В переулках буранчики снег навскопытили, холодно.
Ощущеньем рассвет в синих бликах трамвайных депо.
Льды взошли на постой, и Нева озирается скованно,
Их пленительной «ласки» не чувствуя слишком давно.
Утро силится ветром, грозит ранний час передрягами,
Сто тридцатка «динамит», кидаясь колючей стеной.
Мою душу искали три жрицы, березками плакали,
Я пытался бежать в никуда непослушно немой.
Одна Верила в сны, в неизбежность прекрасного, в чудо,
Не печалила даль, всещемящей во взгляде тоской.
Ворожила приметы, к гадалкам взывая, покуда
Моя хворь по порогам сливается с Летней рекой.
Свет другой все Надеялся, канут шторма грозовые,
Прилетит в стылый край ее взгляд серебристой Луной,
Чуть простой, но желанный, и вновь через ночь позову я
Алый парус далекий, а белый пройдет стороной.
Час секундой в веках затуманит поземкой поспешною
След неровно упрямый по сколам зудящих тревог.
Перебранкой бубнит в проводах ветер с тьмою кромешною,
Я на этой тропинке до нитки, до клетки продрог.
От Нее не бегу, просто слишком потеряно много,
Снова слепо зову, одичавшей в дороге строкой.
А березки отплакав, качались сомнением строго,
И стелились буранчики тайнами по мостовой.