Лекарь-море

Смола ночи резалась желтыми лучами семафора, выхватывая из темноты пенящиеся шапки разъяренного до бешенства моря. Выбивая мелодию позывных, вахтенный сигнальщик, словно волшебник, снопами огня вырывал из темноты снежную крупу, косяком падающую в вздыбленные волны. Очередной вал с грохотом ударил в ограждение рубки и перевалился через ее козырек, заливая студеной водой надстройку и находящейся в ней вахту.
Старова отбросило к шахте перископа, но он удержал пеньковый страховочный конец, опоясывающий вахтенного сигнальщика, бодро барабанящего по ручке семафора: \»Добро на вход\». Потрепанная штормами и уставшая от длительного похода в Индийский океан, атомная подводная лодка возвращалась на базу к полярным берегам.
Бортовые красно-зеленые и белые топовые огни сторожевиков охраны водного района то появлялись, то исчезали в ночи потревоженной неожиданно налетевшим \»Зюйд — Вестом\».
Бросая, из под ледяной корки воротника кожаной куртки — альпака, настороженные взгляды на бравого сигнальщика , принимающего шквальный ветер в полный рост, вахтенный офицер Старов, наклонившись к переговорному устройству, стал запрашивать боевой информационный пост (БИП)об элементах движения целей.
Из теплой уютной утробы лодки неслись наверх гнусавые команды вахтенного БИП: — Цель справа — на курсовом 15 правого борта в дистанции 10 кабельтовых, разойдемся на курсе 45 градусов правыми бортами через 5 минут. Цель слева, на курсовом…
— Есть..ть, твою в дедушку Нептуна.., — Старов закашлялся, глотнув приличную порцию жгучей, соленой влаги и опустил педаль \»Каштана\» — системы связи центрального и мостика.
Изумрудом светился рипитер гирокомпаса. Его неугомонная картушка с обозначениями десятых долей градуса рыскала у неподвижного острия маленькой стрелки, застывшей на отметке генерального курса. Наконец она поползла к отметке в 180. Щелкнул Каштан, и деловой баритон штурмана растворился в грохоте шторма:
— Мостик! Центральный ложимся на курс 180 градусов. Как понял, мостик!- Пауза, и совсем уж весело — Старый не не смыло? Спускайся, плесну шильца грамм 300, для согреву. Идем домой, бродяга, держись! — Понял центральный. Мокрый до трусов и злой, что погрузиться не дали. Конец связи. — Старов, накажу за треп вовремя вахты! — в Каштане затрещал и смолк голос старпома. Килевая качка изматывала, но мерцание огней сторожевиков вселяло надежду, что качелям скоро придет абзац, и гостеприимная бухта примет их с миром.
Нинки не было ни на пирсе, ни на плацу.
— К отцу, наверное, укатила, пора уже и поберечься, — Старов, стал подсчитывать время до родов, украдкой, загибая пальцы. Строй подводников застыл на плацу перед трибуной, заполненной начальством.
— Ушли в марте, так апрель…Ни хрена себе, уже месяц остался. — Радостные мысли начали роиться в голове, отвлекая от холода, забирающегося под ворот шинели, мирно покоящейся шесть месяцев в раздевалке, на берегу — в пункте радиационной безопасности базы.
Начальник политотдела все говорил и говорил, и этой словесной чепухе про задачи подводников в условиях перестройки, не было конца. Наверное, как и Старов его никто из экипажа не слышал, все ждали долгожданной команды \»разойтись\», что бы упасть в объятия любимой семьи после тяжелой и хорошо сделанной работы. Мысли в голове Старова скакали от задушевного разговора, с подвыпившим Анатолием Петровичем — будущим тестем, в крепко натопленной архангельско-поморской, крестьянской избе, до сладостных картинок их нежной любовной игры в утопающей пуховой перине, на поскрипывающей железной кровати, той самой кровати, на которой 22 год назад и зачинали любимую Нинку — картинку.
Грянул марш \»Прощание славянки\». К горлу подкатился знакомый комок, и Старов чеканя строевым шагом, задрав подбородок чуть вправо — верх, рубил вместе с экипажем мимо трибуны, сверкающей золотом адмиральских погон.
— Товарищ капитан — лейтенант, я стартер заменил,- протягивая ключи от \»копейки\», переминался с ног на ногу у КПП его старый знакомый — мичман Ветохин, механик автопарка.
— Смотри, не залети! Сухой закон, блин еще не отменили? — Старов протянул мичману завернутую в чистую ветошь фляжку со спиртом.
— Куда там! Люди поважнее меня сгорают вчистую. Вон на той неделе командира К — 161 , Александрова уволили. Совсем охренели политрабочие, закладывают всех. Кто в моря ходить будет. Они, что ли комиссары пера и пи…больства. Вы сами , того. После похода, не сильно гуляйте в кабаках Мурманска, говорят, что братву пасут прямо перед входом в \»Полярные зори\», — и мичман помахал рукой резво, разворачивающимся Жигулям.
Застоявшийся \»Жигуленок\» легко бежал между каменистых сопок, принарядившихся в серые шапки снега. Короткое полярное лето так же внезапно заканчивается, как и начинается. Уйдешь в море на тройку дней зимой, вернешься, а тебя уже встречают распускающиеся на глазах почки карликовых березок. Старов улыбнулся, вспоминая, как в первый раз пошел с ними в море представитель завода, прибывший в свою первую командировку с далекого Урала. Инженера, крепко принявшего накануне, пришлось в пургу забирать с гостиницы. Планировщики из штаба флота погнали К-257 в обеспечение. Автоматика главной энергетической установки была на гарантии и требовала заводской регулировки на введенном реакторе, которую должен производить завод. Бедолага отоспавшись, отрегулировал систему подачи забортной воды к насосам охлаждения реактора. Опохмелившись, он уснул в каюте командира БЧ-5, и узнал, что он в море, когда лодка бродила на глубине 200 метров. Благо спирта на проблемную автоматику получил достаточно, она работала исправно, что оставалось неожиданному пасаажиру на подводной лодке. Наливать, да пить и ничего руками не трогать!Так прошло пять дней, когда его подпитая рожа появилась из рубочного люка и увидела зеленеющие сопки, нежно обнимающие сверкающую гладь Б.Лопатки :
— Мама! Допился до белой.., — и сел в шахте центрального на голову, поднимающемуся по трапу в ограждение рубки, замполиту.
Показались блюдца маленьких, но глубоких озер, чернеющих по краям холмистой дороги. Из белого ковра тундры вдалеке начали вырастать дома пятиэтажек жилого городка. Старов придавил на газ и скоро влетел на приличной скорости в грязный дворик, окруженной змеями толстенных трубопроводов, вечно парящего теплоснабжения облезлых домов- близнецов.
Темной дырой сиротливо таращили на Старова глазницы окон пустой квартиры. Особо это не расстроило, потому что, приняв душ, Старов должен бежать в гости к штурману, у которого собирались все холостяки с их экипажа. С Ниной брак был не зарегистрирован, но они собирались пожениться, как только Виталий вернется из похода. Смешно вспомнить, но завез он будущую жену в закрытый городок случайно и незаконно. Старов встречал начальника режима флотилии на своей машине на ж.д вокзале Мурманска. Товарищ первого ранга был в усмерть пьян, и всю дорогу до городка проспал, включая КПП. Дежурный издали, увидев через лобовое стекло спящего на переднем сидении шефа, все понял и заблоговременно поднял поласатый шлагбаум. Сжавшись в маленький комочек, Нинка на заднем сидении тихо радовалась своему счастью. Перед походом в Индийский океан Старов хотел отправить \»нелегала\», но встретившись с укоризненным взглядом, махнул рукой и оставил под опекой соседки, предоставив Нинке всю заначку на новую машину.
Окинув радостным взором милый сердцу двор, с разноцветными колясками, копошившимися в снегу малышами, Старов прыжками помчался на четвертый этаж. Его гнала неведомая сила, чтобы как можно скорее прочесть письмо, в правом углу которого Она всегда рисовала тушью девушку, всматривающуся в безбрежные просторы моря. Уехать к отцу, и не оставить ему большого, красивого послания, Нинка не могла. Капитан — лейтенант Старов десятый раз перечитывал на пожелтевшей записке корявые строчки будущего тестя . Строчки, словно уродливые карлики прыгали перед глазами и молотом долбили в затылок:
— Нины больше НЕТ. Умерла, через ТРИ месяца, как Ты ушел. Аппендицит. Похоронили в деревне, рядом с Клавой. Приезжай, жду. Толя.
Суровое северное море ласкало сваи пирса. Тяжелый после загрузки корпус атомной лодки крепкими тросами был пока прижат к последнему ее пристанищу на берегу. Старов и швартовая партия, построившись на баке, ждали знакомой команды: \»Отдать носовые, отдать кормовые!\». Тупорылый буксир вспарывал кромки тонкого льда, отпугивал замерзших чаек и малым ходом чапал к К-257, чтобы проводить ее в Баренцево море. Старова больше не ждала девушка, похожая на ту, что согревала сердце в письмах, аккуратно хранившихся во внутреннем кармане альпака. Он снова уходил, чтобы вернуться, потому что знал: лучший лекарь — море.
Смола ночи резалась желтыми лучами семафора, выхватывая из темноты пенящиеся шапки разъяренного до бешенства моря. Выбивая мелодию позывных, вахтенный сигнальщик, словно волшебник, снопами огня вырывал из темноты снежную крупу, косяком падающую в вздыбленные волны. Очередной вал с грохотом ударил в ограждение рубки и перевалился через ее козырек, заливая студеной водой надстройку и находящейся в ней вахту.
Старова отбросило к шахте перископа, но он удержал пеньковый страховочный конец, опоясывающий вахтенного сигнальщика, бодро барабанящего по ручке семафора: \»Добро на вход\». Потрепанная штормами и уставшая от длительного похода в Индийский океан, атомная подводная лодка возвращалась на базу к полярным берегам.
Бортовые красно-зеленые и белые топовые огни сторожевиков охраны водного района то появлялись, то исчезали в ночи потревоженной неожиданно налетевшим \»Зюйд — Вестом\».
Бросая, из под ледяной корки воротника кожаной куртки — альпака, настороженные взгляды на бравого сигнальщика , принимающего шквальный ветер в полный рост, вахтенный офицер Старов, наклонившись к переговорному устройству, стал запрашивать боевой информационный пост (БИП)об элементах движения целей.
Из теплой уютной утробы лодки неслись наверх гнусавые команды вахтенного БИП: — Цель справа — на курсовом 15 правого борта в дистанции 10 кабельтовых, разойдемся на курсе 45 градусов правыми бортами через 5 минут. Цель слева, на курсовом…
— Есть..ть, твою в дедушку Нептуна.., — Старов закашлялся, глотнув приличную порцию жгучей, соленой влаги и опустил педаль \»Каштана\» — системы связи центрального и мостика.
Изумрудом светился рипитер гирокомпаса. Его неугомонная картушка с обозначениями десятых долей градуса рыскала у неподвижного острия маленькой стрелки, застывшей на отметке генерального курса. Наконец она поползла к отметке в 180. Щелкнул Каштан, и деловой баритон штурмана растворился в грохоте шторма:
— Мостик! Центральный ложимся на курс 180 градусов. Как понял, мостик!- Пауза, и совсем уж весело — Старый не не смыло? Спускайся, плесну шильца грамм 300, для согреву. Идем домой, бродяга, держись! — Понял центральный. Мокрый до трусов и злой, что погрузиться не дали. Конец связи. — Старов, накажу за треп вовремя вахты! — в Каштане затрещал и смолк голос старпома. Килевая качка изматывала, но мерцание огней сторожевиков вселяло надежду, что качелям скоро придет абзац, и гостеприимная бухта примет их с миром.
Нинки не было ни на пирсе, ни на плацу.
— К отцу, наверное, укатила, пора уже и поберечься, — Старов, стал подсчитывать время до родов, украдкой, загибая пальцы. Строй подводников застыл на плацу перед трибуной, заполненной начальством.
— Ушли в марте, так апрель…Ни хрена себе, уже месяц остался. — Радостные мысли начали роиться в голове, отвлекая от холода, забирающегося под ворот шинели, мирно покоящейся шесть месяцев в раздевалке, на берегу — в пункте радиационной безопасности базы.
Начальник политотдела все говорил и говорил, и этой словесной чепухе про задачи подводников в условиях перестройки, не было конца. Наверное, как и Старов его никто из экипажа не слышал, все ждали долгожданной команды \»разойтись\», что бы упасть в объятия любимой семьи после тяжелой и хорошо сделанной работы. Мысли в голове Старова скакали от задушевного разговора, с подвыпившим Анатолием Петровичем — будущим тестем, в крепко натопленной архангельско-поморской, крестьянской избе, до сладостных картинок их нежной любовной игры в утопающей пуховой перине, на поскрипывающей железной кровати, той самой кровати, на которой 22 год назад и зачинали любимую Нинку — картинку.
Грянул марш \»Прощание славянки\». К горлу подкатился знакомый комок, и Старов чеканя строевым шагом, задрав подбородок чуть вправо — верх, рубил вместе с экипажем мимо трибуны, сверкающей золотом адмиральских погон.
— Товарищ капитан — лейтенант, я стартер заменил,- протягивая ключи от \»копейки\», переминался с ног на ногу у КПП его старый знакомый — мичман Ветохин, механик автопарка.
— Смотри, не залети! Сухой закон, блин еще не отменили? — Старов протянул мичману завернутую в чистую ветошь фляжку со спиртом.
— Куда там! Люди поважнее меня сгорают вчистую. Вон на той неделе командира К — 161 , Александрова уволили. Совсем охренели политрабочие, закладывают всех. Кто в моря ходить будет. Они, что ли комиссары пера и пи…больства. Вы сами , того. После похода, не сильно гуляйте в кабаках Мурманска, говорят, что братву пасут прямо перед входом в \»Полярные зори\», — и мичман помахал рукой резво, разворачивающимся Жигулям.
Застоявшийся \»Жигуленок\» легко бежал между каменистых сопок, принарядившихся в серые шапки снега. Короткое полярное лето так же внезапно заканчивается, как и начинается. Уйдешь в море на тройку дней зимой, вернешься, а тебя уже встречают распускающиеся на глазах почки карликовых березок. Старов улыбнулся, вспоминая, как в первый раз пошел с ними в море представитель завода, прибывший в свою первую командировку с далекого Урала. Инженера, крепко принявшего накануне, пришлось в пургу забирать с гостиницы. Планировщики из штаба флота погнали К-257 в обеспечение. Автоматика главной энергетической установки была на гарантии и требовала заводской регулировки на введенном реакторе, которую должен производить завод. Бедолага отоспавшись, отрегулировал систему подачи забортной воды к насосам охлаждения реактора. Опохмелившись, он уснул в каюте командира БЧ-5, и узнал, что он в море, когда лодка бродила на глубине 200 метров. Благо спирта на проблемную автоматику получил достаточно, она работала исправно, что оставалось неожиданному пасаажиру на подводной лодке. Наливать, да пить и ничего руками не трогать!Так прошло пять дней, когда его подпитая рожа появилась из рубочного люка и увидела зеленеющие сопки, нежно обнимающие сверкающую гладь Б.Лопатки :
— Мама! Допился до белой.., — и сел в шахте центрального на голову, поднимающемуся по трапу в ограждение рубки, замполиту.
Показались блюдца маленьких, но глубоких озер, чернеющих по краям холмистой дороги. Из белого ковра тундры вдалеке начали вырастать дома пятиэтажек жилого городка. Старов придавил на газ и скоро влетел на приличной скорости в грязный дворик, окруженной змеями толстенных трубопроводов, вечно парящего теплоснабжения облезлых домов- близнецов.
Темной дырой сиротливо таращили на Старова глазницы окон пустой квартиры. Особо это не расстроило, потому что, приняв душ, Старов должен бежать в гости к штурману, у которого собирались все холостяки с их экипажа. С Ниной брак был не зарегистрирован, но они собирались пожениться, как только Виталий вернется из похода. Смешно вспомнить, но завез он будущую жену в закрытый городок случайно и незаконно. Старов встречал начальника режима флотилии на своей машине на ж.д вокзале Мурманска. Товарищ первого ранга был в усмерть пьян, и всю дорогу до городка проспал, включая КПП. Дежурный издали, увидев через лобовое стекло спящего на переднем сидении шефа, все понял и заблоговременно поднял поласатый шлагбаум. Сжавшись в маленький комочек, Нинка на заднем сидении тихо радовалась своему счастью. Перед походом в Индийский океан Старов хотел отправить \»нелегала\», но встретившись с укоризненным взглядом, махнул рукой и оставил под опекой соседки, предоставив Нинке всю заначку на новую машину.
Окинув радостным взором милый сердцу двор, с разноцветными колясками, копошившимися в снегу малышами, Старов прыжками помчался на четвертый этаж. Его гнала неведомая сила, чтобы как можно скорее прочесть письмо, в правом углу которого Она всегда рисовала тушью девушку, всматривающуся в безбрежные просторы моря. Уехать к отцу, и не оставить ему большого, красивого послания, Нинка не могла. Капитан — лейтенант Старов десятый раз перечитывал на пожелтевшей записке корявые строчки будущего тестя . Строчки, словно уродливые карлики прыгали перед глазами и молотом долбили в затылок:
— Нины больше НЕТ. Умерла, через ТРИ месяца, как Ты ушел. Аппендицит. Похоронили в деревне, рядом с Клавой. Приезжай, жду. Толя.
Суровое северное море ласкало сваи пирса. Тяжелый после загрузки корпус атомной лодки крепкими тросами был пока прижат к последнему ее пристанищу на берегу. Старов и швартовая партия, построившись на баке, ждали знакомой команды: \»Отдать носовые, отдать кормовые!\». Тупорылый буксир вспарывал кромки тонкого льда, отпугивал замерзших чаек и малым ходом чапал к К-257, чтобы проводить ее в Баренцево море. Старова больше не ждала девушка, похожая на ту, что согревала сердце в письмах, аккуратно хранившихся во внутреннем кармане альпака. Он снова уходил, чтобы вернуться, потому что знал: лучший лекарь — море.