Уже девятую ночь Кондрат измождено передвигал ногами, сильно потел и пил из походной емкости; как тогда. Тот раз не оставлял пустоту Кондрата-бегуна ни на минуту заполненной чем-то иным; Кондрат помнил его, он — помнил Кондрата. Бегуны, не равные силами, но с достойными восхищения расселинами желания, — кратерами, разрезающими привыкший ко всему, но какой чудесный(!), природный ландшафт. В гору и под откос, по ступенькам, — пыли и жаре, дюнам; песку и песку, — без ступенек. Человек и память. \»Их уже не обогнать\», — думал Кондрат и просыпался. Нельзя к этому привыкнуть; даже во сне. Наблюдать себя со стороны…
И сызнова. Кондрат полусонно растирал Кондрату-бегуну ноги, подбадривал его, — все когда-нибудь кончается, — и это, и — марафон: ты уже столько прошел, столько смог, и сможешь еще!.. когда-нибудь все непременно кончается, — кончится и это, и марафон, и дюны, и лестница. Память…
И сон. Кондрат, наступило утро! То самое утро, которое ты так хорошо запомнил, — утро, когда заканчивалась пустыня… Как печально она заканчивается!.. Утром, самым ранним, самым свежем… во всем этом смраде терпения, дымке страха и чудесном тумане (почти облаках!) движения; уже зрелым, когда лишь тебе дано право решать, родился ли день, чуть только дребезжащий, радость… или утро, померкшее от ряби в глазах, цвета… неестественно красного; и еще два часа, час, какой-то тяжелый промежуток времени, жутко тяжелый; почти полдень: солнце, смрад, жара.., но нет, — утро, — последнее утро, миг, когда закончилась, наконец, пустыня…
И удача. Хотелось думать о беге, о движении ног: преодолеть, вытерпеть, дострадать… Так и было, веришь? Так и было, ты помнишь… Вдруг этого не стало. С мигом свободы от песка наступило заточенье времени. — Быстрая победоносная война. Пленных не брать. Православие. Самодержавие. Народность. — Последние попытки не думать. Овраг. — Котлован…
И что, что же там было? Сырое давящее небо, земля… Что, что? Я не могу вспомнить!.. Кондрат-бегун механически передвигал ногами. — Овраг не может быть финалом, — странная мысль, — ведь еще лишь несколько километров, дострадать… Но Кондрат уже не страдал. Время поглощало его. Жить, верить и мыслить — почему не хочется пить?! Это так страшно… так весело, так необратимо, — потрясающее место…
И время. Девять часов славной науке метрологии. Кондрат стряхнет пот, обнимет изможденного бегуна, — тебе, все-таки удалось это сделать! — скинет в грязь свою усталую одежду; Кодрат-бегун присядет, умиротворенно улыбаясь, — спасибо, спасибо, это было не легко, но я это сделал; устал, очень устал, извините меня, — он, наконец, подойдет к мягкому теплому месту, — наконец, он может, он просто обязан отдохнуть.
Но не задавайте, не задавайте мне больше вопросов!! Я же снял с себя уже походную одежду и обувь; Вы не видите, во что смялось мое титаническое марафонное движение? Прошу, оставьте мне эту позу!… — Что?! Кто, кто еще бежал, кроме меня?! Этого не может быть!! Покажите это мне, объясните, зачем, как так вышло! Я же, только я вышел из того оврага, я помню, Кондрат-бегун!.. — надрывно закричал Кондрат.
И проснулся.
И десятую ночь бежал Кондрат. Передвигал ногами, потел и пил из походной емкости; как тогда. Но время вдруг отлегло. Наконец то я понял, что там было. И, конечно, не слово; но как же глупо я страдал, бежал, требовал объяснений… Кондрат, наконец, остался в овраге. С одиннадцатой, двенадцатой, тринадцатой и прочими ненаступившими ночами. Наедине. С Кондратом-бегуном.
~13.01.03
