ВИНА

Говорят: «Прочёл на одном дыхании». На этот раз «на одном дыхании», за одну ночь, он написал рассказ. Осталось заменить имена персонажей на вымышленные. Он начал вносить правку, заодно перечитывая текст:

„С утра пораньше Виктору Сергеевичу позвонил председатель их литературного объединения Филипп Крайний. Праздничным голосом деда Мороза, извлекающего из мешка детские подарки, он объявил, что некие благодетели выделили их объединению четыре места в пансионате, расположенном в земле Северный Рейн – Вестфалия. «На целую неделю и за символическую плату! – ликовал Филипп. – Знаешь, Виктор, это – чудесное место. Я побывал там однажды. Невысокие горы, рядом – романтическое ущелье. Пихты, лиственницы, папоротник. Краснолистный клён под окном. Дом небольшой, но трёхэтажный, на каждом этаже – веранда. При доме – маленькая кирха с колоколом. Хочешь побыть наедине с Богом, пожалуйста! Хозяева – евангелисты сдают комнаты чаще группам единоверцев, которые проводят семинары по толкованию Библии, но иногда – и другим культурным объединениям, и даже отдельным постояльцам. Некий островок добра и несуетности в бурном потоке жизни. Для нас это будет место творческого общения, обсуждения произведений. Приедут русскоязычные литераторы, артисты. Всего, кажется, тридцать пять человек. Здоровое, вкусное четырёхразовое, но без излишеств питание. Конечно, ноябрь – не лучшее время для загородних вояжей, но погода стоит сухая, прогноз никаких катаклизмов не предвещает. В общем, это – удача! И я сразу подумал о тебе. Сам знаешь, как я ценю твою прозу!»
И Виктор Сергеевич согласился. Для своих семидесяти с большим гаком он был в хорошей спортивной форме. Да и психологические барьеры отсутствовали: в Германии, где он прожил уже девять лет, пенсионеры, называемые здесь синьорами, составляют наиболее подвижную, обожающую путешествовать группу населения. Ко всему , недалеко от пансионата жила семья его сына. Будет дополнительная возможность повидать его и внуков. Виктор Сергеевич закинул в чемоданчик на колёсиках смену белья, пару рубашек, выбрал небольшие рассказы, которые хотел прочитать коллегам.
Он начал писать, когда вышел на пенсию. Сначала всё шло в основном в корзину. Потом стало получаться. Это были рассказы о детстве, о жизни в Германии. Их охотно печатали в газетах и альманахах. Говорили, что рассказы добрые, светлые, греют душу. Сочинял он и стихи, но они имели меньший успех. «Почему Вы никогда не пишете о войне? – спрашивали его. Виктор Сергеевич пожимал плечами. Писать о войне, которую он закончил на Эльбе, желания не было.

Принявший их дом и местность вокруг, как и говорил Филипп, оказались приятными, романтичными. Каждый этаж имел библейское название. Отсек, в котором находилась комната Виктора Сергеевича, значился, как «Дорога Моисея». Комнаты дома были обозначены вместо номеров названиями библейских и других, важных для истории религии, мест. На двери комнаты Виктора Сергеевича было
выведено: «Ям-Суф». Всезнающий Филипп объяснил, что речь идёт о Тростниковом море, находившемся на пути Исхода. Его отождествляют то ли с озером Сибонис на севере Синайского полуострова, то ли с Горьким озером. Последнее название вызывало какие-то грустные ассоциации. Уж лучше – непонятный Ям-Суф. Моисей, путь Исхода, заповеди – всё это наводило на мысли о Вечном.
Комната была одноместной, обставленной аскетично: стол, стул, шкаф, кровать. Над кроватью висело распятье. В семь утра всех разбудил колокол кирхи. В столовой был накрыт шведский стол. После завтрака Виктор совершил короткую прогулку по узкой извилистой тропе, пролегающей среди высоких папоротников и хвощей. Солнце пригревало почти по-весеннему, пел дрозд. Пришли на ум строчки, сочинённые Виктором пару лет назад в Гарце:

…Дрозд поёт в глубинах ели,
Лес бескрайний полон тайн,
Хоть и не конец апреля,
Колдовством окутан край…*

Конец апреля – Вальпургиева ночь сейчас были ни при чём, но ощущение чего-то мистического заполняло душу. Позже, на чтениях, не знакомая ему литературная дама представляла свои, оказавшиеся весьма интересными стихи. Затем он прочёл собравшимся недавно написанный рассказ: грустную историю несостоявшейся любви. Слушали внимательно, он чувствовал, что рассказ дошёл, понравился, тронул.

Во время обеда Виктор Сергеевич внимательно осмотрел присутствующих. Кроме их группы, здесь были и пожилые немцы. Филипп объяснил, что они ещё совсем юными нашли приют в этих стенах после депортации из Пруссии и Польши. С тех пор каждые десять лет они встречаются здесь. Постепенно число их уменьшается. На этот раз приехало всего пятнадцать человек.

После трапезы Виктор Сергеевич направился в каминный зал. Помещение это было просторным, с укромными уголками. На стенах – картины соколиной охоты. Потолок с выступающими балками навевал мысли о старине. Виктор устроился в дальнем углу зала в глубоком кресле с книжкой, которую подарила ему одна из поэтесс их группы, пожилая, величественная дама. Стихи показались странными. Например, такое:

Вины потаённой умрёт червячок,
Но след, что прогрыз он, зияет в глубинах,
По этой черте расщепимся мы в срок,
Убитые нашей души гильотиной…

Туманные стихи, странная дама, как будто попавшая в наш рациональный век из иного времени.
В противоположном углу зала, на диване, ближе к камину, расположились две немки. Пожилая, миниатюрная женщина из группы депортированных, которую, как он понял, звали Мартой, о чём-то рассказывала другой, более молодой. Виктор Сергеевич хорошо знал немецкий, но к чужой беседе поначалу не прислушивался. Потом он уловил название предместья прусского городка, о котором не хотел вспоминать.
Виктор Сергеевич вжался в кресло. Та девочка… Её тоже звали Мартой. Сколько ей было? Лет пятнадцать? А ему? Ему было девятнадцать лет. Он и ещё один солдат, Пётр Мухин, взрослый мужик лет тридцати, рисковый, смелый и наглый, на которого в ту пору Виктору хотелось походить, провели два дня в доме этой девочки. Почему она жила одна? Виктор полагал, что её отец воюет в вермахте. Где мать, его не интересовало. На второй день Пётр и Виктор крепко выпили. Инициатором случившегося, конечно, был Пётр. Виктор сам никогда бы на это не решился! Но он и не помешал Петру. Хуже того: помогал держать тоненькие руки отбивающейся от насильника девочки… А потом пришла его, Виктора, очередь… Господи, даже вспоминать страшно! К счастью, от волнения, у Виктора ничего не получилось. Поразительно, но тогда именно его несостоятельность виделась верхом позора. Позднее вся эта история вспоминалась как нечто невозможное, нереальное. Виктор вытеснял эти сцены из памяти. Защищаясь от угрызений совести, прочно связал в глубинах сознания с известием, что его мать и сестрёнку эсесовцы сожгли заживо в запертом деревенском сарае. Живя в Германии, он старался не вспоминать ни ту девочку, ни тот сарай. Это удавалось. И вот сегодня… упоминание того городского предместья и женщина по имени Марта!.. Той Марте, если она жива, сейчас года семьдесят три. Неужели, он встретил именно её? Но это невозможно! Такого не бывает!
Выглянуло солнце. Женщины вышли на террасу. Виктор Сергеевич, улучив момент, поспешил покинуть каминный зал.

Вечером неугомонный руководитель их группы затеял дискотеку. Виктор Сергеевич любил танцевать. Правда, теперь, боясь уронить даму, он избегал вальса, предпочитал медленное танго. Он был поджар, моложав. На вид ему не давали больше шестидесяти пяти – шестидесяти восьми. Но сегодня танцевать ему совсем не хотелось. Собравшиеся, между тем, веселились от души. На звуки «Катюши» и «Подмосковных вечеров» в зал потянулись и немцы. Та женщина была среди них. Кажется, она получала удовольствие от вечера.

На следующий день к Виктору Сергеевичу приехал внук Боря. Он учился в одиннадцатом классе гимназии. Немецкий стал для него почти родным, а по-русски он говорил теперь с лёгким акцентом. После обеда Виктор Сергеевич и Боря, расположившись на нижней террасе, играли в шахматы. Появилась Марта, села в кресло напротив. Приветливо поздоровалась. Неожиданно при взгляде на Борю глаза её расширились. Она смотрела на юношу неотрывно, взволнованно. Ничего не заметивший Борис, назвал Виктора по-немецки: Opa (дедушка). Женщина перевела взгляд на Виктора Сергеевича. Охрипшим голосом спросила: «Enkel (внук)?» Виктор Сергеевич утвердительно кивнул, но его, как током ударило: Боря очень походил на деда в молодости. Неужели?! Неужели это всё-таки – она, и она его узнала?! Но минуло почти шестьдесят лет! И всё же, она, несомненно, узнала Виктора. В этом он уже не сомневался.
Виктор Сергеевич пожаловался Боре на холод и предложил вернуться в комнату. Он торопился уйти, но боялся оставить внука с этой женщиной.
Позднее Виктор Сергеевич проводил Борю на автобус и отправился на очередные чтения. Но вслушиваться в выступления не мог. Сидел, окаменев, уставившись в одну точку.

Когда дед и внук покинули веранду, Марта, порывисто встала и направилась к кирхе. К счастью, та оказалась пустой. Женщина тяжело опустилась на скамью перед алтарём. «Он это или не он?» – задавала она себе вопрос. Марта не хотела вспоминать, но вспоминалось всё, в подробностях. И последовавшая беременность, и высылка из родных мест. Тогда, в дороге у неё начался выкидыш. Чтоб остановить кровотечение одна из женщин прокалила для дезинфекции на огне какую-то железяку и сделала-таки выскабливание. В результате – пошли осложнения. В евангелическом доме её выходили, поставили на ноги, как-то подлечили душу. Здесь она познакомилась с Карлом. Только ничего хорошего у них не получилось. Кажется, Карл брезговал ею, не мог забыть того солдата….
Второе замужество тоже было неудачным. Хоть на этот раз она не рассказала мужу об изнасиловании. Но Ганс хотел детей, а их не было…

Заснуть в ту ночь Виктор Сергеевич так и не смог. Он ходил от двери к окну и обратно. Стоя у окна, смотрел на скалу, на кирху. Скала теперь казалась зловещей, кирха укоряла за грех… Он попытался выплеснуть эмоции в стихи, чтоб облегчить душу. Раньше это иногда помогало. Сегодняшние строки получились странными, от них веяло обречённостью. Легче от них не стало. «Если даже это она, – уговаривал себя Виктор, – ничего страшного с ней в дальнейшем не случилось, живёт, неплохо выглядит. Не стоит ему так убиваться!»
Под утро выпал первый в этом году, столь редкий в здешних местах снег, покрыл тонким слоем траву, припорошил ветки елей.

В семь утра Виктор Сергеевич вышел из дома: решил пройтись немного, хоть как-то привести в порядок нервы перед встречей с членами их группы. Он собирался идти по
пологой тропе, но вдруг впереди увидел Марту и сразу сверну на дорожку, ведущую в гору. Минут через пять он обернулся. Женщина шла за ним, шла на расстоянии, но, при желании, могла приблизиться!

Марта сама не знала, зачем идёт за этим стариком, и всё-таки упорно шла, соблюдая дистанцию метров в пятьдесят. После бессонной ночи голова была затуманенной, мысли – сумбурными. Она видела, как старик обернулся, посмотрел в её сторону и пошёл ещё быстрее. Но вдруг он поскользнулся, беспомощно взмахнул руками и покатился вниз по крутому склону. Кусты не могли задержать падения. И его тело несло на острые камни, лежащие у подножья горы. Женщина в ужасе присела, зажав рот рукой…

«Какой нелепый несчастный случай, – говорил Филипп сыну Виктора Сергеевича, приехавшему за телом отца, – какая жуткая гримаса судьбы!»
Он решил пока никому не говорить о странных, так не похожих на прежние стихи Виктора, строчках, которые нашёл в его комнате. Неровным, нервным почерком на листке, вырванном из блокнота, было написано:

Вдруг «Горькое озеро» образом стало.
В настое его грех всплывает, увы.
И доброго сделано, вроде, немало,
Но день тот не вытравить из головы.

Когда это было? Казалось, забылось.
Но всё возвратилось «на круги своя».
Нечестно прощенья выпрашивать милость.
Доверюсь тому, что решит Судия…“

Филипп закончил чтение. Рассказ, кажется, удался. Сюжет родился у Филиппа неожиданно, когда пожилая немка из числа бывших депортированных долго и взволнованно рассматривала внука Виктора, а потом пошла к кирхе. А эффектный конец сложился под утро, когда выпал столь редкий в этих местах снег.
Да, что и говорить, он, Филипп, настоящий сочинитель, не бытописатель, как этот хвалёный, добренький Виктор Сергеевич! А любят почему-то рассказы Виктора, а не Филиппа. И это несправедливо. Имена в рассказе Филипп, конечно, поменяет. А всё-таки приятно было приписать Виктору такой постыдный грех, и скинуть его в конце рассказа со скалы тоже было чертовски приятно! Изнасилований немок в сорок пятом, говорят, было немало. Виктор в подобном вряд ли участвовал: он вообще из породы праведников. Поэтому в рассказе Виктор себя не узнает и об истинных чувствах к нему Филиппа не догадается. А всё-таки, что могло быть в молодости общего у Виктора и этой немки? Интересно бы знать! Ведь что-то, похоже, было…

После завтрака их группа должна была покинуть пансионат. В автобусе, который пришёл за ними, оставались свободные места, которыми по предварительной договорённости воспользовалось несколько немцев. Впереди Филиппа сидел Виктор Сергеевич. Рядом с ним, спросив разрешения, села Марта.
– Извините, Вас, кажется, зовут Виктором? – спросила она по-немецки.
– Да.
Филипп насторожился, превратился в слух.
– Скажите, пожалуйста, вам в молодости, во время войны, не довелось побывать в Пруссии?
Она назвала неизвестный Филиппу город.
– Кажется, доводилось, – неуверенно ответил Виктор, – в стольких местах пришлось побывать, все не припомнить.
– Может быть, вспомните? Вы останавливались в доме, где жила больная женщина с пятнадцатилетней дочкой. Женщине срочно нужны были сердечные лекарства, девочка умаляла Вас помочь. Вы показались ей добрым. Другой солдат сказал, что она не имеет права просить, что Вашу маму и сестру сожгли эсесовцы. А вечером Вы принесли пять ампул строфантина. И женщине стало легче. Вы вспомнили?
– Вспомнил! – обрадовался Виктор. – Так этой девочкой были Вы? А что потом стало с Вашей мамой?
– Вскоре она всё-таки умерла. Меня депортировали. Но я всегда помнила о Вас и просила Бога дать Вам счастье!

Филипп хмуро глядел в окно, крепко прижимая к себе папку, в которой лежал его новый рассказ.

———————————————
* Все стихи к рассказу написаны Ингой Пидевич.