У моей подружки цветы везде. На подоконнике, на тумбочках, на столах. На балкон выйдешь, лишнюю ступню переставить некуда. Даже за перилами на специальных крючках висячие горшки гроздьями. За большим хозяйством она ухаживает, как привыкла обласкивать давно выросших двоих сыновей, заботливо и без перерыва. То землю на новую меняет, то удобрения под стволики, под корешки подсовывает, то листики протирает, из детской лейки или специальным пульверизатором опрыскивает с основания до вершинок. Вездесущая герань, калачики, гортензия, еще какие-то, названия которых не сразу вспомнишь и выговоришь, цветут. Каждый цветок в свое время. Оттенки разные, от темно коричневого бархатного, такого ворсистого как бы, даже серебристо черноватого, до ярко синего с желтой кнопочкой в центре, незабудочного. Цветов от красного насыщенного до бледно розового достаточно. Есть даже зеленые, как собственные листья или за тоненькими веточками ствол.
Но… все растения выглядят немного привялыми. То ли изнеженные, размягченные от постоянного внимания, то ли действительно им чего-то не хватает. Как только, и где бы то ни было, разговор заходит о цветах, подружка немедленно напускает на лицо маску озабоченности. Надо добавить, под ее теплыми руками буквально все начинает сверкать, светлеть, поблескивать, булькать, приклеиваться. А тут вот такая оказия. Однажды не выдержал, высказался:
— Брось ты за ними, как за малыми детьми. Других забот не находится? Они у тебя разбалованные, как сыновья. До сих пор им варишь, за них стираешь, убираешь. Один из армии пришел, второму пора служить. А все за твою зарплату на твоей шее. Еще и за хлебом сами не сходят.
— Не наговаривай на моих сыновей, — тут-же кинулась в защиту подружка. — Своих детей забросил, хочешь, чтобы и я так поступила?
— Мои выросли. Что мог, им дал. Теперь пусть корчат из себя тех, на кого способны. Достаточно телефонных звонков и нечастых приходов в гости уже со своими семьями.
— А со внуками как?
— Так же. Помощь лишь в крайнем случае. Но обрабатывать, обстирывать до старости — уволь.
— Жестокий ты… Да, свою одежду мои стирают. Нижнее, еще там… А постельное и другое сама. Не зарастать же им грязью. Полы моют. Иногда.
-Ну… как хочешь.
В моей квартире цветы есть тоже. Поначалу в горшочках торчали лишь два чахленьких алоэ. От кого достались, не ведаю. Хоть поливал, хоть не поливал — зимой и летом одним цветом. Чахлые. Об удобрениях, разных подкармливаниях, протираниях и обираниях с них всяких мушек я понятия не имел. Потом одна женщина — уж не помню какая — калачик принесла. Вторая наградила еще одним цветком. Они ушли, эти остались. Но я и этих баловать не собирался. Как сказали, мол, поливать желательно раз в два дня, так данного распорядка старался придерживаться неукоснительно. А дальше — пусть или растут, или думают сами. Вскоре калачик зацвел. Яркими соцветиями. Нечаянно сломал у него веточку. Опять подсказали, что ее можно воткнуть в землю, и вырастет калачик новый. Конечно, хватало возни с рассадником имеющимся, но чтобы загладить вину перед покалеченным растением, нашел горшочек, насыпал земли с дворового вытоптанного цветника и воткнул туда веточку. Хорошо полил. Выросло маленькое деревце. Потом хозяйство — пять штук — вынес на балкон. На солнышко, на свежий воздух. Цветы сначала привяли. Алоэ, те вообще засохли. Без того бледные с белыми пятнами стрелы превратились в темно-коричневый сухостой, стали жухлыми и ломкими. Одна из очередных пассий прямо заявила: мол, можешь смело выбрасывать. Вместе с горшками. Но я у порно продолжал поливать. Все подряд, алоэ в первую очередь. И цветы встрепенулись. Взбодрились, затем ожили. Налились зелеными соками, хотя подкармливал по прежнему одной водой через день. Калачик постарше выбросил на длинном стебле целый букет красно-розовых пахучих соцветий. Мелкий калачик пока еще осваивался в новой обстановке. Особенно напряглось алоэ. Стрелы наполнились силой, как накачанные мышцы. Округлились, засветились насквозь светло-зеленым светом. Взметнулись вверх. Рядом из земли по еще ребенку выперлось. Тоже мордастые, настырные.
Однажды подружка не выдержала. Опершись о балконные перила, покосилась на оранжерею и с обидой в голосе произнесла:
— Ты за своими цветами даже не ухаживаешь. А они скоро заколосятся.
Мельком оглядев богатство, я в поисках мысли пожевал губами:
— Да… им деваться некуда.