Город, которого нет

ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ.

В моем городе нет времен года. Просто привычно наслаиваясь друг на друга, они всегда крепко перемешаны, как в хорошем шейкере виртуозным барменом. С утра за воротник может сыпать ледяная крошка, черные лужи под ногами похрустывают утренним ледком, а морозный воздух не дает вздохнуть полной грудью. После обеда, резкий ветер носит по мокрым улицам охапки желто-багряных листьев, швыряет в лицо гарь и ностальгию осенних костров, и ты сожалеешь о чем-то потерянном навсегда и безвозвратно, а от едкого дыма слезятся глаза.
Вечером улица просыпается от звонких ударов по кожаному мячу. Так звенеть «пятнистый» может только в апреле. Кружится голова. Настойка из свежей листвы, синего неба и открытых девичьих ног и рук, пьянит почище деревенского самогона. Вечером ждешь чего-то хорошего, что обязательно наступит за следующим поворотом. Или завтра. В крайнем случае, послезавтра.
А ночью не спится. Не спится от липкой жары и невесомого воздуха. Звуки становятся острей, а томление – навязчивым, небо — ближе, а жизнь – короче. А еще, ночью, как тяжелые бомбардировщики, беснуются неугомонные комары.

В моем городе батон белого по-прежнему стоит 13 копеек. Как и мороженое в вафельном стаканчике. Стакан кваса – три копейки, а билет в кино на утренний сеанс – гривенник. Хлеб привозят горячий, его невозможно взять в руки, слопать его в сухомятку можно за две минуты, отщипывая от батона по кусочку. Зато билеты на любой фильм, даже самый нудный, достать трудно. Надо отстоять длиннющую очередь, чтобы получить синенький прямоугольник бумаги. Однажды я купил билеты, а кассирша ошиблась, дав мне на 20 копеек больше. Стояла удушающая жара, зной висел в воздухе, как вата. Я сначала обрадовался, что смогу купить пломбир. Уже перебежал дорогу, к тележке с мороженым, но остановился. Минут тридцать боролся с собой, затем вернулся к кассе кинотеатра.
-Вы дали мне на двадцать копеек больше, — с этими словами я протянул в маленькое окошко монету. Запомнил только удивленные глаза кассирши. А мне вдруг стало почему-то хорошо и так легко. Я тогда еще не знал, как называется это чувство.
В моем городе на Комсомольском озере (сегодня оно называется Валя Морилор, что в переводе – Долина мельниц) работают аттракционы. А строили его комсомольцы в 50-х, на общественных началах, без выходных, после окончания трудового дня. А в воскресенье еще и устраивали субботники. Кто не помнит, в то время была шестидневная рабочая неделя. Можно покататься на автодроме, каруселях, пострелять в тире. Нас туда, конечно же, пустят бесплатно. На автодроме мы по полчаса играем в ловитки. Работает парашютная вышка, а в Зеленом театре выступают полузапрещенные рок-группы и барды. Выступал здесь, проездом из Одессы и Владимир Семеныч. Афиш по городу не было, но народу на концерте – битком, даже на деревьях сидели. Кстати, Высоцкий тогда был в очередной завязке. Его коллеги-артисты пригласили в гости, накрыли стол, выставили батарею бутылок. Было все: от водки до марочных молдавских вин и коньяков. Бард вошел, увидел и только усмехнулся. В тот вечер он совсем не пил и не пел.

В моем городе до сих пор работают все фонтаны, а памятники никогда не сносят. Маркс и Энгельс сидят в центре города и что-то тихо обсуждают. Может переписку с Каутским. Ленин рукой показывает на Запад, а на Ботанике каменные девицы, символизирующие дружбу народов, водят вокруг водного пятачка хоровод. Кстати, сюда, в Долину Роз, на пустырь около озера раза два в год приезжает чешский луна-парк. Мы катаемся на американских горках, ходим в комнату страха и выигрываем в качестве призов дешевые хрустальные вазочки и жвачки.

В моем городе дети летом всегда играют в футбол, а зимой – в хоккей. У нас во дворе, как только выпадет первый настоящий снег, расчищается площадка, ребятня выносит клюшки. Почему-то в городских магазинах продаются клюшки только с левым загибом. С правым достать невозможно, поэтому я играю с левым. Клюшки, особенно «Мукачево», у меня часто ломаются.
Мой город болен футболом. На матчи «Нистру», где бы ни играла команда – в первой лиге или второй, лишний билетик спрашивают задолго до Республиканского стадиона, уже на улице Ленина. «Нистру» – это религия, а футболисты – боги.
Рядом со стадионом, на троллейбусной остановке есть пивная. Без названия, с безликой вывеской «Пиво». Все завсегдатаи называют ее «У дяди Яши». Дядя Яша – старый еврей, в глазах которого философски отражается весь цинизм жизни. Он беспрестанно сыплет анекдотами, совсем не смешными, зато рассказывает их с характерным одесско-местечковым акцентом. Сама пивнушка – тамбур два на три метра. Здесь помещается не больше десяти человек. Пиво наливают в литровые банки, так как не хватает кружек. Если холодно, пьют внутри, яростно очищая от чешуи тараньку, летом — на улице, прямо на остановке. Несмотря ни на что, «У дяди Яши» – очень популярное место в городе. В моем городе дядя Яша никогда не эмигрировал в Америку. Он по-прежнему за стойкой в своей пивной.

В моем городе нет преступников, а по улицам ходят крепкие дружинники. Это серьезные ребята, которые не подведут. Во дворе находится опорный пункт, а мы знаем, что нашего участкового зовут Владимир Константинович. С участковым я накоротке, так как состою на учете в комиссии по делам несовершеннолетних.

В моем городе живет моя первая любовь. О моих чувствах она, как мне кажется, ничего не подозревает. Я же не выходил из дому, пока не видел ее фигурку из окна своей квартиры. Только после этого я хватал портфель и мчался, перепрыгивая по две-три ступеньки, шел метрах в двадцати позади нее, провожая до школы. Я часто опаздывал на уроки: она не отличалась особой пунктуальностью.

В моем городе говорят фразами из любимого кино, жалеют человека с Пятой авеню*, посмеиваются над доктором Хайдером и пристально следят за междусобойчиком Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Дети играют в мушкетеров, в ножички и чушки и плачут над Белым Бимом, который — Черное Ухо. Я сам в первом классе уговаривал друга сбежать в Никарагуа, чтобы драться в партизанском отряде имени Фарабундо Марти.

В моем городе соседи знают друг друга не только в лицо, но и по именам и даже даты дни их рождений. Им спокойно можно оставить ключи от квартиры или своих детей, одолжить муку или перехватить до зарплаты.

В моем городе до сих пор можно громко смеяться в троллейбусе, купаться в фонтанах, курить кубинские сигары по рублю штука или «Мальборо» – по полтора за пачку, ездить на фуникулере, дарить незнакомым девушкам цветы, пить кислое «Фетяскэ» в парке, кататься по улицам на подшипниковых самокатах, ходить на дискотеки, которые заканчиваются в одиннадцать вечера, по ночам слушать долгий рев танков, возвращающихся с очередных учений, вышагивать в джинсах «Рила», футболках «Олимпиада-80» и московских «Адидасах», можно не смотреть по «телику» рекламу – ее просто нет, драться честно с обидчиком, один на один до первой крови, никто не вмешивается, презирать стукачей и подлиз, играть в «кругового козла» и прятки, ходить на демонстрации, болеть за «Жальгирис» или «Черноморец», покупать виниловые пластинки и смотреть диафильмы, быть физоргом в классе и выписывать «Пионерскую правду», ежегодно посылать по 20 копеек в фонд Мира и собирать металлолом, твердо знать, что будет завтра и строить планы, которые сбудутся, и гордиться, гордиться тем, что тебе повезло родиться именно здесь и именно в это время.

Я люблю свой город, в котором невозможно заблудиться. Он компактен, а все улицы ведут в центр. Здесь девушки красивы до неприличия, а буйная зелень придает белому камню свойский и комфортный вид. Здесь деревья до сих пор большие, надежд и романтики – еще больше, люди – улыбчивее и добродушнее, а квас – вкуснее.

Попасть в мой город нетрудно. Для этого не нужна машина времени или богатое воображение. Он здесь, мой город, он совсем близко. Вам непременно стоит здесь побывать, потому что мой город дорогого стоит, как дорого место, где ты родился. Но сразу предупреждаю, остаться насовсем жить в моем городе вам не удастся, как бы вы этого не хотели. Придется все-таки возвращаться назад. Ну что, поехали?!

* Был такой документальный фильм «Человек с Пятой авеню» – о трудной жизни бомжа в Америке.