Одиннадцатое Сентября

Одиннадцатое Сентября

Действительно ли ты, святой Коран,
Для многих нас, “неверных”, недоступный,
Оправдываешь утренний таран —
Армагеддона призрак, день наш судный?

День, разделивший мир две беды,
Два лагеря, две чётких острых грани,
Две философии, две догмы, две судьбы…
Неужто всё оправдано в Коране?

И если нет, то почему тогда,
Ликуют так сердца рабов Ученья?

А если да, то почему беда
Не вызвала лавины отреченья
От мракобесия, разрушившего Храм,
Самоубийц, воспитанных не нами?

В чём твоя святость?
Подскажи, Коран,
Кого простить, кого считать врагами?

Раненый Флаг

Я вижу флаг, простреленный в упор.
Пробоины на звёздах от картечи.
Я чувствую величье и позор,
Пока сгорают плачущие свечи
В руках людей, оставшихся в живых,
В глазах детей, вопросы задающих,
В сердцах у тысяч близких и родных,
Похоронивших веру в день грядущий,
Уже не ждущих возвращенья тех,
Кто замер под руинами свободы…

А люди по привычке смотрят вверх,
В пустое дно больного небосвода.

Стою, седея, в сумерках стихий
На сквозняке печального ответа.
Сочатся бело — красные стихи.
Свеча мерцает под порывом ветра.

Точка зрения

Сквозь щели фанатизма и юдоли
Глаза глядят воинственно на мир.
И в средостеньи гнева, в центре боли
Взывает к миру умудрённый Пирр.

Но варвары со смертью под полою
Насилуют цивилизаций суть,
А в униформе юноши – герои,
К спасению прокладывают путь.

Узоры горя танки вышивают
По каменистой святости холста.
Слепой пророк уже стоит у края
Над пропастью висящего моста.

Кто Гордиев рассечь посмеет узел
Под стон неодобрения толпы?
Надеяться на Бога или Узи?
Молиться?!
Бросить в бой полки?!

Так было

Дробил барабан
колыбельную нам,
И солнце площадно
палило нещадно,
И кто-то из тех,
для кого лишь успех,
У траурной урны
гогочет безумный.

Рубили сплеча,
разрешенья ища,
Тащился обоз
непотраченных слез,
В небес синеве
плавал лёд на Неве,
Грозой грохотал
гоготальный хорал.

У быстрого разума
доводы разные,
Горело в пыли
содержанье земли,
Черпали вонючую
жилу живучую,
И Богу досталось —
так нам гоготалось.

Пахали грехи
у морей, у реки,
Уже не простится
взрывная частица,
Природа устала
начать всё сначала,
И всё, что осталось,
то гоготу малость.

Звуки на острие
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…
В. Маяковский

Футуристы к штыку приравняли перо.
Может, вправду, перо заслужило того?!
Звуки Жизни нанизаны на остриё
И судьба раскрывает партитуру её.

Нереальность метафор, убиения факт,
Из прокола в душе хлещет бешенный такт,
Словно дым, над побоищем стелется страх,
И словами залечат уцелевших в боях.

Поражение

Шумно правит бал мирской
Сатана,
А поэту-лирику давит грудь.
И межой проложена белизна,
Что зовется издавна: Млечный Путь.
Там кисельно пенятся берега,
Там ладьи плывут в молоке.
Моя жизнь прекрасному отдана,
Не продам и часть ее Сатане.

Мне перо гусиное и чернил
И бумаги лист, чтоб писать…
Я вам столько россыпей сочинил,
Звал потрогать их, посчитать.

Но напрасна боль моя — суета.
И звучит то реквием, то хорал.
Люди гибнут радостно за металл —
Значит…
я Ему проиграл.

Воспоминание о прошлом

Бутылок горлышки, как шпили
былых традиций.
О том, что люди перепили,
расскажут лица.

По улицам крадётся скорбь
в броне улитки.
Вдоль тротуаров жмётся скарб —
так, пережитки.

Приходят образы во сне,
звонит будильник.
У Достоевского в окне
горит светильник.