«ОЧЕНЬ ДАЛЕКИ ОНИ ОТ НАРОДА»…

БЕРЛИН. Примеряет крыла белыя и машет оливковой ветвью в соответствии с некими абстрактными идеалами, пропитавшими его мозг с молоком матери. Слабо представляет себе, как оно там в жизни взаимообуславливается и проистекает (что, кстати, прослеживается и в его отношнии к поэзии). Из тех, кто призывает строить воздушные замки, но не помышляет даже о возможности ответственности за последствия своих слов (он о последствиях просто не думает). Рекомендуется томным барышням и девушкам пубертатного возраста по одной странице в день за 20 минут до сна.
Бебебе 🙂 Мария Тарасова

«ОЧЕНЬ ДАЛЕКИ ОНИ ОТ НАРОДА»…
Ответ Марии Тарасовой (Похе) на
форуме, 12.09.02

Милая, остроумная Маша! Я, действительно машУ этой самой оливковой ветвью, но не в связи с некими абстрактными идеалами. Просто многое переосмыслил… Кстати, именно сегодня я закончил стихотворение, в последнем четверостишии которого сказано:
Как пледом, окутанный чувством,
Сижу, размышляя о мире…
При свете мерцающей люстры
Мой разум витает в эфире.

Я, конечно, слегка кокетничаю, но подобные мысли не придут в молодую голову. А теперь давайте разберёмся в моём “слабом представлении о жизни”, как Вы изволили выразиться.
С двух лет, т.е. с тех пор, как помню себя, я выходил на коммунальную кухню, как на кулачный бой. Помните, у Высоцкого: …«на двадцать восемь комнаток всего одна уборная»? Так это про нас… Теснота была настолько привычным атрибутом нашего существования, что возможность спать на широком подоконнике расценивалась, как благо…
Война, эвакуация в Сибирь, голодные годы в двенадцатиметровом чулане, где жили мама, бабушка и я, а затем по “дороге жизни” приехала ещё и тётя после контузии в Ленинграде. Отец — на фронте. Mеня по выходным женщины брали с собой в баню , а я стеснялся и прятался. В пятилетнем возрасте помню себя, читающего длинные взрослые стихи в госпитале раненым бойцам:
Остерегайтесь, граждане, Луны,
Поэты, прекратите излиянья.
Изменница, ты смеешь в дни войны
На затемнённый город лить сиянье…
Молодые калеки плакали и поили меня компотом из сухофруктов, который я любил. Впрочем, я любил всё, что было съедобно.
В сорок пятом вернулся в изнасилованный Ленинград. Карточная система и голос мамы: Толя, не ешь хлеб, не с чем будет обедать. 1946 год — первый послевоенный набор во Дворец Пионеров по классу скрипки. Не поступил бы – не упоминал.
Школа… Единственный еврей в классе, где учились переростки. Все голодные, оборванные, злые — безотцовщина… Место проживания – Лиговка, известная (Вам — по песням Розенбаума) тем, что это был самый бандитский район во всём городе. Драки почти ежедневно. Без самодельного кастета на улицу не выходил. С годами шрамы стали незаметными, но нос сломан, что и следует из фотографии. По выходным – на барахолку (с оглядкой на милицию) — заработать лишний рубль на сшитые мамой из отходов варежки. Зато, заказывая газировку с двойным сиропом, чувствовал себя богачом. “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство”.
Поступал в Политехнический. Мне Вам не надо объяснять, что я был одним из лучших учеников? Но, 1956 год… “Дело Врачей” только начало отпускать умы рабочих и крестьян. Пошёл работать слесарем на завод. Тогда, помнится, при шестидневной рабочей неделе страна ещё не перешла на восьмичасовой рабочий день. За год освоил слесарное дело и почти все станочные профессии. После работы топал в вечернюю школу, чтобы втайне от всех (запрещалось это) получить второй аттестат зрелости. Для чего? Чтобы обязательно поступить в Институт, иначе – армия на пять лет (флот – семь). Сдав за пятнадцать дней 10 вступительных экзаменов, поступил в два Института.
Здесь я переведу дух, чтобы процитировать Вас, Мария: “…абстрактные идеалы, пропитавшие его мозг с молоком матери”?!

Скоро сказка сказывается… Вам, надеюсь, не докучали бесконечным и бесполезным колхозным рабством в дождь и заморозки? А мне пришлось пожить и поработать даже на «сто первом километре», где ближайшие друзья – уголовники между отсидками. Хорошо, что к тому времени у меня за спиной была уже солидная карьера боксёра. Публика была весёлая! Так что «по фене» я тоже «ботаю».
А ремонтные работы (всё, вплоть до шагающих экскаваторов) на Сланцевском Цементном заводе, когда комбинезон пропитан маслом, затем припудрен молотым известняком, и так — несколько слоёв! “Мойте руки перед едой” – так это из области фантастики. Не было там воды! Моё поколение, как Вам, вероятно известно, выросло в стране тотального дефицита: товаров и продуктов, ласки и секса, новостей и правды…

Пропускаю счастливые годы каторжного труда, который был необходим, чтобы в 33 года мне, беспартийному инвалиду по пятому пункту (национальность), быть назначенным начальником конструкторского отдела (И.О., так как партийные инстанции никак не могли такого утвердить) Кировского (Путиловского) завода. Работа, техническое руководство которой я осуществлял, уже после моего отъезда была представлена на Ленинскую, а затем и на Государственную премии. А преподавание в различных учебных заведениях (по совместительству, т.е. после 10-12 часового рабочего дня) самых «неудобоваримых» дисциплин? А борьба за место в науке, когда пятеро заведующих кафедрами в разные годы пытались «пробить» мою защиту? Пустяк…Развод после десяти лет не очень счастливой семейной жизни. Ребёнок, которого не разрешили увидеть даже в связи с отъездом. Новый брак, приёмный сын, трехлетний отказ, суды (вплоть до Верховного СССР) на отобрание у нас ребёнка в связи с его антисоветским воспитанием. Слежка КГБ. Работа “дядей Васей” в комбинате ясли — детский сад, добытая, по сути, обманным путём. На работу «отказников» не брали, но зато «привлекали» за тунеядство. Все задания (от роли Деда-Мороза и выпуска стенгазеты до ремонта шкафчиков, горок, картофелечистки, швейной машинки, часов и прочей «утвари») выполнял за 60 рублей в месяц минус алименты и в трезвом виде, что было странно для персонала, привыкшего к образу предшественников.
Опасный подпольный бизнес (реставрация антиквариата, преподавание английского), чтобы собрать средства на отъезд и на выплату алиментов ребёнку до совершеннолетия. Не драматизируя и опуская многое, пробую лишь дать голые факты биографии. Три раза отнимали визу, в последний раз – уже в аэропорту, перед досмотром. Жить негде и не на что… Ни паспорта, ни визы, ни гражданства. Перспектива – не выехать никогда! И так ещё долгие месяцы.
Эмиграция. А ведь надо было самостоятельно, только за счёт анализа происходящего, пройти путь от кристально – честного советского человека до отщепенца, полностью не приемлющего советский уклад жизни. В те годы эмиграция была равносильна предательству: друзья боялись общаться, даже звонить по телефону, который прослушивался. В 39 лет отбыл в неизвестность — много ли информации до нас доходило? Прибыл в Лос-Анджелес с $20 долларами в кармане. Семья. Сразу впрягся в работу. Без подробностей и опуская стандартные трудности: Через полтора года – ГИП в компании “Walt Disney” (им понравился мой милый российский акцент). Далее, сменив около дюжины работ и опробовав неоднократно статус безработного, закончил свою славную техническую карьеру Директором инженерной службы в компании, работавшей на космос по программе “Титан”. Сотни новых людей, десятки проектов, масса необходимых для успеха знаний…
И откуда мне представлять, “как оно в жизни взаимообуславливается и проистекает”?
А если ещё припомнить ряд достаточно серьёзных заболеваний, от которых, постигая традиционные и нетрадиционные методы лечения, сумел себя избавить…
“Призывая строить воздушные замки, но не помышляя даже о возможности ответственности за последствия своих слов” (и, очевидно, действий?), умудрился дать возможность своей жене подтвердить диплом врача (более пяти лет между инфарктом и сумасшедшим домом); выучить сына — прекрасного человека, одного из ведущих адвокатов Лос-Анджелеса в своей области; помочь своей бывшей семье переселиться в Штаты, где моя дочь стала врачом – гастроэнтерологом; построить и вести успешный бизнес (между прочим, медицинский, требующий специальных знаний) и т.д. и т.п.
И, если после всего этого, я ещё в состоянии “примерять белые крылья”, то это только потому, что я уже всем и везде был, всё себе и окружающим доказал. Учась всю жизнь и делая выводы из собственных ошибок, сумел изменить своё жизненное кредо и, соответственно, линию поведения. Я постепенно задушил в себе агрессивное начало, без которого всё достигнутое было бы невозможным, чего со временем желаю и Вам, Мария.

С уважением,
Анатолий Берлин

Я, но не Я

Я кем хотите не был,
но кем хотите был,
Смешались быль и небыль
по воле Высших сил,
Я трусом был и смелым,
и фронт любил, и тыл,
И красным был, и белым,
и битым был, и бил.

Я жил при разной власти —
евреем, русаком,
Удача и напасти
ко мне стучались в дом,
В науках инженерных
и на крутой лыжне
Любил себя безмерно,
а уважал вдвойне.

С согласья и без спросу,
чем Боже одарил,
По женскому вопросу
немножечко дурил,
Был бедным и богатым
и был исчадьем зла,
Но в ангеле крылатом
моя душа жила.

Был хамом, кавалером,
боксёром, скрипачом,
Артистом, инженером,
почти зубным врачом,
Я даже стал поэтом,
в литературу вхож,
И то, что мной воспето,
в компьютере прочтёшь.

Не стар я и не молод,
не слаб и не силён,
То в жар меня, то в холод,
то глуп я, то умён,
И, не считаясь с риском
ни в жизни, ни в стихах,
Пишу их на английском
и русском языках.