«Хранитель тайги»


«Хранитель тайги»

Иван Мазилин
ХРАНИТЕЛЬ ТАЙГИ

Илья

На электронном будильнике 20 марта 02. 04-10. Голова стальным обручем. В темноте босиком едва успеваю добежать до туалета… рвет долго, всего выворачивает, как обычно рано утром, после «перебора». Потом, уже совсем без сил, на краю ванны сижу, в умывальнике ладони водой горячей… и к голове. Глаза поднимаю к зеркалу. Губной помадой, поверху: «Позвони. Ната.». И номер телефона легкий, запоминающийся.
Какая Ната?.. Не помню. Что-то вчера…
Поплелся в коридор, дверь проверил. Ключи на месте. На всякий случай засов задвинул. Свет в прихожей зажег – вроде все в порядке. В комнате пиджак с трудом нашел, на диване скомканный. Документы на месте. В бумажнике вроде бы тоже, хотя нет, вот — пятидесяти баксов не хватает… или забыл.
По второму кругу к толчку припал… сел на пол холодный рядом, вспомнить попытался, восстановить этот… «пропуск».
Так. В 14.25 «дело» сделал. В 15.03 уже на Таганке сидел, в «Сказке». Потом… что потом? Да, прокатился, трезвый еще был, мимо адресочка «по делу»… разборка полета еще шла — огорожено все, зеваки толкаются. Подошел, поинтересовался у сержанта. Тот жвачку сплюнул, закурить спросил, — «да грохнули тут одного… ищут, кто — откуда». Потом, все, как обычно. На Можайску поехал… к «китайцам». Это там «нагрузился». На обратном пути, на Аминьевке… девчонку посадил… и все. Дальше ничего не помню, хоть убей. Как домой попал, как вообще за рулем, как что – напрочь.
К окну потащился. Шестерочка старенькая на месте, порядок.… А вот во дворе что-то не порядок — машин многовато. Одна – милицейская с мигалкой на крыше, а у соседнего дома рафик с зажженными фарами… вот, выключили.
От окна отскочил, голову сразу продуло. Соображай быстро – что, где, когда?.. Неужели на клофелинщицу попал? Не должно, давно бы уже повязали». Запоры еще раз быстро проверил, только потом догадался наружку включить. Точно, «гости» приехали, скоро пожалуют, вот уже из Рафа выходят. Быстро «счетчик» заработал… 3-5 минут до дверей квартиры, 10-15 на двери, если с инструментом. Это хорошо. Главное, не метаться. Спокойно. Рано или поздно должно было… ну, вот теперь и «поиграем». Не знаю, как у вас, господа, а у меня все готово к «приему»…
Из шкафа, из-под тряпок, два дипломата… в ванную. Чистую простыню на пол и всю одежду, какую только нашел по комнате, на нее. Из тумбочки прикроватной ящик туда же вытряхнул. Простынку в узел и тоже в ванную. И ящик туда же…
Звонок в дверь. Точно – пять минут… спокойно.
Стремянку тихо из туалета в ванную поставил. Влез. Один квадрат потолочный поднял вверх, с трудом откинул в сторону. Керамзит немного посыпался – пусть. Размахнулся, сколько мог, ящик на чердак зашвырнул в сторону. Потом сбегал в комнату, с кровати стянул простыню и тоже закинул в дыру. На пол лег, ноги под ванну, а руками уперся в стену. Под ванной нажал сильно на стенку…легко пошла. Дипломаты, узел – под ванну… еле просунул.
Звонок все трезвонит. На наружке человек, пять в масках и бронежилетах. Это на одного-то… смело. Компьютер разорил, и опять в ванную. Дверцу под мойкой открыл, из-под сифона конец лески достал и петельку на ручку дверную… предохранитель осторожно снял. Пополз под ванну, спиной о чугун, обдираясь… черт, надо было еще, на пять сантиметров выше делать… и дипломаты мешаются.
На той стороне в темноте вынырнул… вещички собрал и в сторону отложил. В «гаване» свет включил, кусочек стены на место задвинул, и штыри арматурные в пазы пристроил – вроде все на место встало… плотненько. На всякий случай… баллончик пены монтажной тряхнул и по щели прошелся слегка. Так, чтобы на ту сторону не вылезла.
В зеркало на себя взглянул. Видок, надо сказать. Да… ничего, отмоемся…
В комнату прошел и уже здесь наружку по полной программе врубил… звук на наушники… ну, что, орелики, – взяли? Кишка тонка… а соображалка еще хуже того. Наушники надел, звук погромче сделал…
Все молча делают, знаками сообщаются. Ага, ключи подбираем… ну, так там еще засовчики на все четыре стороны.
И опять затошнило… одна желчь идет. «Чем же это меня узкоглазые накачали?..». И голова по новой, или по старой… все едино.
На кухню прошел, проверил жалюзи. В холодильник залез, — полненький, под завязочку… и тут только сообразил, что замерз совсем, нагишом уже минут двадцать…
Банку пива взял, пошел в комнату, «станлей» открыл. Трусы, майку белье теплое серое надел (этикетки оторвал) и носки шерстяные черные. Пиво открыл и опять к экрану с наушниками.
Восемь экранов параллельных на мониторе. На чердаке ничего, только далеко свет пробивается, догадался – свет в ванной не выключил — простынка белеет. В пятом подъезде бомж постоянный спит, во втором – тихо, а в первом, моем, бывшем… «кино». К тем пятерым еще двое в штатском подошли. Домкрат притащили, выжимать дверь будут… Соседку, одинокую старушку, что рядом живет, разбудили, уже докладывает:
— Девушка его притащила… в двенадцать что ли… шумел, когда она у него по карманам ключи искала. Я в «глазок» видела… совсем пьяный был. А так, никогда ничего за ним не замечала… тихий, вежливый. Всегда поможет, если что… Чего натворил-то? Чего охотитесь с ружьями?…
— Да, маманя, проверка просто…
— Как же, проверка… дверь хотите ломать… она денег стоит.
— А не открывает сам.
— Как же он откроет, если в стельку…
— А девица?
— А что девица?.. Ушла она… часа ночи еще не было… слышала, как дверью-то громыхнула.
— Мусин. Почему не доложил? Проворонили…
— Так, товарищ майор… пьяный он и есть… куда…
— Девицу! Елки-моталки…
— Так приказа…
Ниже майора не опускаемся… смотрим дальше.
Все. Выдавили. Вместе с коробкой… эти пятеро вперед по одному. Свет врубили… один за ручку ванной. Грохнуло и полыхнуло, стекла посыпались. Дверью того к стене…
Полыхнула канистрочка маленькая, и электричество вырубило, кажется во всем подъезде…
Все. Пока «фильма» кончилась. Можно отдохнуть. Прошел в ванную, посмотрел. Стенка на месте. В одном месте дымок… туда еще пены немного.
Все, надо спать. Утром думать и решать будем. Все равно пока вылезать нельзя – вокруг дома, небось… силков и капканов понаставили.
На чердаке светло. Горит неплохо, но пожара не будет. Аппаратуру выключил, все равно ничерта не видно. Пиво допил, чуть полегчало. Под одеяло нырнул, новое… только хотел подумать… где и когда «прокололся»… да не успел, провалился в сон, словно в пропасть, какую черную…

До села Терентьевка, по сибирским меркам большое – до сорока дворов, если подняться по распадку да перемахнуть через сопку, может часов двенадцать, а то и все два дня пути, это кто как ходить по тайге умеет. А если по воде — то по Таголке вниз до Енисея больше часа, да вверх по течению, почитай часов шесть, если, опять же, с мотором. Вот потому редко кто заглядывает к Роману Соломину на его зимовье. Иногда так и целый год ни одного человека нового…
— Еще дед Илья, перед войной, года за три, как пошли по Сибири колхозы, да лесхозы, ушел в тайгу с женой Марьюшкой – бабка твоя, стало быть, да со мною, десятый годок мне шел. Марьюшке понравилось это место с большой поляной да перекатом речки, опосля которого Таголка уже спокойная до самого Енисея. С весны до поздней осени, сруб поставили большой, капитальный. Благо, по всему краю поляны сосны, как на подбор ровнехонькие… до сих пор кой, где еще пеньки гниловатые остались, и по этим пням по осени, опят не счесть… Зиму-то в землянке пережили, на следующий год в новый дом въехали. Так вот и жили, хозяйничали… зверя добывали.
На войну деда все же забрали… С конвоем. Обещал врагов пострелять, да к весне и возвернуться. Да не вернулся… ни к весне… ни… «смертью храбрых, за Родину…»
Марьюшка извелась вся, да в аккурат, ко Дню победы и помёрла…
Мне еще и семнадцать не было. Сходил в Терентьевку да жену привел – Вареньку. Вдовая она была… много тогда вдов-то после войны одни маялись…
Все девочки рождались, а потому с армией меня не трогали, али забыли, шут их знает. Девочки только не жили долго, что-то болели и умирали… А Вареньку, жену, стало быть, медведь задрал… по ягоды пошла…
Уже в семьдесят пятом, к осени… Татьяну, мамку твою, привез… через год ты родился, вот так. В том же году из тайги, к зиме уже, Коля с молодой женой вышел… то ли буряты, то ли корейцы, кто их разберет… Остались на зиму, да так и прижились. Пристройку сделали к дому. Летом в пристройке, а зимой все, в одном доме – теплее… да и веселее…
Все это отец Илюше рассказывает сидя на верхнем краю поляны, где уже пять крестов стоят на могилках, чтобы знал, откуда… знал – могилки чьи, ухаживал да поминал, когда надо.
Илья мать почти и не помнит. Только, как зимним вечером, при керосиновой лампе, совсем желтая, да высохшая, шубу волчью ему ладит, прямо до пяток, с рукавами длинными. «Это ничего, сынок, скоро вырастешь…», и губами сухими, шершавыми в лоб целует… Потом, Тая, Колина жена, целый день и ночь «шаманит» в избе, в бубен бьет – да только не помогло. Тело мертвое в мешок большой брезентовый завернули и в сарае под потолком повесили… до весны.
Могилу копал отец, «домовину» делал из сосенок тонких. Говорил, — «Смотри, сынок, меня, когда надо будет, так же схоронишь». Снизу лапником все застелил, да и сверху тоже. Из кедра крест долго строгал, а заодно и для себя заготовил…
И вот у кладбища маленького, обсаженного елками, по одной у каждого крестика, сидят старый да малый, поминают. Роман к бутылке с самогоном прикладывается, что из мороженной гнилой картохи к весне гнали, да груздем соленным из банки прямо, закусывает. А Илюша пряник сосет каменный, с прошлого года, в жестянке, на верхней полке хранившийся…
И с взгорка через поляну солнце уже на закат катится, хорошо виден дом большой, со светелкою под крышей. Дом уже почерневший, то ли от горя, то ли еще от чего. Крыша, тесом когда-то крытая, теперь земли на ней уж пальца на два, да лишайник серый, но уже местами, зеленеющий – весна. Прямо к дому пристроен большой сарай, в котором и добро хранится и припасы всякие, и мастерская с кузней маленькой и движок… Дальше, конюшня и курятник… И совсем отдельно, старая банька, наполовину в земле утонувшая, с крышей поросшей кустиками… Все это хозяйство огорожено прочно и надежно.
Куры уже угомонились и только кобыла Манька по двору ходит, изредка мордой машет и всхрапывает, Коля на жеребце Сером уехал в верховье и должен уже скоро быть обратно – потому и храпит Манька. А может, потому что чувствует, завтра пахать придется кусок поляны под картошку и всякий овощ, который, одной ей ведомым способом, выращивает Тая.
Тая, маленькая и тоненькая как подросток, не то бурятка, не то монголка, если скажет за день пять слов, то это целое событие, без работы, не сидит – шутка ли, в доме три мужика…
— Все, сынок, пошли. Сейчас баньку наладим, Николай, поди, уж близко, слыхать уже, сороки докладывают, разбалабонились… Спи Татьянушка, спите бабоньки покуда… придет час… и я к вам под бочок… – слезу пьяную с бороды смахнул, и пошел, не оглядываясь.

В кабинете трое. Майор и два лейтенанта. В штатском, но на вешалке две фуражки форменные болтаются и куртки с погонами… и видавшая виды кепочка.
Старший следователь Шур Павел Петрович. Маленький, плотненький и, в свои сорок пять, лысый совсем… «экономия на парикмахерской», называется. За подвижность сослуживцы за глаза «Шариком» кличут, а так просто – Петровичем. Не обижается и про себя думает: «да хоть горшком, только не ночным…». Прямо из армии в училище… и пошло-поехало. Женился тоже в армии, привез в Москву казачку из-под Краснодара, и вот так двадцать пять лет. Ребятишки, пацана два, Колька и Васька, скоро уж школу закончат. Мать воспитывает, отец по редким выходным дневники просматривает да пыхтит над давно забытой алгеброй, когда у пацанов под ответ что-то не сходится. Да, компьютер, наконец, бэушный купил, сам иногда по полночи в игрушки разные…
Лейтенант Горшков. Просто Саня. Год как из училища. Задумчивый, но на подъем легкий. Больше по технике – с журналами да с книгами постоянно – от компьютера не оторвешь… Холостяк. Видный, высокий, цыганистый. Девки заглядываются, а он вроде как стесняется… бывает такое. Но в технике силен, черт.… Вот и теперь по интернату «гуляет».
Ну и Лобов Виктор. Этот уже старшой. Бабник и выпить не дурак, но меру знает. Вот и сейчас какое-то «порно» листает, на стуле качаясь. Невеста у него Светлана, студентка пединститута, то уходит, то приходит. Шур ему, — «женись, нечего девку мучать…» А он, — «куда она денется, подождет… погулять охота еще…». И потом, куда жениться, когда кроме комнаты в общежитии, ничего за душой у обоих, а квартиру обещают не скоро.
Этот на интуиции работает. Все, какие есть, детективы перечитал. Хоть плюется и хохочет – «ни черта эти писаки в наших делах не смыслят». Но читает.
Вот такая команда. И уже больше года вместе.
На дворе март. Солнце в окно, за зиму серое от пыли, лупит. В открытую форточку слышно, как голуби «загулили» на соседней крыше, уже свободной от снега и сухой. Воробей сел на подоконник и расчирикался. Виктор от журнала с голыми задницами оторвался, и рот на него раззявил в улыбке. Саня, от монитора не отрываясь, за ухом чешет и тоже лыбится… Весна, в общем, дело молодое.
А Шур пятый листок марает… отчет о проделанной работе… усами своими «моржовыми» шевелит и рот «куриной попкой» складывает. Потом последний лист комкает и в урну… ну, не получается гладко, как хотелось бы. На стуле откидывается и по карманам шарить начинает. А сигареты-то вот они, на столе, возле пепельницы… Да, но к ним тянуться надо…
Звонок по внутреннему. На выезд. Не торопясь, собрались, книжки-журнальчики-отчеты по ящикам, сигареты в карман, куртки с вешалки… и «по коням». По коридору протопали. По пути Светлану Николаевну с Игорьком захватили и на улицу.
Ручьи бегут, сверкает все и звенит – оглохнуть можно, а тут «Рафик» уже у подъезда и Сергей водила, заспанный — только глаза успел продрать — в машине спал.
Через десять минут уже на месте. Омоновцы в оцеплении, ленту натянули, движение перекрыли. «Скорая» стоит, но, похоже, без дела она тут, перевозка нужна.
Занырнули под ленту и подошли.
Форд новенький, чистый на проезжей части. А на узеньком газоне, между мостовой и тротуаром, «жмурик» лежит, в небо голубое удивленно смотрит, не мигая. Развалился как пляже, широко в стороны руки раскинул, в одной руке мобильник зажат. Со стороны можно подумать, загорает человек, если бы не дырка между глаз, в том самом месте, где индуски себе чего-то там рисуют…
Пока Светлана Николаевна фотографирует, в стороне постояли, по сторонам глазами пошарили, покурили.
Первым Виктор выступил.
— Поздравляю, мужики. Пятого дождались. Какое сегодня число? Девятнадцатого только «мочит»… Опять нам по погонам стучать начнут, Петрович.
— Ты бы, Витек, лучше кругами-то походи. Прикинь, откуда «шмолял», а ты, Саня, «мобильничком» займись… ну и пошарь там… пойду, с мужиками поворкую.
Подошел к машине ГИБДД. Дверца передняя как бы сама собой открылась, приглашая. Сел. На заднем сидении два сержанта бутерброды жуют и кофе из термоса допивают.
— Докладывайте.
— Старший сержант Пименов… Э…?
— Майор Шур.
— Товарищ майор, такая вот картинка, сами видите. Переулок тихий, узкий. Если за час пара машин проскочит, и то ладно. И народ обходит по дворам, грязновато еще – зимой слабо убирали…
— Это все лирика. Ты случаем, стихи не пишешь? Ближе к телу.
— Случайно проехали… В 14.50. Как увидели, что этот лежит, тормознули… потом позвонили сразу и все…
— Свидетели?..
— Какие свидетели. По другой стороне бабка шла с сумкой, да ребятишки из школы пробежали и больше никого.
— Не густо. Протокол в управление… ну и все. Ничего не трогали? Как увидели, что… думаю, ближе полутора метров не подходили.
— Ну, служите дальше. – И вышел, дверцу аккуратно прикрыл. Кепочку «лужковскую» приподнял, лысину погладил… а тут и Саня подошел.
— Петрович… Номерок последний снял. Выясню. Теперь так. Документы вот. Права только. Фролов Геннадий Владимирович. Визитки разные…
Опять к машине обернулся, и снова дверца как бы сама… по заказу.
— Мужики, запросите, кто таков… — права передал.
— А мы уже. Вот ответ дописываем
— Молодцы, доложу при случае.
— Да ладно, чем можем. Держите, товарищ майор. Машина на жену записана. Там и адрес. И дом его. Да вот этот, перед вами. Квартира… 45
— Значит, живет здесь… жил… уже неплохо. Где Лобов?
— Куда-то в тот двор пошел…
— Слушай сюда. Я с одним омоновцем поднимусь… заканчивайте здесь… перевозку давай, машину в управление, там смотреть будем… оцепление сними, ну и все остальное. Через час в кабинете.
Пошел к омоновцам, что в оцеплении. Сержант с парнем каким-то треплется. Отметил про себя – «выше среднего, темно-русый с «хвостиком» почти до лопаток, в курточке легкой, не по погоде». Показывает, как объехать можно… еще отметил… чего тут объезжать… если надо, через любой двор и все. Жигуленок старенький, красный. Шестая модель. Развернулся и обратно поехал, до угла и направо, «а сержант, вроде, объяснял – налево… так, на всякий случай, номерок… 612 и буковки… областная».

Как назло, лифт не работал. Лифтовая дверь на втором этаже открыта, и по шахте матерки летают. Пока до шестого поднялся, задохнулся. А этот, сержант с автоматом, сзади топает, как робот какой, ступени методично считает ботинками. Эх, опять надо начать заняться по утрам, отяжелел…
В дверь звонил долго, собрались уходить…
— Каво вам? – за дверью
— Милиция – удостоверение в глазок…
— Ну, наканец — то. Мово пришли брать? Давно пора!
Открыла «фифочка» такая, блондинка недокрашенная, лет двадцати пяти, встала в дверях… под шафе прилично.
— А вы, кто будете?..
— А че?.. Фролова Людмила… Вы за Генкой? Так он на работе… а может, к дряньке своей поехал… могу телефончик дать.
— Все, отъездился… Пройти-то можно?
— Валяйте. – К окну на кухне подошел, вниз выглянул. Труп уже упаковали…
— В окно давно глядели?
— А че я там забыла…
— Могли бы попрощаться со своим… мужем
— Грохнули, че ли?.. то-то два месяца нэрвный такой бегал. Трахать перестал…
— Ладно, разберемся. Завтра ко мне зайдите. Вот адрес. Майора Шура спросите
— Как, как?
— Шур. На визитке прочтете. В 10.00… или нет… в 11.00. До встречи.
— Майор, может по «капочке». Посидим – поболтаем… опять же… помянем.
— Вашего мужа часа два назад…
— Козел он и кобель. Туда и дорога… Что думали, в истерику грохнусь?… Да я сама его сегодня чуть утюгом не пригрела… утюг стало жалко, рвань поганая…
Вышел. Сзади дверь громыхнула. Плюнул с досады, закурил и пошел. Теперь сержант впереди башмаками грохает.

— Хватит базарить… думай сюда. – Шур встал из-за стола и забегал по кабинету…
Второй час спорили, концы с концами пытались свести. Полбанки кофе выдули и по пачке сигарет… Не стыкуется. Саня какую-то «игрушку» на компьютере щелкает, говорит, «лучше соображается», а Виктор на листе «стрелочки-кружочки» вперемежку с чертиками рисует – «стратег хренов»…
— Сначала давай… В декабре Панькова в подъезде. Кроме дырки во лбу – ничего… плохо искали. В январе Гриневича дома через стекло… постарались – гильзу нашли… и все. В феврале, заметьте, в тот же день, девятнадцатого, сразу двоих с интервалом в два часа, да еще и почти в одном месте… значит, никуда не уходил, знал, что долго копаться будем. Сегодня… какое число… можно не спрашивать… Виктор, давай быстро соображай… эти… теперь пятеро… что общего? Какие уже наработки есть за три месяца?
— Петрович… я уже голову сломал. Не знали они друг друга. Или делали вид… Трое – москвичи. В разных районах, интересы разные, общее… общее… четверо сидели, по разным делам, в разное время и местах разных. Двое приезжих. Панькова собирались двадцатого взять… по «казанцам». Фролов, кажется, тоже наш клиент, с утра данные будут. Карпов совсем чистый, нет у нас на него ничего… Родился, учился, работал… геолог. Голову сломал.
— Вить, головку беречь надо… лучше каждого рассчитай по годам, нет лучше по месяцам… где были, скажем, последние десять лет. Ну не может быть, чтобы не пересекались. Давай… рисуй и выясняй. Саня…. что по снайперам?…
— В Москве трое… Гришин и Беликов на соревнованиях… Еще двое в Чечне… Ганушкин, Свиридов и Паршин… чистые… Может, бывшие – из срочников?..
— Петрович!.. – Виктор пустую пачку сигаретную в урну запустил – промазал, — Тут такая хрень… между прочим, еще месяц назад докладывал. Прикинь, жили-жили так… умеренно… и вдруг, зажили…
— Витек, давай без стихов…
— Ну как… ну жили умеренно, как все, а тут на «поправку» пошли… квартиры, иномарки новые, дачи… и прочее.
— Так-так-так… «строчит пулеметчик»… что-то говорил, помню, а потом закрутились. И с коих пор?
— Сейчас попробую…
— Саня. А кто-нибудь из неучтенных если. С тренерами разговаривал, дырки показывал?
— Петрович, может, хватит на сегодня? Десятый час. Меня Светка ждет…
— Все мужики. Валите по домам… Я еще посижу, покумекаю… Сань, не в службу… «Явочку» и «Старого мельника» а?.. Деньгу возьми…
— Ладно… вот только компьютер выключу… Вить, ты готов?
— Как «юный муровец» – всегда готов!
— Давай, грей мотор, пока я шефу…
— Петрович, а может… ну ее… до дома подброшу… мне сегодня в твою сторону…
Подумал, может, действительно лучше дома посидеть после ужина подумать? А то, на голодный желудок как-то…
— Может и прав. До завтра подождет… все, собираюсь. Саня, — отбой. Я с вами.
Вышли вместе, темно уже и подмораживает». В «Москвич» загрузились, мотор погрели. И что-то крутится в мозгу Шура, вот совсем рядышком кажется, и схватить нельзя.
Только отъехали и сразу на «Садовом» в «пробку» попали… и это в десять-то часов вечера. Лобов заматерился, задергался, за «мобильник» схватился,
— Светка, давай, сама двигай, на Зубовской прихвачу… влипли, стоим капитально. Ну, все, целую.
Саня посидел, потом, — «пока, коллеги, догоняйте», — дверцей хлопнул и к метро пошел. Шур вышел, сигарет купил. Посмотрел, что впереди делается, крякнул с досады и в машину залез.
— Вить, а по старым… свидетели… чего-нибудь нового?
Путают… а так чтобы… никто не видел, а что видели – так, вообще ерунда…
— Ну хоть общего было, хоть что-нибудь?
Общего, общего… число одно — кабинет, квартира, подъезд Нет, не так — подъезд, квартира, кабинет, двор, машина. Так, что после… условия разные… время тоже… «жигуль» два раза…
— Шестерка?
— Вроде… красный, два раза.
— Три. Зачепились, звони! Выясняй — Жигули, шестерка, номер… 612… РА … областной. И давай, разворачивай назад.
— Куда, Петрович!.. плотно сидим…
— Фонарь ставь. Толкайся. Назад едем.
— Петрович…
— Никуда твоя Светка не денется…
Минут через двадцать только опять в кабинет попали и «депешу» по машине получили как раз… Записана на Машкову Клавдию Семеновну. Генеральная доверенность – Кононов Владимир Борисович… адрес… Матвеевское…
Мусина с машиной сразу отправил – «посидеть», а сам в прокуратуру… почти в одиннадцать…

В 9.00 на работе у Фролова. Офис на Бауманской. Так себе – «евроремонт второй свежести» — Агентство по недвижимости, почему-то «Прометей».
Уже знают, девочки ходят на цыпочках, но по телефону бойко так… «К вашим услугам агентство «Прометей», какие проблемы?..». Бухгалтер – старая еврейка Алла Наумовна, длинная и костлявая,
— Геннадий Владимирович… Как кто? Хозяин наш. Он и организовал агентство в девяносто шестом… с сыном моим.
— А сынок ваш…
— На ПМЖ. В Новой Зеландии…
— Что так далеко? Не на «исторической»?
— Да жена его не захотела в Израиль – «стреляют там»… и стоматологов… больше, чем зубов больных… Им в Зеландии хорошо – зовут все. Да куда же я, старая «коммуняка» попрусь…
— Ясно. Так. А Геннадий Владимирович…
— Не знаете, за что его?.. – и воодушевилась, вдруг, — Таки я вам скажу. По бабам большой ходок… был. Людку с этой работы сорвал – хороший менеджер… доходчиво «сводила – разводила». Юрфак из-за него бросила, с третьего курса ушла. Таки стал сразу же «налево» ходить… а потом, разные стали приезжать… эти… «пальцы веером», и просто ханыги. А он-то, интеллигентный человек, МАИ за плечами, что-то там по моторам, вроде даже диссертацию писал…
— А как последнее время?.. Извините, я все же закурю.
В стол свой заглянула и здоровую пепельницу достала
— Два месяца не показывался, больше по телефону. Позавчера приехал – «построил» всех, покричал немного… иногда надо, чтобы помнили, кто кормит. Да и что ему здесь — дело идет, и неплохо. А документы у нас нормальные, стараемся все по закону…
— Так таки уж и…
— Таки так. Проверками замучили, но плаваем, как умеем — когда кролем, а когда и по-собачьи.
— Как это?
— Как зайцы-кролики. Несколько прыжков вперед, потом в сторону… или, как собаки, — с высунутыми языками.
— Образно. Доходчиво. Ну, это я писать, пожалуй, не буду,… пригласим, если что…
— С нашим почтением, таки придем.
— Ну… «таки»… до свидания.
— И вам не хворать…

Конечно, опоздал. Людмила по коридору слоняется. Сане выговорил, что даму не принял. Он только хмыкнул и опять в свой компьютер уткнулся. Его по «Динамо» и ЦСКА зарядил… по стрелкам. Пригласил Фролову.
Вошла. Не в пример вчерашнему тихая, скромно одетая, почти без косметики…
— Ну-с… Фролова Людмила…
— Афанасьевна.
— За опоздание извините. Дела.
— Да чего уж. Спрашивайте.
Поговорили. Так, ничего особенного, обычная история. — «Только два месяца нервный был, срывался часто. Думала – подхватил чего – лечится». И уже под конец разговора.
— Ну и что теперь будет? Квартира моя, родилась в ней… «цацки» разные… от него – сама отдам
— Пока не дергайтесь… и вот, подпишите… о невыезде до суда. Правда, он пока только жертва, а там видно будет. Звоните. Если кто интересоваться будет.
— На мой телефон никто ему не звонит… не звонил никогда… только на мобильник.
— Ну и Бог с ним, с телефоном. Устраивайтесь как-то. На работу. Да хоть к Алле Наумовне…
— К этой жидовке обратно — ни за что. Ладно, найду что-нибудь… пока есть, на что… есть
— Ну и славно. Всегда рады видеть
— А уж как я рада…
— Пропуск давайте – отмечу. Саня проводи…
Саня даже ухом не повел, «в стойку встал» — что-то накопал. Не успела Людмила дверь за собой прикрыть, тихо матюгнулся про себя, а вслух,
— Петрович, вот на этом, или этом… кадрах — наш «убивец». Сейчас на принтер выведу – и защелкал кнопками. Потом убежал – принтер через три кабинета. Шур окно открыл настежь и закурил. Солнце только на соседней крыше пока, часа через три заглянет в кабинет. Надо бы дать команду окно помыть, а вообще, черт с ним, с окном… Саня застрял… А он – вот уже, легок на помине.
— Своей очереди ждал… Вот, гляди. Сборная ЦСКА 95-96-е годы. Срочников четверо… Кто-то из них… быть может.
— Бабушка старая ночью на гуще кофейной гадала… учти, гекзаметр…Ты мне вот что скажи… Два месяца назад, почему этих фотографий не было?…
— Да кто же их знает. И потом, мы по спорту не работали…
— Смотайся в ЦСКА… перетряхни там все, особенно тренеров. Ну, что мне тебя учить…
— Меня уже нет. «Ящик» не выключайте… постараюсь быть скоро.
В дверях с заспанным Лобовым столкнулся.
— Привет, Саня. Слышал уже, как нас кинули?
— А то… Ладно, погнал я. Может, «фейсик» покрупнее привезу. – И вышел.
— Петрович, извиняй… Светка дала полчаса вздремнуть…
— Но… удовлетворил, хотя бы?
— Спрашиваешь… иначе, вообще труба была бы.
— Давай так. Поехали на место, понюхаем… наши там уже несколько часов. Только куда-нибудь заглянем, не позавтракал.

Проснулся часа в два дня. Голова побаливает слегка, терпимо. Первый раз сплю в этой кровати и вообще, в этой квартире… За сигаретами к тумбочке потянулся по привычке, а тумбочка с другой стороны… и сигареты. Вставать надо. Еще банку пива достал… коробку большую с сигаретами открыл и блок «Мальборо» вытащил. Долго вспоминал, где зажигалки… Закурил и только, потом аппаратуру включил, проверил подряд все камеры.
На чердаке без движения. В пятом – пусто, бомж ушел сам или «повязали» сердешного. От него только коробка из-под телевизора… а чердачок-то открыт. Смотри-ка, догадались. Во втором – тихо. Так, в первом — дверь приладили. Хорошо, что мы имеем внутри?… Одна камера не работает, коридорная… на кухне никого, а в комнате… в комнате «шмон» полным ходом. Взрыв и пожар так, небольшой был, для эффекта… потолки закоптились. Интересно, зеркало вдребезги или копченое только… телефон там был, вспомнил, записать надо…
Обыск делают очень подробно, только, что языки от усердия не высовывают. Ищите-ищите… так, есть – нашли, молодцы какие. А я вам еще один «схорон» приготовил… убегаетесь. Жаль, не видно, что в ванной. Что во дворе?
«Раф» другой. Багажником на подъезд смотрит, стекла затененные… и машина милицейская другая. Ладно, пока все. Теперь кофе крепкого и… в душ нельзя… пока. На кухне кое-как помылся. Теперь можно думать.
Итак, что мы имеем?.. Пока есть время, сколько – неизвестно, день… месяц. Уйти нельзя. Залечь и ждать. Сколько нужно. Продуктов на пару месяцев. Все для жизни имеется. Ах, черт… сортиром пользоваться нельзя, пока за стеной «работа идет». Бачок услышат. По маленькому на кухне можно, дверь прикрыв… Меня здесь нет… меня здесь нет. И вообще… в этой квартире никого нет, и будут нескоро. Меня здесь нет! Меня нигде нет. Ищите, пока не надоест, а я подожду…
Дипломаты открыл. Так. Этот с гринами можно закрыть. Вопрос, как их отсюда вынести?.. Ближе к делу – придумаем. Здесь, «мастерская», если хорошо повозиться, любую бумажку соорудить можно… уходя – уничтожить. Ну, здесь так, мелочевка – все легальное. В шкафу гардероб на все случаи жизни, все до мелочей…
Кажется все… остальное – не здесь.
Теперь подумаем, как и когда они меня нашли? Не вчера – точно. Вчера все было чисто, как никогда, без проблем. «Дело» сделал и через бомбоубежище в соседнем дворе вышел спокойно… Воды там почти по колено было. Значит, не вчера. Когда?.. Прошлый… прошлые. Наследил много, на грани фола был. Может быть… нет — давно бы уже взяли. Не-по-нят-но. А может, как раз потому и сегодня, что вчера упустили… Очень даже может быть…
Ну-ка, ну-ка… ну ты, смотри… второй нашли… Давай послушаем.
— Петрович, гляди…
— Что у тебя?
— Да тут же досье на всех… ты смотри, а эти еще двое… бегают.
— А ты что хотел? Дождаться, когда и этих… оприходует? И так уже разборки начались…
— Нет, я бы на его месте…
— Пока ты на своем месте, не трепись… шукай дальше. Сдается мне… что-то тут не так… очень уж просто.
— Да этот доходяга, по-другому и не может…
— То, что не «Рембо»… Пятерых «завалить» успел. Нас замотал, да и сейчас… красиво ушел. Слишком красиво. Что-то в этом есть… На хрена ему взрывать понадобилось?..
— Да время выиграть. Все же сюда рванули разом, а он… и ушел.
— Угу…
— Нет, определенно, мне этот опер не нравится… Петрович, кажется… Где-то я уже его видел… где же?.. Копает глубоко…
— Все, не могу больше. Есть хочу, сигареты кончились. Смотри, Петрович, скоро темно станет, проводка погорела… давай завтра докуем.
— Ну, завтра, так завтра. Господа ищейки, на сегодня все. По коням. Вить, давай, опечатывай
— Наружку надо снять. Не вернется он сюда…
— А это у него спросить надо… Пусть посидят… зарплату отрабатывают.
— С такой зарплатой…
— Профессию надо было выбирать другую…
Ну, и мне отдохнуть можно. Сейчас перекусим… что у нас имеется. «Ящик» посмотрим, «Дорожный патруль» чего доложит… потом по интернету пошарим. Надо адресок по телефону вычислить. Где-то программа такая была
Еще раз посмотрел, ушли ли… и только после этого в душевую кабинку залез.
Стоял под струями теплыми, со всех сторон бьющими – отмокал. И как будто, скорлупу, какую, враз расколовшуюся, согнал с себя, впервые за пять лет почувствовал себя беспомощным и беззащитным… Сел прямо в кабинке тесной на пол, руками ноги обхватил и голову в колени спрятал… и долго так.

Речушка Таголка. Таежная, говорливая. Издалека между сопок по распадку пробивается, силу набирает, с родниками-подружками хороводы водит. С валунами да с перекатами болтает, не умолкая, никак наговориться не может.
К Енисею подбегает как невеста стыдливая, и молча уже отдается ему вся, без остаточка, со всей страстью девичьей.
На берегу пологом, усыпанном щедро камешками разноцветными, в метрах пяти от воды, целый месяц ковырял землю каменистую, щедро сдобренную песком. Ямка получилась небольшая – метр может быть, глубиной, да два в диаметре. Мужчине крепкому, полдня всего работы, да и то, если вразвалочку. А когда тебе еще и семи нет, да в огороде постоянно надо сорняки полоть, воду для полива в кадушку большущую маленьким ведерком таскать, пока она не наполнится.
Яму копал, камни, что попадались – по краям выложил. Батяня ходил, смотрел, ничего не говоря и не спрашивая. Не помогал – сам, мол, поглядим, что из того выйдет.… После, как выкопал, прокопал канавку неглубокую от ямы к речке, и уже вечером воду пустил.
Рано утром, еще солнце только сквозь верхушки кедров продираться начало, роса траву первую, еще не кошеную к земле пригнула, туман клочьями сверху по ущелью сползал, прибежал. «Озерко» получилось славное – за два-три солнечных дня прогреется, можно будет купаться или просто в воде сидеть, когда солнце сильно припекает.
— Ты еще рыбу запусти, потом саком будешь ловить… — это батя за водой для чая пришел.
— Не-а, рыбе течение нужно… чтобы журчало.
— И то верно… В лицо холодной водой плесканул, бороду пятерней расчесал, послушал, как «затенькала» на другой стороне, в зарослях малины тетерка, улыбнулся на солнышко глядя,
— Денек хороший ноне будет… за черемшой пойдем… а к вечеру косу направлю,… кажись, пора уж траву косить… Пошли «строитель» чай пить.

Наконец, из душа вылез, оделся, в холодильник полез. Пельмени отварил, кофе крепкого… подумал, что еще раз нужно все «кино» прокрутить, лег на кровать и не заметил, как уснул.
Проснулся, будто кто в бок толкнул. Еще одиннадцати на часах нет… Экран пустой. В моем подъезде, сосед Володька свою бульдожку повел выгуливать. А в пятом, бомжа так и нет. Все-таки повязали… теперь, наверно, показания дает… или уже дал… «спускался с чердака кто или нет?». Это в пятом-то часу ночи… ну да, он вспомнит…
Телевизор включил. Московские новости. Ничего. Я «Слона» продырявил, их работу грязную исполнил, а они ни гу-гу, ни слова благодарности. Даже странно. Раньше четко информировали… такую-то мразь рванули… «пахана» там или «авторитета»… А теперь что, — обычное дело?..
Мобильник достал. Телефон вспомнил и записал, без имени…иксики понаставил. Долго соображал, звонить или нет. Позвонил.
— Да.
— Наташа?
— Да.
— Это Илья…
— Какой Илья?
— Ну, вчера, в Матвеевском
— Оклемался?
— Как слышишь… В следующий раз…
— Следующего раза не будет…
— Тогда… зачем оставила?
— Не знаю… забудь. Бай.
Пи – пи – пи…
Поговорил. Давай теперь вспоминать, как хоть выглядела. Так. Дубленка… темно-синяя, с воротником меховым… тоже синим, светлее… очки большие… волосы… глаза… не помню… темненькая. Колечко на пальчике среднем… золотое, квадратным сечением с выкрутасами… И что?.. Все?.. Что еще… нестандартное.… Не помню. Вот ведь, «накушался». Ладно, всплывет еще… только расслабиться надо…

«Слон», он же Фролов Геннадий Владимирович. Г.р. 1959 Москва. Сидел в Икше, как малолетка с 1977, потом еще пять лет в колонии строго режима.
Пятый… Долго искал. Уже совсем было, отчаялся. Да полгода назад, на Ярославском шоссе в «Былине» сидел, совсем по другим делам… Просто слушал разное… «стрелка» там была, высняли отношения… мирно.
Сразу не узнал и не подумал, совсем на фото не похож. Бороденка клинышком, аккуратненькая, очечки с тонкой оправой, одет неброско. Еще подумал, чего этому-то, «агроному»… с «отмороженными»… Вот только на Форде новеньком прикатил.
Сидели в самом дальнем углу, а я у входа шашлык ковырял и микрофончик… в ту сторону… Только, когда он стал себя указательным пальцем с печаткой серебряной снизу по носу постукивать… думал, сознание потеряю… вышел быстро, чтобы там же его не кончить… зубами. В машину залез, минут десять не мог завестись – руки дрожали. Номерок записал. Дальше — дело техники.
А две недели назад, как срок ему определил… в Марьиной роще, по подъездам, да по колодцам в куртке от МГТС болтался. С чемоданчиком — место искал…
В первый раз из подвала, через дырку 15 на 15 сантиметров, с тридцати метров. Перед этим, шесть часов в воде простоял в резиновых сапогах… С утра прозевал его, пришлось до часа ждать, когда на обед приедет. Еще подумал, надо же, как приличный, домой на обед ездит. И машину не во дворе ставит, а на улице, напротив окон своих.
После обеда вышел, идет к машине, по мобильнику разговаривает…
Подошел, только руку на крышу положил… аккуратно между глаз… Разобрал «инструмент» и раскидал по углам. Хорошо булькнули… все, не нужен больше, отслужил.

Прошелся по программам. Муть одна, смотреть нечего. Вспомнил, что целая коробка видеокассет должна быть… только где?.. Нет, здесь обувь разная… А, вот!.. Только не боевик – тошнит от них. И не фантастика. Так, это что? «Зеркало». А. Тарковский. Не видел. Пусть.
Вот и первый день «отлежки» прошел. И все же, где я этого «опера» видел?.. Петрович…

Весной, по большой воде, когда и Таголка от снега сходящего с сопок, разливается, и ворчит глухо, и почти к самому дому подбирается, приходит катер буксир. Впереди толкает баржу небольшую с бочками, ящиками, мешками, разными чудными машинами.
К этому дню за неделю готовятся. Со светелки да из сарая вытаскиваются связки беличьих шкурок, три-четыре волчьих, лисьих несколько и, обычно одну, медвежью. Все шкуры тщательно перетряхиваются и развешиваются на ограду, а беличьи по одной прищепками на проволоку под стреху сарая… Выкатывается пустая бочка из-под солярки и чуть поменьше из-под керосина, мешки с кедровыми орехами, дубовые бочки с солениями – все это на продажу.
Батя ходит вдоль всего этого добра, пересчитывает, губами шевелит и кряхтит недовольно – маловато будет. Раньше хоть соболя были, да «охотнички» заезжие, «язви их душу», повыбили — без разбора и счета… А в Терентьевке уже пятый год как звероферму сделали, «баргузинцев» с нашим енисейским соболем повязали, у них теперь, в основном, и берут…
Обычно катер приходит один и тот же, заготовители тоже, почитай лет двадцать, одни и те же. Если на катере есть кто чужой, входя в устье Таголки дядя Сережа дает три коротких гудка, и тогда Коля с Таей как-то совсем незаметно уходят на день-два в тайгу…
На этот раз, уже после обеда, три коротких и один длинный… значит, новый участковый пожаловал. По осени на моторной лодке приплывал – знакомиться… молодой младший лейтенант дядя Андрей. Он Колю знает, только почему-то делает вид, что совсем его не видит, а Коля ему зря на глаза не лезет…
Баржа втыкается носом в берег, чалку цепляют за старую сосну, стертая кора которой за год заплывает толстым слоем теперь уже белой смолы. Течением баржу и катер разворачивает вдоль берега и с кормы тоже кидается канат. Потом батя помогает закрепить широкие сходни. Мотор на катере глушится и на берег сходит Трофимыч в своем неизменном брезентовом плаще с капюшоном. Снимает кепку с коротко стриженой седой головы,
— Здоровы будем, Роман Ильич. Романыч, поди сюды… — из огромного кармана, достается завернутый в газетку петушок на палочке,
— На, малость подластись…
Следом за ним сходит дядя Сергей, капитан катера, здоровается, снимает свою фуражку с кокардой и надевает на меня. Хлопает по спине, — Давай, «полный вперед». Едва не сбивая на сходнях милиционера, взбегаю на баржу и пробираюсь на катер к штурвалу…
Милиционер Андрей отходит с батей к катеру и поэтому мне слышно, о чем они разговаривают, тем более, что разговаривают они обо мне.
— Роман Ильич, привез я метрику Ильи Романовича. Так что теперь он полноправный гражданин Союза Советских.… Учиться ему надо, уже отстает, через месяц-то десять будет…
— Посмотрим.
— А чего смотреть? Совсем одичает в тайге. У самого… класса три… только что не крестом расписываешься. Да и меня за это по головке не погладят. Так что и думать нечего. Сам в райцентр отвезешь к сентябрю или…
— Посмотрим.
— Вот заладил… «посмотрим, посмотрим». И смотреть нечего. Закон нарушаешь, Конституцию… А интернат там хороший, кормежка и все прочее… Да и тебе полегче будет, забот меньше… Теперь насчет Николая… Я наводил справки… Ничего за ними нет. Хотят у тебя жить, пусть живут… странные… с мозгами у них… точнее, у нее… Кто их разберет, вроде в университете учились, вдруг с четвертого курса… Передай им, что выселять их на родину никто не собирается, но и из тайги ни ногой — неприятности могут быть… — И уже мне, на катер,
— Учиться хочешь?
— Не-а…
— А чего же ты хочешь?
— Ружье хочу…
— Видишь, Ильич… еще один охотник растет. Только и в тайге теперь без знаний…
— Ладно, Андрей… посмотрим.
— Тьфу ты, и смотреть нечего… Романыч, а я тебе книжки привез с картинками. И букварь. Глянуть хоть хочешь?
— Потом… когда из «плавания» вернусь.
— Давай, швартоваться уже пора.
— Не-а.
Батя с Андреем отходят в сторону и еще долго о чем-то беседуют. Больше конечно говорит Андрей и при этом курит какие-то вонючие сигареты из картонной коробочки, а батя старается встать от него с подветренной стороны – он дымящих попусту не понимает, и всегда незаметно подбирает брошенные на землю окурки, чтобы потом куда-нибудь закопать…
Между тем двое молодых рабочих в телогрейках прямо на голое тело, начинают разгружать привезенное добро по списку, который Трофимыч достает из старенькой полевой сумки и, мусоля карандаш, отмечает крестиками.
Потом все идут в дом, где уже давно в печи стоят щавелевые щи, каша перловая с салом. А на столе всякие соленья и большой таз с запеченными рябчиками и тушеными кусками косули. В углу на лавке стоит здоровая бутыль с самогоном. Трофимыч и Андрей, не сговариваясь, достают по две бутылки «Московской»…
Утром происходит расчет за пушнину, кедровые орехи, грибы сушеные. Составляется новый список всяких… для хозяйства нужностей… и катер, дав прощальный гудок, отваливает от берега и уходит…
Я долго бегу по берегу, машу рукой. Когда я начинаю отставать, дядя Сережа еще раз дает два коротких гудка.… И все. До следующей весны.

В феврале, 19-го. Встал рано, шести еще не было. Кофейку глотнул с сигаретой… есть не хотелось. Потом долго машину не мог завести… минут пятнадцать. Все же поехал. Оттепель и гололед под снегом, больше сорока не вытянешь, т.ч. целый час до Спартаковской тянул…
«НИИ Рога и копыта» внутри квартала, в здании бывшей школы, четырехэтажной. По фасаду еще сохранились профили классиков…
В 8.00 на лифте поднялся на последний этаж дома панельного, напротив «конторы». Через балкон вышел на лестницу и еще на один марш поднялся. На месте. НИИ как на ладошке. Четвертый этаж, слева третье окно… кондиционер, встроенный в окно… метров… сто – сто десять.
Не спеша, «инструмент» собрал, протер оптику… К девяти народ потянулся на работу – кто пешочком от метро, кто «на колесах», во дворе паркуются. Вот, кажется, его «Шкода-Октавия» песочного цвета. Рассвело совсем.
Окошко небольшое, всего с одним стеклом грязным. В уголке салфеткой протер изнутри, чуть получше стало, хотя и мутновато. Салфетку в карман, на колени опустился, «рогульки» телескопические пристроил… чтобы не на весу… и стал ждать.

Карпов Константин Сергеевич. Г.р. 1950. Москвич. Женат. Сын в армии, на Урале. Образование высшее. МГУ, «Геология». Начальник отдела «Геофизика». Квартира в Марьино, машина «Шкода – Октавия» 98 года. Дача недостроенная под Орехово-Зуево. Тоже не густо. Жена – администратор Москонцерта.

В кабинете уборщица шваброй машет, мусор из корзинки вытряхивает… Ага, с кем-то поздоровалась… Нет, это не он – секретарша. Вошла, бумаги на стол положила, к окну подошла, землю в горшке с цветком пальчиком, поливать не стала. Постояла, зевнула, лямку бюстгальтера через кофточку темно-зеленую с блестками поправила и вдруг, вышла, чуть не бегом.
Вошел. Солидный, с брюшком и второй подбородок намечается. Пальто длинное в шкаф неторопливо повесил. Прошел за стол. Сел и сразу за телефон – ему, наверно, позвонили. Минут пять говорил… мне его профиль ни к чему…
Еще полчаса писал что-то. Секретаршу вызвал. Присела на стульчик, блокнотик открыла…
Встал из-за стола, наконец, по кабинету заходил, диктует. К окну подошел… выдох короткий… поймал брови сросшиеся на переносице и спокойно… плавно, как на качелях, когда с верхней точки начинается движение вниз…
Даже смотреть не стал, как он там… Так же спокойно разобрал, развинтил оружие, уложил в «кейс»… гильзу на окошко поставил, еще горячую, и на лифте через пять минут спустился.
Слева от НИИ, оградой бетонной огороженное, обошел и, не спеша, через весь квартал по дворам прошел. В «Минутку» зашел, пару бутербродов и бутылку пива…
Посмотрел на свою машину у подъезда пятиэтажной «хрущевки» и в подъезд зашел. Ключ достал и вошел в квартиру на первом этаж. Дениса со Славкой еще вчера отправил на «Каширский стройдвор», по электрике и сантехнике. Сам переоделся в рабочий комбинезон, клей плиточный замешал… плитку разложил
Без четверти двенадцать опять «винт» собрал, на кухне форточку наполовину открыл… и занавесочку тюлевую, грязненькую задернул. В коридоре на стремянке расположился, проверил, хорошо ли виден вход в подъезд дома, что перпендикулярно к этому стоит…
Ну, вот они. Два «шкафа» на «Мерседесе» и шофер.

«Барин». Корноухов Вадим Николаевич. Г.р. 1970. Астрахань. Образование среднее. 89-95 сидел… за соучастие. С 97-го в Москве. Женат на москвичке, Свиридовой Ольге Ивановне. Глава фирмы по торговле оптом табачными изделиями… Авторитет. Связан с «Подольскими».

Сначала «шкаф» вышел… потом сам. Морда квадратная, но в шляпе и шрам слева от виска через всю щеку до подбородка. Вышел, куртка нараспашку, это при шляпе-то. Полной грудью воздуха свежего вдохнул и… Глаза закатил, и как был с открытым ртом, рухнул всем телом…
«Шкафы» оружие выхватили, озираются по верхам, да по машинам… Присел и к окну подлез снизу. Окно медленно закрыл. Сел на пол, разобрал «инструмент», в кейс положил, а кейс в мешок полиэтиленовый. А уж потом, в другой мешок, бумажный, и сверху строительный мусор… побольше. Отнес в прихожую и рядом с другими мешками мусорными поставил. Немного ацетона на пол пролил, чтобы запахов никаких, в другой комнате, на другую сторону дома, форточку открыл. Потом за плитку в ванной принялся… а тут и Денис со Славкой подкатили. Возбужденные, говорят, что ментов во дворе… грохнули кого-то…
Еще через пару часов двое с автоматами постучали… «Чьи машины под окном, кто такие и что делаете?..». «Да, вот, квартиру ремонтируем, вот телефон хозяина, вот наши документы… Ничего не видели, ничего не слышали. Платят нам не за то, чтобы в окна глазели»… и т.д. и т.д.
Уходя уже, задержался. До третьего этажа взлетел и, в окно с отбытым в углу стеклом, между рам гильзу положил…
Вот так – за день с двумя сразу решил.

День к вечеру уже клонится. По камушкам Таголку перешел. В этой стороне еще не был ни разу, не забредал. Нашел огромный муравейник, наверное, больше моего роста… сел недалеко и засмотрелся, как муравьи живут себе… Только что-то мелькнуло за кустами… не зверь, точно. Зверя я чувствую метров за двести. Как? Не знаю как, но… чую и все… Человека в тайге еще дальше слышу, как бы тихо не шел…
Даже вздрогнул, и медленно за сосну спрятался. Даже дышать перестал. Уже подальше бурундучок испуганно свиснул. Потихоньку пошел в ту сторону… Тропка. Не звериная – пошире будет, но и не охотничья… часто ходили… По тропке шел минут десять. Поляна впереди. Сошел с тропки в сторону, прошел влево метров двадцать и под куст присел – слушаю… Кто-то есть на полянке…
Минут через пять тихонько, за толстыми деревьями таясь, ближе подошел и стал всматриваться. Не вижу ничего – трава уже высокая. Только вдруг слышу, «бум… бум, бум… бум». Звук-то знакомый. Тая так в бубен свой бьет иногда… когда о чем-то думает, сидя неподвижно. И не видит и не слышит ничего в это время…
Хотел уже было позвать, а потом подумал, «чего это она здесь делает?» Решил подождать, посмотреть… Долго стоял, и только… «бум… бум, бум… бум». Долго так. Может, задремал даже. Только вдруг замолк бубен…
Вижу вдруг, из травы стала подниматься… в кору сосновую пальцами вцепился… сидя… поднимается. И без одежды – совсем голая… и вроде вокруг нее свет такой… и прямо в воздухе сидит, ноги поджав и на коленках руки…
Испугался до жути, побежал назад, да не в ту сторону. Потом часа два блуждал, пока к речке не вышел… темно уже было. Ничего никому не сказал. Только стал потихоньку наблюдать за ней. И точно, через день-два часа на три тихо уходила на ту сторону…
И еще два раза видел, как она поднималась, висела в воздухе…

— Всем привет. Павел Петрович, к полководцу. Учти, не с той ноги встал…
— Сейчас в коридоре столкнулись, думал, разжует и проглотит…
Виктор грохнулся на свой стул и достал свежий журнал «FHM». Шур покосился на него, «интересно, откуда деньги на такие дорогие журналы?»… и продолжил писать отчет. Потом, не спеша, перечитал, встал, поправил галстук, кашлянул для порядка и пошел «на ковер».
— Ну что, майор, сделал он вас, как хотел… А я уже доложиться успел… поспешил… меня тоже во все дырки… Давай, что там у тебя?..
Полковник Казаринов Юрий Иванович. До пенсии еще полгода… дослуживает. Длинный жилистый и худущий. Мундир на нем, как на вешалке болтается. Читает долго, некоторые места перечитывает и удивленно брови кустистые поднимает…
— Какие будут предложения?
— Ищем, товарищ полковник.
— Ищем… сколько еще у вас дел?
— Четыре.
— Передай Семину, а сам только этим…«Робин Гудом» занимайтесь… ищите, а главное, кто заказчик…
— Похоже, он самостоятельно работает.
— Мотивы?..
— Не знаю. Но узнаем.
— Узнавайте быстрей, пока он еще чего не натворил. Три месяца уже копаетесь. Сколько у него еще… «заказов»?
— Два, но какие-то…
— Так и ищите вокруг, черт возьми… «Сыскари», понимаешь… не успокоится он…
— Юрий Иванович, тут такое дело… похоже, кто-то из наших «сливает»…
— Что так, вдруг?.. хотя… не знаешь, что делать? Действуй. Свободен.
Лобова отправил в лабораторию, а сам разложил досье всех «убиенных» и двоих, пока еще живых. Начнем от печки. Черт, не идет из головы… как упустили. А может, и не было его на квартире?.. Да нет. Не мог же он с этой девицей тут же исчезнуть, как пришел… прошляпили… держали только первый подъезд, а он из последнего… а там выход не просматривается. С замком красиво, на одной спичке дверь держалась… Отверстия пулевые – снайпер классный. Ах, Владимир Борисович, головоломочку вы нам подсунули… и с этими досье, похоже тоже… На что ему было нужно их дома держать?.. Между глаз «светит»… «третий глаз»… у йогов что-то такое про это. Надо почитать, что это такое –«третий глаз». Может, что-нибудь этакое… «Ствол» необычный, у нас в картотеке таких нет. Нет, этот киллер не «профи», те «стволы» оставляют, а этот одним и гильзы оставляет с «пальчиками». Зачем?
Саня с Виктором одновременно вваливаются. Горшков прямо с порога, на ходу снимая куртку, докладывает.
— Петрович, пусто у меня. Фотографии привез, но на них нет Кононова. И не было такого. Перетряхнул все документы за десять лет… Ничего.
— Фотографию давай. Догадался всех поименно написать, кто есть ху… на фотографиях?
— Оплошал. Но поправимо. Сейчас с Аленкой поговорю по интернету… полные данные будут
— Аленка… Сань, я зауважал тебя. Один раз съездил и уже — «Аленка» – это Виктор «проснулся»… сейчас хохмить начнет, смущать мужика…
— Витя, что принес?
— Вот заключение. Много любопытного. Было у меня сомнение, что не за тем пошли, случайно. Почитай, особенно… что у него в салоне и багажнике…
— И еще, вчера еще заметил, а теперь сравнил – и наши, «конторские» досье на стол выкладывает. Рядом, с уже разложенными, — Как тебе это нравится?
— Да это я еще вчера увидал… забирай. В течение часа проанализируй и сделай выводы. Все это не так просто, как кажется… Потом к Бибик Юрию Васильевичу. Соображаешь?..
— Думаешь…
— Не исключено.
Фотографию рассматриваю. В форме, да в фуражках все… пять лет прошло. Надо будет того омоновца пригласить. Вместе словесный портрет составить. Да, еще соседка … участкового тоже. Ладно, посмотрим, что наши славные эксперты нашли…

В букваре картинки разные. Дома из чего-то помногу этажей, — как они не разваливаются. Пароходы-то я уже видел – бегал на Енисей. Подумаешь, часа три в одну сторону… и обратно столько же. Батя пока меня не берет на моторку…
К Коле подошел, спрашиваю, тыча пальцем в картинки, «что это?»… Долго мне объяснял. Потом говорит, — «давай, я тебя учить буду читать». «Давай»,- говорю. За три дня все буквы выучил, а через неделю уже читать начал… Правда, букварь какой-то не интересный… и много непонятного, как когда в радио разговаривают, не поймешь о чем… Когда музыка играет – интереснее. Радио редко включают. Только когда движок заводят и тогда лампочки зажигаются, очень светло бывает, и радио говорит.
Тая как-то вечером подходит,
— Не ходи за мной, пожалуйста.
— ?..
— Вырастешь, тогда… а пока забудь. А чтобы тебе, учиться, легче, было… и еще, много чего знал… сядь вот сюда… руки вот так положи, ладошками вверх и глаза закрой… посиди спокойно.
В сарае это было. Сел на лавку, спиной к стене прислонился и глаза закрыл. Тая недолго в бубен постукала совсем легонько, а потом… будто теплым воздухом меня всего… заснул, наверное. Что-то видел во сне… будто по спине муравьишки ползают… и еще… что-то такое…
Глаза открыл, а никого уже в сарае и нет. Пошутила, наверное, Тая, а может… не знаю. Только после этого я все равно стал за ней ходить. Нет, не в тайгу – по двору, как какой цыпленок за курицей. И сам не знаю, почему

Завтра меня повезут в школу. Не хочу. Кто теперь будет «шишковать» помогать? Кто силки на рябчиков будет ставить… я один все их «тропиночки» в кустиках знаю? Кто будет воду носить в кадушку?
Пошел по речке вверх, на свое любимое место… Ручеек сверху падает между скал, прямо в Таголку, и в этом месте скала нависает, и такое местечко удобное под ним. Можно просто сидеть… смотреть, как рыба ходит вокруг журчащего водопадика. Так весь день и просидел. Не хочу никуда уезжать. Мне и здесь здорово.
Только утром, все равно в лодку мешок с одеждой положили… батя целую пачку денег в шубу зашил, показал где). Коля, молча руку пожал и лоб щелбан легонько. Тая подошла, руками плотно уши прикрыла мне, шепнула чего-то… и все. Сели в лодку, я на нос. Мотор запустил батя, и поплыли. Никогда так далеко я не путешествовал.
В Терентьевке с батей простился, — «Давай, учись, сынок. Может, так и надо». Прижал к бороде, смолой сосновой пахнущей… посадил на катер. А на катере еще ребята и девчонки, помладше и постарше… И еще с утра до обеда плыли до райцентра Карабаново

— Петрович, не прошло и года… — Приложение к фотографиям с указанием ФИО, ну и прочего… Сашок стоит задумчивый, «отлетел» куда-то, может к этой, как-то бишь, — Аленке?.. Аленке… надо будет еще раз его туда… «заслать»…
— Сань, что с тренерами? Что нового?
Да у них там… «перетряска» кадров. Кто сам ушел, кого – «ушли»… «Дырки» показываю… говорят, «классно» и плечами жмут. Про Кононова никто и ничего… Дали мне адресок пенсионера одного… тренером «стендовиков» был. Ждановский…
— Николай Сергеевич?
— Он. Знаете?
— Как же, как же, в свое время, в училище еще… «руку ставил»… Так он давно уж на пенсии. Примерно… с девяностого…
— Алена рассказала, — и слегка порозовел ушами, — он на пенсии подрабатывал, индивидуально с каждым работал, с душой.
— Ну, как он это может, мне рассказывать не надо… давай адресок.
— Может, мне к нему… стопы направить?
— К старику я уж сам – есть о чем поболтать, кроме дела… Ты мне ищи по всем своим «банкам»… Кононова Владимира Борисовича. Раз документ есть, значит и человек должен быть… и еще. Поезжай потом на эту квартиру. Аппаратуру, какую надо возьми. Понимаешь, что-то там проводов всяких многовато… так что это по твоей части. «Прозвони» все проводочки… в общем, покумекай. Алену свою попроси списки всех стрелков за десять лет. Не трудно? А то я еще кого-нибудь пошлю… ну хоть Виктора.
— Петрович, на вас нитки белые… не шей мне… Сам все успею.
— Вот и хорошо. Работай… Лобов, что у тебя? — Виктор черкает что-то, только головой кивнул, мол, скоро «выступлю»… Позвонил Николаю Сергеевичу. Супруга сказала, что на даче засел почти безвылазно, и сама-то она домой забежала ненадолго – внуки одолели, суета житейская. Подробно расспросил, как до дачи добраться. Трубку положил, записал себе на воскресенье в Перхушково съездить… опять шум будет дома… Переживем.
— Вот какое дело, Петрович. Варианта два. – Лобов сотворил из своего лица «Шерлока Холмса», — либо ты прав, либо – не прав… Во втором случае, хакер красиво поработал, картотеку вскрыл… Саня, это возможно?
— Делать нечего. Пентагон вскрывают…
— А в первом случае… те, что еще живые… для отвода глаз, «побегайте, мол, жирок порастрясите»…
— Уже интересно. Как дошел?
— Смотри. На его… «досьях» дополнительные записи всякие… подробности… когда писает и какает даже… на эту славную пятерку, пардон, четверку… на «третьего»… у нас позже появилось. А эти два… чистенькие.
— Понял. Пиши все это и… к Бибик. Не наше это дело. Пущай их думает.

Райцентр на левом берегу Енисея, на лысой сопке, продуваемой всеми ветрами. Сверху Енисей широкой лентой далеко виден и вверх и вниз. По осени все больше снизу идут сухогрузы, буксиры баржи тянут и толкают, – спешат до ледостава поскорее в доки убраться. Последние плоты подтягиваются и заводятся к берегу. Потом бревна будут вытаскивать из воды, грузить на платформы и по «железке» тепловоз потащит их аж до Лесосибирска…
Городишко небольшой, скорее – большое село. В центре две улицы кирпичных домов двух трехэтажных, райсовет на площади с неизменным памятником Ленину. Ленин здесь почему-то с рукой, просящей подаяние. Тут же: универмаг, клуб, столовая-ресторан, почта. Немного поодаль, школа трехэтажная с пристройкой, поликлиника-больница и… кажется, все. Улицы, как почти во всех таких городишках, Советская да Октябрьская, а всякие там Енисейские, Школьные и прочие даже улицами не назовешь – кривенькие, в лучшем случае, щебнем покрытые… домишки рубленные с непременными палисадниками и огородами на задворках. Ну и, конечно, своя котельная углем дымящая, подстанция и водокачка. Вот теперь все. Пытались парк разбить, огородили забором большой кусок поля, да только пока там только молоденькие ели, пихты, сосенки и чахлые березки – когда они еще вырастут.
Школа средняя. Старших классов по одному, да и то человек по 10-12. В пристройке на первом этаже спортзал, а на втором спальни для тех учеников, которые здесь живут во время учебы.
«Это что же получается? Как это у зайца может быть избушка, да еще лубяная, кто же ему ее построил… и почему он с лисой разговаривает, как человек? Так не бывает» – думаю я.
Валентина Николаевна книжку закрыла и спрашивает
— Дети, понравилась вам сказка? – тут же руки потянули все, даже не подумав немножко.
— Илюша, тебе сказка понравилась?
— Нет.
— Почему?
— Ну как… неправда все это… и так не бывает…
— Что?
— Ну, чтобы звери разговаривали… они тявкают, рычат, пищат… Лиса только тявкать может, вот так… «и-и-тяв». – Все засмеялись и тоже давай тявкать. Еле их Валентина Николаевна успокоила.
— Илюша, это же сказка. А в сказке все может быть… звери и птицы, и даже овощи могут разговаривать. А люди даже под водой могут жить или летать.
Чуть было не удержался, чуть не брякнул про Таю, вовремя нижнюю губу закусил и голову в парту упер.
Три первых дня только как тумане каком ходил, так все необычно, а потом… ничего, можно жить. И кровать мягкая, с простынками, и вода из крана, сколько хочешь, а через месяц и горячая вода будет, и этот… унитаз вместо кустиков. Неплохо даже. Кормят, три раза – учись только.
А в комнате, кроме меня еще Колька, Ванька и Сашка из моего класса. Ребята как ребята, не шкоды. В комнате стол один большой для занятий с настольной лампой. И свет электрический по всей школе – лампочек сто, наверное.

Телевизор. В коридоре стоит, почти все время деревянным ящиком закрытый. Но по вечерам иногда включают и все смотрят. Ну и ничего хорошего. Вот не хочу смотреть и не буду. В окно интереснее. В окно вон как далеко видно.
За окном мелкий снег косо бьет, другой берег реки темной полоской. По воде шуга идет, не сегодня — завтра встанет Енисей и до весны… Последний буксиришко снизу пыхтит, сразу две баржи впереди себя толкает. Спешит укрыться куда-нибудь в док, иначе, беда – ледокол вызывать, из ледяного плена вызволять… Маета одна.
Дядя Андрей в шинели милицейской заходит
— Илья, ты чего не со всеми?
— А ну, их…
— А я за тобой. Ко мне в гости пойдешь?..
— Посмотрим.
— Весь в отца. Одевайся… Э, брат, штаны-то теплые у тебя есть?
— У меня шуба есть и валенки новые.
— Надо бы тебе штанцы теплые… но погоди, послезавтра деньжата появятся.
— У меня есть деньги. – Шубу из шкафа достал и изнутри под рукавом ножичком перочинным…
— Вот. Это много или мало? Возьмите.
— Да брат, ты богач. Мне полгода надо работать, чтобы… Негоже так хранить. Пошли, что надо купим… а остальные у меня побудут… не волнуйся, не пропадут. А когда надо, то по первому требованию. Лады?
— Лады… А это как… «лады»?
— Ну, договорились, значит
— Лады.
В универмаге глаза разбежались. Побегал от отдела к отделу. Дядя Андрей теплый комбинезон купил мне и свитер… колючий. В кабинке тут же и надел все.
Наверное, долго так смотрел на катерок с мотором – совсем как настоящий тоже купил… и книжку про Незнайку. Потом к нему в гости пошли.
Дядя Андрей один живет, но у него в комнате чисто и уютно, только табаком воняет и книжек много. «Неужели он их все прочитал?». Заметил и сказал, «в академию готовлюсь». Такой большой и все учится и учится – беда. Глупый совсем, что ли… Пока обед готовил, магнитофон включил. Там дядька поет один… еще р-р-р-р… у него такое… про охоту на волков… аж мурашки по спине.
До самого темна разговаривали. Про города большие. Про милицию, которая должна хороших людей от плохих защищать. Может, в городе, где народу целая тыща, и надо. А в тайге плохих людей не бывает — их комары и мошка сразу выгоняют, а хороших не трогают…
И все равно, в окно интереснее смотреть, чем в этот телевизор… в нем много плохого показывают. И зачем.

Что-то снилось. До вчерашнего дня все сны помнил, как в книжке какой… на какой странице и какой абзац… Не помню. Что-то изменилось. Где? Во вне или внутри? Наверное, там и там. Все, что хотел, чего добивался, чем жил – исполнил… а дальше?.. Дальше-то что? Лежу и даже не могу пальцем пошевелить. Только «винчестер» работает. Какую теперь клавишу давить? Какую команду, какой файл открывать?.. Так. Спокойно. Четыре… теперь уж почти пять лет, была цель, идея, задача, дело… как хочешь назови. Закончилось?
Да. То, что будет дальше, пять лет назад не думал, ни к чему было? Нет. Так чего теперь дергаться?.. Тупик. С другой стороны зайдем. Пять лет назад, до того… до этого дня… чего хотел, какие мечты-идеи были?.. Домой ехал – чего хотел?.. Даже возвращаться мыслью нельзя – «крыша» сдернется… Некуда ехать, никто не ждет. Ладно, отлежусь месяц… ну, два. Как-нибудь выберусь и просто в поезд сяду. На вокзал приду, пальцем ткну в расписание и… куда поедет этот поезд. А там, глядишь, и придумается. Вот и хорошо. А теперь, отсыпайся за все пять лет. Сон нейдет из памяти… что было?…
Мобильник вдруг завопил «Глори, глори, Аллилуйя…». На кровати подпрыгнул от неожиданности. Телефон схватил и быстро под одеяло с головой,
— Да.
— Илья?
— Да… Наташа?.. Ты сказала, другого раза…
— Ты в порядке?
— Вроде. Как мой номер?…
— На определителе. У тебя все нормально?
— А что?
— Ты, случаем, не Абрамович? Вопросом на вопрос.
— Нет, Романович.
— Мне сон нехороший приснился… с тобой и еще какая-то… монголка или… ты можешь говорить или у тебя очередная… пассия?
— Я один. Давно уже…
— Уже забавно. Давай встретимся… сон расскажу.
— Не могу… не скоро… может, через месяц.
— Хочешь, вечером приеду?
— Нет. Адрес забудь. Нет меня…
— У тебя неприятности? Беда какая? Может помочь?.
— Наташа… нет, не нужно. Я сам позвоню, когда…
— Когда?
— Через неделю. Нет, в воскресенье, утром…
— Ну, лады.
— Как ты сказала?
— Это твое словечко – «лады».
— А на финал… могу сказать, «целую»?
— И я тебя… по телефону… Бай.
Телефон выключил, одеяло откинул. Фу, взопрел даже. Этого еще не хватало… флирта телефонного. Вспомнил. Глаза! У Наташи глаза, как у Таи… нет, у Таи все же узкие, а у… большие… как у Хакамады. Впечатляет.
Так. На чем я остановился?.. Отоспаться за все пять лет… но сначала… пожрать. Потом Андрею позвонить. Нет, еще рано, завтра, в 17.00. А пока… Нет, Наташа… это… еще не хватало… сон у нее. Ладно, не фантазируй. Сегодня пятница, а в воскресенье… да что ты будешь делать, вот привязалась. Забился в нору и еще чего-то… Вообще, только труп ничего не хочет…
И тут, навалилось, только подумал. Пять лет не впускал в себя… в броню из ненависти ушел… и вот, все. Думал, легко станет, можно жить заново начать… Так вот, нет же. Ну и что теперь, круши всё и всех подряд или себе такую же «дырочку»… Стоп. Только двое суток прошло… а уже по потолку гуляешь. Решай, что дальше. Может, надо было сдаться… в любой дыре можно жить… Где же это читал, — «важно не как жить, а для чего жить…». Или что-то в этом роде. Странно, куда что девалось? Помнил же все прочитанное, вплоть до выходных данных… Ушло, что ли? И сон этот… почему не помню?..
Давай-ка, соберись. Сто приседаний, не ленись. На два вниз, подъем на четыре… Погнал… А сон этот… 3… это… 4… это не сон… 5… это было уже… 6…

Сижу на носу лодки. Батя на корме, у мотора, работающего на малых оборотах. Куда спешить – течение само несет. Вчера еще за мной приплыл, в школу пришел. А мне еще целый месяц учиться. К директору Федору Михайловичу пошел, сказал «надо и все»…
— Поймите, Роман Ильич, мальчонка способный, память феноменальная, ему учиться надо. За зиму три класса окончил почти, сверстников нагнал. А от многих и вперед ушел, за четвертый класс учебники уже листает…
Я стою, в носу ковыряю и думаю, «чего я в третьем забыл, все учебники наизусть знаю…»
— Посмотрим… в общем, видно будет, а пока…
— Ну, хорошо, Роман Ильич, на этот раз отпускаю, а уж потом, как хотите, но только вместе со всеми
— Посмотрим… — вот и весь сказ.
Батя совсем неразговорчивый. Разве что, когда выпьет… да и то, больше в памяти копается…
Хорошо еще, что я у дяди Андрея денег немного взял, отъехал он по службе, на несколько дней, — работа у него такая. Я быстро в универмаг слетал и все учебники за четвертый и пятый класс купил. Продавщица удивленно на меня, «куда, мол, тебе…». А я ей, — «Надо… и все».
До вечера много проплыли. В темноте уже к правому берегу пристали, костерок наладили, пожевали, что в дорогу захватили. Спать легли – батя у костра, а я в лодке под шубой своей…
Утром проснулся – плывем уже. Хлебушка пожевал, водой прямо из-за борта ладошкой напился и… лады. К обеду к Терентьевке подплыли. Услыхал далеко, не то что-то в деревне творится. Шуму много, собаки взбесились… А батя только кряхтит, глаза щелочками делает и лыбится в бороду.
Прямо на берегу, кто еще сухой, а с кого вода ручьем… несколько мужиков дерутся, пьяные. Ругаются заковыристо, за грудки хватаются и кулаками друг другу в морду тычут, норовят в воду спихнуть. Ребятишки голопузые вокруг бегают и визжат, как поросята какие. Бабы и девки молодые хохочут и тоже… многие пьяные. Ни в каком телевизоре такого не увидишь. Батя мотор заглушил,
— Мужики, хватит бодаться. Терентий где?
Поостыли слегка, но друг дружку не отпускают. Один, самый мокрый, портки и рубаха к телу прилипли, аж срам весь выпирает, а девки глядя, хихикают,
— Здоров, Ильич. С приплытием. А дед твой, возле дома сидит, ждет, когда из стада старого быка приведут. Поспорил со своим младшим братом, Егором, что кулаком в лоб быка кончит… Щас, додеремся, пойдем тоже глядеть.
И подножку своему «сотоварищу» устроил – вместе с ним опять в воду, брызги во все стороны.
Я пьяных не люблю, и батя не любит, и его сильно пьяным никогда не видел.
Терентий-то чего удумал. Сам себе поминки вторую неделю справляет. Вся деревня – пыль прибить самогоном не могут… Шутка ли – девяносто девять лет исполнилось Терентию. Это стало быть мой прадед… или прапрадед. Ростом выше бати, наверное, на голову, и пошире раза в два – прямо Илья Муромец. Бородища седая почти до пояса. Говорят, только два раза в год, кладет он эту бороду на колоду и топором сам же ухитряется ее ополовинить. Топор у него такой. И по ремеслу, и по зверю он с этим топором. И топор этот может, старше его самого, вот какой дед.
Сидит на завалинке, ручищи свои огромные под себя подложил и на солнце жмурится… и не пьян… почти.
Подошли, поздоровались. Батя подзатыльник мне отвесил за то, что кепку забыл снять.
— Ну, вот и дождался. Иди сюды, Илья Романыч, дай гляну на тебя… Тощой больно, ну да это ничего… была бы костя, а мяско нажрётся. Вот и последнего правнука довелось увидеть. Или праправнука?.. Илья-то, дед твой, был Силантич, сын мово первенца, Силантия… стало… праправнук и… единственный, ежлив по старшему сыну род считать – вот так. Сколь годков-то тебе, Илья?
— Десять, деда. Скоро будет одиннадцать.
— Так пора, знать… Ну-к, Роман, неси… сам знашь чего. – Дернул батя головой, но перечить не стал, пошел. И выносит… саблю кривую, в ножнах, изукрашенных нитью витой серебряной и камешками разными.
— Вот, Илья. От меня дар. Мне от мово деда достался, Егором величали, ему тоже от деда… а тому бают, сам Ермак Тимофеевич, слышь, хранить велел. Кучума хана сабля, в бою взята на Иртыше, под Тоболом. Храни и помни. Теперь ты есть защитник и хранитель земли сибирской от ворогов. Говорю тебе, как мне дед мой говаривал… Когда время придет, своему внуку передашь… А мне помирать пора пришла, зажился что-то.
Вокруг уже, наверное, полдеревни собрались, кто еще ходить мог… Батя мне шепнул на ухо и я перед дедом на колени стал и тогда только саблю принял. А батя мне в затылок, «ну…». Справился с волнением и вдруг как заору,
— Не посрамлю… земли Русской! – думал, засмеются кругом. Нет, смотрю, кивают одобрительно, а бабы кончиками платков носы вытирают…
Ушел Терентий в тайгу помирать, как ни уговаривали. «Не хочу, чтобы видели мой смертный час… не хочу в земле лежать. Хочу косточками по тайге. Так будет».
Может, через год собака его из тайги прибежала…

68… Мышцы ног немеют. Совсем в последнее время разленился, ходить мало стал, больше на машине… 69… Раньше-то по тайге километров тридцать за день махал… 70… К чему бы этот сон?..

…Сижу на носу лодки, ноги босые через борт свесил, то пальцами, то пятками воды касаюсь. Холодно, но приятно. На середину реки вышли. Солнце майское затылок греет, на небе ни облачка. Может, еще полчасика и «Волчья челюсть» будет… скалы такие, на нашем берегу. А за дальним «клыком», самым высоким, и чуть даже над рекой нависшем, и Таголка откроется. От Енисея кажется, просто заводь, какая, а на самом деле -–речка наша потаенная – Таголочка. Вон он этот «клык» — Каргынхан… Гранит красноватый, снизу бледно-зелеными, а по верху серыми жилами…
Что это?.. От вершины скалы вдруг, лучи света – один, тонкий, ослепительно голубой, вверх прямо и два таких же ярких, но зеленоватых, вдоль реки… Появились и пропалили, также, вдруг… Стоит кто-то…
— Бать, глянь…
— Чего?..
— Видал?… на Каргынхане… стоит.
— Ишь, углядел… должно, Таисия…
— Ну да… там же… залезть никак…
— Сынка… человек все могёт… ежлив охота есть.
— А може, показалось?
— Може и поблазнилось.
Потом… или сразу, не помню… только поплыло перед глазами, и голова моя сама собой на нос лодки легла… и руки за борт свесились… и шепет… четкий и ясный. «Ты – это он… ты – это он… хранитель… хранитель… ты – это он…»
Батя мотор завел и лодка стала подвигаться к берегу.
Домой уже, темнеть начало, приплыли. Коля встретил и, первый вопрос ему, — «Тая где?». « Второй день в тайге. Верно, завтра к полудню будет…».

… 87… все, не могу больше – сдох. На всякий случай, проверил, есть ли кто в соседней квартире, и в душ пошел.

Саблю над кроватью своей повесил и каждый раз перед сном пальцами по камешкам самоцветным…

Гриневич Алексей Михайлович. Г.р. 1946 Новосибирск. В Москве с 1986 г. Женат. Детей нет. Сидел за «фарцовку» три года. Менеджер фирмы «Русский лес». Авто «Ауди – 100» синий «металлик» Коттедж в Дедовске… квартира на Нагорной…

Мотался за ним долго. Никакого точного режима, постоянно по Москве ездит, не сидит на месте…
Дом – башня панельная, двенадцатиэтажная. Он на десятом. Напротив, чуть наискосок – кирпичная пятиэтажка… чердак хороший.
Обычный трюк с замком на чердаке… замок висит, а люк на самом деле, открыт, никому в голову не придет толкнуть его. Домофон дважды «чинил».
В три часа ночи поднялся на чердак… самый сон у людей. С фонариком тихо прошел к слуховому окну. Хоть бы застеклили – одни только жалюзи деревянные. Пару реек аккуратно выломал. Высоковато… огляделся, нашел ящик пластмассовый… в самый раз. Покемарил на ящике этом часа три. Холодновато, сквозняк по чердаку гуляет. В семь часов приготовился… 60 метров, прикинул. «Клиент» приехал после двенадцати, спать долго будет… нет, свет в квартире зажгли в 8.15. В комнате окно зашторено, это плохо, на кухне занавеска только сверху окна. Вот, и на кухне свет. Женщина у плиты хлопочет, лет сорока, в халатике пестром. Стол у окна прямо. Появился сам… в майке и с полотенцем на плече. Полотенце на спинку стула и сам сел… плохо видно… только ухо и плечо. Подождем. После завтрака встал, с подоконника пачку сигарет взял, зажигалку поднес. Мелькнуло в голове – «последняя затяжка осужденного»… есть второй.
Винтовку разобрал, в сумку спортивную уложил и назад двинулся. Чуть только люк приоткрыл… прямо под люком дверь открывается… замер. Бабуля школьницу провожать пошла. Вот, чуть не засыпался. Через полминуты, ногу уже на лестницу поставил чердачную… в соседней квартире дверь ключами зашумела. Еле успел убраться. Мужик вышел. Еще секунд через пятнадцать вслед за ним быстро и тихо спустился, люк даже закрывать не стал, ни к чему было. Уже на первом этаже вспомнил, что гильзу не подобрал в темноте и подумал, «черт с ней, «визиткой» будет». Пока машину заводил, бабка уже обратно ковыляет – школа за углом, через дорогу…

Снег пошел… густой — хлопьями. Валит и валит. Вот тебе и весна.
Прислонился к стене возле окна, в щелочку гляжу и… обрывки каких-то мыслей… хаотичные, несвязные. Так, ни о чем… И только какой-то «метроном» в башке – «дальше-то что?… Сосед снизу врубил то ли магнитофон, то ли телевизор… «томб лье неже па се суар…». Тоже, наверное, он… или она, в окно, на снег смотрит… Глаза скосил на экран. Там этот «Цыган» с прибором по стенкам лазит, проводки щупает. Ну-ну, я там напихал столько… неделю проковыряешься, а до меня так и не достанешь… но камеры на всякий случай отключил. Звонить Андрею пора. А что ему сказать… втравил человека… Двери все плотно прикрыл, даже тряпку снизу в ванную подложил. Позвонил.
— Андрей Николаевич…
— Подожди… — наверно, отходит куда-то… — ты как?
— Лежу… стоя.
— Куда теперь? И, главное, как? Продумал?.. Сделал, как просил?
— Уже нашли… зачем вам это надо?..
— Рановато, конечно… ну, да ладно. Не должны были тебя так скоро…
— Сам не знаю. Еле-еле… успел. И до вас докопаются – зачем рисковать?
— Дальше что?
— Полежу немного и отъеду… может, в западном направлении…
— Смотри… тебя ничего не держит. Вариант три. Если еще чего нужно будет… ну ты знаешь…
— Дядя Андрей… спасибо тебе…
— Не кисни… все правильно, сынок. И не ковыряйся в себе… постарайся…черт, я тут не советчик. Постарайся пережить. Все еще впереди. Перед отъездом, может быть, встретимся… Лады?
— Лады. – И выключил телефон. Походил по комнате из угла в угол и опять к окну припал. Выбелило все, а снег все идет и идет. Серое и мрачное небо. Серо и мрачно… серо… и мрачно. Шестнадцать часов осталось… до чего?.. Серо и мрачно… А внизу другая мелодия… Жильбер Беко «Натали…» Этого еще не хватало… Ах, Натали, Натали…

Снег пошел. Густой, хлопьями. Валит и валит…
Наташа лежит на диване с высокой деревянной спинкой, резной, с полочками. Сколько этому дивану лет, да и всей мебели кабинетной? Письменному столу с разными тяжелыми предметами, глядя на которые, так хорошо писать, скажем, мемуары… и непременно гусиным пером… книжному стеллажу, до самого потолка забитому книгами старыми, креслам, обитым, правда, лет десять назад… — минимум лет шестьдесят, а картинам, что по длинной стене, и того больше.
Вот уже час как Наташа пытается понять, что же она читает… помнит только, что это ей нужно знать, а зачем… институтские заботы уже где-то совсем далеко позади призрачно маячат – да и было ли это?..
«Каков же человек Достоевского?
Это человек, потерявший целостность, человек в разладе, в несовпадении с действительностью и с самим собой. Такой взгляд возбуждает двойственной чувство – восторг, возвышающийся до высокого пафоса в ощущении «великости жизни» и нестерпимую боль, доходящую до ненависти к неблагообразному «лику мира сего». «Тайна человека», по мнению Достоевского, может быть разгадана прежде всего лишь тогда, когда будет понято главное и естественное человеческое стремление – к свободе.
Наше время ведало щигалевщину, в лицо знало нечаевых, гнало пророков из отечества, распинало и отрекалось. Но ему оказались дороги и надежды Достоевского, близок и понятен его «утопизм», идея очищающего страдания. Именно в этом столетии свободу почитают величайшей святыней, с верой в будущее человека живут и – выживают…».
Отложила книгу на полочку и задумалась, на снег падающий за окном, глядя… живут и выживают… Как выжить?.. Серо и мрачно, и снег идет… работы нет. Денег нет. Этот скот позвонил… извинялся – боится, что его жене настучу…
С таким трудом нашла работу, так вот же, на третий же день лапать стал, на стол заваливать… «Срочно надо документ подготовить. Я вас очень прошу остаться после работы… за отдельную плату, разумеется». Комсомолист-халявщик – убивать таких… Здоровый, отъевшийся гад постперестроечный… Интересно, что это я об него разбила?.. умылся кровью, матерился… еле вырвалась. Вот, а теперь «свобода»… от всего. Придется опять в «буку» идти, отцовы книги нести. «Брокгауз и Эфрон» на очереди… такую тяжесть переть. За квартиру два месяца не заплачено… квартплату опять подняли. Может, продать эту «четверку» и купить «однушку»… года три можно будет жить… в институт вернуться. И еще… этот… на мою душу… Илья… на мою душу. Да чего уж там – впустила… в душу. После сна вчерашнего…
С работы тогда пешком пошла. Только свернула с Можайки… останавливается, — «Садись, вдвоем веселее». – «Денег нет…» – « Так еще веселее будет»… Господи, зачем села?.. Только отъехали – поняла, что пьяный, в лоскут. Второй раз за день нарываться – это уже слишком.
В Матвеевское повернул, промолчала, и он молчит, лицо окаменело вдруг… «ничего себе, «веселее…» – подумала. Ну, с пьяным-то, полегче и… паренек, вроде, не из этих. К подъезду подкатил и встал. Мотор заглушил. Сидим и молчим. Думаю, « когти рвать пора»… А он, вдруг, — «Тая, я все сделал, прости меня»… и такой какой-то. Вышла из машины, кругом обошла и дверцу открыла. Говорю, — «вместе пойдем… какой этаж?». Посмотрел долгим… глаза карие, пронзительные… и трезвые. Стал вылезать из машины, а ноги не держат… намучалась, пока в квартире оказались. Достал полтинник, сует, не глядя – «держи, шеф, свободен…». Стал посреди комнаты, руками голову в тиски… застонал и, вдруг, с себя стал все срывать… будто к телу прилипшее. Совсем разделся и на кровать рухнул. «Допился. Замерзнет так до утра» — подумала. Покрывало и одеяло из-под него еле вытянула и укрыла… присела рядом… и такая вдруг нежность и жалость… мальчишка совсем… во сне очень красивый. Резинку из «хвостика» вытащила… ладанку, из кожи сшитую, поправила… в общем, поревела…
А вчера этот сон… из головы нейдет… Река, а над рекой – скала красная. На скале… надо будет фото бабки найти… очень на нее… монголка. И я, вдруг, с ней рядом… и только одно слово «хранитель»… и как бы про него… проснулась, и позвонила…
Это все, конечно, под впечатлением… но нейдет. В холодильнике пусто… Совсем недавно перебралась в кабинет. Не могла больше спать в своей комнате, на кровати широкой… а со стенки портрет Олежки в камуфляже на фоне «триколора»… Два года прошло, вроде спокойнее стала, а вот не смогла больше спать там… Надо вставать и топать в магазин. И опять будет серо и мрачно… и что-то надо делать… как-то «выживать». И знакомых много, а вот друзей… таких, чтобы без звонка встал и поехал… или позвонил только и тут же прибежали… Снег идет… и очень одиноко…

Снег пошел. Густой, хлопьями.
Шур сидит в кресле, третью бутылку «Старого мельника» уговаривает. Ребята на дискотеку ушли, жена к подруге… в общем, кайф сплошной. Телевизор «пощелкал»… передача о снайперах. Учебный центр. Подготовка, тренировки, экзамены. Практика – Чечня… Лиц не показывают. Нет, вот один согласился… обреченный… взгляд тяжелый. М-да, сломана психика. Это тебе «не кот чихнул» — человека убить… тут целая философия. Какая мотивация железная должна быть, чтобы крыша не поехала. Одно дело, на фронте, в бою… лицом к лицу. Он тебя или ты его – все понятно, хотя тоже не пряник. Или там с вертолета, лиц не видно – фигурки внизу, почти условные, как в компьютере. А вот так, лицо живое в оптическом прицеле — раз и нет жизни. Не знаю, миловал Бог… не приходилось. В воздух палил… по ногам там… а вот, не могу даже представить. А этот парнишка, на вид 22-24…мотивация, какая? Может, боевиков насмотрелся? Да нет, на одном и закончилось бы все как у Раскольникова. Положим, сто лет прошло, многое изменилось. «Хомо сапиенс» – с очень крепкой, и в то же время, хрупкой психикой… Черт возьми, я простая ищейка, должен заниматься… какого такого дьявола он приперся на место преступления. Тоже мне, Раскольников, блин. И ты тоже… Петрович… Порфирий. Нет, все равно я тебя возьму и… в отпуск. Сразу за три года. На Вилье уеду, с удочкой посижу… устал. И все-таки, на черта ему эти пять трупов? И куда вы залегли… «Родион Романович»?.. Нет, не могли вы далеко уйти — где-то рядом совсем — чую я, что рядом. А что нам по этому поводу классики говорят?.. «Шерше ля фам». Что же мы эту девицу не ищем?.. Как там… Мармеладову. Перечитать, что ли? А что, оторви задницу, все равно пиво кончилось – надо добавить. Еще пару бутылочек и романчик полистать. По крайней мере, лучше этих… Донцовых, Марининых и прочих… баб-с… Телефон зазвонил. Лобов в трубку орет, за два метра слышно.
— Петрович, я ствол нашел!
— Как? Где?
— Долго рассказывать. Пришлось полазить с сантехниками. Целые катакомбы из бомбоубежищ и подвалов. Потом с пожарными воду откачивал почти три часа. Если бы сейчас не нашли, через полгода илом бы затянуло – нашли бы только археологи через тысячу лет!
— Да не ори ты. Не глухой. Дальше что?
— Отдал на анализ. Петрович, я что думаю, похоже, что тут не одно это дело цепляем…
— Не гоношись… нам бы с этим разобраться.
— Да оружие-то очень необычное, штучное. Я думаю…
— Старая бабушка, ночью, на гуще кофейной гадала… учти, гекзаметр.
— Да, слышал я уже этот прикол, Петрович.
— Вот и хорошо. Работаем дальше. И… благодарю от лица… и так далее.
— Служу… и так далее. До понедельника.
— Давай, Витя, отдыхай…
— Пока, Петрович.
И снег вроде бы прекратил идти…

Ружье. Настоящее. Моё! Батя, наконец, подарил, как обещал. И пачку патронов. Положил рядом с собой, так и уснул крепко прижимая.
Утром, банку из-под сгущенки поставил на пенек. Отсчитал двадцать шагов. Зарядил. Оглянулся – батя сидит на крыльце, смотрит внимательно и пятерней бороду чешет. Как учили… прорезь, мушка, совмещаем… банка… середина банки… курок тугой… давлю сильнее. В плечо долбануло. Банка на месте… только с третьего выстрела сбил. Батя хмыкнул и в дом пошел. Плечо-то как болит. Попробовал лежа. Два из трех попал, но… больно очень. К вечеру плечо распухло, и появился здоровый синяк.
Батя и Коля делают вид, что не замечают. Тая молча подошла, какую-то вонючую дрянь приложила и тряпочкой завязала. Холодок по всему телу пошел и… все… ушла боль. Сказала, — «Отдохни один день… плотнее надо держать, а остальное потом будет».
Ночью снилась банка совершенно целая и кому-то говорил, -«но я же попал в нее, попал…».
Весь следующий день просидел с книжками на своем месте, у водопадика. Читаю учебники, а сам думаю. Сколько же это надо стрелять, чтобы научиться… белку в глаз бить? Думал, «трах – бах» и попал, а тут… Но ничего, за два месяца, если каждый день по двадцать выстрелов… 1200. Если из них 600 попасть, то это 50% — маловато. Надо 100%. Значит, все 1200 в цель. Так надо.
Целый месяц стрелял. Через месяц 15 попаданий из 20. И уже с шагов с сорока…
Батя с Колей в тайгу собираются дня на три. Батя выдает три пачки патронов, — «Вернусь, чтобы десять из десяти… и с пятидесяти шагов… или отберу мелкашку». Ничего себе…
Засветло ушли, проспал. Только проснулся от того, что Тая надо мной стоит и руками водит в воздухе, круги чертит какие-то. Увидела, что проснулся и говорит,
— Никогда не смотри прицел, смотри цель – место, куда попасть хочешь. И очень этого хоти… попасть.
— Я и так хочу.
— Нет. Желание должно впереди пули лететь. Понял?
— Не знаю… как это?.. пуля быстрая…
— А мысль еще быстрее… она уже там должна быть, раньше пули. Хотение, мысль вот отсюда… — и в лоб мне средним пальцем, над носом прямо… как спичкой горящей… чуть не вскрикнул. Потом… а потом ничего не было. Проснулся, солнце уже совсем высоко. И все. И вижу… ясно так вижу… не знаю как. Только ясно так… точку… и пуля туда летит. Даже не знаю сам, как… и, порой, сам не верю, только «факты – упрямая вещь».

Мрачное утро. Совсем не похоже на воскресный день. В такой день лучше всего подниматься по будильнику, автоматически проделывать обычный утренний ритуал и бежать на работу, толкаясь в метро на переходах, затискиваясь в переполненные вагоны, и совсем не обращать внимания на погоду… Но воскресный день должен быть по всем правилам, даже зимой – солнечный и теплый. Иначе, какой же это отдых.
Павел Петрович попробовал было вздремнуть еще немного, «впрок». Перевернулся на другой бок и уткнулся носом в плечо Оксаны – жены, от которой так хорошо пахло добрыми и счастливыми снами… но что-то не спалось. Мысли лениво кружились… «вот пацаны уже выросли – совсем и не заметил. Вчера с дискотеки навеселе приползли… только бы на «иглу не подсели»… поздно воспитывать, но приглядеть надо… девчонки звонят… скоро в армию… как-то будет? Некогда заняться с работой этой. С «Раскольниковым»… Господи, чуть не забыл, в Перхушково надо смотаться.
Потихоньку встал и прошлепал на кухню. Чайник залил водой, включил. Взял сигарету и пошел в ванную. Сел на край ванны, покурил, потом начал приводить себя в божеский вид… придумывая, как бы ловчее сочинить «легенду» для Оксаны…
Уже через два часа вышел из электрички в Перхушково. Достал листочек, посмотрел схему и пошел. Отойдя от станции уже метров двести, вернулся, зашел в «продмаг» и купил фляжку коньячку, лимончик и баночку шпротов, так на всякий случай.
Дача оказалась большим, в два с половиной этажа коттеджем белого кирпича за красивой кованной оградой, с участком соток на двадцать, большей частью занятой газоном… «красиво жить не запретишь», подумалось. Нашел кнопку звонка, нажал и про себя отметил, что должно непременно при такой «усадьбе» видеонаблюдение… пошарил глазами… вот и «глазок»…
Калитка сама собой щелкнула и открылась, приглашая войти, чем Шур и воспользовался. На высоком крыльце загремел замок. В майке и стареньких, отвисших на коленях, трениках, вышел Николай Сергеевич… прищурился,
— Узнаю, узнаю…. Э-э-э… Паша Шнур.
— Шур, Николай Сергеевич. Здравствуйте.
— Ну, здравствуй, здравствуй… Проходи быстрее… пока не лето.
Да, сдал старик… сколько же ему? Верно, под восемьдесят… нам бы еще до этого дожить.
— Калоши свои скидывай – в тапки влезай… тут как в музее, а я при нем сторожем… Ну, гляди, гляди… не часто в такие хоромы попадаешь?
— Не приходилось.
— Это сын мой младший отгрохал. Он у меня рядом с этим… ну… «рыжим», околачивается. Сразу после Бауманского как пошел в гору… Нам такое и в страшном сне не снилось… с капиталистами жить. Ничего, привыкаем.
— Николай Сергеевич, я ведь к вам по делу.
— А ко мне теперь только по делу и приходят… Ты все также – в «убойном»?.. Не думал, куда-нибудь в частные сыщики или охранники… хорошо платят.
— Да поздновато мне голову-то менять, стыдновато.
— Ты смотри, какой… ну да, ты и раньше… помню еще. Давай-ка, мы сначала чайку организуем…
— Николай Сергеевич, а может…
— Ну, если совсем по капельке… а то у меня мотор… уже того…
— Ну, так мы его и слегка поправим.
Кухня большая, по последнему слову техники и прочего… дизайна. Посидели, коньячку по рюмочке «оприходовали»… за встречу. Поговорили, повспоминали… И только потом уж, фотографии Шур достал, разложил на столе…
— Ох, уж эти мне… киллеры. Слово-то, какое нашли. По нашему-то, оно лучше – бандит и убийца – объемно и точно. А то – «киллер»… как «маклер» или еще того хуже – «дистрибьютор». Совсем язык засорили. Я уж старуху свою спонсором зову — на папиросы у нее выуживаю деньжата. И смех и грех… Занятные картинки… Случаем, не сам рисовал? Как копии какие…
— Николай Сергеевич, мог такое сотворить кто-нибудь из этих ребят?
— Ну-ка, ну-ка… это же… год… 96. Правильно?
— Вы тогда тренером…
— Какое там. Консультантом приглашали… А так. Индивидуально занимался, с кем сам хотел… Вот этих двух готовил к олимпиаде… неплохо выступили. А этот… вот смотри, исподлобья смотрит… сибиряк.
— А Кононова здесь нет, на этой фотографии?
— Кононов… не помню такого… А этот… мог быть чемпионом мира… точно говорю. Но… одно большое «но». Дар от Бога… или не знаю… на тренировках такое выделывал, в цирке ему бы только работать. Да ты подожди, я тебе кое-что смогу показать. Я ведь на старости стал мемуарами баловаться. Ну и архивчик свой сюда перетащил. Пойдем ко мне комнату. Потом, коньяк допьем, не посматривай – никуда не денется.
В комнатке маленькой, но удивительно уютной, может быть из-за большого окна, заваленной всякими книгами, бумагами… Долго перебирал папки и, наконец, достал одну.
— Тут у меня собраны мишеньки — собирал интересные образчики. Ага, вот и он… смотри художника.
И действительно было на что смотреть… Рисунки всякие, выполненные выстрелами из спортивного оружия… звезды, лица, корабли, иероглифы…
— Вот такой стрелок мог бы, пожалуй, исполнить твоих «клиентов»… Стрелок да, или робот какой-нибудь хитроумный, а вот – человек, это вряд ли…
— Да не тяните… кто такой?
— Соломин. Илья. Был такой срочник – пацан из Сибири. Только вот, убивать он не был обучен… какие-то завихрения в башке у него были… с восточным уклоном. В снайперы его заманивали… ну и комитетчики крутились… только напрасно. У него одна отговорка была, — «посмотрим…». И дальше этого «посмотрим» не шло. И спортсмен из него, прямо скажу, никакой. На тренировках развлекался в свое удовольствие, а как до соревнований… что-то там у него срабатывало в башке… одним словом, выше второго места не поднимался… или не хотел, не знаю. Вот такие дела. Пойдем обратно. Вареньем собственного производства угощу…
Снова прошли на кухню. Посидели, чайку «погоняли…
— Понимаешь, Паша, какая штука… Что движет человеком?.. По большей части – честолюбие. Вот ты, например, считаешь для себя — всенепременнейше поймать преступника. Это честолюбие. Честь твоя человеческая просит этого, так воспитали. Или я, на старости лет мемуарами маюсь… а кому они нужны, кто их читать будет? И тут – честолюбие. А этот Илья… не знаю, самородок какой-то из тайги… С его талантами… мог бы сейчас быть известнейшим человеком не только у нас, но и за «бугром»… А он просто… Молча делал все, что ни просили. И никакой для себя выгоды. В машинах разбирался, водил как гонщик «формулы», в электронике сильно соображал. Ну и пользовались все, кому не лень. Полное отсутствие честолюбия. И закрытый – сам себе на уме, чем жил, чего хотел, к чему стремился… Может, я старый дурак, ничего в жизни не понимаю, но не мог он пойти на такое. Вот тебе маленький эпизод… На тренировке осматривал как-то я спортивный пистолет, учти – незаряженный. За ствол взял и протянул ему рукояткой. Руку протянул, было взять, и отдернул вдруг. Дико посмотрел и говорит, — «положите на барьер, так не возьму». Сразу не понял, потом только – ствол в мою сторону смотрел… Что скажешь?
— Ничего не скажу, Николай Сергеевич… подумать надо, очень много интересного узнал. Только дальше-то, что с ним…
— А вот этого я как раз и не знаю. В то лето, приболел я слегка, из дома не вылезал, а в августе… да, числа двадцатого пришел, а его уже не было – кончилась его служба… куда потом, это по твоей части… Да, если интересно, кто-то у него был в Москве, не то родственник, не то просто земляк – пару раз приходил. Кто таков – не знаю, но вроде бы из наших, из служивых… Все. Давай закругляться. Через час мои нагрянут с внуками… такой тарарам пойдет…
— Спасибо, Николай Сергеевич. Очень помогли. Можно мне пару «рисуночков»…
— Чем могу, чем могу… а «рисуночки» с возвратом, пойдет?..
Полчаса болтался по платформе. Пока в электричке ехал, все думал, информацию переваривал, кое-что придумал… планчик дальнейшей работы в голове набросал.

Все утро бродит Наташа по комнатам, ждет. В двух комнатах отец еще больше года назад ремонт затеял. Так и стоят. Потолки покрашены, стены газетами оклеены, обои в рулонах лежат, и мебель вся пленкой прикрыта… Год назад улетел с мамой на симпозиум по паранормальным явлениям во Владивосток. Потом, в Иркутск заглянули к друзьям. Собирались с ними вместе куда-то южнее реки Подкаменной Тунгуски отправиться этим летом. А потом, эта авиакатастрофа… почти ничего и не нашли – сгорело все, хоронить нечего было. Год прошел, а все как-то не верится. Все кажется, вот сейчас позвонят с вокзала, и опять в доме будет, как дома… Не позвонят. И не звонит. Не звонит телефон. Все себе придумала. Ну, смазливый, ну, что-то есть во взгляде – пронизывающее насквозь и надежное что-то… Надо же, разглядела взгляд у пьяного. Ну и все равно. Не звонит…
Погода еще «мерзопакостная», вылезать никуда не охота. И не читается. Надо будет все-таки, курсовую дописать, может, до осени успею, пока «академка» не кончилась. Куда все конспекты закинула, ничего в доме не найдешь… Все, еще час подожду и, если не позвонит, возьму и сама поеду. Совсем голову потеряла, думай, что делаешь. Гордость у тебя еще какая-нибудь осталась? Какая гордость? Скоро взвоешь от одиночества… гордость… все. Иду в ванну. Трубку телефонную не забыть бы…

Как болит голова. И почему проснулся сидя в углу на полу? Такого еще не было. Вернее, началось еще тогда, в декабре, но чтобы так… И аптечку не предусмотрел. Тяжко-то как…

Паньков Игорь Данилович. Г.р. 1950. Москва. Образование среднее. Вор-рецидивист. Проживает у сожительницы. Потаповский пер, д… Без определенных занятий. Связан с казанскими криминальными структурами.
19 декабря. Дом начала века, теперь уж прошлого. Бывший «доходный дом», после революции перестроенный под «коммуналки». Подъезд, входные двери, широкие лестницы, местами лепнина на потолках остались прежними, но покрашено все в гнусный зелено-коричневый цвет…
Рисковал сильно – ничего толком о нем не знал, кроме адреса. Справа от лестницы небольшая каморка для метел и лопат дворника. Под замком. Пристроил оружие прямо под ступеньками, на стене этой каморки. Свет в подъезде тусклый, а под лестницей вообще темно. Сам в машине засел с утра. Снег, слякоть, зябко, но в машине терпимо. После обеда весь переулок заставили машинами, совсем затерли, как выезжать буду – не знаю. Все, собрался уходить, темно стало, фонари зажгли. Вышел из машины и пошел оружие забрать. И уже у подъезда… увидел – со стороны Покровки идет. Сильно пьяный – мотает его. Быстро в подъезд зашел. Навстречу парочка выпорхнула, грелись в подъезде. Под лестницу в темноту нырнул, приготовился… только бы никого больше не принесло… Появился, дверью грохнул. И лифт, вдруг, наверх поехал. Ждать не стал, вышел из укрытия. Он даже успел пистолет выхватить…
Оружие под пальто, через труп перешагнул и вышел. Пошел налево, в Сверчков переулок свернул и в ближайшей подворотне развинтил винтовку.
Машину только через три дня забрал…

Тогда, на второй день «набрался» – помогло. Только похмелье тяжелое было – пить совсем не умею. А сегодня уже четвертый или пятый день… какой день-то? Воскресенье. Что-то нужно было сделать? Именно в воскресенье… провалы в памяти, черт, записывать что ли… никогда не записывал. Ползи в ванную, хоть полотенце холодное на голову… Вот так. Вроде полегче. Как же я все-таки в углу заснул? Что происходит? Надо собраться, иначе «труба»… Позвонить. Да, позвонить… Наташе…
Не подходит к телефону или дома нет? А собственно, зачем я звоню? Кто я для нее? Никто. А она для меня?.. тоже. Может, последняя ниточка с миром связующая… Через час звоню – никого. Еще через час – та же картина… хоть вой. И «Раф» во дворе все стоит. Долго он еще будет стоять? Еще звоню… Еще.
ЗАНЯТО. Она пришла! Ну, хватит болтать! Положи трубку!
— Илья!
— Наташка, отвечай – где ты была? Я звоню целую вечность.
— Илья…
— Я спрашиваю тебя. Где ты была?
— Илья!
— Нет, скажи, где…
— Ты мне не даешь слова сказать! Не дави… и вообще, какого черта ты орешь на меня? По какому праву? Кто тебе дал право… я тебе кто?
— Не знаю. Я сейчас ничего не знаю… Где ты была?
— Я забыла вчера включить телефон. Отключила вчера, потому, что… это не важно. Отключила и забыла, и полдня ждала твоего звонка.
— Прости.
— Да, ладно, чего уж там. Как ты?
— Я?.. У меня все в порядке… а ты?
— Тоже. Как обычно…
— Что-то я хотел у тебя спросить… У тебя кто-нибудь есть?..
— Это важно?
— Нет.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Мне кажется… нет, я же тебя даже толком и не видел… может быть раньше… давно.
— Илья. У тебя такой голос…
— Какой?
— Тебе плохо? Ну, я же чувствую, что тебе… я…
— Наташа, мне необходимо побыть одному… надо, понимаешь…
— Я ничего не понимаю и… не хочу ничего понимать. Я только знаю, что знаю тебя очень давно и хочу тебя видеть, прямо сейчас! Ты где?
— Далеко… и не скоро смогу выбраться из этого… Но как только смогу… не исчезай. И не выключай телефон.
— Господи, я только и делаю, что жду…постоянно жду… бесконечно жду. Ну, появись!
— Как только смогу. Мне надо… пожалуйста, не плачь
— Откуда ты знаешь?..
— У меня с мобильника капает…
— Ты смеешься. Тебе смешно…
— С чего ты… Тата, прости, я не могу больше говорить. Я целую тебя. Я позвоню, Тата…
Еле успел отключить трубку, все поплыло перед глазами. Краешком сознания зацепил, — « Разве я это хотел сказать?.. и только не кричать…»…

Свободно падение. С огромной высоты. Внизу лентой Енисей… Тайга. Ангара и Подкаменная Тунгуска. И где-то между ними… как маленькое зеркальце, озеро блестит… и еще вокруг три светлых пятнышка круглых. Стремительно приближается. Удар о воду… какая боль! И снова, повтор, как в кино. И еще… и раз за разом… Полуголый. Привязанный за руки к «козлу» для пилки дров. Отец сечет вожжами за белку, убитую в июне. Как червяк от боли извиваюсь молча, с губами до крови закушенными, и с каждым ударом все ближе глаза Таины – черные совсем. И вдруг, красным… Ирина обнимает крепко, очень крепко, не пошевельнуться, не вдохнуть, кости трещат… не Ирина – медведь… Рывком из под него… срываюсь в ущелье, качусь, ударяюсь больно. Больно… больно… больно.

Тата… так меня только мама называла. Вот, думала, хоть по телефону час поболтаем… вот, дура. У него же мобильник… И сходу в слезы вогнал, этого еще не хватало. А ты хотела от него стихи лирические услыхать?.. Жив-здоров, и то уже хорошо. Не заводись, не заводись. Займись делом. Вот. Умница. Черновик «отдыхает» на кухонной полке… когда же я его последний раз открывала… Так, смотрим. Ва-а-у! В Ноябре. Старая ты дурочка, напридумывала себе, насочиняла… А он, может быть… и чего разорались?.. как супруги, уже надоевшие друг другу… Нет, не так. Запуталась совсем. Что еще остается?.. Ждать… давай будем ждать с толком… займемся курсовой, неплохое было начало, только уже не помню, у кого что «сдернула»… но ведь и свое что-то было…

«Ну, и чего там решать долго? Я же все контрольные написал, можно не проверять – правильно…». Сижу на длинной скамейке низенькой в коридоре школьном, а за дверью «Учительской» педсовет. Федор Михайлович тихо «рычит», а Алла Дмитриевна в конце каждого предложения чуть «подвизгивает». И только два словечка летают постоянно – «педагогика» и «акселерация»… Наконец, Валентина Николаевна выходит и говорит, — Фу!.. Отмучались. Заходи, теперь твоя очередь». Захожу в накуренную «учительскую». Смотрят все на меня, как на чайник новый… А Федор Михайлович по столу пальцами постучал, как конь по коням проскакал,
— Ну, Илья, мы тут порешали за тебя… теперь хотим тебя послушать. Считай, что пятый класс ты закончил. Дальше что? Чего ты сам-то хочешь?
— Домой хочу. Сейчас самая охота, а я здесь время теряю…
— Как это теряешь? Ты же учишься… И потом, кто тебя домой сейчас… до весны придется ждать.
— Да я сам дойду, подумаешь… Недели две и все, а может меньше…
— Ну, пока ты в интернате, мы за тебя несем ответственность. У меня другое предложение. До нового года походи к шестиклассникам. А на новогодние каникулы, так сказать, в числе лучших и выдающихся… в общем, в Красноярск на каникулы поедешь? В музеи пойдем, в цирк… на елку праздничную… в театре оперы и балета?
— А книжный магазин там есть?
— Не один.
— Посмотрим.
— Ну, вот и договорились.

Красноярск совсем не понравился. Домов странных много. И церковь есть. Сходил – посмотрел, грустно там стало… даром люди свечки жгут, добро пропадает. В цирке зверей стало жалко замученных. В тайге стали бы они через кольца тебе прыгать, голодом, наверно, заморили… запрыгаешь. В музее краеведческом очень понравилось, почти такую же саблю татарскую, совсем как у меня, видел, и еще про Тунгусский метеорит… наверное, здорово грохнуло. В театр не пошел, потому что накануне книжек интересных накупил — по машинам, по моторам, по радиоэлектронике. Целый день листал. Много совсем непонятного, но ничего – разберусь…и Коля поможет. Мы хотим с ним сделать свою электростанцию. Чтобы всегда светло было и магнитофон можно было бы крутить. В тир заходил… из «воздушки» с пяти метров… даже неинтересно и потом мишени… человечки… Даже в такие нельзя… Нехорошо это.

За три года шесть классов окончил, еще два года и закончатся мои мучения… поскорее бы. Самое время охоты, а ты торчи за партой. Не порядок. А с седьмого класса автодело будет, его физик, Федор Михайлович ведет. И в классе мотор разрезанный стоит… видно, как там чего внутри работает… а во дворе, под навесом «Уазик» старенький – военные подарили, будем учиться…

— Петрович, да ты слушаешь? Или еще «в полете»?
Утро дождливое. Не то дождь, не то снег… и настроение такое же. Одним словом – понедельник. Полночи крутился, вставал, курил в ванной. Все парнишка этот из головы не выходит… с его «художествами»…
Сашок тоже где-то «летает». У окна стоит и смотрит на мокрого голубя, сидящего на подоконнике. Даже компьютер сегодня еще не запускал…
— Извини, Вить, давай дальше…
— Оружие профессиональное. Штучное изделие, и у не в нашей стране изготовлено. И еще… Криминалисты оружейники вчера весь день страдали, и вот такие предварительные выводы. Киллерок у нас необычный. Еще двое на нем «повиснуть» могут.
— То есть?
— Помнишь, чуть больше года назад, кандидата Госдумы Коваленко и того… ну, из «Стройбанка»…
— Смирнова?
— Во, Смирнова. Так вот, похоже, из этого же «винта»… Завтра или послезавтра точно будем знать. Тогда Семин работал. Оружие не нашли… и никаких следов… одна только пуля. Вот я и попросил поднять этого «висяка»…
— Подождем. Саша, ты у нас энциклопедия ходячая с огромной «базой»… Вот какой вопрос. Что это? – достал из кейса «мишеньки», — Слабо, мужики, такое сотворить?
Над столом сгрудились, разглядывая рисунки…
— Классно. Петрович… а это не твое художество? Взял карандашик, да и наделал дырочек, чтобы нас приколоть.
— Витя, если я захочу… «приколоть», я тебе на первое апреля звездочку на погон могу добавить, а это, так сказать, «вещдок».
— Саня, ты пошарь в машине своей, что сие может означать? Вот этот… иероглиф?
— А это знак АУМ. Ну, вроде как обозначение того, из чего все началось?
— ???
— Ну, как вам объяснить? Вот в Библии есть… «В начале было слово»… так это, вроде того.
— А знаешь откуда?
— На заборах встречается…
— Век живи. Ну, что мужики, значит так. Работаем. Саня копает… Соломина Илью… дальше сам узнай. Вот он на фото. Кстати, что с запросом на Кононова?.
— Был такой. Из Кемеровской области. Так он погиб давно. Пять лет назад.
— Ясно. Ищи Соломина. Тоже сибиряк. Начинай от ЦСКА выгребать.
— Еще. Петрович. В квартиру спецов бы надо. Он там такого наворотил… Я целый день лазил… половины не разобрал. Случайно, признаюсь, одну видеокамеру нашел… «булавочную». На черта ему было нужно?..
— Ясно. Витя, а тебе… девицу надо найти… с которой он был тогда.
— Да, где же я тебе…
— Себе, Витя, себе… рядышком пошарь. Не может быть, чтобы уж совсем ничего. В Москве он еще, залег и лежит. А одному-то лежать как-то… понимаешь, несподручно. Все. Работаем. А я в философию йогов-шмогов попробую заглянуть, хочу понять чем он дышит, живет чем… может, чего и выйдет.

…Из речи Достоевского о Пушкине 8 июня 1880-го: «… Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем»
Тайно эта из тех, о которых сам же Достоевский и говорил:
«Самое простое принимается всегда лишь под конец, когда уже перепробовано все, что казалось мудрее или глупей». И еще: «В самом деле, люди сделали наконец то, что все, что налжет и перелжет себе ум человеческий, им уже гораздо понятнее истины, и это сплошь на свете. Истина лежит перед людьми по сту лет на столе, и ее они не берут, а гоняются за придуманным, именно потому, что ее-то и считают фантастическим и утопическим».
Так в чем же тайна?
Тайна – идеал всепримирения.
Всепримирение и с другими народами и внутри себя…
А дальше что?.. Что дальше… Трескуче. Старо… старо как мир…
Душновато. Надо балкон открыть. Наташа отрывается от своего «редактора», берет сигарету. Балконная дверь с прошлой зимы еще заклеена лейкопластырем. Отдирается с трудом, вместе с кусочками старой краски. Со скрипом наконец, открывается и в комнату врывается солнце, свежий воздух с улицы, с карканьем ворон, устраивающих из ветках гнездо прямо напротив балкона, шумом машин, звяканьем трамваев. Сквозь еще голые ветки деревьев в сквере виден старый кинотеатр — теперь в нем театр Армена Джигарханяна… ни разу не была…
И вообще, когда последний раз выбиралась в театр?.. Господи, последний раз была с Олежкой «На Юго-западе»… Собирались потом… нет, так нельзя. Опять «заведусь». Илья… два дня от него ничего. И мобильник отключен… «абонент временно недоступен»… а когда же?..
Оглянулась на кучку старых поролоновых лент на полу, на пыль, поднявшуюся в комнате от свежего воздуха, и теперь в лучах солнца так хорошо видную.… Все. Сейчас займемся уборкой, пропылесосим все, а вечером… вечером, если не позвонит, пойду, возле его дома пройдусь, хоть на окна посмотрю… вдруг… Сигарету загасила и щелчком с балкона в ворону… нет, далековато. Вот, гнездо вьют… Нет, детка, ты совсем ненормальная… чтобы в двадцать четыре года бегать за пацаном… с ума сойти можно.

Под утро наползли поганые, из тумана стелящегося по лесной опушке, с дымом костра догорающего перемешенного. Вечным сном заснул дозор выставленный в ночку хмельную. Теснят казачков атамана Черняка, к Иртышу прижимают. Сам Черняк саблей машет с уханьем, успевает по сторонам смотреть, командовать. Эх, силенок маловато, а татарва из тумана так и прет… сколько ж вас, нечисти?..
И все уже казаков круг, пятеро, гляди, всего осталось, да пораненные все. И в плече правом Черняка стрела татарская, мешает саблей сеять смертушку. Поскорее бы солнце встало, уж больно помирать не хочется, не увидев. Взвилась сабля татарская над атаманом…и вдруг, первый солнца луч блеснул на стали. Изловчился атаман, свою саблю в руку левую перехватил и махнул споднизу… с рукой вместе отлетела сабля. Завизжал как заяц, волчком завертелся татарин и упал как сноп разваленный надвое. От реки пушка ударила со струга – то помога от Ермака поспела. Отступили, побежали окаянные, сил уж нет погонять их…
Закачался Черняк, оглянулся на восход солнца красного и упал в траву росную, кровью щедро политую… холодна земля и тверда… Уморился…

Судорожно сделал вдох. Как пловец слишком долго пробывший под водой. Задышал часто, уткнувшись лбом во что-то холодное. Резко открыл глаза и медленно перевернулся на спину. Тело не слушается, окаменело, под боком что-то твердое. Рукой с трудом дотянулся — на мобильник лег. Постепенно начал «отогреваться». С кончиков пальцев тепло пошло подниматься и распространяться по телу…
Сколько же провалялся? Час- два?.. Ну, три, может быть – темно уже. Приподнялся и прислонился спиной к спинке задней кровати. Посидел немного, голод почувствовал. Потащился на кухню, на ходу разминая непослушные пальцы. Холодильник открыл и вытащил пакет молока. Открыл и, не отрываясь, выпил весь, до донышка. А секунд через пятнадцать… обратно все. Этого еще не хватало. В ванную пошел уже более уверенно. Под душ встал и долго стоял с закрытыми глазами. Плечо болит, отлежал верно. Уже вытираясь полотенцем, в зеркало взглянул… что это? На правом плече, под ключицей шрам треугольный, рваный, свежий совсем… Вспомнил вдруг, солнца луч на сабле татарской… и заныла рана. «Из дальних странствий возвратясь…» – не удивился даже. Бриться не стал… пусть себе растет бородёнка. Который все-таки час? Прошел в комнату, «ящик» включил… телетекст. Как среда?.. Это сколько же?.. Пятьдесят часов с хвостиком «отсутствовал». Вот тебе и расплата за все «хорошее». А как думал? Сполна по всем счетам заплатить надо… если придется, то и собой… и раньше это знал. Вот и получай. Вот и получай…
И теперь успел только под одеяло залезть. Навалился сон черной бездной. И уже ничего не…

— «Согласно индийской философии, условий проявления всей нашей вселенной два – имя и форма. В человеческом микрокосме не может быть ни одной волны умственной материи, не озаренной именем и формой. Если верно то, что вся природа построена по одному и тому же плану, то это условие имени и формы должно быть также и в плане устройства всего Космоса. «Когда мы вполне ознакомились с одной глыбой глины, то нам известна и вся глина», так и знание микрокосма должно вести за собой знание макрокосма. Форма есть наружная кора, внутренняя сущность или ядро которой есть имя или идея. В микрокосме тело есть тело, а мысль – имя, и звуковые символы всегда связаны с этим именем у всех существ, имеющих способность речи.
Другими словами, в индивидуальном человеке мысленные волны, поднимающиеся в ограниченном махат (умственная материя), должны проявляться сначала как слова или мысли, а потом в более конкретных: речи и действии.
Во вселенной также Брахма, или Хиранья – дархва (космический махат, или мировой ум), прежде проявляется как имя и затем как форма, или внешняя природа. Вся проявленная чувственная природа есть форма, за которой стоит вечный, невыразимый сихота или проявитель, как Логос или Слово. Этот вечный сихота, основной вечный материал всех идей или имен есть сила…» ну, и т д. В общем, это как раз и есть АУМ… красиво и… не-по-нят-но.
Шур оторвался от тетрадки и торжествующе взглянул на подчиненных. Сообщение его восторга не вызвало. И тогда, пропустив, с сожалением несколько мелко исписанных страничек, поднял вверх указательный палец, продолжил:
— «Чакра лба. Следующей чакрой духовного тела является третий глаз. Она располагается в центре лба и обозначена синим цветом. Третий глаз отвечает за психическое зрение, телепатию и ясновидение. Это также «понижающий трансформатор», соединяющий кристаллическую решетку разума индивида, кристаллическую решетку земного разума (коллективное планетарное сознание) и кристаллическую решетку Вселенского Разума (галактическое, или универсальное сознание)». Я так понимаю, мужики. Если наш Илюша выбивал им «третий глаз», то это исключительно для того, чтобы они не смогли в космос улететь… Да вы что сегодня такие… квелые? Я, можно сказать полдня в библиотеке просидел, литературу лопатил…
Лобов от своих листочков соизволил оторваться, наконец. Хмуро глянул,
— Петрович, ты сказал бы Сане… Он этого добра столько бы за полчаса «скачал» из интернета, на полгода чтения хватило бы… только… как младший товарищ старшему… не засоряй мозги себе и людям… Не обижайся, я по хорошему.
— Сань, слышал? Это точно? — Горшков только головой кивнул. По его напряженному затылку, понятно стало, что что-то новенькое появилось. Скорее всего из Сибири. Подождем, пока сам не выдаст.
— А вы, старший лейтенант Лобов, доложите-ка лучше своему руководству, как девчонка вас «кинула». Конфиденциально, так сказать… из кабинета эта информация не выйдет.
— Петрович, не трави душу.
— Ладно, Витя, без обид… давай сначала, «трави помалу», а потом подумаем, как и что…
— Заканчивал уже опрос подъезда. Ну, присел с бабками во дворе покурить, посплетничать. А на детской площадке… сидит такая лапушка… и грустная-грустная такая. Не подумайте чего, захотелось подойти… А она встала и пошла. А тут соседка Соломина, сидела рядом, шепчет мне, — «вроде бы она…». Я сразу не понял. «Кто она?» — спрашиваю. «Ну, та девица, что Володьку тогда притащила. Оченно похожа… только та вроде в шубке была…». Думаю, «вот, надо же… только в детективах такие совпадения бывают… не думал, не гадал…» Попрощался с женской компанией и пошел… Потаскала она меня по Москве… Представь, Петрович. Из Матвеевского пехом до «Арбатского» метро. В метро прокололся… ну, виноват, не выдержал. Хотел подойти, от своей двери отошел, пробираться к ней стал… а тут – «осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Проспект Вернадского»»… она, вдруг, вышла. Двери хлоп… и «ку-ку…».
— Да, Витя… бабы тебя погубят, это точно… Ладно, обрадую тебя. Иди, тащи шоколад Светлане Николаевне, часть телефона с зеркала разобрала… Район метро «Университет», между прочим, все же не зря таскался. Хоть в лицо запомнил?
— Обижаешь, начальник. Я уже нарисовал ее. Только не подумай, что с газеты Хакамаду срисовывал, похожа, но… и совсем не похожа. А вечерком с Саней посижу… полный портрет сделаем… а что там с телефоном?..
— Три первый цифры и не то последняя, не то предпоследняя циферка… остальное в таких осколках… да и эти-то цифирки из под сажи вытаскивали…
— Значит…. Около десяти тысяч номеров… из них одна – полторы служебных… Да, можно найти… кадры и время решают все.
— Ты мне вот еще что скажи… «кадр». Ты только один подъезд опросил?
— Да там… на одной площадке живут, друг друга не знают…
Саня, наконец, оторвался от компьютера, на стуле откинулся и потянулся так, что захрустел под ним стул, вроде тоже… от удовольствия.
— Хочу я вам, «господа», доложить некоторые сведения… почти «фантастиш»… Не все же только Петровичу изотерикой баловаться… Потом все распечатаю. А пока… «слухай сюды», как говорит, Петрович. Родился Соломин Илья Романович в 1976 году, 18 мая. В тайге прямо. Приписан, к деревне Терентьевке, Карабановского района, Красноярского края. Жил с отцом на отшибе, по нашему, на хуторе, в сорока километрах от деревни. Дальше самое интересное. Учиться начал в десять лет в школе-интернат в Карабаново. Так вот. Закончил десять классов за… пять лет. С золотой медалью!.. На аттестат сдавал в Красноярской спецшколе с физико-математическим уклоном. В пятнадцать лет, вне конкурса принят в Красноярский Политехнический. С третьего курса факультета «Радиоэлектроники» добровольно… повторяю для слабослышащих, добровольно ушел в ряды Российской армии. Еще характеристика любопытная из школы… прямо поэма. Подписана бывшим директором школы, ныне пенсионером Сорока Ф.М. Характеристика из института … просто никакая… отписка. Из военкомата, о полном послужном списке, пока не поступало сведений – ждем-с. И от участкового, в чьем ведении Терентьевка, тоже скоро обещали порадовать, вот только этого самого участкового отыщут или сам захочет отыскаться.
— Саня. А самое главное-то. Что он и где был после армии и… в настоящее, так сказать…
— Так я и говорю. Участковый доложит… там какое-то темноватое дело проглядывается. Подождать доклада надо…

Очень жаркое лето. Тайга горит и просит дождей, а их все нет и нет. Дядя Андрей уехал в Москву учиться. Кобыла Манька сдохла от старости. Сижу на своем месте. Только теперь здесь наша маленькая ГЭС устроена. Турбина крутится от сверху падающей воды. Генератор, трансформатор, аккумулятор… ну и все прочее. Электричество есть. Вот, решаю теперь, как бы установить «тарелку» спутниковую… будет и телевизор. Батя на все эти новшества с большим неодобрением смотрит. Многое изменилось в тайге. Нет-нет, вертолеты пролетают, людей многовато стало бродить разных. Зверь уходит… Где-то к востоку, километров двести, прииск золотой новый появился.
Сижу и вспоминаю разговор странный и непонятный. Тая с Колей разговаривали утром, меня-то не видели. На своем каком-то языке разговор, только изредка знакомые слова проскакивают. И из разговора выходит вроде, что Тая здесь из-за меня почему-то живет, а Коля нашел что-то такое в тайге, от чего беда может быть, и уходить надо. А Тая ему только на все это, — «нет да нет»… «не пришло время еще»… Какое время? Ну, маленький был – понятно. Но теперь-то я вырос, вот и восьмой класс закончил, а через год постараюсь и вообще закончить учебу и дома жить постоянно, наконец.
А еще вспоминаю Иру Терентьеву. Она в седьмом классе, полгода вместе учились. Ну, не люблю я эти школьные дискотеки… шум один от них и кривляния. Если не очень холодно, гулять ухожу. И она тоже гуляет в это время… в общем, стали гулять, ходить вместе и разговаривать… и все. А вот только, когда весной прощались до осени, что-то грустно совсем стало. И теперь, когда вспоминаю – грустно. Ерунда какая-то… но вспоминаю каждый день. Влюбился что ли? А что? Она девочка очень даже красивая, и по-моему, очень добрая…

Сколько раз это все повторялось?.. Без определения времени, без оценки ситуации. Что-то ел, пил, потом долго сидел с совершенно пустой головой и… снова в сон погружался, без снов…
Окончательно проснулся оттого, что сосед снизу на полную громкость включил магнитофон с «тяжелым металлом». По ушам прошелся низами…
День. Солнце пробивается сквозь жалюзи и ложится полосками на кровать и на кресло. И первое, что на ум пришло… закончилось… или просто передышка.? Сколько можно производить «перезагрузку»… Вроде бы, что-то соображать начал, вот только тупая боль в затылке осталась… это мы как-нибудь поправим. Теперь надо сориентироваться в пространстве и времени. Это главное, остальное – потом. Пришлось сесть на кровати, включить телевизор. Ничего себе! В общей сложности десять дней! А собственно, изначально предполагал же, что что-то должно произойти такое… поэтому и квартирку эту приготовил. Надо срочно принимать какие-то меры, пока в мозгах еще какой-нибудь «вирус» не завелся…
Проверим, что делается на той квартире… И здесь новости – ни одна камера не работает. Нашли или… скорее всего, нашли. Ну и ладно, переживем.
«Тормоз» какой-то. Вялость и апатия… надо выкарабкиваться. Надо.

Наверное, ничего бы всего этого не было, если бы не тот случай, в ноябре, теперь уже позапрошлого года…
Снег шел с утра и приморозило, а к вечеру оттепель. На дороге черте что творится. Каша и каток одновременно. Решил уже, «все, на сегодня хватит «бомбежкой» заниматься». Да только у Павелецкого вокзала два курсанта «погранца» чуть не под колеса, — «выручай друг, через два часа самолет на Иркутск. Если бы не в Сибирь, ни за что не поехал. А тут земляки, как не помочь… ну и опять же, пограничники. Поехали, одним словом Уже к Домодедово подъезжать стали, туманом густым накрыло. Зря спешили, все равно погода нелетная. Ну да чего уж там – приехали.
Постоял. Подумал только, «неплохо бы кого в Москву прихватить…», подходит бугай бритый, — «Вали отсюда, пока колеса целы и морда не отрифтована… или плати как все». Хотел ему спокойно возразить, только он мне локотком в челюсть пояснил, в чем суть… Монтировка далеко лежала, да еще мент в десяти метрах стоит и нарочито в мою сторону не смотрит, дескать, на меня не рассчитывай, у меня тут свой «антирес». Оставил без последствий инцидент — светиться совсем ни к чему… начнут документы трясти, мало не станет.
Обратно поехал. Заносит здорово, не видно ничего, ощупью двигаюсь. При выезде уже вылетает навстречу, по моей полосе, даже не понял, что за тачка была. Как не влетел, сам не понял. По тормозам ударил и «завальсировал». Как с дороги не снесло и ни в кого не въехал – чудо. Только в последний момент багажником «затормозил» в кого-то. Вылезаю – «BMW». Багажником о багажник. И от удара его багажник медленно так открывается. Все, подумал, пропала квартира, продавать придется. А тот водитель не выходит… Подхожу, а он… «отъездился» – вместо лица… не для слабонервных, в общем.
Хотел было уже по мобильнику ГБДДешников вызвать… увидел в багажнике. Подумал, что все равно менты похозяйничают, и переложил к себе в багажник два дипломата и чемодан.
И не жалею ни о чем – к этому времени двоих уже нашел сам, без помощи Андрея, а такое оружие и столько денег, у меня все равно никогда бы не было никогда… В общем, Его Величество Случай, в этот раз меня здорово выручил. Хотя, и без него, все было так же, рано или поздно…

Характеристика (зачеркнуто)
Уважаемые, господа!
Вот, пришлось, на старости лет, к «господам» привыкать. Хотел характеристику на своего бывшего ученика написать как положено по «бумажным делам», да призадумался немного. Ученик необычный, да и не приходилось еще писать в ГУВД столицы нашей. А потому и рассудил по-стариковски, что надо чуть пошире изложить, тем паче, что времени свободного у пенсионера много. Не сочтите за назойливость и прочтите сие послание.
Вам, в вашем столичном далеко, многое может быть непонятным о нашей глухой таежной жизни, как и мне было, попавшему в далекую Сибирь из блокадного Ленинграда. Вот только к концу жизни начал что-то понимать.
Что там ни говори, а Сибирь

Добавить комментарий

«Хранитель тайги»

Иван Мазилин
ХРАНИТЕЛЬ ТАЙГИ

Илья

На электронном будильнике 20 марта 02. 04-10. Голова стальным обручем. В темноте босиком едва успеваю добежать до туалета… рвет долго, всего выворачивает, как обычно рано утром, после «перебора». Потом, уже совсем без сил, на краю ванны сижу, в умывальнике ладони водой горячей… и к голове. Глаза поднимаю к зеркалу. Губной помадой, поверху: «Позвони. Ната.». И номер телефона легкий, запоминающийся.
Какая Ната?.. Не помню. Что-то вчера…
Поплелся в коридор, дверь проверил. Ключи на месте. На всякий случай засов задвинул. Свет в прихожей зажег – вроде все в порядке. В комнате пиджак с трудом нашел, на диване скомканный. Документы на месте. В бумажнике вроде бы тоже, хотя нет, вот — пятидесяти баксов не хватает… или забыл.
По второму кругу к толчку припал… сел на пол холодный рядом, вспомнить попытался, восстановить этот… «пропуск».
Так. В 14.25 «дело» сделал. В 15.03 уже на Таганке сидел, в «Сказке». Потом… что потом? Да, прокатился, трезвый еще был, мимо адресочка «по делу»… разборка полета еще шла — огорожено все, зеваки толкаются. Подошел, поинтересовался у сержанта. Тот жвачку сплюнул, закурить спросил, — «да грохнули тут одного… ищут, кто — откуда». Потом, все, как обычно. На Можайску поехал… к «китайцам». Это там «нагрузился». На обратном пути, на Аминьевке… девчонку посадил… и все. Дальше ничего не помню, хоть убей. Как домой попал, как вообще за рулем, как что – напрочь.
К окну потащился. Шестерочка старенькая на месте, порядок.… А вот во дворе что-то не порядок — машин многовато. Одна – милицейская с мигалкой на крыше, а у соседнего дома рафик с зажженными фарами… вот, выключили.
От окна отскочил, голову сразу продуло. Соображай быстро – что, где, когда?.. Неужели на клофелинщицу попал? Не должно, давно бы уже повязали». Запоры еще раз быстро проверил, только потом догадался наружку включить. Точно, «гости» приехали, скоро пожалуют, вот уже из Рафа выходят. Быстро «счетчик» заработал… 3-5 минут до дверей квартиры, 10-15 на двери, если с инструментом. Это хорошо. Главное, не метаться. Спокойно. Рано или поздно должно было… ну, вот теперь и «поиграем». Не знаю, как у вас, господа, а у меня все готово к «приему»…
Из шкафа, из-под тряпок, два дипломата… в ванную. Чистую простыню на пол и всю одежду, какую только нашел по комнате, на нее. Из тумбочки прикроватной ящик туда же вытряхнул. Простынку в узел и тоже в ванную. И ящик туда же…
Звонок в дверь. Точно – пять минут… спокойно.
Стремянку тихо из туалета в ванную поставил. Влез. Один квадрат потолочный поднял вверх, с трудом откинул в сторону. Керамзит немного посыпался – пусть. Размахнулся, сколько мог, ящик на чердак зашвырнул в сторону. Потом сбегал в комнату, с кровати стянул простыню и тоже закинул в дыру. На пол лег, ноги под ванну, а руками уперся в стену. Под ванной нажал сильно на стенку…легко пошла. Дипломаты, узел – под ванну… еле просунул.
Звонок все трезвонит. На наружке человек, пять в масках и бронежилетах. Это на одного-то… смело. Компьютер разорил, и опять в ванную. Дверцу под мойкой открыл, из-под сифона конец лески достал и петельку на ручку дверную… предохранитель осторожно снял. Пополз под ванну, спиной о чугун, обдираясь… черт, надо было еще, на пять сантиметров выше делать… и дипломаты мешаются.
На той стороне в темноте вынырнул… вещички собрал и в сторону отложил. В «гаване» свет включил, кусочек стены на место задвинул, и штыри арматурные в пазы пристроил – вроде все на место встало… плотненько. На всякий случай… баллончик пены монтажной тряхнул и по щели прошелся слегка. Так, чтобы на ту сторону не вылезла.
В зеркало на себя взглянул. Видок, надо сказать. Да… ничего, отмоемся…
В комнату прошел и уже здесь наружку по полной программе врубил… звук на наушники… ну, что, орелики, – взяли? Кишка тонка… а соображалка еще хуже того. Наушники надел, звук погромче сделал…
Все молча делают, знаками сообщаются. Ага, ключи подбираем… ну, так там еще засовчики на все четыре стороны.
И опять затошнило… одна желчь идет. «Чем же это меня узкоглазые накачали?..». И голова по новой, или по старой… все едино.
На кухню прошел, проверил жалюзи. В холодильник залез, — полненький, под завязочку… и тут только сообразил, что замерз совсем, нагишом уже минут двадцать…
Банку пива взял, пошел в комнату, «станлей» открыл. Трусы, майку белье теплое серое надел (этикетки оторвал) и носки шерстяные черные. Пиво открыл и опять к экрану с наушниками.
Восемь экранов параллельных на мониторе. На чердаке ничего, только далеко свет пробивается, догадался – свет в ванной не выключил — простынка белеет. В пятом подъезде бомж постоянный спит, во втором – тихо, а в первом, моем, бывшем… «кино». К тем пятерым еще двое в штатском подошли. Домкрат притащили, выжимать дверь будут… Соседку, одинокую старушку, что рядом живет, разбудили, уже докладывает:
— Девушка его притащила… в двенадцать что ли… шумел, когда она у него по карманам ключи искала. Я в «глазок» видела… совсем пьяный был. А так, никогда ничего за ним не замечала… тихий, вежливый. Всегда поможет, если что… Чего натворил-то? Чего охотитесь с ружьями?…
— Да, маманя, проверка просто…
— Как же, проверка… дверь хотите ломать… она денег стоит.
— А не открывает сам.
— Как же он откроет, если в стельку…
— А девица?
— А что девица?.. Ушла она… часа ночи еще не было… слышала, как дверью-то громыхнула.
— Мусин. Почему не доложил? Проворонили…
— Так, товарищ майор… пьяный он и есть… куда…
— Девицу! Елки-моталки…
— Так приказа…
Ниже майора не опускаемся… смотрим дальше.
Все. Выдавили. Вместе с коробкой… эти пятеро вперед по одному. Свет врубили… один за ручку ванной. Грохнуло и полыхнуло, стекла посыпались. Дверью того к стене…
Полыхнула канистрочка маленькая, и электричество вырубило, кажется во всем подъезде…
Все. Пока «фильма» кончилась. Можно отдохнуть. Прошел в ванную, посмотрел. Стенка на месте. В одном месте дымок… туда еще пены немного.
Все, надо спать. Утром думать и решать будем. Все равно пока вылезать нельзя – вокруг дома, небось… силков и капканов понаставили.
На чердаке светло. Горит неплохо, но пожара не будет. Аппаратуру выключил, все равно ничерта не видно. Пиво допил, чуть полегчало. Под одеяло нырнул, новое… только хотел подумать… где и когда «прокололся»… да не успел, провалился в сон, словно в пропасть, какую черную…

До села Терентьевка, по сибирским меркам большое – до сорока дворов, если подняться по распадку да перемахнуть через сопку, может часов двенадцать, а то и все два дня пути, это кто как ходить по тайге умеет. А если по воде — то по Таголке вниз до Енисея больше часа, да вверх по течению, почитай часов шесть, если, опять же, с мотором. Вот потому редко кто заглядывает к Роману Соломину на его зимовье. Иногда так и целый год ни одного человека нового…
— Еще дед Илья, перед войной, года за три, как пошли по Сибири колхозы, да лесхозы, ушел в тайгу с женой Марьюшкой – бабка твоя, стало быть, да со мною, десятый годок мне шел. Марьюшке понравилось это место с большой поляной да перекатом речки, опосля которого Таголка уже спокойная до самого Енисея. С весны до поздней осени, сруб поставили большой, капитальный. Благо, по всему краю поляны сосны, как на подбор ровнехонькие… до сих пор кой, где еще пеньки гниловатые остались, и по этим пням по осени, опят не счесть… Зиму-то в землянке пережили, на следующий год в новый дом въехали. Так вот и жили, хозяйничали… зверя добывали.
На войну деда все же забрали… С конвоем. Обещал врагов пострелять, да к весне и возвернуться. Да не вернулся… ни к весне… ни… «смертью храбрых, за Родину…»
Марьюшка извелась вся, да в аккурат, ко Дню победы и помёрла…
Мне еще и семнадцать не было. Сходил в Терентьевку да жену привел – Вареньку. Вдовая она была… много тогда вдов-то после войны одни маялись…
Все девочки рождались, а потому с армией меня не трогали, али забыли, шут их знает. Девочки только не жили долго, что-то болели и умирали… А Вареньку, жену, стало быть, медведь задрал… по ягоды пошла…
Уже в семьдесят пятом, к осени… Татьяну, мамку твою, привез… через год ты родился, вот так. В том же году из тайги, к зиме уже, Коля с молодой женой вышел… то ли буряты, то ли корейцы, кто их разберет… Остались на зиму, да так и прижились. Пристройку сделали к дому. Летом в пристройке, а зимой все, в одном доме – теплее… да и веселее…
Все это отец Илюше рассказывает сидя на верхнем краю поляны, где уже пять крестов стоят на могилках, чтобы знал, откуда… знал – могилки чьи, ухаживал да поминал, когда надо.
Илья мать почти и не помнит. Только, как зимним вечером, при керосиновой лампе, совсем желтая, да высохшая, шубу волчью ему ладит, прямо до пяток, с рукавами длинными. «Это ничего, сынок, скоро вырастешь…», и губами сухими, шершавыми в лоб целует… Потом, Тая, Колина жена, целый день и ночь «шаманит» в избе, в бубен бьет – да только не помогло. Тело мертвое в мешок большой брезентовый завернули и в сарае под потолком повесили… до весны.
Могилу копал отец, «домовину» делал из сосенок тонких. Говорил, — «Смотри, сынок, меня, когда надо будет, так же схоронишь». Снизу лапником все застелил, да и сверху тоже. Из кедра крест долго строгал, а заодно и для себя заготовил…
И вот у кладбища маленького, обсаженного елками, по одной у каждого крестика, сидят старый да малый, поминают. Роман к бутылке с самогоном прикладывается, что из мороженной гнилой картохи к весне гнали, да груздем соленным из банки прямо, закусывает. А Илюша пряник сосет каменный, с прошлого года, в жестянке, на верхней полке хранившийся…
И с взгорка через поляну солнце уже на закат катится, хорошо виден дом большой, со светелкою под крышей. Дом уже почерневший, то ли от горя, то ли еще от чего. Крыша, тесом когда-то крытая, теперь земли на ней уж пальца на два, да лишайник серый, но уже местами, зеленеющий – весна. Прямо к дому пристроен большой сарай, в котором и добро хранится и припасы всякие, и мастерская с кузней маленькой и движок… Дальше, конюшня и курятник… И совсем отдельно, старая банька, наполовину в земле утонувшая, с крышей поросшей кустиками… Все это хозяйство огорожено прочно и надежно.
Куры уже угомонились и только кобыла Манька по двору ходит, изредка мордой машет и всхрапывает, Коля на жеребце Сером уехал в верховье и должен уже скоро быть обратно – потому и храпит Манька. А может, потому что чувствует, завтра пахать придется кусок поляны под картошку и всякий овощ, который, одной ей ведомым способом, выращивает Тая.
Тая, маленькая и тоненькая как подросток, не то бурятка, не то монголка, если скажет за день пять слов, то это целое событие, без работы, не сидит – шутка ли, в доме три мужика…
— Все, сынок, пошли. Сейчас баньку наладим, Николай, поди, уж близко, слыхать уже, сороки докладывают, разбалабонились… Спи Татьянушка, спите бабоньки покуда… придет час… и я к вам под бочок… – слезу пьяную с бороды смахнул, и пошел, не оглядываясь.

В кабинете трое. Майор и два лейтенанта. В штатском, но на вешалке две фуражки форменные болтаются и куртки с погонами… и видавшая виды кепочка.
Старший следователь Шур Павел Петрович. Маленький, плотненький и, в свои сорок пять, лысый совсем… «экономия на парикмахерской», называется. За подвижность сослуживцы за глаза «Шариком» кличут, а так просто – Петровичем. Не обижается и про себя думает: «да хоть горшком, только не ночным…». Прямо из армии в училище… и пошло-поехало. Женился тоже в армии, привез в Москву казачку из-под Краснодара, и вот так двадцать пять лет. Ребятишки, пацана два, Колька и Васька, скоро уж школу закончат. Мать воспитывает, отец по редким выходным дневники просматривает да пыхтит над давно забытой алгеброй, когда у пацанов под ответ что-то не сходится. Да, компьютер, наконец, бэушный купил, сам иногда по полночи в игрушки разные…
Лейтенант Горшков. Просто Саня. Год как из училища. Задумчивый, но на подъем легкий. Больше по технике – с журналами да с книгами постоянно – от компьютера не оторвешь… Холостяк. Видный, высокий, цыганистый. Девки заглядываются, а он вроде как стесняется… бывает такое. Но в технике силен, черт.… Вот и теперь по интернату «гуляет».
Ну и Лобов Виктор. Этот уже старшой. Бабник и выпить не дурак, но меру знает. Вот и сейчас какое-то «порно» листает, на стуле качаясь. Невеста у него Светлана, студентка пединститута, то уходит, то приходит. Шур ему, — «женись, нечего девку мучать…» А он, — «куда она денется, подождет… погулять охота еще…». И потом, куда жениться, когда кроме комнаты в общежитии, ничего за душой у обоих, а квартиру обещают не скоро.
Этот на интуиции работает. Все, какие есть, детективы перечитал. Хоть плюется и хохочет – «ни черта эти писаки в наших делах не смыслят». Но читает.
Вот такая команда. И уже больше года вместе.
На дворе март. Солнце в окно, за зиму серое от пыли, лупит. В открытую форточку слышно, как голуби «загулили» на соседней крыше, уже свободной от снега и сухой. Воробей сел на подоконник и расчирикался. Виктор от журнала с голыми задницами оторвался, и рот на него раззявил в улыбке. Саня, от монитора не отрываясь, за ухом чешет и тоже лыбится… Весна, в общем, дело молодое.
А Шур пятый листок марает… отчет о проделанной работе… усами своими «моржовыми» шевелит и рот «куриной попкой» складывает. Потом последний лист комкает и в урну… ну, не получается гладко, как хотелось бы. На стуле откидывается и по карманам шарить начинает. А сигареты-то вот они, на столе, возле пепельницы… Да, но к ним тянуться надо…
Звонок по внутреннему. На выезд. Не торопясь, собрались, книжки-журнальчики-отчеты по ящикам, сигареты в карман, куртки с вешалки… и «по коням». По коридору протопали. По пути Светлану Николаевну с Игорьком захватили и на улицу.
Ручьи бегут, сверкает все и звенит – оглохнуть можно, а тут «Рафик» уже у подъезда и Сергей водила, заспанный — только глаза успел продрать — в машине спал.
Через десять минут уже на месте. Омоновцы в оцеплении, ленту натянули, движение перекрыли. «Скорая» стоит, но, похоже, без дела она тут, перевозка нужна.
Занырнули под ленту и подошли.
Форд новенький, чистый на проезжей части. А на узеньком газоне, между мостовой и тротуаром, «жмурик» лежит, в небо голубое удивленно смотрит, не мигая. Развалился как пляже, широко в стороны руки раскинул, в одной руке мобильник зажат. Со стороны можно подумать, загорает человек, если бы не дырка между глаз, в том самом месте, где индуски себе чего-то там рисуют…
Пока Светлана Николаевна фотографирует, в стороне постояли, по сторонам глазами пошарили, покурили.
Первым Виктор выступил.
— Поздравляю, мужики. Пятого дождались. Какое сегодня число? Девятнадцатого только «мочит»… Опять нам по погонам стучать начнут, Петрович.
— Ты бы, Витек, лучше кругами-то походи. Прикинь, откуда «шмолял», а ты, Саня, «мобильничком» займись… ну и пошарь там… пойду, с мужиками поворкую.
Подошел к машине ГИБДД. Дверца передняя как бы сама собой открылась, приглашая. Сел. На заднем сидении два сержанта бутерброды жуют и кофе из термоса допивают.
— Докладывайте.
— Старший сержант Пименов… Э…?
— Майор Шур.
— Товарищ майор, такая вот картинка, сами видите. Переулок тихий, узкий. Если за час пара машин проскочит, и то ладно. И народ обходит по дворам, грязновато еще – зимой слабо убирали…
— Это все лирика. Ты случаем, стихи не пишешь? Ближе к телу.
— Случайно проехали… В 14.50. Как увидели, что этот лежит, тормознули… потом позвонили сразу и все…
— Свидетели?..
— Какие свидетели. По другой стороне бабка шла с сумкой, да ребятишки из школы пробежали и больше никого.
— Не густо. Протокол в управление… ну и все. Ничего не трогали? Как увидели, что… думаю, ближе полутора метров не подходили.
— Ну, служите дальше. – И вышел, дверцу аккуратно прикрыл. Кепочку «лужковскую» приподнял, лысину погладил… а тут и Саня подошел.
— Петрович… Номерок последний снял. Выясню. Теперь так. Документы вот. Права только. Фролов Геннадий Владимирович. Визитки разные…
Опять к машине обернулся, и снова дверца как бы сама… по заказу.
— Мужики, запросите, кто таков… — права передал.
— А мы уже. Вот ответ дописываем
— Молодцы, доложу при случае.
— Да ладно, чем можем. Держите, товарищ майор. Машина на жену записана. Там и адрес. И дом его. Да вот этот, перед вами. Квартира… 45
— Значит, живет здесь… жил… уже неплохо. Где Лобов?
— Куда-то в тот двор пошел…
— Слушай сюда. Я с одним омоновцем поднимусь… заканчивайте здесь… перевозку давай, машину в управление, там смотреть будем… оцепление сними, ну и все остальное. Через час в кабинете.
Пошел к омоновцам, что в оцеплении. Сержант с парнем каким-то треплется. Отметил про себя – «выше среднего, темно-русый с «хвостиком» почти до лопаток, в курточке легкой, не по погоде». Показывает, как объехать можно… еще отметил… чего тут объезжать… если надо, через любой двор и все. Жигуленок старенький, красный. Шестая модель. Развернулся и обратно поехал, до угла и направо, «а сержант, вроде, объяснял – налево… так, на всякий случай, номерок… 612 и буковки… областная».

Как назло, лифт не работал. Лифтовая дверь на втором этаже открыта, и по шахте матерки летают. Пока до шестого поднялся, задохнулся. А этот, сержант с автоматом, сзади топает, как робот какой, ступени методично считает ботинками. Эх, опять надо начать заняться по утрам, отяжелел…
В дверь звонил долго, собрались уходить…
— Каво вам? – за дверью
— Милиция – удостоверение в глазок…
— Ну, наканец — то. Мово пришли брать? Давно пора!
Открыла «фифочка» такая, блондинка недокрашенная, лет двадцати пяти, встала в дверях… под шафе прилично.
— А вы, кто будете?..
— А че?.. Фролова Людмила… Вы за Генкой? Так он на работе… а может, к дряньке своей поехал… могу телефончик дать.
— Все, отъездился… Пройти-то можно?
— Валяйте. – К окну на кухне подошел, вниз выглянул. Труп уже упаковали…
— В окно давно глядели?
— А че я там забыла…
— Могли бы попрощаться со своим… мужем
— Грохнули, че ли?.. то-то два месяца нэрвный такой бегал. Трахать перестал…
— Ладно, разберемся. Завтра ко мне зайдите. Вот адрес. Майора Шура спросите
— Как, как?
— Шур. На визитке прочтете. В 10.00… или нет… в 11.00. До встречи.
— Майор, может по «капочке». Посидим – поболтаем… опять же… помянем.
— Вашего мужа часа два назад…
— Козел он и кобель. Туда и дорога… Что думали, в истерику грохнусь?… Да я сама его сегодня чуть утюгом не пригрела… утюг стало жалко, рвань поганая…
Вышел. Сзади дверь громыхнула. Плюнул с досады, закурил и пошел. Теперь сержант впереди башмаками грохает.

— Хватит базарить… думай сюда. – Шур встал из-за стола и забегал по кабинету…
Второй час спорили, концы с концами пытались свести. Полбанки кофе выдули и по пачке сигарет… Не стыкуется. Саня какую-то «игрушку» на компьютере щелкает, говорит, «лучше соображается», а Виктор на листе «стрелочки-кружочки» вперемежку с чертиками рисует – «стратег хренов»…
— Сначала давай… В декабре Панькова в подъезде. Кроме дырки во лбу – ничего… плохо искали. В январе Гриневича дома через стекло… постарались – гильзу нашли… и все. В феврале, заметьте, в тот же день, девятнадцатого, сразу двоих с интервалом в два часа, да еще и почти в одном месте… значит, никуда не уходил, знал, что долго копаться будем. Сегодня… какое число… можно не спрашивать… Виктор, давай быстро соображай… эти… теперь пятеро… что общего? Какие уже наработки есть за три месяца?
— Петрович… я уже голову сломал. Не знали они друг друга. Или делали вид… Трое – москвичи. В разных районах, интересы разные, общее… общее… четверо сидели, по разным делам, в разное время и местах разных. Двое приезжих. Панькова собирались двадцатого взять… по «казанцам». Фролов, кажется, тоже наш клиент, с утра данные будут. Карпов совсем чистый, нет у нас на него ничего… Родился, учился, работал… геолог. Голову сломал.
— Вить, головку беречь надо… лучше каждого рассчитай по годам, нет лучше по месяцам… где были, скажем, последние десять лет. Ну не может быть, чтобы не пересекались. Давай… рисуй и выясняй. Саня…. что по снайперам?…
— В Москве трое… Гришин и Беликов на соревнованиях… Еще двое в Чечне… Ганушкин, Свиридов и Паршин… чистые… Может, бывшие – из срочников?..
— Петрович!.. – Виктор пустую пачку сигаретную в урну запустил – промазал, — Тут такая хрень… между прочим, еще месяц назад докладывал. Прикинь, жили-жили так… умеренно… и вдруг, зажили…
— Витек, давай без стихов…
— Ну как… ну жили умеренно, как все, а тут на «поправку» пошли… квартиры, иномарки новые, дачи… и прочее.
— Так-так-так… «строчит пулеметчик»… что-то говорил, помню, а потом закрутились. И с коих пор?
— Сейчас попробую…
— Саня. А кто-нибудь из неучтенных если. С тренерами разговаривал, дырки показывал?
— Петрович, может, хватит на сегодня? Десятый час. Меня Светка ждет…
— Все мужики. Валите по домам… Я еще посижу, покумекаю… Сань, не в службу… «Явочку» и «Старого мельника» а?.. Деньгу возьми…
— Ладно… вот только компьютер выключу… Вить, ты готов?
— Как «юный муровец» – всегда готов!
— Давай, грей мотор, пока я шефу…
— Петрович, а может… ну ее… до дома подброшу… мне сегодня в твою сторону…
Подумал, может, действительно лучше дома посидеть после ужина подумать? А то, на голодный желудок как-то…
— Может и прав. До завтра подождет… все, собираюсь. Саня, — отбой. Я с вами.
Вышли вместе, темно уже и подмораживает». В «Москвич» загрузились, мотор погрели. И что-то крутится в мозгу Шура, вот совсем рядышком кажется, и схватить нельзя.
Только отъехали и сразу на «Садовом» в «пробку» попали… и это в десять-то часов вечера. Лобов заматерился, задергался, за «мобильник» схватился,
— Светка, давай, сама двигай, на Зубовской прихвачу… влипли, стоим капитально. Ну, все, целую.
Саня посидел, потом, — «пока, коллеги, догоняйте», — дверцей хлопнул и к метро пошел. Шур вышел, сигарет купил. Посмотрел, что впереди делается, крякнул с досады и в машину залез.
— Вить, а по старым… свидетели… чего-нибудь нового?
Путают… а так чтобы… никто не видел, а что видели – так, вообще ерунда…
— Ну хоть общего было, хоть что-нибудь?
Общего, общего… число одно — кабинет, квартира, подъезд Нет, не так — подъезд, квартира, кабинет, двор, машина. Так, что после… условия разные… время тоже… «жигуль» два раза…
— Шестерка?
— Вроде… красный, два раза.
— Три. Зачепились, звони! Выясняй — Жигули, шестерка, номер… 612… РА … областной. И давай, разворачивай назад.
— Куда, Петрович!.. плотно сидим…
— Фонарь ставь. Толкайся. Назад едем.
— Петрович…
— Никуда твоя Светка не денется…
Минут через двадцать только опять в кабинет попали и «депешу» по машине получили как раз… Записана на Машкову Клавдию Семеновну. Генеральная доверенность – Кононов Владимир Борисович… адрес… Матвеевское…
Мусина с машиной сразу отправил – «посидеть», а сам в прокуратуру… почти в одиннадцать…

В 9.00 на работе у Фролова. Офис на Бауманской. Так себе – «евроремонт второй свежести» — Агентство по недвижимости, почему-то «Прометей».
Уже знают, девочки ходят на цыпочках, но по телефону бойко так… «К вашим услугам агентство «Прометей», какие проблемы?..». Бухгалтер – старая еврейка Алла Наумовна, длинная и костлявая,
— Геннадий Владимирович… Как кто? Хозяин наш. Он и организовал агентство в девяносто шестом… с сыном моим.
— А сынок ваш…
— На ПМЖ. В Новой Зеландии…
— Что так далеко? Не на «исторической»?
— Да жена его не захотела в Израиль – «стреляют там»… и стоматологов… больше, чем зубов больных… Им в Зеландии хорошо – зовут все. Да куда же я, старая «коммуняка» попрусь…
— Ясно. Так. А Геннадий Владимирович…
— Не знаете, за что его?.. – и воодушевилась, вдруг, — Таки я вам скажу. По бабам большой ходок… был. Людку с этой работы сорвал – хороший менеджер… доходчиво «сводила – разводила». Юрфак из-за него бросила, с третьего курса ушла. Таки стал сразу же «налево» ходить… а потом, разные стали приезжать… эти… «пальцы веером», и просто ханыги. А он-то, интеллигентный человек, МАИ за плечами, что-то там по моторам, вроде даже диссертацию писал…
— А как последнее время?.. Извините, я все же закурю.
В стол свой заглянула и здоровую пепельницу достала
— Два месяца не показывался, больше по телефону. Позавчера приехал – «построил» всех, покричал немного… иногда надо, чтобы помнили, кто кормит. Да и что ему здесь — дело идет, и неплохо. А документы у нас нормальные, стараемся все по закону…
— Так таки уж и…
— Таки так. Проверками замучили, но плаваем, как умеем — когда кролем, а когда и по-собачьи.
— Как это?
— Как зайцы-кролики. Несколько прыжков вперед, потом в сторону… или, как собаки, — с высунутыми языками.
— Образно. Доходчиво. Ну, это я писать, пожалуй, не буду,… пригласим, если что…
— С нашим почтением, таки придем.
— Ну… «таки»… до свидания.
— И вам не хворать…

Конечно, опоздал. Людмила по коридору слоняется. Сане выговорил, что даму не принял. Он только хмыкнул и опять в свой компьютер уткнулся. Его по «Динамо» и ЦСКА зарядил… по стрелкам. Пригласил Фролову.
Вошла. Не в пример вчерашнему тихая, скромно одетая, почти без косметики…
— Ну-с… Фролова Людмила…
— Афанасьевна.
— За опоздание извините. Дела.
— Да чего уж. Спрашивайте.
Поговорили. Так, ничего особенного, обычная история. — «Только два месяца нервный был, срывался часто. Думала – подхватил чего – лечится». И уже под конец разговора.
— Ну и что теперь будет? Квартира моя, родилась в ней… «цацки» разные… от него – сама отдам
— Пока не дергайтесь… и вот, подпишите… о невыезде до суда. Правда, он пока только жертва, а там видно будет. Звоните. Если кто интересоваться будет.
— На мой телефон никто ему не звонит… не звонил никогда… только на мобильник.
— Ну и Бог с ним, с телефоном. Устраивайтесь как-то. На работу. Да хоть к Алле Наумовне…
— К этой жидовке обратно — ни за что. Ладно, найду что-нибудь… пока есть, на что… есть
— Ну и славно. Всегда рады видеть
— А уж как я рада…
— Пропуск давайте – отмечу. Саня проводи…
Саня даже ухом не повел, «в стойку встал» — что-то накопал. Не успела Людмила дверь за собой прикрыть, тихо матюгнулся про себя, а вслух,
— Петрович, вот на этом, или этом… кадрах — наш «убивец». Сейчас на принтер выведу – и защелкал кнопками. Потом убежал – принтер через три кабинета. Шур окно открыл настежь и закурил. Солнце только на соседней крыше пока, часа через три заглянет в кабинет. Надо бы дать команду окно помыть, а вообще, черт с ним, с окном… Саня застрял… А он – вот уже, легок на помине.
— Своей очереди ждал… Вот, гляди. Сборная ЦСКА 95-96-е годы. Срочников четверо… Кто-то из них… быть может.
— Бабушка старая ночью на гуще кофейной гадала… учти, гекзаметр…Ты мне вот что скажи… Два месяца назад, почему этих фотографий не было?…
— Да кто же их знает. И потом, мы по спорту не работали…
— Смотайся в ЦСКА… перетряхни там все, особенно тренеров. Ну, что мне тебя учить…
— Меня уже нет. «Ящик» не выключайте… постараюсь быть скоро.
В дверях с заспанным Лобовым столкнулся.
— Привет, Саня. Слышал уже, как нас кинули?
— А то… Ладно, погнал я. Может, «фейсик» покрупнее привезу. – И вышел.
— Петрович, извиняй… Светка дала полчаса вздремнуть…
— Но… удовлетворил, хотя бы?
— Спрашиваешь… иначе, вообще труба была бы.
— Давай так. Поехали на место, понюхаем… наши там уже несколько часов. Только куда-нибудь заглянем, не позавтракал.

Проснулся часа в два дня. Голова побаливает слегка, терпимо. Первый раз сплю в этой кровати и вообще, в этой квартире… За сигаретами к тумбочке потянулся по привычке, а тумбочка с другой стороны… и сигареты. Вставать надо. Еще банку пива достал… коробку большую с сигаретами открыл и блок «Мальборо» вытащил. Долго вспоминал, где зажигалки… Закурил и только, потом аппаратуру включил, проверил подряд все камеры.
На чердаке без движения. В пятом – пусто, бомж ушел сам или «повязали» сердешного. От него только коробка из-под телевизора… а чердачок-то открыт. Смотри-ка, догадались. Во втором – тихо. Так, в первом — дверь приладили. Хорошо, что мы имеем внутри?… Одна камера не работает, коридорная… на кухне никого, а в комнате… в комнате «шмон» полным ходом. Взрыв и пожар так, небольшой был, для эффекта… потолки закоптились. Интересно, зеркало вдребезги или копченое только… телефон там был, вспомнил, записать надо…
Обыск делают очень подробно, только, что языки от усердия не высовывают. Ищите-ищите… так, есть – нашли, молодцы какие. А я вам еще один «схорон» приготовил… убегаетесь. Жаль, не видно, что в ванной. Что во дворе?
«Раф» другой. Багажником на подъезд смотрит, стекла затененные… и машина милицейская другая. Ладно, пока все. Теперь кофе крепкого и… в душ нельзя… пока. На кухне кое-как помылся. Теперь можно думать.
Итак, что мы имеем?.. Пока есть время, сколько – неизвестно, день… месяц. Уйти нельзя. Залечь и ждать. Сколько нужно. Продуктов на пару месяцев. Все для жизни имеется. Ах, черт… сортиром пользоваться нельзя, пока за стеной «работа идет». Бачок услышат. По маленькому на кухне можно, дверь прикрыв… Меня здесь нет… меня здесь нет. И вообще… в этой квартире никого нет, и будут нескоро. Меня здесь нет! Меня нигде нет. Ищите, пока не надоест, а я подожду…
Дипломаты открыл. Так. Этот с гринами можно закрыть. Вопрос, как их отсюда вынести?.. Ближе к делу – придумаем. Здесь, «мастерская», если хорошо повозиться, любую бумажку соорудить можно… уходя – уничтожить. Ну, здесь так, мелочевка – все легальное. В шкафу гардероб на все случаи жизни, все до мелочей…
Кажется все… остальное – не здесь.
Теперь подумаем, как и когда они меня нашли? Не вчера – точно. Вчера все было чисто, как никогда, без проблем. «Дело» сделал и через бомбоубежище в соседнем дворе вышел спокойно… Воды там почти по колено было. Значит, не вчера. Когда?.. Прошлый… прошлые. Наследил много, на грани фола был. Может быть… нет — давно бы уже взяли. Не-по-нят-но. А может, как раз потому и сегодня, что вчера упустили… Очень даже может быть…
Ну-ка, ну-ка… ну ты, смотри… второй нашли… Давай послушаем.
— Петрович, гляди…
— Что у тебя?
— Да тут же досье на всех… ты смотри, а эти еще двое… бегают.
— А ты что хотел? Дождаться, когда и этих… оприходует? И так уже разборки начались…
— Нет, я бы на его месте…
— Пока ты на своем месте, не трепись… шукай дальше. Сдается мне… что-то тут не так… очень уж просто.
— Да этот доходяга, по-другому и не может…
— То, что не «Рембо»… Пятерых «завалить» успел. Нас замотал, да и сейчас… красиво ушел. Слишком красиво. Что-то в этом есть… На хрена ему взрывать понадобилось?..
— Да время выиграть. Все же сюда рванули разом, а он… и ушел.
— Угу…
— Нет, определенно, мне этот опер не нравится… Петрович, кажется… Где-то я уже его видел… где же?.. Копает глубоко…
— Все, не могу больше. Есть хочу, сигареты кончились. Смотри, Петрович, скоро темно станет, проводка погорела… давай завтра докуем.
— Ну, завтра, так завтра. Господа ищейки, на сегодня все. По коням. Вить, давай, опечатывай
— Наружку надо снять. Не вернется он сюда…
— А это у него спросить надо… Пусть посидят… зарплату отрабатывают.
— С такой зарплатой…
— Профессию надо было выбирать другую…
Ну, и мне отдохнуть можно. Сейчас перекусим… что у нас имеется. «Ящик» посмотрим, «Дорожный патруль» чего доложит… потом по интернету пошарим. Надо адресок по телефону вычислить. Где-то программа такая была
Еще раз посмотрел, ушли ли… и только после этого в душевую кабинку залез.
Стоял под струями теплыми, со всех сторон бьющими – отмокал. И как будто, скорлупу, какую, враз расколовшуюся, согнал с себя, впервые за пять лет почувствовал себя беспомощным и беззащитным… Сел прямо в кабинке тесной на пол, руками ноги обхватил и голову в колени спрятал… и долго так.

Речушка Таголка. Таежная, говорливая. Издалека между сопок по распадку пробивается, силу набирает, с родниками-подружками хороводы водит. С валунами да с перекатами болтает, не умолкая, никак наговориться не может.
К Енисею подбегает как невеста стыдливая, и молча уже отдается ему вся, без остаточка, со всей страстью девичьей.
На берегу пологом, усыпанном щедро камешками разноцветными, в метрах пяти от воды, целый месяц ковырял землю каменистую, щедро сдобренную песком. Ямка получилась небольшая – метр может быть, глубиной, да два в диаметре. Мужчине крепкому, полдня всего работы, да и то, если вразвалочку. А когда тебе еще и семи нет, да в огороде постоянно надо сорняки полоть, воду для полива в кадушку большущую маленьким ведерком таскать, пока она не наполнится.
Яму копал, камни, что попадались – по краям выложил. Батяня ходил, смотрел, ничего не говоря и не спрашивая. Не помогал – сам, мол, поглядим, что из того выйдет.… После, как выкопал, прокопал канавку неглубокую от ямы к речке, и уже вечером воду пустил.
Рано утром, еще солнце только сквозь верхушки кедров продираться начало, роса траву первую, еще не кошеную к земле пригнула, туман клочьями сверху по ущелью сползал, прибежал. «Озерко» получилось славное – за два-три солнечных дня прогреется, можно будет купаться или просто в воде сидеть, когда солнце сильно припекает.
— Ты еще рыбу запусти, потом саком будешь ловить… — это батя за водой для чая пришел.
— Не-а, рыбе течение нужно… чтобы журчало.
— И то верно… В лицо холодной водой плесканул, бороду пятерней расчесал, послушал, как «затенькала» на другой стороне, в зарослях малины тетерка, улыбнулся на солнышко глядя,
— Денек хороший ноне будет… за черемшой пойдем… а к вечеру косу направлю,… кажись, пора уж траву косить… Пошли «строитель» чай пить.

Наконец, из душа вылез, оделся, в холодильник полез. Пельмени отварил, кофе крепкого… подумал, что еще раз нужно все «кино» прокрутить, лег на кровать и не заметил, как уснул.
Проснулся, будто кто в бок толкнул. Еще одиннадцати на часах нет… Экран пустой. В моем подъезде, сосед Володька свою бульдожку повел выгуливать. А в пятом, бомжа так и нет. Все-таки повязали… теперь, наверно, показания дает… или уже дал… «спускался с чердака кто или нет?». Это в пятом-то часу ночи… ну да, он вспомнит…
Телевизор включил. Московские новости. Ничего. Я «Слона» продырявил, их работу грязную исполнил, а они ни гу-гу, ни слова благодарности. Даже странно. Раньше четко информировали… такую-то мразь рванули… «пахана» там или «авторитета»… А теперь что, — обычное дело?..
Мобильник достал. Телефон вспомнил и записал, без имени…иксики понаставил. Долго соображал, звонить или нет. Позвонил.
— Да.
— Наташа?
— Да.
— Это Илья…
— Какой Илья?
— Ну, вчера, в Матвеевском
— Оклемался?
— Как слышишь… В следующий раз…
— Следующего раза не будет…
— Тогда… зачем оставила?
— Не знаю… забудь. Бай.
Пи – пи – пи…
Поговорил. Давай теперь вспоминать, как хоть выглядела. Так. Дубленка… темно-синяя, с воротником меховым… тоже синим, светлее… очки большие… волосы… глаза… не помню… темненькая. Колечко на пальчике среднем… золотое, квадратным сечением с выкрутасами… И что?.. Все?.. Что еще… нестандартное.… Не помню. Вот ведь, «накушался». Ладно, всплывет еще… только расслабиться надо…

«Слон», он же Фролов Геннадий Владимирович. Г.р. 1959 Москва. Сидел в Икше, как малолетка с 1977, потом еще пять лет в колонии строго режима.
Пятый… Долго искал. Уже совсем было, отчаялся. Да полгода назад, на Ярославском шоссе в «Былине» сидел, совсем по другим делам… Просто слушал разное… «стрелка» там была, высняли отношения… мирно.
Сразу не узнал и не подумал, совсем на фото не похож. Бороденка клинышком, аккуратненькая, очечки с тонкой оправой, одет неброско. Еще подумал, чего этому-то, «агроному»… с «отмороженными»… Вот только на Форде новеньком прикатил.
Сидели в самом дальнем углу, а я у входа шашлык ковырял и микрофончик… в ту сторону… Только, когда он стал себя указательным пальцем с печаткой серебряной снизу по носу постукивать… думал, сознание потеряю… вышел быстро, чтобы там же его не кончить… зубами. В машину залез, минут десять не мог завестись – руки дрожали. Номерок записал. Дальше — дело техники.
А две недели назад, как срок ему определил… в Марьиной роще, по подъездам, да по колодцам в куртке от МГТС болтался. С чемоданчиком — место искал…
В первый раз из подвала, через дырку 15 на 15 сантиметров, с тридцати метров. Перед этим, шесть часов в воде простоял в резиновых сапогах… С утра прозевал его, пришлось до часа ждать, когда на обед приедет. Еще подумал, надо же, как приличный, домой на обед ездит. И машину не во дворе ставит, а на улице, напротив окон своих.
После обеда вышел, идет к машине, по мобильнику разговаривает…
Подошел, только руку на крышу положил… аккуратно между глаз… Разобрал «инструмент» и раскидал по углам. Хорошо булькнули… все, не нужен больше, отслужил.

Прошелся по программам. Муть одна, смотреть нечего. Вспомнил, что целая коробка видеокассет должна быть… только где?.. Нет, здесь обувь разная… А, вот!.. Только не боевик – тошнит от них. И не фантастика. Так, это что? «Зеркало». А. Тарковский. Не видел. Пусть.
Вот и первый день «отлежки» прошел. И все же, где я этого «опера» видел?.. Петрович…

Весной, по большой воде, когда и Таголка от снега сходящего с сопок, разливается, и ворчит глухо, и почти к самому дому подбирается, приходит катер буксир. Впереди толкает баржу небольшую с бочками, ящиками, мешками, разными чудными машинами.
К этому дню за неделю готовятся. Со светелки да из сарая вытаскиваются связки беличьих шкурок, три-четыре волчьих, лисьих несколько и, обычно одну, медвежью. Все шкуры тщательно перетряхиваются и развешиваются на ограду, а беличьи по одной прищепками на проволоку под стреху сарая… Выкатывается пустая бочка из-под солярки и чуть поменьше из-под керосина, мешки с кедровыми орехами, дубовые бочки с солениями – все это на продажу.
Батя ходит вдоль всего этого добра, пересчитывает, губами шевелит и кряхтит недовольно – маловато будет. Раньше хоть соболя были, да «охотнички» заезжие, «язви их душу», повыбили — без разбора и счета… А в Терентьевке уже пятый год как звероферму сделали, «баргузинцев» с нашим енисейским соболем повязали, у них теперь, в основном, и берут…
Обычно катер приходит один и тот же, заготовители тоже, почитай лет двадцать, одни и те же. Если на катере есть кто чужой, входя в устье Таголки дядя Сережа дает три коротких гудка, и тогда Коля с Таей как-то совсем незаметно уходят на день-два в тайгу…
На этот раз, уже после обеда, три коротких и один длинный… значит, новый участковый пожаловал. По осени на моторной лодке приплывал – знакомиться… молодой младший лейтенант дядя Андрей. Он Колю знает, только почему-то делает вид, что совсем его не видит, а Коля ему зря на глаза не лезет…
Баржа втыкается носом в берег, чалку цепляют за старую сосну, стертая кора которой за год заплывает толстым слоем теперь уже белой смолы. Течением баржу и катер разворачивает вдоль берега и с кормы тоже кидается канат. Потом батя помогает закрепить широкие сходни. Мотор на катере глушится и на берег сходит Трофимыч в своем неизменном брезентовом плаще с капюшоном. Снимает кепку с коротко стриженой седой головы,
— Здоровы будем, Роман Ильич. Романыч, поди сюды… — из огромного кармана, достается завернутый в газетку петушок на палочке,
— На, малость подластись…
Следом за ним сходит дядя Сергей, капитан катера, здоровается, снимает свою фуражку с кокардой и надевает на меня. Хлопает по спине, — Давай, «полный вперед». Едва не сбивая на сходнях милиционера, взбегаю на баржу и пробираюсь на катер к штурвалу…
Милиционер Андрей отходит с батей к катеру и поэтому мне слышно, о чем они разговаривают, тем более, что разговаривают они обо мне.
— Роман Ильич, привез я метрику Ильи Романовича. Так что теперь он полноправный гражданин Союза Советских.… Учиться ему надо, уже отстает, через месяц-то десять будет…
— Посмотрим.
— А чего смотреть? Совсем одичает в тайге. У самого… класса три… только что не крестом расписываешься. Да и меня за это по головке не погладят. Так что и думать нечего. Сам в райцентр отвезешь к сентябрю или…
— Посмотрим.
— Вот заладил… «посмотрим, посмотрим». И смотреть нечего. Закон нарушаешь, Конституцию… А интернат там хороший, кормежка и все прочее… Да и тебе полегче будет, забот меньше… Теперь насчет Николая… Я наводил справки… Ничего за ними нет. Хотят у тебя жить, пусть живут… странные… с мозгами у них… точнее, у нее… Кто их разберет, вроде в университете учились, вдруг с четвертого курса… Передай им, что выселять их на родину никто не собирается, но и из тайги ни ногой — неприятности могут быть… — И уже мне, на катер,
— Учиться хочешь?
— Не-а…
— А чего же ты хочешь?
— Ружье хочу…
— Видишь, Ильич… еще один охотник растет. Только и в тайге теперь без знаний…
— Ладно, Андрей… посмотрим.
— Тьфу ты, и смотреть нечего… Романыч, а я тебе книжки привез с картинками. И букварь. Глянуть хоть хочешь?
— Потом… когда из «плавания» вернусь.
— Давай, швартоваться уже пора.
— Не-а.
Батя с Андреем отходят в сторону и еще долго о чем-то беседуют. Больше конечно говорит Андрей и при этом курит какие-то вонючие сигареты из картонной коробочки, а батя старается встать от него с подветренной стороны – он дымящих попусту не понимает, и всегда незаметно подбирает брошенные на землю окурки, чтобы потом куда-нибудь закопать…
Между тем двое молодых рабочих в телогрейках прямо на голое тело, начинают разгружать привезенное добро по списку, который Трофимыч достает из старенькой полевой сумки и, мусоля карандаш, отмечает крестиками.
Потом все идут в дом, где уже давно в печи стоят щавелевые щи, каша перловая с салом. А на столе всякие соленья и большой таз с запеченными рябчиками и тушеными кусками косули. В углу на лавке стоит здоровая бутыль с самогоном. Трофимыч и Андрей, не сговариваясь, достают по две бутылки «Московской»…
Утром происходит расчет за пушнину, кедровые орехи, грибы сушеные. Составляется новый список всяких… для хозяйства нужностей… и катер, дав прощальный гудок, отваливает от берега и уходит…
Я долго бегу по берегу, машу рукой. Когда я начинаю отставать, дядя Сережа еще раз дает два коротких гудка.… И все. До следующей весны.

В феврале, 19-го. Встал рано, шести еще не было. Кофейку глотнул с сигаретой… есть не хотелось. Потом долго машину не мог завести… минут пятнадцать. Все же поехал. Оттепель и гололед под снегом, больше сорока не вытянешь, т.ч. целый час до Спартаковской тянул…
«НИИ Рога и копыта» внутри квартала, в здании бывшей школы, четырехэтажной. По фасаду еще сохранились профили классиков…
В 8.00 на лифте поднялся на последний этаж дома панельного, напротив «конторы». Через балкон вышел на лестницу и еще на один марш поднялся. На месте. НИИ как на ладошке. Четвертый этаж, слева третье окно… кондиционер, встроенный в окно… метров… сто – сто десять.
Не спеша, «инструмент» собрал, протер оптику… К девяти народ потянулся на работу – кто пешочком от метро, кто «на колесах», во дворе паркуются. Вот, кажется, его «Шкода-Октавия» песочного цвета. Рассвело совсем.
Окошко небольшое, всего с одним стеклом грязным. В уголке салфеткой протер изнутри, чуть получше стало, хотя и мутновато. Салфетку в карман, на колени опустился, «рогульки» телескопические пристроил… чтобы не на весу… и стал ждать.

Карпов Константин Сергеевич. Г.р. 1950. Москвич. Женат. Сын в армии, на Урале. Образование высшее. МГУ, «Геология». Начальник отдела «Геофизика». Квартира в Марьино, машина «Шкода – Октавия» 98 года. Дача недостроенная под Орехово-Зуево. Тоже не густо. Жена – администратор Москонцерта.

В кабинете уборщица шваброй машет, мусор из корзинки вытряхивает… Ага, с кем-то поздоровалась… Нет, это не он – секретарша. Вошла, бумаги на стол положила, к окну подошла, землю в горшке с цветком пальчиком, поливать не стала. Постояла, зевнула, лямку бюстгальтера через кофточку темно-зеленую с блестками поправила и вдруг, вышла, чуть не бегом.
Вошел. Солидный, с брюшком и второй подбородок намечается. Пальто длинное в шкаф неторопливо повесил. Прошел за стол. Сел и сразу за телефон – ему, наверно, позвонили. Минут пять говорил… мне его профиль ни к чему…
Еще полчаса писал что-то. Секретаршу вызвал. Присела на стульчик, блокнотик открыла…
Встал из-за стола, наконец, по кабинету заходил, диктует. К окну подошел… выдох короткий… поймал брови сросшиеся на переносице и спокойно… плавно, как на качелях, когда с верхней точки начинается движение вниз…
Даже смотреть не стал, как он там… Так же спокойно разобрал, развинтил оружие, уложил в «кейс»… гильзу на окошко поставил, еще горячую, и на лифте через пять минут спустился.
Слева от НИИ, оградой бетонной огороженное, обошел и, не спеша, через весь квартал по дворам прошел. В «Минутку» зашел, пару бутербродов и бутылку пива…
Посмотрел на свою машину у подъезда пятиэтажной «хрущевки» и в подъезд зашел. Ключ достал и вошел в квартиру на первом этаж. Дениса со Славкой еще вчера отправил на «Каширский стройдвор», по электрике и сантехнике. Сам переоделся в рабочий комбинезон, клей плиточный замешал… плитку разложил
Без четверти двенадцать опять «винт» собрал, на кухне форточку наполовину открыл… и занавесочку тюлевую, грязненькую задернул. В коридоре на стремянке расположился, проверил, хорошо ли виден вход в подъезд дома, что перпендикулярно к этому стоит…
Ну, вот они. Два «шкафа» на «Мерседесе» и шофер.

«Барин». Корноухов Вадим Николаевич. Г.р. 1970. Астрахань. Образование среднее. 89-95 сидел… за соучастие. С 97-го в Москве. Женат на москвичке, Свиридовой Ольге Ивановне. Глава фирмы по торговле оптом табачными изделиями… Авторитет. Связан с «Подольскими».

Сначала «шкаф» вышел… потом сам. Морда квадратная, но в шляпе и шрам слева от виска через всю щеку до подбородка. Вышел, куртка нараспашку, это при шляпе-то. Полной грудью воздуха свежего вдохнул и… Глаза закатил, и как был с открытым ртом, рухнул всем телом…
«Шкафы» оружие выхватили, озираются по верхам, да по машинам… Присел и к окну подлез снизу. Окно медленно закрыл. Сел на пол, разобрал «инструмент», в кейс положил, а кейс в мешок полиэтиленовый. А уж потом, в другой мешок, бумажный, и сверху строительный мусор… побольше. Отнес в прихожую и рядом с другими мешками мусорными поставил. Немного ацетона на пол пролил, чтобы запахов никаких, в другой комнате, на другую сторону дома, форточку открыл. Потом за плитку в ванной принялся… а тут и Денис со Славкой подкатили. Возбужденные, говорят, что ментов во дворе… грохнули кого-то…
Еще через пару часов двое с автоматами постучали… «Чьи машины под окном, кто такие и что делаете?..». «Да, вот, квартиру ремонтируем, вот телефон хозяина, вот наши документы… Ничего не видели, ничего не слышали. Платят нам не за то, чтобы в окна глазели»… и т.д. и т.д.
Уходя уже, задержался. До третьего этажа взлетел и, в окно с отбытым в углу стеклом, между рам гильзу положил…
Вот так – за день с двумя сразу решил.

День к вечеру уже клонится. По камушкам Таголку перешел. В этой стороне еще не был ни разу, не забредал. Нашел огромный муравейник, наверное, больше моего роста… сел недалеко и засмотрелся, как муравьи живут себе… Только что-то мелькнуло за кустами… не зверь, точно. Зверя я чувствую метров за двести. Как? Не знаю как, но… чую и все… Человека в тайге еще дальше слышу, как бы тихо не шел…
Даже вздрогнул, и медленно за сосну спрятался. Даже дышать перестал. Уже подальше бурундучок испуганно свиснул. Потихоньку пошел в ту сторону… Тропка. Не звериная – пошире будет, но и не охотничья… часто ходили… По тропке шел минут десять. Поляна впереди. Сошел с тропки в сторону, прошел влево метров двадцать и под куст присел – слушаю… Кто-то есть на полянке…
Минут через пять тихонько, за толстыми деревьями таясь, ближе подошел и стал всматриваться. Не вижу ничего – трава уже высокая. Только вдруг слышу, «бум… бум, бум… бум». Звук-то знакомый. Тая так в бубен свой бьет иногда… когда о чем-то думает, сидя неподвижно. И не видит и не слышит ничего в это время…
Хотел уже было позвать, а потом подумал, «чего это она здесь делает?» Решил подождать, посмотреть… Долго стоял, и только… «бум… бум, бум… бум». Долго так. Может, задремал даже. Только вдруг замолк бубен…
Вижу вдруг, из травы стала подниматься… в кору сосновую пальцами вцепился… сидя… поднимается. И без одежды – совсем голая… и вроде вокруг нее свет такой… и прямо в воздухе сидит, ноги поджав и на коленках руки…
Испугался до жути, побежал назад, да не в ту сторону. Потом часа два блуждал, пока к речке не вышел… темно уже было. Ничего никому не сказал. Только стал потихоньку наблюдать за ней. И точно, через день-два часа на три тихо уходила на ту сторону…
И еще два раза видел, как она поднималась, висела в воздухе…

— Всем привет. Павел Петрович, к полководцу. Учти, не с той ноги встал…
— Сейчас в коридоре столкнулись, думал, разжует и проглотит…
Виктор грохнулся на свой стул и достал свежий журнал «FHM». Шур покосился на него, «интересно, откуда деньги на такие дорогие журналы?»… и продолжил писать отчет. Потом, не спеша, перечитал, встал, поправил галстук, кашлянул для порядка и пошел «на ковер».
— Ну что, майор, сделал он вас, как хотел… А я уже доложиться успел… поспешил… меня тоже во все дырки… Давай, что там у тебя?..
Полковник Казаринов Юрий Иванович. До пенсии еще полгода… дослуживает. Длинный жилистый и худущий. Мундир на нем, как на вешалке болтается. Читает долго, некоторые места перечитывает и удивленно брови кустистые поднимает…
— Какие будут предложения?
— Ищем, товарищ полковник.
— Ищем… сколько еще у вас дел?
— Четыре.
— Передай Семину, а сам только этим…«Робин Гудом» занимайтесь… ищите, а главное, кто заказчик…
— Похоже, он самостоятельно работает.
— Мотивы?..
— Не знаю. Но узнаем.
— Узнавайте быстрей, пока он еще чего не натворил. Три месяца уже копаетесь. Сколько у него еще… «заказов»?
— Два, но какие-то…
— Так и ищите вокруг, черт возьми… «Сыскари», понимаешь… не успокоится он…
— Юрий Иванович, тут такое дело… похоже, кто-то из наших «сливает»…
— Что так, вдруг?.. хотя… не знаешь, что делать? Действуй. Свободен.
Лобова отправил в лабораторию, а сам разложил досье всех «убиенных» и двоих, пока еще живых. Начнем от печки. Черт, не идет из головы… как упустили. А может, и не было его на квартире?.. Да нет. Не мог же он с этой девицей тут же исчезнуть, как пришел… прошляпили… держали только первый подъезд, а он из последнего… а там выход не просматривается. С замком красиво, на одной спичке дверь держалась… Отверстия пулевые – снайпер классный. Ах, Владимир Борисович, головоломочку вы нам подсунули… и с этими досье, похоже тоже… На что ему было нужно их дома держать?.. Между глаз «светит»… «третий глаз»… у йогов что-то такое про это. Надо почитать, что это такое –«третий глаз». Может, что-нибудь этакое… «Ствол» необычный, у нас в картотеке таких нет. Нет, этот киллер не «профи», те «стволы» оставляют, а этот одним и гильзы оставляет с «пальчиками». Зачем?
Саня с Виктором одновременно вваливаются. Горшков прямо с порога, на ходу снимая куртку, докладывает.
— Петрович, пусто у меня. Фотографии привез, но на них нет Кононова. И не было такого. Перетряхнул все документы за десять лет… Ничего.
— Фотографию давай. Догадался всех поименно написать, кто есть ху… на фотографиях?
— Оплошал. Но поправимо. Сейчас с Аленкой поговорю по интернету… полные данные будут
— Аленка… Сань, я зауважал тебя. Один раз съездил и уже — «Аленка» – это Виктор «проснулся»… сейчас хохмить начнет, смущать мужика…
— Витя, что принес?
— Вот заключение. Много любопытного. Было у меня сомнение, что не за тем пошли, случайно. Почитай, особенно… что у него в салоне и багажнике…
— И еще, вчера еще заметил, а теперь сравнил – и наши, «конторские» досье на стол выкладывает. Рядом, с уже разложенными, — Как тебе это нравится?
— Да это я еще вчера увидал… забирай. В течение часа проанализируй и сделай выводы. Все это не так просто, как кажется… Потом к Бибик Юрию Васильевичу. Соображаешь?..
— Думаешь…
— Не исключено.
Фотографию рассматриваю. В форме, да в фуражках все… пять лет прошло. Надо будет того омоновца пригласить. Вместе словесный портрет составить. Да, еще соседка … участкового тоже. Ладно, посмотрим, что наши славные эксперты нашли…

В букваре картинки разные. Дома из чего-то помногу этажей, — как они не разваливаются. Пароходы-то я уже видел – бегал на Енисей. Подумаешь, часа три в одну сторону… и обратно столько же. Батя пока меня не берет на моторку…
К Коле подошел, спрашиваю, тыча пальцем в картинки, «что это?»… Долго мне объяснял. Потом говорит, — «давай, я тебя учить буду читать». «Давай»,- говорю. За три дня все буквы выучил, а через неделю уже читать начал… Правда, букварь какой-то не интересный… и много непонятного, как когда в радио разговаривают, не поймешь о чем… Когда музыка играет – интереснее. Радио редко включают. Только когда движок заводят и тогда лампочки зажигаются, очень светло бывает, и радио говорит.
Тая как-то вечером подходит,
— Не ходи за мной, пожалуйста.
— ?..
— Вырастешь, тогда… а пока забудь. А чтобы тебе, учиться, легче, было… и еще, много чего знал… сядь вот сюда… руки вот так положи, ладошками вверх и глаза закрой… посиди спокойно.
В сарае это было. Сел на лавку, спиной к стене прислонился и глаза закрыл. Тая недолго в бубен постукала совсем легонько, а потом… будто теплым воздухом меня всего… заснул, наверное. Что-то видел во сне… будто по спине муравьишки ползают… и еще… что-то такое…
Глаза открыл, а никого уже в сарае и нет. Пошутила, наверное, Тая, а может… не знаю. Только после этого я все равно стал за ней ходить. Нет, не в тайгу – по двору, как какой цыпленок за курицей. И сам не знаю, почему

Завтра меня повезут в школу. Не хочу. Кто теперь будет «шишковать» помогать? Кто силки на рябчиков будет ставить… я один все их «тропиночки» в кустиках знаю? Кто будет воду носить в кадушку?
Пошел по речке вверх, на свое любимое место… Ручеек сверху падает между скал, прямо в Таголку, и в этом месте скала нависает, и такое местечко удобное под ним. Можно просто сидеть… смотреть, как рыба ходит вокруг журчащего водопадика. Так весь день и просидел. Не хочу никуда уезжать. Мне и здесь здорово.
Только утром, все равно в лодку мешок с одеждой положили… батя целую пачку денег в шубу зашил, показал где). Коля, молча руку пожал и лоб щелбан легонько. Тая подошла, руками плотно уши прикрыла мне, шепнула чего-то… и все. Сели в лодку, я на нос. Мотор запустил батя, и поплыли. Никогда так далеко я не путешествовал.
В Терентьевке с батей простился, — «Давай, учись, сынок. Может, так и надо». Прижал к бороде, смолой сосновой пахнущей… посадил на катер. А на катере еще ребята и девчонки, помладше и постарше… И еще с утра до обеда плыли до райцентра Карабаново

— Петрович, не прошло и года… — Приложение к фотографиям с указанием ФИО, ну и прочего… Сашок стоит задумчивый, «отлетел» куда-то, может к этой, как-то бишь, — Аленке?.. Аленке… надо будет еще раз его туда… «заслать»…
— Сань, что с тренерами? Что нового?
Да у них там… «перетряска» кадров. Кто сам ушел, кого – «ушли»… «Дырки» показываю… говорят, «классно» и плечами жмут. Про Кононова никто и ничего… Дали мне адресок пенсионера одного… тренером «стендовиков» был. Ждановский…
— Николай Сергеевич?
— Он. Знаете?
— Как же, как же, в свое время, в училище еще… «руку ставил»… Так он давно уж на пенсии. Примерно… с девяностого…
— Алена рассказала, — и слегка порозовел ушами, — он на пенсии подрабатывал, индивидуально с каждым работал, с душой.
— Ну, как он это может, мне рассказывать не надо… давай адресок.
— Может, мне к нему… стопы направить?
— К старику я уж сам – есть о чем поболтать, кроме дела… Ты мне ищи по всем своим «банкам»… Кононова Владимира Борисовича. Раз документ есть, значит и человек должен быть… и еще. Поезжай потом на эту квартиру. Аппаратуру, какую надо возьми. Понимаешь, что-то там проводов всяких многовато… так что это по твоей части. «Прозвони» все проводочки… в общем, покумекай. Алену свою попроси списки всех стрелков за десять лет. Не трудно? А то я еще кого-нибудь пошлю… ну хоть Виктора.
— Петрович, на вас нитки белые… не шей мне… Сам все успею.
— Вот и хорошо. Работай… Лобов, что у тебя? — Виктор черкает что-то, только головой кивнул, мол, скоро «выступлю»… Позвонил Николаю Сергеевичу. Супруга сказала, что на даче засел почти безвылазно, и сама-то она домой забежала ненадолго – внуки одолели, суета житейская. Подробно расспросил, как до дачи добраться. Трубку положил, записал себе на воскресенье в Перхушково съездить… опять шум будет дома… Переживем.
— Вот какое дело, Петрович. Варианта два. – Лобов сотворил из своего лица «Шерлока Холмса», — либо ты прав, либо – не прав… Во втором случае, хакер красиво поработал, картотеку вскрыл… Саня, это возможно?
— Делать нечего. Пентагон вскрывают…
— А в первом случае… те, что еще живые… для отвода глаз, «побегайте, мол, жирок порастрясите»…
— Уже интересно. Как дошел?
— Смотри. На его… «досьях» дополнительные записи всякие… подробности… когда писает и какает даже… на эту славную пятерку, пардон, четверку… на «третьего»… у нас позже появилось. А эти два… чистенькие.
— Понял. Пиши все это и… к Бибик. Не наше это дело. Пущай их думает.

Райцентр на левом берегу Енисея, на лысой сопке, продуваемой всеми ветрами. Сверху Енисей широкой лентой далеко виден и вверх и вниз. По осени все больше снизу идут сухогрузы, буксиры баржи тянут и толкают, – спешат до ледостава поскорее в доки убраться. Последние плоты подтягиваются и заводятся к берегу. Потом бревна будут вытаскивать из воды, грузить на платформы и по «железке» тепловоз потащит их аж до Лесосибирска…
Городишко небольшой, скорее – большое село. В центре две улицы кирпичных домов двух трехэтажных, райсовет на площади с неизменным памятником Ленину. Ленин здесь почему-то с рукой, просящей подаяние. Тут же: универмаг, клуб, столовая-ресторан, почта. Немного поодаль, школа трехэтажная с пристройкой, поликлиника-больница и… кажется, все. Улицы, как почти во всех таких городишках, Советская да Октябрьская, а всякие там Енисейские, Школьные и прочие даже улицами не назовешь – кривенькие, в лучшем случае, щебнем покрытые… домишки рубленные с непременными палисадниками и огородами на задворках. Ну и, конечно, своя котельная углем дымящая, подстанция и водокачка. Вот теперь все. Пытались парк разбить, огородили забором большой кусок поля, да только пока там только молоденькие ели, пихты, сосенки и чахлые березки – когда они еще вырастут.
Школа средняя. Старших классов по одному, да и то человек по 10-12. В пристройке на первом этаже спортзал, а на втором спальни для тех учеников, которые здесь живут во время учебы.
«Это что же получается? Как это у зайца может быть избушка, да еще лубяная, кто же ему ее построил… и почему он с лисой разговаривает, как человек? Так не бывает» – думаю я.
Валентина Николаевна книжку закрыла и спрашивает
— Дети, понравилась вам сказка? – тут же руки потянули все, даже не подумав немножко.
— Илюша, тебе сказка понравилась?
— Нет.
— Почему?
— Ну как… неправда все это… и так не бывает…
— Что?
— Ну, чтобы звери разговаривали… они тявкают, рычат, пищат… Лиса только тявкать может, вот так… «и-и-тяв». – Все засмеялись и тоже давай тявкать. Еле их Валентина Николаевна успокоила.
— Илюша, это же сказка. А в сказке все может быть… звери и птицы, и даже овощи могут разговаривать. А люди даже под водой могут жить или летать.
Чуть было не удержался, чуть не брякнул про Таю, вовремя нижнюю губу закусил и голову в парту упер.
Три первых дня только как тумане каком ходил, так все необычно, а потом… ничего, можно жить. И кровать мягкая, с простынками, и вода из крана, сколько хочешь, а через месяц и горячая вода будет, и этот… унитаз вместо кустиков. Неплохо даже. Кормят, три раза – учись только.
А в комнате, кроме меня еще Колька, Ванька и Сашка из моего класса. Ребята как ребята, не шкоды. В комнате стол один большой для занятий с настольной лампой. И свет электрический по всей школе – лампочек сто, наверное.

Телевизор. В коридоре стоит, почти все время деревянным ящиком закрытый. Но по вечерам иногда включают и все смотрят. Ну и ничего хорошего. Вот не хочу смотреть и не буду. В окно интереснее. В окно вон как далеко видно.
За окном мелкий снег косо бьет, другой берег реки темной полоской. По воде шуга идет, не сегодня — завтра встанет Енисей и до весны… Последний буксиришко снизу пыхтит, сразу две баржи впереди себя толкает. Спешит укрыться куда-нибудь в док, иначе, беда – ледокол вызывать, из ледяного плена вызволять… Маета одна.
Дядя Андрей в шинели милицейской заходит
— Илья, ты чего не со всеми?
— А ну, их…
— А я за тобой. Ко мне в гости пойдешь?..
— Посмотрим.
— Весь в отца. Одевайся… Э, брат, штаны-то теплые у тебя есть?
— У меня шуба есть и валенки новые.
— Надо бы тебе штанцы теплые… но погоди, послезавтра деньжата появятся.
— У меня есть деньги. – Шубу из шкафа достал и изнутри под рукавом ножичком перочинным…
— Вот. Это много или мало? Возьмите.
— Да брат, ты богач. Мне полгода надо работать, чтобы… Негоже так хранить. Пошли, что надо купим… а остальные у меня побудут… не волнуйся, не пропадут. А когда надо, то по первому требованию. Лады?
— Лады… А это как… «лады»?
— Ну, договорились, значит
— Лады.
В универмаге глаза разбежались. Побегал от отдела к отделу. Дядя Андрей теплый комбинезон купил мне и свитер… колючий. В кабинке тут же и надел все.
Наверное, долго так смотрел на катерок с мотором – совсем как настоящий тоже купил… и книжку про Незнайку. Потом к нему в гости пошли.
Дядя Андрей один живет, но у него в комнате чисто и уютно, только табаком воняет и книжек много. «Неужели он их все прочитал?». Заметил и сказал, «в академию готовлюсь». Такой большой и все учится и учится – беда. Глупый совсем, что ли… Пока обед готовил, магнитофон включил. Там дядька поет один… еще р-р-р-р… у него такое… про охоту на волков… аж мурашки по спине.
До самого темна разговаривали. Про города большие. Про милицию, которая должна хороших людей от плохих защищать. Может, в городе, где народу целая тыща, и надо. А в тайге плохих людей не бывает — их комары и мошка сразу выгоняют, а хороших не трогают…
И все равно, в окно интереснее смотреть, чем в этот телевизор… в нем много плохого показывают. И зачем.

Что-то снилось. До вчерашнего дня все сны помнил, как в книжке какой… на какой странице и какой абзац… Не помню. Что-то изменилось. Где? Во вне или внутри? Наверное, там и там. Все, что хотел, чего добивался, чем жил – исполнил… а дальше?.. Дальше-то что? Лежу и даже не могу пальцем пошевелить. Только «винчестер» работает. Какую теперь клавишу давить? Какую команду, какой файл открывать?.. Так. Спокойно. Четыре… теперь уж почти пять лет, была цель, идея, задача, дело… как хочешь назови. Закончилось?
Да. То, что будет дальше, пять лет назад не думал, ни к чему было? Нет. Так чего теперь дергаться?.. Тупик. С другой стороны зайдем. Пять лет назад, до того… до этого дня… чего хотел, какие мечты-идеи были?.. Домой ехал – чего хотел?.. Даже возвращаться мыслью нельзя – «крыша» сдернется… Некуда ехать, никто не ждет. Ладно, отлежусь месяц… ну, два. Как-нибудь выберусь и просто в поезд сяду. На вокзал приду, пальцем ткну в расписание и… куда поедет этот поезд. А там, глядишь, и придумается. Вот и хорошо. А теперь, отсыпайся за все пять лет. Сон нейдет из памяти… что было?…
Мобильник вдруг завопил «Глори, глори, Аллилуйя…». На кровати подпрыгнул от неожиданности. Телефон схватил и быстро под одеяло с головой,
— Да.
— Илья?
— Да… Наташа?.. Ты сказала, другого раза…
— Ты в порядке?
— Вроде. Как мой номер?…
— На определителе. У тебя все нормально?
— А что?
— Ты, случаем, не Абрамович? Вопросом на вопрос.
— Нет, Романович.
— Мне сон нехороший приснился… с тобой и еще какая-то… монголка или… ты можешь говорить или у тебя очередная… пассия?
— Я один. Давно уже…
— Уже забавно. Давай встретимся… сон расскажу.
— Не могу… не скоро… может, через месяц.
— Хочешь, вечером приеду?
— Нет. Адрес забудь. Нет меня…
— У тебя неприятности? Беда какая? Может помочь?.
— Наташа… нет, не нужно. Я сам позвоню, когда…
— Когда?
— Через неделю. Нет, в воскресенье, утром…
— Ну, лады.
— Как ты сказала?
— Это твое словечко – «лады».
— А на финал… могу сказать, «целую»?
— И я тебя… по телефону… Бай.
Телефон выключил, одеяло откинул. Фу, взопрел даже. Этого еще не хватало… флирта телефонного. Вспомнил. Глаза! У Наташи глаза, как у Таи… нет, у Таи все же узкие, а у… большие… как у Хакамады. Впечатляет.
Так. На чем я остановился?.. Отоспаться за все пять лет… но сначала… пожрать. Потом Андрею позвонить. Нет, еще рано, завтра, в 17.00. А пока… Нет, Наташа… это… еще не хватало… сон у нее. Ладно, не фантазируй. Сегодня пятница, а в воскресенье… да что ты будешь делать, вот привязалась. Забился в нору и еще чего-то… Вообще, только труп ничего не хочет…
И тут, навалилось, только подумал. Пять лет не впускал в себя… в броню из ненависти ушел… и вот, все. Думал, легко станет, можно жить заново начать… Так вот, нет же. Ну и что теперь, круши всё и всех подряд или себе такую же «дырочку»… Стоп. Только двое суток прошло… а уже по потолку гуляешь. Решай, что дальше. Может, надо было сдаться… в любой дыре можно жить… Где же это читал, — «важно не как жить, а для чего жить…». Или что-то в этом роде. Странно, куда что девалось? Помнил же все прочитанное, вплоть до выходных данных… Ушло, что ли? И сон этот… почему не помню?..
Давай-ка, соберись. Сто приседаний, не ленись. На два вниз, подъем на четыре… Погнал… А сон этот… 3… это… 4… это не сон… 5… это было уже… 6…

Сижу на носу лодки. Батя на корме, у мотора, работающего на малых оборотах. Куда спешить – течение само несет. Вчера еще за мной приплыл, в школу пришел. А мне еще целый месяц учиться. К директору Федору Михайловичу пошел, сказал «надо и все»…
— Поймите, Роман Ильич, мальчонка способный, память феноменальная, ему учиться надо. За зиму три класса окончил почти, сверстников нагнал. А от многих и вперед ушел, за четвертый класс учебники уже листает…
Я стою, в носу ковыряю и думаю, «чего я в третьем забыл, все учебники наизусть знаю…»
— Посмотрим… в общем, видно будет, а пока…
— Ну, хорошо, Роман Ильич, на этот раз отпускаю, а уж потом, как хотите, но только вместе со всеми
— Посмотрим… — вот и весь сказ.
Батя совсем неразговорчивый. Разве что, когда выпьет… да и то, больше в памяти копается…
Хорошо еще, что я у дяди Андрея денег немного взял, отъехал он по службе, на несколько дней, — работа у него такая. Я быстро в универмаг слетал и все учебники за четвертый и пятый класс купил. Продавщица удивленно на меня, «куда, мол, тебе…». А я ей, — «Надо… и все».
До вечера много проплыли. В темноте уже к правому берегу пристали, костерок наладили, пожевали, что в дорогу захватили. Спать легли – батя у костра, а я в лодке под шубой своей…
Утром проснулся – плывем уже. Хлебушка пожевал, водой прямо из-за борта ладошкой напился и… лады. К обеду к Терентьевке подплыли. Услыхал далеко, не то что-то в деревне творится. Шуму много, собаки взбесились… А батя только кряхтит, глаза щелочками делает и лыбится в бороду.
Прямо на берегу, кто еще сухой, а с кого вода ручьем… несколько мужиков дерутся, пьяные. Ругаются заковыристо, за грудки хватаются и кулаками друг другу в морду тычут, норовят в воду спихнуть. Ребятишки голопузые вокруг бегают и визжат, как поросята какие. Бабы и девки молодые хохочут и тоже… многие пьяные. Ни в каком телевизоре такого не увидишь. Батя мотор заглушил,
— Мужики, хватит бодаться. Терентий где?
Поостыли слегка, но друг дружку не отпускают. Один, самый мокрый, портки и рубаха к телу прилипли, аж срам весь выпирает, а девки глядя, хихикают,
— Здоров, Ильич. С приплытием. А дед твой, возле дома сидит, ждет, когда из стада старого быка приведут. Поспорил со своим младшим братом, Егором, что кулаком в лоб быка кончит… Щас, додеремся, пойдем тоже глядеть.
И подножку своему «сотоварищу» устроил – вместе с ним опять в воду, брызги во все стороны.
Я пьяных не люблю, и батя не любит, и его сильно пьяным никогда не видел.
Терентий-то чего удумал. Сам себе поминки вторую неделю справляет. Вся деревня – пыль прибить самогоном не могут… Шутка ли – девяносто девять лет исполнилось Терентию. Это стало быть мой прадед… или прапрадед. Ростом выше бати, наверное, на голову, и пошире раза в два – прямо Илья Муромец. Бородища седая почти до пояса. Говорят, только два раза в год, кладет он эту бороду на колоду и топором сам же ухитряется ее ополовинить. Топор у него такой. И по ремеслу, и по зверю он с этим топором. И топор этот может, старше его самого, вот какой дед.
Сидит на завалинке, ручищи свои огромные под себя подложил и на солнце жмурится… и не пьян… почти.
Подошли, поздоровались. Батя подзатыльник мне отвесил за то, что кепку забыл снять.
— Ну, вот и дождался. Иди сюды, Илья Романыч, дай гляну на тебя… Тощой больно, ну да это ничего… была бы костя, а мяско нажрётся. Вот и последнего правнука довелось увидеть. Или праправнука?.. Илья-то, дед твой, был Силантич, сын мово первенца, Силантия… стало… праправнук и… единственный, ежлив по старшему сыну род считать – вот так. Сколь годков-то тебе, Илья?
— Десять, деда. Скоро будет одиннадцать.
— Так пора, знать… Ну-к, Роман, неси… сам знашь чего. – Дернул батя головой, но перечить не стал, пошел. И выносит… саблю кривую, в ножнах, изукрашенных нитью витой серебряной и камешками разными.
— Вот, Илья. От меня дар. Мне от мово деда достался, Егором величали, ему тоже от деда… а тому бают, сам Ермак Тимофеевич, слышь, хранить велел. Кучума хана сабля, в бою взята на Иртыше, под Тоболом. Храни и помни. Теперь ты есть защитник и хранитель земли сибирской от ворогов. Говорю тебе, как мне дед мой говаривал… Когда время придет, своему внуку передашь… А мне помирать пора пришла, зажился что-то.
Вокруг уже, наверное, полдеревни собрались, кто еще ходить мог… Батя мне шепнул на ухо и я перед дедом на колени стал и тогда только саблю принял. А батя мне в затылок, «ну…». Справился с волнением и вдруг как заору,
— Не посрамлю… земли Русской! – думал, засмеются кругом. Нет, смотрю, кивают одобрительно, а бабы кончиками платков носы вытирают…
Ушел Терентий в тайгу помирать, как ни уговаривали. «Не хочу, чтобы видели мой смертный час… не хочу в земле лежать. Хочу косточками по тайге. Так будет».
Может, через год собака его из тайги прибежала…

68… Мышцы ног немеют. Совсем в последнее время разленился, ходить мало стал, больше на машине… 69… Раньше-то по тайге километров тридцать за день махал… 70… К чему бы этот сон?..

…Сижу на носу лодки, ноги босые через борт свесил, то пальцами, то пятками воды касаюсь. Холодно, но приятно. На середину реки вышли. Солнце майское затылок греет, на небе ни облачка. Может, еще полчасика и «Волчья челюсть» будет… скалы такие, на нашем берегу. А за дальним «клыком», самым высоким, и чуть даже над рекой нависшем, и Таголка откроется. От Енисея кажется, просто заводь, какая, а на самом деле -–речка наша потаенная – Таголочка. Вон он этот «клык» — Каргынхан… Гранит красноватый, снизу бледно-зелеными, а по верху серыми жилами…
Что это?.. От вершины скалы вдруг, лучи света – один, тонкий, ослепительно голубой, вверх прямо и два таких же ярких, но зеленоватых, вдоль реки… Появились и пропалили, также, вдруг… Стоит кто-то…
— Бать, глянь…
— Чего?..
— Видал?… на Каргынхане… стоит.
— Ишь, углядел… должно, Таисия…
— Ну да… там же… залезть никак…
— Сынка… человек все могёт… ежлив охота есть.
— А може, показалось?
— Може и поблазнилось.
Потом… или сразу, не помню… только поплыло перед глазами, и голова моя сама собой на нос лодки легла… и руки за борт свесились… и шепет… четкий и ясный. «Ты – это он… ты – это он… хранитель… хранитель… ты – это он…»
Батя мотор завел и лодка стала подвигаться к берегу.
Домой уже, темнеть начало, приплыли. Коля встретил и, первый вопрос ему, — «Тая где?». « Второй день в тайге. Верно, завтра к полудню будет…».

… 87… все, не могу больше – сдох. На всякий случай, проверил, есть ли кто в соседней квартире, и в душ пошел.

Саблю над кроватью своей повесил и каждый раз перед сном пальцами по камешкам самоцветным…

Гриневич Алексей Михайлович. Г.р. 1946 Новосибирск. В Москве с 1986 г. Женат. Детей нет. Сидел за «фарцовку» три года. Менеджер фирмы «Русский лес». Авто «Ауди – 100» синий «металлик» Коттедж в Дедовске… квартира на Нагорной…

Мотался за ним долго. Никакого точного режима, постоянно по Москве ездит, не сидит на месте…
Дом – башня панельная, двенадцатиэтажная. Он на десятом. Напротив, чуть наискосок – кирпичная пятиэтажка… чердак хороший.
Обычный трюк с замком на чердаке… замок висит, а люк на самом деле, открыт, никому в голову не придет толкнуть его. Домофон дважды «чинил».
В три часа ночи поднялся на чердак… самый сон у людей. С фонариком тихо прошел к слуховому окну. Хоть бы застеклили – одни только жалюзи деревянные. Пару реек аккуратно выломал. Высоковато… огляделся, нашел ящик пластмассовый… в самый раз. Покемарил на ящике этом часа три. Холодновато, сквозняк по чердаку гуляет. В семь часов приготовился… 60 метров, прикинул. «Клиент» приехал после двенадцати, спать долго будет… нет, свет в квартире зажгли в 8.15. В комнате окно зашторено, это плохо, на кухне занавеска только сверху окна. Вот, и на кухне свет. Женщина у плиты хлопочет, лет сорока, в халатике пестром. Стол у окна прямо. Появился сам… в майке и с полотенцем на плече. Полотенце на спинку стула и сам сел… плохо видно… только ухо и плечо. Подождем. После завтрака встал, с подоконника пачку сигарет взял, зажигалку поднес. Мелькнуло в голове – «последняя затяжка осужденного»… есть второй.
Винтовку разобрал, в сумку спортивную уложил и назад двинулся. Чуть только люк приоткрыл… прямо под люком дверь открывается… замер. Бабуля школьницу провожать пошла. Вот, чуть не засыпался. Через полминуты, ногу уже на лестницу поставил чердачную… в соседней квартире дверь ключами зашумела. Еле успел убраться. Мужик вышел. Еще секунд через пятнадцать вслед за ним быстро и тихо спустился, люк даже закрывать не стал, ни к чему было. Уже на первом этаже вспомнил, что гильзу не подобрал в темноте и подумал, «черт с ней, «визиткой» будет». Пока машину заводил, бабка уже обратно ковыляет – школа за углом, через дорогу…

Снег пошел… густой — хлопьями. Валит и валит. Вот тебе и весна.
Прислонился к стене возле окна, в щелочку гляжу и… обрывки каких-то мыслей… хаотичные, несвязные. Так, ни о чем… И только какой-то «метроном» в башке – «дальше-то что?… Сосед снизу врубил то ли магнитофон, то ли телевизор… «томб лье неже па се суар…». Тоже, наверное, он… или она, в окно, на снег смотрит… Глаза скосил на экран. Там этот «Цыган» с прибором по стенкам лазит, проводки щупает. Ну-ну, я там напихал столько… неделю проковыряешься, а до меня так и не достанешь… но камеры на всякий случай отключил. Звонить Андрею пора. А что ему сказать… втравил человека… Двери все плотно прикрыл, даже тряпку снизу в ванную подложил. Позвонил.
— Андрей Николаевич…
— Подожди… — наверно, отходит куда-то… — ты как?
— Лежу… стоя.
— Куда теперь? И, главное, как? Продумал?.. Сделал, как просил?
— Уже нашли… зачем вам это надо?..
— Рановато, конечно… ну, да ладно. Не должны были тебя так скоро…
— Сам не знаю. Еле-еле… успел. И до вас докопаются – зачем рисковать?
— Дальше что?
— Полежу немного и отъеду… может, в западном направлении…
— Смотри… тебя ничего не держит. Вариант три. Если еще чего нужно будет… ну ты знаешь…
— Дядя Андрей… спасибо тебе…
— Не кисни… все правильно, сынок. И не ковыряйся в себе… постарайся…черт, я тут не советчик. Постарайся пережить. Все еще впереди. Перед отъездом, может быть, встретимся… Лады?
— Лады. – И выключил телефон. Походил по комнате из угла в угол и опять к окну припал. Выбелило все, а снег все идет и идет. Серое и мрачное небо. Серо и мрачно… серо… и мрачно. Шестнадцать часов осталось… до чего?.. Серо и мрачно… А внизу другая мелодия… Жильбер Беко «Натали…» Этого еще не хватало… Ах, Натали, Натали…

Снег пошел. Густой, хлопьями. Валит и валит…
Наташа лежит на диване с высокой деревянной спинкой, резной, с полочками. Сколько этому дивану лет, да и всей мебели кабинетной? Письменному столу с разными тяжелыми предметами, глядя на которые, так хорошо писать, скажем, мемуары… и непременно гусиным пером… книжному стеллажу, до самого потолка забитому книгами старыми, креслам, обитым, правда, лет десять назад… — минимум лет шестьдесят, а картинам, что по длинной стене, и того больше.
Вот уже час как Наташа пытается понять, что же она читает… помнит только, что это ей нужно знать, а зачем… институтские заботы уже где-то совсем далеко позади призрачно маячат – да и было ли это?..
«Каков же человек Достоевского?
Это человек, потерявший целостность, человек в разладе, в несовпадении с действительностью и с самим собой. Такой взгляд возбуждает двойственной чувство – восторг, возвышающийся до высокого пафоса в ощущении «великости жизни» и нестерпимую боль, доходящую до ненависти к неблагообразному «лику мира сего». «Тайна человека», по мнению Достоевского, может быть разгадана прежде всего лишь тогда, когда будет понято главное и естественное человеческое стремление – к свободе.
Наше время ведало щигалевщину, в лицо знало нечаевых, гнало пророков из отечества, распинало и отрекалось. Но ему оказались дороги и надежды Достоевского, близок и понятен его «утопизм», идея очищающего страдания. Именно в этом столетии свободу почитают величайшей святыней, с верой в будущее человека живут и – выживают…».
Отложила книгу на полочку и задумалась, на снег падающий за окном, глядя… живут и выживают… Как выжить?.. Серо и мрачно, и снег идет… работы нет. Денег нет. Этот скот позвонил… извинялся – боится, что его жене настучу…
С таким трудом нашла работу, так вот же, на третий же день лапать стал, на стол заваливать… «Срочно надо документ подготовить. Я вас очень прошу остаться после работы… за отдельную плату, разумеется». Комсомолист-халявщик – убивать таких… Здоровый, отъевшийся гад постперестроечный… Интересно, что это я об него разбила?.. умылся кровью, матерился… еле вырвалась. Вот, а теперь «свобода»… от всего. Придется опять в «буку» идти, отцовы книги нести. «Брокгауз и Эфрон» на очереди… такую тяжесть переть. За квартиру два месяца не заплачено… квартплату опять подняли. Может, продать эту «четверку» и купить «однушку»… года три можно будет жить… в институт вернуться. И еще… этот… на мою душу… Илья… на мою душу. Да чего уж там – впустила… в душу. После сна вчерашнего…
С работы тогда пешком пошла. Только свернула с Можайки… останавливается, — «Садись, вдвоем веселее». – «Денег нет…» – « Так еще веселее будет»… Господи, зачем села?.. Только отъехали – поняла, что пьяный, в лоскут. Второй раз за день нарываться – это уже слишком.
В Матвеевское повернул, промолчала, и он молчит, лицо окаменело вдруг… «ничего себе, «веселее…» – подумала. Ну, с пьяным-то, полегче и… паренек, вроде, не из этих. К подъезду подкатил и встал. Мотор заглушил. Сидим и молчим. Думаю, « когти рвать пора»… А он, вдруг, — «Тая, я все сделал, прости меня»… и такой какой-то. Вышла из машины, кругом обошла и дверцу открыла. Говорю, — «вместе пойдем… какой этаж?». Посмотрел долгим… глаза карие, пронзительные… и трезвые. Стал вылезать из машины, а ноги не держат… намучалась, пока в квартире оказались. Достал полтинник, сует, не глядя – «держи, шеф, свободен…». Стал посреди комнаты, руками голову в тиски… застонал и, вдруг, с себя стал все срывать… будто к телу прилипшее. Совсем разделся и на кровать рухнул. «Допился. Замерзнет так до утра» — подумала. Покрывало и одеяло из-под него еле вытянула и укрыла… присела рядом… и такая вдруг нежность и жалость… мальчишка совсем… во сне очень красивый. Резинку из «хвостика» вытащила… ладанку, из кожи сшитую, поправила… в общем, поревела…
А вчера этот сон… из головы нейдет… Река, а над рекой – скала красная. На скале… надо будет фото бабки найти… очень на нее… монголка. И я, вдруг, с ней рядом… и только одно слово «хранитель»… и как бы про него… проснулась, и позвонила…
Это все, конечно, под впечатлением… но нейдет. В холодильнике пусто… Совсем недавно перебралась в кабинет. Не могла больше спать в своей комнате, на кровати широкой… а со стенки портрет Олежки в камуфляже на фоне «триколора»… Два года прошло, вроде спокойнее стала, а вот не смогла больше спать там… Надо вставать и топать в магазин. И опять будет серо и мрачно… и что-то надо делать… как-то «выживать». И знакомых много, а вот друзей… таких, чтобы без звонка встал и поехал… или позвонил только и тут же прибежали… Снег идет… и очень одиноко…

Снег пошел. Густой, хлопьями.
Шур сидит в кресле, третью бутылку «Старого мельника» уговаривает. Ребята на дискотеку ушли, жена к подруге… в общем, кайф сплошной. Телевизор «пощелкал»… передача о снайперах. Учебный центр. Подготовка, тренировки, экзамены. Практика – Чечня… Лиц не показывают. Нет, вот один согласился… обреченный… взгляд тяжелый. М-да, сломана психика. Это тебе «не кот чихнул» — человека убить… тут целая философия. Какая мотивация железная должна быть, чтобы крыша не поехала. Одно дело, на фронте, в бою… лицом к лицу. Он тебя или ты его – все понятно, хотя тоже не пряник. Или там с вертолета, лиц не видно – фигурки внизу, почти условные, как в компьютере. А вот так, лицо живое в оптическом прицеле — раз и нет жизни. Не знаю, миловал Бог… не приходилось. В воздух палил… по ногам там… а вот, не могу даже представить. А этот парнишка, на вид 22-24…мотивация, какая? Может, боевиков насмотрелся? Да нет, на одном и закончилось бы все как у Раскольникова. Положим, сто лет прошло, многое изменилось. «Хомо сапиенс» – с очень крепкой, и в то же время, хрупкой психикой… Черт возьми, я простая ищейка, должен заниматься… какого такого дьявола он приперся на место преступления. Тоже мне, Раскольников, блин. И ты тоже… Петрович… Порфирий. Нет, все равно я тебя возьму и… в отпуск. Сразу за три года. На Вилье уеду, с удочкой посижу… устал. И все-таки, на черта ему эти пять трупов? И куда вы залегли… «Родион Романович»?.. Нет, не могли вы далеко уйти — где-то рядом совсем — чую я, что рядом. А что нам по этому поводу классики говорят?.. «Шерше ля фам». Что же мы эту девицу не ищем?.. Как там… Мармеладову. Перечитать, что ли? А что, оторви задницу, все равно пиво кончилось – надо добавить. Еще пару бутылочек и романчик полистать. По крайней мере, лучше этих… Донцовых, Марининых и прочих… баб-с… Телефон зазвонил. Лобов в трубку орет, за два метра слышно.
— Петрович, я ствол нашел!
— Как? Где?
— Долго рассказывать. Пришлось полазить с сантехниками. Целые катакомбы из бомбоубежищ и подвалов. Потом с пожарными воду откачивал почти три часа. Если бы сейчас не нашли, через полгода илом бы затянуло – нашли бы только археологи через тысячу лет!
— Да не ори ты. Не глухой. Дальше что?
— Отдал на анализ. Петрович, я что думаю, похоже, что тут не одно это дело цепляем…
— Не гоношись… нам бы с этим разобраться.
— Да оружие-то очень необычное, штучное. Я думаю…
— Старая бабушка, ночью, на гуще кофейной гадала… учти, гекзаметр.
— Да, слышал я уже этот прикол, Петрович.
— Вот и хорошо. Работаем дальше. И… благодарю от лица… и так далее.
— Служу… и так далее. До понедельника.
— Давай, Витя, отдыхай…
— Пока, Петрович.
И снег вроде бы прекратил идти…

Ружье. Настоящее. Моё! Батя, наконец, подарил, как обещал. И пачку патронов. Положил рядом с собой, так и уснул крепко прижимая.
Утром, банку из-под сгущенки поставил на пенек. Отсчитал двадцать шагов. Зарядил. Оглянулся – батя сидит на крыльце, смотрит внимательно и пятерней бороду чешет. Как учили… прорезь, мушка, совмещаем… банка… середина банки… курок тугой… давлю сильнее. В плечо долбануло. Банка на месте… только с третьего выстрела сбил. Батя хмыкнул и в дом пошел. Плечо-то как болит. Попробовал лежа. Два из трех попал, но… больно очень. К вечеру плечо распухло, и появился здоровый синяк.
Батя и Коля делают вид, что не замечают. Тая молча подошла, какую-то вонючую дрянь приложила и тряпочкой завязала. Холодок по всему телу пошел и… все… ушла боль. Сказала, — «Отдохни один день… плотнее надо держать, а остальное потом будет».
Ночью снилась банка совершенно целая и кому-то говорил, -«но я же попал в нее, попал…».
Весь следующий день просидел с книжками на своем месте, у водопадика. Читаю учебники, а сам думаю. Сколько же это надо стрелять, чтобы научиться… белку в глаз бить? Думал, «трах – бах» и попал, а тут… Но ничего, за два месяца, если каждый день по двадцать выстрелов… 1200. Если из них 600 попасть, то это 50% — маловато. Надо 100%. Значит, все 1200 в цель. Так надо.
Целый месяц стрелял. Через месяц 15 попаданий из 20. И уже с шагов с сорока…
Батя с Колей в тайгу собираются дня на три. Батя выдает три пачки патронов, — «Вернусь, чтобы десять из десяти… и с пятидесяти шагов… или отберу мелкашку». Ничего себе…
Засветло ушли, проспал. Только проснулся от того, что Тая надо мной стоит и руками водит в воздухе, круги чертит какие-то. Увидела, что проснулся и говорит,
— Никогда не смотри прицел, смотри цель – место, куда попасть хочешь. И очень этого хоти… попасть.
— Я и так хочу.
— Нет. Желание должно впереди пули лететь. Понял?
— Не знаю… как это?.. пуля быстрая…
— А мысль еще быстрее… она уже там должна быть, раньше пули. Хотение, мысль вот отсюда… — и в лоб мне средним пальцем, над носом прямо… как спичкой горящей… чуть не вскрикнул. Потом… а потом ничего не было. Проснулся, солнце уже совсем высоко. И все. И вижу… ясно так вижу… не знаю как. Только ясно так… точку… и пуля туда летит. Даже не знаю сам, как… и, порой, сам не верю, только «факты – упрямая вещь».

Мрачное утро. Совсем не похоже на воскресный день. В такой день лучше всего подниматься по будильнику, автоматически проделывать обычный утренний ритуал и бежать на работу, толкаясь в метро на переходах, затискиваясь в переполненные вагоны, и совсем не обращать внимания на погоду… Но воскресный день должен быть по всем правилам, даже зимой – солнечный и теплый. Иначе, какой же это отдых.
Павел Петрович попробовал было вздремнуть еще немного, «впрок». Перевернулся на другой бок и уткнулся носом в плечо Оксаны – жены, от которой так хорошо пахло добрыми и счастливыми снами… но что-то не спалось. Мысли лениво кружились… «вот пацаны уже выросли – совсем и не заметил. Вчера с дискотеки навеселе приползли… только бы на «иглу не подсели»… поздно воспитывать, но приглядеть надо… девчонки звонят… скоро в армию… как-то будет? Некогда заняться с работой этой. С «Раскольниковым»… Господи, чуть не забыл, в Перхушково надо смотаться.
Потихоньку встал и прошлепал на кухню. Чайник залил водой, включил. Взял сигарету и пошел в ванную. Сел на край ванны, покурил, потом начал приводить себя в божеский вид… придумывая, как бы ловчее сочинить «легенду» для Оксаны…
Уже через два часа вышел из электрички в Перхушково. Достал листочек, посмотрел схему и пошел. Отойдя от станции уже метров двести, вернулся, зашел в «продмаг» и купил фляжку коньячку, лимончик и баночку шпротов, так на всякий случай.
Дача оказалась большим, в два с половиной этажа коттеджем белого кирпича за красивой кованной оградой, с участком соток на двадцать, большей частью занятой газоном… «красиво жить не запретишь», подумалось. Нашел кнопку звонка, нажал и про себя отметил, что должно непременно при такой «усадьбе» видеонаблюдение… пошарил глазами… вот и «глазок»…
Калитка сама собой щелкнула и открылась, приглашая войти, чем Шур и воспользовался. На высоком крыльце загремел замок. В майке и стареньких, отвисших на коленях, трениках, вышел Николай Сергеевич… прищурился,
— Узнаю, узнаю…. Э-э-э… Паша Шнур.
— Шур, Николай Сергеевич. Здравствуйте.
— Ну, здравствуй, здравствуй… Проходи быстрее… пока не лето.
Да, сдал старик… сколько же ему? Верно, под восемьдесят… нам бы еще до этого дожить.
— Калоши свои скидывай – в тапки влезай… тут как в музее, а я при нем сторожем… Ну, гляди, гляди… не часто в такие хоромы попадаешь?
— Не приходилось.
— Это сын мой младший отгрохал. Он у меня рядом с этим… ну… «рыжим», околачивается. Сразу после Бауманского как пошел в гору… Нам такое и в страшном сне не снилось… с капиталистами жить. Ничего, привыкаем.
— Николай Сергеевич, я ведь к вам по делу.
— А ко мне теперь только по делу и приходят… Ты все также – в «убойном»?.. Не думал, куда-нибудь в частные сыщики или охранники… хорошо платят.
— Да поздновато мне голову-то менять, стыдновато.
— Ты смотри, какой… ну да, ты и раньше… помню еще. Давай-ка, мы сначала чайку организуем…
— Николай Сергеевич, а может…
— Ну, если совсем по капельке… а то у меня мотор… уже того…
— Ну, так мы его и слегка поправим.
Кухня большая, по последнему слову техники и прочего… дизайна. Посидели, коньячку по рюмочке «оприходовали»… за встречу. Поговорили, повспоминали… И только потом уж, фотографии Шур достал, разложил на столе…
— Ох, уж эти мне… киллеры. Слово-то, какое нашли. По нашему-то, оно лучше – бандит и убийца – объемно и точно. А то – «киллер»… как «маклер» или еще того хуже – «дистрибьютор». Совсем язык засорили. Я уж старуху свою спонсором зову — на папиросы у нее выуживаю деньжата. И смех и грех… Занятные картинки… Случаем, не сам рисовал? Как копии какие…
— Николай Сергеевич, мог такое сотворить кто-нибудь из этих ребят?
— Ну-ка, ну-ка… это же… год… 96. Правильно?
— Вы тогда тренером…
— Какое там. Консультантом приглашали… А так. Индивидуально занимался, с кем сам хотел… Вот этих двух готовил к олимпиаде… неплохо выступили. А этот… вот смотри, исподлобья смотрит… сибиряк.
— А Кононова здесь нет, на этой фотографии?
— Кононов… не помню такого… А этот… мог быть чемпионом мира… точно говорю. Но… одно большое «но». Дар от Бога… или не знаю… на тренировках такое выделывал, в цирке ему бы только работать. Да ты подожди, я тебе кое-что смогу показать. Я ведь на старости стал мемуарами баловаться. Ну и архивчик свой сюда перетащил. Пойдем ко мне комнату. Потом, коньяк допьем, не посматривай – никуда не денется.
В комнатке маленькой, но удивительно уютной, может быть из-за большого окна, заваленной всякими книгами, бумагами… Долго перебирал папки и, наконец, достал одну.
— Тут у меня собраны мишеньки — собирал интересные образчики. Ага, вот и он… смотри художника.
И действительно было на что смотреть… Рисунки всякие, выполненные выстрелами из спортивного оружия… звезды, лица, корабли, иероглифы…
— Вот такой стрелок мог бы, пожалуй, исполнить твоих «клиентов»… Стрелок да, или робот какой-нибудь хитроумный, а вот – человек, это вряд ли…
— Да не тяните… кто такой?
— Соломин. Илья. Был такой срочник – пацан из Сибири. Только вот, убивать он не был обучен… какие-то завихрения в башке у него были… с восточным уклоном. В снайперы его заманивали… ну и комитетчики крутились… только напрасно. У него одна отговорка была, — «посмотрим…». И дальше этого «посмотрим» не шло. И спортсмен из него, прямо скажу, никакой. На тренировках развлекался в свое удовольствие, а как до соревнований… что-то там у него срабатывало в башке… одним словом, выше второго места не поднимался… или не хотел, не знаю. Вот такие дела. Пойдем обратно. Вареньем собственного производства угощу…
Снова прошли на кухню. Посидели, чайку «погоняли…
— Понимаешь, Паша, какая штука… Что движет человеком?.. По большей части – честолюбие. Вот ты, например, считаешь для себя — всенепременнейше поймать преступника. Это честолюбие. Честь твоя человеческая просит этого, так воспитали. Или я, на старости лет мемуарами маюсь… а кому они нужны, кто их читать будет? И тут – честолюбие. А этот Илья… не знаю, самородок какой-то из тайги… С его талантами… мог бы сейчас быть известнейшим человеком не только у нас, но и за «бугром»… А он просто… Молча делал все, что ни просили. И никакой для себя выгоды. В машинах разбирался, водил как гонщик «формулы», в электронике сильно соображал. Ну и пользовались все, кому не лень. Полное отсутствие честолюбия. И закрытый – сам себе на уме, чем жил, чего хотел, к чему стремился… Может, я старый дурак, ничего в жизни не понимаю, но не мог он пойти на такое. Вот тебе маленький эпизод… На тренировке осматривал как-то я спортивный пистолет, учти – незаряженный. За ствол взял и протянул ему рукояткой. Руку протянул, было взять, и отдернул вдруг. Дико посмотрел и говорит, — «положите на барьер, так не возьму». Сразу не понял, потом только – ствол в мою сторону смотрел… Что скажешь?
— Ничего не скажу, Николай Сергеевич… подумать надо, очень много интересного узнал. Только дальше-то, что с ним…
— А вот этого я как раз и не знаю. В то лето, приболел я слегка, из дома не вылезал, а в августе… да, числа двадцатого пришел, а его уже не было – кончилась его служба… куда потом, это по твоей части… Да, если интересно, кто-то у него был в Москве, не то родственник, не то просто земляк – пару раз приходил. Кто таков – не знаю, но вроде бы из наших, из служивых… Все. Давай закругляться. Через час мои нагрянут с внуками… такой тарарам пойдет…
— Спасибо, Николай Сергеевич. Очень помогли. Можно мне пару «рисуночков»…
— Чем могу, чем могу… а «рисуночки» с возвратом, пойдет?..
Полчаса болтался по платформе. Пока в электричке ехал, все думал, информацию переваривал, кое-что придумал… планчик дальнейшей работы в голове набросал.

Все утро бродит Наташа по комнатам, ждет. В двух комнатах отец еще больше года назад ремонт затеял. Так и стоят. Потолки покрашены, стены газетами оклеены, обои в рулонах лежат, и мебель вся пленкой прикрыта… Год назад улетел с мамой на симпозиум по паранормальным явлениям во Владивосток. Потом, в Иркутск заглянули к друзьям. Собирались с ними вместе куда-то южнее реки Подкаменной Тунгуски отправиться этим летом. А потом, эта авиакатастрофа… почти ничего и не нашли – сгорело все, хоронить нечего было. Год прошел, а все как-то не верится. Все кажется, вот сейчас позвонят с вокзала, и опять в доме будет, как дома… Не позвонят. И не звонит. Не звонит телефон. Все себе придумала. Ну, смазливый, ну, что-то есть во взгляде – пронизывающее насквозь и надежное что-то… Надо же, разглядела взгляд у пьяного. Ну и все равно. Не звонит…
Погода еще «мерзопакостная», вылезать никуда не охота. И не читается. Надо будет все-таки, курсовую дописать, может, до осени успею, пока «академка» не кончилась. Куда все конспекты закинула, ничего в доме не найдешь… Все, еще час подожду и, если не позвонит, возьму и сама поеду. Совсем голову потеряла, думай, что делаешь. Гордость у тебя еще какая-нибудь осталась? Какая гордость? Скоро взвоешь от одиночества… гордость… все. Иду в ванну. Трубку телефонную не забыть бы…

Как болит голова. И почему проснулся сидя в углу на полу? Такого еще не было. Вернее, началось еще тогда, в декабре, но чтобы так… И аптечку не предусмотрел. Тяжко-то как…

Паньков Игорь Данилович. Г.р. 1950. Москва. Образование среднее. Вор-рецидивист. Проживает у сожительницы. Потаповский пер, д… Без определенных занятий. Связан с казанскими криминальными структурами.
19 декабря. Дом начала века, теперь уж прошлого. Бывший «доходный дом», после революции перестроенный под «коммуналки». Подъезд, входные двери, широкие лестницы, местами лепнина на потолках остались прежними, но покрашено все в гнусный зелено-коричневый цвет…
Рисковал сильно – ничего толком о нем не знал, кроме адреса. Справа от лестницы небольшая каморка для метел и лопат дворника. Под замком. Пристроил оружие прямо под ступеньками, на стене этой каморки. Свет в подъезде тусклый, а под лестницей вообще темно. Сам в машине засел с утра. Снег, слякоть, зябко, но в машине терпимо. После обеда весь переулок заставили машинами, совсем затерли, как выезжать буду – не знаю. Все, собрался уходить, темно стало, фонари зажгли. Вышел из машины и пошел оружие забрать. И уже у подъезда… увидел – со стороны Покровки идет. Сильно пьяный – мотает его. Быстро в подъезд зашел. Навстречу парочка выпорхнула, грелись в подъезде. Под лестницу в темноту нырнул, приготовился… только бы никого больше не принесло… Появился, дверью грохнул. И лифт, вдруг, наверх поехал. Ждать не стал, вышел из укрытия. Он даже успел пистолет выхватить…
Оружие под пальто, через труп перешагнул и вышел. Пошел налево, в Сверчков переулок свернул и в ближайшей подворотне развинтил винтовку.
Машину только через три дня забрал…

Тогда, на второй день «набрался» – помогло. Только похмелье тяжелое было – пить совсем не умею. А сегодня уже четвертый или пятый день… какой день-то? Воскресенье. Что-то нужно было сделать? Именно в воскресенье… провалы в памяти, черт, записывать что ли… никогда не записывал. Ползи в ванную, хоть полотенце холодное на голову… Вот так. Вроде полегче. Как же я все-таки в углу заснул? Что происходит? Надо собраться, иначе «труба»… Позвонить. Да, позвонить… Наташе…
Не подходит к телефону или дома нет? А собственно, зачем я звоню? Кто я для нее? Никто. А она для меня?.. тоже. Может, последняя ниточка с миром связующая… Через час звоню – никого. Еще через час – та же картина… хоть вой. И «Раф» во дворе все стоит. Долго он еще будет стоять? Еще звоню… Еще.
ЗАНЯТО. Она пришла! Ну, хватит болтать! Положи трубку!
— Илья!
— Наташка, отвечай – где ты была? Я звоню целую вечность.
— Илья…
— Я спрашиваю тебя. Где ты была?
— Илья!
— Нет, скажи, где…
— Ты мне не даешь слова сказать! Не дави… и вообще, какого черта ты орешь на меня? По какому праву? Кто тебе дал право… я тебе кто?
— Не знаю. Я сейчас ничего не знаю… Где ты была?
— Я забыла вчера включить телефон. Отключила вчера, потому, что… это не важно. Отключила и забыла, и полдня ждала твоего звонка.
— Прости.
— Да, ладно, чего уж там. Как ты?
— Я?.. У меня все в порядке… а ты?
— Тоже. Как обычно…
— Что-то я хотел у тебя спросить… У тебя кто-нибудь есть?..
— Это важно?
— Нет.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Мне кажется… нет, я же тебя даже толком и не видел… может быть раньше… давно.
— Илья. У тебя такой голос…
— Какой?
— Тебе плохо? Ну, я же чувствую, что тебе… я…
— Наташа, мне необходимо побыть одному… надо, понимаешь…
— Я ничего не понимаю и… не хочу ничего понимать. Я только знаю, что знаю тебя очень давно и хочу тебя видеть, прямо сейчас! Ты где?
— Далеко… и не скоро смогу выбраться из этого… Но как только смогу… не исчезай. И не выключай телефон.
— Господи, я только и делаю, что жду…постоянно жду… бесконечно жду. Ну, появись!
— Как только смогу. Мне надо… пожалуйста, не плачь
— Откуда ты знаешь?..
— У меня с мобильника капает…
— Ты смеешься. Тебе смешно…
— С чего ты… Тата, прости, я не могу больше говорить. Я целую тебя. Я позвоню, Тата…
Еле успел отключить трубку, все поплыло перед глазами. Краешком сознания зацепил, — « Разве я это хотел сказать?.. и только не кричать…»…

Свободно падение. С огромной высоты. Внизу лентой Енисей… Тайга. Ангара и Подкаменная Тунгуска. И где-то между ними… как маленькое зеркальце, озеро блестит… и еще вокруг три светлых пятнышка круглых. Стремительно приближается. Удар о воду… какая боль! И снова, повтор, как в кино. И еще… и раз за разом… Полуголый. Привязанный за руки к «козлу» для пилки дров. Отец сечет вожжами за белку, убитую в июне. Как червяк от боли извиваюсь молча, с губами до крови закушенными, и с каждым ударом все ближе глаза Таины – черные совсем. И вдруг, красным… Ирина обнимает крепко, очень крепко, не пошевельнуться, не вдохнуть, кости трещат… не Ирина – медведь… Рывком из под него… срываюсь в ущелье, качусь, ударяюсь больно. Больно… больно… больно.

Тата… так меня только мама называла. Вот, думала, хоть по телефону час поболтаем… вот, дура. У него же мобильник… И сходу в слезы вогнал, этого еще не хватало. А ты хотела от него стихи лирические услыхать?.. Жив-здоров, и то уже хорошо. Не заводись, не заводись. Займись делом. Вот. Умница. Черновик «отдыхает» на кухонной полке… когда же я его последний раз открывала… Так, смотрим. Ва-а-у! В Ноябре. Старая ты дурочка, напридумывала себе, насочиняла… А он, может быть… и чего разорались?.. как супруги, уже надоевшие друг другу… Нет, не так. Запуталась совсем. Что еще остается?.. Ждать… давай будем ждать с толком… займемся курсовой, неплохое было начало, только уже не помню, у кого что «сдернула»… но ведь и свое что-то было…

«Ну, и чего там решать долго? Я же все контрольные написал, можно не проверять – правильно…». Сижу на длинной скамейке низенькой в коридоре школьном, а за дверью «Учительской» педсовет. Федор Михайлович тихо «рычит», а Алла Дмитриевна в конце каждого предложения чуть «подвизгивает». И только два словечка летают постоянно – «педагогика» и «акселерация»… Наконец, Валентина Николаевна выходит и говорит, — Фу!.. Отмучались. Заходи, теперь твоя очередь». Захожу в накуренную «учительскую». Смотрят все на меня, как на чайник новый… А Федор Михайлович по столу пальцами постучал, как конь по коням проскакал,
— Ну, Илья, мы тут порешали за тебя… теперь хотим тебя послушать. Считай, что пятый класс ты закончил. Дальше что? Чего ты сам-то хочешь?
— Домой хочу. Сейчас самая охота, а я здесь время теряю…
— Как это теряешь? Ты же учишься… И потом, кто тебя домой сейчас… до весны придется ждать.
— Да я сам дойду, подумаешь… Недели две и все, а может меньше…
— Ну, пока ты в интернате, мы за тебя несем ответственность. У меня другое предложение. До нового года походи к шестиклассникам. А на новогодние каникулы, так сказать, в числе лучших и выдающихся… в общем, в Красноярск на каникулы поедешь? В музеи пойдем, в цирк… на елку праздничную… в театре оперы и балета?
— А книжный магазин там есть?
— Не один.
— Посмотрим.
— Ну, вот и договорились.

Красноярск совсем не понравился. Домов странных много. И церковь есть. Сходил – посмотрел, грустно там стало… даром люди свечки жгут, добро пропадает. В цирке зверей стало жалко замученных. В тайге стали бы они через кольца тебе прыгать, голодом, наверно, заморили… запрыгаешь. В музее краеведческом очень понравилось, почти такую же саблю татарскую, совсем как у меня, видел, и еще про Тунгусский метеорит… наверное, здорово грохнуло. В театр не пошел, потому что накануне книжек интересных накупил — по машинам, по моторам, по радиоэлектронике. Целый день листал. Много совсем непонятного, но ничего – разберусь…и Коля поможет. Мы хотим с ним сделать свою электростанцию. Чтобы всегда светло было и магнитофон можно было бы крутить. В тир заходил… из «воздушки» с пяти метров… даже неинтересно и потом мишени… человечки… Даже в такие нельзя… Нехорошо это.

За три года шесть классов окончил, еще два года и закончатся мои мучения… поскорее бы. Самое время охоты, а ты торчи за партой. Не порядок. А с седьмого класса автодело будет, его физик, Федор Михайлович ведет. И в классе мотор разрезанный стоит… видно, как там чего внутри работает… а во дворе, под навесом «Уазик» старенький – военные подарили, будем учиться…

— Петрович, да ты слушаешь? Или еще «в полете»?
Утро дождливое. Не то дождь, не то снег… и настроение такое же. Одним словом – понедельник. Полночи крутился, вставал, курил в ванной. Все парнишка этот из головы не выходит… с его «художествами»…
Сашок тоже где-то «летает». У окна стоит и смотрит на мокрого голубя, сидящего на подоконнике. Даже компьютер сегодня еще не запускал…
— Извини, Вить, давай дальше…
— Оружие профессиональное. Штучное изделие, и у не в нашей стране изготовлено. И еще… Криминалисты оружейники вчера весь день страдали, и вот такие предварительные выводы. Киллерок у нас необычный. Еще двое на нем «повиснуть» могут.
— То есть?
— Помнишь, чуть больше года назад, кандидата Госдумы Коваленко и того… ну, из «Стройбанка»…
— Смирнова?
— Во, Смирнова. Так вот, похоже, из этого же «винта»… Завтра или послезавтра точно будем знать. Тогда Семин работал. Оружие не нашли… и никаких следов… одна только пуля. Вот я и попросил поднять этого «висяка»…
— Подождем. Саша, ты у нас энциклопедия ходячая с огромной «базой»… Вот какой вопрос. Что это? – достал из кейса «мишеньки», — Слабо, мужики, такое сотворить?
Над столом сгрудились, разглядывая рисунки…
— Классно. Петрович… а это не твое художество? Взял карандашик, да и наделал дырочек, чтобы нас приколоть.
— Витя, если я захочу… «приколоть», я тебе на первое апреля звездочку на погон могу добавить, а это, так сказать, «вещдок».
— Саня, ты пошарь в машине своей, что сие может означать? Вот этот… иероглиф?
— А это знак АУМ. Ну, вроде как обозначение того, из чего все началось?
— ???
— Ну, как вам объяснить? Вот в Библии есть… «В начале было слово»… так это, вроде того.
— А знаешь откуда?
— На заборах встречается…
— Век живи. Ну, что мужики, значит так. Работаем. Саня копает… Соломина Илью… дальше сам узнай. Вот он на фото. Кстати, что с запросом на Кононова?.
— Был такой. Из Кемеровской области. Так он погиб давно. Пять лет назад.
— Ясно. Ищи Соломина. Тоже сибиряк. Начинай от ЦСКА выгребать.
— Еще. Петрович. В квартиру спецов бы надо. Он там такого наворотил… Я целый день лазил… половины не разобрал. Случайно, признаюсь, одну видеокамеру нашел… «булавочную». На черта ему было нужно?..
— Ясно. Витя, а тебе… девицу надо найти… с которой он был тогда.
— Да, где же я тебе…
— Себе, Витя, себе… рядышком пошарь. Не может быть, чтобы уж совсем ничего. В Москве он еще, залег и лежит. А одному-то лежать как-то… понимаешь, несподручно. Все. Работаем. А я в философию йогов-шмогов попробую заглянуть, хочу понять чем он дышит, живет чем… может, чего и выйдет.

…Из речи Достоевского о Пушкине 8 июня 1880-го: «… Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем»
Тайно эта из тех, о которых сам же Достоевский и говорил:
«Самое простое принимается всегда лишь под конец, когда уже перепробовано все, что казалось мудрее или глупей». И еще: «В самом деле, люди сделали наконец то, что все, что налжет и перелжет себе ум человеческий, им уже гораздо понятнее истины, и это сплошь на свете. Истина лежит перед людьми по сту лет на столе, и ее они не берут, а гоняются за придуманным, именно потому, что ее-то и считают фантастическим и утопическим».
Так в чем же тайна?
Тайна – идеал всепримирения.
Всепримирение и с другими народами и внутри себя…
А дальше что?.. Что дальше… Трескуче. Старо… старо как мир…
Душновато. Надо балкон открыть. Наташа отрывается от своего «редактора», берет сигарету. Балконная дверь с прошлой зимы еще заклеена лейкопластырем. Отдирается с трудом, вместе с кусочками старой краски. Со скрипом наконец, открывается и в комнату врывается солнце, свежий воздух с улицы, с карканьем ворон, устраивающих из ветках гнездо прямо напротив балкона, шумом машин, звяканьем трамваев. Сквозь еще голые ветки деревьев в сквере виден старый кинотеатр — теперь в нем театр Армена Джигарханяна… ни разу не была…
И вообще, когда последний раз выбиралась в театр?.. Господи, последний раз была с Олежкой «На Юго-западе»… Собирались потом… нет, так нельзя. Опять «заведусь». Илья… два дня от него ничего. И мобильник отключен… «абонент временно недоступен»… а когда же?..
Оглянулась на кучку старых поролоновых лент на полу, на пыль, поднявшуюся в комнате от свежего воздуха, и теперь в лучах солнца так хорошо видную.… Все. Сейчас займемся уборкой, пропылесосим все, а вечером… вечером, если не позвонит, пойду, возле его дома пройдусь, хоть на окна посмотрю… вдруг… Сигарету загасила и щелчком с балкона в ворону… нет, далековато. Вот, гнездо вьют… Нет, детка, ты совсем ненормальная… чтобы в двадцать четыре года бегать за пацаном… с ума сойти можно.

Под утро наползли поганые, из тумана стелящегося по лесной опушке, с дымом костра догорающего перемешенного. Вечным сном заснул дозор выставленный в ночку хмельную. Теснят казачков атамана Черняка, к Иртышу прижимают. Сам Черняк саблей машет с уханьем, успевает по сторонам смотреть, командовать. Эх, силенок маловато, а татарва из тумана так и прет… сколько ж вас, нечисти?..
И все уже казаков круг, пятеро, гляди, всего осталось, да пораненные все. И в плече правом Черняка стрела татарская, мешает саблей сеять смертушку. Поскорее бы солнце встало, уж больно помирать не хочется, не увидев. Взвилась сабля татарская над атаманом…и вдруг, первый солнца луч блеснул на стали. Изловчился атаман, свою саблю в руку левую перехватил и махнул споднизу… с рукой вместе отлетела сабля. Завизжал как заяц, волчком завертелся татарин и упал как сноп разваленный надвое. От реки пушка ударила со струга – то помога от Ермака поспела. Отступили, побежали окаянные, сил уж нет погонять их…
Закачался Черняк, оглянулся на восход солнца красного и упал в траву росную, кровью щедро политую… холодна земля и тверда… Уморился…

Судорожно сделал вдох. Как пловец слишком долго пробывший под водой. Задышал часто, уткнувшись лбом во что-то холодное. Резко открыл глаза и медленно перевернулся на спину. Тело не слушается, окаменело, под боком что-то твердое. Рукой с трудом дотянулся — на мобильник лег. Постепенно начал «отогреваться». С кончиков пальцев тепло пошло подниматься и распространяться по телу…
Сколько же провалялся? Час- два?.. Ну, три, может быть – темно уже. Приподнялся и прислонился спиной к спинке задней кровати. Посидел немного, голод почувствовал. Потащился на кухню, на ходу разминая непослушные пальцы. Холодильник открыл и вытащил пакет молока. Открыл и, не отрываясь, выпил весь, до донышка. А секунд через пятнадцать… обратно все. Этого еще не хватало. В ванную пошел уже более уверенно. Под душ встал и долго стоял с закрытыми глазами. Плечо болит, отлежал верно. Уже вытираясь полотенцем, в зеркало взглянул… что это? На правом плече, под ключицей шрам треугольный, рваный, свежий совсем… Вспомнил вдруг, солнца луч на сабле татарской… и заныла рана. «Из дальних странствий возвратясь…» – не удивился даже. Бриться не стал… пусть себе растет бородёнка. Который все-таки час? Прошел в комнату, «ящик» включил… телетекст. Как среда?.. Это сколько же?.. Пятьдесят часов с хвостиком «отсутствовал». Вот тебе и расплата за все «хорошее». А как думал? Сполна по всем счетам заплатить надо… если придется, то и собой… и раньше это знал. Вот и получай. Вот и получай…
И теперь успел только под одеяло залезть. Навалился сон черной бездной. И уже ничего не…

— «Согласно индийской философии, условий проявления всей нашей вселенной два – имя и форма. В человеческом микрокосме не может быть ни одной волны умственной материи, не озаренной именем и формой. Если верно то, что вся природа построена по одному и тому же плану, то это условие имени и формы должно быть также и в плане устройства всего Космоса. «Когда мы вполне ознакомились с одной глыбой глины, то нам известна и вся глина», так и знание микрокосма должно вести за собой знание макрокосма. Форма есть наружная кора, внутренняя сущность или ядро которой есть имя или идея. В микрокосме тело есть тело, а мысль – имя, и звуковые символы всегда связаны с этим именем у всех существ, имеющих способность речи.
Другими словами, в индивидуальном человеке мысленные волны, поднимающиеся в ограниченном махат (умственная материя), должны проявляться сначала как слова или мысли, а потом в более конкретных: речи и действии.
Во вселенной также Брахма, или Хиранья – дархва (космический махат, или мировой ум), прежде проявляется как имя и затем как форма, или внешняя природа. Вся проявленная чувственная природа есть форма, за которой стоит вечный, невыразимый сихота или проявитель, как Логос или Слово. Этот вечный сихота, основной вечный материал всех идей или имен есть сила…» ну, и т д. В общем, это как раз и есть АУМ… красиво и… не-по-нят-но.
Шур оторвался от тетрадки и торжествующе взглянул на подчиненных. Сообщение его восторга не вызвало. И тогда, пропустив, с сожалением несколько мелко исписанных страничек, поднял вверх указательный палец, продолжил:
— «Чакра лба. Следующей чакрой духовного тела является третий глаз. Она располагается в центре лба и обозначена синим цветом. Третий глаз отвечает за психическое зрение, телепатию и ясновидение. Это также «понижающий трансформатор», соединяющий кристаллическую решетку разума индивида, кристаллическую решетку земного разума (коллективное планетарное сознание) и кристаллическую решетку Вселенского Разума (галактическое, или универсальное сознание)». Я так понимаю, мужики. Если наш Илюша выбивал им «третий глаз», то это исключительно для того, чтобы они не смогли в космос улететь… Да вы что сегодня такие… квелые? Я, можно сказать полдня в библиотеке просидел, литературу лопатил…
Лобов от своих листочков соизволил оторваться, наконец. Хмуро глянул,
— Петрович, ты сказал бы Сане… Он этого добра столько бы за полчаса «скачал» из интернета, на полгода чтения хватило бы… только… как младший товарищ старшему… не засоряй мозги себе и людям… Не обижайся, я по хорошему.
— Сань, слышал? Это точно? — Горшков только головой кивнул. По его напряженному затылку, понятно стало, что что-то новенькое появилось. Скорее всего из Сибири. Подождем, пока сам не выдаст.
— А вы, старший лейтенант Лобов, доложите-ка лучше своему руководству, как девчонка вас «кинула». Конфиденциально, так сказать… из кабинета эта информация не выйдет.
— Петрович, не трави душу.
— Ладно, Витя, без обид… давай сначала, «трави помалу», а потом подумаем, как и что…
— Заканчивал уже опрос подъезда. Ну, присел с бабками во дворе покурить, посплетничать. А на детской площадке… сидит такая лапушка… и грустная-грустная такая. Не подумайте чего, захотелось подойти… А она встала и пошла. А тут соседка Соломина, сидела рядом, шепчет мне, — «вроде бы она…». Я сразу не понял. «Кто она?» — спрашиваю. «Ну, та девица, что Володьку тогда притащила. Оченно похожа… только та вроде в шубке была…». Думаю, «вот, надо же… только в детективах такие совпадения бывают… не думал, не гадал…» Попрощался с женской компанией и пошел… Потаскала она меня по Москве… Представь, Петрович. Из Матвеевского пехом до «Арбатского» метро. В метро прокололся… ну, виноват, не выдержал. Хотел подойти, от своей двери отошел, пробираться к ней стал… а тут – «осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Проспект Вернадского»»… она, вдруг, вышла. Двери хлоп… и «ку-ку…».
— Да, Витя… бабы тебя погубят, это точно… Ладно, обрадую тебя. Иди, тащи шоколад Светлане Николаевне, часть телефона с зеркала разобрала… Район метро «Университет», между прочим, все же не зря таскался. Хоть в лицо запомнил?
— Обижаешь, начальник. Я уже нарисовал ее. Только не подумай, что с газеты Хакамаду срисовывал, похожа, но… и совсем не похожа. А вечерком с Саней посижу… полный портрет сделаем… а что там с телефоном?..
— Три первый цифры и не то последняя, не то предпоследняя циферка… остальное в таких осколках… да и эти-то цифирки из под сажи вытаскивали…
— Значит…. Около десяти тысяч номеров… из них одна – полторы служебных… Да, можно найти… кадры и время решают все.
— Ты мне вот еще что скажи… «кадр». Ты только один подъезд опросил?
— Да там… на одной площадке живут, друг друга не знают…
Саня, наконец, оторвался от компьютера, на стуле откинулся и потянулся так, что захрустел под ним стул, вроде тоже… от удовольствия.
— Хочу я вам, «господа», доложить некоторые сведения… почти «фантастиш»… Не все же только Петровичу изотерикой баловаться… Потом все распечатаю. А пока… «слухай сюды», как говорит, Петрович. Родился Соломин Илья Романович в 1976 году, 18 мая. В тайге прямо. Приписан, к деревне Терентьевке, Карабановского района, Красноярского края. Жил с отцом на отшибе, по нашему, на хуторе, в сорока километрах от деревни. Дальше самое интересное. Учиться начал в десять лет в школе-интернат в Карабаново. Так вот. Закончил десять классов за… пять лет. С золотой медалью!.. На аттестат сдавал в Красноярской спецшколе с физико-математическим уклоном. В пятнадцать лет, вне конкурса принят в Красноярский Политехнический. С третьего курса факультета «Радиоэлектроники» добровольно… повторяю для слабослышащих, добровольно ушел в ряды Российской армии. Еще характеристика любопытная из школы… прямо поэма. Подписана бывшим директором школы, ныне пенсионером Сорока Ф.М. Характеристика из института … просто никакая… отписка. Из военкомата, о полном послужном списке, пока не поступало сведений – ждем-с. И от участкового, в чьем ведении Терентьевка, тоже скоро обещали порадовать, вот только этого самого участкового отыщут или сам захочет отыскаться.
— Саня. А самое главное-то. Что он и где был после армии и… в настоящее, так сказать…
— Так я и говорю. Участковый доложит… там какое-то темноватое дело проглядывается. Подождать доклада надо…

Очень жаркое лето. Тайга горит и просит дождей, а их все нет и нет. Дядя Андрей уехал в Москву учиться. Кобыла Манька сдохла от старости. Сижу на своем месте. Только теперь здесь наша маленькая ГЭС устроена. Турбина крутится от сверху падающей воды. Генератор, трансформатор, аккумулятор… ну и все прочее. Электричество есть. Вот, решаю теперь, как бы установить «тарелку» спутниковую… будет и телевизор. Батя на все эти новшества с большим неодобрением смотрит. Многое изменилось в тайге. Нет-нет, вертолеты пролетают, людей многовато стало бродить разных. Зверь уходит… Где-то к востоку, километров двести, прииск золотой новый появился.
Сижу и вспоминаю разговор странный и непонятный. Тая с Колей разговаривали утром, меня-то не видели. На своем каком-то языке разговор, только изредка знакомые слова проскакивают. И из разговора выходит вроде, что Тая здесь из-за меня почему-то живет, а Коля нашел что-то такое в тайге, от чего беда может быть, и уходить надо. А Тая ему только на все это, — «нет да нет»… «не пришло время еще»… Какое время? Ну, маленький был – понятно. Но теперь-то я вырос, вот и восьмой класс закончил, а через год постараюсь и вообще закончить учебу и дома жить постоянно, наконец.
А еще вспоминаю Иру Терентьеву. Она в седьмом классе, полгода вместе учились. Ну, не люблю я эти школьные дискотеки… шум один от них и кривляния. Если не очень холодно, гулять ухожу. И она тоже гуляет в это время… в общем, стали гулять, ходить вместе и разговаривать… и все. А вот только, когда весной прощались до осени, что-то грустно совсем стало. И теперь, когда вспоминаю – грустно. Ерунда какая-то… но вспоминаю каждый день. Влюбился что ли? А что? Она девочка очень даже красивая, и по-моему, очень добрая…

Сколько раз это все повторялось?.. Без определения времени, без оценки ситуации. Что-то ел, пил, потом долго сидел с совершенно пустой головой и… снова в сон погружался, без снов…
Окончательно проснулся оттого, что сосед снизу на полную громкость включил магнитофон с «тяжелым металлом». По ушам прошелся низами…
День. Солнце пробивается сквозь жалюзи и ложится полосками на кровать и на кресло. И первое, что на ум пришло… закончилось… или просто передышка.? Сколько можно производить «перезагрузку»… Вроде бы, что-то соображать начал, вот только тупая боль в затылке осталась… это мы как-нибудь поправим. Теперь надо сориентироваться в пространстве и времени. Это главное, остальное – потом. Пришлось сесть на кровати, включить телевизор. Ничего себе! В общей сложности десять дней! А собственно, изначально предполагал же, что что-то должно произойти такое… поэтому и квартирку эту приготовил. Надо срочно принимать какие-то меры, пока в мозгах еще какой-нибудь «вирус» не завелся…
Проверим, что делается на той квартире… И здесь новости – ни одна камера не работает. Нашли или… скорее всего, нашли. Ну и ладно, переживем.
«Тормоз» какой-то. Вялость и апатия… надо выкарабкиваться. Надо.

Наверное, ничего бы всего этого не было, если бы не тот случай, в ноябре, теперь уже позапрошлого года…
Снег шел с утра и приморозило, а к вечеру оттепель. На дороге черте что творится. Каша и каток одновременно. Решил уже, «все, на сегодня хватит «бомбежкой» заниматься». Да только у Павелецкого вокзала два курсанта «погранца» чуть не под колеса, — «выручай друг, через два часа самолет на Иркутск. Если бы не в Сибирь, ни за что не поехал. А тут земляки, как не помочь… ну и опять же, пограничники. Поехали, одним словом Уже к Домодедово подъезжать стали, туманом густым накрыло. Зря спешили, все равно погода нелетная. Ну да чего уж там – приехали.
Постоял. Подумал только, «неплохо бы кого в Москву прихватить…», подходит бугай бритый, — «Вали отсюда, пока колеса целы и морда не отрифтована… или плати как все». Хотел ему спокойно возразить, только он мне локотком в челюсть пояснил, в чем суть… Монтировка далеко лежала, да еще мент в десяти метрах стоит и нарочито в мою сторону не смотрит, дескать, на меня не рассчитывай, у меня тут свой «антирес». Оставил без последствий инцидент — светиться совсем ни к чему… начнут документы трясти, мало не станет.
Обратно поехал. Заносит здорово, не видно ничего, ощупью двигаюсь. При выезде уже вылетает навстречу, по моей полосе, даже не понял, что за тачка была. Как не влетел, сам не понял. По тормозам ударил и «завальсировал». Как с дороги не снесло и ни в кого не въехал – чудо. Только в последний момент багажником «затормозил» в кого-то. Вылезаю – «BMW». Багажником о багажник. И от удара его багажник медленно так открывается. Все, подумал, пропала квартира, продавать придется. А тот водитель не выходит… Подхожу, а он… «отъездился» – вместо лица… не для слабонервных, в общем.
Хотел было уже по мобильнику ГБДДешников вызвать… увидел в багажнике. Подумал, что все равно менты похозяйничают, и переложил к себе в багажник два дипломата и чемодан.
И не жалею ни о чем – к этому времени двоих уже нашел сам, без помощи Андрея, а такое оружие и столько денег, у меня все равно никогда бы не было никогда… В общем, Его Величество Случай, в этот раз меня здорово выручил. Хотя, и без него, все было так же, рано или поздно…

Характеристика (зачеркнуто)
Уважаемые, господа!
Вот, пришлось, на старости лет, к «господам» привыкать. Хотел характеристику на своего бывшего ученика написать как положено по «бумажным делам», да призадумался немного. Ученик необычный, да и не приходилось еще писать в ГУВД столицы нашей. А потому и рассудил по-стариковски, что надо чуть пошире изложить, тем паче, что времени свободного у пенсионера много. Не сочтите за назойливость и прочтите сие послание.
Вам, в вашем столичном далеко, многое может быть непонятным о нашей глухой таежной жизни, как и мне было, попавшему в далекую Сибирь из блокадного Ленинграда. Вот только к концу жизни начал что-то понимать.
Что там ни говори, а Сибирь много умов дала России, даже и перечислять не берусь. Что в науке, что в искусстве. И происходит это все потому, я думаю, что условия воспитания и развития личности у нас особенные, нередко очень суровые. Вот эта и суровость и дает такие результаты, что человек становится, как бы это получше сказать, с крепкой корневой основой. И потом, это ведь только так говорится, что человек постоянно живущий среди красоты природы, перестает замечать ее. Это и правда, и нет. Действительно, если в больших трудах да заботах добываются средства для жизни, трудно предположить, что в каждом восходе и закате, или в каком цветочке таежном невзрачном, красоту эту захочется увидеть, получить восторг души от причастности своей к этой природе, к ее красоте. Но если эта красота постоянно рядом с тобой, то хоть на пять секунд в день, восторгом не восторгом, а радостью или даже улыбкой внутренней, неосознанной, прикасаешься. А это и есть основа, откуда вырастает душа человеческая и спрашивает своего применения.
Много самородков таежных прошло через школу, в которой почти сорок лет учительствовал и директорствовал. Есть и академики и профессора, есть Народные артисты Советского Союза и России теперь. Да и просто очень много хороших порядочных людей, тихо и незаметно делающих свое дело, собственно на которых и держится государство.
Не один век прошел, как Сибирь Российской землей стала. Но много еще тайн неведомых и недоступных скрывает тайга. И порой такие загадки задает, что и всем миром мудрено их понять. И такие еще человеческие «самородки» попадаются, что наперед не можешь знать, что из сего выйти может после «обработки» – то ли «бриллиант» какой, то ли «резец», крепче любой стали. А может, просто рассыплется трухой. И так бывает.
Все же подошел я к своему ученику, который Вас интересует. Еще раз извините за пространность, но и без нее, совсем много непонятным осталось бы.
Есть такая деревня в тайге, на берегу Енисея. От нашего райцентра километров двести по воде будет. Терентьевка называется. Деревня как деревня. Поселение казацкое еще. Потом староверы намешались. Всего понемногу. Только корень остался казацкий – независимый и вольный. Живут хоть и не замкнуто, но на самоуправлении, государственную власть признают только как необходимость и то до тех пор, пока в жизнь сильно не вмешивается. И надо сказать, что молодежь оттуда в города не шибко-то бежит.
Вот оттуда и Илья Романович Соломин. И даже не совсем оттуда, еще дальше в тайге, на выселках. Трудно к ним добираться, вот потому и упустили, – в десять лет только в школу привезли, да и то благодаря, новому в то время, участковому Семенову Андрею Николаевичу. Не пример многим до него, ходил много по тайге, по «своим владениям», ничего не пропускал, всех знал. Тоже вот любопытный человек, да не о нем пока речь. Дальше немного фантастики. О возможностях человеческого мозга. Можно научить человека читать быстро очень и запоминать прочитанное, есть даже, говорят, специальные методики – «фотопамять», кажется, называется. А приходилось ли Вам встречать, чтобы человек, пролистав книгу, знал ее наизусть? Мне до тех пор не приходилось. Чтобы до запятой потом можно было бы воспроизвести, да еще и связать с прочитанным ранее. Это уже феномен. Может быть и известный науке, но малоизученный. Вот такой был и Ильюша в школе. А так, очень закрытый, замкнутый мальчик. Скучно ему было в школе, томился очень, как в тюрьме какой. К технике неравнодушен был. В четырнадцать лет сел за руль автомобиля и поехал сразу, без объяснений и тренировок. Прибор мог любой отремонтировать, даже телевизор. Только сам никогда не вызывался. Попросят – сделает и отойдет молча. Друзей-товарищей у него в школе не было. Да и какие друзья, когда в каждом классе больше чем полгода и не был. Из класса в класс переходил запросто и принимал это, как должное. Одним словом, ходячая энциклопедия, да и только. Пробовал, и не однажды до него пробиться, достучаться – смотрит, слушает внимательно, а дальше – стена глухая. С одним только Андреем Николаевичем как-то общий язык находил, он ему вроде второго отца.
И еще. Видно природа сильно качнула в одну сторону, а вот ( как бы это получше сказать), эмоционального отклика души на жизнь за всем этим его знанием не чувствовалось. Компьютер ходячий, в котором информации много, да только реагирует только на то, о чем спрашивают.
Вот написал, и самому себе не верится, может, выдумал все, двенадцать лет уж прошло.
Как-то надо было решать судьбу его. Может, и неправильно поступил (его все в тайгу, домой тянуло), повез в Красноярск. Упросил руководство принять у него выпускные экзамены за десятый класс, чтобы потом не говорили, что наша школа выдает желаемое за действительное. Поразил он всех. Медаль золотую выдали, да в институт приняли на полное государственное обеспечение. В 15 лет!
Только вот дальше потерялся из виду. Слышал, что в армии служил, женился. И все.
Год назад кто-то прислал в школу оборудование – целый компьютерный класс. И неясно по документам, кто прислал. Мне почему-то кажется, что это Илья прислал. Как получили, так и подумалось.
А семейство его снялось с места насиженного и верно дальше в тайгу ушло, может, и он с ними. В последнее годы как-то нехорошо стало жить и у нас. Не уютно. А может, это мне, старому брюзге, мнится. Только настоящая Сибирь стала глубже прятаться, таиться, беречь себя.
Хотел много про Илью написать, а сам чуть ли не в политику ударился. Одно хочу еще сказать, основное. Одной половинкой головы, отвечающей за знания, сложно прожить. Не знаю, понятно ли выражаюсь.
Не знаю, по какому поводу ГУВД Москвы интересуется Ильей, только могу с уверенностью сказать, на плохое дело он не способен. Это мое мнение личное.
Если что надобно подробнее узнать – приезжайте, «господа-товарищи», потолкуем. А пока, до свидания.
С Уважением. Сорока Федор Михайлович.

Один в кабинете сидит Павел Петрович. И к полночи уже. И уборщица давно перестала шваброй шуршать в коридоре. И ничего не понятно… да и понимать ничего не хочется. Устал. Как когда-то, курсантом еще, по ночам вагоны разгружал, а потом домой полз опустошенный, не чувствуя ни рук, ни ног… Может задачка и простая, да вот «под ответ» никак не подгоняется.

Второй день мелкий обложной дождь. И куда понесло батю с Колей? Заговорщики… будто не догадываюсь, что жилу нашли золотую. Второе лето где-то пропадают, через две недели на день и появляются. Хозяйство запустили. На кой нам тут золото? Ну сдадут – свое получат, а дальше что? Чужаки тут же налетят – «Что, откуда?». И что с этими бумажками в тайге делать? Все ведь есть, чего еще надо? И знали, что зарядит дождь, и будет дней десять… нет, пошли. И не взяли с собой, — «на хозяйстве будешь»… И на кой, я в этот Красноярск поехал. Не хотел Федора Михайловича огорчать. Ходил там такой довольный, — «вот, мол, каких я вам учеников поставляю». Все надеялся что-нибудь для школы выклянчить. А ему все, — «И не просите, и не ходите. Зарплату вовремя вашему району, в других похуже» и т.д. и т.п… Что я забыл в этом «Политехе». А батя, — «учись, сынка, человеком будешь». Нужно мне все это…
А Тая где? С утра не видел… наверно, опять на своей поляне левитирует.
Дождь теплый, ситечком. Накрывает тайгу, прибивает мошку. Серому раздолье, бродит себе по лугу, пофыркивает. Ему хорошо, оводы не пристают и травка влажная, наверно, вкуснее. Капли с листьев да с хвои не слышно в мох падают, а с крыши капли редкие и звонкие в уже переполненную кадушку. Как вопросы какие… кап… кап… Ирина избегать стала, будто стесняется чего или ждет от меня… и смотрит как-то. Вопросы, вопросы… кап… кап… кап. И действительно, вдруг, один большой вопрос, почти осязаемый. Кто я? Кап… кап? И что-то поднимается в груди, и подступает к горлу. Кто я?
Только что сидел на завалинке, скрючившись и слушал тайгу, под дождем мокнущую, а уже посреди луга… и Серый удивленно вытянул морду в мою сторону. И сердце как-то колотится. Раньше замечал только когда бежал долго. Кто я? И серые тучи медленно цепляются за верхушки сосен. Кто Я?
А ноги уже несут куда-то. Через речку вброд, по траве свеже примятой. Бьет и пьянит плотный запах грибов, прелой прошлогодней листвой и еще чего-то горько-терпкого… Кто Я? Почему я не такой, как все? Почему я не умею смеяться, когда другим смешно и плакать, когда больно? Почему только в тайге мне хорошо? Почему я знаю все, что в книгах? Зачем мне это? Почему меня совсем не волнует то, о чем шепчутся мальчишки? И чем они занимаются на скрипящих по ночам кроватях? Почему я не понимаю, что такое любовь? Почему мне не снятся сны? Почему? Я что – биоробот? Терминатор? Но я же чувствую боль. И вот сучком распорол бедро и кровь розовым пятном на ноге… Почему?
Кто Я?
«Пожалуйста, не кричи. Что ты на всю тайгу раскричался? Подойди и сядь»
Когда я выбежал на поляну? Почему трава сухая? Тая на своем месте сидит нагая, спиной ко мне. Она что-то сказала? Или мне послышалось? Обхожу ее… трава вокруг примята веером, по земле стелется. Сажусь на коленки и, вдруг… успокаиваюсь.
— Ты кричишь, потому что весь мир забыл, что сегодня тебе исполнилось пятнадцать лет. И пришла пора вопросов и ответов…

Наташа

Что-то снилось. Вялое и тягучее, перетекающее бессмысленно одно из другого, без конца и начала. Звонок в дверь, молчавший уже несколько месяцев, сначала звякнул, будто проверяя наличие «голоса», а потом весело затренькал «ах, мой милый Августин…». Сон щелкнул невидимой кнопкой, будто переключили программу, и возникла пепельница на полу с полностью сгоревшей сигаретой. В уши с улицы марш, вдруг, праздничный, репродукторы проверяют, и
«… все прошло, все».
Одеяло само собой улетело в кресло и повисло на нем. Халатик догнал уже в коридоре, только поясок никак не мог найти концы и начала.
Глубоко вздохнула, не зажигая свет в прихожей, глянула в глазок. Нет. Не он. Да и откуда…
— Кто?
— Милиция, барышня. Милиция. – Прозвучало как-то даже задумчиво. Цепочку накинула и приоткрыла дверь. Тут же просунулась красненькая «корочка». Свет в прихожей зажгла, удостоверение открыла. Без очков еле разобрала. Сотрудник… и так далее… Лобов. Узнала сразу, вернее вспомнила. В зеркало глянула, на голове не пойми чего, ну и пусть. Халатик плотнее запахнула, наконец. Замки загремели.
— Проходите.
Пошла впереди на кухню. Виктор зашел, внимательно оглядел прихожую, стараясь делать это незаметно, потом присел, и заглянул в обувную полку. Не спеша, прошел по коридору мимо закрытых дверей комнат.
— Не обращайте внимания на беспорядок, присаживайтесь. Одну минуту… — уже на ходу, увидев, что потянулся за сигаретами, сказала,
— Хотите курить, пепельница на подоконнике.
Пошла в кабинет, нашла очки, успела щеткой пару раз пройтись по волосам. Екнуло внутри, «Господи, неужели что-нибудь с Ильей… только не это… пронеси и помилуй», и даже мелко перекрестилась. Вышла на кухню и остановилась в дверях, прислонившись к дверному косяку. Тоже закурила. И как можно спокойнее, спросила:
— Как к вам полагается обращаться? «Гражданин, товарищ или господин милиционер»? Чем обязана вашему появлению?
Особого беспорядка на кухне нет. Так только… несколько немытых тарелок в раковине, да на газовой плите, залитой «убежавшим» кофе турка… отметил про себя, кофейная чашка одна…
— Можете просто, Витя. Я не обижусь. Давно мечтал с вами познакомиться… да вы присядьте, а то мне как-то…
— Из-под стола вторую табуретку достала, что тоже не укрылось от внимания Лобова, села, локти на стол поставив,
— Я вас помню. Вы за мной… «прогуливались» недели три назад, верно? Еще подумала, какой стеснительный юноша, подойти боится. Так что отчасти мы знакомы.
— Тогда будем считать, что с реверансами мы закончили. Так. Молотова Наталья Михайловна…
— Камышина…
— Ну да. Камышина. Я в курсе… внутренние органы интересует…
— Я думаю, что «внутренние органы» интересуются только тем, чем их кормят…
— Наташа, давайте поболтаем. Надеюсь, мы одни в квартире?
— А вы что, боитесь одиноких женщин. Непохоже. И потом, пистолетик свой подальше уберите, кобура выглядывает, не люблю оружия. Ладно, спрашивайте…
Не спеша фотографию, достал, на стол положил перед ней. Молоденький совсем. Солдатик. Чуть исподлобья смотрит, стриженый под ноль. И опять, как тогда в квартире… щемящее до боли. А уже вроде успокаиваться стала. Месяц прошел… как можно равнодушнее спросить…
— И что? Что такое мог натворить этот мальчик?
— Ну, положим, не в том дело. Вы, каким образом к нему попали?
— А я из добровольного общества «Скорая помощь алканавтам»… Транспортировку производила почти бездыханного тела по указанному месту жительства… это что, противоправное действие? Для этого надо разрешение брать?
— Наташа, да не ерепенься ты…
— А мы уже на «ты»? Врываетесь с утра пораньше…
— Извините, Наталья Михайловна. Ищем мы усиленно этого… «мальчика». И получается, что вы его видели последней. Вот, за помощью к вам…
— Если вы не знаете, причем здесь я?
— Странный у нас разговор получается. Телефон свой ему оставили. К дому его приходили. Кстати, почему не зашли? Или без звонка не принято? Звонил он вам?
— Звонил… один раз. – «Ну, зачем я все это говорю, Господи. Скорее бы ушел.»
— Звонил. И…?
— Благодарил за помощь и все такое.
— Не предлагал встретиться?
— Нет… уезжать собирался куда-то. Да, точно, с вокзала звонил… совсем уезжал.
— Вот и ладно. Уехал, так уехал. Как говорится, «скатертью…» Если все же позвонит или объявится, огромная просьба, позвоните. Вот и визитка с телефончиками. Договорились?
— Я наверно, тоже скоро уеду…
— Как же вы уедете, когда сессия в университете?.. Да не смотрите так… работа наша такая – все знать. Не буду больше вас мучить, совсем побледнели. Курить поменьше надо. И на воздухе бывать. Смотрите «какие погоды стоят, однако, на дворе». Могу, при случае, компанию составить…
Еле выпроводила. Дверь закрыла и совсем без сил села в прихожей на тумбочку. «Что ж, ты натворил, Илюшенька? Ищут тебя. Чувствовала, что беда какая-то… а тут милиция ищет. И звонить мне, тоже, наверное, нельзя. Где же тебя найти, куда пропал? А вдруг, позвонит? Как быть, чем помочь?». Думала, все, уехал… даже уговаривала себя забыть, как минутное увлечение и… а теперь что-то подсказывает, что где-то рядом. Вот, опять плакать заставил, с ума сойти и не встать…

— Нет, ты мне скажи, Гриша. Вот если бы твой корабль терпел бедствие, и у тебя оставался только один шанс – катапультироваться и тем спасти свою жизнь, и… жизнь экипажа, конечно. Но при этом твой корабль, врезавшись в Землю, мог натворить много бед и, быть, может вызвать на планете необратимые процессы в геологии, экологии и т.д. – что бы ты сделал?
— Что-что… рванул бы к чертовой матери, не при дамах будет сказано, при подлете. Конечно, если бы не мог отвернуть от удара…
— Вот-вот!
— Миша, красиво излагаешь, но… при условии, что это был действительно космический аппарат, а это, как говориться, весьма и весьма… недоказуемо. И потом, это уже уфология, а не археология. А я в эту «посуду» летающую не верю… пока сам не увижу.
— Здрасте, я ваша тетя. Все, что имеет отношение к Земле, к ее истории, то бишь, к прошлому, настоящему и будущему… Нам с тобой завести бы знакомство с йогами – «трикала жна» — «знающий три времени». Но что-то они не жаждут с нами водочки попить. А если серьезно, то, с тех пор как мы Танюхой из чистой геологии подались в науку, многое стало интересовать из непознанного. Много, конечно, вокруг всего этого «пены», но что-то непременно должно быть. Вот смотри. Почти сто лет прошло, а загадок с этим Тунгусским метеоритом больше, чем разгадок и. А уж фантасты как только ни изощрялись со своими… фантазиями…
— Я, положим, решил смотреть шире. Посчитал траекторию… кометы, а получилось, что эта «комета» пыталась изменить траекторию задолго до приближения к Земле… десяти секунд не хватило, не вписалась в вираж… Так что искать надо. Гораздо больший сектор поиска должен быть. И не «следы» искать. Какие могут быть следы через сто лет, а… аномальные явления в этом секторе, понял? И мимо хорошо тебе известной геологической «сеточки». Мимо. Надо признаться, грешен, кое-что уже наскреб, не выходя из своего кабинета. Старик один рассказывал, не мне… Карпова Костю, помнишь? Вот ему, а он, стало быть, мне. Что-то вроде «зоны» есть… почти как в «Сталкере» Стругацких. Координаты имеются. Из космоса кадры этого места смазаны, но фиксируется наличие сильного электромагнитного поля. А это как раз по моей части. Так что, через год-два непременно постараюсь вспомнить «годы боевые», когда по тайге без вертолетов приходилось топать. Гриш, компанию не составишь? А? И Татьяну с собой возьмем. И Наталку. Ты посмотри. Нет, ты только посмотри, какая у меня дочь выросла. Вся в мать, замечаешь?.. Надо нам ей дикие места показать или нет? А нам получить журналиста, пусть пока малоопытного? А?
— Заманываешь? Ишь ты, хитрюга, какой… И всегда был… Знает ведь, что без меня в тайге пропадет ни за что, ни про что… Попробуем отпуск взять, хотя и у меня сейчас раскопки «архе-интересные» в Китае. Но подумаем…
Сидят третий час уже на кухне, хотя в квартире места… хоть небольшой международный симпозиум устраивай. Но на кухне уютнее. И хозяйке от плиты до стола, руку протянуть.
Гриша. Григорий Афанасьевич Горов. Коренастый, крутолобый и бородатый. С львиной темно-русой гривой, а глаза голубые, какие бывают у новорожденных только. Убежденный холостяк. Как только из своего Новосибирского Академгородка или очередной экспедиции в Москву попадает, так прямо с вокзала к Камышевым заваливается, с которыми дружен со студенческой скамьи. И тогда разговоры, разговоры, разговоры… когда с водочкой, а когда и без. Чаще с водочкой, с огурчиками маринованными и селедочкой «под шубой»… Когда дядя Гриша прилично «нагружается», шутя начинает «наезжать» на отца… мол, отбил у него Татьяну, то есть маму. А мама тогда гладит его по голове и ласково уговаривает, — «Гришенька, ты не представляешь, как тебе повезло. Я баба вредная, а из тебя подкаблучник, вроде Миши, не получился бы. А потом, посмотри на этого полнеющего мужика, разве тебе хотелось бы иметь такой животик? А это моя заслуга. Ты у нас бродяга, а нас после рождения Татки трудновато стало двигать». И так далее, и так далее, пока дядя Гриша не размякнет совсем и дружными усилиями не будет отправлен на «гостевой» диван в кабинете.
И так было лет десять подряд, а может и больше, только Наташа этого не помнит.
В 23-ем кабинете уже минут десять бушует «гроза». Раскаты начинаются едким, но совершенно бессмысленным ругательством на хорошем рычащем баритоне, но скоро срываются на фальцет и неожиданно обрываются на середине фразы. Проходящие сотрудники управления с любопытством прислушивались. Чтобы «Шарик» так выходил из себя, история этого заведения не помнит. Впрочем, если учесть, что до этого, Шур вылетел из кабинета полковника Казаринова красный и потный, то теперь, стало быть, выпускает «пар» на своих…
— Фу… Все. Все, Витя, все — либо ты до осени женишься, либо подавай рапорт… Мать вашу двадцать! Это же надо додуматься — поперся. Мог же в лобешник свой дурацкий дырку получить. Что? Пофлиртовать захотелось?.. Ну, нашел, молодец, крест тебе на пузо, но какого черта поперек батьки… Выпороть тебя мало. Ладно, все — выдохся. Давай думать, как нам быть дальше.
Лобов, получивший взбучку за несанкционированные действия, глазами поискал поддержки у Сани, но тот на потолке желтые от протечки пятна внимательно рассматривает, какую-то свою мировую проблему решает – сегодня на его аппарате интернета нет, сервер отключен… почти «катастрофа вселенская».
— Петрович. Ну, не могло его там быть… точно говорю. Прокололась бы. Нет там связи. Потом… почти два месяца прошло, его давно уж и в Москве-то нет. Что он, совсем дурной? Тут вот еще новости. «Накопал» я все-таки. «Великолепная пятерка» наша пересекалась в Красноярске в одна тысяча девятьсот… девяносто шестом.
— Так, мужики. Ну и?
— Долго объяснять, но надо бы вам, Павел Петрович, снова к начальству идтить… «на ковричек».
— Не тяни.
— По золотишку помните, было дело? Три года назад? Похоже, золотишком повязаны были наши покойнички и за этот «презренный металл» пострадали. Геолога, Карпова Константина Сергеевича убиенного нашего, раскопать и тряхануть нужно. Разрешение на обыск его недвижимости получить не дурно было бы… И еще. Карпов с девицей этой, вернее с семейством Камышевых знаком был, и не исключено… ничего не исключено. Надо с вдовушкой его поближе познакомиться.
— Хотя я зол на тебя, но пока пороть не буду… не так глуп, как выглядишь в профиль. Готовь документ… — и, вдруг, хлопнул себя пару раз по голове, — Черт, не мог этот Соломин так просто из Москвы уехать, сердце чувствует. Давай, давай, «бедный Йорик», думай.
Сел за свой стол, закурил, на подчиненных глянул, прищурился и, пряча в усы улыбку, молвил,
— А я все-таки, у «Полководца» еще неделю выпросил. Пусть еще ребятки посидят в Матвеевском… Саша, а тебя попрошу… посмотри за Наташей, этого кобеля она уже приметила. Вить, надеюсь, догадался пока кого-нибудь «приставить»?
— Обижаешь, начальник.
— И на том спасибо.
В кабинет робко постучались, и приоткрывшуюся немного дверь просунулась головка в мелких медных кудряшках.
— Лейтенанта Горшкова можно на пять минут?
— Это что еще за чудо. А ну, заходи. Здороваться научили? Как там?.. Хошь, хошь ска-ажу, как тебя зовут? А зовут, вас, милая барышня, Алена. Угадал?
Протиснулось миниатюрное создание в джинсовом костюмчике. Смущенно ресничками длинными захлопала,
— Здравствуйте, Павел Петрович. Извините…
— Кто ж, тебя пропустил в сие заведение?
— На проходной сказали, что вообще-то нельзя, но если к Горшкову… я, между прочим, тоже старший сержант…
— Это меняет дело. Тогда товарищ старший сержант приказываю сегодня очень хорошо выгулять лейтенанта Горшкова. Приказ ясен?
— Так точно, товарищ майор.
— Исполняйте… И… в общем, с праздником. С днем Победы!
— Ой! И вас тоже с праздником.
— Пойдем, Витек, пиво пить. Десятого двигаться начнем…

Полигон. Все, как полагается — пересеченная местность с холмиками, ямками, кустиками, овражками. А рядом траншея, окопчики, блиндаж с НП, новенькая маскировочная сетка. Позади высокая сторожевая вышка, чуть дальше следовая полоса, сигнальная колючка. И уж совсем далеко – стрельбище.
И над всем этим бездонное, голубое небо и солнце. Весна пришла, как всегда неожиданно. За неделю снег сошел, и как-то очень быстро полезла зеленая травка и первые листья. Правда черемуха еще не зацвела, а значит, еще будут заморозки, особенно по ночам. Но это уже ничего не меняет — весна.
Старший прапорщик Любченко. Белобрысый, с оттопыренными розовыми ушами, за что и прозванный «лопушком». Ходит вдоль шеренги и медленно с расстановкой, в такт своих шагов вещает,
— Значит так, погранцы. Последним нумером вашего учения-мучения перед неминуемой и неизбежной проверкой нашего, любимого Забайкальского округа, министром обороны и… еже с ним… грядёть следующее. Умение маскировки, стало быть, умение ховаться на открытой рельефе… Салажата, два шага вперед… ать, два. Остальные, навпра-во. На заставу, мелким бёгом… марш!..
Осталось пятеро.
— Годится. Слухай команду, сынки. Пока я ссу… а ссу я долго, пока я поднимаюсь на вышку – ховайтесь иде хотите, от сих до куды смогёте добечь. Первого, кого найду – по сусалу, но… прикладывать будет второй, а потом пойдет чистить свинарник. Третий и четвертый – по наряду… и это справедливо. Ну, а пятый… увольнительная. Поскольку, в увольнительную все равно идти некуда… может полдня плевать в потолок в казарме. Усе понятно? Зачали!..
Через двадцать минут четверо уже стоят у блиндажа, а «прапор», отчаянно матерясь, по третьему кругу в мощный бинокль прочесывает каждый сантиметр «рельефа». Потом замолкает и еще полчаса ищет молча.
Наконец, не выдерживает, спускается с вышки и уже шагами начинает мерить землю, отходя все дальше и дальше от блиндажа…
— Если этот, сукин сын, просто удрал, он у меня… на кухне сгною, дерьмо заставлю жрать, — говорит, подходя к переминающейся четверке и, вдруг, резко развернувшись в поле, что есть сил, орет, — Рядовой Соломин, ко мне.
Медленно встаю из-под обрывков старой, рваной маскировочной сетки, что совсем небольшой охапкой лежит тут же за бруствером траншеи. В двух шагах от лейтенанта.… И тут же получаю по морде.

Трам-та-тарам-та-та-та… Здра…тав…ав..ав!.. Здрав…ав…ав…ав…ав! Поздрав…ав..ав..ав!.. Ува…ува…ува!.. Тра-та-тарам-та-та-та…
Да праздник же сегодня. Парад на Красной площади и трансляция этого парада из раскрытых окон соседних квартир. И утро такое же праздничное. Как на заказ на небе ни облачка, и солнечный дрожащий блик на двери, зовущий и обещающий.
Наташа улыбнулась этому робкому «зайчику», укуталась в одеяло, повернулась к стене, решив еще немного подремать. Но сон не приходил. Вспомнила, как еще совсем маленькой, стояла с папкой на Красной площади с красным флажком в руке и вместе с солдатами кричала «Ура-а-а!». Потом прикинула, что денег хватит еще дней на десять, а потом опять с книгами тащиться… Вспомнила вчерашнего нагловатого милиционера… и сразу вспомнила сон… Илья очень нежно обнимает и… «что же я лежу? Идти надо… искать. А если позвонит, а меня дома нет? И какое сообщение оставить на автоответчике?.. Все равно, идти надо… потому что… ну и пусть. Ну, такая я вот. Сейчас встану и пойду. Куда, куда… куда ноги понесут».

Ребята с утра пораньше куда-то убежали «на пленэр». Павел Петрович, не спеша, позавтракал, обсудил с женой весьма щекотливую тему «экономического состояния домашнего хозяйства и пути выхода из предкризисной ситуации». Потом, посидели и посмотрели с удовольствием по телевизору старый фильм «Комсомольцы – добровольцы», повспоминали свою молодость… потом…
Потом позвонил в Управление и вызвал машину. Оксана только головой покачала, «забота наша простая, работа наша такая… а ты, моя женушка любезная, к четырем к родителям подтягивайся», и через четверть часа вышел из дома. А тут и Серега подкатил.
— С праздником, товарищ майор.
— И тебя, Сережа, тоже. Долго не задержу. Давай в Матвеевское.
— Не взяли еще этого киллера?
— Рано или поздно… все равно. Как говорит наша наука, «главное не наказание, а его неотвратимость».
— Да… сколько веревочке не виться… как говорится.
Уже в дороге услышали о терракте в Каспийске. Зубами поскрежетал, подумал с тревогой, «пацанам скоро в армию…». В Матвеевском, возле дома отпустил Сергея. «Потом к отцу на Рублевку автобусом доеду».
К подъезду подошел, огляделся. Стекла битые под окном, наконец, убрали. За субботник, наверно. Посмотрел в сторону «Рафа» и руку поднял. В ответ подфарниками два раза мигнули. Собрался уже в квартиру подняться, сигарету достал… зажигалки нет. Опять Серега заныкал – «шоферская» привычка. У соседнего подъезда мужик в грязной ветровке в моторе «десятки» копается. К нему подошел.
— Слышь, браток, огонек имеется?
— А сигареты есть? Неохота на последний этаж подниматься.
— Найдем. Что, застоялся «конек»?
— Откуда знаешь, что давно стоит?
— Служебный секрет. Майор Шур. ГУВД.
— А, это вы все Володьку ловите? Наблюдение устроили.
— Как догадался?
— А это, так сказать, мой личный секрет. Владимир Ильич Трошин. Извините, руки в масле. Живу здесь.
— А… этого Володьку, откуда знаете?
— Тезку-то? А вы в салон садитесь, кое что покажу. Сейчас включу. Вот. И башкой крутить не надо. Смотрю перед собой на экранчик и вижу, что у меня на «хвосте» делается. Весьма удобно. И дома. Кто только руку положит на машину, уже знаю и даже увидеть могу. Вот это мне Володька и установил.
— Интересно-то как. Где же вы раньше были?
— Двадцатого… после того самого… в командировку укатил в Хабаровск от фирмы, и вот только позавчера приехал. Вот, решил аппарат реанимировать. На дачу семейство везти.
— И давно вы, Владимира знаете?
— Да года три уже, может больше. У бабы Клавы комнату снимал. Говорила, что внук. Потом ходил за ней с полгода, когда совсем слегла перед смертью. Ну и похоронил по людски. Она ему квартиру отписала. Вот так.
— А чем жил?
— Ремонтами квартир промышлял, плитку клал.«Бомбил» помаленьку. Старикам да одиноким в доме плитку «за так» клал, и со своим материалом. Только все как-то молча. Больше слушает внимательно и этим располагает. Всякому человеку выговориться охота. А когда тебя слушать умеют… великое дело.
— Вы, Владимир Ильич, случаем, не психолог?
— Отчасти. Менеджер по продажам, близко лежит. Еще «челноком» начинал… Ну, что еще. Вон, видите, окна новые, «пакеты»? Два окна. Семейство жило в однокомнатной квартире шесть человек. Помог им обмен сделать. На трехкомнатную квартиру в Митино! Этого даже я не смог бы. Да потом новому хозяину и ремонт сделал по высшему разряду.
— А хозяин кто?
— Дай, вспомню… то ли Николай Андреевич, то ли Андрей Николаевич. Да я его и видел только раз. Купил квартиру, ремонт сделал и, вроде, в Штаты укатил на пару лет. Не знаю точно, врать не буду.
На панели зеленая лампочка замигала. Из «бардачка» трубку достал,
— Катюха, минут через двадцать поедем… Ну, где я тебе тележку найду?.. В Одинцово возьмем. Все. Отбой… Слышь, майор, еще сигареткой не угостишь? Вот спасибо. Сумку на колесиках сперли. На секунду на лестничной клетке оставил… ребятня хулиганит.
— Ладно, Владимир Ильич, спасибо за информацию.
— Майор… как тебя?
— Павел Петрович.
— Паша. Чего натворил Володька-то? Если не секрет? Хороший паренек, я в людях вроде бы… может, по глупости чего?
— В интересах следствия…
— Ну, понял. Павел Петрович, с праздником тебя, служба.
— Прощевай. И тебя тоже, с праздником!
Из машины вышел, постоял немного, подумал и решительно пошел к «Рафу». Впустили сразу.
— Здорово ребята. Давно сменились?
— В пять часов, товарищ майор. Все, как обычно.
— Журнал дайте.
Полистал за дня три последних… «ага… бомж с тележкой и коробкой… из второго подъезда. 8.05.23.50. Бомж… из второго. Он же в пятом…обитает».
— Ребята, с Горшковым соедините…. Саша, ты где?
— Петрович… ну я… это… на Речном.
— Понял. Молодец, так и держи. Вопрос. С Камышиной кто?
— Только что звонил Самойлов. Гуляет по Поклонной горе… смену ему послал.
— Хорошо. Ну, празднуй дальше. До связи. Если что, я у отца, на Рублевском шоссе… Так, ребятишки. Властью, данной мне министром внутренних дел, сворачивайтесь. Доложитесь в Управление и отдыхайте. С праздником. Спасибо за работу.
Вышел. Хотел, было еще раз к Трошину подойти… передумал и пошел медленно на автобусную остановку. «Стареешь, брат, стареешь… нюх потерял. Ах, Илья, Илья, сделал ты меня… м да-с…».

После обеда тучки набежали, дождем окатили парк Победы, еле успела под навес спрятаться. И похолодало. Оделась легко, сразу продрогла.
Ветеранов немного, все меньше с каждым годом… Больше просто гуляющих, тех, кто не уехал на дачи. Ругают террористов, что в Дагестане устроили, праздник испортили, сволочи. В кафе летнее зашла, банку большую джина с тоником выпила. Согрелась и голова кругом пошла. Ребята какие-то привязались, долго уговаривали, приглашали в кампанию. А я все жду чего-то. Как «хвостик» в толпе увижу, так и замираю…
Салют посмотрела, через парк прошла и на автобус села. Устала очень.
Стемнело уже. С этой стороны сквера очень редко домой ходила. Прямо на газоне контейнер для мусора – «кузовок» стоит. После субботника еще не вывезли. Коробки, ветки обрезанные, листва прошлогодняя, мусор всякий и уже запашок…
— Тата. – позвал громким шепотом. Вздрогнула от неожиданности и остановилась. Сердце заколотилось бешено, чуть сознание не потеряла.
— Спокойно, Тата. Подойди к скамейке, справа от тебя и сядь. Головой не крути, ничего не говори, слушай.
Села. Дрожащими руками сигарету достала. Огляделась медленно. У подъезда ребята стоят, пиво пьют – знакомые. На параллельной дорожке, там светлее, парень подошел и сел на скамейку.
— Тата, я часа через три зайду. Код, какой?
Стала лихорадочно соображать. Потом уже удивлялась, как это ловко все придумала.
— Илья, ты где?
— Рядом. В контейнере.
— Запоминай. Подъезд видишь? Шестой этаж. Три окна слева от подъезда. Смотри за третьим, что с балконом, окном. Так. Когда мигнет свет в третьем окне два раза… через… пятнадцать минут иди вокруг дома. Рядом с черной железной дверью магазина, еще дверь. Черный ход. Там темно. Шестой этаж, дверь налево. Все.
Встала и пошла к дому. «Господи, в шпионов играть приходится…» Быстро на лифте поднялась. Дома почему-то на цыпочках в темноте на балкон вышла. Ничего не видно. Про себя усмехнулась, и свет зажгла… На кухню прошла. В углу полка большая, пришлось разгружать, прежде чем удалось сдвинуть ее. За полкой дверь, паутиной затянутая. Мелькнуло, «как в каморке папы Карло за нарисованным очагом». «Золотой ключик» нашла в ящике стола.
Черным ходом уже больше пятнадцати лет не пользовались. Наверное, с тех пор, когда лифт меняли и мусоропровод, по-дурацки рядом с лифтовой камерой пристроили и теперь в подъезде дышать нечем.
«Фомича» прихватила, так отец гвоздодер называл. Дверь еле-еле открыла, «перекосило ее, что ли…», надела кроссовки и по узкой лестнице тихо в темноте в самый низ спустилась. На ощупь – дверь досками заколочена и через скобы еще ломик поперек… Пришлось сходить за фонариком. На нижнюю ступеньку лестницы положила его боком… и час, наверно, возилась, стараясь не шуметь. Доски оторвала и еще с ломом повозилась.
На кухню вернулась, и тут только сообразила… костюм летний, светлый так уделала, и сама по уши в пыли и саже. Быстро умылась, переоделась, схватила кошелек и… чуть не забыла… и опять почему-то на цыпочках в кабинет прошла и два раза выключателем…
Сама себе удивилась, как у нее все это ловко вышло, будто всю жизнь разведчицей была, и улыбнулась сама себе от удовольствия, выходя из квартиры. И за этот час с небольшим, об Илье даже не подумала ни разу… странно.
По аллее освещенной прошла, никого уже на скамейке не было, и пошла к метро. Все деньги, что были в кошельке, бахнула на продукты. Посмотрела, что с улицы ее не видно, и бутылку «Цинандали» купила. В два пакета все уложила и пошла домой. И все уговаривала себя, «не лети, ради Бога, не лети. Медленней… еще медленней». Целую вечность на лифте ехала и еще одну вечность с ключами возилась…

Свет на кухне включила. Прямо на полу, спиной к батарее сидит и спит: бородатый, грязный и худющий. В каком-то буро-черном пальто древнем. Тут же коробка большая, привязанная веревкой к коляске…
Без сил опустилась на табурет и минут пять просто смотрела. Вдруг, вздрогнул и глаза приоткрыл… так чуть и не бросилась на шею.
— Я посплю немного… двадцать минут. Лом обратно заложил, фомку и фонарик принес… я сейчас… двадцать…
«Господи, что же я сижу?» У плиты, стараясь не шуметь, захлопотала, потом в ванной белье грязное, часть в машинку закинула, остальное в узел и за машинку. Повернулась к двери и с взглядом встретилась таким… «что ж ты, Илья, со мной делаешь…»
— Так. Снимай все это… и мыться. Все, что надо, найдешь. Полотенце вот это, чистое.
И вышла. Пошла в комнату свою. Свет не зажигая, сняла со стены портрет, «Прости, Олежка, живая я пока…», и в верхний ящик аккуратно положила. Из этого же ящика бритву «Жиллет» достала. Потом, в самом низу комода, белье собрала, из шкафа халат махровый достала.
В ванную зашла. Стоит под душем неподвижно, руки бессильно плетьми висят, а на спине, от лопаток и до бедер почти три шрама длинных, розовых… Не смогла себя удержать, бросила все, обхватила сзади руками и щекой к этим шрамам.
Вздрогнул и «закаменел», как кусок железа какого… и, не поворачиваясь, глухо так,
— Тата… не надо… не могу я… так.
Поняла все разом. Губу закусила, с трудом расцепила руки и вышла тихонько. «Что же я, дура, делаю?.. конечно же, нельзя так вот…». На стол собрала. Из ванной, вдруг, услышала, будто лай какой-то глухой… «Господи, как же это страшно, когда мужики рыдают… и нельзя туда сейчас… и ничем… нельзя этого видеть». И третий час ночи. На листочке нацарапала: «по коридору третья дверь направо» — на стол положила. Пошла в комнату свою и рухнула без сил на кровать. Не раздеваясь и с мокрой головой.

«Какой божественный запах кофе! Хорошо-то как!..». Открываю глаза. Перед кроватью на тумбочке поднос с чашкой кофе и бутерброды с сыром. Такие, какие только и люблю, чтобы сыр был чуть расплавленный, совсем чуть-чуть…
Сидит в кресле напротив, голову чуть набок, и внимательно смотрит. «Ну, вот, еще этого не хватало. Покраснела как первоклашка, наверно, до самого затылка, даже в жар бросило, как когда-то, когда в седьмом классе в школьном коридоре десятиклассник Валерка поцеловал… по настоящему». Плед до самого горла натянула
— Спасибо тебе, Илья.
— За что?
— За плед. Это ведь ты…
— Долг платежом красен. Давай знакомиться. Честно, я тебя почти не помню, сильно тогда набрался… только по телефону. Соломин Илья Романович.
— Которого милиция ищет. А я теперь сообщница, да? Милиционер уже приходил, между прочим…
— А тебе, Тата… между прочим, вставать давно пора. Завтракать, одеваться и бежать в институт. Иначе до экзаменов не допустят…
— Ты что… тоже из милиции?
— Просто у тебя на рабочем столе прочитал. И курсовая у тебя неплохая. Только в одном месте… Бахтина неправильно процитировала. А впрочем, и так сойдет. Надеюсь, твои профессора тоже его не читали.
— Ты читал? А спал когда?
— Я в порядке. – И в первый раз улыбнулся ласково, залучился глазами. «На кой черт, мне этот институт?», мелькнуло в голове…
— Ладно. Отвернись, мне одеться надо.
— Ты лучше сначала кофейку…
— Нет. Извини, не привыкла я в постели… питаться.
— Ну и ладно. Я на кухню захвачу поднос, вместе и позавтракаем. Я ужасно голодный…
За пять минут привела себя в порядок и к столу вышла. Как вчера оставила, так все на столе и стоит
— Ну, это уже полное безобразие! Ты, почему вчера не ужинал?
— Не хотел… без тебя.
— Все. Садись и ешь. Чтобы все это съел, понятно? – «что же это я, раскомандовалась? Нет, «аллергии» не заметно… улыбается только, даже на зубах кисловато становится… только не краснеть, неизвестно, что подумает».
— Тата… можно я несколько дней у тебя…
— Да хоть всю оставшуюся жизнь… — вырвалось невольно, и даже как-то легче, свободнее себя почувствовала.
После завтрака быстро собралась и уже в передней,
— Илья, вот вторые ключи. Если захочешь выйти… и мало ли чего…
— Если было бы можно, я бы с тобой пошел, «поболел» бы за тебя. Только вот… Просьба. Разменяй пару «штук», купи, что хочешь, только…
— Я поняла, ты банк ограбил, верно? Я столько дохлых американских президентов только в кино видела. Да, за мной, наверно, «хвостик» ходит… Что-нибудь придумаю. Пока.
— И не звони сюда… Можно тебя поцеловать?
— … Нет… сейчас не надо.
— Тогда, «ни пуха»…
— К черту. Бай. – вышла, как на крыльях полетела. По дороге немного «в шпионов» поиграла… никого не заметила, чтобы следом… «Боже, как же давно я себя так легко не чувствовала».

После ухода Наташи Илья немного посидел в темной прихожей. Прислушался, и поймал себя на мысли, что вспоминает ее запах, запах тревожный и обещающий что-то совершенно для него недоступного, но от этого не менее волнующего. Потом, прошел в кабинет, не торопясь и почти не касаясь, провел рукой по корочкам книг на полке. Большей частью оказались знакомыми. С удивлением обнаружил, что где-то здесь, среди этого огромного количества написанных слов, есть упоминание о… Это его немного насторожило, но ненадолго.
Скоро новые ощущения стали пробиваться в сознание. Непривычные, никогда не вызывавшие даже любопытства. Выплыла фраза, очень коряво переведенная с санскрита… «Если женщина воспылает любовью к мужчине и придет к нему, мечтая отдаться, то он, даже не испытавший к ней прежде страсти, не должен отвергать ее. Иначе он навлечет на себя несчастье в этом мире, а после смерти подвергнется карам испорченной Кармы во многих будущих жизнях. Мужчину не осквернит связь с женщиной, добровольно ищущей его любви, даже если она замужем или легкого поведения…». «Ну, положим, ко мне-то никакого отношения… к нам…». И впервые, мысли его не были четкими, яркими, а толпились и толкались в противоречиях своих, прорывались наружу сплошными междометиями. «Так, пожалуй, и в самом деле убедишь себя, что где-то там уже зародилось нечто новое и просит своего имени…
Посмотрим. Подождем и посмотрим…». Пошел на кухню, вымыл посуду, убрал со стола. Открыл дверь в спальную, догадался, что Наташиных родителей. В шкафу, в прихожей нашел старенький спортивный костюм… и начал раскатывать рулоны обоев.

Утром прилетел вертолет с генералами, полковниками и прочими… еле выслушали доклад командира заставы, ружья охотничьи похватали и на охоту, вот тебе и вся проверка. Ночью постреляли с перепою, далеко было слышно, а утром приползли еле-еле. Командир решил хоть как-то, себя показать, повел на стрельбище полвзвода. Полковник Чайкин из штаба округа решил присутствовать, самый трезвый из всех проверяющих оказался. Постреляли из АКМов, потом полковник решил показать «класс» — попалил из своего «макарыча», действительно очень неплохо, кучно кладет. А командир заставы возьми и предложи ему пари, уж не знаю, на что они спорили. Только из строя вызывает меня,
— Рядовой Соломин по вашему приказанию…
— Из пистолета доводилось стрелять?
— Никак нет, товарищ подполковник.
— Сможешь?
Плечами пожал только. Отошли они, поговорили, по рукам ударили. Потом, обратно подходит, и хитро улыбаясь, говорит,
— Соломин, не подведи. Отпуск внеочередной на родину получишь, понял?
— Так точно, товарищ подполковник.
— Давай, сынок, не посрами заставу.
Полковник первый обойму выпустил, самолично мелкой трусцой сбегал, мишени поменял. Свои посчитал очки и так, с издевкой мне,
— Ну, и что, касатик, сдаваться сразу будем или как?
— Посмотрим – говорю. Секунд десять подумал и «выложил» ему букву
«Ч», не выходя из девятки, и очков столько же набрал, как у него.
Кончилось все тем, что стреляли потом еще часа три, потом генералы подтянулись, тоже рты поразявили… А через три месяца начали передавать меня из рук в руки, как «обезьянку» дрессированную. Еще через полгода в Москву попал к спортсменам и, наконец, отпуск домой получил.

Пять часов на землю из иллюминатора самолета смотрел. Очень непривычно, но знакомо так, будто летал уже когда-то… да еще и выше…
Из аэропорта Толмачево через час был в речном порту, а еще через два часа на «Ракете» уже летел вниз по Енисею. «Сколько же дома не был? Да без малого, два года и не был. Как-то там будет?».
— Здоровы будем, Илья Романыч. Насовсем, али на побывку?
Мужичек подошел, за шестьдесят будет, росточка небольшого с бороденкой нескладной, седоватой. В костюме-тройке черном и в рубашке в оранжевых «огурцах» с отложным воротником. Отец Ирины. Узнал его не сразу, а как вспомнил, то немного покраснел, наверное.
— Здравствуйте, Николай Афанасьевич. На побывку к отцу. Давно дома не был. А вы, каким ветром в Красноярске оказались?
Да я у старшого моего гостил, да внука понянькал. Помнишь Костю-то? Вот, в Красноярске теперь. На Сибтяжмаше устроился. А ты, смотрю, смолить начал?
— Балуюсь… Как там отец? Не слыхали?
— Да по весне заходил. Ничего, бегает еще, как молодой лось. Тебе-то много осталось еще «воевать»?
— До конца мая… Как Ирина?
— А я все жду, спросит, аль нет? Пойдем-ка, сядем. Свежо стало, коленки уже начинают по утрам… стареем понемногу
Пошли, в салон сели, Афанасьич столик откинул, из сумки припасы домашние, пирожки, яйца вареные, помидоры, лучёк и все такое… огляделся по сторонам и поллитровку достал.
— Давай за встречу первую стопочку, а потом за… Ну, будем здоровы.
Выпили, пирожком с капустой да зеленым луком закусили. По второй налили… «чего ж ты, дед, тянешь… или чего недоброго приготовил?».
Ирину уж три года не видел, а за три года-то чего не случится. Раньше, пока в институте учился, хоть письма какие-то странные писала, открытки к праздникам… и сам ей очень редко. Как-то вперед не думалось.
— Я тебя, Илья, ругать хочу.
— ???
— Девку долго собираешься мучить? Ты не смотри, что я старый, я еще и по шеям могу надавать. Уж не знаю, что ты ей напел, только ты у ей заместо иконы… кажный вечер на карточку твою чуть не молится. Борька по весне сватался, так отбрила, что я тебе дам. Одним словом, ждет тебя, как дожжа в засуху. Я Роману уже тоже сказал, он тебе тоже холку-то «натрет». Или женись, пока девка в самом соку и не засохла совсем, или не морочь ей голову. Вот тебе мое слово. Кончательное… А теперь, за Иринку мою давай выпьем… «женилка-то» не отсохла в армии? А то мне еще внуков хотся. Ну, будем…

Из Карабаново уже на катере поплыли. В школу не зашел – каникулы. К Терентьевке подошли, уже смеркаться стало. И первого, кого увидел на причале – Ирину. Изменилась сильно, повзрослела, округлилась. Из подростка еще, каким помнил, ладная такая стала, с косой каштановой тяжелой до пояса. И сам от себя не ожидал такой прыти. Подошел и обнял… прижалась и замерла, даже дышать будто перестала… вот так бы стоять…
Дальше все, как во сне. Уже на следующий день, тот самый Борис, что к Ирине клеился, сгонял на глиссере с двумя моторами и к вечеру Батю доставил. А еще через день и свадьба… Решили, что Ирина, пока служу, все равно в нашем доме жить будет – хозяйка нужна.
Про Таю ни отец, ни Коля и не вспоминают… будто и не было ее вовсе.
Дома уже. После обеда баньку истопили. Батя с Николаем попарились, помылись, пока я с Ириной по тайге гулял, показывал ей местечки мои любимые… у водопадика и даже в пещерку слазили, что нашел года три назад… целовались… и только. Пришли домой к вечеру.
— Давай сынка. Идите в баньку, продолжайте род Соломинский. Я постудил малость, чтобы не жарко было. Ну, и ночуйте там ноне. С Богом…
И пролетели эти дни, будто и не со мной все это…

Думала управиться часов до двух… Но, наверно, сегодня совсем уж необычный день выдался. Кроме защиты курсовой работы еще подряд три «хвоста» удалось сдать. И не готовилась специально. Откуда что взялось, никому не ведомо. Даже Уитмена цитировала… а читала его, помнится, года четыре назад. Действительно что-то такое происходит со мной… только не пойму никак, что. Только в метро уже вспомнила, что деньги не обменяла. На всякий случай, все же поездила туда-сюда… входя и выходя из вагонов внезапно. Если кто за мной и «пристроился», то потерял бы, наверняка. Наконец, рискнула обменять, не все, хотя бы триста, уже на Октябрьской. Из метро вышла и дальше на троллейбусе поехала. И, может быть, впервые за весь день, подумала, вдруг… « а что дальше… что еще сегодня вечером будет?». Как девчонка сопливая заволновалась, и даже в жар кинуло. После Олежки никого не было рядом… а тут разом, вдруг, почти не зная друг друга. И решила, «все, подруга, не загадывай ничего, пусть будет, как будет…».
Хотела купить ему что-нибудь из одежды, но что-то опять перетрусила. «А вдруг… и узнают, что у меня он дома… он – дома… Господи, ну дай мне на этой раз хоть чуточку счастья… прошу тебя, Господи».
Уже у дверей квартиры сжалось все внутри от неизвестности, «вдруг, уже нет никого… и опять будет пусто и одиноко». Долго стояла, уткнувшись лбом в дверь, пытаясь унять, бешено скачущее сердце. По лестнице сверху кто-то спускался и нельзя уже больше… вот так, в нерешительности стоять. Достала из сумки ключи и открыла дверь.
И вдруг, все встало на свои места. Стало легко и просто, потому что это был ее ДОМ. И в доме пахло почти уже забытым… домом, в коридоре непонятной свежестью и еще чем-то, а из кухни тянулся аромат… «Я же с утра ничего не ела. Как же я голодна» – подумала она. Действительно, за всей этой факультетной суетой, не удалось даже перекусить. Быстро скинула «шпильки», от которых тоже за зиму отвыкла, и теперь побаливали ноги, влезла в любимые шлепанцы. Уже на ходу взглянула в зеркало и увидела свое растерянное и испуганное лицо. И от этого почему-то стало очень весело. С этим она и порхнула на кухню.
Вот этого она уже совсем не ожидала. Стол сервирован как в лучших ресторанах серебром, хрусталем и фиолетовыми с золотым рисунком салфетками, о существовании которых в доме она даже и не подозревала. На рабочем столе стояли несколько салатов, а на плите что-то тихо скворчало, по запаху должно быть очень вкусное.
Илья стоял спиной к двери в майке и в каких-то немыслимых стареньких тренировочных штанах. Этот вид дополнял мамин передник. Он что-то колдовал над плитой, постоянно помешивая деревянной ложкой. И даже не поворачиваясь к ней,
— Тата, извини, не успел. Еще минут пять. Быстро мыть руки и будем праздновать твою успешную сдачу курсовой.
— И еще два зачета… старых.
— Умница. Я знал, что у тебя все непременно получится… у нас в доме есть красный перец?
«У нас в доме… у нас… в доме» – У Наташи перехватило дыхание, она села на табурет и тихо заплакала, даже не сняв очки.
Илья повернулся, подошел, присел перед ней на корточки и заглянул снизу в лицо.
— Татка, не реви, дождик накличешь. И вообще, сними ты эти чертовы колеса. Ты в них такая училка… теперь все у тебя будет хорошо, понятно. И все будет, как ты захочешь… а у меня, кажется, сейчас что-то начнет гореть! Быстро в ванную и за стол. Я голодный, как стая волков зимой.
— Что же, ты без меня ничего не ел, дурачок? — Еще по детски всхлипывая и шмыгая носом, положила ему руку на голову. Илья быстро поймал эту руку и поцеловал в открытую ладонь. И это мимолетное движение было… как обещание чего-то необыкновенного и непременно счастливого.
— Ну, вот, первого «дурачка» я уже дождался, остальное, верно, впереди. — Вскочил и бросился снимать с газовой конфорки чугунную утятницу.
Потом долго ужинали, пили вино, болтали. Наташа рассказывал «в лицах» как обаяла своего старенького профессора, процитировав ему, совершенно ни к месту Уитмена, и при этом отбивая пальчиком такт на его руке… Собирался, по-моему, даже свидание назначить, старикашка, но я вовремя отбрыкалась. Мол, зачеты еще сдавать, сессия впереди… Илья, где ты так научился готовить? Я совершенно не умею готовить, ты это учти. Вкуснотища, какая. Можно еще положить?
— Просто я люблю сам процесс приготовления пищи. И мне нравится, как ты ешь… и потом… я еще один маленький сюрприз для тебя приготовил. Не знаю только, хорошо ли я это сделал…
— Страшно люблю всякие подарки и сюрпризы.
— Тогда будем заканчивать ужин?..
— А я вина еще хочу.
Наташа бессознательно оттягивала ту минуту, когда… Нет, это не был страх. Скорее, какое-то волнение, неуверенность, от сознания риска оказаться совсем не той, не такой… Просто она боялась потерять то, что, как ей казалось, наконец, нашла, что само неожиданно пришло к ней.
Посидели еще, допили вино. Илья поднялся,
— Пойду, приготовлю сюрприз. Когда будет готово, я позову.
— «Ты свисни, тебя не заставлю я ждать…» – Засмеялась Наташа и пошла в ванную. Долго стояла под душем, ожидая, что вот, сейчас Илья войдет и… Вместо этого, он тихо постучал и сказал,
— Когда будешь готова, иди на звук. Лады?
— Лады… — наскоро вытершись, Наташа надела на голое тело новый, еще ни разу не ношеный халат, больше похожий на кимоно, который отец подарил ей за полгода до… Глубоко вдохнула и открыла дверь ванной.
На кухне и в прихожей было темно. И звучала тихая музыка. Наташа выключила свет в ванной и на цыпочках, босиком пошла по коридору. Но музыка, она сразу узнала, что это был Вебер, звучала не из кабинета, а из… спальни родителей, куда она уже месяцев десять не заглядывала… и слабый дрожащий свет пробивался через толстые, темно-бутылочного цвета стекла дверей. Наташа подошла и тихо открыла сразу обе половинки двери…
Комната светилась новыми серебристо-кремовыми обоями «в рубчик». Трельяж старенький из своего угла перебрался в простенок между окнами, теперь закрытыми темно-коричневыми портьерами. На трельяже стоял канделябр на три свечи. И эти горящие свечи, многократно отражаясь в зеркалах, наполняли комнату необыкновенным, вибрирующим светом. И тихо звучала музыка и белоснежная кровать…
Из темноты коридора Илья подошел сзади,
— Тата, подойди и встань перед зеркалами. Все будет хорошо. Просто смотри на себя… ничего прекраснее тебя в это мгновение нет на свете.
Наташа почувствовала его теплое дыхание на своей шее, халатик тихо и покорно улегся возле ее ног…
Потом, уже через два месяца, лежа на берегу Черного моря, она не сможет вспомнить подробности этой и последующих дней и ночей. Останется только ощущение какого-то фантастического счастья, открытий и прозрений.

— Валентина Владимировна, прошу понять меня правильно. Пока вашего покойного мужа никто и ни в чем не обвиняет. Следствие отрабатывает, так сказать, мотивы преступления, и в ваших же, я думаю, интересах, нам помочь…
Служебный «Рафик стоит на высоком берегу Оки. Если бы не такая скверная погода — то дождь, то град или снег, и это называется, конец мая – то с этого места можно было бы долго любоваться красотами природы. Но сегодня холодно и совсем не до красот. Павел Петрович, по настоянию жены, напялил зимний свитер и поэтому чувствует себя более или менее комфортно. «Надо бы в машине обогрев включить, вон Карпова вся поджалась, замерзла верно». Вот уже третий час, группа спецов с металлоискателями прочесывают садовый участок. Участок стандартный для Москвичей – шесть несчастных соток. Дом с претензией на коттедж. Судя по периметру фундамента и по кирпичной кладке, поднявшейся до уровня второго этажа, задумывался этот «садовый домик» весьма масштабно.
Карпова Валентина Владимировна, высокая и стройная. В толпе, в метро на таких засматриваются мужики, и порой проезжают свою остановку – есть что-то такое… хотя уже за сорок. Теперь сидит на заднем сидении, непрерывно курит и тупо смотрит в мокрое от дождя стекло. Наконец прерывает затянувшееся молчание.
— Вы убийцу найдите… что я сыну скажу? На днях из армии приходит…
— Стараемся. Ищем… Вы мне вот что еще скажите… Константин Сергеевич из командировки в 96-ом году что-нибудь привозил… что-нибудь необычное?
— Да он постоянно что-нибудь привозит… привозил… то корягу, какую, то чучело. Не успевала на помойку выбрасывать.
— Зачем же выбрасывать-то было?
— А вот это как раз мое личное дело!
— Ну вот, сразу и на десятый этаж…
— Простите. В 96-ом… саблю кривую какую-то привез. Очень старую. В новой квартире, в гостиной на стену повесил. Металлолом.
— Извините за нескромный вопрос. Новая квартира, машина, дачный участок… «замок»… правда, недостроенный…
— Сколько же можно отвечать на этот вопрос?..
— Я же не допрашиваю вас… вот, даже не пишу ничего. Просто мне интересно… В НИИ зарплата… пусть даже и руководящего состава и даже, принимая во внимание, зарплату, так сказать, «в конверте»…
— Да он же по золотым приискам. Как геолог. Вообще, я в этом ничего не смыслю… Потом, квартиру в центре продали. Говорил, что за командировки много платили.
— А сабельку ту вы тоже… на помойку?
— Нет, не дал…
— И где же она теперь? Я что-то ее в вашей квартире…
— Унес куда-то. Перед новым годом еще, вроде… или уже в январе, не помню. Верно, подарил кому-нибудь
— И, наверно, последний вопрос. С Камишиными в каких отношениях вы были?
— Я? Ни в каких. Они, кажется, год назад погибли. Что-то такое Костя говорил. А до этого, давно, лет десять назад они часто встречались, когда их курс еще собирался. Потом, не знаю… извините, последние лет пять мы… как бы сами по себе жили. Так, имущество общее и все… ревновал очень.
— Чего ж, извиняться. Дело житейское… И еще. Когда, говорите, он последний раз на даче был?
— Да в январе и был. Ездил проверить, не растащили ли чего… местные здесь безобразничают иногда, хотя и есть охрана.
Шур вдруг больше почувствовал, чем увидел, что на участке что-то происходит необычное… похоже, что-то нашли. Внутри дома. Вот с ломиком и лопатой ребята прошли, рукой ему махнули, пора, мол, «выдвигаться».
— Валентина Владимировна, не хотите взглянуть, что там мои ребята нашли?
— Мне на работу давно пора. С вами много времени потеряла, замерзла, да и куда я по грязи в туфлях… Нельзя ли как-нибудь побыстрее.
Вышел из машины под ветер с мелким снегоградом. Воротник куртки поднял и пошел к строению. Шофера Володьку нашел, приказал машину погреть и не болтать там ничего лишнего, а сам, кряхтя под леса внутри дома, полез, ругаясь про себя, «Тоже мне, строители, леса внутри дома нагородили, вместо того…».
В самом углу, под грудой мусора, битого кирпича, щебенки, обрезок досок нашли мешок полиэтиленовый. А в нем в тряпки завернутая сабля старинная, кривая татарская, по ножнам и рукоятке нитью серебренной витой и камешками изукрашенная… «Нет, не то искали, не то… но где-то здесь должно быть и то… ».
— Ребята, внутри дома своими… «миноискателями» все прослушали?
— Товарищ майор, только начали, с дальнего угла… погреться бы немного. Замерзли, а работы еще на пару часов.
— Сделаем так. Дамочку на моей машине отправим, а я с вами до Орехово-Зуево доеду. Тоже проголодался. Ну и… «погреемся»… одну на всех… пока, а если найдем, что ищем, литр от себя накачу.
— Да если надо будет, мы этот домик по кирпичику разберем.
— Вот и добре…

После баньки жаркой, в избе за столом сидят казаки, пируют и уж за полночь. Кто послабее, те под лавки давно попадали, а эти двое, вроде, как и не начинали еще пить. Потому, знакомцы старые, есть, о чем погутарить, давно не видались, поди, лет двадцать…
— Во, как свидеться-то пришлось. Не чаял, брат
— И куды ж, ты теперь, Солома?
— На север побегу, вниз по Енисею. Видал, мужичков, лапотников, что со мной? С Тагила сманул в бега. Совсем замордовали, мёрли как мухи в заводах. Обещал землицы, сколь глаз ухватит… ну и пошли. По дороге пошалили самую малость, обзавелись кой-каким хозяйством. Сам-то от «милостей» Петра Алексеевича да его немчуры ушел, аж с Белого моря. Вишь, корабли царю в нужде стали, так и давай хватать по дорогам всех подряд. Да чтобы казак в ярме ходил, не бывать тому… давай Черняков, лучше дедов наших помянем, славны казаки были.
— И то, брат, помянем…
— А ты, стало быть, на царевой службе?
— По царевой грамоте командантом. Вроде куренного атамана. То ж, строимся да прирастаем. Двух монахов прислали, грамоте учить да слову Божьему… Слухай, Солома, може останешься, места всем хватит? От царя-то далеко, по три года от него не бывает воевод?
— Не, брат, у царя руки длинные, уходить надоть, рано нам в петлю-то… Вот еще. Вона, за печкой, видал, татарчонок малой спит. На прошлой неделе приблудился, да так и идет с нами. Не могу с собой взять, помрет по дороге, а тоже…душа живая. Так что скажу. Возьми, за ради Бога к себе. Казачок верный будет, ежлив на крови печать поставишь на грамоте какой, так впереди тебя хошь в огонь пойдет… верно гутарю.
— Та нехай буде. А тебе, Солома, я вот чего… подарок вроде. Саблю видишь на стене татарскую? Дарю.
— На кой вона мне. Чай сабля казацкая вернее, привычнее.
— А на кой мне твой татарчонок?
— Ну, разве так… то… да нехай. Наливай еще… за добрый обмен…

На зорьке ранней тихо, без громких слов, плот большой, саженей двадцать в длину, тяжело нагруженный скарбом разным и припасами от берега шестами оттолкнули… через час уже и с высокого берега нельзя было разглядеть. И, поди, ж, скажи кому, было ль то или не было…
Долго еще сидел комендант Черняков на берегу, думы разные в голове ворошил. «Это ж, сколько народу прошло здесь. Прямо шлях какой. И то… простору всем хватит, чего не жить. Жениться надоть. Вона, на том берегу, в Есаулово, дивчина есть… огонь девка. Нешто за коменданта не пойдет?.. Надо мать посылать, сватать…
Поднялся, наконец, оглянулся, а позади татарчонок замурзаный стоит. Солнце уж греет хорошо, а он все в малахае лисьем своем… лицо и руки от грязи и сажи черные, глазами сверкает из подлобья.
— По нашему-то разумишь? Аль толмач нужон? — Кивнул в ответ только.
— Уж и то хорошо. Пошли в хату. Отмыть тебя надо, да одеть по-людски.
До хаты дошли. Мать позвал, про себя отметил, «совсем стара стала, хозяйка в доме нужна».
— Порты достань, да рубаху каку с опояском. Чекмень-то старый потом перешьем… Пойду отмывать этого «мурзу», за сына держать будем… а дале, побачим…
Банька еще не простыла со вчерашнего, хорошо жар держит, да и воды хватит. Разделся сам, на камни ковш плеснул… скомандовал,
Сымай свое рванье… Как звать-то тебя будем? А Мурзой и будешь. Давай, Мурза, растелешайся…
Чтобы чуть посветлее стало, отдушку открыл. Солнце утреннее еще в баньку заглянуло прямоугольничком на покрытые толстым слоем копоти стены, по ногам прохладой потянуло. Пацаненок помедлил и стал раздеваться. В последнюю очередь малахай свой с головы сдернул. «Мать честная… да то ж, девка!.. Худенькая, подросток еще, поди и четырнадцати-то годков нема, грудки как две плошки маленькие…». Так и сел от неожиданности на лавку.
Волосы, вороньего крыла, до пояса заструились, стоит без тени смущения. И вдруг, решилась будто, упрямо мотнула головой, ожгла очами раскосыми, пронзительными. Подошла вплоть, присела, колени его обняла, да так и припала…
— Та что ж, ты, дивчинка, удумала?.. Эх-х!..
Про-пал казак…

— Ты что это, бесстыдница, делаешь?
— А что? Тебе же это нравится. Всем мужикам это нравится.
— Откуда знаешь?
— В свое время по букварику научилась читать. И в «Камасутру заглядывала, интересовалась… Не мешай мне. Ты ведь мой, что хочу, то и делаю…
Суббота. Никуда идти не надо. Сессия еще через две недели. Вот, кажется, так бы и валялась в кровати целый день… а потом еще целую жизнь. «Господи, если только ты там, где-нибудь есть, спасибо тебе. Так хорошо мне еще никогда в жизни не было».
— Я думал, что это мне снится…
— С кем это ты во сне?.. Ты знаешь, я ужасно ревнивая. Это плохо, наверно, да? Конечно, плохо, но ничего не поделаешь, придется тебе это терпеть. Не знаю, что я в тебе нашла такого… все равно никому… понял?.
— Понял… Тат, тебе кофе, конечно, в постель?
— Кофе потом, ползи сюда… все прощу…
К полудню все-таки поднялись. И уже за столом,
— Ой, забыла тебе сказать, я вчера купила, что ты просил. Мы что, будем фотографироваться? Или ты, сексуальный маньяк, хочешь заняться порнофотобизнесом?… Со всей решительностью, категорично тебе заявляю… я согласна!
— Нет, мы сегодня займемся маленькими чудесами. Сегодня у меня, между прочим, «день варенья» и…
— Что же ты молчал, дурачок? Я бы непременно что-нибудь придумала. И сколько же моему старичку лет накапало?
— Двадцать шесть.
— Сколько?.. Я-то думала, что совратила малолетку, а он оказывается на целых два года меня старее. Как это тебе удалось так сохраниться?
— Полжизни провел в холодильнике, в глубокой заморозке. Незаметно?.. Тата, знаешь, что в тебе самое замечательное?
— Теперь знаю, ты постоянно это место целуешь.
— Я тебе о себе ничего не рассказываю, а ты не спрашиваешь… Я ведь чалдон.
— Это не преступление против человечества. И даже не признак сексуального меньшинства… Ты знаешь, я догадалась. У дяди Гриши, друга нашей семьи говорок… очень похоже разговариваете… Я ведь тоже ничего о себе…
— У нас в Сибири так принято, неписаный закон тайги… Сам человек не рассказывает… значит так надо.
— Ильюшка, а я просто боюсь, что если я тебе о себе расскажу… ну, в общем… или ты расскажешь такого… Илюшенька, я боюсь тебя потерять, вот… Я боюсь снова остаться одна!
— Ну, вот… сейчас я тоже заплачу… Ладно, Татка, сейчас развлекаться начнем, а потом… что будет потом, этого никому не дано знать. И хорошо, что это так, иначе, просто невозможно было бы жить… Доставай-ка, свои покупки.
И дальше пошли чудеса. Перешли обратно в спальную комнату. Достали «Полароид» и зарядили одной из купленных вчера кассет.
— Сейчас, ты, моя радость, будешь фотографом. Ложись на кровать. Нет, халатик можно и не снимать, это меня отвлекать будет. Так. Подушку уберем… Задача такая. Я тебе, конечно, немного помогу, но, в основном, ты сама должна. Попробуй себе представить… ну, что бы такое… например, место, где тебе непременно хотелось бы побывать, понятно?
— Ты что, Гарри Поттера начитался?
— Ты попробуй, человек почти не подозревает о своих возможностях, а между тем… человек не может ничего придумать такого, чтобы не было в нем самом. Ну, теория подождет. А ты, все же попробуй представить…
— А если я потеряла голову и могу только представить… эту кровать и тебя рядом.
— И все таки это ты у меня просто сексуальная маньячка какая-то. Это никуда не денется.
— Ладно, утешил… все, начинаю представлять…
Подошел и сел рядом. Положил руку на лоб. Стало как-то… непонятно… попробовала представить берег моря, песочек… Взял фотоаппарат и положил на лоб. Потом снял, закрыл плотно объектив и щелкнул вспышкой. Выползла фотография.
— Уже интересно… и что дальше?
— Сейчас посмотрим. Что-то появляется
Снимок стал светлеть, голубеть и… что-то весьма отдаленно похожее на морской горизонт… и на переднем плане… несколько серых, мокрых камешков, достаточно четких…
— Ух, ты! Как это у тебя получилось? Это такой фокус? Ты что, Кио?
— Это у тебя получилось, ведь это ты захотела увидеть море. «Я хочу увидеть море голубое, голубое»… ля-ля, ля-ля…
Не выдержала, засмеялась, схватила подушку и забегала за ним по всей квартире… совсем как малые дети разыгрались.
— Как тебе не стыдно разыгрывать бедную, несчастную девушку… или ты всех так затягиваешь в свои мерзкие сети, извращенец.
— Татка, прекрати! Я ей, можно сказать, открываю великие тайны человеческого организма, а она подушкой. О, женщины, исчадия ада, одно вам имя – вероломство!
— А сам-то ты так можешь?
— Когда-то мог… попробуем?
— Так и быть, я сохраняю на время тебе жизнь, несчастный.
— Давай сделаем так. Ты будешь представлять и держать меня за руку, договорились?
— Я тебя буду держать за что хочешь. Давай. Сейчас я себе представлю дом на берегу Черного моря… нет, конкретный дом, где живет моя бабка… если еще жива только… давно писем не было.
«Я точно знаю, что в квартире фотографий этого домика нет… тем более с такого ракурса. Чтобы получить такой снимок, нужно подняться над землей метров на пятьдесят и… в этом месте это просто невозможно. Может, с вертолета? Но только то, что это именно наш домик… могу сама себе ручаться. Только почему-то перед крыльцом еще два года назад была пергола, виноградом вся заросшая, а на этой фотографии ее нет…».
— Как это у тебя получилось?
— В общем, ничего особенного. Просто нужно верить. Доставать из памяти нужную картинку и переносить ее на фотопленку. Это очень просто на самом деле… и все это могут, буквально все. Только не верят. Не могут поверить в эту возможность. Можно даже вызвать картинку, которую ты никогда в жизни не видел, но она где-то существует… или существовала. Как в интернете. Просто надо знать адрес и пароль… Я же сказал, что человек ничего не может придумать того, чтобы не было бы в нем самом… и интернет в том числе. Из ничего нельзя создать что-то. Человек от лености своей, от нежелания понять и познать самого себя, пытается по кусочкам вытаскивать из себя… и уже потом пользоваться этим, якобы изобретением, ну, это как если бы я вытащил свое сердце и на основе принципа его работы, создал бы насос. Грубый пример, но достаточно зримый.
— Мне даже страшно. Ты вправду такой умный, или мне морочишь голову? Но все равно… я люблю тебя, а остальное неважно. Вот, я тебе первая и призналась. Давай еще… «фотографировать».
Пять кассет «улетели» за полчаса. Последний «снимок» был… девушка-йог, в позе «лотоса», парящая над поляной, окруженной соснами…
-Это… это моя прабабка. Точно! — побежала в кабинет, достала старый фотоальбом. — Да, вот она! Снимок сделан в пятнадцатом году, в Петрограде… Сбежала от деда с кем-то, бабке было года два… И в двадцать пятом она умерла… в Манджурии, кажется.
— Это Тая. И ты на нее очень похожа. — и побледнел очень, — ты знаешь, я устал, давай отдохнем пару часиков, а потом я немного расскажу о себе… что смогу. Лады?
— Ладушки. А можно, я рядышком прилягу и буду дышать в ушко?

«Что ж, ты, как красна девица, «любит, – не любит». За двадцать лет, можно сказать, беспорочной службы, впервые сомневаться стал. «Брать или не брать…». Он же пре-ступ-ник… и все, какие могут быть сомнения. Начитался что ли? Операм, Федор Михайлович просто противопоказан… да-с… Вроде бы и погода стала налаживаться. Потепление обещали. Солнышко выглянуло, но пока прохладно… Ничего, еще погреем старые кости, лето еще и не начиналось, все впереди, лишь бы болтался хвост позади… а годы бегут, вот и еще один… под стол…».
Шур сидит в кабинете за своим столом и по детской привычке дурной кусает свои ногти, бессознательно. Это происходит очень редко, и тогда подчиненные тихо ускользают из кабинета и стоят за дверью, предупреждая проходящих: «Тихо, Чапай, думает…».
Но сегодня Горшков просто тихо сидит в своем углу, притаился – кнопками своими не щелкает, «мышью» не елозит — краем глаза просто наблюдает…
И вдруг, дверь хлобысть. Лобов влетает, как бешеный, и начинает орать,
— Все, мужики! Не хочу больше быть музейной крысой. Я опер, а не архивариус, пыльным мешком накрытый, мать их так и перетак! Или я за уголовниками гоняюсь, или рапорт об увольнении…
Павел Петрович закончил деликатное «маникюрное» занятие и только слегка подбородком… вперед и направо повел,
— Вить, выйди за дверь и войди человеком. – как душем холодным окатил. Лобов тормознулся, посмотрел на «мужиков» дико, мол «вы что тут, охренели», но сдержался, шумно выдохнул и тихо вышел… Секунд через двадцать, дверь легонько приоткрыл,
— Тук, тук, тук… Разрешите, товарищ майор? Старший лейтенант Лобов после выполнения многотрудного оперативного задания, связанного с погоней, стрельбой, захватом… и почти трупом, явился. И, так сказать, слушаю дальнейших, мудрых указаний вашего высочайшего благородия…
— Не юродствуй, Витя. Только еще раз дверью грохнешь… и по поводу крыс… капитаном станешь, когда меня на пенсию выгонят. Понял?
— Так точно, товарищ, майор… плакала капитанская дочка о потерянной невинности…
— А теперь доложи что и как
— Начальные мытарства с этим… металлоломом, я опускаю. Понес в Исторический музей. Напоролся на старикашку… ФИО в отчете нацарапаю. Я думал, он коньки откинет, как увидел эту сабельку. Как пацан сопливый по комнате с ней носился. «Танец с саблями» Хачатуряна изобразил. До валидола доплясался… «Вот и пара нашлась, почти сорок лет искал». В общем, старикан, легенду старую раскопал. А там дело даже не в сабле, а вот в этом сером камешке, в этом гравишке на кончике рукоятки. Второй такой камешек, тоже на сабле в Красноярском краеведческом музее. А по легенде… «стало быть, тот, у кого в каждом кулаке по такому камешку, тот все и про всех знать должон… и прошлое, и будущее… и «чем сердце успокоится». И еще куда-то пройти может, куда остальным вход категорически воспрещен. Что-то вроде пропуска. У этого… э… Стради… тьфу, Нострадамуса, мол, такие были, а потому и предсказания его…». Вот куда загнул. Ну, это ладно. Дальше еще хлеще. Сабельки сами, так себе, художественной ценности не представляют, а вот клиночек-то… из стали, которой… анализ… этот… углеродистый, показал, что железка отлита тысяч шесть годочков назад… до рождества Христова. Этот фантаст, екорный бабай, совсем мне мозги заполоскал… На финале вцепился в саблю, отдавать не хотел, чуть пальцы ему не переломал. Говорю, «вещдок, не положено, обращайтесь официально», ну и так далее. А он мне, — «можно, — говорит, — мне сторожем поработать у этого «вещдока», безвозмездно?»… Я саблю в нашу лабораторию Светлане занес, пусть посмотрит, а потом решать будем, куда ее.
— Ладно. Красиво соврал. В отчете только давай без «легенд»… По золоту что?
— А здесь совсем неинтересно, аж скулы сводит от скуки.
— Сань, поправь ему… чтобы не сводило. Я бы сам помог, только лень вставать… Ну и…
— Песочек неизвестного «намыва». Не из официальных приисков. Так, приблизительно, плюс-минус тысяч пять квадратных километров Подкаменной Тунгуски. Петрович. Карпов, наш клиент, он же в геологоразведке начинал. Ну и в тихую, намыл себе пяток кило. С кем не бывает. Правда, чтобы столько намыть одному… полгода надо комаров покормить… Товарищ майор, покурить, оправиться можно?..
— Валяй. Значит так. Будешь дальше по золоту работать. Посмотри связь с Паньковым… ну и так далее. Остальных «жмуриков» будешь допрашивать.
— Слышь, начальник, я уж лучше сразу рапорт об увольнении…
— А вот хрена тебе! Найдешь мне все золото, катишь тогда к такой-то матери, а пока работай!
— Сурово, начальник… — вздохнул и сел отчет писать
Пришло время Горшкову удивляться. Шур в полголоса вдруг брякнул
— Саня… снимай наблюдений за Камышиной. Да, не ослышался. И готовь депешу в розыск по всей этой… эсенговии… гребаной.
— Так я уже давал.
— Еще раз дашь. Розыск. Не задерживать, установить наблюдение, докладывать. Упор на «не задерживать»…
Даже Горшков, обычно молчаливый, не выдержал,
— Павел Петрович, может, объясните дуракам подчиненным…
Шур кулаком себе в лоб застучал и вскочил с места.
— Когда я себе вот здесь все объясню… и вы знать будете. Все. Пошел я к «Тузику»… черт, к «Бобику»… С вами тут не только шифером зашуршишь… тьфу… к Бибику. Вызывал. Работайте, а вечером… будьте готовы со своими дамами, ко мне водку пьянствовать. К 19.00. – и вышел.
— Вот ни хрена себе, Сашок. Какое сегодня число? Блин, шефу сегодня 46 грохнуло… опять забыли. Что делать будем?
Горшков затылок усиленно зачесал.
Думай тыковка, думай… кепку куплю, как у любимого начальничка. Витя, тыковка моя говорит, надо выворачивать карманы…

Павел Петрович прошел по коридору и «стукнулся» в кабинет без номера. Бибика на месте не оказалось. «Приглашает, а собственную явку не обеспечивает. И зачем я ему понадобился, вроде во вверенном ему подразделении все тип-топ… и полный, как говорится, ажур».
Постоял в задумчивости и пошел назад. По дороге зашел в лабораторию. Светлана колдует с микроскопом новеньким. Сразу изображение выводит на монитор, не надо глаза окуляром портить… «Вот, тоже, трудяга… Лет двадцать пять на одном месте, это тебе не кот чихнул».
— Ну, чем обрадуете, Светлана Николаевна?
— С холодным оружием? Уж больно вы скоро результатов захотели, Павел Петрович. Не смотрела еще. На первый взгляд… ничего особенного.
— Обратите внимание вот на этот, камушек…
— Сейчас под микроскопом посмотрим… На первый взгляд, просто галька речная или морская… Только… только похоже, свежая.
— То есть как свежая? А что, бывают уже с запашком?
— Шутник вы, однако, Павел Петрович. Нет, вставлен этот камешек недавно. Что-то в этом «гнездышке» другое было… поковырялся кто-то. А в остальном… не по моей это части. Минералологам нести надо, железку на спектральный анализ отдавать… если действительно надо. А то, просто в музей отдать.
— Спасибо, Светлана Николаевна за совет и ласку… весьма и весьма признателен. Как детишки-то, все нормально?
— Да я уже бабкой стала… третьего дня внучка родилась. Еще одна Светка на свете появилась. Вот так.
— Поздравляю. Когда обмывать будем?
— Как только, так сразу… с получки, конечно.
— Договорились.

Илья рано проснулся, встал, осторожно подошел к окну как был «ни в чем» и сквозь голубую тюлевую портьеру выглянул на улицу. Утро тихое, безветренное, обещающее хорошую, теплую погоду. Свечками цветущие во дворе каштаны поднимаются почти до четвертого этажа, и в открытую форточку доносится слабый медовый запах. Он задумался и даже не услышал, как, просыпаясь, пошарила вокруг себя Наташа, и, вдруг, разом проснувшись, долго смотрела на него. Потом, тоже тихонько встала и подошла. Обняла его и прижалась молча…
— Ты чего такая грустная? Это так на тебя погода влияет?
— Я не грустная… я задумчивая…
— Красивым девушкам задумываться крайне вредно. И о чем твоя головушка задумалась?
— Илюша, мне страшно… мне страшно того, что будет потом…
— А что же будет потом?
— Я боюсь, что однажды утром я проснусь и не найду тебя рядом… совсем… и нигде…
— И куда же я денусь, позвольте спросить? Или вы, госпожа домовладелица, хотите мне дать отставку и выкинуть на улицу?
— Я боюсь, что однажды ночью, ты опять залезешь в свой вонючий мусорный контейнер, а утром его вывезут на свалку или еще куда… А я уже привыкла как-то засыпать на твоем плече, слышать по ночам у себя под боком твое сопение… мне даже очень нравится вручную стирать твои носки… вот.
— А я-то думаю, куда они пропадают…
— Обо мне никто и никогда так не заботился, даже в детстве… И от этого я становлюсь ужасно сентиментальной и мнительной…
— Татка, ты знаешь, тебе пора начинать писать бульварный, любовный роман. Иначе все твои учения ни к чему хорошему не приведут… А если серьезно… Я очень тебя люблю, я понял это только сейчас, и… и даже не могу представить, как же я раньше жил без тебя… и буду рядом до тех пор, пока я тебе буду нужен… Вот великое слово сказал. Разрешаю тебе считать, что это моя вселенская миссия — идти сейчас, немедленно, на кухню и готовить яичницу с беконом и с укропчиком, под бамбуковым соусом…
— Никуда ты после таких слов не пойдешь, а выполнишь другую вселенскую миссию, и не думай сопротивляться, в угол поставлю…

«Никак не могу привыкнуть, что перед экзаменами не надо совсем волноваться. Оказывается, я помню очень много. От самых первых детских стишков про Деда Мороза и ёлочку, до… я помню все когда-то прочитанное. От этого становится порой даже как-то жутковато. А с другой стороны, если ты собираешься стать журналистом, то это, неожиданно проявившееся свойство памяти, может очень даже кстати… как вы считаете, госпожа главный редактор еженедельника «Вселенские новости»?.. Да, детка, от скромности тебе не грозить помереть, это точно. Господи, неужели только один экзамен остался? Еще немного… и что дальше? И как сказала одна любимая героиня романа, «об этом я подумаю завтра…»».

Сразу после ухода Наташи зазвонил телефон, молчавший уже больше месяца. Это было так неожиданно, что Илья выронил и разбил в мойке тарелку. Телефон звонил нахально, долго. Но и замолчав, он не успокоился. Ровно через полчаса, звонок повторился… Наташа не могла звонить, теперь у нее тоже мобильник… Еще через час… снова звонок. И еще через час… но уже позвонили в дверь. Илья тихонько вышел в прихожую и заглянул в глазок. На площадке стоял плотный бородатый мужчина лет пятидесяти, в распахнутой ветровке. У ног стоял большой чемодан. «Если бы были менты, то чемодан им вроде бы ни к чему» – подумал и решился открыть.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте, молодой человек. Не спрашиваю, кто вы, но мечтаю увидеть Наталью Михайловну Камышину.
— Проходите пожалуйста. Вы, наверное, дядя Гриша?.
— Кому дядя Гриша, а кому Григорий Афанасьевич Горин, а вас, если не в тягость?
— Илья.
— Коротко и ясно. Так, Илья, Наташка где?
— В институте, экзамен сдает…
— Понятно. Ну, и что будем делать?
— Проходите. Хотите, я вас чаем напою. И что поесть, тоже есть в доме.
— От кофе не отказался бы. Давай-ка мы сразу с тобой на «ты»… Я так понимаю, что ты не последнее лицо в этом доме, ну и я тоже вроде… периодически.
— Мне Наташа рассказывала о вас.
— Надеюсь, ничего неприличного…
И тут вошла Наташа. Нет, она не бросилась на шею дяде Грише. Каким-то внутренним чутьем она оценила обстановку… просто подошла к Илье и обняла его за талию.
— Дядя Гриша, познакомься, это мой муж. И я очень рада, что могу это сказать тебе… потому что я люблю его больше жизни…
— Котенок, я очень рад за тебя. Я летел, можно сказать от Китайской стены, чтобы как-то приободрить, а тут… Ребятишки, я вас… как сказать-то…ну, поздравляю! Теперь поцеловать-то можно? А то, прямо с порога… и сразу демарш какой-то. Я вроде не совсем чужой.
— Дядя Гриша, извини ради Бога! Просто летела с экзамена и…
— И все думушки о милом, а тут вот те на — гости, «ни жданы, ни званы, хотят милому твому по шеям надовати». Раз такое дело, закатываем пир на весь мир, и чтоб чертям тошно стало. Да тем боле, что слышу я, что милого выбрала из моих землячков. Откуда Илья родом?
— Из-под Красноярска.
— Я и говорю – земляк. Это у вас, москвичей не так. В соседнем районе живет, нет, не земляк. А у нас от крыльца до крыльца больше тысячи верст, свой человек, сибиряк. Так я говорю? То-то же…

Разговоры, разговоры, разговоры… И уже за полночь. На столе уже третья бутылка на донышке. И огурчики маринованные и селедочка «под шубой»… правда, теперь из универсама. Дядя Гриша на своем излюбленном месте, а на месте папы, Илья, а там, где обычно сидела мама, теперь Наташа. Чуть сзади, обняв одной рукой Илью, и уткнувшись ему носом в плечо с уже полузакрытыми сонными глазами «внимательно слушающая» дядю Гришу, красного от возбуждения и от выпитой водки. А Илья молодец, грамм двести, наверное, принял и дальше «симулирует»… и его горячая ладонь под столом лежит у нее на бедре и медленно перемещается снизу вверх и обратно…
-Я, конечно, Романыч, ни хрена не смыслю в квантовой физике и даже толком не смогу объяснить как устроен и работает компьютер… но… мы тоже вроде не валенком деланы. И про Трисмегиста, с его законом — «все есть мысль»… и прочих ученых мужей древности, с их учениями… и современными байками в их адрес знакомы… наслышаны. Но вот чтобы археология ерундой занималась… извини, не могу согласиться. Археология как раз и объясняет… где «учения», а где «байки»… как говорится, «зрит в корень», до сути добирается…
— Так все, что было на Земле с момента ее зарождения, и то, что будет до конца существования. Все уже записано. Вся информация о каждой отдельной песчинке и капле воды, о каждом живом организме жившем, живущем и собирающемся только жить в веках, все записано и находится тут же, в информационном банке планеты. А мировая сеть интернета… только жалкое подобие этого банка данных… как детский бумажный самолетик рядом с космической ракетой. Когда человек научится… вернее, вспомнит, как это делается… пользоваться этим банком информации…
— Тут же и наступит «Золотой век» на Земле. Все станут братьями, возлюбят друг друга… Нет, брат, пока я не пощупаю вот этими пальцами этот самый «банк»…
— В том-то и дело, что это возможно… Геомагнитную сферу Земли представляете?
— Способен.
«Последний экзамен остался… а дальше что? Лето. Откуда у Ильюшки столько денег? Неважно… все это неважно. Сколько еще Илье сидеть взаперти?.. «Хвостик» ему подравнять бы надо… где-то были кусочки кожи, ладанку ему новую сшить… совсем ветхая у него, потеряет еще…»
— Ага, Романыч, я тебя понял… понял, куда тебя несет. Мол, и у информационного поля Земли имеются полюса и…
— Самое интересное, Афанасич, что по оси этих полюсов происходит прием и передача информации по Вселенной… контакты, так сказать…
— Так. Переходим к космическим контактам. Михаил мне что-то такое пытался втолковать… Натуська, у нас еще водочка имеется?.. или мне сходить?
— Дядя Гриша, а за что вы мою маму любили?..
— Вот это вопрос… покрепче водки. Натуська, хочешь, один секрет открою?.. Прости старого дурака, скоро полтинник грянет. Ехал, думал… вот приеду и скажу: — «Наталья Михайловна, выходите за меня замуж…». А здесь этот… опять меня опередили…
— Дядя Гриша, миленький, я баба вредная… Вот, Илья уже успел в этом убедиться. Илья, ты кивай хоть, когда о тебе речь. Вот, умница, хороший мальчик. Вот… а из вас, дядя Гриша, все равно подкаблучник не получится…
— Вот за это я и любил твою маму… всю жизнь. Да, мы сибиряки, ужасно постоянный народ, даже порой и неинтересно. Ладно, ребятишки, живите дружно, любите друг друга и… помните всегда, что где-то там есть «землекоп», который всегда… ну, в общем, понятно? И все… Нет, еще… Натуська. Собирались мы с Михаилом в тайгу… обещал ведь, вот… должок, стало быть. У меня завтра свободный день, а через два дня в полет. Так вот, координаты были у Михаила… странного местечка… может, разрешишь покопаться в его записочках? А то, что-то мне совсем не хочется Костю Карпова беспокоить.
Илья нос от стола оторвал, Все-таки «отяжелел».
— Карпова?.. Так его же убили…
— Вот те раз… давно?
— С полгода… нехорошим человеком оказался… бед много наделал.
— Ну, то, что он… очень похоже. А откуда сам…
— По ящику… информировали
— Вот видишь… СМИ… а ты – поле… «поле – русское поле…». Все, ребятишки, спать… спать… спать. Все завтра…

Похоже, Пашенька, ты невзначай во что-то вляпался… «Хвостик» тебе нацепили, кажется, тучки набегают со всех сторон разом. Вон та парочка… сидят воркуют, а дело свое туго знают. От метро «Молодежная» за тобой волокутся.
По воскресеньям к отцу, как обычно, заглянул, и уже выходя, от него заметил этих… «студентиков». Специально на Кутузовском вышел и они следом. Попетлял немного, бутылку пива купил и сел на лавочку возле фонтанчика у новой развязки третьего кольца. Эти возле перехода пристроились… грамотно, черт их дери. Вот по мобильнику позвонили им, тут же вспорхнули и ушли. Может, показалось? Да нет, тут же на их место мужичок пристроился с журнальчиком. На часы поглядывает.
Ладно, подумаем. Золотишко, что удалось найти, сдали все до грамма. Начальство премией одарило. А тебе еще и радиотелефон накрученный. Сане показал аппарат. Тот быстренько, на руке взвесил, хмыкнул и давай тут же аккумулятор вынимать… вытащил и приборчиком своим прошелся. Головой молча покачал, собрал и так же молча отдал и зачем-то карандаш зубами погрыз, как бобер… Ну, въехал, наконец – «жучка» подсунули… А на хрена? И теперь вот это «кино»? Завтра я этого «Бобика» из-под земли достану, душу вытряхну. Все вспоминал, на кого же он похож… только теперь, вдруг. Если ему очки напялить и нос чуть подправить, будет… «мое почтение, Лаврентий Павлович». И саблю эту надо сдать , нечего ей в сейфе валяться. Ну-ка, мужичок, давай я тебя проверю.
Встал и пошел. Спустился в переход к магазинам. У витрин «Панинтера» поболтался туда-сюда… и к другому выходу резко пошел. А там… эта парочка у выхода «лижется». Обложили. Ну, положим, не на того напали, я вас еще немного помотаю… В центр сейчас рвану, проверю вашу прыткость и профессионализм… заодно разомнусь немного… «Не нравится мне это что-то, ох, как не нравится. Хорошо еще этот «маячок» с собой не захватил, им бы и бегать не пришлось. А может, взять этого, да в уголке прижать… да, наверное, не один он… вот, после трех встречных ходов, слинял… кто следующий… почему не вижу… так, похоже «соскочил»… Но скорее всего, у дома будут встречать… ах, Илья Романыч, твоя смекалка бы тут пригодилась… Очень интересно, кто же, из каких меня «пасут»? Очень интересно. Неприятно, но… интересно.

Среди ночи, в четвертом часу, звякнул мобильник. Никто Илье по нему не звонил. Вскочил, будто и не спал. «Да… лады…». И отключил. Одеваться быстро начал. Замерла, глаз не открывая. «Господи, если совсем… то… пусть будет так… чтобы ему было легче… о себе потом…». Даже не поцеловал, тихонько дверь открыл и вышел. «Неужели все?… как мимолетно… нет, нет, нет!.. Не хочу… ну, нельзя же… так вот, сразу… Илюшенька!…».
Дверь снова отворилась, замки щелкнули. На кухню тихо прошел в темноте. И только теперь, закусив подушку, заревела беззвучно, затряслась «лошадиной» дрожью… Минут только через пятнадцать смогла накинуть халатик, зайти в ванную, холодной водой ополоснуть опухшее сразу от слез лицо. Постаралась, как можно спокойнее выйти на кухню. На столе крафтпакет толстый лежит, распечатанный. Стоит у окна и курит…
-У нас еще сигареты есть? – спросила. Обернулся, как ни в чем, ни бывало,
-Я последнюю, как тать в ночи, стащил… оставить?.. Испугалась очень? Прости, подлеца, в последний раз, что заставил тебя плакать…
-«Трудно, ах, как это трудно, любить тебя и не плакать
Мне боль причиняет воздух, сердце и даже шляпа…»
— «Я твое повторяю имя по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды к лунному водопою
и смутные листья дремлют, свесившись над тропою…». Вот, испанской поэтической ночи у нас с тобой еще не было… Тата…
— Только, пожалуйста, не говори, что тебе нужно исчезнуть… Ладно? Когда надумаешь, просто тихо и неслышно уйди и все…
— И ты думаешь, что я так смогу?..
— А ты думаешь, я выдержу прощание?.. Ты мне лучше скажи… твои дела очень плохи? Сколько тебе еще придется бегать, прятаться, скрываться? Ты видишь, я не спрашиваю, что ты натворил. Я знаю… ты не можешь ничего такого… Я просто хочу знать, сколько… сколько мне еще осталось в этой жизни… жизни? Мерзавец, ты мне не оставил покурить… жадина.
— Я сейчас схожу к метро и куплю сигарет, а потом…
— Нет, только не это… Я сейчас быстро оденусь, и мы вместе пойдем… Теперь, тебе можно?.. Мы пойдем на Воробьевы горы встречать рассвет… я покажу тебе там местечко, где меня первый раз поцеловали… Нет?.. Тогда мы не пойдем на Воробьевы горы… Илья, я не хочу тебя ничем связывать, понимаешь. Но… я просто сдохну без тебя… и все… вот. Если ты собираешься исчезать, исчезни вместе со мной. Я буду совсем маленькой, и совсем… не обузой… буду, как «дюймовочка» сидеть у тебя в кармане… скажи «да»… ну, скажи.
— Ты уже все сама решила. Татка, я даже предположить не мог, что такое возможно. И я тоже… без тебя сдохну от тоски… от одиночества. Ты, как будто вросла… стала частью, половинкой…
— И эта половинка очень хочет есть.
— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа… Посмотрим, что у нас еще имеется в холодильнике, а потом я смогу предложить вам увлекательное, полное опасностей путешествие и… что будет дальше… я действительно не знаю.
«Как будто с души камень свалился. Как мало оказывается человеку надо, чтобы быть просто счастливым…»
— Мистер Клайд, поскольку я, наконец-то стала твоей Бони, может быть, вы, наконец, поделитесь всеми своими несчастьями и бедами, от которых вы иногда стонете во сне?.. И планами очередного ограбления банка…
— Хорошая моя, делиться можно только радостью. Несчастьями не делятся, потому что от этого они только как-то… размножаются и расползаются как пауки из банки.
— Ну, тогда давай… «размножать» радость. Я не хочу знать, что нас ждет завтра. Только не смей бросать меня, слышишь.
— Слышу, Тата, я слышу… иди ко мне…

С «Аэрофлотом» что-то случилось. Ближайшие билеты на Красноярск только через десять дней. Поехал поездом до Ачинска, потом пересадка до Лесосибирска… потом подвернулась попутная машина. И всю дорогу, лежа на верхней полке — «Я буду отцом!.. Как это?.. У меня непременно будет сын! Сын!.. Черт возьми, как медленно тащится этот состав. Хоть выскакивай из вагона и толкай его…».
В Карабаново за три часа встал на учет воинский и получил паспорт. И опять не удалось забежать в школу, попался попутный катер, и даже за Каргынханом на минутку причалили. Побежал по тропке знакомой. Думал сердце выскочит, от радости, что наконец-то ДОМА, и никуда больше не надо уезжать и вот-вот родится СЫН. Всю дорогу бежал. Привязал чемоданчик небольшой как рюкзак за спину и бежал. Только за километр почувствовал…
Сутки, наверно, сидел в тупом оцепенении…
Отец умер, скорее всего, сразу. Колю долго пытали, живого места не оставили… все выпытали. Только и это его не спасло… очень медленно умирал. А Иришка… нет, это не люди! Человек, какой бы жестокий он ни был, не способен на такое. Тем более, зверь.
Похоронил за водопадом, в одной могиле, ни крестов, ничего. Потом с неделю следы убирал… мол, все ушли в тайгу, навсегда с этого места. Ничего не оставил, все, самое необходимое затаил в пещерке небольшой, потаенной. Камнем большим привалил вход. Избу подпер палкой и… все.
Решил, эти твари жить не будут. Нигде и никогда… нигде и никогда. Потом… если только будет позволено… выполню, что должен.

«Что-то капитально прогнило в датском королевстве… и начинает нехорошо попахивать…». Три дня не мог застать Юрия Васильевича у себя в кабинете – «тоже, не сидится ему…». Наконец, уже часу в шестом, Павел Петрович увидел его в конце коридора и пошел к нему. Собственно, все «слова», высказанные про себя за эти дни, по поводу его «настоящего положения», показались теперь ему совершенно нелепыми, поэтому он решил больше слушать. И правильно сделал…
Юрий Васильевич пропустил его в кабинет впереди себя, плотно закрыл дверь и, приложив одну руку к губам, другую протянул Шуру. Павел Петрович также молча вытащил могильник и отдал. Не спеша, полковник Цибик открыл сейф, в котором почему-то весьма кстати обнаружилась его меховая шапка – «на летнюю форму еще не перешел, или… — подумал Павел Петрович, — скорее всего, или». Могильник «загрузился в шапку и был закрыт в сейфе.
«Как же я раньше не замечал… точно похож, очень похож. А вид сзади… от плеч до бедер, вообще — «сплошная талия»…
— От такой работы скоро только одна задница и останется… — «Да что он, мысли читает?.. Осторожнее, Пашенька, осторожнее…».
— Да вы, Павел Петрович, присаживайтесь. Разговор у нас с вами может получиться длинный, и, думаю, непростой. Вот с куревом ничего не выйдет – как-то… не переношу этого запаха… аллергия или нервы… не знаю, а коньячку могу предложить… ну, нет так нет… Вы, конечно, не догадываетесь, по какому поводу, и все прочее… И правильно. Лучше, так сказать, из первых уст. Ну, а чтобы у нас с вами, в конце концов, появилось какое-то согласие и понимание … спрашивайте. Мы с вами в одной конторе вот уж лет пять… а вот поговорить не приходилось. Да и понимаю я, что должность моя не совсем приятная. Так она неприятная только для того, у кого из своих, «рыльце замарано»… О вас я этого сказать не могу, так что расслабьтесь… Слушаю вас внимательно.
— У меня всего один вопрос… кстати, ваши ребятишки за мной… наблюдают?.. Вы уж их, Юрий Васильевич, предупредите… не люблю я этого. И собственно вопрос все тот же, на кой хрен, мне это «ботало» прицепили? Хотел бы я знать… вот, собственно и все.
— Павел Петрович, попробую ответить. «Ребятишки» это действи-тельно мои. И приставлены к вам, чтобы вас же и охранять… так сказать, личная охрана. Вы, насколько я знаю, табельное оружие вне работы не таскаете, теперь придется.
— От чего и от кого охранять?..
— Мало ли… кирпичек там с крыши… или еще чего… Правда, «кирпичики» сами по себе не падают, и потом, что бы им, казалось, на крыше и делать… Вот, насчет этого «мобильничка» разговор особый. Откуда он и как к вам попал, мне уже известно, а кто за всем этим… и почему именно на вас… свалилось… этот вопрос. Нам с вами придется выяснять… Что не ожидали? Представьте, я тоже. Чтобы понять это, ответьте мне, разумеется, не в качестве служебного расследования — почему отпустили Соломина? Признаюсь, все равно приказ бы такой был, но вы его… слегка опередили… Он пока в Москве… да-да, верно думаете… или знаете, у Камышиной, но не сегодня завтра покинет столицу… и тогда… Так все же?..
— Наверно… пожалел. Или нашло вдруг что… не знаю
— Пожалели… ну, это не самое противное состояние. Этот Соломин…. еще не то может… М-да… Вы, я знаю, последнее время стали как-то уж усиленно интересоваться всякими… явлениями фантастического характера… так что, что хотели, то и делать придется … в интересах безопасности государства.
— А мне это надо?
— Про присягу даже говорить не буду… это, сами понимаете, почти приказ… Что мне положе знать и вам доложить, расскажу, остальное, расскажут другие, а сегодня… после нашего конфиденциального разговора у вас будет время подумать… скажем, два дня. Потом, вы или работаете, или… не работаете, и все старательно забываете. Да, чуть не забыл. Спасибо вам за помощь
— Не понял…
— С вашей подачи мы нашего, так сказать, «крота»… вычислили, почистили свои ряды. А это уже большое дело. Ну, теперь, слушайте…

Домой пошел пешком, мысли нужно было привести в порядок. «Рашен «Х- файл» какой-то… Фантастикой давно уж не увлекался. А тут… на тебе… агент Малдершур… или Шурмалдер… так и так матерно звучит… Нет, господа суперпуперсекретных служб, пасите сами свои секреты, а я на такие штучки не гожусь… пацанам сопливым лапшу вешайте. И потом, моя работа меня вполне устраивает. Есть конкретное преступление, задача – как можно быстрее найти конкретного преступника… А здесь что — «пойди туда – не знаю куда…»? И в таком же духе… и потом, как же моя команда? Куда я без них?.. Нет, так не пойдет, да и не хочу я этих… аномальностей…».
Утром позвонил и согласился…

Не осталась на назревающую студенческую тусовку по поводу окончания сессии. Сослалась на дикую головную боль, вышла из института и пошла по Варварке. Очень, очень хотелось шаркнуть ногой на выходе, «отряхнуть прах», но в последний момент каблуки пожалела…
«Ну, вот и все. Последний экзамен. Осталось диплом написать… НЕ ХОЧУ! Давай, Наташенька, пройдемся, подумаем, как нам быть дальше. Дома ты просто голову теряешь, попадая в какую-то… «невесомость бытия». А вот так… иди и думай. Диплом. От одного только упоминания начинает подташнивать. «Влияние бабизма-ягизма на формирование современной молодежной попсы…» или что-нибудь в этом роде. Ладно, что-нибудь придумаешь более… или менее противное. А дальше что? Пойдешь обивать пороги редакций, слава Богу, развелось их… Что тебе светит? В лучшем случае, бульварная газетенка. Будешь сочинять «жареный» материал, не выходя из редакции. И все. Ну, быть может, репортажи с места событий… Ты этого хотела когда поступала? Хотелось помотаться по стране… по миру. Находить удивительное и прекрасное… и творить. Нести людям Слово. А как? Как нести его? Вот, я даже про себя, произношу – «родной» – и тут же начинаю чувствовать, как заполняет меня… даже не восторг… а что-то… и восторг в том числе. И если я начну это «что-то» объяснять, то на это уйдет столько других, не менее важных слов, которые в свою очередь… каким-то образом тоже надо объяснить и наполнить… и так до бесконечности. А на самом деле только одно слово, о котором я подумала. Написанное же, прочтенное другим, оно почти наверняка будет наполнено другими ассоциациями… и как тогда быть. «Родной». А сколько у него еще оттенков, нюансов, синонимов… Мама, мамочка, мамуля… если ты только слышишь… я так счастлива… я так… Я помню, я все помню… «Если только почувствуешь, что хочешь благодарить каждое утро за еще один день жизни, в которой есть он. Если захочешь непременно от него ребеночка, если будет хотеться плакать от умиления стирая носки, только потому, что это его носки и… еще много, много самых разных, на первый взгляд совершенно обыденных вещей…». Когда только от одного прикосновения руки, мир из черно-белого становится таким красочным… и каждая невзрачная вещичка наполняется вдруг смыслом и… Мамочка, Боже, Боже мой, как я… Какой, к черту институт… Даже если бы была совсем неграмотной и… расписывалась крестиком… то и тогда… за каждый прожитый рядом день… и никакие слова здесь… и… хочу ребеночка, хочу сыночка. Даже если ничего дальше, то… будет ребенок, похожий… и будет жизнь. А так… и не нужно ничего совсем. Его скоро не будет… я знаю это, чувствую. И тогда… Стоп, подруга! Натка, тебя опять понесло… Кропоткинская. Вот Храм Спасителя. Хоть мысленно лоб перекрести… спасибо, Господи, за 42-й день… и все, и в метро ныряй. Вот и умница. Домой!»
И уже в метро. «Если вдруг, его нет… если так ему нужно, то и меня… просто… и все. Татка, не забудь только, что надо купить из продуктов. Вспоминай и закладывай пальцы… потом будешь разжимать».
Нашла свободное местечко в вагоне, и только села, как неожиданно, вдруг, представила себе, «Слово», как… кубик детский, с картинками и буковками… только этот кубик буквами мелко-мелко весь исписан… и не только стороны, но и весь внутренний объем… тоже весь из букв. И можно начинать читать в любую сторону, с любого места… хоть на плоскости, хоть вглубь. И если все это прочтешь, то… «А еще лучше – взять любую буковку и начинать вытягивать ее из этого кубика… как ниточку шерстяную… и сматывать в клубочек, читая. И клубочек этот будет постоянно расти-расти… и вдруг станет огромным-огромным… как Земля. В Космосе летит планета из шерстяных ниток… и людям на этой планете тепло и мягко живется… одним словом, очень даже комфортно».
От этой внезапной фантазии, вдруг поразившей ее воображение, ей стало так весело, что она не удержалась и рассмеялась в голос. Потом, опомнившись, посмотрела как пассажиры, в совсем не «шерстяном» вагоне, реагирует на это явное проявление «шизофрении в легкой форме». Нет, ничего, явного непонимания не наблюдается, даже напротив, вроде даже светлее стало… или потому, что состав выскочил на метромост над Москвой-рекой… И уже выходя на Университете она не удержалась и показала кончик языка маленькому карапузу, что всю дорогу очень внимательно на нее смотрел своими круглыми глазенками. Успела заметить, как он тоже в улыбке раскрыл рот с едва прорезавшимися зубками и довольно потянулся на коленях у матери…
«Хочу такого… и все» — мелькнуло в голове, и она побежала вверх по эскалатору, считая ступеньки, которые хоть на какую-то долю секунды, но все же приближали ее к дому.
Вот с таким настроением, с большим пакетом из универсама она и влетела в подъезд. На ходу быстро открыла почтовый ящик, вытряхнула все его содержимое в свой пакет и успела влететь в закрывающийся уже лифт.
Ильи не было! Но на кухне лежала записка: «Родная моя! Вонючий мусорный контейнер давно увезли. Мне очень нужно было уйти сегодня. Я непременно приду сегодня же… может быть поздно. Поздравляю с окончанием экзаменов! Целую.
Татка, я тебя очень люблю».
Чуть-чуть стало спокойнее, тем не менее Наташа минут пять просто сидела, безвольно опустив руки между колен. «Неужели, в самом деле… «все качели погорели»… Все, больше его ни на одну минуту не оставлю. Понимаю, что это глупо, плохо, нельзя так… но что я могу поделать с собой…».
Потом, решив снова начать ждать, она начала считать минуты… и занялась потихоньку делом. Из прихожей принесла пакет и начала выкладывать продукты на стол. Среди рекламной макулатуры, вдруг, возникло письмо. Адрес был Туапсинский… от бабы Оли. Почерк был незнакомый, и Наташа снова заволновалась.
Холодно, холодно, холодно. Какое холодное лето. Солнце остывшим кружком висит над Токмаком, а вокруг утренняя выбеленная синева неба. С запада, почти цепляясь за одинокую часовенку на лысой сопке, одна за другой набегают одинокие свинцовые тучи, хлещут не то градом, не то снежной крупой по заспанным и продрогшим улочкам Красноярска и бегут дальше через Енисей. И тогда вода вскипает под ними седыми полосами. На правом берегу тучи, пытаясь взобраться на сопку покрытую тайгой, расползаются и размывают видимые границы неба и земли.
Холодно, холодно. Всю ночь гудел в пьяном угаре ресторан в первом этаже привокзальной гостиницы. Да и теперь, в седьмом часу утра, в который уже раз, густой бас по церковному гудит – «Так за царя, за Родину, за Веру…» — каждый раз, неожиданно обрываясь на полуслове, чтобы через несколько мгновений, сорваться, немного, блеющим дисконтом – « … мы грянем громкое — ура…».
Холодно. В грязном, дурно пахнущем номере третьего этажа, с постелью неубранной с третьего дня, с остатками вчерашнего ужина на столе. В темной углу между кроватью и простым шкафом на стуле с очень высокой спинкой, кутаясь в шерстяной плед, сидит неподвижно молодая женщина. Она очень хороша собой, удивительной той красотой, которая происходит от слияния двух могучих культур Востока и Запада…
У окна, глубоко задумавшись, стоит капитан лейб-гвардии Его Императорского… вернее, бывший капитан… Александр Сергеевич Шумилов. Если ли бы не черные круги под глазами, его можно было бы признать тоже весьма привлекательным. Тонкие черты лица и светло русые волосы, на которых даже первая седина будет смотреться мужественно… косой шрам через лоб, кажется, совсем не портит, а напротив, привлекает к нему взгляд. Одет еще с вечера, как на парад, при погонах золототканых, с аксельбантом, что совсем по времени и небезопасно. На груди Георгиевский крест с бантом… На подоконнике низком перед ним бронзовая массивная пепельница в виде сфинкса… И так вот который уж час…
«Так за расстрелянного большевиками царя, за Верховного, сбежавшего в Иркутск, за… Куда бежать, зачем?.. Мы же русские люди… это наша земля. Ну, подхватилась Русь. Как… «степная кобылица», молниями, заплетенными в гриву, опалила… и «понеслась вскачь»… сбросив самоуверенного наездника… поди, догони теперь. Бежать! Бежать прочь от этого Чингисхамства, от грязи и крови…от голотьбы лапотной, вдруг почуявшей вкус сырой плоти. И где-то там, вдалеке от дома… там… пережить, перестрадать, и все простить… и не предать. Куда?.. Если России не нужны, то кому же более… Более – больно… Больно вдруг оказаться пащенками… Ах, Натали, Натали. Зачем сманил, зачем погубил?.. Все виделось, как во сне, как на празднике жизни, а вышло… с похмелья тяжкого как… А может… да и весь сказ…».
— Микола! – позвал, вдруг. Вошел солдат молодой — денщик. Рыхлый, рябой и весь какой-то… мешком. Вошел и стал у дверей настороженно.
«Ни словом, ни взглядом, ни попреком одним … «За море Черное, за море Белое… В черные ночи и в белые дни, дико глядится лицо онемелое, очи татарские мечут огни»… Вот тезка дорогой… такие дела»…
— Микола!
— Дык, туточки я… давно.
— Учишь вас, учишь докладывать… а все…
— Дык, вашевство…
— Уезжаем мы, слышишь… что делать будешь?..
— Дык, шо прикажете, то и…
— А ну, не прикажу как… куда денешься? Домой пойдешь?
-Тода и побачимо. Може и домой… землю обещали… а може, туточки останусь, дома-то чай голодно теперя…
— Поступай, как знаешь… Слушай последний приказ. Сходи, возьми у вокзала извозчика. Съездишь с Наталией Михайловной на Стрелку, в музей здешний. Неспокойно ее одну посылать… Саблю татарскую, редкую отдать надо музею. Не хочу с собой везти. Какой, никакой, а России принадлежит. А у меня… перед дальней дорогой еще дело одно осталось… Натали, оденься потеплее, дождь перестал… но сыро и холодно…
Так же молча поднялась, оделась. Не посмотрел даже, все также в окно… за которым и видно только, что грязный задний двор гостиницы, да крыши соседних домов… и бегущие на восток тучи. Уже в дверях долгим ожидающим взглядом в спину. Нет, так и не обернулся. Все поняла. Закусила верхнюю губу до боли, перекрестила трижды и вышла.
И не успела коляска доехать до угла еще… хлопнул выстрел, как пробка из бутылки шампанского и… «Так за царя, за Родину, за Веру…».
Холодно…

В самой глубине парка Сокольники, маленькое летнее кафе в тени деревьев. И всего два человека играют в шахматы и пиво потягивают. Впервые за два месяца выбрался на улицу, а в парке от одного воздуха даже опьянел слегка. Добирался очень долго, все осторожничал. И вот уже второй час сижу, природой любуюсь… А вот и Андрей.
— Давно ждешь? Извини, пришлось покрутиться, попетлять слегка.
— Дядя Андрей, здравствуй! Полгода или больше не виделись
— Да, жизнь у нас с тобой веселая… А дальше… дальше будет как в сказке про колобок… Между прочим, неплохо выглядишь, как из санатория.
— Да ведь я…
— Не рассказывай, догадываюсь… Наверно, так и надо, а иначе вообще свихнешся. Давай по бокалу пива.. Или лучше по бутылочке возьмем и пройдемся… много интересного для тебя привез… и самое главное, привет тебе от Красноярска. Что заволновался? Хе-хе… привез, привез этот камешек. Как добыл, не спрашивай, не очень красиво получилось… с возможными последствиями, но… и я не спрашиваю, для чего тебе понадобилось. Стареть вот начал, пора от дел уходить…
Пошли по аллее старых лип, которым верно за сто лет уж.
— Вовсе ты не старый, дядя Андрей. Тебе же и до пятидесяти еще далеко…
«А поседел, ты, друг мой, основательно. Да, когда у тебя… год можно за три считать, как на войне, а может и еще хуже… на войне хоть знаешь, где у тебя фронт, где тыл. Где чужие, где свои…».
— Я, тебя, вот зачем вызвал, Илья Пошла охота на волков. Кому-то ты очень любопытен, мягко говоря, и вокруг меня кругами ходят… и бывшие мои… «сотоварищи», и еще… пока не понял кто. Даже «дело» на тебя до поры, до времени прикрыли… Неужели с этим камешком все и связано?..
— Дядя Андрей, лучше тебе этого не знать… Придет время, я тебе подробный отчет представлю, правда, в письменном виде. Самый первый будешь знать… как договорились.
— Илья… уезжай побыстрее «за гранку»… документы я вам чистые сделал. Жарковато здесь становится. Посидите где-нибудь на необитаемых островах, сколько можно. Потеряйтесь. Здесь не наши егеря на тебя кружат, точно тебе говорю, не российские даже. А я… как смогу, прикрою, а там, как Бог даст. Тоже, наверное, скоро уйду, устал. Противно стало дерьмо разгребать чужое… непонятно чьи интересы защищать…
— До тех пор, пока не будет на Земле единое государство… хотя и тогда, верно, останутся «баррикады»… Дядя Андрей, я… мы уедем скоро. Потом, когда меня не станет… позаботься о Наташе, а?
— А нельзя как-нибудь…
— Кто же, кроме меня? Мне поручено, я и должен исполнить… если только получится…
— Лады! Все. Прощаться не будем, разбежались… Еще один звонок от тебя жду… но чтобы уже «из оттуда». И не больше двадцати секунд… Все. Живите ребята…
И пошел по аллее, не оглядываясь. «Дорогой ты мой, человек… Не знаю, что из всего этого в конце концов должно произойти, только никогда я тебя не забуду, потому что… ладно, «не сопливь»… потому!

Вот и за полночь давно. И молодежь в сквере перед окнами перестала орать дурными голосами и крутить одну и ту же… «супер ди-джей…». Ужин на плите давно остыл, сигареты кончились и нет никакого желания спускаться за ними в киоск. Можно включить «ящик» или послушать хорошую тихую музыку… но Наташа просто сидит на кухне, положив голову на стол, и рассматривает какой-то, как ей кажется, «морской» рисунок на обоях…
Сжалось, съежилось все внутри. Ожидание. «Почему все время человеку приходится чего-то ждать. Вот наступит завтра и что-то непременно произойдет… вот появится дорогой человек и опять что-то изменится. А если не произойдет и если не появится?.. Вот тогда и начинают пролезать в голову всякие нехорошие мысли. Потому как человек более всего страшится неизвестности. Вот, наверное, кто бы сказал вдруг, с достаточной точностью и определенностью, что я, положим, умру завтра… нет, послезавтра… лучше через месяц… То и тогда было бы, наверно, гораздо спокойнее, проще что ли… от определенности и неизбежности. И тогда точно я знала бы, что делать… А правда, что бы ты тогда делала, Наташка?.. Если был бы рядом Ильюшка, тогда… то и тогда не знала бы что делать… Глупости все это, одни глупости. К бабе Оле нужно непременно съездить, совсем плохонькая стала, бабуленька. Вот, даже сама письмо написать не может… Может, уехать совсем к ней жить?.. Если бы с Ильей, то вопросов никаких, а если… Ну, черт возьми, появись ты, наконец, хватит меня мучить… Спокойно, спокойно, подруга, не чертыхайся… жди. Участь бабья такая – ждать. Ждать когда принесет кусок мамонта, ждать, когда с войны какой… ждать ребенка… ждать… ждать…».
И совсем не заметила, как задремала… проснулась от того, что Илья сидит напротив и смотрит задумчиво и устало. Сон разом улетел…
— Ну, вот, разбудил. Хотел тебя осторожно перенести на кровать…
— А это и теперь не поздно совсем. Только мне сначала надо накормить бродягу. Ты сегодня хоть чего-нибудь ел?
— Не помню… что-то было. Ладно, Татка, давай отметим окончание твоих мучений и… будем думать дальше. Есть предложение для начала слетать в Египет. Страсть хочется в пирамиду какую-нибудь забраться… или на нее… Паспорта, билеты даже есть… до Рима пока, на завтра… вернее, уже на сегодня… мне… нам оставаться в Москве нельзя…
— Обязательно сегодня?
— Какие-нибудь проблемы?
— От бабы Оли письмо получила… плохая совсем уже. Боюсь не застать…
— Так… резко меняем маршрут… только ничему не удивляться, ладно?
— Даже если ты сейчас превратишься в монстра-вампира, я готова стать жертвой твоих зубов и ничему не удивляться…
— Тогда давай ужинать или завтракать – светать скоро начнет и… в дорогу.
— Вот так сразу?
— Я просил не удивляться.
— Нет, я не удивляюсь… я… у нас даже не будет времени, чтобы быть укушенной?
— Я думаю, что для этого мы найдем время…

Пикник по всем правилам. Погода что надо – солнышко слегка жарит. Но вот тут тебе и Москва-река в районе Крылатского, и тенек под старой березой, и шашлычок с водочкой. Среда, будний день, а народу на берегу… будто все москвичи объявили себе отпуск и все устремились к воде.
Компания на редкость в полном составе. Женская половина на «сухонькое» наладилась, а теперь вот отошли метров на тридцать по берегу, сидят на какой-то коряге и ноги в воде мочат – купаться-то еще холодновато и вода мутная после дождей… Сидят, и болтают о «своем, о девичьем».
Мужики повыше расположились, у мангала и на своих женщин этак… «свысока»… Ну, словом, все просто замечательно. Только вот Павел Петрович в своей огромной коричневой панаме, в которой он сильно смахивает на грибок-боровичок… какой-то не такой. Что-то все ему не мило, хотя и виду не показывает, «бородатые» анекдоты из головы выковыривает… и вообще… «весел». Только Виктор с Саней не такие уж бегемоты толстокожие, чуют, что с «командиром» не все ладно, и поэтому издалека, с подготовкой, но все же пытаются проникнуть в «великие планы кормчего».
— Да, ладно, мужики, не наезжайте. Получили отпуск и отрывайтесь по полной, на юга поезжайте со своими подругами.
— Ну да, Петрович, отдохнешь, как же. У Светки только через месяц отпуск, когда мой закончится. А вон, у Саниной Аленки вообще в ноябре.
— Павел Петрович, я вот подозреваю, что неспроста нас выгнали в отпуск, чтобы мы под ногами не путались, а про вас…
— Ты, Саня, это при Оксане…
— Я что, пионер? Павлик Морозов?.. Ну, полунамеком, нам-то можно. Мы же вроде не совсем…
— Ребятки, мои дорогие… Я и сам еще толком до конца не уяснил «иде я и кто есть ху…», как говорится… Могу только сообщить, что Илья Соломин теперь уже Камышин…
— Вот, не хрена себе! Окрутил девку?..
— Позаткнись, Витя… тебе бы только… так вот. Сегодня утром… да, теперь, наверное, уже по пирамидам лазают, на верблюдах катаются Должны были утром улететь в Рим, а потом… ну и далее…
— Ну, и…
— Ну и все, ребята. Крепче спать будете. Кто в этой сказке репка, а кто дедка-бабка, внучка-сучка… я еще не разобрался кто я сам в этом… в этой «сказке». Давайте лучше, по маленькой… за то, «чтоб он… жил». Милые дамочки, присоединяйтесь, гусары уже встали, локоток отвели в сторону и собираются грохнуть о паркет хрустальные бокалы «за милых дам». Присоединяйтесь, «Алиготе» вас заждался… А я вам расскажу вчерашний эпизод с телевидением. Саня, ты успел меня на видик заснять?..
— А то. Кассетка с собой, исторический, можно сказать момент, если СТС засняло…
Женщины подтянулись поближе. Выпили понемногу, огурчиками, уже малосольными, захрустели, и настроились слушать о вчерашней музейной акции, в которой самое непосредственное участие принимал Павел Петрович, в качестве первого лица, так сказать, от МВД столицы.
— Я тебе, Витя, не совсем поверил про этого музейного старичка, извини, на самом деле он еще более… любопытнее. Значит так. Корреспондентов нагнали, фотографов. Как этот дедуля верещал как заяц и слюной в камеры брызгал, когда я ему эту саблю передавал. Такое закрутил – где только раскопал… При каком-то там императоре китайском в самой первой столице Китая сделаны были эти сабли тамошними умельцами и являлись страшно ценными, магическими, что ли. По крайней мере, когда император советовался со своими… мандаринами-апельсинами, с двух сторон стояли воины с этими саблями. И еще. Одна, оказывается – правая, другая – левая… Как они там уж отличаются, не знаю. По мне так, один… В общем, страшно мудрый был император. Потом уже, через несколько веков, другой император… Хуанди какой-то, не при дамах будет сказано, грохнул всех мудрецов и пожег все библиотеки… такой вот гад оказался. А сабли как бы на время пропали с глаз. Потом, уже вроде бы в тринадцатом веке, всплыли в Европе… и снова пропали. Ну, а уж после революции снова появились… одна в Красноярском музее, белогвардеец передал, а вторая… ну, про вторую вы вроде бы знаете. Вот и все. Наверно, все-таки китайцам их отдавать будут, как оно есть ихнее культурное наследие. Вот такие дела на свете бывают.
Посмеялись, поострили немного по этому поводу. А ребята под финал уже опять Петровича в сторону оттащили и снова стали донимать
— Петрович, у тебя-то что за дело… с этим антиквариатом? С этой шумихой, может подстава какая, а?
— Мужики, толком… обеспечить сохранность этого… Камышина-Соломина, но только здесь… в Рассее, по Египтам пусть другие шастают. Так что, у меня вроде бы тоже отпуск на неопределенное время… Вот такое…«сено-солома».
Лобова аж затрясло от любопытства и волнения,
— Антиресно-то как! А нас чего не путают в это?
— Я еще не уяснил, почему меня-то к этому притянули за уши… Так я и говорю, — не влезайте в эту «сказку». Кто сзади, кто спереди – неизвестно, Отдыхайте ребята, отдыхайте. Вон, девоньки наши что-то взгрустнули. Витек, давай массовиком-затейником, придумай что-нибудь… да хоть в «бутылочку» сыграем. Страсть как хочется молоденьких девок целовать… если только моя старуха мне по шеям не навешает… У кого мобильник звонит? Уже с минуту слышу.
— Да это же у тебя и звонит, Петрович. В сумке той…
В первый раз «проснулся аппарат. По уговору с собой приходится таскать, только микрофончик пластырем бактерицидным заклеил…
— Да, алло.
— Павел Петрович?
— Слушай, мужик. «Жучок» в мобильнике твой?
— … Нет… Слушай внимательно. Нужно встретиться. По Илье. Завтра в 22. Напротив Ильича… Все. До встречи…
— Напротив какого Ильича?.. На Красной площади?..
Вот такой конец «пикника на обочине».

Уже совсем готовая к отъезду, Наташа тихо обошла всю квартиру. И уже закрывая двери на ключ, мелькнуло у нее в голове. «Зачем? Зачем закрывать, когда похоже, что ты, Наташка, сюда больше не вернешься?.. Почему не вернешься?.. Может, вот еще побегаем по свету, а потом… а потом, никому не дано знать, что будет потом…».
Ночи в конце июня короткие. Из дома через черный ход, осторожно выскользнули, уже светать немного начало. Две сумки в руках и все. Как на дачу собрались. Долго дворами шли и уже возле универмага «Москва» частника поймали. До Речного вокзала доехали… и снова дворами, дворами…
Где-то, у самого МКАД в скверике Илья оставил Наташу… уже дворники метлами зашаркали… а сам через дорогу к длинному раду гаражей пошел. Слышно было, как с охранником разговаривал, тот его Владимиром все называл… Минут через двадцать подъезжает в новеньком Жигуленке какого-то немыслимо-канареечного цвета… И поехали. Сначала на север, потом, отъехав километров пятьдесят, по большому радиусу вокруг Москвы пошли. Наташа решила твердо ничему не удивляться еще и потому, что сил у нее уже никаких не оставалось после бессонной ночи и пеших маршей, и она тихо заснула на заднем сиденье…
Проснулась оттого, что машина стоит, дверцы открыты и в салон врывается свежий ветерок и птичий гомон. Она сладко потянулась и выглянула. «Господи, какая красотища! Даже петь хочется. Сво-бо-да!». И она действительно запела что-то такое без слов, хотя про себя знала, что голоса от природы ей было не дано… «Ну, и все равно… если очень хочется, если жизненно необходимо, то – всенепременно мо-ж-но-о… можно петь не голосом, можно петь всем остальным существом!».
Куда заехали? Река. И лес. И воздух. И солнце. Как мало человеку на самом деле нужно в этой жизни -– после городского пейзажа вдохнуть полной грудью свежего, настоящего, пьянящего… Не обращая внимания на Илью, что-то колдовавшего у костерка, она, вдруг скинула все с себя и помчалась к воде… Вода – холодная, освежающая, разом обожгла, но тут же приняла к себе как старую знакомую…
После купания встала на берегу, потянулась навстречу солнечным лучам и застыла с закрытыми глазами. Илья замер, глядя на нее, стараясь запомнить это мгновение… чтобы потом, когда будет… что будет… непременно вспомнить — и этот берег Оки, и сосны, сквозь которые местами прорываются солнечные лучи, и такую… Тату… его Тату…
— Эй, русалки, чем питаются? Если только рыбой, то вынужден огорчить…
— Русалки питаются только большими сибирскими медведями. Я ужасно, просто ужасно хочу есть! Но сначала охотнику тоже не мешало бы окунуться. Ему еще долго придется сидеть за баранкой. Наше путешествие, очень надеюсь, только началось?
Илья только слегка ополоснулся. Они позавтракали печеными на костре сосисками и кофе из термоса. Потом Илья поменял номера на машине и… начал обдирать канареечную пленку с машины. Через полчаса машина стала ослепительно белой…
— Поехали, Тата. Мы будем не очень быстро гнать, чтобы было время смотреть по сторонам, и… будем останавливаться на сколько захочешь и где захочешь… Я тоже из Москвы не выбирался несколько лет… Все. Поехали. Ты будешь штурманом этого «болида», а заодно, чтобы я не уснул за рулем, будешь развлекать меня разными словами… Ты же журналист, так давай, «журнали»…
— Тогда я начинаю… Когда-то, очень давно, в прошлой жизни… а точнее, вчера, (Господи, как давно это было), пришла мне одна глупая и смешная мысль о словах… Вернее, о бесконечном Слове, в котором ВСЕ.
И она очень подробно, со всевозможными отступлениями и разными литературными изысками, рассказала о «Шерстяной Земле», о клубочке из слов, летящем в космосе…
— Тата, у тебя очень хорошее воображение. И ты знаешь, ты совсем недалека от истины в своих фантазиях. Человек… человек не может придумать того, чего не было бы в нем самом… Как сказал несколько тысячелетий назад один фараон, которого египтяне очень сильно обожествляли, «Что вверху, то и внизу. Что внизу, то и вверху». Так сказать закон подобия… Я тебе скажу больше… сейчас вспомню… «Ученые наши заглянули внутрь молекул ДНК и увидели там закодированную информацию, присутствие которой делает нас подобными биокомпьютору со весьма сложной программой. Молекула ДНК состоит не только из генов, отвечающих за форму уха, лица, цвет глаз, но большей частью из закодированных текстов. Причем эти тексты занимают 95 – 99 % от всего содержания хромосом! И только остальные 1-5 процентов занято пресловутыми генами, которые синтезируют белки. Основная часть информации, содержащаяся в хромосомах, остается пока неизвестной, но… ДНК – это такой же текст, как текст книги. Но он обладает способностью быть читаемым не только буква за буквой, и строчка за строчкой, но и с любой буквы, потому что там нет перерыва между словами. Читая этот текст с каждой последующей, получают новые и новые тексты. Можно читать и обратную сторону, если ряд плоский. А если цепочка текста развернута в трехмерном пространстве, как в кубике, то текст читаем во всех направлениях. Текст постоянно движется, меняется, потому что наши хромосомы тоже дышат. Структура этих текстов весьма близка к структуре человеческой речи и книжного текста. Человек есть самочитаемая текстовая структура. Программа, которая записана на ДНК, не могла возникнуть в результате эволюции по Дарвину – чтобы записать такое огромное количество информации, требуется время, которое во много раз превышает время существования Вселенной». Вот что-то такое, близко если к тексту…
— Значит, мы точно… « Мы дети Га-лак-ти-ки… и самое глав-ное…»
— И самое главное, не проскочить нужный поворот… Смотри внимательно карту, маршрут я отметил карандашиком.
— Слушаюсь, командор… Так-с, через… через пять км мы сворачиваем на Тамбов.
— В город заезжать не будем… пообедаем где-нибудь в придорожном кафе.
— Не хочу забегаловок… хочу на природе
— Хорошо. Так и будет. Так и будет…

Все-таки пришлось заехать в Воронеж. Где-то на окраине, в универмаге купили спальный мешок и небольшой сборный мангал, ну и что-то из продуктов. Пока Илья совершал эти действия, Наташа все это время прогуливалась вокруг машины, разминая затекшие от долгого сидения ноги и с любопытством поглядывала на жизнь аборигенов. Раскрашенный драконами джип проехал и притормозил. Оттуда высунулись два амбала, уставились оловянными с пивной поволокой зенками.
— Девушка, а девушка… Поедем кататься. Все красиво все будет, не пожалеешь.
Не стала ввязываться в разговоры. Молча села в машину. Медленно отъехали, еще раз высунулись, на номер машины взглянули, и еще раз, ручкой так здоровой, пальчиком волосатым… поманили. Не удержалась, окно открыла и средний палец вверх… Загоготали, с места рванули и скрылись за углом. А тут и Илья из магазина с покупками, сумками и свертками. Затолкали все в багажник, сели и поехали… И ничего не рассказала про этот эпизод. Может быть и зря.
Сразу за городом попали в полосу сплошного ливня с молниями и громами враскат, и дальше десяти метров не видно дороги… А километров через десять из дождя выскочили в сверкающий, пахнущий прибитой дождем пылью, радужный мир… до того цветной, что остановились и просто стояли и смотрели во все глаза безмолвно. А еще через десять…
Шоссе ровное, прямое, чуть под уклон – далеко все видно. Стоит джип «раздраконенный», а в километре дальше еще два. Что-то неспокойно стало Наташе, и ее внутреннее беспокойство каким-то образом почувствовал Илья, уже притормаживая.
Только проехали первый, как передние дорогу всю перегородили, а позади, тот первый, в хвост пристроился… Справа поле с уже начинающими желтеть злаками, слева откос небольшой и через метров двадцать озеро чуть заросшее камышами, длинное и узкое вдоль дороги тянется… за озером лесозащитная полоса из реденьких тополей.
Илья пару раз на Наташу зыркнул и совсем остановился метрах в пятидесяти до преграды.
— Ну вот, и до приключений поехали. Значит так… Татка, чем-то ты им приглянулась… или машина наша им нужна. Сиди спокойно, не дергайся и ничему не удивляйся. Лады?
Только кивнула чуть, побледнев, и в сидение вдавилась…
А дальше произошло уж совсем неожиданное, хотя на взгляд со стороны, и ничего такого… Задний джип почему-то заглох и дверцы все разом заклинило, не открываются, а этим… вылезать через окно, наверное, западло… ругаются только. А Илья, с виду спокойно вышел. А там уж, на дороге человек пять стоят… в такую жару в кожаных жилетах с побрякушками разными прямо на голое тело. Рядом с ними Илью поставь, так где- нибудь под мышками у них и потеряется… Замерли все. А Илья даже ключ, какой и тот не взял. Постоял немного и, вдруг, навстречу руки протянул с раскрытыми к ним ладонями… Секунд через пять-десять будто испугались чего. Будто привиделось им, что «Боинг» или «Руслан»… на шоссе на посадку заходит. Потом, вспоминая, Наташе казалось, что даже она слышала даже рев самолетных моторов…
По сторонам закрутили головами, потом в машины попрыгали. Одна машина в поле рванула и недалеко села по уши в мокром черноземе, а другая с места так резко стартовала, что с дороги метров пять летела, а потом в озеро ухнулась… только брызги полетели… А в заднем джипе от этого «кино» тихо стало, замерли, как кролики…
Илья за руль сел, посидел с минуту закрыв глаза, и тихонько тронулся с места. И только когда отъехали на приличное расстояние, Наташа не выдержала,
— Что это было?
— Ничего такого уж необычного. Пришлось прервать логическую цепочку событий, которую… которую, кстати говоря, ты и начала одним пальчиком…
— Но я только…
— Есть даже такая наука… наука о жертве, которая весьма убедительно доказывает, что жертва преступления зачастую, если не всегда виновата в этом преступлении.
— Но как тебе удалось? Ты такой сильный, да? Ты можешь влиять на ход событий?
— Каждый человек это может… в разумных пределах. Особенно если его самого лично не очень касается, но может помочь ближнему… просто законы бытия – заповеди Божьи… или космоса, как больше нравится… Между прочим, в этой компании только… три человека с явно преступными наклонностями, а остальные просто любители приключений, желательно без последствий… Теперь они решают, – догонять нас или нет… даже голосовать будут. Взгляни на карту – где мы? Сейчас мы свернет с маршрута в сторону, и подыщем хорошенькое местечко для ночлега. На берегу реки, в стороне от дорог и… чтобы лесок был.
— Командор, вот этот поворот налево нам годится? Километров через… двадцать – приток Дона.
— Командуй, штурман.
— Полный вперед… и… я люблю тебя.
— Говори мне это почаще.
— Лады!

Люблю смотреть на звезды. Я очень люблю лежать и смотреть на звезды. Я всегда любила лежать и смотреть на звезды. Всегда… только совсем не помню, когда я это делала в последний раз… когда вот так лежала и смотрела… «Раскрылась бездна звезд полна… и перевернутое небо с надеждой смотрит на меня…». В последний раз… когда в последний раз… вот так же, почти не дыша, с широко распахнутыми глазами, не мигая. Не помню, ничего не помню. Как будто в другой жизни, как будто до войны… Какой войны? Той, что в кино и литературе или той, что где-то совсем уже рядом, вялотекущей, но от этого не менее страшной… на которой Олег. Я не помню, совсем не помню… наверное, в подъезде или еще на школьном вечере, в форме курсанта… а может и не было. Может это прочитано… и однажды упало на дно души И звезды. Они опускаются на меня или я поднимаюсь к ним? Вместе с запахом гниловатым тины речной и дыма прогоревшего костерка и еще неназванного и дразнящего запаха… человеческой плоти рядом. Я поднимаюсь и становлюсь этим небом. Оно принимает меня в свои холодные, но такие ласковые объятья и растворяет в себе. И уже совсем непонятно, как мне удается улечься и вытянуться на Млечном пути… дороги, бесконечной, как этот день, в котором давно уже больше двадцати четырех часов… кто их считал… И завтра…. Не могу сознанием дотянуться до этого завтра, оно ускользает… закрывается такими огромными, близкими звездами и дыханием… хм… скорее, сопением под боком. И что я? Меня просто нет и никогда не было и… не будет. Одни звезды, вечные… звезды.
— Тата, спи, моя хорошая, спи.
— Илюша, как я могу спать, когда такие звезды? Что они со мной делают? Что происходит? Я барахтаюсь в каком-то потоке сознания и этот поток… он несет меня. И не кажется, вот-вот, еще совсем немного и я смогу дотянуться и схватить Бога за бороду, заглянуть Ему Вечному в глаза и спросить: «Зачем? Зачем ты нас создал таких? Таких совершенно несовершенных… или несовершенно совершенных… Зачем? Зачем Тебе было нужно отрывать нас от себя, ради чего? Чтобы мы познали Твое совершенство и молили принять нас обратно…
— Так и будет в конце…
— Но зачем же это было начинать? Зачем… от себя…
— Нет, Татка, нет… никуда от себя никто… просто. Все просто. Он – это ты и я и эти звезды и земля, что под нами и все-все-все… и даже ветка, что у меня под боком , и я как «принцесса на горошине», и вылезать из спальника неохота, и говорю ей – пусть…
— Илья, я даже не могла представить… не могла поверить, не могла… ты такой… сильный
Я не сильный. Я просто выносливый и только.
И ты… ты сможешь вынести все, что я тебе скажу?
— Даже если мне придется это нести километров, скажем, сто…
— Не смейся, пожалуйста. Но я никому не говорила «люблю». Тебе первому. Молчи – это не главное… И главное – тоже. Я хочу, я очень хочу… я бесконечно в этой космической бесконечности… как миг безвременной бесконечности… хочу… Ну почему я не найду такие слова?.. Может очень близко, хотя и не совсем чтобы… «они жили долго и умерли в один день»… Я понимаю, что жить долго и… это не бывает… это когда действительно как одно целое, неделимое… вот. Ты чего-нибудь из этого…
«Нельзя чтоб и в бреду не оставалось смысла…» Спи, моя родная, я давно все понял и…
— Любимый мой, это ты спи. Сейчас я тебя поцелую, обниму покрепче и буду баюкать. Если надо, выберусь из спальника и вытащу эту твою «горошину». Скоро рассвет, тебе надо выспаться для новых подвигов. Я буду сторожить твой сон и смотреть, как приходить новый день… в котором… а завтра… завтра пускай никогда не наступает… никогда не…
И очень быстро уснула.
«Так замыслы великие с размаху…».

Петрович

Конечно, мужикам не все сказал. Только то, что и без меня знали или догадывались. На самом деле все гораздо… гораздо сложнее и непонятнее. Завтра надо отправить своих под Краснодар, хотя там и наводнения и… но все-таки лучше будет, чем в Москве, а самому заняться делом.
После того «согласился», пригласили на квартиру какую-то засраную, бомжеватую, с почти полным отсутствием мебели… Хорошо догадался, прихватил с собой баллончик пивка, пару вареных яиц, краюху хлеба, да лучку зеленого — в кафешке купил, а то вообще была бы тоска зеленая… Встретили двое молодых… в «масочках таких — ну, очень крутых и осведомленных»… Предложил для знакомства пивка, так вот же… завепендривались. Во все два часа, что инструктировали и поверяли мне «тайны» государственные, не присели даже. Впрочем, и некуда было присесть, табурет шаткий один да стол, газетами застеленный. Ну, так я и расположился на этих мебелях «позавтракать», думал, спесь, их служебную посбивать. Ан, нет, ребята молодые, но хорошо вышколенные, ни разу не показали виду, что они мол, «что-то», а ты… «совсем… ничто». Хотелось расколоть их – что за «служба такая, государственные интересы пасет». Отвинтили пальцами молча во все стороны… и такую «фантастику задвинули», похлеще Уэллсов и еже с ним, современных, для которых совсем уж ничего непонятого не осталось… Еще пытался выяснить, почему именно его замечательная личность рядового опера понадобилась для таких действий, и не хотят ли из него «крайнего» или «подкидного дурака» сделать… Основное понял, что теперь «соскочить» с этого дела довольно сложно будет, что на этих… рассчитывать тоже не стоит, что за собственной задницей приглядывать надо, а Соломин совсем не простой парень и киллер не по профессии (положим, это я и без них предполагал), а разыскать надобно эти камешки… но только подлинные, предположительно… у Соломина могут быть… по крайней мере, один. Или он знать должен, где они… и… Словом, добыть их всякими правдами и неправдами и передать стало быть «государству», которое помещается по такому-то телефончику… «только вот записывать телефончик на газетке не надо…». И сама жизнь Соломина тоже представляет интерес… Окончательно запутали, отвалили денег на «карманные расходы»… без расписки даже и первые же с квартирки слиняли тихо. Правда жетончик оставили, брелочек такой – желтенький восьмигранник с черной каемкой… «если торчит где на брюках, или там из кармана – помощь требуется… прикрытие или еще чего». Малоутешительно, но, черт с ним, пусть будет.
Утром, перед пикником еще, уже узнал, что Илья с Наташей никуда не улетели, а как-то «растворились» в районе Речного вокзала. А это означает, что «работа» началась… ищи теперь их «сыскарь», отрабатывай денежки.
После пикника сразу, не откладывая, решил все же наведаться на Ленинский проспект… в квартирку.
Для начала вокруг дома походил, двери во дворе заколоченные подергал. Поднялся на лифте, хотел уже свои «ключики» доставать, с дверью поколдовать. Не пришлось — дверь оказалась открытой… На всякий случай «пушку» достал, с предохранителя снял… и тихонько вошел.
Что ж, вы, туристы, двери-то забыли… да нет, ничего не забыли, тут, похоже, другие «гости» побывали… плохо сработали, дверь открытой оставили. Может, специально, чтобы потом, еще кто-нибудь… «хороших» людей хватает. Домушники пока еще не перевелись, а здесь есть чем поживиться. Вон, одной аппаратуры сколько. Кто же побывал, чего искали? Неужели эти камешки?.. Занятно. Очень занятно».
Прошелся по квартире, заглянул всюду. Опытным глазом определил, что «работали» до него недавно, может совсем перед его приходом, пока вокруг дома ходил. И ушли через черный ход, который все время числился как заколоченный. «Значит, вот как вы, Илья Романович, сюда попали и верно ушли так же… Ну, конечно, без помощи изнутри, не смогли бы… Чего женщина не сделает, если от одиночества ей…».
Спустился по «черной лестнице – точно, открыта. На всякий случай ход перекрыл, полки обратно задвинул и еще раз по комнатам прошелся. В основном, искали в кабинете и в одной спальной, не очень аккуратно, спешили…
Куда же вы стопы теперь-то… где мне вас искать? Поищем зацепочку, не может быть, чтобы уж и ничего. Бумажки все перетряхнуть надо, письма старые, может адресок какой… куда вы могли отъехать… глядишь, и выплывем… не зря же ставку на тебя кто-то там сверху, где не капает, сделал… То, что из Москвы уехали, это даже и проверять не надо – давно пора уже было. Родственники какие или знакомые… археолог вот один – адресок проверить стоит. Так. А это что? Открыточка поздравительная, прошлого века уже. С окончанием школы. Бабушка Оля. Да еще и Туапсинский район… Краснодарский край. Море. Тепло там. Может придется искупаться, давно не был. Возьмем-с. В какой спальне… «кувыркались»? Наверное, здесь. А что у нас под кроваткой? Фотки разные… странные, какие-то фантазии… «Ню в полете»… а это… это домик. Необычный домик… южный, со вкусом слеплен. Уж, не из-под Туапсе ли? Тоже заберем, пригодится. Для начала совсем неплохо… Завтра. Завтра сделаем так. Для начала еще раз в музей заглянем и, так сказать, в приватной беседе, на худой конец с чаем, «старичка» еще раз поспрошаем. Потом на встречу пойдем… «напротив Ильича». Тоже мне, конспиратор… если я сразу понял, то, кому не надо знать… тоже не дураки. Андрей Николаевич… интересно, что ты можешь мне сообщить… послушаем. С умным человеком всегда приятно… Ну и хватит на сегодня. А вот и ключики от дверей. Прямо в прихожей и висели. Закроем все же, уходя, для порядка, может еще и пригодится квартирка для… как ее… Камышиной, не все же время в бегах-то быть.
Но… есть еще одно соображение, которое и проверим сейчас же.
Мобильник «подаренный» отнес в ванную, положил на полку и воду включил. Сам пошел в комнату, включил магнитофон, вставил первую под руку попавшуюся кассету и включил на запись, на полную громкость. Походил, потопал, пошаркал по коридору. Потом входной внутренней дверь хлопнул, поворчал немного «не своим голосом… «повыше». В комнату опять вошел и громко, уже своим голосом – «Ну, вот мы с вами и встретились, Илья Романович Соломин». Еще раз прокрутил запись, послушал, что получилось, на начало отмотал… Воду в ванной перекрыл и мобильник принес в комнату. Положил на стол. Включил магнитофон и теперь быстро вышел из квартиры, двери на ключ закрыл.
И уже на первом этаже был… шарахнуло так наверху, будто дом вот-вот развалится. Будто баллон с газом рванул. Стекла на улицу посыпались.
Только бы никого стеклами не задело. Выскочил из подъезда и сразу с Лобовым столкнулся…
— Какого черта, тут делаешь?
— А мы все здесь… на помощь иду…
— Я звал тебя?
— Петрович!
— Ладно. Никого не задело? Быстро линяем отсюда, нам «разборки» ни к чему. Где остальные?
— Во дворе.
— Все, сваливаем.
Действительно, во дворе Петрович застал всю компанию, за исключением конечно, Оксаны… Ни слова не говоря, пошли быстренько в сторону цирка. Возле фонтана присели на скамейку и дружно закурили.
— Девочки… извините, если сможете – «мужской, а самое главное, служебный разговор…
Медные кудряшки возмущенно затрепетали, но Петрович так взглянул, что пришлось барышням отойти на деликатное расстояние.
— Вы бы еще своих родителей за собой приволокли… Саня… примерно, мощность взрыва?
— А кто ж его знает. Это что было?
— Да «подарочек» сработал… Вот чего было уготовано… и мне и Соломину… должен был рядом стоять. Так что, получается, я ему… и себе жизнь спас. Должник он мой, есть еще большая заинтересованность о здоровье его побеспокоиться.
— Петрович, ты что? Тебе это надо?
— Мужики… Влез уже… ну и нечего рассусоливать. Все, по домам, а мне еще в одно место надо быстренько слетать…
— Так у тебя же, вроде бы завтра…
— Вот. Квартирку попортил… а не хотел, вернее не знал наверняка, что так выйдет. А получается, что чего-то логически не додумал… Не себе, не людям. И, может быть, этим взрывчиком кое-кого «подставил» – исправляться надо.
— Ну и мы с тобой, на машине оно быстрее… а потом, мы свободные люди, в отпуске, что хотим, то и творим.
— Витя, когда на горшок сядешь… вот и твори, а здесь… Да черт с вами, почти уговорили. Вот только…
— Так это мы уладим в миг.
Виктор быстренько вскочил и пошел к девушкам
— Вот что, подруги боевые, придется вам как-нибудь самим до дома. У нас с Петровичем дела назрели, не крутитесь под ногами. Свет, ну ты же у меня самая-самая… вот Аленке и объясни популярно… мент он и в отпуске мент… пусть подумает, стоит ли с нами связываться…
Аленка от возмущения чуть не кинулась на него со своими маленькими кулачками. Как же. Человека — пусть и маленького, пусть еще «сопливого», но все же «при погонах», вот так, нахально… можно сказать, под зад коленкой – обидно. В конечном итоге, утрясли и этот вопрос. С непременным условием, что в ближайшие же выходные придумать что-нибудь экстранеординарное и… вообще… больше внимания и любви.
Через пять минут Виктор сходил за машиной, заодно посмотрел, что там творится у дома. Пожарные уже приехали, местная милиция тусуется – все своим законным чередом идет…
И уже в машине, возле здания университета, Горшков, наконец, изрек.
— Павел Петрович… получается, что тебя… вас теперь уже и нет. С призраком мы едем, а то, что было вами теперь по частям…
— Думаю, что быстро обнаружится, что это не так… А пока мы едем к «Ильичу»…
Лобов чуть в багажник иномарки не въехал…
— К мавзолею что ли? Или на площадь Октябрьскую?… Лукичей-то в Москве… не всех из истории выкинули.
— Нет. Едем в Матвеевское…
— Так бы и сказал… а то к какому-то… И еще, если интересно… Девочки наши… черный вход «заколоченный» пасли… и только ты в дом вошел, как вышли двое… интересных. С черного входа… Номерок машины запомнили, наши красавицы.
— Молодец. Саня сможешь? Но только совсем тихо… «со стороны».
— А то! Без проблем…
— И в Матвеевском… покрутитесь в поле видимости и досягаемости, но не «обозначайтесь», пока не свисну.
— О кей, командир, прикроем.

Что за день такой… И здесь опоздал. Как не хотел на этот пикник… Оксана уговорила. Мол, завтра уезжать на два месяца… А теперь вот отстаю на один шаг… Думал, проблемы будут с другим, Андрей Николаевич только через сутки приглашал… Может, этим взрывчиком я его и подставил… Ошибка боком вылезла. Надо было потом, где-нибудь на природе с этим телефоном разобраться. Опять же квартиру Камышиной изуродовал… если там вообще что-нибудь осталось. Нехорошее начало, а продолжение еще хуже.
Поднялся в лифте на этаж… И здесь дверь открыта. И опять пистолет не пригодился. Труп еще теплый, может и полчаса не прошло. Как же он-то, вроде из наших, опыт какой-то есть, а вот так… похоже и без борьбы… получить пулю в башку. Что за сволочи работают? Бошки им поотрывать… руки зачесались. По квартире как «Мамай» прошелся – все перевернули. Ах, Андрей, Андрей… Что же за дело у тебя было ко мне? Что ж ты раньше не объявлялся?.. Стало быть убирают всех… Так я по вашим правилам играть не собираюсь. Даже если «интересы…» Не собираюсь я защищать такие государственные интересы. Что за государство, если своих людей гробит, пусть даже во имя своей мифической «безопасности»…
И тут со двора крик истошный: — Петрович!!! Вот не думал, что Саня так кричать может. Хорошо, что лифт еще на этаже стоял.
Из подъезда выскочил и сходу в открытую дверцу нырнул. С места рванули так, что головой обо что-то ударился, искры из глаз.
— Уходят, Петрович, уходят. Та же машина.
— Давай, Витя. Не подкачай, родной.
— Да у моей телеги силенок вдвое меньше, чем у той БМВухи.
— Гони, Витя, гони. Пока еще трупы не появились… здесь уже счет открыли. Не успел я предупредить. Надо поквитаться. Мочить их будем, я за все отвечаю.
— Петрович. По Рублевке уходить не будут, скорее всего на Минское рванут, здесь мы немного срежем по дворам, только бы кого в темноте не задеть… Палить за городом будем.
Догнали уже за Одинцово… Стреляли по колесам. Дорога через низинку, а потом наверх и… железнодорожный переезд. А перед подъемом «лежачий полицейский». Наверно, в правое заднее колесо попали. Как в каком крутом боевике, с замедленной съемкой, машина на «полицейском» поднялась в воздух и, разворачиваясь направо, стала переворачиваться. Потом задела за столб, еще раз крутанулась и ухнула под откос… А там метров пять будет… Сами едва успели затормозить, а не то еще самим «танец умирающего лебедя» пришлось бы исполнить…
ВMV грохнулась и взорвалась…
Не стали даже вылезать из машины, проехали мимо, и уже за Жаворонками повернули в сторону Киевского шоссе…

Обедали уже в Краснодаре. Потом долго гуляли по городу и остались ночевать в гостинице, чтобы пораньше утром ехать дальше.
Утром Илья с Наташей проснулись очень рано,хотя спешить было особенно некуда, и утро было на редкость тихое и как бы «исполненное печали». Остановились на берегу небольшой речушки. Долго сидели и просто смотрели, медленно погружаясь и в это утро, и в эту тишину, наполняясь легкой, щемящей грустью… так, ни с чего, как после тяжелой, но очень необходимой, проделанной работы.
Море встретило полуденным солнцем и сильным ветром. Волны с глухим шелестом накатывали и разбивались о скалы, отгоняли подальше отдыхающих, заставляя их больше заниматься улетающими тентами, палатками и прочим нехитрым скарбом «дикарей».
— Илюша…
— У- гу…
— Ты знаешь, я думала, что стихи приходят… когда вот какие-то ассоциации от увиденного, понятого… а у меня…. А вот день, вот море, и ты здесь, и я с тобой. А у меня строчки совсем о другом.
— Совсем не важно, когда рождаются стихи, важно, что рождаются. Тебе писать надо. Хочешь, я тебе подарю тетрадь с золотым обрезом и ты будешь писать в ней «золотые строчки»?
— Хочу… только не теперь… когда-нибудь, когда мы станем очень старенькими и немощными. И когда останется только одна возможность – держать ручку и писать. А пока я хочу просто жить с тобой…
Когда с шоссе, идущего вдоль моря, Илья в нужном месте свернул на проселочную, слегка разбитую дорогу, Наташа не удержалась и спросила,
— Ты что, здесь когда-нибудь был?
— Нет, в первый раз…
— Откуда же ты знаешь про этот поворот? Дальше есть другая дорога, получше.
— Да, но здесь ближе…
— Я тебе не говорила даже, где это село.
— Говорила, но забыла… Помнишь, когда мы занимались «фотопамятью», ты проделала мысленно весь этот путь … а я просто запомнил. Вот и все.
Сразу за небольшим перевалом открылась небольшая долина, сплошь покрытая садами. А дальше, ближе к чуть угадываемому ущелью, виднелось село. Вот это и было село, конечная точка их пути…
Село довольно большое, старое, с пестрым смешением «архитектурных» стилей – от простой саманной мазанки, до неких подобий «готических» замком, не говоря уже о бетонном «модерне». Как, прочем, и население очень пестро… можно набрать до двух десятков национальностей, народностей… и никаких противоречий межнациональных – делить-то нечего, земля одна, солнце одно, море и горы…
Уже подъезжая к дому, Наташа все крутила головой, пытаясь понять, с какой же точки был сделан «снимок» дома, но, увидев дом, выкинула эту глупость из головы, потому как это теперь не имело никакого значения.
Сколько же она здесь не была? Никак не меньше трех… нет, пяти лет. Действительно, перголы – всегда занимавшей двор от крыльца до калитки, сплошь заросшей виноградом – нет, просто нет… и все.
На крылечке, в плетеном кресле сидит бабушка Оля и тихо улыбается, глядя как мягко, стараясь не пылись, подкатывает к дому машина. Как, чуть не на ходу выскакивает из нее Наташка и долго «сражается» с просевшей калиткой… Как за ней следом, по скрипящим уже лет двадцать ступенькам, поднимается молодой человек… страшно знакомый. И совершенно непонятно, откуда она его… но то, что видела… лет семьдесят назад… а может и больше — наваждение какое-то…
— Внученька моя, Ташенька моя! Приехала моя ненаглядная. Я со вчерашнего дня сижу здесь и слышу, как ты и… твой муж, наверно… едете. Сколько же я тебя не видела?.. Ну, вот и хорошо, ну, вот теперь и помирать можно.
— Бабуленька, как же помирать, ты же у меня одна осталась, поживем еще…
И уже за столом, поздним вечером…
— Таша, внученька, принеси-ка мне укладку… ту, что под кроватью. Только протри сперва, чай запылилась – лет десять в нее не заглядывала.
Содержимое любого стариковского «хранилища» всегда вызывает большой интерес и любопытство, поскольку говорит о своем хозяине гораздо больше, чем морщины на лице… говорит о времени, стремительно переливающемся из ниоткуда в никуда… и каким-то непостижимым образом вдруг, упрятанном в шкатулочке, ларчике или сундучке. Даже Илья, внешне всегда очень сдержанный эмоционально и тот… «проникнулся».
И было от чего. Из небольшой укладки красного дерева с окованными уголками и изящным замочком стали доставаться извечные «драгоценности» в виде писем пожелтевших, театральных программок, вырезок из журналов и… конечно, старых фотографий от начала века и…
— Вот, нашла. Эту фотографию и ты, Ташка не видела. Это твой прадед… с другом своим. На друга посмотри, а теперь на Илью.
С фотографии смотрел, чуть выпучив глаза… Илья. Тот, который стоял… в парадной военной форме подпоручика царской армии, опираясь на эфес офицерской сабли… На оборотной стороне карточки почти совсем выцветшая надпись красивым, с завитушками подчерком – «Год десятый нового века. Вся жизнь впереди и много света».
— Отец мой. Я его совсем не помню. А мать с другом его, Шумиловым Александром Сергеевичем, как говорят, «ветром революции…». Росла-то у тетки в этом селе, здесь все мои похоронены… кроме матери. Ты, Илья, случаем не из рода Шумиловых?
— Нет, Ольга Александровна, Соломины мы. Сибиряки.
— Как все в этом мире круто замешано… Шумиловых род древний, с Блоками, да Гольдбергами… и с другой стороны, Гиреевы да Улсумовы. Гремучая смесь. Теперь вот, Соломины, похоже, казацкого племени… Жаль вот только, что правнуков не дождусь…
— Бабуль, что ты все о грустном… Может, и дождешься, тебе еще до ста лет далеко. А потом…
— Нет, Наташенька, устала я. Да и плохо это очень, когда старики своих детей переживают… Да и пора мне в дорогу. Илья Романович, а не угодно ли вам, пойти в опочивальню, вон головушка-то потяжелела. В мансарду поднимайся, там готово уж все… а мне с внучкой пошушукаться надобно.
Вышел Илья на крыльцо, покурил, подышал прохлады ночной, южной, да и поднялся на чердак, такой похожий на светелку в его родном доме, что стал у него комок в горле и зубы сами собой заскрипели. Пахло здесь сушеными фруктами, полынью горькой и… Так и не понял Илья, чем же еще… провалился в сон и, может быть впервые в жизни, плакал во сне теми слезами, которые облегчают душу и очищают тело…
А внизу уже и свечи горят по углам стола, и образа старинные в киоте осуждающе смотрят из темноты на пестроту стола, сплошь почти покрытого разложенными картами с совершенно непонятными символами…
Через час, стараясь не скрипеть старенькими ступеньками лестницы, поднялась Наташа. Присела осторожно на краешек широкой кровати и долго в почти полной темноте всматривалась в дорогое лицо с упрямой складкой между бровей, но такое еще ребяческое… Разделась и прилегла рядышком, стараясь не потревожить спящего Илью. И долго, еще очень долго слушала давно забытые звуки южной ночи и ровные удары своего сердца, наполненного самыми разными предчувствиями. И не было никаких мыслей…
А под утро не стало Ольги Владимировны. Ушла во сне, спокойно и тихо, как и жила последние лет сорок … Может так и надо отправляться в далекий путь – никого не ставя в известность, не беспокоя и… тайно. Потому как смерть и есть великая тайна жизни…

Гонят, гонят, гонят… Сердце уже где-то у горла, и сил никаких бежать. Последний патрон в стволе. Хрена, это для себя, на всякий… Живым не возьмете. Хорошо знакомые дворы… Одного все-таки зацепил – охнул глухо и завалился. Но, блин… сколько вас еще… Лоси молодые, спецназ против одышки почти стариковской… телефон звенит… Ну, Пашенька, давай еще немного, сейчас в этом дворе, за гаражом дыра в заборе бетонном, а дальше направо и… хрена вы меня достанете… телефон звенит… Где, где, где дыра?.. Куда девалась? Сплошная, глухая… все! Хана! Э-э-х!… Неужели конец? Телефон звенит… какой, к черту… телефон…
Вскочил в темноте из кресла, вывалился из сна в спасительную комнату…
— Да…
— Петрович, это Виктор…
— Ну, как?
— Все нормально. Я уже в Москве, остальное при встрече. Саня мне звонил. Завтра к вечеру тоже будет… Где встречаемся?
— Где?… Где в последний раз в пробке стояли… напротив пивняк… в 21 час . Понял?
— Нормально. Все, до встречи…
На часах три с четвертью.
Да… давненько мне ничего такого не снилось… «Ужастики»… может с самого детства… в период, можно сказать, созревания и было. А тут еще и эта духотища. Вот, «ящик» забыл выключить, прямо в кресле заснул. Пошел, под душ прохладный залез — полегчало малость. В «Юрезань» заглянул… вот и пива нет. Ну и черт с ним… надо прекращать, да физкультурой заняться… чтобы во сне не догоняли… хе…
Завалился досыпать, да только так и не смог заснуть больше. Все мысли в голове суетятся, в какой-то калейдоскопе складываются и рассыпаются, но постепенно одна, главная, начинает все четче проявляться… Понял. Кажется, все понял! Что же это получается? Значит, за спиной народов, так сказать, и правительств, вы, господа, под ручку ходите, друг перед другом расшаркиваетесь, ссорится ни под каким предлогом не желаете… потому, как это войной пахнет… а для того, чтобы и «лицо сохранить и… задницу не подставить…» — покрутись немного, опер, потанцуй, кадриль, а, чуть, что, так, мы, тебя, же, с потрохами… мол, народная инициатива… снизу то есть – наказуема, потому без приказа… Хитро и просто как палец… Ну, это мы еще «поглядеть будем»… Все правильно пока идет. Своих отправил с Виктором подальше, не к родственникам… и там могут достать, ну тут уж… против лома…
С камушками пора всерьез разобраться, выяснить — на самом деле что-то или очередное… хотя вот ведь и про «посуду летающую» официальная пресса сообщать начала – так может, и здесь что-нибудь, этакое… имеется. Попробуем выяснить. Похоже, Андрей как раз по этому поводу и собирался… Нехорошо получилось, – не успел. Теперь бы с Ильей не опоздать… прикрыть надо, помочь если возможно…
Ладно, хватит валяться. «Кто рано встает, тому и козырь лишний в колоде…». Попробую-ка этого дедка музейного… Бориса Глебовича, еще до начала работы повстречать, а потом… потом, видать будет. Все. Подъем.

Бориса Глебовича Путилина, владельца всевозможных научных регалий, профессора историко-архивного института удалось перехватить у выхода из метро «Александровский парк». По-стариковски, он тоже оказался «ранней пташкой, так что Павлу Петровичу не пришлось его долго «высматривать»… Еще было достаточно прохладно, жара накинется на Москву несколько позже… часа через два. А пока можно тихо и не торопясь пройтись по саду, поговорить о том, о сем… В институте приемные экзамены, но до них есть еще часа два, так что спешить некуда… И в непосредственной близости от кирпичных стен Кремля, Петрович чувствовал себя более спокойно и мог позволить себе немного расслабиться. И потом, какое-то еще время у него есть, после взрывчика в квартире существовала маленькая надежда, что его пока не ищут. Пока…
— Вот видите, Павел Петрович, что с Манежной площадью натворили… и продолжают творить? До гостиницы «Москва» снова доберутся. Если разобраться, то получается, что я вроде бы защищаю свои консервативные взгляды, привычную картинку детства, за которую уцепился как за икону… Так это касается моей жизни, вашей… всего поколения, которое видела старый Манеж, помнит другую Москву… Но вот мы уйдем в мир иной, и другому поколению, только сегодня родившемуся, будет казаться, что вот эти нелепейшие фонтанные кони стояли здесь всегда… и будут воспринимать эту… проточную лужу, как речку Неглинку… Вот так устроена история – течение жизни…
— Борис Глебович. Я все-таки не могу понять… насколько вся эта история с саблями, с камнями этими, имеет под собой какую-то реальную почву? Неужели, какие-то… предметы могут в себе иметь больше… Может, все это миф какой, сказочка, от желания человека владеть чем-то большим, что есть на самом деле в природе?
— Вот вы, Павел Петрович, сами же и почти ответили на свой же вопрос. Только я о другом скажу. Я родился в начале прошлого века… И положим, потом отсутствовал лет… пятьдесят, проспал бы. А сейчас проснулся и получил бы в руки… ну, хотя бы радиотелефон. Это для меня была бы фантастика или нет? Фантастика, которой и Уэллс не мог предположить… И потом, время… очень странная штуковина… И никто еще не определил, время это самое, течение его… образно говоря, к «морю или, наоборот, из моря в… незнамо куда»? И даже человек… рождается для того, чтобы развиваться, и, развившись умереть, или же это только наказание жизнью. Непонятно я говорю?
— Чего ж не понять… В последнее время по долгу службы приходится интересоваться… теориями разными фантастическими… и про время, и пространство…
— Ну и хорошо. Так вот… о чем я?.. Мы многого не знаем о себе и о своем времени, пытаемся это делать, заглядывая в прошлое насколько возможно. И могу сказать только одно… Наверное, мы так никогда и не узнаем замысла Создателя… ну разве что, когда помрем, или за секунду до смерти…
— Борис Глебович, вы что же, верите в загробную жизнь?
— Да вот… очень хотелось бы. И чем ближе к естественной физической смерти, тем более. Молодость редко задает этот вопрос, больше из праздного любопытства. А когда кости просятся на покой… одним словом, актуальность возрастает, начинаешь задумываться и искать подтверждения всяким легендам и мифам. И надо сказать, увлекательнейшее это занятие… времени только совсем маловато осталось, а так… много любопытного… Ну, вот мы и пришли. Может зайдете? У меня в кабинете сейчас хорошо, прохладно. И про чудо-камушки поговорим… До экзамена еще больше часа… А в них много чего интересного.
— Заинтриговали. Пожалуй, и мне спешить некуда, спасибо за приглашение.
В кабинете действительно было хорошо, уютно и прохладно. Путилин достал из холодильника большую бутылку холодного чая, разлил по чашкам
— Вот, грешен, люблю холодный зеленый чай. Давно уже, лет эдак тридцать. Теперь про камни… Здесь странная и, больше по вашей части история. Камень оказался поддельным. Вот так. Кто, когда, а, главное, зачем его подменил, может неделю назад, а может, лет триста… теперь мы не узнаем. Может, красноярцам больше повезет, и во второй сабле… Только все равно, два вместе таких камушка имеют какую-то силу, а, впрочем, кто его знает…
— Ну, а как же определить их подлинность?…
— Понимаете, Павел Петрович. Образно это как с атомной энергией… Пока нет критической массы, то нет и атомного взрыва. Из одного материала состоят эти… был шарик… распилили пополам и «замочек» такой сделали… вроде иероглифа… Если на расстоянии находятся… ну, может, до метра… насколько мне представляется, то между ними возникает поле особое, с другими пространственно-временными параметрами. И надо еще сказать, что шарик этот на земле не в единственном экземпляре, упоминание о них имеются и в Южной Америке, и в Египте, и… вот, из Китая.
— А если соединить, то что?
— Ну, если соединить… чтобы опять одним шариком, то… а вот тут-то я и не знаю пока, что может произойти. Может конец времени, а может, его начало… или еще чего… И слава Богу, теперь мы этого и не узнаем, насколько опасна эта «игрушка» для человечества… или, насколько спасительна. Потому и без этой «игрушки» человечество все более активно толкает себя к пропасти небытия… или перехода в другое состояние, что тоже вполне вероятно. Посмотрите, что делается. НЛО очень сильно активизировались, уфологи регистрируют их уже тысячами в год.
— А вы, что же, и в «летающую посуду» верите?
— А тут и вера уже не причем. Это уже, так сказать, научный факт… Другое дело, что неизвестно, что это и откуда. Это тоже вопрос времени только. Похоже, что многое от нас, обывателей от науки, тоже скрывают… «правящие умы». Это уже политика. А где политика, там уже и «надувание щек» как выражение особой значимости и необходимости… ну и не без «грязнотцы». Ну, да Бог им судья. Может, действительно это необходимо… не знаю. Я могу строить бесконечно свои теории по поводу НЛО, но они все равно так и останутся теориями, пока количество информации не приобретет «критическую массу», а там, кто его знает… В общем, «есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – это науке пока неизвестно»… но, очень хотелось бы верить, что есть. И эти НЛО дают такую надежду.
— Борис Глебович, если не секрет, сами как считаете… все эти… «человечки»… это не от «зеленого змия»?
— Я сильно подозреваю, что это просто биороботы-наблюдатели и… и только… Рад был с вами потолковать с утра пораньше. Так сказать, разминка ума перед битвой с познаниями нового поколения историков.
— Спасибо вам, большое.
— Всегда рад видеть. И чай у меня всегда есть – заходите. Если здесь не застанете, то кабинетик в музее вы помните, бывали-с… Большей частью там работаю – спокойнее.

15 июля 1991 года. Батя с Колей должны придти через дня три-четыре. Тая разбудила часов в пять утра. Примерно часа два инструктировала, как и что делать самому… когда ее не станет.
После недавних дождей проливных, жара под тридцать градусов без малейшего ветерка. Тайга наполнена испарениями, духотой прямо с раннего утра. Майка мгновенно липнет к телу, трудно дышать, тем более, когда забираешься на сопку. От Таиной поляны пошли на северо-восток по распадку. Шли часа три, а к обеду повернули на север и поднялись на сопку. Ориентир запомнил – три лихо скрученных между собой сосны между двух огромных валунов.
Долина внизу и где-то далеко поблескивает вода, наверное Подкаменная Тунгуска. Тайга внизу, как будто в тумане каком плавает, верхушки деревьев видать только. А сверху тоже… солнце, будто через пелену какую прорывается, кружком неярким.
Отсюда уже на северо-северо-запад пошли. Вниз спускаться стали. И еще часа три. Вышли на очень большую поляну и остановились пополудничать. Костерок развели. После обеда сон сморил, даже не заметил как. Проснулся уже солнце совсем низко стоит и чуть посвежело, легче стало.
Думал, что трудно все это будет – прощаться…представлял себе… Только все не так, как представлялось, вышло. Будто только таким делом и занимался всю жизнь.
Подошли к дальнему краю поляны, неспокойно как-то стало… и подташнивает. Тая ладанку достала, открыла ее. Показала, как пользоваться этим амулетом. Плоской стороной на спине у меня повесила, а сама передо мной встала. Сразу легче стало… только жжется немного между лопаток. Вот когда два таких амулета будут… совсем просто станет…
Пошли через лес. Странный очень лес – ни птиц не слышно, ни звона комаров… и травы в сосняке выше двух метров. При том, что в полной тени растут — солнце сюда не должно попадать, очень густой сосняк.
Недалеко, в метрах трестах… может, чуть больше, вдруг, открылось озеро. Большое. Метров двести в диаметре… и абсолютно круглое, циркулем обведенное. И берег из чистейшего песка на три метра от воды тоже… «циркулем». Вода будто черная и в полуметре уже дня не видно. В небе над озером прямо вроде больной такой воронки из тумана молочного, а в центре совсем черное пятнышко. Тая на берег присела и щепочку прямо рядом с собой в воду кинула. Налево, по часовой стрелки, тихонько поплыла щепка…
— Теперь уже скоро. Может, через час. Смотри, что буду делать. 15 августа 2002 года ты также все исполнишь. Правда, у тебя будет время подумать… только надо так сделать — для Земли. Надеюсь, там тебя встретить, поэтому прощаться навсегда не будем. Не заметишь, как эти почти двенадцать лет пролетят.
Заметно стало, что течение усилилось по кругу. А в центре озера, из воды появилась площадка… столбик такой. Издалека плохо видно – большой или маленький по площади… А потом, закружилось… и вода, как стекло стало, или зеркало черное. И должно вроде бы по законам физики с поверхности к краям…а тут… к центру…
Поцеловала меня Тая… прямо в губы… потом разделась совсем и пошла… пошла по «воде». Дошла до площадки и встала на нее. Обернулась, махнула рукой, что-то крикнула. Только совсем ничего не слышно стало – уши заложило, даже больно сделалось. Понял, что уходить надо. Собрал одежду Таину, посмотрел еще раз, стараясь запомнить все, повернулся и пошел обратно…
И уже на поляне, на дальнем ее краю, где обедали еще сегодня, сел, прислонившись спиной к кедру, стал смотреть и ждать. Только все это быстро произошло, даже понять не успел. Луч ослепительно голубой, тонкий, вдруг, от озера в небо уже совсем темное, ударил и через мгновенье… все. До свидания, Тая. Я постараюсь… я очень постараюсь.

До вечера было много время, и Павел Петрович решил заняться южным адресочком, каким-то образом связанным с Камышиной. Как ни странно, это не составило особого труда, и уже через два часа он уже знал, что Гольдберг Ольга Владимировна приходится бабкой Наташи, и, скорее всего, единственной на сегодня ее родственницей, так как Камышин Михаил Александрович оказался детдомовцем из города Волжска…
Еще подумалось, что если он так легко «вычислил» вероятное местонахождение Соломина, то и… противной стороне это может быть тоже просто. А посему, решил оттянуть внимания побольше к собственной персоне, потаскать за собой, сбить со следа, да и самому не попасть… куда не надо. И как-нибудь все же попасть в это черноморское село.
Помотался по жаре, пытаясь определить, есть ли за ним наблюдение… Что-то такого не наблюдалось… может, после того взрывчика мобильника на квартире, решили, что его уже нет в живых? Или хоронят угольки своих «гавриков зажаренных» на минском шоссе? Но, не должно… не совсем уж они такие лохи. И еще. Очень хотелось «выбросить белый флаг» – брелочек повесить на карман. Так, больше из любопытства – в самом деле «наши органы» всегда при нас или все это одна большая и сплошная… даже невозможно подобрать слово, чтобы не было матерным… В общем, не стал этого делать.
К шести вечера, попетляв изрядно по дворам и переулкам на Плющихе, спустился в маленький уютный подвальчик. Здесь было свежо, отличное разливное пиво и телевизор, в который Павел Петрович и уткнулся от нечего делать. Над стойкой бара, под самым потолком оказалось круглое окно с резным, «а ля модерн» переплетом, свет свободно падал на зеркальную стену напротив и потому было достаточно светло без дополнительного освещения, и в то же время, попадая прямо с улицы требовалось время, чтобы привыкнуть глазам к этому полумраку.
Первым появился Горшков. Прямо из аэропорта. Прошел к бару, залпом выпил бокал пива, взял второй бокал и, покосившись еще раз на входную дверь, подсел к Павлу Петровичу.
Саня, ну ты конспиратор. По тебе за версту видно, что «шпиён». Ладно, здорово. Как слетал?
— Слетал неплохо, обратно — без регистрации, так что меня еще в Москве и не наблюдается. Погода в Красноярске такая же, жара, все плавится… и мозги тоже. Ребята местные помогли, так что я был неофициально. Ну, что сказать…
Так что есть, то и говори.
Если коротко, то так – сабля есть, камня нет… совсем.
— То есть?
— И только вчера заметили. Там у них, вроде диарамы. Сцена такая – казак с татарином на саблях сражаются. Муляжи, конечно. И сабля у татарина та самая. И за стеклом все это дело находится. Еще месяц назад… пыль там вытирали – был камень, а вчера – «ку-ку»… Правда, за это время один инцидент произошел – дымовую шашку кто-то пронес… ну и… завесу устроил. Одного служителя «кондратий» хватил в дыму, в суете могли и камешек унести… запросто. Ни замков, ни охранной сигнализации. В общем, местные там разбираться будут… не знали о пропаже, по факту хулиганства работали.
И тут появляется Лобов. И проделывает то же самое, что и Саня. То есть, ни на кого не обращая внимания (а никого кроме своих и нет) идет к стойке, выпивает залпом бокал, и уже со вторым… поглядывая на выход.
Павел Петрович с Саней переглянулись и… чуть под стол не попадали от хохота. А когда увидели крайнее удивление на лице Виктора… почти истерика пошла и минут на пять. Девочки за стойкой собрались и тоже захихикали… за компанию.
Только начали успокаиваться. Зеркало за спиной Павла Петровича вдруг как-то треснуло и посыпалось. Вначале ничего и не поняли. Виктор в сторону прыгнул и встал сбоку окна, ствол достал. И точно. Посредине окна с двойным стеклом аккуратная такая дырочка от пули. «Весело» встреча началась. Пригибаясь под окном, все трое нырнули за стойку бара
— Девоньки, другой выход есть?
— Идите туда. В конце коридора налево и вверх по лестнице – выход в подъезде. – а у самих зубки от страха застучали.
— Мы исчезаем, а вы в милицию звоните.
— Да мы уже «тревожную» кнопку нажали, через пять минут приедут.
Что сказать-то им?
— Правду. Одну только правду и ничего больше – это уже Виктор выдал, — ну никак не может перед слабым полом не повепендриваться.
Во дворе не стали дожидаться милицию… по дворам через весь квартал прошли к набережной и только там перевели дух.
— Петрович, и что это могло значить?
— Я, Витек, просто-запросто, чуть к праотцам не отправился. А так все, вроде бы… нормально, в общем. Только сдается мне, что просто попугать захотели, чтобы я побыстрее побегал…
— Выходит, они твою голову в зеркале увидели?
— Выходит так… зеркало жалко. Ладно, проехали. Как у тебя?..
— Довез нормально. Устроил все, как полагается. Мои старики только рады, одни там в полудохлой деревне. На сорок изб пять хозяев – тоже беда – мрет деревня…
— Если до пенсии доживу, поеду на землю туда… если моей старухе понравится.
— Павел Петрович, что дальше-то? Так и будем бегать да стрелять? И кто на кого охотится?
— Завалил вопросами. Я, мужики, своим умишком представляю, что попал между двумя «конторами», которые ссориться между собой не хотят, а все же «одеяло» каждый в свою сторону тянет… Вот и понадобился… «Петрович», чтобы каштаны из огня таскать, а потом… «суп с котом»… Саня, да и ты, Витек, покумекайте, как мне незаметно из Москвы исчезнуть, пока не подстрелили… на юга хочу… позагарать приспичило.
— Саня, а что если мы своего начальника похороним, а? У меня в одном морге знакомый…
— Я вам похороню!.. Умники. Придумайте что-нибудь более…
— Павел Петрович, а что если я Аленку попрошу…
— Ну-ну, уже интересно…
— Нет, пока не скажу. Утром, часов в десять на «Пушкинской» посреди зала. Нормально?
— Нормально. А сейчас, мужики, руки у меня чешутся одну хреновину попробовать. Играем так. Сейчас разбежались. Кстати, Витя, где твоя тачка?
— За городом. На электричке приехал сюда. А что?
— Ладно. Значит так. Через час темно уже будут. Я «вынырну» на старом Арбате. Покрутитесь недалеко и… за тем, кто ко мне подвалит с разговорами какими… если я при этом шею левой рукой потру… походите. Усе понятно?
— Ничего не понятно, но ладно. Сделаем. Если не секрет, Петрович, ты что решил по бабам приударить?.. Оксане Николаевне звякну.
— Витек, хороший ты мужик… только гад. Я тебе звякну! Оглохнешь надолго. Ты хоть научил ее пользоваться мобильником?
— А пацаны твои на что? Уже не сопливые давно, из подгузников выросли.

Через час уже на Арбате. Гуляющих много москвичей, иностранцев и просто приезжих. Брелок-жетон достал и на пояс повесил. Не успел до «самоцветов» дойти, подходит… такой молодой, отвязный, с хаером зелено-оранжевым…
— Папаня, поджига есть?
Пока прикуривал, вдруг, совершенно трезвым голосом,
— Павел Петрович, какие проблемы?
От неожиданности чуть не выронил зажигалку. Ничего себе «кадры». Красиво работают.
— Передай… э… за зеркало платить не буду… и все.
— О кей, папашка. Сенькью вери вери… ничего, что я по аглицки?
— Сойдет. Бывай. И не пей много… сынок. – И рукой этак свой затылок…
Вот и все на сегодня.

Все свое детство Наташа каждое лето отдыхала здесь. Казалось, излазила все окрестности. Но сегодня, Илья, каким-то звериным чутьем, вдруг повернул в заросли орешника и, метров через триста и Наташа услышала журчание воды. А еще через пятнадцать, продравшись через колючие заросли, они увидели небольшой, метров пять в высоту водопад. Падающая сверху вода образовала небольшую каменную ванну, в одном месте переливаясь, убегала ручьем, но недалеко совсем уходила куда-то под землю, пропадала. Здесь они искупались в очень холодной воде и теперь лежали на уже теплых камнях, согретых утренним солнцем.
Похороны прошли тихо, как-то незаметно. Вероятно потому, что бабушка Оля успела сделать все распоряжения по этому поводу, и все соседи давно уже знали, что, где, как, в чем… ответы на все эти, казалось бы, бессмысленные, но необходимые для подобного ритуала вопросы. Илья тоже старался во все вникнуть и, сами похороны оказались не столь тягостными для Наташи.
Уже через неделю они несколько раз выбирались к морю. Но просто лежать, жариться под солнцем, лениво перекатывая в голове какие-то обрывки ненужных фраз… это было выше сил. И хотя Илья не показывал виду, что такое времяпровождение ему не по душе, Наташа быстро все поняла, и сама решительно отказалась от этих походов. Зато они стали выбираться «в глубь материка». Выходили пораньше, захватив с собой немного овощей и лаваш. Шли, по почти пересохшему ерику, вверх по ущелью, забираясь с каждым разом все дальше и дальше…
И все, казалось бы, хорошо. Но Наташе все больше стало казаться, что Илью что-то угнетает и весь он, все чаще и чаще погружается в самого себя, туда, где ей, Наташе, нет места. И только она собралась аккуратно выяснить эту появившуюся проблему, как…
— Тат… а что тебе Ольга Владимировна перед смертью…
— Нагадала? А ты поверишь?
— Может быть… если хочешь, можешь не говорить.
— Ты очень тонкий психолог. Если хочешь узнать что-либо у женщины, скажи ей – «можешь не говорить» и все тотчас же и узнаешь… Странные вещи она сказала… странные.
— А ты сама в эти «странные вещи» веришь? Бывает, что карты говорят больше… вернее, говорят, то, что есть. Только надо уметь правильно их прочитать.
— Я не знаю, что думать… Получается, что тебя очень скоро не станет, а я… если пойду с тобой, если ты возьмешь меня с собой… то и меня…
— И что ты по этому поводу…
— Я уже неделю думаю по этому поводу… У меня никого кроме тебя нет на свете. Правда есть еще родители папы, но… все равно, что их нет. Мне будет очень одиноко без тебя. Я не знаю, как я смогу жить… Ты скоро от меня уйдешь, я это чувствую и гоню от себя эту мысль. – (и она заплакала тихо, уткнувшись лицом в его тощий совсем живот) — Прости меня, Ильшенька, я не хотела тебя держать, не хочу быть обузой, но…
Вдруг вскочила, и плюхнулась в холодную ванну. Взвизгнув как-то по девчачьи совсем, поднялась во весь рост и подставила свое тело под самые струи водопада.
— Ты можешь представить себе Ромео и Джульетту стариками? Это же просто не-воз-мож-но! Нельзя, чтобы было возможно. Вот и я не хочу. Ни одного дня… ни одного часа!
— Если ты сейчас не вылезешь из воды, то с большой долей вероятности, у тебя есть шанс отправиться в мир иной раньше меня, а мне останется только достать очень острый ножик или кынжал.
Стуча зубами от холода, Наташа наконец, выбралась из воды и набросилась на Илью… «Лед и пламень»… так вот… еще не было…
После они долго приходили в себя, долго и молча завтракали свежими овощами с лавашом, запивая домашним вином, которым их угостил сосед Резо… Наташа ждала. Она уже научилась этому молчаливому искусству ожидания. И дождалась.
— Тата. Сегодня 15 июля. Ровно через месяц мне нужно быть очень далеко отсюда… Дай мне, пожалуйста, три дня и я скажу, может быть… смогу ли, сможешь ли ты… сможем ли мы что-либо предпринять. И тогда, в любом случае, ты узнаешь все.
— Три дня? Всего-то семьдесят два часа. Нет, уже без одной минуты… Лады! А теперь, твоя очередь лезть в этот «холодильник», потому что… потому что я еще хочу… я кому сказала – ныряй!..

Утром, на «Пушкинской» встретился с Горшковым. Раньше почему-то казалось, что в метро было всегда летом, в жару прохладно, а зимой – тепло. А теперь… Девять утра. В метро душно и рубашка неприятно липнет к спине.
Пока ждал, все думал. Ерунда какая-то получается – не пойми что. Боевик какой-то. С той лишь разницей, что там, в кино прозвучит команда «Стоп» и все «труппы» встанут, отряхнутся и пойдут пить пиво или еще чего… А тут, непонятно ради чего, уже три трупа… и два из них на твоей совести…
Поехали на «Речной вокзал». По дороге о вчерашнем поболтали. Этот… как их теперь называют? «Репер», что ли, который вовсе даже и не «репер-попер», а… черт его знает из каких… Словом, как Лобов с Горшковым ни старались, но через пять минут уже потеряли в толпе этот заметного оранжево-зеленого «ару». Ничего не скажешь, красиво работают, с выдумкой…
Потом, Саня попросил показать «хреновину». Не успел Павел Петрович достать «брелок» из кармана, как в дальнем углу вагона, дернулся было к ним один… но, видимо сообразил, что ничего опасного не происходит, равнодушно отвел глаза и снова уткнулся в сканворд.
— Павел Петрович, вам не кажется, что и любом общественном сортире, на вас «из толчка будут смотреть внимательные глаза майора Пронина»?
— Кажется, Саня, ох как кажется… Значит, эта бляшка…
— Не думаю, что в ней микрофончик есть, но то, что «маячок» сопровождающий… и в сортир, на все сто.
— С одной стороны – неплохо иметь личную охрану. Но, поскольку, не я ее нанимал, не я деньги им на содержание плачу, то и надеги на эту охрану у меня немае. Я их инструкции не читал. Я посему и решил я «соскочить». «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»… кто там следующий?
— Ну, «маячок», если хотите можно отправить куда-нибудь…
— Нет, Саня… это все-таки казенное имущество. Надо его отправить, но… чтобы через какое-то время оно вернулось по назначению
— Ничего нет проще… сделаем. Павел Петрович, между прочим, машина, что рванули мы, числится за одним посольством… так вот, об «угоне» ее оно, это посольство, заявило только на следующее утро… а о «инциденте» ни в одной сводке ничего нет. Вот не было стрельбы, не было трупов и все… На какую мысль это может навести?
— Не нашего ума это дело, Саня. Нам бы свою шкуру сохранить целой, да выяснить парочку вопросиков любопытных у Соломина. Только вот как его достать и побыстрее, пока до него не добрались те или эти… кто их разберет. Так что я ни за белых, ни за красных… я за тех, кто… сам за себя, в общем.
— Павел Петрович, вы сегодня завтракали?
— Чего-то жевал. А что?
— Как вы относитесь к нашим военным летунам?
— Если правильно понял, мне предстоит повторить бессмертный подвиг ВВ?
— Проницательно! И?..
— Не приходилось, не знаю, а потому… пусть будет, что будет
— А «маячок» ваш, если вы не возражаете, поедет тихой скоростью в другую сторону… Мы его подкинем дальнобойщикам… скажем, из Архангельска. Этим Виктор займется, а мы с вами в другую игру сыграем. Как положено – с переодеванием, париком, гримом и…
— В бабу переодеваться… наотрез!
— Так и быть… придумаем. До вечера придется побыть на казарменном положении, а утром уже в районе Сочи будете
— И как это тебе удалось?
Только хмыкнул, плечами пожал и зарозовел слегка. Ясно, что без Аленки не обошлось. Ну и хорошо, очень за вас ребята…
Уже после обеда Лобов после «спецзадания» приехал. Все это время пришлось Шуру просидеть в какой-то каморке на стадионе ЦСКА, а в это же время из внутреннего гаража выехала «Волга» с затененными стеклами, но… через заднее стекло можно было разглядеть любимую кепку Павла Петровича.
Очень любопытную статейку Виктор притащил… и даже не статейку…
— Петрович, помнишь, когда мы только в отдел пришли, Женька Морозов был такой. Потом еще в частные детективы подался?
— Помню. Все носился с идеей организации своего ЧОПа.
— Так вот. Иногда перезваниваемся… а тут по одному делу встретились часа два назад, у него дома. А подруга его в «МК» корром. Ну, мы ля-ля на кухне, а она на маге крутит интервью, двухдневной давности из Новосибирска… Дальше сам поймешь. В общем, перекатал пленочку… ну очень любопытная. Не знаю, напечатают ли… ладно, слушай. Я и «мыльницу» захватил…

— Катерина Мороз. Новосибирск. Академгородок. 15 июля 15 час по полудни. Городок обливается потом. Под соснами лучше не ходить – рискуешь получить сверху каплю раскаленной смолы. Но в кафе, где мне удалось взять интервью у Григория Горова ( все регалии надо уточнить) прохладно. Словом, жить можно. (лирику потом). Только что закончился перерыв в симпозиуме или конференции (уточнить) по археологии, истории и еще чему-то (уточнить, взять релиз). Григория Афанасьевича Горова даже «перехватывать» не пришлось. Не пошел он после перерыва в институт, а оккупировал соседний столик… явно сильно сердит.
— Григорий Афанасьевич, я корреспондент «Московского комсомольца», Маша Мороз. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Для таких хорошеньких я просто Гриша. И не смотрите, что мне за пятьдесят. Пока холост.
— К сожалению, кроме беседы с вами ничего предложить не могу.
— Очень жаль. Ладно, спрашивайте. Не каждый день из Москвы нами интересуются.
— Вы чем-то расстроены? Я слышала, на вас сильно только что «наехали» коллеги?
— Я не расстроен, я взбешен. Эти старые пердуны мне не коллеги. Извините.
— Ничего… мне приходилось и на зоне интервью брать…
— Эти… они забыли давно, что такое предчувствие чего-то нового… берегут свои академические геморрои…
— Григорий… Гриша, у меня тоже очень сильное предчувствие, что вы совершили какое-то величайшее открытие… может быть, на уровне Шлимана.
— Круто девочка заложила. Но может быть и справедливо. Только не открытие, и не я один, и пока это только предположения, которые надо проверять, перепроверять и только потом доводить до гласности. А само открытие было сделано Чи Пу Тэем аж в тридцать седьмом году…
— Если не затруднит вас… Гриша, несколько слов об этом открытиии.
— В составе археологической группы обнаружил в горах Байян-Кара-Ул древнейшее захоронение в пещерках выдолбленных в скалах… Захоронение инопланетян. Не больше и не меньше. И еще целую библиотеку при этом захоронении.
— Господи, неужели же это правда?
— А поди, проверь, когда тут же правительство Китая на это дело такую «тень» навела, что ни концов, ни начал не осталось. И вообще… Я всегда считал себя аполитичным. Мне было совершенно все равно, что делается «наверху». Но когда начинаешь сталкиваться с тем, что… когда информация становится предметом торговли, орудием власти и… окружается ореолом секретности… черт, не умею я все это складно.
— Гриша, не волнуйтесь, мы потом все это «причешем»
— Вот-вот, и вы туда же, пиарщики. «Причешем»! И получится пастила с вареньем, к реальности никакого отношения не имеющая. А то, что со всеми энтузиастами, доходящих своими умами до порога фундаментальных открытий, случаются всякие летальные неожиданности, это как? «Информация должна быть дозируема». Раньше это называлось – «разделяй и властвуй». И ваше интервью никуда не пойдет…
— Ну, зачем уж так, пессимистично.
— Ладно. Машенька, я, пожалуй, выпью водочки, со мной будете?
— Нет, в такую жару…
— Разве это жара? Каких–то тридцать с хвостиком. В Китае было похуже. Возьму вам соку. Не возражаете?
— И кофе.
— И кофе. А потом, я вам чего-нибудь еще «набрешу»… Так, на чем мы?
— На инопланетянах…
— Не видал, не встречал, не знаю. А вот, что касается «библиотеки»… Чи Пу писал, что было много дисков с информацией, но потом, как я говорил, исчезли. Мы несколько недель вокруг полазили… шестьдесят лет спустя…
— И нашли?
— А то! Это было… это было как первый поцелуй! Образно?
— Ничего.
— Ладно… То, что Чи Пу принял за диск грампластинки с бороздками… тогда ЭВМ еще не было. Так вот… это на самом деле обыкновенный «хард». Вот только «винчестера» к нему мы не нашли. Да и не нужно. У нас экспедиция была классная. Два японца, немец, итальянец, три китайца и я с Борисом… Точно водочки не хотите? Холодненькая. Ну, как хотите. За здоровье наше, драгоценное…
— Словом, разобрались сообща. Это мы с вами инопланетяне. Не морщи лобик, это тебе не идет… сейчас поймешь. Дача есть?
— Садовый участок…
— Ага… ну, так поймешь. Был сделан «привой» к существующим человеческим организмам… наделили, стало быть, иной культурой, самосознанием, еще, не знамо чем. Причем, одновременно в нескольких частях света — Перу, Египет, Китай. Может быть, еще где-нибудь, нам пока неизвестных местах. Да хоть в Антарктиде. Эдак, тысяч двенадцать годков назад. Где-то произошло «взращивание», а где-то нет… или частично. А сколько раз повторялось за последние миллионы лет – «насаждение плодово-ягодной цивилизации»… об этом история помалкивает, и мы пока ничего не нашли конкретного… так, одни полунамеки. Мы сейчас не берем во внимание, – кому и зачем все это было нужно, – оставим на Промысел Божий, нашими, хотя и инопланетными, но все же ограниченными умишками, недоступный… Бог с ним, с этим… «Промыслом»… По поводу пирамид, оракулов, догонов и прочего… ты уж, Машенька сама накопай материал, этого добра в интернете… По Китаю скажу, что это одно из звеньев той же цепочки. Только оракул здешний… местечко, стало быть, для обратной связи существующее, и может самое главное на Земле, у нас в Сибири находится… Вот такие дела. Извини, я еще приму – душа горит… требует выхода в подсознание, чтобы осмыслить масштабность… Это только мы начали расшифровку. Может быть, 0,5% одного из «хардов»… А их у нас 5 штучек… И китайцы шестьдесят лет назад «зажали» может несколько сотен. Но и мы теперь умнеть начали. Докладываем только поверхностно… до конечного результата хотим дойти, потом размножить и одновременно в разных странах дать информацию. Вот такая идея. Я, конечно, всего этого на конференции не говорил… так только намекнул. И то – чуть не сожрали… ну и хрен с имя… пусть себе…
— Григорий Афанасьевич, а мне, стало быть, решили довериться?
— Кому-то надо… на всякий… если вдруг чего… всякое может случиться, а хотелось бы, чтобы знали… Хе.. какой «жареный» материальчик я вам подсунул. Взрывчик может получиться славный. Можно сказать, переворот в сознании масс.
— Когда же можно ждать результатов?
— Визиточку оставьте, позвоню. Машенька, первая узнаешь. Кстати… замужем или…
— Замужем и муж ревнивый.
— Что же мне так в жизни не везет…
— Переворот собираетесь устроить информационный, а говорите, не везет.
— То другое… то – смысл, так сказать, существования, а это… еще скажу немного. Скоро «Контакт». Собственно, периодически он и происходит… берут у нас, что-то вроде «пробы»… на «зрелость» проверяют…
— И где бывает этот «контакт»?
— Знаю уже, но… пока не скажу. Хочу сам сначала убедиться, своими глазами. Так что, извини. Если все будет тип-топ, то через месяц позвоню и… не печатай пока… мало ли.
А тут и запись закончилась…
Ах, ты ,мать честная! Что же это делается? Прямо под носом. Ладно, Гриша, и до тебя доберемся скоро. Только бы раньше времени эта пленочка не засветилась.

«Жареное солнце больших городов,. Жара…» В сотый, наверное, раз одна и та же пленка звучит в небольшой, на четыре столика шашлычной, примостившейся прямо у дороги. Но сейчас эта мелодия звучит очень кстати. Солнце действительно готовое расплавить весь берег, теперь уже собирается окунуться в воду. Утомилось целый день прожаривать приморское шоссе, дикий пляж, сегодня совсем малолюдный, и десятка полтора местных жителей, стоящий вдоль шоссе с ведерками яблок, винограда, картошки, зелени и прочих товарных запасов от садов и огородов. Но редко останавливаются несущиеся по шоссе машины, еще реже спускаются к морю в такую жару отдыхающие пансионата… там свой бассейн, в номерах кондиционеры, спасающие от жары… в общем, пустовато на берегу. Да еще и понедельник. На пляже, засеянном крупной галькой еще с пятницы до воскресного вечера какая-то жизнь только и есть, приезжают на выходные даже из Астрахани и Краснодара. Но сейчас и у них много своих проблем после наводнения.
В шашлычной от мангала тянет подгоревшим мясом, уксусом. За совсем маленькой стойкой, почти не переставая, рычит старый холодильник «Зил», заполненный бутылками и банками с пивом.
За одним столиком сидят трое патрульных ОМОНовца. Их «козлик» старенький, еще советских времен, «пасется» на другой стороне шоссе, уткнувшись в большой валун. С утра «прошерстили» рынок, собрав дань «за крышу», пару раз проехали по вверенным им километрам шоссе, не оставив без внимания ни одного торговца, торгующего пусть даже простой питьевой водой. Несмотря на понедельник, «план» они свой выполнили и теперь все, что им осталось, как дождаться конца смены, когда уже можно будет оттянуться по полной. А пока… под столом уже больше двадцати пустых «халявных» бутылок из-под пива…
Хозяин шашлычной старый грузин Резо, на эту напасть смотрит как на природный катаклизм или, как говорит современным языком его младший сын – форсмажорные обстоятельства, сопротивляться которым просто бессмысленно и даже небезопасно. Тем более, что кроме крепких бычьих шей, эти «непреодолимые обстоятельства» подкреплены АКМами, висящими на спинках стульев, резиновыми дубинками и «браслетами» на поясе. Ему остается только про себя ворчать… конечно, по-грузински… и ни за что шпынять своего внука, у которого мангал давно простыл, а сам он, который час играет в нарды… за целый день одни только эти…
Солнце, окончательно «утомившись» ныряет в море, а с гор едва заметно начинает веять вечерней прохладой.
К шашлычной подруливает «Ситроен» с новороссийскими номерами. Из нее резво выпрыгивает девчушка в коротких шортиках и, не обращая внимания на милицию прямиком к Резо.
— Гамарджоба, отец… Вода со льдом есть?
— Гамарджоба, красавица… а вина домашнего? Хорошее вино.
— Нет, отец, далеко еще ехать. В другой раз. Отец, ты всех видишь, все знаешь, скажи, такого джигита не видел? – И фото сует в руки. Посмотрел Резо, соседа узнал. Глянул на машину – в салоне мужиков еще трое… На всякий случай спросил,
— Жениха ищешь?
— Точно. Такой нерешительный оказался, из-под венца удрал…
— Нет, красавица, не встречал…
— Спасибо, отец. Бай! — нырнула в машину… и все.
Все, да не все. ОМОНовец совсем рядом был… очередные три бутылки пива из холодильника выуживал… видел фотографию. И что-то в его в расплавленных мозгах шевельнулось, а через некоторое время, занозой… Не поленился, пошел через дорогу к машине, а заодно и за валун заглянул – отлить… И минут через пять, рация, что весь день молчала, лежа на столе, «прокашлялась». Нехотя, оторвали свои задницы оставшиеся двое, и собрав свою амуницию, прихватив со стойки пару пачек сигарет, тоже поплелись к машине. Даже спасибо не сказали, уроды…
— Видали, «Ситроен»?
— Ну…
— Гну. ФСБ из Новороссийска.
— Ну…
— А кого ищут, знаете?
— Ну?
— Сюда смотрите. У нас в розыске. Вот этот. Я хорошо заметил. А Резо точно его знает, но не раскололся… Прижмем внучка, выясним…
— А нам зачем?
-Ты смотри, чего тут… «вооружен и очень опасен… наблюдать и докладывать в Москву»…
— Ну и…
— А то… чего ждать москалей… сами разберемся. С одним-то. Глядишь, по головке погладят, чего-нибудь подкинут
— Это другое дело… Ты смотри, соображает… развлечемся, мужики?
— Тебе чего, пострелять захотелось? А самому пулю получить, это как?
— Нас же трое, а он…
— Да откуда ты знаешь? Это у нас фото на одного… и потом, где он? Его еще найти надо.
— Чего искать? Резо из Малаховки, там и искать. Да и пацаненка сейчас прижмем… стольник ему пообещаем, за сообщение о преступнике, а?
— Не, не трогай. Еще предупредит.К Михеечу заедем. Он должен всех приезжих знать.
— Бронежилет одевать?…
— Да, ладно, совсем обленился. Жарко. Главное, не подставляться. Подствольники у нас есть?
— Ну…
— Хрен свой гни… пошумим!..

На юге темнеет быстро. Доехали только до клуба, машину заглушили, вылезли… Похоже, к пиву водка добавилась, для храбрости.
Молодежь, в основном приезжая, дергается под магнитофон, тянет пиво и покуривает травку. Встретили настороженно вооруженных людей. Те махнули им, отдыхайте мол, и пошли в темноту переулка направо, где уже через метров десять начался небольшой подъем, отчего казалось, что дома как бы заваливаются назад… Нужный сразу нашли, луна выползла над горой и подсветила. И сами они стали видны как на ладони. Быстро сообразили и решили не рисковать. На мансарде огонь горит, значит есть кто…
С трех сторон зашли и по знаку, одновременно почти, полетели из подствольников гранаты в окна… Постреляли немного по окнам. Пожар начался. Потом рванули два газовых баллона, потом холодильник и… приехавшему через три часа начальству доложили, что «при попытке задержания Соломин и его сообщница оказали вооруженное сопротивление и были уничтожены. К сожалению, не могли предупредить, рация не работала, решили действовать по обстановке… к сожалению, не смогли отстоять от огня дом… но очень возможно, что преступники боясь правосудия решили покончить с собой таким вот образом» и т.д. и т.д.
К шести утра, когда уже достаточно рассвело, от дома остались лишь одни дымящиеся головешки… за два часа до того, приехавшие пожарные больше поливали соседние строения…
Да, еще через час приехала машина ФСБ и «спецы», походив минут сорок по пепелищу, увезли-таки с собой трех, успевших окончательно отрезвевших ОМОНовцев, для снятия более подробных показаний…

Что же так мне не везет? Что ж, не успеваю? Кругом шестнадцать… Все ладно складывалось, и со стадиона вытащили нормально, и в Жуковском проблем не было, и… перелет… лучше не вспоминать, пережил. А тут…
Второй час сидит на чудом уцелевшей после пожара садовой скамейке Павел Петрович, совершенно не замечая снова начавшейся жары. Горело хорошо основательно. Слава Богу, ветра не было, а то беда была бы еще больше. Вон, у соседних домов, стены и крыши в подпале. А теперь вместо дома, в котором еще вчера была жизнь… декорация, которой даже и верить не хочется. Жар был такой, что и печная труба не выдержала, рассыпалась. А что может остаться от живой плоти, когда и камень…
Ах, ребята, ребята… что ж вы так… не убереглись. Как же ты, Соломин, лопухнулся, дал себя поджарить. Честно, был о тебе гораздо лучшего мнения. И девку зря в свое дело впутал, ни за что жизни лишилась. Могла бы еще и детей нарожать и… Что-то ты, Паша, разучился мышей ловить. Подряд одни проколы…
И все, стало быть, миссия твоя окончена. Ни нашим, ни вашим. По нулям… и сколько жизней положили. Черт, и это называется «жизнь»?..
— Дорогой. Послушай, дорогой…
Оглянулся. Старик с клюкой, грузин или армянин…
— Чего тебе, отец? Зачем так долго на солнце сидишь? Послушай старика, иди в тень.
И только сейчас заметил, что спина совсем мокрая, рубашка к телу прилипла, а при повороте… вроде чуть перед глазами поплыло.
— Спасибо, отец. Задумался, не заметил, вполне мог солнечный удар получить.
— Я рядом живу, пойдем ко мне, в саду посидишь, вином угощу. Поговорим. Я в соседнем доме живу. Много уже жил, много видел. Илье ты родственник? Убиваешься сильно…
— Друг я ему.
Интересно, с каких это пор я в друзья Соломину записался? Ехал, вроде бы не за этим. Ладно, «слово не воробей»…
— Как звать тебя, отец? Меня Павлом родители назвали.
— А меня Резо. Вот и ладно, познакомились. Пойдем, дорогой, пойдем…
Прошли в старый заросший сад и сели за почерневший стол, которому верно столько же лет, сколько и хозяину. Из подвала принесена большая бутыль виноградного вина и большие, граненые стаканы. Таких Петрович не встречал за свою жизнь…
— Говори, дорогой. Нельзя горе в себе держать… надо говорить… Женщинам хорошо, — поплачут и сойдет с них горе, и можно жить. Мужчине плакать нельзя – мужчина должен говорить или петь… и пить хорошее вино, вспоминая ушедших… пей, дорогой
— Спасибо, отец, хорошее вино…
— Недавно Ольгу похоронил. Соседка хорошая была. Лет сорок знал… и отца ее знал, и деда помню. Сам здесь родился и дальше Туапсе всю жизнь нигде и не был… Мои предки здесь тоже похоронены. Тоже скоро рядом с ними лягу. Нехорошо только, когда совсем молодые умирают. Неправильно это… пей дорогой.
— Расскажи, отец, как случилось…
— Что говорить… когда власть и оружие не к тем людям попадает, жди беды. Раньше «рэкет» называли, потом… «крыша», а люди-то те же остались, без совести и без души. Ничего не говорю, не все такие… но одна паршивая овца, бывает, все стадо испортить может… приехали молодые… хорошая пара – любоваться можно. Да… любовался издали, вроде бы и сам молодел. Приехали исполнить долг… хоронить нас стариков свои должны… все исполнили по совести. Думалось, вот теперь у меня соседи новые… Наташу-то помню, когда еще по селу маленькая бегала с ребятишками. Да, вот так. Может, эти… перепились… может, чего им показалось. Гранатами дом закидали… зачем, не понимаю. Пей дорогой, пей, легче будет…
Да только от всех этих волнений за последние сутки, связанные с перелетом тайком, от вина, выпитого на пустой желудок, от резкого перехода с палящего нещадно солнца в густую прохладную тень – только поплыло, вдруг у Павла Петровича все перед глазами. Последним усилием ухватился руками за столешницу… еще увидел совсем свежий побег виноградной лозы с «усиком», ищущим, за что бы уцепиться … а даже успел подумать, «надо же…»

Только очнулся, лежащим в сенях прохладных, на широкой лавке. Солнце в открытую дверь попадает в ведро с водой и дрожащим «зайчиком» по потолку скользит, а на глиняном полу гуляет пестрая курица и нет-нет норовит клюнуть ремень висящих на стуле тут же возле лавки брюк…
Ну вот, вырубился, этого еще не хватало. Сколько же я валяюсь? А, собственно, спешить некуда…
И опять навалилось непонятное чувство вины за то, что не успел… и почувствовал голод. Откинул простыню холщовую, сел на лавке и не спеша начал одеваться.
Во дворе хлопнула калитка, по каменным плитам затопали босые ноги и появился одних шортах широких на совсем тощем теле подросток лет тринадцати, кудрявый и черноглазый…
— Привет. Ты кто?
— Я, Резо. Как деда зовут. Проснулись? Это хорошо. Меня дед послал, посмотреть, как вы…
— Я… нормально. Долго я спал?
— Вах… сутки спали.
— Как?
Солнце вам напекло голову… и, наверное, сильно устали. Сейчас кушать будем. Можно умыться во дворе, и приходите в сад, я там накрою стол.
И уже за завтраком, спросил
— Послушай, Резо… На чем приехали соседи ваши сгоревшие?
— На машине. На белой «десятке»…
— И машина сгорела? Что-то не видно было…
— Зачем сгорела… дед мне сказал, ничего вам не говорить… сам скажет. Я скоро побегу, заменю его… мы на трассе кафе держим… отдыхайте пока.
— Резо, дорогой… сделаем так. Я уже хорошо отдохнул. С тобой «побегу» на трассу. Не возражаешь?
— Хорошо. Только вам не надо бежать. Через полчаса дядя Коля мотороллер с прицепом к морю погонит. Овощи на рынок повезет. Вот с ним и приезжайте. Я его попрошу… ну, я побежал? Двери не закрывайте…
Пока ждал «оказии», позвонил в деревню. Доложился, что в командировке, когда вернусь не знаю… одним словом все в порядке. Потом, Горшков сообщение прислал с адресом Новосибирским… и приписал после номера квартиры, «Си-6». Смотри что делается… Действительно, «егеря» что надо. Только и им против нашей логики, да разгильдяйству далеко… Потому как у нас вовсе никакой логики, и это наша «военная тайна», которую только Мальчиш-кибальчиш один и знал…

А еще через час. В небольшом кафе дедушки Резо у приморского шоссе. (Догадался купить бейсболку светлую, чтобы снова «нокаут» не получить от солнца). И посетителей никого. Как ни отнекивался от денег старик, все пытался угостить гостя, все же купил две бутылки пива и пачку сигарет, вернее тихонько положил деньги. Не хотел быть халявщиком, тем более, что «бизнес» не очень прибыльный у дедушки Резо… И решил не спрашивать «в лоб» – сам скажет, если посчитает нужным… Дождался. Скоро подсел рядом
— Паша, дорогой. Не хотел тебе говорить, да и не велено… но… больше суток прошло. Живы наши молодые, живы…
— Как же?..
— Машину они не во дворе держали, а через три дома у Бальзар Багосовны… двор у нее побольше … и навес для машины… зять поставил, а сам что-то не везет пока внуков… А сами тогда у меня в гостях были… сулугуни хороший кушали… свет, уходя в доме забыли выключить. Все видели из моего сада. Потом, через перевал уехали, велели никому ничего не говорить, но… ты, вроде, друг… и неплохой человек
— Милиционер я.
— Я не по профессии и не по работе сужу… стар совсем стал. Человека вижу. И вижу, что дороги тебе люди, а это главное.
— Спасибо тебе, отец. За доброту и заботу
— Обрадовал тебя? Опять джигитом смотришь. Вот и хорошо. Это самая лучшая благодарность… Куда теперь пойдешь, дорогой?
— Теперь отец я знаю, куда мне идти. Надеюсь, очень надеюсь и Илью с Наташей повидать там же. Автобус рейсовый на Новороссийск скоро будет?
— Минут через двадцать… Успеешь дойти до остановки. Прощай, дорогой, передавай привет от Резо.

Тайга

Давненько не приходилось ездить поездом. Уехать летом с юга, не пользуясь служебным удостоверением, чтобы не «светить» свое присутствие и направление… это почти подвиг. Павел Петрович отстоял очередь в душном вокзале и за час до отправления поезда не в кассе, а «с рук», переплатив, конечно, но все же достал билет-место на верхнюю полку возле самого туалета в плацкартном вагоне поезда «Новороссийск- Хабаровск».
Конечно, можно было раскошелиться и взять купейный и мягкий… но подумал, кто его знает, как там дальше придется… а потому «прижал» денежки. Тем более что их было не так уж густо, а рассчитывать на помощь своих «покровителей» уж очень не хотелось…
Так что, успел перекусить в вокзальном буфете, прикупил сумку большую, в которую аккуратно свернул пиджак, а в него завернул и «ствол». В 23 часа с «хвостиком», поплыл назад вокзал и, вначале пути почти неслышно, но очень знакомо, начался редкий перестук колес на стыках рельс. По ночной прохладе в вагоне было терпимо, хотя уже и сейчас от туалета тянул стойкий запах хлорки и мочи. Павел Петрович кое-как устроился на полке, поставил сумку в самый угол и придавил ее подушкой.
Вагон был последним в составе, при большой скорости его начинало мотать, но и это было все ничего… «не барин, авось не растрясет, только бы с полки во сне не свалиться»… Подумал, засыпая, что все равно пиджак помнется за почти трое суток пути и, сложив по-детски ладошки под щеку, погрузился в тревожный полусон.
В Ростове были утром. Солнце уже поднялось, но было какое-то… с пеленой задумчивой. Словно решало задачу – начинать ли прожаривать очередной раз землю и все, что на ней движется, или немного погодить и понежиться, укутавшись в облака.
Поменяли электровоз и перед первым мягким купейным вагоном прицепили еще один… международного класса. Вагон этот привез какую-то делегацию, у которой дальше путь лежал другим видом транспорта, а теперь отправлялся обратно. Билеты на него не продавали, не только потому, что были очень дороги, а едущим «с югов» были не по карману, но больше потому, что берегли для пассажиров рангом повыше.
Тем не менее, перед самым отправлением, к вагону подошла молодая парочка в джинсовых шортиках, с небольшими рюкзачками и, постучав в окошко проводника, показали несколько зелененьких «билетиков». Молодой проводник через минуту открыл дверь и без слов кивнул приглашая…
Так и поехали дальше… Илья с Наташей одни в первом и пустом вагоне со всеми мыслимыми в дороге удобствами и Павел Петрович в последнем, за ночь успевшем наполниться совсем другими запахами вагоне.
Не будем искать за всем этим какого-то потаенного смысла. Просто это жизнь — случайные совпадения, которые никак и ни с чем не связаны…

В ту ночь, когда пришлось им потихоньку, не зажигая фар машины, уехать из села, они всю дорогу молчали. Ближе к полудню, на бензозаправке пришлось продать автомагнитолу, чтобы залить бак. Все документы, деньги, вещи сгорели вместе с домом, и теперь было нужно думать, как выбираться из этой передряги. Наташу слегка нервно трясло, но потом она забылась коротким сном. Проснулась она оттого, что машина стояла в тени деревьев, а рядом журчал небольшой ручеек…
Вот здесь Илья и рассказал ей обо всем, что ее интересовало. И даже больше. Конечно, Наташа ожидала непременно что-нибудь такого, из ряда вон выходящего, но такой безудержной фантастики… с неизбежным и неотвратимым финалом… Ей стало казаться, что все это ей снится, что к реальности эти события ни какого отношения не имеют. А потом, вдруг, все как-то разом встало на свои места. Снова стало легко и даже радостно…
Да, девочка, ты же сама этого хотела, ты о чем-то таком мечтала даже. И главное, во всем этом, что не одна, вместе… вместе с Ильей, ее Ильей… а остальное, может быть, еще каким-нибудь невероятным и непостижимым образом изменится и будет еще что-то такое… непременно светлое и счастливое.
Она поверила всему прямо и безоговорочно, но как всякая женщина, оставила для себя, где-то в самом дальней уголочке сознания, маленькую дверку… Ничего не поделаешь, так, наверное срабатывает инстинкт самосохранения.
В Ростове на Дону пришлось машину продать. На удивление быстро нашелся покупатель. Увидев записку на стекле «продается», подошел, ни слова не говоря, сел за руль, завел, внимательно послушал работу двигателя. Потом, открыл и заглянул под капот. Не поленился слазить под машину. И только потом спросил,
— Кривая? В угоне?
— Настоящие номера в багажнике. Московские. Машина чистая, продаю по генеральной доверенности… новая совсем.
— Вижу. Две устроит?
— Две с половиной…
-Две двести…
-Лады.
— Если бы не торговался, не взял бы у тебя. Пиши доверенность.
Хорошо еще, что документы на машину были в «бардачке». Одним словом, весь торг занял полчаса. Новый владелец подвез их до гостиницы, в которой не спрашивали документов, но брали за сутки вперед. В номере был кондиционер и ванна. Немного отдохнули, поспали. Ближе к следующему утру, пошли пешком через весь город на вокзал и… за такие деньги можно было улететь в Канаду или Австралию… наверно. Но купе двухместное тоже хорошо. Жить можно дальше.

Ночь. За Уралом заметно посвежело, а к ночи на состав обрушилась гроза, сменившаяся тихим летним прохладным дождиком. Дождь отмыл от пыли стекла окон и теперь размывает редкие огоньки. Поезд, так медленно тащившийся весь день, почуяв ночную прохладу, разогнался и теперь наверстывает упущенное время…
— Расскажи мне про тайгу
— Ровно через день ты сама ее увидишь.
— Расскажи мне о тайге. Я хочу через день увидеть ее твоими глазами.
— В общем, ничего особенного. Без конца и края лес, сопки, похожие на огромные застывшие морские волны. Ручейки, речушки и огромные реки, с которыми не могут сравниться реки Европы… Что еще? Комары, мошка, кусающие только очень вкусно пахнущих москвичек… отсутствие метро и отсутствие пассажиров этого метро. Удобства под кустиком и ужасно злые и голодные волки… а если серьезно, то… Человек не выбирает своих родителей, не выбирает место, в котором родиться. Вместе с душой он получает это место, и оно как бы определяет всю дальнейшую его жизнь, как бы он не пытался уйти от него. От этого места можно уйти только ценой потери какой-то части души, и это становится его раной, трагедией. Но и без трагедии невозможно жить… она движет и развивает… Не умею я красиво говорить… все это какие-то книжные слова…
— Ты прекрасно умеешь говорить, не скромничай. Я уже, кажется, начинаю слышать тебя даже тогда, когда ты молчишь. Правда-правда.
— Наверное, молчу я красноречивее. Умнее кажусь.… Если ли бы не… я так бы жил в тайге, потому что там не существует времени. В детстве я мог с утра и до вечера смотреть, как муравьи строят свой большой дом, как бурундучок делает себе запасы на зиму. Я мог сидя на берегу Енисея, до бесконечности смотреть на несущиеся к океану миллионы кубов воды и тут же, маленький ручеек, журчащий, который тоже собой вносит лепту в это могучее движение… да разве обо всем расскажешь… просто это жизнь.
— Илья… но почему все-таки выбор пал на тебя?
— Наверное, потому что… я просто человек… не знаю. Я не лучше и не хуже других. Может и хуже.
— Не мучайся. На твоем месте я бы тоже их поубивала.
— Вот, наверное, для этого и существуют детективы, боевики, всякие «страшилки» киношные. Чтобы на час оказаться на месте… виртуально. И освободиться от темных своих фантазий…
— Но ты же правильно поступил.
— С каких пор уничтожение себе подобных стало правильным? В тайге… я иду и убиваю зверя только тогда, когда мне надо кушать. И зверь может напасть на меня, если он голоден… и это закон, закон жизни тайги.
— Они нарушили все человеческие и природные законы и поплатились за это.
— Кто я такой, чтобы быть судьей и палачом? Ярость очень плохой советчик… но и жить почти пять лет с желанием уничтожить зло… вот такие противоречия.
— Между прочим, тогда бы я никогда тебя не встретила, ты можешь это понять? Я никогда бы тебя не встретила… Илья, а нельзя никак… ну… не уходить?
— Я готовился к этому одиннадцать лет. Кроме того, что это необходимо, мне действительно хочется попасть туда… хотя бы для того, чтобы рассказать, что такое тайга.
— А ты уверен…
— Я не в чем не уверен, но я хочу… Татка, у тебя есть еще время вернуться. Потому что, когда… будет гораздо сложнее.
— Дурачок ты все-таки. Терзаешь себя по-пустому… Мне немного страшновато и только. Я боюсь темноты и мышей. Я ужасно суеверна… и вообще, у меня еще куча недостатков, о которых ты пока не подозреваешь. Но я хочу быть всегда там, где есть ты. И это мое единственное желание… Скажи, а там… мы в каком виде будем?
— То есть?
— Ну… в каких-нибудь монстров мы не превратимся?
— Формы жизни, конечно, весьма разнообразны… чем тебе не нравятся, скажем, варанчики?
— А как они друг друга любят?
— Не знаю.
— Вот то-то и оно… а этот вопрос меня весьма интересует.
— Ты знаешь, в этом наши интересы очень даже совпадают… Я очень надеюсь, что там… куда мы попадем, все-таки достаточно развит Разум, чтобы не переводить наши несовершенные и хрупкие физические формы в какое-нибудь другое состояние.
— Но когда человек физически умирает, он же тоже имеет какую-нибудь форму? Форму души… или нет?
— По всей вероятности… какое-то время, чтобы потом перейти в другое состояние… и так далее, до бесконечности. Чтобы опять стать Единым Разумом или Богом, как хочешь. Но есть еще огромное количество промежуточных состояний… или, может быть, как это модно стало говорить, параллельных миров и состояний материи в разных пространственно-временных измерениях. Кстати говоря, НЛО, присутствующие на Земле, как раз и есть что-то вроде наблюдателей какого-нибудь параллельного мира.
— Я не хочу к зеленым человечкам. Даже если они очень умные.
— Я сильно подозреваю, что нас об этом не спросят.
— Тогда зачем мы им?
— На Земле мы представители уже третьей цивилизации. Две предыдущих исчезли. Погибли или переместились в другое место – не знаю. Думаю, что Земля это большой детский сад или ясли… Время от времени «воспитатели», или, может быть, даже «родители» интересуются, не пора ли переводить в старшую группу или посылать в школу, в первый класс. А может пора надавать по попке или поставить в угол…
— И что? Мы будем должны отвечать за все человечество? За весь этот «детский сад»? Это ужасно! За всю свою жизнь я столько не нашкодила!
— Не придется отвечать. Просто мы, каждый человек, даже самый… несостоявшийся, все равно носит в себе всю информацию, обо всей планете, обо всех живущих и существующих. Все мы Земляне и являемся носителями всего, что есть на Земле, в каждом есть все. Как в капле воды есть весь Мировой океан. Для этого не нужны знания. Для этого нужно просто родиться и все.
— Здорово… значит и я в тебе есть, а ты во мне? Если это так, тогда мне больше совсем ничего не страшно…

Вот такой диалог в первом совсем пустом вагоне.
А последний вагон немилосердно мотало. За день Шур выспался и теперь мечтал только об одном – как не слететь от всей этой болтанки с полки… В вагоне стало прохладнее, в голове Павла Петровича как-то тоже прояснилось и заполнилось отрывочным и нескладным монологом.
«Какого черта поперся? Доложил бы, так, мол, и так… сгорели. Одним словом, прошу уволить от этой «миссии» и отпустить в заслуженный отпуск. Пусть сами разгребают всю эту чертовщину… А с другой стороны. Вот скоро тебе на пенсию, оглянуться не успеешь. Появятся внуки. Хе… Начнут дергать тебя, старого мента за усы… «А ну, деда, расскажи про свои героические подвиги». А о чем рассказывать? Ловил плохих дядек, нарушивших закон. Без надобности не подставлялся… и вообще, просто делал свое дело. Так сказать, в меру своих способностей и усердия. Маловато будет! Черт, реклама дурацкая, интонацией запала… и вот надо же, сразу пива захотелось. Может, слезть, наконец, с полки, пока не скинуло на очередном повороте. Все равно не спится. Пиджачок одеть, помялся, поди, в пакете. Покурить в тамбуре и… и пивка бы. У проводника, если не дрыхнет, спросить. Или ждать, когда какой полустанок будет… Вроде бы Курган скоро… или уже проехали? Все. Надо слезать, днем выспимся. Вон, в середине вагона в картишки режутся мужики… Скоротаем время… Только бы… как его… Григорий Афанасьевич оказался на месте. К нему… к нему ребятишки двинулись. Куда им еще податься, горемычным. Разве что в тайгу закопаться. Ну, тут я пас… калачом не заманишь, а впрочем, кто его знает… видно будет. В Новосибирске»

Новосибирск отметился утренней прохладой, поливочной машиной на привокзальной площади и… каким-то стойким запахом малосольных огурцов. Ну да, конечно. Это же вот отсюда. С маленького рынка в ста метрах от вокзала. Павел Петрович прикупил полбуханки черного хлебушка, три огурчика, завернутых в листья укропа, пару вареных сосисок и с огромным удовольствием тут же, в скверике и позавтракал. После болтанки вагонной так приятно было посидеть под утренним, ласковым еще солнышком.
Впрочем, дело есть дело, и, убрав за собой лист газеты, стряхнув крошки налетевшим воробьям, Шур еще раз осмотрел в меру помятый пиджак, поправил кобуру под мышкой, поскреб отросшую щетину на щеках… вот, бритву не взял, да и ладно, нынче, говорят, это модно – двухнедельная щетина. А здесь еще только неделя прошла… неполная. И молча, про себя, скомандовав – «правое плечо впе-ред»… отправился на поиски Григория Афанасьевича. Пешком. Ориентируясь по карте, которую тут же на вокзале и купил вместе с местной свежей газетой. Посчитал, что часа за два… и город надо посмотреть, ведь когда еще придется попасть.
По дороге достал мобильник и первым делом позвонил Оксане в деревню. Соединили очень быстро и жена была рядом… поговорили, в общем. «Ах, какие здесь помидоры. Ах, какие здесь огурцы. Ах, какой фингал под глазом у Кольки – подарок от парней из соседней деревни…». Словом, все нормально, и это радовало.
Дотопав до центра и сориентировавшись, Павел Петрович понял, что свои силы он явно не рассчитал, и надо будет топать еще часа… больше двух, сел на троллейбус. И правильно сделал, потому что снова началась жара и… одним словом, правильно.
Дом оказался почти на окраине. Рядом строился новый микрорайон и, скорее всего, дом доживал последние если не месяцы, то последний год. Общежитие квартирного типа, с длинным коридором на весь этаж. Правда квартирки небольшие, но достаточно удобные по меркам начала семидесятых годов. И никаких стальных дверей, вахтеров, консьержек и прочих столичных прелестей подъездов.
На третьем этаже быстро нашел в торце самом нужный номер. Дверь, обитую дерматином с круглыми шляпками мебельных гвоздей. Звонил долго. Уже начал беспокоиться, не уехал ли куда… но, вдруг, без предупреждения, дверь резко открылась, и на пороге в одних трусах появился мужик бородатый, кудлатый со сна и сильно пьяный… вернее, не успевший протрезветь со вчерашнего. И выше Петровича на голову.
Ни слова не говоря, рукой, больше похожей на большую совковую лопату, сделал приглашающий жест и пошел, не оборачиваясь в ванную.
Огляделся. Квартирка маленькая однокомнатная, но уютная. В комнате чистенько, забито книгами, полками с камнями, костями, всякими диковинными археологическими штучками. Зато на кухне… на кухне, по пустой посуде можно было определить, что хозяин пьет никак не меньше недели, закусывая, может статься одним хлебом и луком зеленым с солью. Хотя нет, колбасные деликатесы, вернее их остатки, тоже присутствуют.
— Рассказывай, мужик. – Вышел из ванны с мокрой еще головой и полотенцем на плече. — Знакомиться будем?
— Павел. Из Москвы.
— Уже хорошо. Григорий… Гриша.
Полез в холодильник и достал непочатую бутылку «Московской». Молча достал с полки еще один стакан и разлил по половине.
— Москвичей встречаем «Московской». С приездом и… поехали.
Выпили молча, лучком закусили. Под вторую достал из холодильника холодного копчения рыбину… налил по третьей. Закурили.
— Теперь рассказывай… Паша.
Водка ударила в голову, но Павел Петрович как мог связно поведал причину своего появления, опуская криминальные подробности. Особенно подробно рассказал о «камешках» и что теперь они, по всей вероятности, у Ильи и его, Павла, задача не допустить, чтобы эти «раритеты» (так он вроде выразился) не попали в нехорошие руки. И что ему, обычному менту, это дело поручено… что узнал он о Григории из магнитофонной записи Маши Мороз.
И тут случилось неожиданное. Григорий встал, слегка покачиваясь, и начал материться. Такой ненормативной лексики Шур в жизни своей не слышал. Это было что-то! Это была музыка. На всех знакомых и незнакомых, но от этого не менее понятных, языках прозвучала матерная Ода власти, правительству, закону, ФСБ. Но когда в «оборотах» пошли склонения милиции… Шур не выдержал. Сам от себя не ожидал. Он тоже встал и без подготовки, резко ударил справа в скулу заросшую. Только мелькнуло в голове – «уроет ведь…».
Но все произошло совсем не так. Григорий от удара только слегка покачнулся, но потом, вдруг, лицо его расплылось в широкой улыбке и он полез целоваться.
— Старик, слушай, что ж ты сразу не сказал, что ты свой? Хе-хе… Пришлось твою злость попытать. У меня уже «словарный запас» стал иссякать. И если бы ты за честь своего мундира не вступился, выкинул бы тебя на хрен в окно… между прочим, третий этаж. Ведь запросто, Паша, могло быть. Теперь верю, что ты действительно с благими намерениями и не враг моим друзьям.
— Да не враг я, не враг, Гриша.
— Тогда давай еще накатим по одной.
— Ты перво-наперво скажи, где мне их искать. Чтобы беды, какой не вышло.
— А чего их искать? Найдутся, не иголки, какие там. Если у меня не объявятся, то тогда точно знаю, где им быть надлежит. Какое число ныне на дворе?
— Восьмое августа.
— Вот ни хрена себе… стало быть, уже неделю целую не просыхаю. Нормальненько. Будем жить так. Сегодня еще пьем, завтра… допиваем. Потом, быстренько просыхаем и делаем вояж по родному краю. Устраивает? Вот и ладно. Пашенька, нас ждут такие вершины и глубины познания истины, спрятанные в стеклянной таре, ты не поверишь.
— Гриша, а этой… Мороз, ты все напридумывал?
— Обижаешь. Я ей и половины не выложил. А какая женщина… Паш, а может, по бабам?..
— А если ребятки появятся?
— Логично. Нам откатываться от стола нельзя. Только накатываться. А запасы у меня… еще на неделю хватит. Наливай!

В Красноярск поезд пришел в тот же день, ближе к вечеру. Заметно похолодало, собирался дождь, и в шортиках и маечках было не слишком приятно. А посему, пробежав пару сотен метров, Илья с Наташей успели перед самым закрытием попасть в магазин «Турист», где слегка приоделись по-походному, не забыв купить на всякий случай и плащи. Сели на такси и поехали на речной вокзал. Но по дороге, Илья, вдруг передумал и попросил шофера – женщину лет пятидесяти, очень плотненькую, беспрестанно смолившую какие-то вонючие папиросы (от сигарет она отказалась наотрез),
-Мать, давай лучше на правый берег, к докам…
-Как скажешь… сынуля. Между прочим, у меня хахаль твоего возраста.
-Ну, так это здорово. Значит, ты еще в подругах ходишь…
-Стараемся. Послушай, дружок, ты чего в доках забыл?
-Да, по старой памяти на баржу какую-нибудь шкипером пристроиться хочу. Правда, поздновато сегодня, но попробовать можно.
-Тебе как, деньжат за рейс прихватить или девушку прокатить?
-Медовый месяц у нас. Так что, выходит, прокатиться… экзотически.
-Так-так-так… Тогда предлагаю сейчас развернуться и крутить колеса все-таки в порт. Брат мой сегодня ночью в рейс уходит на буксире. Сейчас на погрузке. Мотористом он. До Игарки пойдет. Годится?
-Еще как.
-Комфорту никакого, зато тихо и спокойно. И кубрик второго матроса свободен. Лучше не придумаешь.
-Спасибо, подруга.
-Галиной меня кличут.
-А меня Ильей. Вот и познакомились
-А чего. Я же слышу, что свой мужик, а жинка-то у тебя ненашенская. Случаем не увозом взял?
-Да, вроде бы, сильно уговаривать не пришлось. Тайгу хочет посмотреть, себя тайге показать
-Вот и хорошо. Совет вам, как говорится, да любовь…
И как-то тепло в машине стало от этого незатейливого разговора. А Наташа все это время в окно выглядывала и не переставала удивляться про себя. Знала, что города теперь более или менее, везде одинаковые. Но почему-то представляла, что Красноярск должен быть непременно деревянным и дома не выше третьего этажа. И если у вокзала все так и было, то быстро картинка сменилась современным городским пейзажем. Уже темнело, зажигались фонари, огни реклам… Мост через Енисей, по которому проехали они едва не до середины, и, развернувшись в неположенном месте, поехали обратно, поразил ее своей длинной. И сам Енисей, быстро погружавшийся в темноту ночи с берегами в гирляндах огоньков, казался огромной таинственной лентой, с одной стороны как бы упиравшейся в железнодорожный мост, в другую сторону уходящей за горизонт. Или все это ей казалось только, но все равно от этого замирало сердце в предчувствии еще чего-то прекрасного и сказочного…
Дальше все произошло так неожиданно быстро, что Наташа как-то даже и не поняла, как оказалась в маленькой каюте, с одной узенькой коечкой и столиком. С кем-то разговаривала, что-то отвечала, только… через полчаса она уже крепко спала, сладко посапывая, не раздеваясь, свернувшись клубочком под равномерные покачивания и плеск воды о борт старенького буксира. В это же время Илья, как заправский матрос, уже помогал отшвартовываться. И только через час, когда мотор буксира ровно затянул свою мелодию, зашел в каюту, присел на табурет, да так и заснул, положив голову на столик…

Проснулась Наташа поздно от громкого гудка буксира. На потолке каюты гуляли солнечные зайчики, за бортом весело плескалась вода, а на столе вкусно пахло макаронами с тушенкой, которую она уже не помнила, когда последний раз ела. Она быстро вскочила, вспомнив, что вчера они так и не поужинали, и набросилась на еду. За открытым иллюминатором очень близко вдруг надвинулся берег с почти отвесной скалой. И сколько Наташа не пыталась рассмотреть, где же ее вершина, это ей не удалось даже высунув голову наружу. Прямо над иллюминатором нависал борт буксира. Зато можно было опустить руку и ладонью достать до воды, что она и сделала, забравшись на столик. Умывшись, привела себя в порядок и только теперь рискнула выглянуть из каюты.
Выбравшись на маленькую палубу, тут же задохнулась от ощущения необыкновенного простора реки, со скалистыми, поросшими густым лесом берегами. От солнца, отражающегося от всех даже самых маленьких волн на воде, от запаха хвои, мазута, рыбьей чешуи и… еще бог весть чего совершенно незнакомого и дразнящего…
Оглянувшись, она, наконец, увидела Илью. Он был в рубке у штурвала и, как бывалый «морской волк» вел это небольшое суденышко, толкающее впереди себя две, скрепленные между собой большие баржи, груженные так, что с бортов можно было спокойно зачерпнуть ведром воду.
— Ну, надо же, он и это умеет. Эй, кэп! Вам юнга не нужен?
-Татка, ползи сюда. Только осторожно, трап от росы еще скользкий. Ты смотри, какая красотища! Целых пять лет здесь не был. На кой черт уезжал?
Илья как-то сильно вдруг изменился. Обычный взгляд, хоть и ласковый, но все же чуть исподлобья, теперь стал открытым, светлым, как у пятилетнего ребенка. И весь он как-то вдруг ожил, еще больше помолодел. Так что у Наташи что-то материнское даже шевельнулось внутри. А может…
-Капитан, дай порулить.
-Давай, матрос, становись к штурвалу
Так и застыли, обнявшись, будто не виделись перед этим целую вечность.
-Эй, старпом, завтрак простынет. Сдавай вахту.
Поднялся в рубку капитан буксира, сухой мужик, лет пятидесяти, с сильными залысинами на мощном лбу, с аккуратной «шкиперской» бородкой. И, конечно же, с трубкой. Какой капитан без трубки?
-Иди пожуй, малость. Оторвись, наконец, от женушки, никуда не денется. Она пока у меня начальный курс рулевого пройдет… Матвеичем можно окликать, вроде откликаюсь…

После завтрака пошли на баржу. Прошли на самый нос и присели на какие-то ящики…
-О чем думаешь, Татка?
-Странный говорок… сибирский. Раньше как-то и не задумывалась. Фраза на конце, как будто… свечку задули. Или беззвучно прихлопнули слегка… в общем, действие произвели. Фраза получает дополнительный заряд, импульс какой-то, и даже дополнительный смысл… У москвичей не так. Слово округлое, законченное, но потухшее. И даже после точки недосказанность остается. Тебе не кажется?
-Кажется. Теперь вот кажется, очень точно, по-моему, замечено. Не зря же в институте мучалась пять лет
-Вовсе я не мучалась. Я просто ждала.
-Чего же, ты, моя радость, ждала?
-Ну вот, попал к себе домой и окончательно отупел. Да тебя же и ждала, чего уж тут непонятного. Знаешь, каждую ночь, засыпая, я думаю, что вот сегодняшний день и есть самый счастливый день в моей жизни, и до этого сегодняшнего дня как будто и не было ничего, будто и не жила совсем, а просто ждала… и дождалась. Скажешь, так не бывает? А девяносто дней подряд счастья… так бывает? Вот, ради этих… этого девяностого дня и стоило пять… или сколько там лет ждать.
-Татка, я не умею так красиво… я просто тебя поцелую и ты поймешь то, что чувствую…
Длинный басистый гудок буксира, эхом многократно повторенный берегами, отсалютовал этот поцелуй.

К вечеру пристали к берегу. Илья у моториста Сашки взял ружье и, спрыгнув на берег, через пять минут скрылся между деревьев…
Два часа, долгих два часа Наташа стояла у рубки, высматривая его.
Поднялась на мостик и сестра капитана Клавдия, на буксире за кока и за матроса, крепкая женщина лет сорока пяти.
-Да не переживай, Танюшка. Это же наш парень. Все нормально будет. Ты держись за него покрепче – надежный мужик, верно говорю. Вон, слышь, пальнул пару раз, с дичью будем… а вот еще раз. Это уже поближе. Возвращается. Рябчиков не ощипывала? Пойдем, учить буду, пригодится. В тайгу ведь попала. Нравится?
-Очень. Я сюда приехала навсегда…
-Тайга это всегда навсегда.
А про себя Наташа подумала, что, конечно же, навсегда, даже если в этом «навсегда» осталось всего шесть дней… не всего… еще целых шесть дней счастья, а потом еще вечность…

Ах, как забилось сердце у Ильи, когда подходить стали к Каргыхану. Упросил Матвеича чуть ближе к берегу принять в одном месте. Оглянулся назад, вроде и солнце такое же, и время.
-Смотри, Татка, во все глаза смотри, что должно сейчас быть. Вон туда, на вершину скалы. Скоро должно быть…
-А, правда, эта скала похожа на по пояс ушедшего в землю, на груди руки сложившего воина в доспехах?
-Так это и есть Каргынхан… еще немного и на месте будем… Смотри!
И точно, как и когда-то в детстве, луч ослепительно белый вверх, а еще два луча синих с севера на юг от вершины скалы. На одно всего лишь мгновенье.
-Илья, что это было? Или мне показалось?
-Красиво? Потом непременно расскажу. А сейчас готовиться к десанту нужно. Приплыли мы, Татка. Домой приплыли, ты понимаешь?
На минутку лишь уткнулась одна баржа легонько в прибрежный песок. Соскочили легко, чуть только ноги промочили, но это уже пустяки. И тут же задний ход дал буксир, чтобы не успела баржа закопаться в песке, забурлил водой… выполнил свой несложный маневр и… три прощальных гудка, как и полагается в таких случаях. Вот все.
-Полюбилась тебе тайга, можно сказать, в профиль, а теперь попробуй ее узнать изнутри…
-Я уже люблю ее, потому что ты со мной, я с тобой, а значит…
-А значит, пошли?
-Пошли.

— С возвращением! Ну, Паша, ты даешь. Заставил меня поволноваться. Что ж ты, старик… У каждого своя скорость, и не надо ни за кем гнаться.
С трудом разлепил глаза и медленно сознание начало фиксировать реальность. А реальность вагонная, едем, значит. Купе в вагоне, средней мягкости. И только двое в купе. Одежда аккуратно висит… так, а

Добавить комментарий