Грунькин Журфак

Поэма первая. Я, Груня Васильева (Дарья Донцова)

Вступительный экзамен по истории.
Сдает абитуриент со связями и купивший экзаменатора.
Вопрос: А не с 1941 по 45 гг. ли была ВОВ?
Ответ: Возможно вы правы…
Сдает абитуриент со связями.
Вопрос: С какого по какой год проходила ВОВ?
Ответ: С 1941 по 45 гг.
Сдает абитуриент купивший экзаменатора.
Вопрос 1: С какого по какой год проходила ВОВ?
Ответ 1: С 1941 по 45 гг.
Вопрос 2: Сколько было жертв?
Ответ 2: более 40 млн.
Сдает абитуриент без связей и без денег — своми силами пытается.
Вопрос 1: С какого по какой год проходила ВОВ?
Ответ 1: С 1941 по 45 гг.
Вопрос 2: Сколько было жертв?
Ответ 2: более 40 млн.
Вопрос на засыпку: Назовите всех поименно с датами рождений, по
возрастанию званий!

Из студенческого фольклора

— Журфак! – определил отец.
Я это приняла как данность.
С ним – перекличкою сердец
Общалась. Крепла благодарность

К нему с младенчества. За что?
За то, что есть, что добр и весел…
За то, что я – в него, за то,
Что ползая в ногах у кресел,

Могла услышать, как его
Аркашею, как друга, звали
Властители сердец, кого
Иные лишь по книжкам знали…

Заглядывали невзначай
К нам запросто, без экивоков,
Когда – на щи, когда – на чай –
Встречаться ж надо у кого-то –

Андрей, Евгений, Роберт – вы
Узнали их надеюсь сразу —
То в пересудах злой молвы,
То властью битые, заразу

Свободомыслия неся, —
Шестидесятники-поэты…
О них рядили все и вся –
Неслись, как яркие кометы

Над тьмой пространства той страны,
Где угораздило родиться
С талантом и душой… Ясны,
Светлы и вдохновенны лица

Гостей – товарищей отца …
Кассиль, Андроников и Нилин…
Шток, Шкловский… Можно без конца
Перечислять… Отца любили…

И он писательствовал — и
Был в революционной теме
И искреннен и смел… Взвалил
Ее «на горб»… Служа системе,

Не пресмыкался… Сам любил
Своих подпольщиков отважных,
Кто в революционный пыл
Впал ради счастья всех – не важных

Постов карьерных и наград…
Журфак, по-видимому, выбрал,
Предполагая, что горят
Во мне все те же гены… Выдал

Писательство в наследство дед,
Васильев Николай. Он в Шуе
На фабрике трудился… Бед,
Невзгод, как блох, набравший, всуе, —

Считала бабка, — керосин
Переводя, марал бумагу…
А дед, в плену у тайных сил,
Не властен одолеть ту тягу,

Что побуждала, карандаш
Направив, у окошка сидя,
Вести в тетрадке «репортаж» –
Дневник… Пример: в окошке видя:

Мужик идет, писал: «Мужик
Идет, тверезый, вороватый…»
Такой вот безобидный бзик
Злил Граню-бабушку… Куда там!

— Чего ты, Граня, отвяжись!
Ну, хочется, писать в тетрадке.
Без этого мне жисть – не в жисть…
Без этого – умру…
В осадке —

Писательство отца… Отец,
«Болезнь» наследственную зная,
Сказал: «Журфак»… Решил – конец!
Кто б спорил… Я же, дочь родная,

Во всем доверилась ему…
Отец, член редколлегий многих,
Уверен: уж кому-кому,
А мне — отыщется в итоге,

Как только получу диплом,
В каком-нибудь из ста журналов —
Работа… А что на излом
Способна взять судьба, нимало

Не думалось… Журфак? Пойдет!
Ну, надо рассказать о школе.
Уж здесь – кому как повезет…
Мне повезло — куда уж боле!

Представьте: Утро. В светлый холл
Войдешь – у лестницы парадной –
Директор – (вы решили — зол?
Ошиблись! Праздничен — в нарядной

Костюмной тройке)… Ритуал
Торжествен (А на стенке – Ленин!):
Джентльмен вошедший, хоть и мал,
Достойно поклонись, колени

Не гни… Тебе в ответ – поклон.
Ни наигрыша здесь, ни шутки…
У нас достоинство – закон –
И общепринятые штучки,

Когда учителя вопят
И оскорбляют: «Идиоты!» –
Немыслимы у нас… Хотят
«Макаренки» и «Песталоцци»

Воспитывать в любом из нас
Взаимо – с самоуваженьем…
Я – книксен – и – степенно – в класс…
Не знаю, правда, с раздраженьем,

Как только справились мои
Восторженные педагоги…
— Ну, Груня же, включай мозги! –
Подруга мне шипит…
— О, боги! —

Поежатся учителя…
Лежат за гранью пониманья
Законы Ома, из нуля,
(Как из нуля-то?)— вычитанье!

Валентности, котангенс… Ох!
Ну, не к чему приладить это –
Не дал извилин нужных Бог –
И обхожусь… Теперь секрета

Не стану делать из того,
Что выпускной бы завалила –
Не понимала ничего…
А Валентина похвалила:

Математичка подошла,
Увидела, что я в пролете…
— Отлично, Груня! Ты смогла!
(Мою растерянность поймете?) —

И отвернулась от стола…
Я ж обнаружила шпаргалку…
Перепиши – и все дела…
Переписала – мне не жалко…

Не то б мне не видать добра…
Вот так, наукой не напичкав,
В судьбу «разбойницы пера»
Внесла свой вклад математичка…

Не то бы по миру с клюкой
Пошла б – а виновата «репка»…
…Экзамены сдала легко…
Готовилась, конечно, крепко…

Год репетиторы меня
Дрессировали под экзамен…
А сверх того… Ах, не ценя,
Жила, что рядом, пред глазами –

Катаев, дядя Валя… Вот:
Нам задают – «Белеет парус…»
К нему – за помощью…
— Идет!
Сам пишет о себе… Не маюсь –

Его эссе перебелив,
Сдаю… А в результате – «тройка»…
За аккуратность похвалив,
Учительница пишет: «Только –

Иное здесь имел в виду
Писатель Валентин Катаев…»
Несу ему тетрадку, жду…
Хохочет, за живот хватаясь…

На переделкинской тропе
Встречался мне Корней Чуковский…
— Ну, Груня, взапуски? Тебе –
Два шага форы – до березки…

Он в Переделкине создал
Для нас, детей, библиотеку –
И драмкружок, а в нем играл
Любой ребенок… Не потеху –

Имел в виду создатель книг
Для детства – лучших и поныне…
Последовательно – и в них,
В спектаклях детских – он трясине

Упорно противостоял
Той бездуховности убогой,
Залившей, как девятый вал,
Детишек, отнятых у Бога…

В библиотеке я была
Экскурсоводом-волонтером…
Все книжки знала и могла
Гостей приветить – и с задором

Об авторах поведать, с кем
Знакома чуть ли не с пеленок…
Чуковский думал о ростке
Души, мечтая, чтоб ребенок

Вовлекся рано в круг творцов,
Страсть к потребительству отринув…
А праздники его «костров»!
Вообразите лишь картину:

Июнь… Поляна… Суета…
Из сучьев строит пирамиду
Союз писателей… Сюда
Придут, считая за обиду,

Коль часом не приглашены,
Аркадий Райкин с Образцовым,
Иные светочи страны,
Кто может действием и словом,

Сердца возвысив, веселить…
Никто здесь никому не должен,
Здесь каждый волен петь, шутить…
И даже коль начнется дождь, он

Лишь умножает наш восторг…
И в этих хороводах звездных
Души взрослеющей росток
В кругу талантливейших взрослых

Накапливал потенциал…
Вступительное сочиненье –
О Маяковском… Вызывал
Лишь скуку некогда, но мненье

Тем необыкновенным днем
Я навсегда переменила…
Нам задали учить о нем…
К подруге топая, зубрила

Стихи о Ленине, навзрыд,
Со злостью, громко повторяя…
Тут тетка рыжая стоит,
В упор внимательно взирая.

Тот, полный интереса взгляд
Меня немало озадачил…
— Так, Маяковский…
— Да, велят
Учить про Ленина, иначе…

— Не нравится?
– Конечно, нет!
— Зачем тогда читать?
– Велели…
Да он и вовсе не поэт…
— Кто?
– Маяковский!
Ошалели

Мгновенно теткины глаза…
— Володя? – в голос заорала, —
А кто же он тогда? –
Гроза
Во взоре явственно сверкала…

— Он был революционер,
О Ленине писал поэмы…
— Откуда этот бред, ма шер?
— Так – здесь, в учебнике – и темы

Мы эти стали проходить…
— А ну-ка дай сюда учебник…
— Вранье! Не хочешь проводить?…
Я с теткой той часов волшебных

Немало провела потом…
— А как мне называть вас?
– Лиля!
Как мы стихи читать пойдем –
Из уст ее потоком лились –

Я только – первую строку –
Она – на память – остальное.
К любому, каждому стиху –
И поясняет – то, иное,

На что лишь намекал поэт…
А Маяковский…
Маяковский!
Те Лилины рассказы – свет
Свечи над теменью бесовской,

Что всем мешала воспринять
Трагедию и боль поэта…
И сочинение писать
Пришлось, конечно, не «Про это»,

Конечно, нужно показать
Его революционером…
По общим правилам играть,
Примкнув к писакам-лицемерам,

Была научена уже…
А что взаправду полагала,
О нем – пусть прячется в душе…
Ну, на «пятерки» написала

И русский устный так сдала…
С немецким мне и горя мало…
Начну с того, что я росла,
Доверенная — бонне… Стало

Фундаментом – общенье с ней —
Врастания в язык немецкий…
А в школе сказочной моей
Немецкий углубляли резким

Увеличением часов –
По языку – с начальных классов…
Не странно ль – что на «дойч» мозгов
Хватало? В наше время массов

Уже не к «дойчу» интерес –
К английскому… А мне достался
По воле папы – и небес
Немецкий… В первый раз воздался

Наградой лет в двенадцать… Вдруг
Трилогию о большевизме(!)…
— Хотим! Да, будут рвать из рук…
Причем здесь, герр Васильев, «измы?»

Ваш приключенческий роман
Захватывает с первых строчек…
— Нет, непохоже на обман…
Конверт с тиснением… Листочек –

С красивым гербом… В ФРГ
Контракт составить приглашают…
— Как, Груня?
– На одной ноге
Бежала б!…
— Ты уже большая,

Поедешь в ФРГ со мной,
Как персональный переводчик…
А в ФРГ был рай земной
Для маленьких сынков и дочек…

Я пялилась, разинув рот,
На горы разных шоколадок,
Игрушек, книжек… Зло берет –
В московских книжных выбор жалок –

Лишь Брежневым забит развал…
Издатель папы, Отто Загнер,
Со мной гуляя, кайфовал:
Я ела книжки те глазами…

— Чего б хотелось здесь купить?
Я, не моргнув:
— Все детективы!
Кивнув, сказал:
— Пойдем платить…!
Так я надолго классным чтивом

Обзавелась на языке…
Понятно, что не только «крими»
Читала, сидя на «толчке»,
Но, крепко увлекаясь ими,

Я углубляла языки…
Была ведь и вторая бонна,
Француженка… Пока – мазки,
Позднее расскажу подробно…

Экзамен… Текстик о войне,
Отваге и патриотизме…
Ну, несерьезно… Сложно ль мне
С моим-то «дойчем»?…В укоризне

Экзаменаторша – другой:
— Из списка… Вообще-то знает…
— Текст – сами видите, какой…
Считали, что не понимает

Девчонка, языка вполне…
—Ей дать бы что-нибудь из Гейне…
Тут помолчать бы, глупой, мне,
Но захотелось брякнуть ей мне:

— Могу из Гейне, Гете… Вот –
И шпарю «Фауста» на память…
— Васильева, генуг! Дает
Листок…
— Вам «пять»… Все ясно с вами…

Так… Все пятерки… Только так
Я, школьница, смогу прорваться
Сквозь все барьеры на журфак…
История… Ее ль бояться? –

Она – любимейший предмет –
И здесь, поди, сказались гены…
Да и билет достался – в цвет:
О том, как наши, постепенно,

Фашистов перемолотив
Под Курском в огненном сраженье,
Победой знамя осенив
В развернутое наступленье

Пошли … Я стала излагать
В деталях всю канву событий…
Профессор хмур… И не понять,
Чем недоволен… С виду – сытый…

Перебивает
: — А вполне
Уверены, что вами точно
Изложены событья? Мне
Понятно: требуется срочно

Меня, дуреху, завалить…
Тогда я, как Гудериана,
Цитатами берусь лупить –
Скрипит зубами окаянный –

И мне рисует на листке:
— Вот курский выступ. Поясните,
Где вражьи танки в кулаке,
Где наши…
— Здесь и здесь – смотрите:

Здесь Прохоровка… Бой жесток…
Так немцы шли, отсюда наши…
…Тут поднесли ему листок…
— Нет, с вами тут не сваришь каши:

Экзамен-то уже идет,
А вы все не несете список…
Мне ж надо знать, кого… Берет
Мой лист оценок… Точно высох –

И вдруг улыбкой кривит рот:
— Васильева? – Да, Агриппина…
Да что ж я, клоун? Ну, народ!
Из списка, что же вы в кретина

Меня хотите превратить?
А впрочем, знаете прилично…
Ну, ладно. Некогда шутить…
Оценка честная. Отлично!

Что означает: подстелить
Соломки для дочурки Груни
Решил отец, чтоб завалить
Меня остереглись… Не втуне,

Как видим был отцовский ход.
Не то бы несмотря на знанья
Списали доченьку в расход,
Напрасны были б все старанья…

Ну, словом, высота взята?
Нет, сделан шаг за раздорожье,
Там, за туманом высота,
А это все еще подножье…

Но в сердце – радость: МОЙ журфак…
А впрочем – есть еще причина…
Прости, отец… Не знаю, как…
Влюбилась – и другой мужчина

Негаданно вошел в судьбу…
Околдовал, стреножил душу…
Он – старше… На высоком лбу
Печать таинственности… Грушу

Мгновенно повлекло к нему,
Как манит всякая загадка…
Безропотно пошла в тюрьму
Его объятий – так в них сладко!

Сошлись в счастливый этот час
Два вектора, два зодиака
Мне даже жаль немного вас –
Вы – вне любви и вне журфака…

Пожма вторая. Шаг в историю

Мое вступленье на журфак
«Литературная газета»
Не обозначила никак…
Ей порицание за это!

Ах., универская пора!
Восторги, разочарованья…
В башке «разбойницы пера»
Смешались, как в салате знанья….

Там «оливье» плюс винегрет…
Добавим хрена и горчички…
В одну «кастрюлю» факультет
Все – от «тыр-пыра» до «антички»

Сует – смесь адская бурлит,
Навек к «тыр-пыру» и «марлену»
Перебивая аппетит…
Но как светло и вдохновенно

Античку нам преподает –
Божественно! – Елизавета…
Вот к ней на лекции народ
Летит толппою… Хоть за это,

За театральный фестиваль
Кучборской – факультет, спасибо!
И мне всех несчастливцев жаль,
Кто этого не видел, ибо

Такое пропустить в судьбе
Нельзя – и я бы не простила
Ни факультету ни себе,
Когда бы это пропустила.

Кучборская .. Живой театр…
Гарбо с Бернарами – увяньте!
Тут каждый жест – как кинокадр,
А слово – на колени встаньте!

А смех? А слезы? И в экстаз
Она божественный входила,
Безжалостно несчастных нас
В мир чистых принципов тащила,

Чтоб, душу вывернув до дна,
Ее наполнить вещим светом…
Воистину была она
Богинею – Елизавета

Петровна… Верилось: она
От Минотавра убегала
По лабиринту… Тишина
В аудитории… Дышала,

Я, ей внимая, через раз…
И верила, что с Одиссеем
В коня коварно забралась…
Развесив уши мы глазеем

Но колдовской ее спектакль,
Где авансценой наши души…
Свершает подвиги Геракл,
Домой по морю и по суше

Идет сквозь время Одиссей…
А рядом с ним – мы верим в это –
Душой восторженною всей –
Она, она – Елизавета….

Вот уши воском залепив,
Чтоб пения сирен не слушать,…
Чеканный свой речитатив
Вбивает в наши уши, в души…

Но ухо с ней держи востро:
Никто здесь не предугадает,
Что в голову ее вошло…
Зачет… И вдруг она бросает

Зачетки группы за окно –
И мы копаемся в сугробе…
Морозец – и уже темно…
Нашли по счастью… И не пробуй

К декану с жалобой ходить…
В одно касание докажет,
Что лучше следует зубрить…
Еще, поди, и сам накажет…

Кучборскую при всех ее
Загибах все равно любили…
Такое чудо! В чем мое
Везенье? В том, что рядом были

Великие профессора…
Их просто встретишь в коридоре –
На счастье… Чудная пора
При – даже – жутком переборе

Идеологии… Истпарт…
Там нужно помнить съездов даты
И с кем картавый «Бонапарт»
Из-за какой фигни когда-то

Отчаянно конфликтовал…
Пришлось терпеть – а как иначе?
Не сдашь истпарт – кранты, провал –
И учим, пашем, как те клячи…

Но многое по нраву мне…
Античку я упоминала.
И древне-русская вполне
Литература вдохновляла.

«Великий и могучий» нам
Преподавали интересно…
Немецкий… Я скучала там…
— Да, Груня, здесь тебе не место…

Не убивай часы и дни –
Иди-ка лучше на французский…
Язык Мольера подтяни –
Мне будто бы дневной нагрузки

Недоставало… Вечера
Театру «Грезы» посвящала
Но Бермана моя игра
Увы, совсем не вдохновляла…

— На подтанцовку! – режиссер
Нашел мне в пляске примененье…
С Борисом бесполезен спор,
Мое не интересно мненье…

Хотела Боре объяснить,
Что слуха нет и чувства ритма,
Но он решенье изменить
Не пожелал – и пусть: прыг-дрыг мы,

Три «терпсихоры» на подбор,
Себя в дивертисменте явим…
Старались – выручал задор –
Мы представленье не завалим…

Я честно вытерпела все
Журфаковские испытанья…
Однако чуть из «медресе»
Меня из-за физвоспитанья

Не попросили выйти вон…
Придется, значит, объясниться:
На Ленгорах наш стадион,
А факультет-то сам теснится

На Моховой в виду Кремля…
Представьте: чтобы упражняться
На стадионе – гоп-ля-ля! –
Из дома надо отправляться

К семи часам утра – кошмар!
Я честно завожу будильник,
Он честно тарахтит… Удар –
И от попыток непосильных,

Встав из постели, выбегать
В промозглую ночную слякоть —
Отказываюсь в пользу «спать!»…
Но сессия – и тут мне плакать

Пришлось: велят не допускать
Из-за «физ-ры» меня к зачетам…
Но так позорно покидать
Журфак мне вовсе неохота.

Борис мне подсказал:
— Вались
Декану в ноги – Ясен добрый…
В предбаннике его толклись,
Кто жаждал встречи… «Аки обры»

Я не желаю пропадать,
Хочу остаться на журфаке.
Пусть Маркса с Лениным читать
Заставят вдвое, коих факел

Придется зажигать самой –
Согласна даже и на это…
— Васильева, иди домой!
Декана нет… Шеф факультета –

В Америке… Вот так всегда…
Он там кого-то восхищает,
А ты здесь пропадай… Беда!
Наш Ясен часто вылетает,

Чтоб где-то в Гарварде читать
Американцам откровенья
О Драйзере… Предупреждать
Же надо! Бесполезно время

Здесь тратить дальше – не резон…
Известно каждому: Марина
Ивановна – скала, бетон…
Вот «замша»! Час здесь проморила,

Потом сказала только:
— Зря
Ты здесь, Васильева, не прыгай,
Иди домой…
Да, у царя —
(Иду домой, в кармане — фига,

А с фигою к кому, кула?) —
Прощенье вымолишь, а челядь
Удушит с радостью… Беда!
Кто посоветует, что делать?

— Мой папа выручит, пойдем!
С подругой Машей – (видно, втуне)
Идем к «спасителю»… Учтем:
(—Эй, хватит хлюпать носом, Груня!) —

Что Машин папа – главный врач
В медчасти славного Литфонда –
К отцу заводит…
— Эй, не плачь…
.А у меня в слезах вся морда…

— В чем дело, дочка? Ну, колись!
Зовут папашу как Шекспира
— Сэр Вильям, у нее нашлись
Все страшные болезни мира,

Пиши бумагу: посему
Ее ты от «физры» навеки
Освобождаешь…
— Никому
И никогда! О человеке

Недьзя писать и говорить:
Он болен, коли нет болезни –
Еще накаркаешь! Шутить
С болезнями? Уволь!
— Полезней,

По-твоему, когда ее
Попрут из-за физры с журфака?…
— Ну, доигралась!… Ё-мое!…
— Придумай что-то!
— Ладно… На-ка

Бумагу… Дескать, ты… того…
Беременна!
— Пусть хоть дебильна!
Спасенье – вот оно! Его
Поскольку я боялась сильно,

Доставила на стадион
К зав. кафедрой физвоспитанья
Сусанна Конторер… Ну, он,
Похмыкав, принял во вниманье…

— Подруги! Вы меня спасли!
Спасибо!…
Сессию на нервах
Сдавала… Но когда прошли
Зачеты, вдруг я среди первых…

Замечу, правда, что зачет
У жизни Груня провалила…
Мне душу злая боль печет…
Тот парень… Я его любила…

Надеялась, как пишет Грин,
Жить счастливо всю жизнь с любимым,
Чтоб с ним и умереть в один
Последний день – увы, дебильным,

Был детски романтичный мир
Семьей любимого ребенка…
Мне, значит, встретился сатир:
Побаловался – и в сторонку…

К дверям квартиры приколол
Записку, мол, в командировке,
Надолго… Сгинул, упорол…
В душе, обиженной головке

Оставил горькую тоску…
Еще я долго им болела…
Урок судьбы превозмогу…
Душа от боли задубела…

Но есть подруги и журфак
Дает мне шанс на продолженье
Судьбы… Живу – и новый шаг
Свершу в грядущее мгновенье…

Поэма третья. Потери

Мое студенчество, как все,
Я вспоминаю благодарно.
В любимом нашем «медресе»
Мне было, коль сказать суммарно,

Прикольно… Встретил в сентябре
Меня ня третьем курсе Хорош —
Вздохнув, вознес глаза горе:
— Васильева, вам нужен сторож –

Беременная третий раз!
Сюда за этим поступали?
Уж лучше не конфузьте нас… —
Сусаннка с Машей тем спасали,

Чтоб не казнил меня спортзал,
Что Машин папа дважды справку
Мне о беременности дал,
А к Хорошу нести – Сусаннку

Я отсылала за себя…
На третий год явилась с пузом…
Тот мини-выговор стерпя,
Я вскорости с чудесным грузом,

Что столько радости дарил,
Уже в роддоме оказалась…
Журфак! Он вдохновенным был.
Я хорошо в него вписалась…

Физвоспитание… Его
По этим справкам прогуляла.
А больше – честно – ничего.
Все семинары посещала,

На лекциях на всех была –
И даже многие любила…
Родной язык… В него вошла
Всем естеством… Еще учила

Сосредоточенно истпарт
И философию марксизма,
Научный коммунизм – отпад! —
Что доводил до пароксизма…

Два взятых с детства языка
Давали мне в учебе фору.
Как на веревочке телка,
Раиса отвела в контору,

Экзамены велела сдать…
Наставнице сопротивлялась:
— Я не хочу преподавать!
Учительница не сдавалась:

— Тебе дадут сертификат,
Дающий право на уроки…
— С мечтою это невпопад…
— Пути судьбы бывают строги,

А репетиторство всегда
На хлеб поможет заработать… –
Едва послушалась тогда…
Бумажку, что способна «ботать»

И языки преподавать
Закинула на антресоли,
Чтоб впредь о ней не вспоминать…
Военка… Медсестра – по роли

Приуготованной страной
В военном противостоянье.
И эта тоже роль со мной
Не совпадает, но старанье

Я проявляю – и учу,
Какие где на теле мышцы.
На семинарах не молчу,
Порой высказываю мысли…

Другой предмет военный – «гроб» —
Гражданской обороны сколок.
Читает солдафонский лоб,
Лет отслуживший, может, сорок,

Лихой полковник Макогон.
В войну однажды отличился,
Пригнав табун монгольский он.
Такой с ним казус приключился:

Шел по второму этажу.
Вдруг сверху под ноги слетает
Портфель… Он замер. Я слежу
Со стороны… И он кивает –

И честь портфелю отдает.
Потом чеканно марширует.
Такой случайный эпизод
Занятно характеризует:

Оструган службой под бревно…
Вот я – дневальная на «гробе».
Садиться не разрешено –
Стою, как снеговик в сугробе.

Вошел полковник. На меня –
Молчит – и пялится свинцово.
Вокруг затихла колготня.
Начальник говорит сурово:

— Должны приветствовать…
— Привет!
— Неверно! Повторим попытку.
Выходит… Я вздыхаю вслед:
Какую-то придумал пытку.

Вновь в дверь проходит. Я ему –
С улыбкой:
— Здравствуйте! –
Сказала…
— Неверно!
— Что да почему? –
Мысль «полководца» ускользала.

Он – через левое плечо
Кругом два полных оборота –
И входит
— Добрый день!
— Еще!
— Я рада встрече… –
Отчего-то

Он снова вышел и зашел –
Я книксен сделала учтиво.
Полковник пятнами пошел.
Была бы под рукой крапива,

Он, точно б выстегал меня…
Негодованием пылаю…
— А как?
— Устав от «А» до «Я»
Читайте — «Здравия желаю!»

Нет чтоб без придури сказать.
Но, может, не в уставе придурь
А просто нравилось терзать —
И, бедный, благоглупость выдал?

На третьем куосе мы опять
С непредсказуемой богиней
Кучборской. Ей экзамен сдать –
Как если бы под гильотиной

Самоуправной полежать…
Я для волос купила краску
И развела боясь дышать.
Окрасилась, тая опаску –

И вместо легкой рыжины –
Густые угольные пряди.
Гляжусь вороной. Но должны
Идти на суд отметки ради

К богине… Та пришла судить –
И… восхитилась:
— Маргарита!
Такую Фауст полюбить,
Да, лишь такую мог…—
Открыто

Всех остраненьем поразив,
Богиня ставит мне «пятерку»…
Я боком пячусь, рот открыв…
Лишь затворив дверную створку,

Осмеливаюсь заглянуть
В зачетку. Так и есть: «отлично».
— Что?
— Дайте мне передохнуть… –
Расхохоталась неприлично…

Прикольно жизнь моя текла:
Родители, друзья, собака…
На деньги папины могла
Порадовать подруг с журфака.

Все книги, что велят читать,
В квартире нахожу на полке…
Жизнь – лучше нечего мечтать…
И вдруг – удар судьбы по холке.

Судьбы непредсказуем крой —
Итог ошибки эскулапа…
Был август. Семьдесят второй.
В кремлевке умирает папа.

Ушел на собственных ногах –
Кривился от холецистита…
И вот – всей нашей жизни крах –
«Врачи анкетные»… Убита

Всего основа. Как атлант
Держал всего семейства небо –
Отец, моей судьбы гарант…
С ним и сухая корка хлеба

Казалась слаще и сытней…
Однажды я проснулась рано
На пике августовских дней:
Сквозь полусон услышав явно

Вдруг:
— Грушенька, иди сюда! –
И звук упавшего стакана.
Откликнулась тотчас же:
— Да! –
И в спальню к папе с мамой… Странно:

Накрыта пледом их кровать…
Соображаю он в больнице,
С ним мама… Мне б еще поспать.
Иду к себе… Уже не снится

Ни папа и никто другой.
Но поспала совсем немножко.
Прервал предутренний покой
Внезапный тихий стук в окошко…

Мне сжало ужасом гортань —
Катаева явилась Эстер
Давыдовна в такую рань:
— Оденься. Павлик выйдет – вместе

Рванете в город… –
Поняла,
Что папы больше нет на свете –
И жизнь счастливая ушла…
Летели, точно на ракете…

В «кремлевке» рассказали мне,
Что папа в шесть утра скончался –
Едва рассвет светлел в окне…
У медсестры не удержался

В руках стакан, упал, звеня –
И этот звук какой-то силой
Сквозь расстоянья до меня
Донесся… Папочка, мой милый!…

В Дубовом зале ЦДЛ
Назначен ритуал прощанья.
Весь мир писательский хотел
Трагическое воздаянье

Свершить в прощальный час тому,
Кто был достойным человеком.
Несли, несли венки ему…
То, что в гробу лежало, неким

Чужим казалось…
— Там не он.
Он улетел в командировку… –
Венки, цветы со всех сторон…
Я знаю правду, мне неловко:

Все верят, что в гробу лежит
Васильев, всей стране известный
Писатель… Вижу вдруг: дрожит
На веке капелька…
— Нечестный

И неуместный ритуал, —
Кричу:
— Он жив! Глядите – плачет! –
Никита Михалков сказал:
— Он умер, Груня. Умер – значит,

Теперь придется без него… –
И я заплакала негромко…
Толкали речи, отчего
Еще мне горше – и ребенка

Разволновала – он во мне
Барахтался и копошился…
Мне стул поставили к стене…
Присела… Сын угомонился…

На Новодевичьем отца
Похоронили за Хрущевым…
Я истовю молю Творца
Рожденным сердцем чистым словом

Принять ушедшего в раю…
Я к папе прихожу и плачу,
Безрадостную жизнь мою
Рассказываю: силы трачу,

А воздаяния мне нет.
Одной воспитывать сынишку
Тяк тяжко! Хоть бы где просвет
Увидеть… Мне не по умишку

Понять за что меня судьба
Наказывает так жестоко…
Без папы все мы – голытьба,
Так холодно и одиноко…

Вдруг на плечо мое рука
Заботливая опустилась:
Вдова начальника ЦК
Над плачущею наклонилась –

И я уткнулась ей в плечо –
И горестями поделилась…
— Немного потерпи еще.
Будь стойкой, чтоб переменилась

Твоя судьба… А впереди –
И деньги и любовь, удачи
На творческой стезе… –
В груди
Теплело, словно в этом плаче

Всю боль и горечь излила…
— Когда совсем успешной станешь,
Не забывай, какой была –
И помогай другим… Протянешь,

Потерпишь, выдержишь… –
Ушла…
А я в полураскрытой сумке
Червонцев пачечку нашла –
А я то билась в горькой думке:

На что ботиночки сынку
Купить…
Я рассказала прежде
О том, сумевшем задурить
Мозги девчонке, о надежде

С ним быть до гроба, что, увы! –
Осталась неосуществленной.
Я на виду у всей Москвы
Была восторженно влюбленной –

И брошенной… Потом судьбы
Моей коснулся Дима Демин.
Едва ли вникнете в суть вы,
Мне и самой был повод темен –

Ведь вовсе не было любви
Во мне к МГИМО’вскому студенту
Из Ленинграда… Ви-за-ви
С изменой, уступив моменту,

Вступила с нелюбимым брак
В отместку бросившему подло.
Едва ли и супруг-кунак
Влюблен, но я шагала гордо:

Уж отомщу так отомщу…
И вдруг увидела у загса
Того, кого везде ищу –
И сердце встрепенулось жарко…

Увы, но это был не он,
А Димин друг Борис… Похожий
На мой невозвратимый сон,
Но на пятнадцать лет моложе…

Ну, вот… Семейный воз тащу.
И вскорости распузатела,
Внутри себя сынка ращу…
Жить вскоре с Димой расхотела.

И он не сильно горевал.
Мы разбежались, не жалея.
Он не звонил, не вопрошал
О сыне, сердцем не болея,

Деньгами нам не помогал…
Я не звонила, не просила.
Был, сплыл – и ладно. Ускакал –
Ура! Профкомом не грозила…

И регистрируя сынка,
Решила: пусть опять Аркадий
Живет Васильев… На века
Да сохранится имя ради

Любви дочерней… Пусть сынок
Фамилию и имя деда
Добром прославит в новый срок.
В моем сынке – моя победа

Над несложившейся судьбой…
Сентябрьский, семьдесят второго
Денег означен снеговой
Нежданной бурей…
— Тужься! – строго

Мне акушерка говорит…
В тот миг, когда сынок родился,
К окощку голубок летит –
В роддомское окно забился…

— Гляди-ка, рОдная душа
Явилась издалёка чья-то,
Чтоб поглядеть на малыша. –
С печальным вздохом хрипловато

Мне акушерка говорит.
Был день сороковой по папе –
Я — в обморок. Потом – навзрыд…
Меня встряхнуло на ухабе,

Но сын, Аркашка… Надо жить…
Вот, из роддома возвратилась.
Малыш покормлен – уложить…
Был ранний вечер. Я решилась

На пару часиков прилечь.
Потом по плану вновь кормежка.
Легла – и словно бы картечь
Сразила: думала немножко

Посплю… Очнулась: белый день…
А сын: сопит себе в кроватке –
И лишь пеленка – набекрень,
Не плакал мой хороший, сладкий,

Не жаловался: покорми.
Он словно понимал, как тяжко
Мне жить без папы меж людьми…
Спокойный парень мой Аркашка…

Я в «академку» не пошла…
Бабуля Фася помогала
Вергшить учебные дела.
Она по сути воспитала

Аркашку-правнука… А я
Могла ходить на семинары,
На лекции, печаль тая…
И я не пропускала пары –

И получила «поплавок»
В придачу к синенькой обложке…
Теперь пред нами все дорог.
Куда идти при сыне-крошке?

В какую даль ведет стезя?
Трудны ли становленья мили?
Былые папины друзья
Растаяли в окрестном мире.

Придется начинать с нуля
Безрадостной судьбы осколком
Без перспективы – вуаля…
Легко ли сироте с ребенком?

Поэма четвертая. Пророчество

Теперь я – на виду у всех
И в каждом книжном магазине.
Успех? Наверное успех.
Но как же долго Агриппине

Пришлось вести свою борьбу
Пока не превратилась в Дарью.
Грешно пенять мне на судьбу:
Живу, пишу, не голодаю

И есть что вспомнить и забыть,
Как страшный сон – всего немало…
Есть лишь одно, о чем трубить
Хочу: как я одолевала

Неодолимую болезнь.
Мне помогли семья и вера.
И пусть моей победы песнь
Даст волю силою примера

Другим не потерять кураж
И помогать врачам сражаться.
Настрой на одоленье ваш
Поможет вырваться, подняться…

При жизни папа сделал взнос
На кооператив для дочки.
Что делать дальше, вот вопрос –
Пошли ненастные денечки.

Чем за квартиру доплатить?
Нашелся родич в Мос. горкоме,
Сумел местечко застолбить
Толмачное в Алеппо… В доме

Вне нашей миссии жила,
Что было сказочным везеньем.
В ней нравы! Я бы не смогла…
К сирийским привыкать соседям

Мне было легче, чем к своим.
Сухилья, девушка-соседка
Приладиться учила к ним,
Арабам… Обе мы нередко

Дивились: разные у нас
Обычаи, порядки, нравы…
Я прохожу за классом класс
Курс выживания. Неправы

Те, кто считает, что они
От нас в развитии отстали.
Контраргумент: и в наши дни
Ни повторить дамасской стали

Ни лучше выковать клинки
Булатные не научился
Никто… События в комки
Сминаю… Как-то приключился

Забавный вроде бы сюжет:
К арабской привели гадалке.
В гаданья верите? Я нет…
Не верила, точнее… Жарки

И проницательны глаза…
Седая тетка предрекает:
— Родится дочь… – Глядит, гюрза,
В глаза в упор – и не мигает.

Жить будешь в бедности. Потом,
Лет в сорок пять, ты заболеешь –
Аллах проверит на излом –
Но не умрешь, преодолеешь –

И обретешь семью, любовь,
Богатство и большую славу…
Пророчеству не прекословь
Пусть в них тебе не все по нраву,

А будет несомненно так… –
Нас пичкал материализмом
Пять лет любимый наш журфак –
И предсказание с цинизмом

Я высмеяла… Но судьба
Моя, не отклонясь от схемы
Была на радости скупа.
Неразрешимые проблемы

Шли нескончаемой чредой…
Так сорока пяти достигла –
И тут в здоровье резкий сбой.
Диагноз – рак…
Не загрустила.

Меня пророчество вело –
И я не потеряла веры,
Что – главное… И все прошло.
И обрела любовь… Химеры

Растаяли – и обрела
Свою стезю: иду от книги
До книги… Поздно расцвела?
Как знать… Ловлю с восторгом миги

Дарованного бытия
С окрепшей верою отважной…
Пусть трудная судьба моя
Поможет каждому и каждой

Любую одолеть беду
И верить, что Всевышний с нами…
Все, что пошлет Господь, пройду
Я с верой дни под небесами…

Содержание

Поэма первая. Я, Груня Васильева (Дарья Донцова)
Пожма вторая. Шаг в историю

Поэма третья. Потери
Поэма четвертая. Пророчество