Юська

ЮСЬКА
Коробка была тяжёлая, неудобная. Роман приставил её к стене, ища в безразмерных карманах среди всякой скопившейся там всячины продолговатый ключ. До сарая было рукой подать. Но огромная коробка никак не давала возможности это сделать. Обитый кусками ржавой сетки и листовым железом сарай больше напоминал блиндаж, наполовину ушедший в землю, под самой крышей которого был вмонтирован огрызок мутного стекла. Сквозь стекло проступали незамысловатые силуэты плетёных коробов и корзин.
Ромка ловил птиц, а отец плёл из ивовых прутьев клетки и лари. Этим-то они и промышляли всё лето, хотя торговля шла так себе, вяло. Закажут там какую-нибудь поноску для персидских котят иль корзину для элитного мопса, да вдруг чудак какой удумает себе ларь под картошку. Вот и весь бизнес.
Была и у Ромки собака. Беспородная. Приблудная. По кличке Юська. Щенком ещё привадилась она спать под дверьми сарая. Вот и прикормилась. Через год собака родила семерых щенят. Тут же под дверью. Ромкина мать всех тогда утопила в ведре с водой, после чего спустила в унитаз. Через полгода Юська родила вновь. Матери тогда в доме не было. И, по отцовскому недогляду, щенки остались жить.
Мать приехала из города через месяц. Суровая, погрубевшая. Устало выложила на стол из кулей продукты и какую-то одежонку. Хмуро взглянула на переваливающихся опушившихся щенят, на мужа. И, не сказав ни слова, начала собирать всех щенков в одну коробку, потом так же молча сунула всё это мужу в руки…
Муж с минуту растерянно постоял с коробкой в руках, размышляя, как с ней быть. Потом окрикнул со двора сына.
– Ты, сорванец, Юську-шалаву прикормил. Теперь, куда хочешь, туда и девай её отродье! Но чтоб впредь в доме щенячьим дерьмом даже не пахло.
Юська, лохматая серая псина, которую никто и никогда вниманием своим не баловал, вполне по-христиански любила неулыбчивое семейство, отвечая на кривые ухмылки лучезарно обезоруживающим и бескорыстно-преданным взглядом. При всей неказистой внешности была у Юськи какая-то совсем не собачья, особенная походка: правильно она ходила, ставя одну лапу перед другой, как будто по одной линии. Худющая, многократно всеми обруганная и побитая, замученная вечным недоеданием, Юська продолжала искренне всех любить…
Запыхавшийся Ромка беспечно принял огромную коробку из рук отца и вынес во двор. Следом, тряся сосцами, выбежала засуетившаяся враз Юська.
– Пошла, пошла, шалава! Вот ведь дал бог напасть на мою голову.
Ромка пихнул собаку ногой. Она отпрянула к стене, но не убежала, а, поджав хвост, заскулила, потихоньку подаваясь поближе к ноге. Вплотную, однако, не подползла, а выжидательно замерла рядом, пытаясь изо всех сил поймать взгляд несмышлёного своего хозяина. Что-то холодное и скользкое блеснуло сейчас в глубине его глаз.
Как только Ромка скрылся в сарайке, Юська мгновенно осмелела и подползла поближе к коробке. Затем поднялась, встала на задние лапы и … неожиданно провалилась во внутрь непрочной картонной конструкции.
Подросток быстро вернулся, волоча за собой большую совковую лопату. Щенки из опрокинутой коробки высыпали на траву, раскатившись во все стороны, словно мячи.
Счастливая Юська таскала малышей за загривок, облизывала животы и уши, а те, довольные, прилипали к её сосцам, словно гири.
Дворовая детвора вмиг окружила хвостатое семейство. Щенки сновали из рук в руки. Их собирали, складывали в кучу, в единое живое лоскутное одеяло. Детская неуёмная радость вызвала у Романа досаду и бессильную злость. Он принялся отбирать у ребят щенков и складывать их обратно в коробку.
– Эй, мелюзга, а ну отсюда, – заорал Ромка, – щас щенков убивать будем! Ну, что, салаги, кто не боится?!
Дети вначале примолкли, затем зашептались, потом кто-то вылез вперёд. И вот за Ромкой уже шествовал целый эскорт. Кто-то нёс Ромкину лопату, кто-то уже сбегал в сарай за своей. Толян и Фомка по очереди тащили огромную жёлтую коробку, которая заметно подмокала снизу. Позади всех семенила Юська и зеленоглазая девчушка лет шести. Она что-то слышала в толпе про щенков. Видела уголок огромной жёлтой коробки. И ей непременно хотелось увидеть этих самых щенков или даже взять одного себе, навсегда, вот только спросить разрешения мамы. Мама жила сейчас в большом городе, потому как их город был совсем маленьким, и работы в нём не было давно. Зато были девочкины бабушка и дедушка. Они заботились о ней и любили. Но если бы ей разрешили иметь ещё и щенка…
За мыслями она едва не упустила из виду торжественную процессию. Мальчишки спешили куда-то за дальние сараи, по-видимому, на пустырь. Девочка сейчас так сильно завидовала Ромке! Конечно, ведь у него была Юська, умная и ласковая собака. А теперь ещё столько щенков, что их можно было носить на прогулку только в большой-пребольшой коробке. Вот бы ей одного! Ну, хоть самого маленького… А может, щенка взять сразу, а маму спросить потом, когда вернётся? Или лучше написать письмо? Хотя писать она ещё не умела.
Процессия споткнулась, остановилась. Задние ряды надавили на первые. Ребята загалдели, коробка повалилась на землю. Девочка со всех ног бросилась пробираться сквозь возбуждённую толпу. Ведь сейчас непременно должны вынуть щенков. Вот бы ей посмотреть на них, ну хоть одним глазиком…
Толян и Ромка зачем-то копали яму, но щенков никто не вынимал. Ребята галдели, торопили, улюлюкали. Когда яма стала более-менее глубокой, коробку наконец-то открыли и, к девочкиной радости, стали доставать из неё сонных щенков, попеременно складывая их в яму. Это, наверное для того, чтобы они не разбежались, подумала девочка. Щенки были до того очаровательны, до того трогательны, что казались забавными плюшевыми игрушками. Особенно последний, чёрный, с белым-пребелым ухом. У ног Ромки доверчиво скулила и юлила Юська. Всю дорогу она не отставала от паренька, пытаясь заискивающе потереться об его несвежие, замызганные грязью брюки. Жалобное собачье поскуливание, однако, не изменило настроения хозяина. Ромка, не обращая на Юську никакого внимания, хладнокровно складывал щенков в яму. Как только на дно опустился последний, белоухий, Ромка приказал ребятам присыпать щенков землёй. Мальчишки со смехом начали закидывать живые комочки горстями земли. Белоухий завозился, зафыркал, запищал, пытаясь стряхнуть с головы и носа влажную холодную землю. Пока девочка соображала, что это за новая игра, откуда-то с высоты блеснуло наточенное острие лопаты, вонзаясь в плюшевую шелковистую головку Белоухого. Щенок тоненько пискнул и затих. Звук оборвался. Девочка попятилась назад. Кто-то опять ожесточённо рубанул воздух. Ещё, ещё раз…
Ребята рубили и рубили лопатами воздух. В толпе началась вдруг чудовищная эйфория. У всех стали какие-то недетские, ошалелые глаза. У несчастной девочки от жуткого зрелища похолодели ступни ног и кисти рук. Клинки лопат работали быстро, затем быстрее, ещё быстрее. Каждый стремился доказать свою полезность и нужность. Это было как массовое помешательство. Какой-то парад палачей…
Психология толпы сработала чётко и моментально. Любой самый задрипанный паренёк мог сейчас продемонстрировать своё сиюминутное геройство и мужество.
На дне ямы всё ещё что-то копошилось, хрипело. Куски плоти смешивались с грязью, с травой, с чьим-то смехом. Озверевшие подростки топтали живое собачье месиво сапогами с налипшими на них кусками глины и шерсти, били палками, выплескивая не безответные жертвы всю накопившуюся внутри себя недетскую злобу, тоску и боль. Юська лихорадочно лизала палачам руки, всё ещё в отчаянных попытках спасти своих детей, и с тревогой ожидала каждого нового удара… Ну что ж, зло порождает зло. Неуловимое, вездесущее, беспощадное. Щенки в сознании перепуганных, ошалевших и запутавшихся от вседозволенности детей слились в какой-то единый образ врага. Покалеченные зверьки умирали мгновенно и без звука. Ребята пресекали резким ударом «штыка» все их попытки пошевелится.
Заворожено глядя в чёрно-малиновую жижу, девочка никак не могла вздохнуть. Что-то скользкое и тяжёлое сдавливало лёгкие. Холодный пот прилепил к спине голубенькое вязаное платье…
Растоптав пустую коробку, смеясь и улюлюкая, ребята возбуждённо принялись обсуждать меткость ударов. Ромка по-взрослому вынул начатую пачку папирос, со всех сторон к ней потянулись озябшие руки. Покурив, толпа отхлынула назад. Девочка осталась одна. Она никак не могла сдвинуться с места. Ноги, казалось, были закопаны в этой же самой яме. Остолбеневшая, она с трудом пыталась понять, что же такое сейчас здесь случилось. И было ли на самом деле? А может, всё – только сон и сейчас она проснётся?! Надо только сильно захотеть проснуться…
Исхудалая тень метнулась навстречу: Юська подползла на брюхе к самым девочкиным ногам, лизнула шершавым языком окоченевшие тоненькие пальцы, вымученно заглянула в девчачьи глаза и… тоскливо, протяжно завыла. Это совсем такое человеческое Юськино стенание вмиг вывело девочку из немоты. Из её рта наконец вырвался бесформенный комок звуков. Юська вздрогнула, притихла, ткнулась носом в прилипшее девочкино платье, обнюхала и неторопливо потрусила назад, сквозь чёрные покосившиеся сараи, – догонять толпу.