Песня про Соловушку
Перечитывая классика, им всегда овладевало чувство величайшей досады, обиды и недоуменья. «Как же так? – думал он, — за внешней сказочной мишурой автор не удосужился, что называется, разуть глаза и заприметить меня! Ведь сидел же недалеко! Надо было только глаза поднять и увидеть – четвертая ветка от верхушки справа. Это мой насест! Нет! Взор ему застила цепь, да кот ученый! Подумаешь невидаль! Кот ученый! Настоящая образованность сидела наверху! А поэт не обмолвится обо мне даже словом. Как он осмелился не вписать его! Его Соловья – разбойника — подлинную невидаль, воспетую в бессмертных страницах русских сказок!? Если бы Пушкин заприметил меня среди Лукоморья, то и строчки легли бы иначе. Особенно вторая. На пример так:
У Лукоморья дуб зеленый,
Разбойник — Соловей на нем!
А потом о коте на золотой цепи — сколько угодно! Вот так бы было по справедливости! Неужели, каким бы не был ученым кот он важнее, значимее для русской и мировой словесности, чем Соловей-разбойник!? Ах, Александр Сергеевич, как же вы ошибались!».
Неожиданно резко брякнула монета. Этот звон вернул Соловья – разбойника в день сегодняшний. Заглянул в жестяную банку. Не густо. «Чтобы им еще посвистеть, — вздохнул он и разгладил углы объявления, которое висело на груди. «Соловей-разбойник! Репертуар без ограничений! Романсы –20 руб. Русские. нар. песни – 15 руб. Зарубежная эстрада – 10 руб». Соловей огляделся, слегка прочистил клюв, поцокал языком и засвистел романс. Разношерстная толпа москвичей равнодушно струилась мимо. Это был переход на Арбатско — Покровскую линию. Его рабочая точка. Здесь нищие, попрошайки, путаны – ночные бабочки хорошо знали друг друга. Когда знакомились – закормили Соловья баснями! Вон, например, Марго стоит. Вчерашняя учительница словесности реального училища. Жалостливо просит подать кто сколько может. Нужны деньги, чтобы заполучить малолетнего сына, похищенного ее же недавними учителями-коллегами. А вон напротив сам похищенный. Размазывает слезы по лицу. Давит на жалость прохожих душераздирающей историей о проданной в турецкий бордель мамой. Тоже выкуп собирает. Чуть поодаль Константин, омоновец, потерявший зрение в Чечне. Вчера рассказывал Соловью, как ночью подобрал у казино «Ротонда» портмоне, которое распирало от зелененьких. Сегодня приполз от нечего делать. Ну и так далее.
Мастер художественного свиста заливается, такие коленца выдает — мир не слышал таких трелей! Но никого его искусство особенно не трогает. Кому сейчас интересно слушать романс Алябьева «Соловей?». И не важно, что сама эта птица про себя высвистывает! Подумаешь! Свистунов много. На всех ненапосешся. Артист обрывает себя на полу — фразе, облизывает губы. Никуда не деться от горьких мыслей. «Когда же это случилось? Как же это все произошло? Чтобы гроза бескрайних просторов России, наводящий ужас на все и вся, провоцирующий на смертный бой самого Ильи Муромца и иже с ним сегодня раздувал свои легкие ради куска хлеба? Выдавал всякие пассажи вместо боевого посвиста! Да его имя не сходило со страниц русских народных сказок!
Его всегда ставили в пример футбольные зрители, слушая некачественный хоть и оглушительный свист какого-нибудь случайно залетевшего свистуна — болельщика!
Есть в этом ужасная гримаса судьбы! Случилось это все так давно, что Соловей -разбойник не очень помнит, когда его перестали замечать! Когда рейтинг стал падать? Когда имидж непобедимой, зловещей птицы так непредсказуемо стал угасать? Наверно это случилось, когда он наотрез отказался воевать в Афганистане. Вспомнили о нем, когда цинковыми гробами только успевали грузить вертолеты. Был такой страшный период на Руси. В военкомате Соловей к удивлению всех заявил: «Дело, товарищи, не в моем пацифизме. Просто считаю — это мое глубокое убеждение – любое государство должно само, по собственному усмотрению решать какому строю отдать предпочтение. Афганистан, как всякая другая страна имеет право на самоопределение! Режьте меня на куски, но воевать против афганцев — не полечу». Ничего особенного отказнику не сделали. Тем не менее, урок гражданственности ему не забыли. Отыгрались кагебешники за его отказ от участия в Афганской войне. Ночью подкрались тамошние дровосеки и спилили зеленый дуб, а ветки пустили под топор. Тогда же знакомые нечисти разбежались, кто в Израиль у кого графа соответствовала, а кто еще далее. Был период — Соловей готов был крылья на себя наложить. Потому что жить становилось просто невмоготу. Заявок на нечистую силу приходило все меньше и меньше. Особливо на него. Он с содроганием вспоминает то время. Буквально от тоски чуть на иглу не сел. А больше некуда было. Дуб-то милиционеры спилили. Как-то на глаза попалось одно объявление. Начинающая в то время попса, точнее четыре молоденьких девушки срочно искали для себя профессионального музыканта исполнителя. Преимущество отдавалось виртуозу по духовым инструментам. От нечего делать Соловей позвонил, не очень выпячивая свои возможности. После первого же прослушивания богатый спонсор тут же отправил их в Витебск на первый международный музыкальный фестиваль «Славянский базар». Свою команду они называли «Тушь потекла». С этого базара пришел к ним всемирный успех и слава. Народ и папараци буквально разрывали их на части. Соловью приходилось гримироваться под кого угодно. Только чтоб не узнали и не выдергивали перья! Ему нигде не давали прохода. Все складывалось замечательно, пока Пугачева не пригласила команду «Тушь потекла» на свои традиционные предновогодние рождественские встречи. На этих встречах нашлись какие-то завистники. Наклепали на фаворита, что он, якобы, в перерывах между выступлениями занимался совращением группы «Тату». Мол, мало этой птице своих солисток. Им заинтересовались соответствующие органы. Репутация тут же была подмочена. В музыкальных кругах, на разных тусовках его иначе не величали, как Соловей-Развратник. Пока артист отмывался от оговора и сплетен девочки нашли другого свистуна. Развратник остался не удел. Снова навалилась нищета и вселенская обида за несправедливость обвинения в том, что он не совершал. С него взяли подписку о невыезде. А куда было ехать? На ту беду Иван — дурак по лесу, как неприкаянный шатался. Шатался и плакал. Супругу искал. Царевна его Лягушка сбежала в неизвестном направлении! «Надоело, — заявила однажды, — жить в твоем застойном государстве! Я лучше в свое застойное, родное болотце вернусь!
Сил больше нет ждать тебя, пока ты со своей шахты вернешься, выдав на гора стране побольше мелкого угля! Ухожу от тебя, стахановец!». И ушла. С тех пор Иван-дурак шахту забросил. Ходил по болотам, жену высматривал. В то утро остановился весь в слезах возле Соловья. Присел на пенек, что остался после дуба зеленого и рассказал Соловью следующую новость: «Советские средства радиовещания совместно с органами государственной безопасности срочно ищут на радио сотрудника с хорошо поставленным голосом. Точнее не с поставленным голосом, а с хорошо поставленным свистом. Не диктор им нужен, а как раз наоборот – глушитель. То есть человек, свист которого можно было бы измерять в децибелах. Очень мощный свист. Потому что в конец достали тогда Андропова вражеские голоса. Эти пресловутые и прославленные советским народом радиостанции «Свобода», «Свободная Европа», «Би — Би — Си» и прочие. «Рискни, — посоветовал недавний шахтер Соловью. Что тебе терять?». Терять ему было действительно нечего. Предложение выглядело заманчивым. Вытер он сопли Ивану в знак благодарности за информацию, утешил, как мог и слетал в Москву. И снова с несомненным успехом прошло прослушивание. Конкурентов практически не было. И на следующий день Соловей свистел в прямом эфире. Исправно глушил вражеские голоса, которые оголтело клеветали на Советский Союз. Платили ему – грех жаловаться. Только уважаемый работник радиовещания, ценимый всеми, начиная от уборщицы заканчивая директором радиокомитета, почувствовал вкус не бедной жизни, как тут в одночасье рухнуло все. Пришел Горбачев, провозгласил перестройку, плюрализм мнений. Рухнул железный занавес, обвалилась немецкая стена. Но ему развалить чужую стену показалось мало! Он и СССР развалил. Потом пришел Ельцин. Борису Николаевичу страстно захотелось иметь Россию с человеческим лицом доморощенного капитализма. С таким лицом на кой и кому нужен был устойчивый, беспрерывный свист, заглушающий правду-матку, что пробивалась раньше с запада? Ни-ко-му! «Будь она неладна, — Соловей — Разбойник переводил дыхание, давал языку отдохнуть, — эта Горбачевская перестройка! С возможностью свободно, не оглядываясь выражать недавнему советскому человеку свои мысли, я лишился возможности жить достойно. Ни в чем в принципе не нуждался. Свистел себе в эфире от зари до зари. И платили мне соответственно. Снова оказался на улице».
Пока Соловей прикидывал — чтобы еще посвистеть в толпе москвичей неожиданно возник высокий шлем Ильи Муромца. Шел он пешим, понурив буйную голову. Лошадку свою вел под узцы. Копыта печально цокали по мраморным плитам метро. Соловей окликнул его:
-Здорово, Илья! Куда путь держишь?
-Привет, Соловей! Да на ипподром тащусь. Хочу поставить на нее, -кивнул на кобылку Илья Муромец. Был он без бороды, без усов. А когда снял шлем, то выяснилось, что и голову побрил. Только руки по — прежнему держал в своих больших рукавицах.
-А что случилось? Соловей знал — Муромец, ни с того, ни с сего на заклание любимую лошадь не потащит.
-Да ты понимаешь, — сильно сейчас в деньгах нуждаюсь. Давеча взял у Алеши Поповича «Мазду». Надо было срочно в Нарву и Псков смотаться.
У моей подружки, как назло в это время цикл начался, хворала немного, — похлопал он по гриве лошадку. Ну и въехал на трассе по неопытности в одного русского. Лешкина «Мазда» ремонту не подлежит. Коллега снова пересел на свою вороную, а за ремонт 600-сотого «Мерса» хозяин затребовал сумасшедшую сумму. Если в срок не отдам – пригрозил всю жизнь на мне вместе с кобылой ездить. У тебя — то как? Сегодня наварил что-нибудь, развратник ты наш? – улыбнулся богатырь.
-Пожалуйста, Илья, я тебя прошу! Не становись как все! И ты веришь в эту туфту? — скривился Соловей.
— Ладно. Не буду, не буду! Сворачивайся. Поедем к Поповичу! Посидим у него. У тебя сколько есть? Илья Муромец заглянул в жестяную банку и резко присвистнул.
-Да, не густо.
-Не свисти при мне, дилетант, — одернул его Соловей. И так денег нет!
-Брось, старик! Свисти, не свисти, а просвистали мы нашу Русь! Никому до нас дела нет. С распадом СССР распался знаменитый русский дух, про который Баба — Яга вспоминала! Дух, которым Россия пахла! Пошли отсюда! Душа моя еврейская праздника просит!
Соловей беспрекословно быстренько свернул в трубочку объявление, принял с поклоном от пробегавшей бабушки три рубля, опущенных в банку и заспешил за Муромцем. Cтали подниматься по эскалатору. Приятель тащил кобылку под узцы, а Илья Муромец подталкивал ее сзади за круп. Подталкивал и ворчал, что за лошадь в метро платить надо в двойном размере. Вышли у площади Пушкина. Соловей-разбойник погрозил поэту пальцем: «Ни словом не обмолвились обо мне в своем Лукоморье, Александр Сергеевич! Не хорошо-с!». Зашли в гастроном. Соловей высыпал кассирше все, что в тот день заработал. Купил бутылку водки «Немиров», кобылку угостил тремя пачками «Орбит» и, взгромоздившись на нее, поскакали друзья на зеленый свет светофора в сторону трех площадей. К созвездьем трех вокзалов то бишь. Алеша Попович работал в своей небольшой студии звукозаписи, что стояла напротив Казанского вокзала. Он радостно встретил друзей. Илья Муромец привязал лошадь к будке диспетчера у стоянки такси, а Попович выставил в окно ларька табличку «Ушел на базу», запер дверь изнутри и захлопотал вокруг столика.
-У меня для тебя, Соловушка, есть сюрприз, — повернулся он к Соловью, поправляя на носу большие роговые очки.
-Что за сюрприз? Дуб что — ли новый для меня посадил? — грустно улыбнулся тот.
-Я не шестерка. Никого не сажаю, — открывая банку маринованных огурцов, серьезно заметил Алеша. Запись классную для тебя достал Песня в стиле ретро! Не могу слушать без слез. И ты услышишь – заплачешь!
-Ничего себе сюрприз! Слушать и слезы ронять, — Илья Муромец поплевал на шлем и стал рукавом натирать его до блеска. И без того настроение хоть в петлю лезь! Я не знаю, как мне с новым русским за его тачку рассчитаться! Спиной чувствую – сядет он на меня!
-Ты не на шлем плюй, а наплюй ты на русского! Соловья подпишем — он ему так свистнет — на самокате этот лох поедет!
Будет это за счастье иметь! Ну, прошу к столу, гости былинные! — Алеша Попович стал разливать друзьям водку по стаканам.
-А себе, — в один голос воскликнули гости.
-Я пас, мужики! У меня язва, — сказал богатырь Попович и налил себе минеральной. Уговаривать Алешу не стали. Они чокнулись, пожелали ему отменного здоровья и выпили. Дружно захрустели огурцами. Потом поминали безвременно ушедшего Добрыню Никитича, вспомнили Русско-турецкую войну 1676 года, Бахчисарайский мирный договор, Кащея Бессмертного с Бабой Ягой, живущих за границей и многое, многое другое. Когда бутылка была пуста, Алеша включил стереосистему и, полилась грустная песня:
«Есть одна хорошая песня у соловушки –
Песня панихидная по моей головушке.
Цвела — забубенная, росла — ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.
«Вот о каком сюрпризе говорил Алеша, — слушая песню, подумал Соловей. Он громко высморкался в рукавицу Ильи Муромца.
-Спиши слова, — попросил сквозь слезы.
-Какие слова! Это тебе подарок от меня на память, — улыбнулся Алеша Попович.
И в ночное время редкий прохожий мог слышать, как в стенах скромной студии звукозаписи на три голоса поют книжные герои, целым миром забытые на время.
Дмитрий Аркадин
arkadin@012.net.il
