размещаю тест еще раз.
Круг первый. Дорога.
1.
Харакири нон стоп. Идиот в твоей голове. Любовь сука. Бей лежачего. Любовь это жесть, это ломка. 7 часов утра. Темно. Зима. Двое лежат в постели.
Митя и Таня. Мите 22. Тане 20.
Митя : Надо переломаться.
Таня: Переломаться надо. А тебя ломает?
Митя: Кумарит.
Таня: Кумарит.
Митя: Я сон видел. Мы превращаемся в зверей и кружим по лесу. Ночью. Луна, вой. Страшно. Жуть. Может не надо нам ехать?
Таня: Сам предложил.
Митя: Жесть. Измена.
Таня: А я тоже превращаюсь в зверя?
Митя: Ты нет. Только я и Зацепа. Кружим по лесу и воем.
Таня: Вы воете?
Митя: Мы. И волки. Или собаки. Страшно.
Таня: Да гон это все. Не парься. На измену подсел.
2.
любовь – это главный аргумент одиночества. Митя хочет поцеловать Таню, но она отворачивается. Звонит телефон.
Митя: Хаюшки. Да, заходи. На вокзал. Взял. Стек. Хватит за глаза. Отличная. Открываю.
Хай.
Заходит Зацепа.
Зацепа: Мир дому сему, братья и сестры!
3.
Все трое грузят машину Мити, старый, но очень мощный двухместный джип, всякой всячиной: магнитофон, телевизор, видик, ящик водки. Туда же продукты на две недели: хлеб, картошку, чай, консервы. Сиденья в джипе только два, Митя, Таня и Зацепа уместились на них все втроем, в расчете, что утро, гаишники еще спят, да и просто так веселей. Было воскресенье. Дороги пусты. Все пути открыты и подсвечены тусклым зимним электричеством.
Зацепа: Может, так и поедем?
Таня: А что? Мне удобно.
Митя: Ехать 8 часов. Зад отобьешь. No real.
Зацепа: No future.
Митя: Взрывай.
Зацепа: Взрываю! – раскуривают косяк.
Таня: Что- то бензином пахнет.
Митя: Где?
Таня: Здесь.
Митя: Где?
Таня: Укачает, как пить дать, укачает. Меня, вообще, в машинах тошнит с детства. Мы когда с мамой в школу ездили, она брала с собой пакет, и меня туда рвало. Я и в метро сознание часто теряю. Сначала все цвета становятся ядовито яркими, потом распадаются на черных мух и финиш — пейзаж в ауте. Однажды так еду, чувствую, все — погибаю, еле дотянула до остановки, и все равно накрыло. Вышла из вагона и прямо в стену лбом. Зрение – то на нуле. Как слепая руками по стене шарю, а потом опять в стену- хлоп. Мужик, какой то, довел до эскалатора, но так говорил, точно с обдолбанной наркоманкой. За воротник, как котенка за шкирку вел.
Зацепа: А ты не была обдолбана?
Таня: Нет, я по настоящему зрение потеряла. Это давление кажется.
Зацепа: Да, точно у меня тоже такое было. Давно, правда.
Митя: Да нет, бензином не пахнет.
Таня: Пахнет
Митя : Не пахнет
Таня: Я что парю?
Митя: Паришь
Таня: Я не парю
Митя: Паришь.
Таня: Я не парю.
Зацепа: Что то стучит. Телевизор плохо закрепил. Разобьется.
Митя: Похоже стучит.
Таня: Беспонт.
Зацепа: Стучит.
Таня: Не зацепила.
Зацепа: Стучит.
Митя: Да вас прет, господа, по полной. Ладно, поедешь автобусом вместе с Зацепой. А телек сюда поставим. Бензином точно не пахнет.
Таня: Да ну ё май сол.
Митя: Да ну ё май хат.
Зацепа: (поет) Лю-бо-вь зачем ты мучаешь меня.( песня из к\ф собака на сене)
4. Утро того же дня. Митя в машине несется по загородной трассе. Таня и Зацепа в автобусе. Они едят пирожки с яблоками и смеются.
Таня:-Я думаю, человек это тот, кто не помнит. Природа человека в том и заключается, знать, но не осознавать. Потому что если он увидит, что есть на самом деле мир, который его окружает, он просто не сможет быть человеком, то есть тем, кто парится здесь и принимает все за чистую монету. Иногда он конечно точно от сна пробуждается, но потом обязательно опять назад. Что бы жить и помнить, надо быть Буддой или Христом. Но они уже, вроде, как и не люди были, а человек должен сам до всего допереть, догнать, что есть что и тем самым перерасти человека. В этом фишка.
Зацепа: -А что есть что?
Таня:- В том то и дело что ничего. Мыльные пузыри. Даже самое- самое важное. Творчество, карьера, войны, деньги, любовь. Помнишь как в фильмах Ларса фон Триера. Там все декорации были нарисованы мелом на полу сцены и люди по ним ходили и жили так, точно в настоящих домах, настоящие двери открывали, а ничего на самом деле не было. Ни домов, ни дверей. Никто по-настоящему даже друг друга не видит. Тотальный диктат иллюзий.
Зацепа: -Ну, я же тебя вижу.
Таня: — И я тебя.
5.
Митя жмет на газ. Он смотрит не на дорогу, а куда то внутрь себя.
И увидел я слепых. И услышал я глухих. Один из них говорил со мной долго и страстно, спорил, доказывал, требовал. Но слух его был так устроен, что мог внимать только собственным речам. Глаза его, как зеркала обращенные внутрь, куда бы ни смотрели, видели себя и только себя. Он весь изнывал от шрамов и ссадин, другие раны еще кровоточили, потому что он избивал сам себя, каждый раз мстя за предыдущую боль с еще большим остервенением, нанося все новые увечья. И чем дольше я в него вглядывался, тем яснее понимал, что смотрю на самого себя.
6.
автобус. Таня и Зацепа смотрят в окно.
Поле. Кладбище. Деревня. Полекладбищедеревня. И так без конца.
Деревья такие большие, рядом с ними можно жить, пожалуй, только если быть с них ростом.
Таня: -Заметил, наш дом, даже, похож на дом Ромео и Джульетты.
Зацепа: ваш дом?
Таня: — наш дом. Сталинка обычная, а балкон, как в Вероне. Мы бы должны были ездить на вишневом Ролс Ройсе, Митя гуру рок-н-ролла, я звезда кино. Потом на золотой печке обнявшись два ворчуна — дед и его старуха с вставными челюстями. Внуки по лавкам. Небо в алмазах. И НАВСЕГДА. А однажды он передознулся, но его, слава богу, откачали. Так он пешком весь город ко мне прошел. Пришел под утро белый- белый и сказал, что испугался, что меня больше не увидит.
Таня и Зацепа откинулись на спинки кресел, и сделали вид, что заснули.
7.
Митя в машине, по -прежнему, на предельной скорости. По встречке ни одной машины. Митя закрыл глаза, но темно не стало. Кругом снег, отражающий солнце. Ярко. Очень ярко.
И явились мне три ангела. У одного крылья. У второго оба крыла обожжены. У третьего крыл и вовсе не было.
Сели мы друг против друга и стал я думать, что мне с ними делать. Впустить ли ангелов? Готов ли я ангелов впустить? И стало мне страшно, что будут ходить ангелы повсюду попятам и не укрыться от них. И стало страшно, как представил, что не смогу более войти ни в одни прежние двери, потому что малы те двери ангелам и крылам их. И стало страшно, что светом своим ослепят они всяк на меня глядящего, и стану я невидимым. Поняли ангелы, что не по силам они мне. Забили крылами, какие были у них и ушли. А и того много. ЧУДО.
8.
Таня с закрытыми глазами. Ехать осталось не больше часа. Всего. Как было бы прекрасно ехать так всю жизнь. Или выйти посередь заснеженного леса и затеряться. Стать ростом с эти деревья. Вдвоем!
Но Митя! Почему же прекрасно, если Митя? Если бы Мити не было. Если бы Мити просто не существовало. Джульетте не пришлось бы пить яд. И все с белого листа. Таня представила, как Митя жмет на газ, джип разгоняется, вылетает на встречную полосу. Митя закрывает глаза. Затем ярко, очень ярко, джип в тишине переворачивается в воздухе и падает в кювет.
9.
автобус резко тормозит. В салон заходит Митя. Он очень возбужден.
-выходим,- кричит он Тане и Зацепе, – выходим, выходим.
10.
Таня, Митя и Зацепа стоят над кюветом. Там их старенький джип торчит из сугроба, строго перпендикулярно земле, словно дерево. Подъехал трактор. К ним присоединился мужик в ватнике.
Зацепа: — Ну ты дал.
Митя: — А, говорил, не цепануло!
Мужик: -Хорошо жив остался.
Зацепа: — Повезло, что джип. Другая бы тачка не выдержала.
Мужик: -Парень. Хёппи взбёздни.
Митя: -Ну, что теперь, Танька, ты будешь нашим радио и телеком.
Таня: -Легко.
.Машину вытянули из кювета. И за четыре уцелевшие после аварии бутылки водки, мужик отбуксировал, то, что осталось от джипа в деревню. Благо не далеко.
А сами то? – мужик, предложил и их подвести
Митя: На своих, на двоих. Через лес. Я дорогу примерно знаю. До дома час пехом, не больше.
Зацепа: — А ты здесь уже бывал?
Митя: — Один раз, летом. Дом новый. Родаки купили.
Мужик: ну, как знаете.
Круг второй. Игры.
1.
прошло три дня. Добротный деревянный сруб. Новострой. Вокруг мертвая деревня. Черные обветшалые дома с заколоченными окнами и дверями.
Таня: -Хорошо то тут как!
Зацепа: -Хорошо выглядишь.
Таня: -И не надо, не надо. Прямо там.
Митя : -Я думал, женщины любят ушами.
Таня: -Ну, прям.
Зацепа: -А чем женщины любят?
Таня: -Женщины любят… сейчас подумаю…. — Таня смотрит на Зацепу — глазами.
Митя сидит к ним спиной и поправляет поленья в камине.
Зацепа: — Пойду покурю.
Таня: -Слушай, посторожишь меня. Я в туалет схожу.
Митя: — Сама не можешь?
Таня: -Я темноты боюсь.
Митя: — Вот достала.
Зацепа: — Который раз живешь, а все темноты боишься.
Таня: — А, я первый.
Оба выходят. Митя остается сидеть у камина.
2.
Остается и как никто другой понимает, что гнилью пропахло все его не «датское королевство». Принц сам заварил горькую кашу: притащил за сотни километров от чужих глаз лучшего друга и Таньку, что бы что? Чтобы насытить свои, спрятанные за линзами, трусливые глаза зрелищем?! Увидеть — как же «предательство» выглядит на самом деле, больно ли по шкуре бьет, обжигает, режет, слезы текут или нет? Мазохист, извращенец или просто дурак, кто он после этого? Да, Митя чувствовал, как нечто пробуждалось между Зацепой и Таней, но имел ли он право так цинично сталкивать людей лбами, подгонять, точно, пинками и ждать, ждать, ждать. Чего ждать – то!? На что он готов если подтвердятся страхи? А если все лишь плод больного воображения, тогда отвратительно смердит авантюрка, не Гамлет все таки, а так, Митька из Питерской сталинки. С другой стороны, не сидеть же сложа руки, может и верно — одним махом разрешить неопределенность бытия, даже если она превратится в «невыносимую легкость». Мужик он, в конце концов, или тряпка!
— Вот мой дядька был вылеплен совсем из другой глины. — Говорти Митя закрытой двери, за которой слышны голоса Зацепы и Тани. — Как -то в юности он увидел на дороге корову сбитую машиной. Бедняга была еще жива и смотрела с мольбой. Тогда дядька взял булыжник побольше и проломил корове череп, та тотчас издохла. С тех пор понятие о жалости у дядьки шагнули далеко за потасовку добра и зла. Если кто -то рядом с ним бзднул, он так и говорил: «Кто бзднул?»
3.
В это же время на крыльце.
Зацепа докуривает сигарету. Подбегает Таня.
— Стой! Смотри спутник, – говорит Зацепа.
-Где?
-Вот. Видишь? – он подходит к ней близко- близко. Наклоняется к уху и шепчет. – Вот. мигает. – Еще мгновенье и он, наверное, поцелует Таню.
-Дурак! — Она расхохоталась и убегает.
4.
День четвертый.
Лес. Снег кругом. Сугробы по грудь. Высоченные ели сгибаются под тяжестью снеговых шапок. Митя, Таня, и Зацепа возвращаются из соседней деревни, это, примерно 5 км от их дома. Закупили там продуктов, да проведали останки джипа. Идут, разглядывают следы на снегу.
Не важно кто из них что произносит, сейчас они едины, как молодое божество, как вечность, как восьмерка на заледенелом окне.
— Это лиса! Лиса!
— Заяц! Точно. У меня были кролики в детстве.
— А что стало с кроликами. Вы их съели?
— Я же говорил лесом веселей.
— Опаньки. Это что, медведь ревет? Медведь?
— Шатун.
— Мужики, говорили, в том году шатун девочку разодрал.
— Ты чего в штаны наложил со страху?
— Сам наложил! Чего панику разводишь?
— А кто боится? Что нам медведь? Дай-ка санки. – Таня залезает на холм и скатывается на санках, они все втроем начинают играть в снежки, нарочито громко шуметь, прыгать в сугробы.
— Кто отгадает, что это за фильм тому бутылку водки в подарок! – Таня ложиться в снег под куст можжевельника и раскидывает руки крестом. Зацепа и Митя подходят, встают над ней, снимают шляпы, точно над покойником и произносят хором: «Под покровом небес» Бертолуччи!
Ответ правильный!
5.
тот же день. В избе. Уже вечер.
Митя и Зацепа сидят у камина. Митя настраивает гитару.
Зацепа: послушай, тему сочинил. —
Отворяется дверь.
Вбегает с улицы Таня. С хохотом бросает в Зацепу снежок. Зацепа, тут же, не мешкая, догоняет ее в дверях, грубо хватает за воротник.
Зацепа: — Что тебе надо от меня? Что тебе надо? – он выталкивает нахалку на улицу и бросает в сугроб.
Таня: Да так,– и свежий снежок летит в Зацепу. Тот вынужден ответить. В миг двор превращается в поле боя, а кругом свист пуль дур. С криками вваливаются в избу.
Таня:- Получай! Фашист гранату от советского солдата! Вот тебе! Чего мне надо! А того и надо! – В азарте сами не заметили, что оказались в спальне на кровати. Вот Таня сидит на лежащем Зацепе и засовывает ему под рубаху тающий снег. Оба очень увлечены игрой, или уже не игрой? Даже не замечают, что буквально в шаге от них стоит Митя. Отчаянная попытка остановить неизбежное — Митя тоже забирается на кровать, обхватывает Таню рукой, как будто хочет присоединиться к веселью, но выходит это очень не естественно, неуклюже. Вроде обнимает свою девушку, а на самом деле, точно по венам острой бритвой полоснул. Зацепа, словно от резкой боли, вскакивает и выбегает из комнаты. Митя же удерживает Таню и пытается поцеловать, стараясь не замечать неприязни, с которой она уворачивается от ласк. Вдруг возвращается Зацепа, садиться на край кровати и все трое замирают в ожидание следующего шага. Не выдерживает Таня.
Таня: — Пошли чай пить!
Вся компания идет в столовую. Молча расставляют чашки, разливают кипяток, но почаевничать не удалось, Митя швыряет об стену банку с вареньем и уходит.
Таня: — Я раньше думала, его так просто кумарит, а оказалось, это стиль жизни.
6. прошло часа три. Таня и Зацепа за столом.
Таня: — Что это?
Зацепа: — Где?
Таня: — Говорит кто- то. Бу бу бу бу. Слов не разобрать.
Зацепа: — Где?
Таня: — Не знаю. Там где- то. В лесу
Прислушались.
Зацепа: — Это деревья. Ветки заледенели и бьются друг о друга. Ветер.
Таня: — Ветерок.
Возвращается Митя. Садится, взрывает косяк. Все по очереди затягиваются. Зацепа уходит к себе в комнату.
Таня:
-Как темно. Быстро темнеет…. А теперь поговорим о муравьедах. Это такие забавные зверюшки с длинным носом и добрыми глазами.
Митя: — Не смешно
Таня: — Пойдем спать. Я тебе песенку енота спою.
Они встают, идут к себе в комнату. Но, проходя мимо двери Зацепы, Митя вдруг толкает туда Таню и кричит:
-Ты же туда хочешь! Иди! Иди к нему! Что я не понимаю!
Таня: — Я никуда не хочу. Перестань! Ты с ума сошел!
7.
утро следующего дня. Все сидят за столом. Завтракают.
Таня: — девочка сидит в песочнице. Смотрит на руки
Митя: — Ой ладно, солнце, ты анекдоты рассказывать не умеешь.(Зацепе) Катушкина помнишь? На два года старше нас учился.
Зацепа: — А то.
Митя: — Так он рассказывал, короче, на его хате варили. Уторчались в хлам. Ну, на кухне там сидели, потом «хряк», а хозяин то кинулся. Передоз. Белый, пена. Все как в аптеке. Трупешник. Ну, они, не долго думая, отнесли его во двор, отгрузили в помойный бак и пошли к нему же, обратно, догоняться. А груз 200 ожил. Воскрес Катушкин. Пошел домой, позвонил в дверь и… ничего, еще до следующего утра зависали. Не на шутку колбасило.
Таня: — Катушкин воскрес.
Митя: — Во истину воскрес.
Таня: — Именем Катушкина прощаю вам все грехи. Рабы Божьи.
Зацепа: — Не богохульствуй
Таня (Зацепе) — А ты покайся.
Митя (опережая): — Каюсь
Таня: — В чем?
Митя: — Я грешен.
Таня: — аминь, Катушкин прощает тебя, сын мой!
Зацепа: — не богохульствуй!
Таня: (опять Зацепе) — В чем твой грех, сын мой?
Зацепа: — Не богохульствуй.
Таня: — В чем твой грех?
Зацепа: — Мучают меня желания.
Таня: — Какие?
Митя: — Аллилуйя!
Таня: — Покайся и будешь прощен.
Зацепа: — Одна глупая девочка.
Таня:- Оскопись.
Митя: — Жестко.
Таня: — А вера не сладкий чай. Именем Катушкина снимаю с тебя грех. И с тебя снимаю и с себя снимаю. Аминь.
Митя: дурь закончилась. Последний.
Они раскуривают последнюю сигарету.
Таня: я решила завтра уехать домой.
Митя: то есть?
Таня: подготовлюсь к институту. Уже пора. 10го начнутся лекции. Да и Маркеса дочитала. План закончился. У вас есть план мистер Фикс? Маркес под дудками. Очень рекомендую.
Митя: ты говорила 15го?
Таня: нет, 10.
Митя: как знаешь. Да будет твое слово «да» — ДА, а «нет» – НЕТ.
Круг третий.
1.
Скулила собака. Скулила, гавкала, мокрым носом прямо в лицо лезла, собака. Стягивала одеяло и кусала за пятки. Большая рыжая собака. Потом притихла. Когда Таня все-таки проснулась, на полу валялись разодранная в клочья книга «сто лет одиночества» Маркеса и обглоданные ботинки. Пес отдыхал. Он уже никуда ни звал, ни торопился.
-Каштан, Каштан, подлец, как ты дверь открыл? – Дверь вообще не запиралась, все равно никто сюда не забредает, конечно, на ночь можно закрыть изнутри, но сегодня рано — рано утром Митя и Зацепа ушли, сначала в соседний Межник, оттуда на тракторе с мужиками до центра, узнать расписание автобусов, ну и на отвальную закупить чего найдется. Встать за ними закрыть было лениво, теперь вот без ботинок осталась. И без Маркеса. Начался денек.
2.
Камин растопила. Самовар вскипятила. Каштан убежал. И стало так пусто, неуютно, как раньше не бывало. Что- то новое. Предметы в комнате как будто чужие и расстояния между ними увеличились. Дыры повсюду. Стул, стол, а между ними дыра. Раньше не замечала. Таня взяла тряпку и стала вытирать пыль. Но не для чистоты, было и так прибрано, а чтобы связать стул и стол, окно и дверь, себя и то что заполняет пустое пространство комнаты, легких, ушных раковин, закрытого рта, впадину от вырванного зуба, пустоту жестяных чашек, ведра воды и т.д и т. п. Только дотронувшись до каждого рукой, ощутив, признав, стало спокойней.
3.
В конце концов, перестала себе врать. Села перед окном. Смотрела долго, так долго, что пришлось заново разгадывать, что может означать странный иероглиф, вписанный в раму этого окна. Горизонтальная, черная дуга на сине- белом листе, с права кусок темного квадрата, верхушка скошена. Левее сложная фигура, похожая на гипертрофированную букву Г, на Г из сна Сальвадора Дали, на Г больную остеопарозом. За Г изящная вертикальная черта каллиграфа по пергаменту, с отходящими к верху штрихами. И рядом еще одна вертикаль, но уже кондовая, чуть под наклоном, с блямбой, прицепленной к верхушке. Фонарь. Конечно, это фонарь. Столб фонарный. Он загорится если щелкнуть включатель у крыльца. Если дадут электричество. Если, если, если…. Дуга — это дорога, по которой они должны вернуться, затем сарай, за ним колодец журавль и промерзший ствол молодого дерева. Очень похоже на детский рисунок.
Таня в последний раз задала себе вопрос: кого же она ждет? Ответ не поразил – Сашу, тревожное сердечко ждало Зацепу.
«Так будет мое слово ДА – ДА, а НЕТ – НЕТ», — тихо подтвердила она.
4.
так прошло семь часов. Потом дверь открылась. На пороге стоял Митя. Только лицо у него было не Митино, а лицо зверя. Какого? Не знаю. Но точно зверя, растерянного, испуганного, побитого и готового вцепиться в отместку. Нос разбит и распух, рот в крови. За Митей ждали двое. Местные парни. Один метра два не меньше. Другой с рысьими глазами.
Где Зацепа? – первое что, спросила Таня. В ней моментально, что-то перищелкнуло на страх. Не панику, а холодный расчетливый страх. Такой страх делает невозможное реальным, например, убить или прыгнуть с крыши небоскреба.
Где он? – накинулся на неё Митя, присваивая право первого вопроса, как будто Таня что- то скрывает, виновата, а он прав. Митя оттолкнул ее и бросился в комнаты. Он, действительно искал Зацепу. Двое зашли в избу. Им было занятно, даже веселило.
Тык, ять, где твой друг? – теперь уже двое задали вопрос.
Сейчас придет, значит, – ответил им Митя.
Подождем, на? – предложили они.
Подождем,– пригрозил Митя. Что еще пуще позабавило местных. Они выглядели вполне добродушными. Митя же комок нервов.
Встретили, ять, на дороге, на. Шел, мать твою, в обратную сторону, ять, от деревни. – пояснили гости — Считай заново родился, парень. Ёбстись. Заплутал бы, сука, и замерз, ять, однова дыхнуть, – потом Тане — Буйный он у тебя. Драться лезет, на. Чума.
Сели за стол. Таня стерла кровь Мите, тоже села. Налила гостям чаю. Митя не пил, охватил руками голову и поскуливал. Таня пока воду в тазик для Мити набирала, взяла кухонный нож — огромный тесак. Так и сидела в одной руке чашка чая, в другой нож за спиной. Эти двое, конечно, заметили. Любое не осторожное движение и нож вспорол бы их, как тряпичных кукол. Верилось в такой финт легко, Таня была правдоподобна. Начало темнеть. Зацепа так и не вернулся.
Пошел бы, ять, поискал, ять, друга, на. Пора. Ёбстись. – усмехнулся высокий. Митя ничего не ответил. – ну, смотри, если твой друг, ять, отморозит себе яйца, на, ты виноват будешь, на. Запомни, парень. Чума. А мы пойдем, на. По дороге его покличем, ять. Звать как?
Саша, – выдавил Митя.
Ну, как знаешь, ять – они опять усмехнулись, и презрительно, криво у них усмешка вышла. Таня не поняла почему, но страх усилился. Даже когда те ушли. Стало еще хуже. За окном все темнело и темнело. Ставень ударился о стену. Ветер.
Сколько время? – спросил Митя.
Не знаю. Я же часы вам отдала. Саше, – ответила Таня. – Пойдем искать что ли? – предложила она.
Митя молча встал, пошел к лавке, одел ватник. Таня тоже стала одеваться.
5.
пока прошли деревню и вышли к полю совсем зачернило все. Луна вдруг оказалась полной. Но света много не давала. Поднялся ветер. Вьюжило. Завывало из глубины леса. Живого, чужого, безразличного к двум маленьким человечкам, стоящим перед снежным полем. Лес не испытывал к ним жалости. Он стоял, как гроб, в котором началась колдовская ночь. Стало как- то очень заметно, выпукло, что Митя пьян, хоть и не до беспамятства.
Саша! – крикнула Таня. Крик унесся в темноту. Митя молчал. Сделали несколько шагов по снегу. На четвертом провалились по пояс в снег.
Вы, точно этой дорогой шли? – переспросила Таня.
Я шел. Местные привели через это поле, – ответил Митя
А Саша?
Митя молчал.
Есть другая дорога?- пытала Таня.
Не знаю – Митя говорил нехотя. — Я эту дорогу знаю. Местные привели. Я в обход шел.
Но здесь нет дороги, – недоумевала Таня.
Где тропинка точно не помню, но если через поле, то выйдем. В деревню, – повторил Митя.
Снег опутал им ноги, как атласные крестильные ленты смиряют движенья спеленатого младенца. Вдруг Митя развернулся и пошел в сторону окраинных заколоченных домов, словно собака слушая воздух, или просто пытаясь что -то разглядеть.
-Саша!- Крикнул он, — Саша! – Тане показалось, что Митя знает куда кричит, может, просто показалось.
Ты чего? – окликнула она его, но Митя уже вернулся. Он помотал головой, мол, ничего и они опять оказались в той же точке, по пояс в снегу в заснеженном поле – сугробе. Ночь. Вьюга. Завывает, толи ветер, толи волки. Просто страшно. Они стояли довольно долго, не способные решиться.
Я не пойду, – наконец сказал Митя. Потом повторил – не пойду искать.
Ты с ума сошел – прошептал Таня. И пошла в снег. Сделала шагов пять. Устала, жарко стало, зря надела ватник, надо было что- то полегче.
Оглянулась. Митя стоял и смотрел вслед. Таня кожей почуяла, сейчас совершается выбор. Бесповоротный. Один шаг и придется признать, что великого идеала ЛЮБВИ не существует, а будет и третья и пятая, мелкая монета. Потому как, если могло пройти то, что было с Митей, то все пройдет, если у них было не настоящее, то все обман. Ни секунды выбор не касался замерзающего человека в снегу, не знали эти двое, что такое смерть, сама возможность перестать существовать еще не укладывалась в их юных головах. Решалась в тот миг судьба, как им казалось более важная, судьба самой ЛЮБВИ, как таковой. Таня верила, что Джульетта должна выпить яд у смертного ложа Ромео, иначе она не атлант, удерживающий мир на плечах своих, а средне статистическая потаскушка, тогда мир протухшее пушечное мясо для орды алькаид, и выход только один — самому сесть за штурвал самолета — камикадзе, дабы разбить вдребезги небоскребы пустоты и бессмысленности. Идеал в том заснеженном сердце был плотью и кровью, а не абстрактным понятием. Жестокая битва шла в жаждущей чистоты душе, а искусству компромиссов молодость, как на грех, не обучена. Откуда Тане было знать, что все идеалы слишком высоки и оторваны от жизни, и, попросту, уничтожают все живое хоть раз заглянувшее в их бездонные очи.
Митя повернулся и пошел к дому.
Гордые пионеры герои, солдат Матросов, расплющенный об амбразуру, «все умерли, осталась одна я, Таня Савичева», Шекспир, «чума на оба ваших дома», Карлос Кастанеда, «Погиб поэт невольник чести», и усталая мать, разведенная с третьим мужем, все смотрели на Таню и ждали: выдержит, спасет идеал или предаст, кто она хранитель огня, или рожденный ползать?
Осанна! Джульетта переняла с губ бездыханного Ромео каплю яда.
Таня догнала Митю.
Я тоже не пойду — сказала она. И была горда собой. Выдержала экзамен. Сохранила. Не убила.
6.
они разделись и легли в постель, но не в свою, а ту, что в гостиной, где тогда играли в снежки.
Свет выключать? – спросил Митя.
Нет – остановила Таня, – вдруг он вернется. Свет все же издали видно, как маяк.
7. Ночью прибежал Каштан. Пес все время скулил, а потом, и вовсе, завыл.
— Да заткнись ты – осадила его Таня, хотя все равно не спалось,– заткнись, он вернется, понял, вернется!
— Конечно вернется, – Митя отозвался в туже секунду. – Сбился с дороги. В Межник, наверно свернул, заночевал там. Псина глупая, пшел отсюда.
Пес завыл еще отчаянней. Митя встал и вытолкал Каштана на улицу.
— У девок каких нибудь завис. Он может. Ходок то еще тот. – Сказал Митя и опять залез под одеяло.
«Лучше бы замерз, чем у девок» — подумала Таня, и сама ужаснулась такой мысли.
— Что он так воет? — Таня толкнула Митю. — А, может, Сашка в дальнюю деревню зашел. Ну, ту, что там, за лесом? – спросила она.
— Может. Легко.
— Да, нет. Утром придет, вот увидишь.
— Придет.
— Придет, конечно.
Пес все выл и выл. Пришлось его прогнать и со двора.
8.
утром Митя и Таня пошли в Межник. Саши там не было. Стали звонить куда-то, кому -то. Собралось много народу. Все охали и ахали. И мужик с рысьими глазами ходил: туда- сюда, туда- сюда, внимательно следил за каждым жестом, взглядом. Таню тоже заняла внезапная суета, люди, непохожие на городских, — точно кино о средневековье с гегами про современность. Например, телевизор единственный на всю деревню, который показывал только одну программу, и то при юго – западном ветре. Межник попадал в эфирную яму. Или человек с синим лицом и руками. Он выпил толи солярки, толи еще какой то гадости, трубы горели, душа требовала, и посинел. Ей богу, интересно.
А тем временем, разделились на группы, и отправились искать. Шли по лесу, рассматривали следы. Таня на следы смотрела, как когда- то на вереницу фонарей из окна школьного автобуса. За ними ничего не могло быть, просто потому что, по- настоящему, Таня даже представить не могла, что существует что- то в мире кроме нее самой, в ее системе координат, она и была миром – где, уж конечно, не возможен след ведущий к смерти. Разве что след, который стоит только отыскать, и тот час начнется новая игра, где встретит Саша, улыбнется.
Вышли на дорогу. Вокруг поля слепящего золота. Красота такая — дух захватывает. И все звенит прокаленное морозом и солнцем. А потом звон перестал быть просто гулом в ушах, а сложился в аккорд из множества голосов, сливающихся в совершенную гармонию. И аккорд жил, дышал. Он развился в хорал или ораторию, мессу или реквием, во что- то, что и названия то не имеет. С каждым новым звук Таня явственно понимала, что мир намного больше, чем она сама, и сейчас приоткрылось ей нечто высшее, абсолютное и совсем не страшное, что хранит существующий порядок. Солнце еще сильнее заслепило глаза. Таня тихо рассмеялась, её шатало, как пьяную от восторга и от внезапной потери собственной тяжести. Точно гравитацию отменили, — только видимость, что она ходит по снегу! Она сама снег! Она протянула вверх руку и погладила небо.
-Ты спятила? Заткнись, дура. Сашу ищем – одернул её Митя.
9.солнце уже стало тяжелым, от деревьев тянулись розовые тени. Митя, Таня и еще несколько мужиков устав от безрезультатных поисков просто стояли на холме. К ним бежал человек. Махал рукой. Стояли, щурясь, ждали.
– нашли! – крикнул человек.
-Живой? – обрадовалась Таня.
— Какое там – ответил человек.
Митя сел на корточки, охватив руками голову, как тогда, когда играли в карты, — спрятался.
Мужик с рысьими глазами с интересом уставился на Таню, ждал реакции. А реакции не получилось. Таня ничего не успела ощутить за это «жив» — «какое там». Поезд дальнего следования: пункт отправления «жив» — пункт прибытия «какое там», сошел с рельс, потерпел крушение, распался на дхармы. Все в Тане было тихо, как в голове у буддиста достигшего нирваны или как у шахида, дергающего чеку пояса смерти. Даже комка в горле, хотя бы крошечного, нет. А рысьи глаза требовали. Таня стрельнула папиросу и закурила. Демонстрация. Штамп. Ну, хоть что- то.
10.
Пошли туда, где Саша. Свернули в деревню. Потом двинулись к окраине. Как раз к тем домам, куда вчера кричал Митя. Между двумя заколоченными избами оказалась дорога, правда, изрядно занесенная снегом. Шли по ней, пока не оказались на развилке. Три пути сходились в один. Не хватало только камня: « на лево пойдешь коня потеряешь, на право –сам себе гуру станешь, прямо – DEAD CAN DANS». Может, будь такой камень, Саша не выбрал бы самую проторенную тропу — прямо в тупик. В той стороне недавно валили лес, и дорога хорошо утрамбовалась, естественно, искать там сразу не стали, ведь каждый знал — тупик, кто туда по доброй воле подастся.
На встречу выехал грузовик. Остановился. Водила вышел прикурить, поболтать.
-Он там? – спросила Таня
Тот осмотрел ее и утвердительно кивнул головой.
-Можно туда? – попросила Таня. – попрощаться, – хотела добавить: «часы забрать»,но не стала. Водила наморщился и снова кивнул.
-Я не полезу – сказал Митя – не хочу видеть его ….таким. Лучше живым …запомню. – Он оправдывался. Но Таня его не слушала. Мужик с рысьими глазами подсадил, и она оказалась в кузове.
На досках у бортика лежала огромная коряга или бревно. Обледенелое, черное. Секунда на понимание – это Саша. Поза не естественная, хотя если представить, что он упал в сугроб, широко раскинув руки, точно хотел обнять землю, то возможно, так удобнее всего. Заледенелая морская звезда. Упал и заснул. Когда долго идешь по снегу в лесу тянет в сон, ничего слаще сна, манит сон в ловушку. Таня подошла поближе. Ужасно мешали рысьи глаза. Мужик вытянулся в струнку, на цыпочки встал, и наблюдал, любопытно же! Таня пересилила этот взгляд, нагнулась, и облегченно вздохнула, — это был не Саша. Саша не мог быть просто куском льда с костями, обтянутыми мясом , кожей, одеждой, да еще морозом. Саша — это не соизмеримо больше. В том, что лежало в кузове грузовика музыки, которую она слышала, не было ни ноты. То лежал сломанный инструмент, а мелодия помимо всех законов физики существовала сама по себе и таинственным образом звучала во всем: в снеге, в деревьях, в закатном солнце, как отголосок той абсолютной музыки, которую Таня больше не слышала, но очень хорошо помнила. Она вгляделась в лицо, все верно, черты Саши, но и не его. Заостренные нос, скулы и подбородок, впалые глазницы. Вроде спокойное лицо, а абсолютно звериное. Лицо мертвого зверя. Таня вспомнила о часах, но даже до рукава дотронуться не смогла, — инстинктивный ужас сковал до судороги. Она смутилась и поспешила вылезти из кузова. Рысьи глаза разочарованно вперились в Таню, а где прощания с рыданиями, поцелуями и причитаниями. Таня сама была обескуражена. Где?
11. следующим утром собрались, закрыли дом и поехали в поселок. Впереди грузовик везущий Сашу. За ним трактор с открытым прицепом, где, прижавшись друг к другу, сидели Митя и Таня. И одна строчка на двоих: « Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
12. любовь это то что разворачивает к Богу. И больше ничего. И больше никого.