памяти Сергея Есенина

Что же вы так разгалделись,
как вороньё на пашне?
Что же вам так не мило?
Или мой день вчерашний?
(Т.Калашникова)

Я снова пьян. Прости меня, родная.
Я задыхаюсь в винной глубине.
Не осуждай, за мною наблюдая.
Коль всё равно, — не осуждай вдвойне.

Я снова пьян. И вязкая трясина
любовного настоя на спирту
меня глотает. Нет ни чувств, ни силы.
Болотной слизи запах за версту.

Изрыто сердце-пашня и червиво.
И жадно вороньё его клюёт.
Улыбкою бесчувственно-глумливой
я признаю, — сегодня их черёд.

Пируйте всласть над неумелым сердцем.
Я разрешаю, клюйте тусклый взгляд.
Не вкусно вам. Что? Слишком много перца?
Не бойтесь, это – горечь, но не яд.

Горчит душа, горчат дурные слёзы.
У пьяной горечи недобрый вкус.
Мне не милы вчерашние берёзы
и не близка рябиновая грусть.

Я снова пьян. Прости меня, родная.
Мне весело. Сегодня день такой…
Я проводы устроил. Провожаю
себя туда, где благость и покой.

Перед уходом я глаза закрою,
последний раз в былое окунусь.
Твой тонкий стан горячею рукою
прижму к себе и тихо закружусь.

Твой лоб усталый грустно поцелую,
волос коснусь и шеи… (Боже, плачь –
на этой шее свит наискосую
воздушный длинный шарф – цветной палач).

Прости меня за то, что дал и не дал,
за ревность деревенскую мою.
Я ухожу, не одержав победы.
Прощаюсь и за всё благодарю.

Чернила-кровь из вен возьму, — так что же? –
мне больше не понадобится это.
Прощай, мой друг. Я ухожу, похоже,
непонятым, но признанным поэтом.

Прощайте все, кого любил, сторицей
расплачиваясь сердцем и рукой.
Прощай, моя балетная царица.
Тебе – полёт и слава. Мне – покой.

Жестокой лентой душит всё сильнее.
Мне страшно, но страшнее бытиё.
(Зловещее немое совпаденье –
воздушный шарф преследует её).

О, Боже! Жутко, жутко…Душит, душит…
«Остановись! Не поздно!», — бьёт набат.
Не про мою изорванную душу
в последний миг попятиться назад.

Ну вот и всё. Никто не потревожит
и не коснётся мертвенной руки.
В последний миг мне то всего дороже,
что покидаю землю налегке.
Апрель 2000