Глава 2.
Единожды подав руку подлецу, о чести говорить уже не пристало, или черт с тобой, коли.
Сергей Ручкалов присел на стул стоящий рядом с койкой, посмотрел на Владимира внимательно, и даже несколько жалостливо, вздохнул, знакомым с детства движением безымянного пальца поправил очки и, наконец, заговорил, прямо и пристально глядя в глаза Давыдову.
— Ты знаешь, Вовка, я догадываюсь, отчего ты на меня такой букой смотришь. Небось, все ту историю с наркотиками позабыть не можешь. Ах, дескать, какая сволочь в белом халате пробралась в стройные ряды последователей Гиппократа. Ату его, ату! Эх ты, а еще лучший друг детства был. Наивный! А ты никогда не задумывался, почему мне дали пять лет строгого, а отсидел полтора в общего режима. И это при том условии, что мои родители, как ты помнишь, были обычными педагогами в школе. Да откуда у них деньги на адвокатов? А, не задумывался? Да если б ты только знал, какие фамилии, какие должностные лица нашего города мммммммм, ну, скажем, пользовались теми ампулами? А когда ты сапоги в армии топтал, знаешь, какие к нам широколампасные из вашего округа наезжали? Или я сам по собственному желанию, а не по приказу зампредседателя горисполкома возил морфин на генеральские дачи на озеро. Ну, вспомни, я ж тебя там видел, ты кабеля разматывал под елями, связь давал. Если б ты знал, как я тебе завидовал. Стоял в дорогущих фирменных штанах и джинсовом батнике, смотрел на тебя, потного и грязного, и завидовал. Твоей душевной той чистоте и как это ни странно звучит про солдата- независимости. Вот то-то, ничего ты не знаешь. Ну да ладно, отбросим нашу беспокойную юность, и перейдем к делам нынешним. Хочешь ты того ,или не хочешь, а я сейчас твой лечащий врач, и ничего ты против этого сделать не сможешь. Сам знаешь, с медперсоналом сейчас ох как туго.- Ручкалов помолчал, безапелляционно взял с тумбочки оранжевый апельсин, профессиональным движением содрал с него пористую шкурку и проглотив его дольку за долькой грустно посмотрел на последний, еще непорочный плод. Вздохнул и вновь заговорил.
— И так, по словам очевидцев, а именно соседской девчонки, у тебя был контакт с шаровой молнией. Ты, судя по всему, некоторое время находился в состоянии клинической смерти, где-то порядка пяти минут. По крайней мере, соседка видела, как все это время ты лежал без движения на крыше. Потом твое тело сползло, упало, и удар об бетонную отмостку сработал на тебя – сердце вновь заработало. Так бывает. Потом, уже здесь, у нас, в клинике, ты вновь в коме, а потом опять клиническая смерть — уже на семь минут. Честно говоря, в реанимации на тебя уже рукой махнули, и если бы, на твою поломанную ногу, случайно медсестра, ну ты ее видел, не облокотилась своими, эээ, своей грудью, чем вызвала у тебя болевой шок, то поверь, мы бы тебя потеряли.
Вот так обстоят дела. – Ручкалов поднялся, походил по палате, послушал нецензурную скороговорку филолога, подошел вплотную к Давыдову, отрешенно смотрящему в грязное окно, и тихо, проникновенно спросил.- Вовка, скажи, ну просто в память тех лет, когда мы с тобой были еще неразлучны, поверь, это очень важно для меня. Скажи, ты ничего не видел? Ну, там какой ни будь свет, или коридор?- Он выжидательно наклонился над кроватью, автоматически поправляя серое байковое одеяло.
Давыдов, насупившись, посмотрел на него, и, помедлив, ответил нехотя.- Ты все равно мне пожалуй и не поверишь. Я, я видел Иисуса Христа.
— А какой он был? Светлый, сияющий?
— Да, нет, же он был, по-моему, очень напуган и, пожалуй, сломлен. Я помню, как бился пульс у него на запястье, знаешь, такая тоненькая, синенькая жилка? Так вот она словно живая пульсировала у него…. И еще, помню отчетливо очень сильный, какой-то приторно- сладкий запах от всего его тела. Оно даже по- моему лоснилось. Да. По-видимому, это было масло. Может быть и розовое. И еще, был сильный ветер, и пыль, словно мельчайший песок, а не просто пыль. И он был повсюду. Песок, и запах масла.
В палате повисла какая-то напряженная тишина. Даже матершинник – сосед и тот приумолк.
Ручкалов вновь присел к кровати больного друга, и, вписывая что-то в толстую тетрадь, спросил как бы, словно между делом. – Ну а как вообще твои дела? Где трудишься? На кого горб гнешь?
— Да ни на кого особенно и не гну. Институт разогнали, сотрудников сократили. Одно время на Арбате иконами — новоделом промышлял. Да сейчас кругом экспертов развелось, словно собак – того гляди и попадешься. Жена ушла, взяв с собой все, что только смогла, кроме разве, что квартирки и машинки моей, Оки. Так и то потому, что старье жуткое, за Оку мою предлагают всего сто американских рублей. А в квартире она сама не прописывалась, боялась другую, бабкину, в сталинском доме потерять. Вот так-то. Трудно, пожалуй, везунцом меня назвать.
Ручкалов в непонятном восторге заметался по палате. Полы его халата хлопали, словно крылья у большой, толстой чайки.
— Слушай, — набегавшись, он заговорил с заметной отдышкой, — А хочешь, не выходя из палаты подработать? Тебе же все равно с переломами ног месячишко отваляться придется, а я тебе за каждый день по двести рублей отстегивать буду.
Давыдов замер от неожиданности, да и филолог, что-то слишком подозрительно притих, шею вытянул.
— А кроме всего,- продолжал Ручкалов, мы с тобой узнаем ,кем были твои предки, и с какого, тебе так не везет, как ты считаешь.
— Аааа — протянул разочарованно Володя.- Психоанализом увлекся. Так обычно это им платят, а не наоборот. Да и не очень-то я в психоанализ верю.
— Нет,- решительно оборвал его Ручкалов — Это не то, совершенно не то. Понимаешь, когда я там, на зоне, перчатки рабочие из брезента шил, голова свободная совершенно. И мне кое-что дельное примыслилось. Ну, скажем путешествия по генной памяти человека. Открытие сам понимаешь еще совершенно сырое, но лет двадцать, я на него уже положил….Ну вот, к примеру — жил, был в славном городе Париже обычный, Парижский дворник. И часто во сне, ему являлись картинки из светской жизни средневековья, и не просто картинки, а как будто бы он, этот самый работник метлы в своих снах являлся ни как не менее, чем королем Франции. Намучавшись, и собрав свои сбережения, этот самый дворник отправился к работникам архивов, к историкам. И что же ты думаешь? Те перекопали тонны бумаг, исторических грамот, и раскопали, что предки его и в самом деле носили королевские короны. Каково? Вот это, по-моему, прекрасный образец генной памяти человека. Но в жизни, подобное встречается довольно редко, и я задался целью найти ,ну…. Скажем такое вещество, которое смогло бы помочь пациенту, в данном случае тебе, проникнуть в тайны своего происхождения. Чуешь? После работы с тобой, с твоей генной памятью, когда я засяду за диссертацию, я, конечно, все это переброшу на медицинские термины, ну а пока, ты ж все-таки у нас не медик, и термины наши тебе, честно говоря, до фени, я буду называть некоторые вещи более обычными словами, понятными и мне, и тебе, и даже вон этому симулянту — Ручкалов взмахом своей лобастой головы указал на филолога.
Тот, спохватившись, снова завел свою шарманку про – Начнем твою мать,- но как-то совсем не убедительно, без прошлого, одним словом артистизма.
Давыдов устало откинулся на подушку и закрыв глаза попытался хоть на минутку забыться от только что услышанного бреда, но чем дольше он лежал зажмурив глаза, тем более ясно, он понимал, что от подобного предложения ему уже не отвертеться, и что мысленно, он, Владимир Давыдов уже согласился войти в эту дурацкую, Ручкаловскую авантюру.
Он открыл глаза, внимательно посмотрел на наглую рожу своего дружка детства и глухо произнес.- Ну, что ж коли твою мать, черт с тобой.
Ручкалов облегченно вздохнул, сожрал последний апельсин, и поднявшись сказал.- С завтрашнего дня, тебя переведут на усиленное питание. К тебе будет приставлена та самая медсестра, коей ты обязан своему второму рождению. Она будет выполнять все твои прихоти, ты понимаешь меня? Все. Абсолютно. И, пожалуй, через пару-тройку дней можно и начинать. Кстати, деньги за твое сотрудничество со мной, начинают капать уже с сегодняшнего дня.
Сергей поправил сбившийся халат и пошел прочь из палаты, по пути щелкнув по носу вновь притихшего знатока языка Арго. Но уставший от свалившихся на него впечатлений Давыдов уже ничего не видел. Он просто крепко и спокойно спал. И вновь ему явился его серебристый ангел….
