Белые полусладкие… и немножечко сереньких


Белые полусладкие… и немножечко сереньких

Здесь представлены то ли полубелые, то ли полу серые стихи.

Его наполняли водой и отравой
Их нам принесли круговые теченья,
А небо смеётся оно вечно право
И мы, стиснув зубы ,просим прощенья.

Деревья качаются медленно в стороны,
Их тонкие ветви тянутся к свету;
Свинцовое небо сверху над кронами
Бросает листы неудачным поэтам.

А завтра они не узнают рассвета
И поздно проснутся с тяжелой болезнью,
И врач им пропишет лекарство навеки
Какое до этого все принимали.

Песчаный поток, не спросив их, накроет
Так, что не найти их на пыльной дороге
Всех тех, кто когда-то боролся со смертью
И с жизнью боролся хотя бы немного.

Когда же нас спросят, а в чём было дело?
Мы будем молчать, всё боимся кого-то
Когда-то и я пролетал над планетой,
Когда-то и я отравился свободой.

*****************************************************

ТАНЦЫ.

Танцы.
Жар ланит и спицами острыми,
Как гвоздями в пятки;
Просто галопом по набережной,
В ожидании завтрашней паники
Носятся пьяные раненые.

Чувствительные.
К морозным зимам и снегу белому,
Не меняют старые повадки;
Пляски завтрашней артиллерии,
Бьющейся, пульсирующей артерии,
Наружу сердце рефлексирующее.

В танце.
Земля стонет вся в трещинах,
Змеи игриво жалят,
Орущую в микрофон женщину,
Сузившую корсетом талию.

Жалко ей.
Юные головы в память вросшие,
В танце ревниво принёсшем,
На алтарь, цветы усохшие,
Жертвам нынешней осени.

*****************************************************************************

Вместе и навсегда.

На вашем облаке и в вашем подсознании
Машины режут лёд
Кусками
Языками, прилипшими к словам
Свисающими с кресел,
Лениво шевелящихся,
Играющих вам песен.

Забыт мной ваш мотив
За жирной нотой чёрной
У памятника скромно
В плаще, с зонтом в руке
А на каком мы говорили языке?

Я помню только вечер
Шипели фонари
От мучившего их холодного дождя.
Прочла ты раза три
Свою молитву тихо
Почти что про себя, но я заметил,
Как вместе мы сбежали
С тобой с одной палаты,
Устав на жестких койках валяться день и ночь
.Ни ловкость глаз тебя ко мне приводит,
а частота ударов ветра,
Я говорю всерьёз.

Всегда вдвоём верёд
В любую непогоду
В различных позах
Из затёртых модных книг,
Туда, где счастия погода
Станет одой, но
Адом мода, мадо дамо, одам дома
По качеству не хуже, чем тогда.
Я взглядом вас приблизив и открыв.

А помните вам снилось,
Что кто – то режет лёд
И кто-то был красив.

****************************************************************************************************

Нездоровое уважение к трамваям и поездам.

1

Невнятно целый нотный ряд,
Звучащий Поставленным голосом,
Простуженным от холодного молока,
Проистекающего тоненькой струйкой
Чуть толще волоса
Из кудрявого облачка,
слышится в тренькающем воздухе,
убаюкивающим уставших пассажиров,
опирающихся на поручни,
забавляющихся мелодией,
прогоняющей запамятовавшегося,
глядящего в другую сторону
юродивого,
не подозревающего,
что сиплость диезов, бемолей,
когда убрали точечку, а поставили палочку,
есть призыв отойти поодаль,
с целью не оказаться раненым, отторгнутым
трамваем под номером 15.

2

замолкнут велосипедные трели
соловьёв дразнящих без устали,
неуёмные насмешники преклоняются,
восхищаются,
забывая о сделанной глупости,
ведь по рельсам катится,
нервно покуривая,
выпуская из глотки сиреневый дым,
гигант – общежитие,
машина заботливая,
а в ней много разных
(и с ветреной дочерью,
да с бамбуковой удочкой,
с ковром самотканым,
с газетой и чемоданом),
всё так же уставших от тряски людей.

Угукает – станция (приют кратковременный),
Уставший шипит ядовитой змеёй,
Полураздавленной мальчишкой – трамвайчиком,
Спешащим на свой однотысячный круг,
Где те же прохожие, ломая препятствия,
Толкаясь, пролезут в нутро к тебе,
Забудь одиночество, лишь ночью помаешься,
А утром разбудят и в путь, дорогой.

В слове дорогой ударение приходится на последний слог.

*****************************************************************************

Где под молчанье лягут в такт
На землю шумные мотивы
Листвы осенней безвозвратно,
Там множество проходит дней
Бессовестно приятных
В тайне от вещей, оставленных подарком
Тому, кто ими дорожит
И спятит за полночь
В осеннем ноябре.
Где стаи брошенных, озябших караванов
Забудут адрес, по которому лететь.
А за полночь
оно ведь как в туманной Англии,
Где сахара кусок макают в крепкий чай
И дело вовсе не в бокале –
…в бенгальской вспышке меж ветвей,
Что ближе к полудню
На заключительном параде
Великосветских грустных дней
Негласно общему унынью
Роняет искорки в покрытые
Изящно тонкой паутинкой
Пятнисто – ржавые леса.
И среди них вишнёво – хмурый
Ладонями ведёт игру,
Прощаясь с памятью
О медленном июле,
О чутком августе,
опасном октябре.
Ноябрь для тебя,
В тебе останется
Предательски сквозящим, красный клён.

Снимают шляпки дамы, хоть не вправе,
Однако перед ними белый кавалер.
Заносчивый и в ус он дует от тоски,
Холодным взглядом, обводя владенья,
Вершит, что именно теперь
Прощаться окончательно пора настала:
«И может быть забудет он про вас
На век дурак – апрель».
И все, покорно повинуясь,
обутые в белесые обновы,
Одетые в меха из болтовни,
Объятые дремотным наслажденьем
Зевают, а вокруг черным – бело.

А нам, как ни взгляни,
Всё кажется блаженством.

****************************************************************************

Девочка в коробке шоколадных конфет
Под шляпкою кокетливо морщится,
Боится темноты и крестится
слева направо и снизу вверх,
путая от волнения стороны,
забывая, для чего молится,
вспоминая, от чего хочется,
и зачем прячется,
когда испортится…

Первая ночь
Бессонная.
Скоро
Все улягутся,
А девочка
Корчится,
Настырно
Коготками
Царапается.
«Дурочка,
Схватят тебя
Крепко пальчиками,
Щелк,
И станешь ты великим праздником
Как масленица,
Сварожей племянницей,
Даждь — бога вечной любовницей
Песенкой аглицкой».

А пока ты еще катишься
Переворачиваешься,
Шоколадной крошкой,
Как снами,
Обсыпаешь себя,
и уже засыпаешь,
И липнешь к картонной кровати,
Потом и совсем прилипаешь,
и таешь,
и таешь,
и таешь.

*****************************************************************************

Барабан.

Барабаны, бары, бани,
Барыни, бродяги
Где-то рядом под рукой…
Под подушкой маки.

Маски, миски
И Москва. Мясо, масло, море.
Затерялся в мире я, плохо мне на воле.
Незабудка в волосах,
Узелок на память,
Колокольчик,
и мычать я себя заставил.
Обозначил что к чему,
Очередь не занял,
В стороне стою, смотрю:
Те же бары бани.

Барабаны бьют в висок,
Маки дурно пахнут,
Масло растеклось по швам,
В маске кто-то ставит
Сценку про Москву-тоску
За мясным прилавком
Что? Москва пошла ко дну?
Объясните даме,
Нервно бьющей в барабан,
Раб араб баран
Дрожью озабочен стан
Бран арбан рабан.
Азиатский инструмент
Сам из шкур телячьих
Он направил в этот свет
Чудом улетавших.
Нацепивших парашют,
Чтобы приземлиться
Бьют и бьют… убьют, убьют
Продырявят спицей.

Вместо дождя.

Вместо дождя лишь осколки стекла.
Зонты дырявые, головы израненные,
И не о чем поговорить, ведь все как пьяные,
Перебинтованные,
Опасные, страшные,
Безумные, незарифмованные,
Разъ…баные и разворованные,
Чужим поступком обездвиженные,
На старого обиженные.
Пойди и возьми своё,
если сыщешь,
выше головы подпрыгнешь
и три раза через плечо свистнешь.
Да только олово из слов вытащи
и кинь в костер,
а иначе
выйдет,
как 100 дней назад вышло,
и прошлось по каждому двуглавой стервою,
пришлось отдать, что долго прятали,
расстались с лёгкостью;
взошло спокойствие,
и птицы сгинули, и тишина,
всё будто замерло;
все встали и погасли,
застыли,
и не с места,
а дождь сильней,
сильней, по головам,
трясутся губы,
шепчут какие-то стихотворения,
иль песни.
Но нет уж, сдали, как в ломбард
и не от голода, а так…
а дождь всё жгёт и жгёт,
а губы судорожно,
и не от слов уж точно —
рефлекс на импульс,
и никто не в силе взять и уползти,
а значит, что не всё потеряно,
хоть стёкла к нам с небес решили снизойти.

Полоска вдоль дороги
Наудачу ведёт к счастью.
Из подвала в лохмотьях,
Закутанные с головы до ног,
Как мумии,
К свету, к теплу
Из темноты на волю,
На вольные хлеба
В холодные родниковые воды
Бегут грязные зимние снега.
Нам не нужна твоя тоска
И павлиньи выскочки,
Полено листьями сызнова,
Как дерево зацвело.
И где-то всё неугомонные свирели
И звери верят сонной зимней лени,
Брюхатой,
Сватавшей ноябрь
В преддверии Уже своей весны.
Да, именно своей начавшейся судьбы:
Суровой, скользкой, бомжеватой,
Не знавшей слово компромисс…
То в прошлом,
И весны пришёл конец
Той, той, которая болела,
Подросток – девочка,
Ты скоро станешь летом,
С волнением осенью тобою доживать,
Переживать и верить,
Верить,
Верить.
И всё равно тоска берёт по тётушке зиме.

Добавить комментарий