ОКСАНЧИКУ, МОЕМУ МАЛЫШУ, С ЛЮБОВЬЮ!
Я решил прорыть подземный ход до Турции. Мне надо в Анатолию. Туда недавно улетела Богиня, махнув мне серебристым крылом самолета, улыбнувшись с неба мне — смешному и маленькому, машушему Ей рукой снизу, — инверсионной белодымчатой улыбкой. Улетела туда, где жирных и ленивых туристов обслуживают потомки кровожадных янычар и Сулеймана Великолепного. Туда, где ночное небо напоминает новогоднюю гирлянду, а луна – нарядную люстру в детской. Туда, где верхушки гор носят белоснежные фески, а на дне четырех морей притаились галеоны с золотом. Я вздохнул и поднял двумя руками над головой ледоруб. У меня не было другого инструмента, кроме этого. Иссеченная северными ветрами и снежно-каменной крошкой рукоять старого верного ледоруба удобно легла в ладони. Он мне очень помог в прошлом году, когда я штурмовал безымянную, но очень хитрую скалу. Богиня хотела эдельвейс, светившийся ярким пятном с далекой, страшной даже снизу, вершины. Она его получила, хотя дитя камня и сумасшедших муссонов отчаянно сопротивлялось.
Клинок ледоруба хищно сверкнул на изнывающем от пекла солнце. Затем цокнул по пыльным морщинам истрескавшейся корки земли, добавив еще одну морщинку. Маленькую такую, едва заметную. Я стал безостановочно наносить удары, превращая морщинку в крошево гематомы. Мне очень надо в Анатолию.
*******************
Рай – это не ленивая безмятежность на мягких коврах ручной работы, — пыхнув кальяном, мягко проговорил Сулейман Кануни. (Его длинный нос, нависший над роскошными усами, располагал к себе. Хотя он и был красив особой, восточно-жгучей красотой. Мягкой, что ли). — Среди благовоний, прохлады фонтанов и смакования сладостей после изысканного обеда во время неспешного мужского разговора. Это не блудницы, в конце концов! Рай – это то, что внутри тебя, то, что творится в твоей душе. И только от тебя зависит, жить тебе в раю или в аду. А может, пока в чистилище тебе место…
А нам действительно хорошо сейчас. Мы сидим, точнее, возлежим, на мягких подушках в деревянном, узорной работы, павильоне, в личном саду Сулеймана Великолепного. Правитель османов протягивает мне длинный роскошный чубук. Умные глаза под огромным белым тюрбаном внимательно смотрят на меня.
Ты прав, эфенди, — наконец произношу я, выдохнув в неподвижный воздух горсть ароматного дыма. — А что у тебя самого в душе, позволь спросить?
Глаза Сулеймана погрустнели. Наверное, зря я задал этот вопрос.
Не знаю, — он растерянно развел руками. — Видит Аллах, не знаю…
Извини, не хотел, — мягко тронул его руку.
Нет! — Кануни взял с золотого подноса, который неслышно поставил рядом с ним молодой раб-абиссинец, фарфоровую чашку со жгучим кофе. Кивнул мне: «угощайся!» Что ж, я люблю «кофе тюркиш». — Ты хотел меня спросить именно о Роксолане!
Пришлось отхлебнуть смолистого напитка. Молчание – золото.
Я люблю ее! — Сулейман, странное дело, потупил свои глаза и покраснел. Таким его еще никто не видел. — Мою Хасеки («милая сердцу»)! Поэтому я не заглядываю больше в Баб-ус-сааде («Врата блаженства» — гарем султана). Зачем? Мое сердце принадлежит только Хюррем («Смеющаяся»)!
Прекрасно тебя понимаю, — начал я, но султан неожиданно перебил:
Нет! Не понимаешь! — он вскочил с подушек. — Я – властелин мира! Моя империя простирается от Гибралтара и до Багдада, от порогов Нила до Будапешта на Дунае! А я сам и моя душа принадлежат только Роксолане! И только ей! Единственной женщине! Я пошел против традиций своего народа и сделал ее официальной женой! Единственной…Она живет во дворце Топикапы, я построил ей роскошный дворец в Анатолии! Посвящаю ей стихи, она мне отвечает поэзией. Я – султан любви!
В Стамбуле все знали, кто скрывается под наивным поэтическим пседонимом Мухибби. Поэтому я промолчал. Владыка мира безвольно обмяк на шелковых подушках. Взгляд потух. Он был погружен в себя и не замечал меня. Чтобы скрыть презрение и ненависть к султану, чтобы он ничего не заподозрил, как не догадывался все эти годы, я опустил глаза и настолько сильно затянулся кальянным дымом, что мундштук вылетел из чубука, который тут же змеей свернулся на пушистом ковре. Сулейман не заметил и этого. Я – бесстрашный Хайраддин Барбари, которого неверные называют Барбаросса, бывший пират, а ныне отважный адмирал, флотоводец и друг Великолепного, боялся своего эфенди. Я, верховный правитель Алжира и Северной Африки! Я, опустошивший побережья Испании и Италии! Я, славянин по происхождению, бейлербей и паша! И этими титулами меня одарил Сулейман. Я, разоривший Ниццу и штурмовавший италианские порты, наводящий ужас и трепет на южную Европу, очень боялся султана. Боялся, ненавидел и презирал. Я давно люблю Роксолану…
************************
Сколько там, до этой Анатолии, прикидывал я по карте. Потрепанный «Атлас мира». Издательство «Политическая литература». Год издания – 1984. Масштаб – 1:35000000. Значит, в одном сантиметре – 350 километров. Линейки у меня нет, но от Кишинева до Анталии ровно два моих больших пальца. Я тщательно измерил. Два обгрызенных, желтых от постоянного курения, больших пальца. Пальцы у меня, как у хорошего пианиста, тонкие, холеные и длинные. Значит, примерно, сантиметра два. Даже меньше. Это обнадеживает.
Ледоруб безостановочно клевал забетонированную землю. Я углублялся. Мозоли кровоточили, лопаясь мелкими пузырьками. Голова скоро скрылась под землей. Здесь – прохладно. Приятно. И работать стало легче.
«Совсем недалеко, — приговаривал я про себя, отколупывая сырой пласт земли. — Совсем недалеко. Мне плевать на все границы! Плевать! Пусть молдавские, румынские, болгарские и турецкие пограничники нерушимо охраняют опутанные колючей проволокой и свежевспаханными контрольно-следовыми полосами рубежи своих родин! Под их ногами, обутыми в кованые сапоги, как крот, ковыряется в сырой земле нарушитель. Пусть! Я не враг, не шпион и не террорист! Просто хочу увидеть Богиню! Мне позарез нужно ее увидеть! Прямо сейчас! А она в Анатолии…»
******************************
Ты простая девушка с Украины, — я скомкал свою рыжую бороду в ладони. — Кем бы ты стала, если бы не Сулейман? Женой пастуха?
Она насмешливо и свысока смотрела на меня. Светловолосая и прекрасная. Всегда теряюсь, когда она ТАК смотрит на меня. Я, самый лучший и бесстрашный адмирал Турции, чей памятник после моей смерти установят у Стамбульского музея военно-морской истории. Я стану охранять вход в пантеон великих смельчаков, завоевавших весь мир. Рядом со мной станут фотографироваться жирные немцы и бесшабашные русские. Я, чья кровавая слава будет долго жить в морских преданиях, а купцы будут клясть меня еще, как минимум, столетие. Я, поставивший на колени Геную, терялся и краснел. Роксолана засмеялась. Переливчатый звон колокольчика разнесся по комнате.
Чего же ты хочешь, Хизр? — спросила она.
Я люблю тебя!
Сулейман меня тоже любит!
Рывком упал перед ней на колени. Взял ее ладони в свои.
Что знает султан о любви?! — горячечно шептал я. — О НАСТОЯЩЕЙ любви?! Ему нужна только власть. Это его любовь! А я готов к твоим ногам сложить все: и власть, и богатства, и свою жизнь…И даже смерть!
Дочь священника Лисовского из городка Рогатин, что в княжестве Галицком, с привольных равнин Ополья, обладала стальным характером и острым умом, гордостью и суровым нравом. Иначе она никогда не стала бы Роксоланой.
Встань! — движение ее руки было властным и истинно королевским. Я повиновался. — А Сулейман знает о твоей любви?
Пришлось потупиться.
Нет, госпожа.
Тогда забудь о своем чувстве. Навсегда! Я тоже буду молчать…
****************************
Я слышал над собой приглушенную толщей земли чужую речь. Меня это не пугало. Дело продвигалось споро. Вдруг за спиной раздались шорох и быстрые шаги. Кто-то осторожно тронул меня рукой за плечо.
Мы поможем тебе, брат!
Обернулся. Двое незнакомцев уверенно сжимали кайла сильными жилистыми руками. Такими руками сподручнее держать меч и натягивать упругую тетиву лука. Втаскивать на высокие седла взмыленных скакунов прекрасных наложниц. Поднимать кубки с пенистым вином и отмыкать тяжелые сундуки с золотом. Я вытер пот со лба. Так устал, что уже не было сил удивляться. У меня возникло чувство, что я когда-то уже видел этих людей. Но времени разбираться в своих ощущениях не было. Оставим на потом.
Помогите, — просто ответил я. — Если время есть…
Они рассыпчато рассмеялись и переглянулись между собой. Смуглый мужчина с красивым располагающим лицом протянул мне руку.
Поможем! О чем речь!
Будет трудновато, — попытался предупредить его. — Мне надо в Анатолию…
Знаю! А трудно…Трудно бывает только первые сто лет! А дальше – пустяки!
Он был красив особой, восточно-жгучей красотой. Мягкой, что ли. Второй, рыжебородый с острым взглядом, поплевал на руки и поднял над головой кайло.
Заодно в Стамбульский музей военно-морской истории схожу! Давненько там не бывал!
Кайло, как голодный зверь, вгрызлось в земляную черноту.
Жаль, что тут нет моих магрибских пиратов! — рассмеялся рыжебородый.
***************************
Спасибо! — я был уже на поверхности. Солнце больно слепило глаза. Мои помощники смотрели снизу вверх на меня. Совсем рядом шумело море. Лежбища ленивых туристов краснели неподалеку.
А вы? — спросил моих компаньонов.
О нас не беспокойся, — проговорил рыжебородый. — Успеем…
Смуглый красавец крепко стиснул мою руку.
Ты – в раю, — прошептал он мне на ухо. — Но свое счастье легче потерять, чем найти его. Запомни это! И береги его!
Я кивнул. Поднялся. Потрудившийся на славу ледоруб сложил в рюкзак. Он мне еще пригодится. Прочесал пальцами рыжие волосы, освобождая их от застрявших комьев земли. Махнул рукой моим новым, но крепким знакомцам. Пошел к морю. Там у кромки воды стояла светловолосая девушка. Волны лизали ее маленькие ступни, как верные, ласковые псины. Я подошел сзади и обнял Богиню.
Здравствуй, Оксанчик!
Она повернулась ко мне, радостно и беззаботно рассмеялась. Переливчатый звон колокольчика разнесся по изнеженному пляжу.
Я люблю тебя, Малыш!
Я тебя тоже очень люблю! — ответила она.
Взяла меня за руку.
— Пойдем! Я покажу тебе Дворец Топикапы. — сказала Богиня. — Ты знаешь, у меня такое чувство, что я там когда-то уже была! Много-много лет назад…