Кристиан — король женских сердец

Анжела, как и полагается богатой девушке, жила в центре Киева, на Саксаганского. Её дом стоял в уютной нише — пять минут от шоссе. В этом доме имелось всё для обеспеченного существования: высокие потолки, пять комнат, просторная кухня, евроремонт.
Анжела открыла им дверь, сияющая от счастья брюнетка в длинном, полупрозрачном сиреневом платье, усыпанная золотом.
— Привет, — Ира поцеловала её в щёку. — Это тебе от нас обеих, — она протянула ей кулёк с бра.
— Ой, спасибо! Как раз такое бра я хотела повесить у себя в комнате, оно отлично вписывается в мой стиль, — у тебя прекрасный вкус, Ирочка! Если б ты была богатой — цены бы тебе не было. Может, тебе пойти учиться на дизайнера? Я слышала, что открылся институт рекламы… Привет, Юль! Я тоже рада тебя видеть. Проходите в комнату, мне ещё надо позвонить. Она взяла трубку висящего на стене радиотелефона, повернувшись к ним задницей в кружевных трусиках, отлично просматривающихся сквозь газовое платье.
Девочки прошли в большую комнату — она была действительно огромной. Огромный овальный стол, накрытый скатертью, был забит деликатесами. Бутылки шампанского, мартини и текилы стояли на страже порядка, рядом с хрустальным лесом высоких бокалов. Но людей в огромной комнате почти не было, только какой-то парень сидел к ним спиной, уткнувшись в толстую книгу, наверняка взятую со стеллажа, стоявшего вдоль стены, да служанка расставляла на столе тарелки.
— Привет, Ань, — сказала Ира, улыбнувшись. — Почему нет людей?
— Потому что Анжела никого больше не пригласила, — охотно объяснила худенькая, миловидная барышня в аккуратном платьице и кружевном фартучке. Её короткие чёрные волосы были скрыты под головным убором, который обычно носят медсёстры в больницах.
— А, госпоже не здоровиться? — пошутила Юля, явно чувствуя себя неловко в чересчур богатом для неё доме. Она удивлялась, как Ира, даже более бедная, чем она, может спокойно себя вести. — Мигрень — болезнь аристократов замучила?
Служанка ничего не ответила, но не сдержала улыбку. Ира с Юлей присели на диване, покрытом вышитым бисером пледом, с разбросанными шёлковыми подушками. Диван напоминал ей место отдыха халифов из \»Тысяча и одной ночи\». Только кальяна не хватало.
— Кстати, Анжела когда-то предложила мне поработать у неё дома домработницей, — прошептала Ира Юле.
— Ты, конечно, отказалась?
— Конечно. Деньги мне нужны, но не такой ценой. Я бы перестала себя уважать, если бы начала унижаться перед Анжелой. Она моя подруга, пусть и не считает меня ровней.
Они совсем забыли про парня, сидящего рядом. Но тут он положил книгу на край дивана, и повернулся к ним с улыбкой. Девушки онемели. Ира ощутила нечто похожее на экстаз, который бывает во сне, когда видишь что-то настолько красивое, что отбирает дар речи. Парень был необычным. Красивым, как греческий бог, умноженный на красавцев Голливуда. Но Иру больше всего поразила не столько его красота, столько необычность этой красоты. Незнакомец обладал удивительно белой кожей, как слоновая кость. Его волосы спускались до плеч, как у неформала, чуть завиваясь на концах. Огромные чёрные глаза на белом лице просто пугали. Несмотря на светлую кожу и волосы натурального блондина, брови и ресницы у него были тёмные. Ресницы — самые длинные, какие Ира когда-либо видела в жизни и в кино; брови тонкие, аккуратные. Красиво очерченный рот, бледно-розовые губы. Белая шёлковая рубашка и чёрные штаны облегали сильное, породистое тело. Ире понравилось, что у него есть мускулы, хоть и не настолько выраженные, как у её любимого актёра Жан Клода Ван Дама. Но он выглядел сильным, а не хрупким. Уверенным в себе, но не презрительно-равнодушным.
— Привет, — он заулыбался ещё шире, созерцая их изумление.
— Привет… С какой вы планеты? — пробормотала ошалевшая Юля. Она даже покраснела. — Вы ангел? Или демон? Ваши глаза настоящие, или это линзы? А волосы? Это не парик?
— Нет, у меня всё натуральное. А вы откуда, красавицы?
— С улицы, — ляпнула Ира первое, что пришло в совершенно пустую голову. — Мы — приятельницы Анжелы.
— А почему не подруги?
— Потому что мы слишком бедны. Анжелина домработница Аня по сравнению с нами — миллионерша.
— Так почему ты не пошла работать к Анжеле? — парень совершенно без смущения дал понять, что подслушал их разговор.
— Потому что она гордая. Аристократка, видите ли, — съязвила Юля.
— Правда? — он заинтересовался, подавшись к ним.
— Да. — Ира ощутила себя бабочкой, выставленной в коллекции. — У меня прабабушка из польской шляхты. Но они, к сожалению, уничтожили документы в 30-тые годы. Боялись.
— У меня тоже много польских предков, поэтому-то я такой светлый, что люди пугаются.
— Не пугаются: восхищаются. Это… это красиво, — промямлила Ира, не в силах отвести от него восхищённого взора, хотя обычно при мужчинах вела себя сдержанно и немного покровительственно, — необычное сочетание чёрного с белым.
— Да, Анжела права: тебе надо идти в дизайнеры! — зло воскликнула Юля. Совершенно неожиданно лучшая подруга, которая и познакомила её с Анжелой, начала её раздражать. Ей захотелось, чтобы она куда-нибудь делась, чтобы на неё напал понос… а, заодно, и на Анжелу.
— Дизайнер неплохая профессия, высокооплачиваемая, — согласился он. — Кстати, мы ведь ещё не познакомились: как вас зовут?
— Ира.
— Юля.
— Кристиан.
— Правда? — вслух удивилась Ира. — А разве это славянское имя?
— Нет, меня так мама почему-то назвала. В честь моего дедушки-француза. Кстати, что б вы знали, большинство наших имён совсем не славянские, а греческие. Славянских совсем мало осталось: Ростислав, Вячеслав, Славомир.
— Так вы иностранец? — воскликнула Юля, округлив глаза.
— Нет, киевлянин. Иностранцами были только мои предки: поляки и дедушка-француз по материнской линии. Когда-то он настолько восхитился коммунизмом, что эмигрировал в СССР.
— Бедный! — посочувствовала Ира.
— Точно. Но его не расстреляли, и не отправили в лагерь, хотя жил он действительно ужасно, особенно по сравнению с жизнь в цивилизованной Франции.
Девушки просто раскрыли рты, слушая его, как лучшего оратора. Но тут вошла Анжела. Кристиан встал и легко подошёл к ней, взял за руку и посадил во главе стола. На них он больше не обращал внимания, словно они испарились.
***
Ирине не спалось, любовный жар сжигал её тело. Она пылала, образ Кристиана стоял перед глазами, и она была не в силах прогнать его. То, что он был парнем Анжелы, её не интересовало, как и сама Анжела. Хоть они дружили несколько лет, ещё со школы, а потом, и в институте, они не были по-настоящему близки, что избавляло девушку от угрызений совести.
Ирина вышла в тёмный коридор, крадучись, сходила в туалет, а потом вышла на балкон. Тёплый августовский ветер проникал сквозь тонкую ночную сорочку, обнимал тело, обволакивал его, как тёплая вода. Она подошла к краю, взялась за поручень и посмотрела на звёзды — они казались огромными. Внизу горел фонарь бледно-жёлтым призрачным светом, освещая деревья. Ей было хорошо и грустно, словно она осталась одна-одинёшенька на луне.
— Привет, вышла покурить?
Она вздрогнула, услышав голос Кристиана. Несколько секунд она непонимающе смотрела на него, постепенно выплывая из омута своих фантазий — снов наяву. Он зашёл на балкон, стал недалеко от неё, облокотившись о поручень: — Любишь звёзды?
— А кто их не любит? — чуть улыбнулась она, робея в его присутствии, как забитая малолетка, ощущая противную дрожь в коленках.
— Да, ты права. Звёзды любят все. В отличие от людей они всегда идеальны.
— Раньше я думала, что идеальных людей нет.
— А теперь ты посмотрела голливудский фильм и увидела идеального мужчину? Шварцнейгера, например?
— Ван Дамм лучше.
— Да, я бы тоже не прочь найти идеальную женщину. Но такие бывают только в кино. Ким Бессинджер, например. Но я уверен, что в личной жизни она не подарок.
— Извини за нетактичный вопрос: ты жених Анжелы?
Даже в скудном свете фонарей она заметила, как его лицо передёрнулось, словно он выпил горькую микстуру.
— Я никому не принадлежу! — сухо, излишне резко ответил он. — Я — свободный человек!
— Куда хочу, туда и лечу! — усмехнулась она.
— Да, что-то в этом роде. Пока я с ней.
Ира решила больше его не расспрашивать, боясь его рассердить. Ей так нравилось стоять рядом с ним, словно… словно он принадлежал ей. Хотя бы в эти мгновения.
— Где ты учишься? — она решила резко переменить тему.
— В Шевченко, учусь на адвоката.
— Тебе хочется быть адвокатом?
— Ещё не знаю: я им ещё не был, — он улыбнулся кончиками губ. — Просто на этот факультет меня смогли устроить знакомые моей матери. Когда-то она была актрисой, и у неё было много поклонников.
— А я учусь в Драгоманова — не знаю, зачем мне это. Просто плыву по течению. В моей жизни никогда ничего не было интересного. Всё обыденное, такое, как и у всех. Так обидно чувствовать себя обычной, такой, как все. А ведь мне уже 23!
— Ты сказала это с таким ужасом, словно тебе 43!
— А я и чувствую себя на 43! Я — старая дева. Скучная, как лекции в родимом вузе. Ничего из себя не представляю, ни внешне, ни по уму.
— Перестань! Ты необычная. И очень даже красивая.
— Это ты перестань, льстец! Ты лис, рыжий лис!
— Не перестану, потому что я так думаю. Он подошёл к ней совсем близко. Ты — чудо природы: красивая, умная. Ты просто себя не любишь, а так нельзя! Ты относишься к себе, как к врагу народа. Ты разрушаешь себя своими комплексами! — он коснулся её своим телом, подойдя вплотную. Луна всплыла из чёрного омута ночи, наполнив волшебным сиянием его глаза. Её сердце забилось, и упало куда-то вниз. Она ощутила себя сахаром, который медленно растворяется в горячем кофе…

***
Как хорошо, что он не принадлежит какой-нибудь секте — иначе я сошла бы с ума. По счастью, Кристиан принадлежит сам себе. Да, но труднее всего украсть человека у самого себя. Самое страшное, что после первой близости он не потерял в моих глазах своего ореола — нимба почти святого, недостижимого идеала. Ведь при первом половом акте мужчина не просто проникает членом внутрь, а разрывает душу. На куски. Женщина — это вечная пустота, требующая наполнения.
Я узнала, что в ту же ночь он лишил девственности и Юльку, не только меня. После того, как Кристиан отнёс меня на руках в ванну, включил душ и ушёл. А я долго не могла заснуть, перебирая воспоминания, впиваясь в них, как католический монах в чётки. Слияние губ — словно тонешь в сладком сиропе, жгучие прикосновения умелых пальцев, сперва нежных, как крылья бабочек, а затем сильные и властные движения победителя. Он проник в меня так, что я почти не ощутила боли, мой лёгкий вскрик он заглушил поцелуем: \»Тихо, родная! Я буду медленно. Так хорошо?\»
\»О, да! Да, да, вот так!\»
А потом, после этих святых минут он где-то пользовал Юльку! Эта сучка утверждает, что затащила его в свою кровать, хотя её комната отделяется от Анжелиной спальни лишь тонкой стенкой.
Но я отчего-то не ревновала к ней, может, не хотела верить?
Я спросила его прямо в лоб, когда мы в очередной раз встретились и пошли в романтическое кафе на Андреевском спуске: деревянные балки, искусственные цветы. Наше любимое.
Я сжала ладонями почти игрушечную чашечку с кофе: — Ты спал с Юлей? В ту ночь, когда мы с тобой…
— Ну и? — он глянул на меня враждебно, попивая своё любимое \»Бастардо\». — Я всё равно её не люблю. К тому же, она полезла ко мне сама!
— А Анжелу? Ты же не расстался с ней, после того, как ты переспал с нами обеими. Интересно, а самой имениннице что-то перепало в ту интересную ночь?
Суровое молчание партизана, только ангельский лик постепенно приобретал совсем не святое выражение.
— А меня? Ладно, проехали. Это не важно — потому что я тебя люблю.
— Почему неважно? — ехидно, с ноткой обиды допрашивал он. – Тебе ведь было приятно, когда я бросил Анжелу. Ты моментально перестала с ней общаться.
— Потому что ты никого не любишь, кроме себя. А разговоры про идеал — твой идеал женщины — просто красивая отмазка, сочинённая подсознанием. Любить идеалы проще, чем живых людей, не так ли? Они ничего не просят, как марионетки на ниточках, которые дёргаешь только ты. Они послушны, всегда улыбаются, и, никогда не плачут… Я несу бред?
— Нет, дорогая, просто ты пьяна, — он смотрит на меня сочувствующе. — Давай, пей кофе, оно снимет опьянение.
— Обычно я мало пью. Но сегодня… и такое хорошее вино. Грех не выпить.
Мне почему-то хотелось показываться ему в лучшем свете, но, как ворона не пыжиться, до павлина ей далеко. Я осознавала — так остро — что я не богата и не красива. Так что взять с меня нечего. Меня охватила признательность, что такой красавец соглашается тратить на меня своё время. — Вот мы сейчас сидим в кафе, стилизированным под старину: можно фотографироваться, а потом всем показывать. Наш столик стоит рядом со статуей мраморной девы, а это фонтан! Поверить не могу, что всё это происходит со мной!
Да, я знала, что болтливость — мой самый ужасный недостаток. Сколько раз я не приказывала языку засунуться в задницу — нетушки! Всё равно несу чушь и ересь. Как говориться: \»И тут Остапа понесло! А потом у него начались неприятности…\»
Кристиан улыбается и жмёт мою руку, а я тону в его сладком взоре. Муха в меду. Только мухи в меду не выживают, а гибнут. Застывают, как в янтаре. Но я понимала, что за рай придётся расплатится адовыми муками. Иначе наслаждение пресно. Наверное, я в душе мазохистка.
— Я хочу тебя, допивай свой кофе и подожди меня на улице — я расплачусь.
— Слушай, а может, и я поучаствую в расходах? — смущённо предложила я.
— Какое поучаствую! Ты же ещё не работаешь! К тому же настоящий мужчина всегда платить за своих девушек.
Я жду его возле дверей, так, что он меня не видит, а я им любуюсь, не в силах дождаться ночи. И поэтому я вижу, как он достаёт мобильник, включает — со мной он всегда его выключает! — и быстро набирает чей-то номер. А потом ходит вдоль столиков, с кем-то разговаривая.
… На самом деле его зовут Кирилл, а его рассказ о французском дедушке — просто романтическая сказка. Чтобы производить впечатление на таких дур, как я и Юля.
А для меня он навсегда останется Кристианом! Моим первым любовником, моей любовью, моей ярчайшей звездой на небе…
Но реальность оказалась намного круче — его мать действительно актриса, и родила его от депутата, который до сих пор тусуется в парламенте и активно помогает им. Я видела мать Кристиана: те же золотые волосы, огромные чёрные глаза — её также невозможно не любить, как и его. Самый чёрствый человек растает перед подобным совершенством.
Его приглушённый голос донёсся до меня: \»Да, дорогая, я тебе вечером перезвоню. Нет, этот вечер у меня уже занят\».
Думаете, меня это огорчило, обидело, расстроило?
Конечно. Зато стало приятно, что кому-то он сегодня отказал… из-за меня!
Но что я могла сделать? Если бы Кристиан был влюблён в меня, а не наоборот, я бы качала права. А так — приходится играть по его правилам. С Юлькой мы, конечно, рассорились. Женская дружба — вещь очень хрупкая, рвётся по любому поводу и без повода, как старая резина. Может быть, потому что женщина более эмоциональна, чем мужчина. Мужчины ищут в дружбе выгоду, женщины — делают вид, что нет. Каждая женщина из тех, кого я знаю, усердно делает вид, что она — святейшее, честнейшее, добрейшее создание в мире. Наверное, это пошло с древних времён, когда женщина была вынуждена притворятся лапочкой, чтобы её взяли в жёны. И даже тогда имелось в виду её приданное. Поэтому я не осуждают Кристиана за его корыстолюбие, ложь, измены. Женщины хотят, что бы мужчины забыли про приданное за какое-то одно столетие… Возможно, если б я была богата, как Анжела, я бы смогла удержать его возле себя. Хотя… это так же сложно, как в шторм удержать корабль возле берега. Всё равно я люблю его больше, чем остальные его девушки. Они любят его в красивой одежде, с безукоризненными манерами, надушенным и весёлым.
А я была с ним, когда он болел. Когда у него поднялась температура и Кристиан ругался матом, никого не узнавая, но, почему-то считая, что рядом враги. Я рисковала заразиться гриппом, но я плевала на страх и ухаживала за ним вместе с его мамой. Нет, не для того, чтобы произвести на неё приятное впечатление: его мать, Елена Андреевна, — тоже рассчитывала на богатое приданное. Со мной она обращалась высокомерно, как со служанкой. Но мне — плевать, главное, что она позволила мне находиться рядом с любимым. Я обтирала его раскалённое тело водой с уксусом, поила чаем с малиной, лекарствами и молилась… молилась. Я даже ночевала у него — моя мамочка потом чуть не убила меня, но быстро отошла. Переживает. Чувствует, что со мной твориться.
Я размышляла, уже выйдя на улицу, и глазея на Днепр. Кафе находилось прямо возле набережной. Через его окно проникало самое чисто в мире дыхание – дыхание грязной воды.
Наступил вечер, вода струилась чёрным шёлком, освещаемая фонарями. Я увидела пешеходный мост, почему-то не смогла оторвать от него взора.
Я подумала, как здорово было бы, если бы мы взялись за руку и пошли по этому мосту… на ночной остров. В никуда. Навсегда. Только вдвоём. А потом… просто исчезли с лица земли.
Странная тоска закралась в душу, слёзы покатились из глаз, заставив Днепр расплыться, как невыразимое чёрно-оранжевое пятно.
На один миг исчезло всё: мост, река, корабль, ярко освящённый огнями.
Кристиан, наконец, разобрался с очередной поклонницей и вышел ко мне. Я кинулась к нему на шею.
— Почему ты плачешь? – он нежно погладил мою щеку.
— Просто…что-то в глаз попало. Тут такой ветер.
— У меня ещё есть время, хочешь, прогуляемся по мосту? – внезапно предложил он. – А потом поедим ночевать ко мне.
Я молча кивнула, незаметно вытирая снова полившиеся из глаз слезинки. Как дождь приближавшейся осени.
***
Прошло двадцать лет – просто взяло и прошло. Подло. Мне 43, Кристиану 45. Мы оба прекрасно выглядим, как голливудские звёзды – особенно он. Кристиан выглядит как Алек Болдуин в фильме «Тень». Сексуальный, зрелый мужчина, чей взгляд зажигает вулканы в женских сердцах.
У меня родились две дочери, одна от него – Жанна, другая от козла, за которого я решила выйти замуж. Но, Андрей не выдержал моей связи с Кристианом и потребовал, что бы я сделала выбора. Мне было особенно тяжко тогда выбирать: дочери Анне было всего два годика, Жанне – пять. Андрей любил обеих девочек, баловал их. Он меня содержал, мне было с ним удобно. Но… Кристиан – моя жизнь!
Без него я стану роботом, душа же моя будет гореть в аду страданий. Я не смогла без него… и окончательно рассорилась с матерью, ненавидевшей Кристиана и полюбившую моего мужа Андрея. Я развелась. К счастью, Жанну забрала мать Кристиана – девочка оказалась копией отца, что и обеспечило малышке пламенную любовь богатой, моложавой бабушки и будущее благополучие.
Аню я отдала Андрею – я знала, что он не позволит новой жене обижать его дочку.
Сама я живу у Кристиана – исполнилась моя самая заветная мечта! Я работаю у него домработницей: готовлю, убираю, стираю… За прошедшие годы я изучила все его вкусы. Конечно, мне приходиться убирать также за его любовницами, а живу я в кладовой, правда, расширенной почти до размера десятиметровой комнаты. В ней сделали ремонт, провели свет, поставили кресло-кровать, небольшой столик, даже телефон.
Слава богу, что его мать живёт отдельно!
Я счастлива! Конечно, я всё реже провожу с ним ночи – постель делят с ним в основном молодые, красивые девушки. Им плевать, что он годится им в отцы – они любят его! И дарят дорогие подарки: драгоценности, путёвки за границу, деньги… Да и сам он стал популярным адвокатом, стал очень хорошо зарабатывать. Купил красивую, дорогую иномарку, не знаю названия. Меня он на ней ещё не катал. В основном балует совсем юных девушек. Сценарий соблазнения у него прост, но ловятся все: знакомится в Интернете, тщательно отбирая красавиц, катает девушку на машине, приглашает в кафе, немного вина, сладостей и … они вдвоем едут к нему домой. Иногда не сразу, но в течение нескольких дней точно. Кроме красоты у него же есть и ум. Каждая девушка чувствует себя с ним самой красивой, самой желанной. За ним бегают, умоляют, угрожают по телефону… рыдают в трубку по ночам.
Выслушивать эти кошачьи истерики приходится в основном мне. Кристиан не любит разбираться с брошенными им девушками, и я его понимаю. Это тоскливо, мерзко, противно.
… Сегодня он вдруг впервые за несколько лет пригласил в кафе… меня. Я тщательно оделась, лелея безумную надежду, что он наконец-то на мне женится. Почему нет? Я – хорошо выгляжу, умна, покладиста, прощаю ему всё, умею готовить, родила ему прекрасную дочь, — бабушка довольна. Да и Кристиан любит девочку. Иногда. Когда навещает мать.
Он тоже вырядился в костюм, хотя при мне он мог ходить просто голым – я это обожала! Я с трепетом села в прекрасную машину синего цвета. Мы поехали в дорогой ресторан на Крещатике, где посреди зала струится фонтан.
— Знаешь, — он взял меня за руку, — я хотел тебя поблагодарить за всё, что ты для меня сделала. Я не стою тебя! Ты — совершенство, а я — подлец.
— Нет, нет, что ты! – я благоговейно поцеловала его руку. – Ты осчастливил мою жизнь! Без тебя она была бы пустой.
— Понимаешь, — он поиграл вилкой, постучал ею об тарелку, — я уезжаю. В Америку. Скорее всего, навсегда.
Роскошная еда застряла у меня в горле, я схватила бокал и залпом осушила его, надеясь, что мне мерещится кошмар наяву. Да, да, я просто сошла с ума! Всего-навсего! Ведь он не мог, не мог мне сказать ТАКОЕ! Он ведь любит меня, любит… по-своему, но любит!
— Я женился… на американке. Она – миллионерша. Помнишь, я был месяц назад в Калифорнии?
— Я думала, ты поехал туда с Леной, — ответила я неживым голосом. Чужим. Таким голосом мог бы заговорить мусорник.
— Она заболела гриппом и осталась дома, — пояснил он. – Лена сама настаивала, чтоб я ехал без неё – отдохнул. Лена – просто чудо! Такая добрая.
— У тебя все твои девушки замечательные, – деревянным тоном отозвалась я. – Там я и познакомился со Сьюзан Джойс. В Калифорнии. Она влюбилась в меня, мы поженились… Она очень богата, и уже подарила мне три миллиона долларов.
— Так возьми их и плюнь на неё! – вскричала я. – Тебе не впервой!
— Не могу, я связан контрактом. Тем более, эта Сьюзан – прелесть. Представляешь, ей всего тридцать, а выглядит она все двадцать пять! Она – блондинка и выглядит как звезда «Плейбоя!» К тому же – она от меня забеременела. Мы поженились, Ира! Ничего уже не изменишь. Я уезжаю. Навсегда. Хочешь, я подарю тебе квартиру? Эту, двухкомнатную, ты её заслужила!
— Лучше перепиши её на дочь, — тусклым голосом посоветовала я, с трудом сдерживая себя, чтобы не разрыдаться. Я знала – если заплачу, долго не смогу остановиться. А, возможно, и никогда!
— Хорошо, так и сделаю. Но ты сможешь там жить до совершеннолетия Жанны. Впрочем, я разделю квартиру на вас обеих – сейчас такая молодежь пошла, что родителей на улицу выгоняет! У нас в стране люди дикие, — говорил он с надменным превосходством американца, – или волки, или овцы. Он посмотрел на меня.
«Ясно, он считает меня глупой овцой, которая просрала свои лучшие годы на него, эгоиста».
— Впрочем, я позабочусь о Жанне, ты не волнуйся… Я уже говорил с женой… она была в восторге, увидев фотографии девочки. Ей понравилось, что Жанна моя копия. Она даже сказала, — он улыбнулся, — что готова удочерить её. Но я сказал, что подумаю. Но ты же будешь против?
— Нет, не буду. Мой голос принадлежал трупу, равнодушному ко всему земному.
— Правда? Спасибо, любимая, ты просто святая! Я давно корил себя, что из-за напряжённой работы и девушек я очень редко виделся с дочерью. Я хочу начать новую жизнь, и буду рад, что в ней будет Жанна. Но ты, правда, не передумаешь?
— Нет, обещаю. Кристиан, когда я тебя подводила?
— Никогда! За это я тебя и люблю. Я очень тебе благодарен. Я буду ежемесячно пересылать тебе деньги. Если хочешь, куплю тебе дом. Оставлю тебе эту машину – это свинство с моей стороны, что я так редко катал тебя в ней!
— Совсем не катал, — мой голос был сух, как пепел… от сгоревшего трупа. – Сегодня это произошло впервые.
— Прости. Ты меня прощаешь? Я был мерзкой сволочью по отношению к тебе… настоящим негодяем… Извини.
— Ничего страшного. Я люблю тебя, Кристиан! Люблю больше жизни … надеюсь, что ты будешь счастлив…
И всё-таки слёзы, гроза, долго не утихавшая в сердце. Они прорвались наружу. Я знала, что вот сейчас попрощаюсь с ним, хотя трудно не умолять о последней ночи, и брошусь в Днепр с моста. Он уже убил меня, мою душу, моё сердце… Осталось уничтожить тело.