Стоп.

— Стоп, я выйду.
— Ты куда?
Он понял, что система не совершенна, помчался, потерялся…

Красивая девушка сидела за дряхлым деревянным столиком. Металлический цилиндр весь в китайских иероглифах, стоявший напротив неё был до отказа набит осенней листвой. Хотя очевидным было, что когда-то он содержал зелёный чай. Девушка сдвинула крышку и зажгла содержимое. Осень вспыхнула в её сознании. Она непроизвольно вздохнула, и одинокая слеза покатилась по щеке. Ещё одна кружка с “Мартини” выпита в захлёб, и битого фарфора на полу стало ещё больше. Та самая кружка, столько раз видевшая её сказочную с загадкой улыбку, слышавшая те самые слова любви, что она дарила ему. Ещё одна слеза помчалась по настолько любимой им мордашке. Хрупкая ручка подняла осколок. В нём отразилось прожитое вместе, странно, но не всё…

Лаборатория сильно изменилась, теперь здесь не было дверей, и ободранные полу-обрушенные стены окомляли пустоту. А ведь когда-то заводу не было равных среди всех подобных структур во всех существующих и несуществующих пространствах.
В это время в лаборатории было необычно шумно, вообще это была необычная ночь для стен его сознания. Кстати, до этого он ни разу не был замечен здесь днём. Сейчас он был один. Горела одна керосиновая лампа. Он как всегда сидел на трижды починенном любимом стуле в углу возле огонька. Обычно здесь говорили только шёпотом, и то редко, а он что-то кричал сам себе. Он бил по столу ладошками и кулаками, нервно вертел лампу, обрывистыми движениями что-то помечал. Его тетрадь, на зависть аккуратная раньше, теперь была помята и разглажена, на полу валялись вырванные дни их счастья.

Девушка набрала номер, и в лаборатории не нашего пространства раздался звонок. Выразительное молчание воцарилось на несуществующей линии. И через некоторое время связь оборвалась. Она повесила трубку, ни одного слова так и не было произнесено, судя по всему “собеседники” успели договориться о встрече — теперь связь была очень плохая.

Они стояли друг напротив друга. Тишина. Слышно было только, как осенний ветерок по привычке играл с её каштановыми кудряшками, забавился и не знал, что всё уже изменилось. Вот-вот должен был пойти первый снег, город уже был готов к зиме: прохожие были одеты в тёплые куртки, а кое-кто и в шапки; синоптиками не доверяли, но соблюдать меры предосторожности не любят только отъявленные романтики. Кстати, двое, молчавших друг другу в лицо, были как раз из их числа.
Одинокая слеза снова покатилась по её щеке. Он улыбнулся. Нет, это не радость и даже не злорадство, это – та улыбка, которой улыбаются предателям, тем предателям, на которых мог положиться, никогда не ждал от них, в момент, когда они, загнанные в угол просят прощения. Она попыталась что-то сказать, но получилось только первое “Прости”, рыданье проглотило всё оставшееся. Он отвёл взгляд, развернулся, но успел сделать только один шаг.
— Пусти меня назад… в наш мир, пусти! – голос срывался, — Почини, я прошу, я…
Он повернулся, только чтобы улыбнуться, но застыл. Стало видно, как между ними пробегают прозрачные линии. Так продолжалось около пяти минут, потом линия оборвалась на половине своего пути, и она перешла на хриплый еле слышимый голос, голос дрожал:
-Я не знала, не знала… Ты говорил… Я не думала… Не слушала… Наш и только наш. Помню, сомневалась, но ты… Я верила тебе. Ты заставил поверить. А потом я почувствовала это, ты, ты как всегда оказался прав, ты и только ты. Я там жила… Я жила тобой и только тобой. Там где всегда весело, всегда уютно… За окном всегда идёт “битловский” добрый снег, из глупого дурацкого мультфильма, — Она на секунду замолчала от не хватки воздуха и тут же продолжила,- Там где живые хлопья падая на ладонь, не тают, и сказка мира становится осязаемой. Я хотела плакать, но почему-то начинала смеяться там, где играют всегда новые сны, где невозможно забыть старые… Я не знаю… Не знаю как… Ты говорил, просил, учил, — Она осеклась, — Но Однажды проснулась, мне захотелось знать, что есть ещё… Засомневалась, и утонула в этой идее. Ты предупреждал… Я не смогла. Дура, дура, последняя дура. Но, нет, не уходи…
Она еле стояла.
-Постой, постой, — Голоса почти не было слышно. Он остановился, но теперь не оборачивался. Она что-то кричала, иногда замирала, в бессилии руки её падали, но искажённый эмоциями уже не этого мира воздух сохранял тишину.

Послышался шум, пошёл первый снег. Крупные хлопья украсили её, разбавили слёзы водой. Он обернулся.
Образ её пошатнулся.
-Пусти, пусти меня назад, просто прими, забудь, прими… Накричи, ударь, избей, обними, поцелуй, улыбнись добротой или как сейчас… Но оживи, не понимай, но прости… Прими… Пожалуйста, только не уходи.

Нет, система не совершенна, он тихо развернулся и бесшумно зашагал, втаптывая ботинками первый снег в осеннюю грязь. Стены бесконечного замка-завода рухнули и тут же исчезли.