Бег. Изматывающий бег, неизвестно сколько времени без перерыва. Я не помню, почему я бегу и куда я бегу. Я только знаю, что мне нельзя останавливаться. Ни за что.
Буддийский монах с Тибета беспрестанно бьет в свой медный колокол то справа, то слева. В конце концов гул останавливается точно в центре моей головы и тревожно подгоняет меня. Мозг становится языком колокола и гулко ударяется о стенки черепа. Вперед, вперед, изо всех сил. Уже скоро… Что скоро? Не помню.
Дыхание – многогранник, стремящийся раз и навсегда решить проблему квадратуры круга. Каждое ребро его, касаясь горла, оставляет кровавый след. Когда круг будет закончен, мой бег тоже прекратится. Скоро, граней все больше, они все короче, выдохов почти не осталось. Некогда. Надо бежать…
Какое сейчас время суток? Должно быть, восход. Нет, закат. Или эта розоватая пелена перед глазами оттого, что они первыми не выдержали и взорвались кровавыми фонтанчиками? Какая теперь разница…
Только не споткнуться, нет, тогда я больше не встану.
Интересно, что первым разорвется: легкие или сердце? Сколько метров пробежит то, что мгновение назад еще было мною, прежде чем упасть замертво? Да, замертво, живым я им не дамся…
Стоп! Кому это — им?! Я судорожно пытаюсь поймать скользкий хвост последней мысли слабеющими пальцами рассудка. Она ускользает куда-то в дальние уголки памяти и прячется за нагромождением из каких-то мерзких образов. Я хромаю за ней, постоянно поскальзываясь на оставшейся после нее слизи. Да, точно, были некие они, от которых я и бегу. Почему, мне пока не ясно, но это уже хоть что-то: приятно сознавать, что есть все же какой-то смысл во всем происходящем.
Глубже, глубже, где-то там должен быть ответ. Ага, вот то, что мне нужно. Я знаю, где я, от кого бегу, а главное – зачем я это делаю. Это дает мне прилив неизвестно откуда взявшихся сил, хотя не исключено, что мне это только кажется.

…Нас было пятеро в этой пустыне. Каждый – единственный в своей области специалист по внеземным цивилизациям. Я уже закончил исследовать состав почвы и большую часть времени проводил за сопоставлением таблиц и написанием отчетов для Центра. В тот день, когда они вышли на контакт, я, как обычно, сидел за компьютером в палатке. Я вышел как раз в то момент, когда начался ад. Откуда они появились, так и осталось загадкой. Возможно, тот, кого они съели первым, успел заметить, но он уже никому ничего не сказал.
Отдел прогнозов не ошибся: на этой планете действительно оказались разумные существа. Мы все ошиблись в другом: разум в чужом мире вовсе не обязательно должен соответствовать нашему представлению о нем. Он может приобретать причудливые, даже извращенные формы. Подчас — слишком извращенные.
Эти существа наслаждались предсмертными муками своих жертв. Пока одно из них поедало нашего друга, остальные восторженно следили за происходящим с оргастическим выражением глаз. Мы тоже вынуждены были смотреть на это, в промежутках между приступами рвоты и потерями сознания. Правда, они нас быстро приводили в чувство. Специалист по внеземной фауне сказал, перед тем, как и его сожрало одно из чудовищ, что их слюна, должно быть, содержит какой-то специальный яд, поддерживающий жизнь в жертве, пока она не будет съедена целиком. Через несколько минут они предоставили ему возможность опытным путем подтвердить справедливость этой догадки: последнее, что я помню из всей этой ужасной картины, это как его голова с вылезшими из орбит глазами, отделенная от тела, со страшным воплем упала на песок и так орала несколько минут, пока кто-то из них не разгрыз ее.
Когда я пришел в себя, эти твари что-то оживленно обсуждали, то и дело плотоядно поглядывая в мою сторону. Меня осенило: каждое чудовище съело по одному из нас, а теперь они никак не решат, кому же жрать меня. Никакой охраны они не выставили, ибо пустыня была поистине бескрайней, а кроме того, они были у себя дома. Поэтому я валялся в луже собственной блевотины, предоставленный сам себе и своим мыслям, которые, надо признать, после всего увиденного были явно не в порядке. Тем временем спор перерос в небольшую драку, и обо мне совсем забыли. В моем помутившемся рассудке мелькнула одна лишь мысль: «Бежать!» Инстинкт самосохранения? Паранойя? Называйте, как хотите. Я вскочил и побежал что было сил.
Поначалу никто даже не заметил этого. Потом они пустились в погоню, но так неторопливо, будучи заранее уверенными в победе. Интенсивный прилив кислорода от быстрого бега живо прочистил мне мозги: я увидел, в чем заключается мое спасение. Гибели мне не избежать, это ясно, как Божий день, но я могу лишить их удовольствия от созерцания моей мучительной смерти. Бег! Бег являлся моим спасением. Бег не ради жизни, но ради смерти – я загоню себя и умру, прежде чем им удастся меня сожрать живьем. Я слышал много раз, как люди спасали свою жизнь, убегая от врага, но чтобы спасать таким же образом свою смерть?! Забавно, черт побери… Необычный способ самоубийства в необычных условиях – наверное, так и должно быть.
И я побежал еще быстрее, и еще, и еще…

Бежать, бежать, бежа-а-ать!
Громче, громче бей в свой колокол, монах! Гул нарастает, становясь нестерпимым. Что это, жаркий ветер в лицо, или оно само пылает от быстрого бега? Горячо. Больно. Скоро.
Да, теперь уже близко. Розовый туман то сгущается, то рассеивается. Я всегда хотел умереть на рассвете, чтобы солнце встало над океаном, и первое дуновение ветерка родившегося дня унесло с собой за горизонт мой последний вздох. Но это дома.
Сколько их, беспощадных граней, ободравших мою гортань? Все больше и больше, все острее и острее. Теперь мой хрип заглушает колокол монаха. Громче!
Удар – вдох! Удар – вдох! Удар – вдох! Вдох, вдох, вдох, вдох, вдох…
Круг! Легкие! Победа!

Бег. Изматывающий бег, неизвестно сколько времени без перерыва. Я не помню, почему я бегу и куда я бегу. Я только знаю, что мне нельзя останавливаться. Ни за что.
Буддийский монах с Тибета беспрестанно бьет в свой медный колокол то справа, то слева. В конце концов гул останавливается точно в центре моей головы и тревожно подгоняет меня. Мозг становится языком колокола и гулко ударяется о стенки черепа. Вперед, вперед, изо всех сил. Уже скоро… Что скоро? Не помню.
Дыхание – многогранник, стремящийся раз и навсегда решить проблему квадратуры круга. Каждое ребро его, касаясь горла, оставляет кровавый след. Когда круг будет закончен, мой бег тоже прекратится. Скоро, граней все больше, они все короче, выдохов почти не осталось. Некогда. Надо бежать…
Какое сейчас время суток? Должно быть, восход. Нет, закат. Или эта розоватая пелена перед глазами оттого, что они первыми не выдержали и взорвались кровавыми фонтанчиками? Какая теперь разница…
Только не споткнуться, нет, тогда я больше не встану.
Интересно, что первым разорвется: легкие или сердце? Сколько метров пробежит то, что мгновение назад еще было мною, прежде чем упасть замертво? Да, замертво, живым я им не дамся…
Стоп! Кому это — им?! Я судорожно пытаюсь поймать скользкий хвост последней мысли слабеющими пальцами рассудка. Она ускользает куда-то в дальние уголки памяти и прячется за нагромождением из каких-то мерзких образов. Я хромаю за ней, постоянно поскальзываясь на оставшейся после нее слизи. Да, точно, были некие они, от которых я и бегу. Почему, мне пока не ясно, но это уже хоть что-то: приятно сознавать, что есть все же какой-то смысл во всем происходящем.
Глубже, глубже, где-то там должен быть ответ. Ага, вот то, что мне нужно. Я знаю, где я, от кого бегу, а главное – зачем я это делаю. Это дает мне прилив неизвестно откуда взявшихся сил, хотя не исключено, что мне это только кажется.

…Нас было пятеро в этой пустыне. Каждый – единственный в своей области специалист по внеземным цивилизациям. Я уже закончил исследовать состав почвы и большую часть времени проводил за сопоставлением таблиц и написанием отчетов для Центра. В тот день, когда они вышли на контакт, я, как обычно, сидел за компьютером в палатке. Я вышел как раз в то момент, когда начался ад. Откуда они появились, так и осталось загадкой. Возможно, тот, кого они съели первым, успел заметить, но он уже никому ничего не сказал.
Отдел прогнозов не ошибся: на этой планете действительно оказались разумные существа. Мы все ошиблись в другом: разум в чужом мире вовсе не обязательно должен соответствовать нашему представлению о нем. Он может приобретать причудливые, даже извращенные формы. Подчас — слишком извращенные.
Эти существа наслаждались предсмертными муками своих жертв. Пока одно из них поедало нашего друга, остальные восторженно следили за происходящим с оргастическим выражением глаз. Мы тоже вынуждены были смотреть на это, в промежутках между приступами рвоты и потерями сознания. Правда, они нас быстро приводили в чувство. Специалист по внеземной фауне сказал, перед тем, как и его сожрало одно из чудовищ, что их слюна, должно быть, содержит какой-то специальный яд, поддерживающий жизнь в жертве, пока она не будет съедена целиком. Через несколько минут они предоставили ему возможность опытным путем подтвердить справедливость этой догадки: последнее, что я помню из всей этой ужасной картины, это как его голова с вылезшими из орбит глазами, отделенная от тела, со страшным воплем упала на песок и так орала несколько минут, пока кто-то из них не разгрыз ее.
Когда я пришел в себя, эти твари что-то оживленно обсуждали, то и дело плотоядно поглядывая в мою сторону. Меня осенило: каждое чудовище съело по одному из нас, а теперь они никак не решат, кому же жрать меня. Никакой охраны они не выставили, ибо пустыня была поистине бескрайней, а кроме того, они были у себя дома. Поэтому я валялся в луже собственной блевотины, предоставленный сам себе и своим мыслям, которые, надо признать, после всего увиденного были явно не в порядке. Тем временем спор перерос в небольшую драку, и обо мне совсем забыли. В моем помутившемся рассудке мелькнула одна лишь мысль: «Бежать!» Инстинкт самосохранения? Паранойя? Называйте, как хотите. Я вскочил и побежал что было сил.
Поначалу никто даже не заметил этого. Потом они пустились в погоню, но так неторопливо, будучи заранее уверенными в победе. Интенсивный прилив кислорода от быстрого бега живо прочистил мне мозги: я увидел, в чем заключается мое спасение. Гибели мне не избежать, это ясно, как Божий день, но я могу лишить их удовольствия от созерцания моей мучительной смерти. Бег! Бег являлся моим спасением. Бег не ради жизни, но ради смерти – я загоню себя и умру, прежде чем им удастся меня сожрать живьем. Я слышал много раз, как люди спасали свою жизнь, убегая от врага, но чтобы спасать таким же образом свою смерть?! Забавно, черт побери… Необычный способ самоубийства в необычных условиях – наверное, так и должно быть.
И я побежал еще быстрее, и еще, и еще…

Бежать, бежать, бежа-а-ать!
Громче, громче бей в свой колокол, монах! Гул нарастает, становясь нестерпимым. Что это, жаркий ветер в лицо, или оно само пылает от быстрого бега? Горячо. Больно. Скоро.
Да, теперь уже близко. Розовый туман то сгущается, то рассеивается. Я всегда хотел умереть на рассвете, чтобы солнце встало над океаном, и первое дуновение ветерка родившегося дня унесло с собой за горизонт мой последний вздох. Но это дома.
Сколько их, беспощадных граней, ободравших мою гортань? Все больше и больше, все острее и острее. Теперь мой хрип заглушает колокол монаха. Громче!
Удар – вдох! Удар – вдох! Удар – вдох! Вдох, вдох, вдох, вдох, вдох…
Круг! Легкие! Победа!