МОНАХ
Был монастырь, в нем жил монах и братия его: на острове скалистом среди моря. Ни корабли большие, ни маленькие лодки рыбаков к скалистым берегам не подплывали — ни по желанью, ни случайно. Такая странность. И еще — в таких широтах остров находился, что день и ночь молитвами сменялись, ни день, ни ночь не проходили без молитв, не приходили никогда.
Пятнадцать лет с тех пор прошло, как жил монах в монастыре, — никто не умер больше, никто не появился. Вся братия — двенадцать человек, всего двенадцать келий.
Проснувшись в темноте, одновременно в храм входили все, — из каждой кельи к храму вел свой путь. Стояли молча, ожидая, и затем, с молитвой солнце поднималось, сквозь окна верхние — алтарь, иконы, братию, собор и крест над ним, весь монастырь и остров — освещая. Так начинался каждый день.
Позавтракав легко, все принимались за работу. Кто строил, кто урожай растил, — без принужденья, по желанью, и в одиночестве обычно. Монах рыбачил. Простившись с братией, он в море уходил. И там один — молился в полдень и обедал.
Улов его всегда был одинаков, — хватало братии на ужин. Он больше не ловил, а меньше море не давало.
С утра он ставил парус и лодку ветер уносил в открытый океан. Еще недолго видел остров, собора купол золотой, затем все облаком молочным оставалось позади, потом и вовсе исчезало. Дышал покойно океан и глубоко монах вдыхал все запахи его. А краски утром так легки, полутона небес воздушны. Монах и сам не весил ничего, ему казалось — парус он, — так пусто — сладостно в груди.
Пустынно море в полдень, — спалило краски солнце, взобравшись высоко. Монах дремал. Кругом снега и купола, и небо синее морское, а спит он дома у окна и солнце гладит по щеке, и топит снег который день, с сосулек капает вода и бриз весенний звон принес, — монах-звонарь сзывал на ужин. Тотчас менялся ветер и лодку парус нес к монастырю. Волна не поспевала и вслед бурлила и играла. Монах неторопливо снасти выбирал и складывал улов.
Закатом солнце соблазнялось. Но в море скрыться не могло. Вечерний ветер пах свободой, без примеси тоски — от одиночества обычной, в душе, — восторг от тишины, а в шторм от красок грозовых, — покой и наслажденье.
Монах, причалив, вытаскивал на берег лодку и нес улов к монастырю. Всей братией готовили еду, а после ужина читали. Входили в храм и все молились. Затем и солнце заходило.
Так каждый день закончен был.
Рецензенты «Золотой номинации» не раз и не два сокрушённо отмечали «малоформатность» основного корпуса произведений, поступающих на конкурс. На этот раз мы имеем, кажется, дело с абсолютным рекордом. «Монах» — это 402 слова, уместившиеся на половине странички.
Что ж, многие великие тексты тоже не отличались многословием. Достаточно назвать любое из Евангелий, или египетские молитвы Богу Ра. Но они по сей день служат источником глубочайших знаний о человеке и человечестве. Там глаголет каждая запятая. Если бы автор «Монаха» перевёл количество в столь же геиальное качество, ваш слуга с готовностью бы встал и приложил руку к пустой голове.
Увы, при чтении «Монаа» такого желания даже отдалённо не возникло. Перед нами крошечный римейк модного и сотни раз тиражированного мировой литературой образа:
«Был монастырь, в нем жил монах и братия его: на острове скалистом среди моря. Ни корабли , ни маленькие лодки рыбаков к скалистым берегам не подплывали — ни по желанью, ни случайно. Такая странность. И еще — в таких широтах остров находился, что день и ночь молитвами сменялись, ни день, ни ночь не проходили без молитв, не приходили никогда.»
Далее следует описание «рабочего дня» этого монаха. Он состоит из молитвы, рыбалки, молитвы и отхода ко сну.
«Затем и солнце заходило. Так каждый день закончен был.»
Если кто-то считает, что мы злоупотребили цитатами, возразим, что сделать этого невозможно по той простой причине, что фактически уже процитирован весь рассказ. Воистину, он завершается, не успев начаться. Его содержательная ценность равна нулю.
Но не формально-художественная. Как и многие конкурсные произведения, он написан ритмопрозой, причём доброкачественной. Его, например, можно даже спеть. Чувство, а точнее, поэтическое чутьё языка у автора, безусловно, имеется. Слон ему на ухо отнюдь не наступил.
В итоге прочитываешь это «ничто ни о чём» не без эстетического удовольствия. Филологические лапутяне всех сортов и мастей могли бы цитировать «Монаха» как феномен бессодержательного содержания. Dixi. Если кто-нибудь из присутствующих сумеет написать о «Монахе» более пространную рецензию, «вот вам моё стило и можете творить сами». Почти уверен, однако, что таковых не окажется.
Красиво и поэтично. Но… Это больше похоже на зарисовку. Понятно, что автор красиво описывает жизнь монахов, наполненную покоем и молитвой, и казалось бы этого и достаточно, но после прочтения кроме прикосновения к жизни монахов и удовольствия от хорошо написанного текста ничего не остаётся. Читается с удовольствием, но не производит должного эфекта.