у меня еще не зажили руки и пальцы.

Сегодня к нам привезли женщину. Она два месяца находилась в больнице другой области, это по ту сторону леса. Предполагают, что она обгорела. У нее нет лица, все тело ее, как будто потерли на терке и сняли верхний слой кожи. Ей сделали несколько пересадок кожи. Она иногда открывает свои глаза без ресниц и смотрит на меня. А я, после того как выполню всю свою работу, сижу возле нее и держу ее за руку. На табличке, у подножья кровати, написано: Джейн До. То есть неопознанная. А я знаю, что это моя Силия. Моя бедная, бедная Силия, которая никогда не расскажет мне, что с ней произошло. Потому что не помнит. Или не помнит меня.

А я все помню.
Все.