Оглавление
Часть первая.
Перекресток миров
Глава 1 «Нерушимые каноны»…………………………………с 2
Глава 2 «Ницца et tout ca………………………………………с 17
Глава 3 «Реквием»… …………………………………………………с 35
Глава 4 « Рожденные хранить» ………………………………………….с 48
Глава 5 « Немного рока»………………………………………с 64
Глава 6 «Домой…»………………………………………………с 79
Часть вторая
Глава 7 «И боги имеют чувство юмора».……………………….с95
Часть третья
Столица.
Глава 8«Найт»…………………………………………………..с108
Глава 9 «Когда смотришь со стороны»..………………………….с 123
Глава 10 «Пламя души»…………………………………………..с 138
Часть четвертая
Россия .
Глава 11«Питер»………………………………………………..c151
Глава 12 «Симаргл»……………………………………………………………с164
Глава 13 «Сообщающиеся сосуды»…………………………………….с179
Часть пятая
Занавес.
Глава 14 « Ты просто протяни руки…»……………………………….с178
Часть первая.
Перекресток миров.
Глава 1
«Нерушимые каноны»
Жизнь душит желание, считая слабостью следовать зову сердца?
Ты опускаешь глаза под тяжестью неосуществленной мечты?
Так становятся банальными и еще более этим безнадежные поиски смысла жизни…
…жизни, в которой сквозь сотни миров, нескончаемое число врат
и переливы острогов нас будет вечно притягивать друг другу…
я знаю: параллельные прямые не пересекаются,
встречаются только взгляды, да и то не надолго.
Но для чего сегодня тают покровы снов под твоими руками,
разрушая спокойствие моих мыслей, мраком укутывая плечи…?
Кто ты?
вижу только силуэт, нависшей над набережной моей души…
отблески пламени в глазах стучат в висках безмолвным криком…
сил уже нет, а все равно заставляешь себя держаться…
тонкая грань между тобой и небытием …
Ты пытался уцепиться за край сознания,
заранее зная, что это бесполезно.
Зная, что должен встретить меня там…за этой призрачной чертой…
за движением ветра…за отражением стекла…
Не бойся…закрой глаза – я поведу тебя за собой.
Туда, где кончается небо…
Туда, где солнце светит сквозь зеленую толщу воды…
Туда, где умирает рассвет, и нет жизни закату…
Туда, где корчится в судорогах любовь…
по кромке волны, не слыша стонов чаек и не видя отблеска горизонта…
Не спрашивай ни о чем – просто протяни руки и я стану тенью твоей…болью твоей… грезой твоей…
Дева Битв дарит тебе покой и вечную нежность…
Бой закончился 4 часа назад… Уже вполне можно было разглядеть контуры берега, темные тучи понемногу рассеивались и на востоке медленно, словно нехотя занималась заря. Гармон устало опустил руки. Зазубренный меч валялся рядом, щит, заляпанный кровью, наполовину засыпан песком. Следовало бы почистить его, но на это уже просто не хватило сил – битва хоть и продлилась недолго, но выдержать ее пришлось в одиночку, а старые раны давали о себе знать.
«Ну и ночка выдалась», — подумал он и устало обвел глазами берег. Когда все закончилось, Гармон буквально упал на песок и так просидел до восхода солнца, даже не шевелясь, не имея даже возможности уснуть. К счастью или к сожалению, но путь , который он выбрал, был только для него одно. Воин задумался – «Гармон», – он слабо усмехнулся, — это имя было дано ему при рождении, но сегодня ему ничего не хотелось вспоминать: ночь принесла с собой смерть, а прошлое лишь притягивало ненужную боль. Гармон потянулся, подцепил пряжку плаща. Он расстелил его на песке, еще несогретым южным ранним солнцем, сбросил сапоги и подошел к воде.
В ушах шумело , но было уже не разобрать, что это – бессонная ночь или звук волн. Этой равнодушной стихии было все равно, что происходит вокруг: оно жило своей, никому не доступной жизнью. Волны ласково обнимали ноги, смывая как всегда тяготы ушедшей ночи. Развернувшись спиной к берегу, Гармон стоял по щиколотку в воде, глядя на голубую равнину, растянувшуюся на многие мили. Ему пришло в голову , что наверное первый раз за долгое время он может позволить себе просто отдохнуть.
Только…только здесь он был не для этого. Он улыбнулся, заслышав шорох за спиной. К нему сложно было подобраться незаметно.
— Слышу. – произнес воин, не оборачиваясь.
Позади него вытянула руку, замахиваясь, девушка в полной боевой амуниции. Переливчатая серебрянная броня была стянута на тонкой, осиной талии, поясом из черных агатов,столь редких в этих краях. Загар покрывал стройные ноги, руки, лицо и шею, а тонкие плетеные сандалии и легкий узорчатый меч за спиной придавали полноту образа. Шипы на обоих запястьях того же металла, что и кольчуга так сверкали на солнце, что было невозможно смотреть. Наточенный гребень на шлеме, принесший в свое время гибель не одному врагу, служил ей как оружием, так и украшением. Прямо поверх лат на шее у девушки висел круглый медальон на короткой крепкой цепочке. На черной поверхности, поверх рисунка крылатой собаки была выгравиована руна «А», легко читаемая даже тем, кто не владел древними наречиями – первая буква во всех алфавитах писалась одинаково за редким исключением, но в этом случае язык был самым старинным из существовавших – языком дев-воительниц. Кулон свидетельствовал о принадлежности к роду валькирий. Гармон, казалось бы, ничему и не удивился.
-Ну тебя…кажется я старею. – недовольно произнесла девушка и плюхнулась на песок рядом ним.
-Так ведь это ты учила меня драться. – Гармон сделал шаг к ней. – Сколько же мы не виделись. Господи, как я соскучился.
На ощупь, отыскав застежку на шлеме и обхватив руками серебристую поверхность, он осторожно стащил его, и больше не сдерживаясь, впился губами в сомкнутый рот.
-…Моя мелкая…
Ответом на поцелуй было разъяренное шипение дикой кошки и, воин, выдержавший смертельную битву без единой царапины, согнулся пополам, уронив шлем на песок.
— Не смей называть меня так!!!
— Раньше тебе нравилось. — смог выдохнуть Гармон только по прошествии некоторого времени.
Резким движением, откинув длинные прямые волосы с лица, воительница в бешенстве вскочила.
— Хватит ! Раньше было раньше! Ты что, теперь постоянно будешь напоминать мне об этом унижении?? И вообще, ты вытащил меня из другого мира, чтобы в очередной раз уложить в свою постель?! Кажется, у тебя тут достаточно баб.
— Ну что ты опять начинаешь-то? — примирительно заговорил он и замолчал на полуслове- Мне нужно обсудить кое-что…
…Пояс щелкнул , кольчуга, обвив стройные ноги, медленно заскользила вниз. Золотое колечко мерцало в проколотом пупке, и у Гармона второй раз за последние несколько минут перехватило дыхание. Время словно замерло, не решаясь нарушить их уединение, песчинки в огромных вселенских часах перестали двигаться для двух существ в этом мире.
— Все. Все потом…я так долго тебя не видела. — прошептала почти в самое ухо валькирия. И прижавшись к нему обнаженным телом, осыпав лицо мужчины поцелуями, она потянула его за собой на песок.
Прошло несколько часов, прежде чем они вообще смогли что –то обсуждать. Закинув руки за голову, девушка лежала на сваленных в кучу плащах и улыбалась, глядя на проплывающие по небу облака. По самому краю озеро заросло камышом, хотя у самого берега вода была прозрачная, если отплыть на глубину становилась мутно-зеленой, сквозь которую уже ничего нельзя разглядеть. Ветер за ночь стих и на озере стоял полный штиль. Юркие водомерки бегали на мелководье, над поверхностью воды летали большие голубые стрекозы, а из зарослей тросника деловито выплыла утка с выводком сереньких утят и не обращая никакого внимания на влюбленную парочку проследовала мимо них в соседнюю заводь. От птичьего семейства пошли маленькие волны и, достигнув берега, растаяли. Гармон, облокотившись на руку, играл с длинной рыжей прядью, наматывая ее на пальцы и снова отпуская.
— Волосы у тебя отросли.
Она лениво взглянула на него.
— Знаешь, иногда я начинаю верить , что ты и правда любишь меня.
— Дура ты. – обречено вздохнул он. – Дура и есть, — и с нежностью добавил. – Мелкая.
— Ладно. – оборвала «мелкая» .- Ты хотел поговорить?
Она отодвинулась от него и встала, отряхиваясь. Золотисто-рыжие волосы разметались по плечам, переливаясь, словно драгоценный металл в солнечном свете. Чуть заметная горбинка носа ничуть не портила нежные изысканные черты лица, только лишь придавая выражение гордой независимости. Широко распахнутые карие глаза излучающие уверенность, словно бросали вызов каждому смотрящему.
Сильные трепетные крылья за спиной девушки раскрылись и , взмахнув ими, она приподнялась на метр от земли. Сделав изящный пируэт, валькирия зависла в воздухе, пытаясь привести свой туалет в порядок. Изгибу шеи позавидовал бы самый красивый лебедь, а серебрянная кольчуга не скрывала ни правильную линию плеч, ни совершенной фомы грудь. Мужчина сглотнул и отвернулся.
— Я перерыл все западное побережье. Здесь ее нет. Я уверен — ее держат около столицы. Он помолчал. – Мне нужна твоя помощь.
— Нет!
— Алина…
— НЕТ!
Он смотрел в ее широко распахнутые глаза и ждал. Валькирия отшатнулась, черные как смоль крылья обдали его порывом морского воздуха. Гармон почувствовал до боли знакомый аромат ее духов.
— Алин…
— Нет. Я не стану вмешиваться в дела этого мира. Как ты не понимаешь? Я не принадлежу ему больше.
— Алин.
— Не могу. Я могу только защищать тебя, а помогать не имею права…
— Да? А любовью заниматься со мной ты право имеешь? А, дама из другого мира? – ехидно поинтересовался Гармон. Она должна была помочь ему, иначе все в этом мире просто потеряет смысл.
— Прекрати. – покраснела Алина .- Это другое…Мы ведь занимались этим и раньше, когда любили друг друга, я была иной и мы были вместе.
— Мы и сейчас любим. – безнадежно возразил воин, уже заранее зная, что последует дальше.
Редкая их встреча не начиналась вот так – с выяснения отношений. Оба были до бесконечности гордые, упрямые, но любили друг друга точно так же – до бесконечности. Когда – то Гармону пришлось оставить ее, и Алина никак не могла забыть это, хоть и давно простила, понимая, что тогда он не мог поступить иначе. Конечно, иногда и ей бывало сложно, но она просто принимала его таким, какой он есть, со всеми достоинствами и недостатками, из которых, и тех и других было не мало.
Напоминание о собственных прошлых ошибках доводило до белого каления, а ей нравилось его бесить. А еще никак не могла понять, почему на перекрестке миров, после их расставания, там, за чертой она снова оказалась с ним.
Почему именно ей выпал жребий хранить Гармона?
Ну а началось история гораздо раньше, почти на таком же пляже в такой же солнечный день, только случилось это несколько лет назад, и сейчас им казалось, что все было в другой жизни. А может, так оно и было?
Единственный сын вассала и брата королевы и самой одаренной ведьмы графства Тэпра, Гармон унаследовал от матери красоту, разбившую не одно девичье сердце, независимый характер и … и ни толики ее магического таланта. Довольно быстро поняв бездарность наследника, она предоставила его самому себе. Впрочем, отец тоже мало им интересовался, проводя все время в сражениях на морской границе владений графства. Мальчик рос на попечении многочисленных слуг и предоставленный самому себе, всегда получая то, что хотел и даже больше. И к двадцати годам его желания сводились к выпивке, женщинам и песням. Любой, кто мог знать его в те годы, сказал бы, что он был обычным избалованным и капризным юнцом. Любой, кто не видел его глаз. Какая-то нескончаемая боль жила в глубине его души, прорываясь во взгляде. Что-то не давало ему покоя, бросало от одной красавицы к другой, от гитары к ножнам, от шумного пира к одиноким прогулкам. Казалось, он искал, искал то, чего и сам не мог понять, а уж объяснить и подавно…
Познакомились они на побережье залива Финерии, чуть было не попрощавшись навсегда сразу после первой встречи. В тот ясный весенний день графскому наследнику захотелось побыть наедине с самим собой и в очередном накатившем приступе черной меланхолии он забрел на пустынный пляж, где на него и напали три огромных морских хищника. Как там оказалась Алина – одному Создателю известно, но говорят случайностей не бывает.
Именно тогда Гармон и увидел ее впервые, вернее краем глаза отметил рыжую молнию, сорвавшуюся сверху, прямо со скалы у него за спиной. Валькирию практически невозможно было застигнуть врасплох, драться их учили с рождения. Битва была ее стихией, она двигалась словно в танце, даже не думая какое нужно совершить движение, а инстинктивно чувствуя каждый следующий удар. Одним движением девушка рассекла ближайшего краба и моментально выдернула лезвие — нельзя было допустить ни малейшей оплошности: одно прикосновение монстра грозило мучительной смертью в течение суток.
Швырнув нож, выхваченый из голенища сапога, Гармону, мраморным изваянием она застыла с мечом наголо, в ожидании атаки. И вот уже второй демон, захрипев, повалился навзничь. Отразив выпад умирающего чудовища мечом, девушка резко, насколько позволял мокрый песок, крутанулась на пятках и поняла, что не успевает. Метнувшись в другую сторону, она отбросила второго краба на землю, оставляя Гармона один на один с оставшимся. Монстр, последний из всех, с всхлипом оседал вниз. Гармон вытащил нож из распоротого панциря, но на ноги уже подняться не смог.
Валькирия бросилась к упавшему юноше. Так и есть – страшная рваная рана шла через всю ногу, кровь уже заливала песок. Но что самое худщее – была перерезана артерия. С такими долго не живут — краем сознания отметила она и подумала, каким же нужно быть глупым и неопытным, чтобы припереться в сезон охоты на берег без оружия.
Она уложила его голову к себе на колени, сжимая края раны пальцами, пытаясь хоть как – то помочь. Побледневшее и совсем мальчишеское лицо Гармона почти ничего не выражало. Длинное нескладное тело юноши, облепленное в момент набухший кровью тканью, медленно покидала жизнь. Девушка быстро оглянулась: дорога, что спускалась к морю по скалистому обрыву, была пуста, по золотистому пляжу были разбросаны тут и там рыбацкие лодки и тоже не души. Помощи было ждать неоткуда, да и помогать уже было некому – он умирал, и валькирия это понимала.
Последним усилием воли Гармон открыл глаза, и из-под мокрых ресниц на нее взглянули …Что? Две вечерних звезды? Два лесных озера, затуманенных пеленой дождя? Драгоценные изумруды, полыхнувшие на нее зеленью весеннего леса. Взгляд молодого человека словно пронзил ее насквозь, обжигая душу последней мольбой о помощи и безнадежным восхищением.
— А ты красивая…
— Молчи, глупый, – тебе нужно силы беречь!
Но он словно не расслышал.
— При жизни никому не нужен был, так хоть теперь вспомнят с любовью. — скривился он.
-Я… я и так…любила бы тебя…- беспомощно прошептала она.
Что заставило ее так сказать? То, что он умирал? Или что-то иное? Мысли скакали в голове девы битв словно бешеные собаки.
Он вскинул ресницы:
-Валькирии никого не любят. – едва слышно ответил он. Это была истина, но он почему-то сразу же ей поверил.
-Ты особенный. – и в тот момент она, и правда, так думала.
-Нет!
-Для меня — да!
Секунду он смотрел на нее с удивлением, а потом потерял сознание. Валькирия как – то сразу растерявшая всю свою воинственность, в отчаянии склонилась над ним. Вдруг она представила, как эти губы целуют ее, как руки сжимают в объятиях. Ей внезапно захотелось, чтобы он хотя бы раз еще взглянул на нее. Совсем неожиданно для себя Алина поняла, что не может позволить ему умереть. Она не знала даже его имени и не представляла, кто он такой, и не осознавая до конца происходящего, она просто чувствовала, что не даст ему уйти.
Считалось верхом безнравственности расходовать магию Симаргла на простых смертных, но ей было уже все равно. Плевать на все запреты и правила, она развела руки в стороны и сконцентрировалась. Заструился вихрь энергии и тень отделилась от правого плеча девушки, накрывая их обоих тонкой сеткой древней женской магии. Свет валькирии сошел на человека и она развернула душу, уже шедшею по Великому Коридору.
Магия валькирий была только для них самих, врачевание ран с помощью самой старой в мире силы было неотьемлемой частью рода, вся жизнь которого была битвой. Никто никогда не нарушал этого неписанного закона. Никто , кроме Алины.
Грань между мирами покосилась, барьеры рухнули. Случилось то, что уже никто из них не мог изменить, и ни один из них отныне не имел над собой власти. Судьбы их оказались вплетены в великую цепь истории. И произошло это в миг, когда Крылатый Пес сошел с плеча девы из рода валькирий, чтобы спасти жизнь простого смертного.
Очнулся он в обителе у приемного отца Алины с наложенными швами, чистыми повязками и целительным питьем из древесины в изголовье. Молодой человек только разлепил веки, еще плохо соображая, где он находиться, оглядел гобелен, закрывающий изьеденные временем серые каменные стены, огромное витражное окно, через которое свет заливал комнату, как наткнулся взглядом на улыбающеюся девушку. Она просунула в дверь рыжеволосую голову, пока не решаясь войти.
— Ну как ты? – поинтересовалась Алина сочувственно, все так же стоя в дверях.
Он рад был услышать, что здесь не пользуються дворовым этикетом и последовал ее примеру:
— Да вроде получше. А где я?
— В Тренде. У меня дома. – видя, что ему, и правда лучше, она наконец прошла внутрь. Взяв деревянный резной стул, она перевернула его и верхом уселась прямо рядом с постелью больного. — Добро пожаловать.
— Это который с почтовыми голубями? — с трудом припомнил он, садясь на постеле. Рана тут же заныла, не давая о себе забыть, но он стиснул зубы — присутствие особы женского пола сдерживало его.
— И не только. Монастырь состоит из шести башен, оружейного дворика, помещения для послушников, скотного двора с курятником, и обители, располагавшейся за крепостной стеной. – перечислила она. — Еще была пристроена школа для послушников и местных деревенских детишек.
— А ты давно здесь живешь? Но ты ведь не послушница?
— Нет! Что ты. Я и молитвы то ни одной толком не знаю, и потом, валькирии не могут поклоняться Создателю.
— Да? – удивился он, уставившись на нее своими огромными темно-зелеными глазами, и непонятно зачем спросил, — А кому поклоняетесь вы?
— Симарглу. Крылатому псу. Мы же воительницы, ты что никогда не слышал о нас?
— Слышал, конечно. При дворе моего отца твои подруги служат телохранителями. Но теперь девы-воительницы и в войнах сражаются , и нанимаются грузы на кораблях сопровождать, а некоторые просто пиратствуют на морях. Вы ведь без работы никогда не сидите, так?
— Ну да, — весело кивнула головой Алина. — у меня еще обучение не закончилось. Хотя уже скоро. Меня мой приемный отец тренирует, — и с трудом потянув тяжелую задвижку окна, выглянула на улицу. – Вон он.
Гармон, ухватившись за спинку кровати, но так, чтобы валькирия не заметила гримассы боли на его лице, и прислонился к оконной раме. Внизу на ровной песчаной плошадке стоял большой, грузный и немолодой монах с короткой черной бородой и колючими карими глазами, наблюдая за десятком мальчишек, отрабатывающих движения мечом.
— Это у них третье занятие на сегодня. – пояснила девушка. — С утра пробежка в пару миль, разминки, растяжки и общая силовая. Все сегодня в повалку будут, маленькие еще.
-Тебя тоже так учат? – поразился Гармон.
— Ну да. А как же иначе? – удивилась в свою очередь валькирия, обернувшись к нему. Тут они оказались лицом к лицу и валькирию снова как огнем ожгли зеленые глаза. – Ты ума лишился?! Ты чего скачешь, тебе вообще лежать положено! Хочешь, чтобы швы разошлись?
— Ты сама сказала — смотри! – оправдался молодой человек и послушно улегся снова, размышляя о том, что за девушка вырастет после такого воспитания? Натренированное гибкое тело и женственая фигура даже против воли заставляла Гармона следит за каждым ее движением. Сейчас она заботливо укрывала его одеялом, а графский наследник, затаив дыхание, любовался роскошные рыжими волосами, опускающимися до тонкой талии и нежными чертами лица, что стали бы предметом зависти всех придворных красавиц, если бы они могли ее лицезреть. У него не очень получалось соеденить вчерашнюю валькирию и сегодняшнюю такую милую и простую девушку.
— А где твои родители? – не подумав, спросил он и тут же обругал себя за бестактность.
— Нам о этом знать не положено. – не чуть не смущаясь, ответила она. – У валькирий нет права узнать тайну своего рождения. Все это делалется для того, чтобы ничто не отвлекало от военного дела, даже родственные связи. Жизнь валькирии в сражениях и боях, но когда приходит время, каждая из нас может уйти для рождения ребенка. Мы сами делаем выбор среди достойнейших мужчин, но тайна выбора хранится всю жизнь. – она вздохнула. — Ребенка отдают в монастырь, и как меня — растят без отца и матери, зачастую узнавая только по следу крылатой собаки на плече, который кроме кулона — единственное и неопровержимое свидетельство рода. Отправляясь за медальоном, который позволял иметь ребнка, на остров Вали, мы проходим обряд, завершением которого становится выбор имени новой валькирии и предсказание ее судьбы оракулом. И раз в несколько сот лет вместо детского медальона избранная получает черный кулон, становясь тем самым валийским оракулом, что будет означть ее переход в иной мир, а вернее на их перекресток.
— И отец никогда не знает, что у него есть ребенок? – возмутился он, пропустив мимо ушей все, что касалось оракула.
— Так заведено. – пожала плечами она и мечтательное выражение поселилось у девушки на лице. – Знаешь, я часто гадаю, почему мать выбрала именно это место? Может, он связан для нее с какими-то воспоминаниями или, может, именно тут она встретила моего отца? — она встряхнула головой, — Так или иначе, моим приемным отцом стал настоятель. Он добрый и относится ко мне, как к родной дочери, но ругаемся мы часто, он говорит, что я упрямая и глупая, как ослица! — со смешком завершила валькирия.
— А вообще, это жестоко. – покачал головой Гармон и тоже улыбнулся.
— А вообще, тебе надо отдыхать. — тоном, нетерпящим возражений, заявила она и взяла в руки глиняную чашку. — Я только на минутку зашла. Пей и постарайся уснуть, тебе нужно набраться сил.
— Я хотел поблагодарить тебя. Ведь ты спасла мне жизнь. – видя, что она собралась уходить, заторопился он.
— Не стоит, ваше сиятельство наследный граф Гармон Тэпрский.- взялась она за бронзовую ручку двери.
— Ну подожди! Останься еще, ведь я даже не знаю как тебя зовут!
— Алина. – прозвенело в воздухе и дверь закрылась с другой стороны.
Жизнь в монастыре текла размеренно и неторопливо — он скрывался в сосновом лесу уже на протяжении многих веков, и столетние деревья да пожелтевшие от времени пергаменты библиотеке хранили память битв прошлого, а теперешние сражения велись на границе графства, и до стоящего в глуши Тренда, не доходили.
Валькирия, сколько себя помнила, жила в отдельной северо-восточной келье, прямо напротив голубятни. Трендский монастырь славился почтовыми голубями, которые летали с письмами по всему графству. Каждое утро начиналось с хлопанья крыльев птиц самого разного оттенка, начиная со снежно-белого и заканчивая черными, как ночь. Особенно ей нравились голуби стального-серого цвета, напоминающий холодный блеск лезвия меча, вполне отвечавший вкусам Алины.
Лечение Гармона оказалось не таким длительным после вмешательства валькирии, гораздо более сложным делом, оказалось, удержать его в постели. Он практически не отходил от девушки, не сводя с нее полубезумных зеленых глаз. У нее была своя жизнь, свои мечты и свои цели, а этот невесть откуда взявшийся юнец никак не вписывался в ее планы. Ей были непонятны его шутки, он не умел драться, не читал не одного знакомого ей с детства древнего свитка. У них не было ничего общего, но только каждый его взгляд убеждал Алину в обратном.Сколько раз за эти пять дней, что он провел тогда у нее, глядя на его тощую фигуру, она задавала себе вопрос, зачем было будить Священного Пса ради него? Магия дев-воительниц была самой древней силой в мире, и их племя не принадлежало человеческому роду как таковому. Они шли вдоль одной реки, но по разным берегам: существовало поверье, что валькирии пришли в этот мир, чтобы охранять людской род.
Странная и запретная любовь возникла между молодыми людьми. Алине, в принципе, было недозволено любить, кого бы-то ни было – ее же готовили для воинского дела и тайной королевской службы, а Гармона вообще ждала дома уже беременная невеста, дочь королевского посла, которую давно, почти что с рождения прочили ему в жены. Наследному графу на выбор было предложено несколько претенденток, а так как особой разницы он в них не видел, — красивыми были все, он ,не собираясь прекращать своих похождений после свадьбы, как и любой другой мужична королевской крови, поначалу выбора долго не делал. Браки в высшем свете всегда вершились по расчету и редко когда это бывали счастливые семьи. У отца Гармона, например, было несколько официальных наложниц и парочка постоянно меняющихся в разных частях графства. Но Гелла, а именно так звали его будущую жену, поступила как в свое время ее мать, оказавшись попроворней остальных, быстренько забеременела, теперь уже спокойно ожидая дня свадьбы. Впрочем, о ней он даже и не вспомнил за время, проведенное в монастыре.
Через пять дней, когда он уехал, валькирия провожала его с облегчением и уж, конечно, без слез на глазах. Природный шарм, осознание своей красоты и умение ее использовать мирилось в Алине с абсолютно железной волей и таким же характером, ведь выросла она в окружении мужчин. По меркам валькирии черное было черным, белое – белым, а посередине не существовало ничего. Брать, стремится, побеждать. Это несоответствие добивало всех ее мужчин, и только с Гармоном она становилась иной. Какая-то хрупкая нежность наполняла все ее существо, когда он был рядом. Она вообще удивлялась своему такому странному поведению и чувствам, бушующим в груди. Безжалостный огонь, век от века зажигающий души, поселился, казалось бы, не в тех сердцах. Им не суждено было быть вместе по всем канонам этого мира,…но…так ли нерушимы были эти каноны?
Словом, когда он уехал, Алина не ждала его вновь. Но когда рана зажила окончательно, Гармон как-то сразу понял, что пусто в душе без ее лукавой улыбки, рыжих волос и прохладных пальцев. Расстояние между городом и монастырем не останавило юношу и уже через неделю он снова оказался у знакомых стен обители.
Проскакав не меняя лошади всю дорогу, Гармон завел ее в конюшню в монастыре, отряхивал сапоги и, вдруг словно что-то почувствовав, поднял глаза и, как ни странно, сразу же наткнулся взглядом на валькирию.У стойла, поглаживая коня по крупу, сидела на невысокой деревянной перегородке Алина и смотрела на него сверху вниз. Когда он зашел внутрь, то сначала не заметил ее за головой коня, а через секунду девушка предстала перед ним во всей своей красе. Гармон смутился, не зная, что сказать — вид у нее был не из лучших, взгляд хмурый и неприветливый, кажется, воительница не очень-то обрадовалась его появлению.
-Зачем ты снова приехал? – даже не поздаровавшись, холодно поинтересовалась она.
-К тебе… — он медленно поднялся, закончив, наконец, счищать песок со своих сапог. На щеке сияла свежая ссадина, да и сам он был весь какой-то взьерошенный и колючий словно ежик. Он явно не ожидал такого приема, хотя и сам не мог назвать ни одной разумной причины, которая оправдала бы его приезд. Тем временем валькирия увидела синяк и спрыгнула со стенки, всплестнув руками, словно забыв о своей негостеприимности.
— Да что ж это такое, Всемогущие Боги! Как опять – то угораздило? Тебя что совсем не учили драться?
-Меня?! – он был рад сменить тему. – Да что ты говоришь? Между прочим, сегодня я бился в боевом кругу с четырмя тяжеловооруженными ратниками.
-Да – да, — понимающе закивала она, — И наверное, у вас был еще и судья со зрителями. А в боевом кругу – это где?
Гармон никак понять, говорит девушка серьезно или издевается.
-Где, где… на ристалище. – недовольно произнес он, обидевшись. Что он маленький что – ли, такое ощущение, что она воспринимает его как ребенка. Ему стало неприятно, и он пожалел, что вообще сюда приехал, но было уже поздно. – И не судья, а церемонемейстер…
-Ну, конечно, и все, что полагается благородным воинам. Я смотрю, не слишком выручило тебя твое умение?
-Все было слишком быстро и неожиданно, — пытался оправдаться он, имея в виду случай на пляже, когда он еле остался жив.
-А в бою, ты думаешь, как происходит?
Гармон в недоумении посмотрел на нее и не ответил.
-Хорошо, покажи мне какой-нибудь прием. Просто так. – явно что-то задумав, попросила она, и без звука вытащив меч из ножен, кинула ему. Он подхватил его на лету, на что валькирия только одобрительно хмыкнула. Размяв суставы после длинной поездки и несколькочасового сидения, Гармон движениями, оточеными за долгие годы рыцарских тренировок, продемонстрировал длинный вход. Он старался не задеть стен конюшни, и от этого, может быть, получилось немного неуклюже. Валькирия смотрела на него, не слезая со своего места:
-Неплохо. А предварительные движения зачем? Думаешь, тебе дадут в битве разминаться?
— Я был тогда не готов, — запальчиво повторил он.
-Результат налицо или даже на лице.- ехидно прокоментировала она, спрыгнула со стенки и вдруг поднырнула под его правую руку. Меч как-то, после легкого выкрута оказался в руке у нее, причем острие молниеносно приблизилось к кадыку Гармона на угрожающее расстояние, остановивишись в нескольких миллиметрах. Он судорожно сглотнул.
-Опять не готов?
-Это вообще ни в какие ворота не лезет. Ты без предупреждения кидаешься на меня как кошка и выхватываешь оружие. – возмущенно воскликнул он, не отводя взгляда от лезвия меча.
-Ну, так не готов, да?
-Ну да… — нехотя согласился он.
-Так вот, если уж ты считаешь себя бойцом, а не просто выполняющим предписания на ристалище, ты всегда должен быть готов к бою, иначе долго не протянешь. Хотя конечно, телохранитель – тоже выход, не так ли?
-Нет. Не так. – он замялся. – Научишь меня?
Валькирия уже направилась к выходу и наполпути обернулась:
-Чему?
— Я хочу быть воином.
Алина внимательно посмотрела на него, словно ища какой то подвох, и улыбнулась:
-А вот это, сударь, будет зависить от вашего поведения.
День езды и запутанная лесная тропа мгновенно забывались, чуть только Гармон слышал легкую поступь ее коня, когда Алина выезжала навстречу. Души, руки, дни и ночи сливаясь в едином порыве. Им никогда не бывало скучно, и наслаждались они каждым мигом проведенным вместе, словно предчувствуя скорую разлуку. Валькирия стала учить его искусству поединка, он рассказывал ей рецепты своего рода. Дополняя друг друга во всем, особенно в постели, когда один чувствует и продолжает каждое следующее движение другого, они нашли свое счастье.
Ссоры лишь дарили радость примирения, он рвал ей черные лилии, растущие в ручье неподалеку, она писала для него стихи, и все шло своим чередом. Виделись они вдали от замка, поэтому никто из двора долгое время не подозревал, куда исчезает наследник — все давно привыкли к его фанабериям. Так продолжалось полгода.
Полгода запретного.
Первой забила тревогу мать Гармона, недаром она была ведьмой. Мудрая женщина, сведущая в магическом деле и возглавляющая уже много лет орден Солнечного Света, она не делала ставки на собственного сына. Испокон веков было известно, что наследная власть и право королевского трона передавались только по женской линии. Она с самого начала знала, что у Гармона родиться дочь, и этот ребенок слишком много значил в теперешней борьбе за власть. Катарину абсолютно не интересовали чувства сына и внезапное его увлечение какой-то валькирией: ребенок должен родиться законнорожденным, а для этого Гармону нужно было жениться на его матери. Тогда-то и настало время для серьезной беседы, ведь до родов оставалось меньше двух недель, а сын и слышать ничего не хотел ни о женитьбе, ни о Гелле, в принципе. Катарина недаром так легко управлялась и с собственным мужем, и властью в ордене, она знала и все слабые места собственного отпрыска.
В ярости, хлопнув дверью, так, что она чуть не слетела с петель, Гармон пронесся мимо стражников на входе и почти кубарем слетел с лестницы. Он был в бешенстве. Первый раз в жизни наследного графа заставляли сделать что-то против воли. Фраза — « ты сам вырос как без отца, неужели ты желаешь этого своему ребенку?» ранила в самое сердце. Все детство он ощущал его отсутствие. И это так терзало чуткое сердце ребенка, который так хотел похвастаться своими нехитрыми успехами, получить поцелуй на ночь, выучить новый прием в драке, да и просто повисеть на шее у отца, что теперь уже взрослым он ни за что не смог бы заставить пройти через это свое собственное дитя. Но и мысль о любимой не давала Гармону покоя.
Думать надо было раньше… Надо было, но ведь молодой человек не знал тогда, что встретит ту единственную, ту, с которой хотел прожить всю жизнь, ту, с которой счастье было посыпаться по утрам, ту, которая пожертвовала бы всем ради него. Алина словно открывала ему то, что он искал в жизни. Юноша искренне считал чудом то, что встретил, наконец, свою половинку и не понимал, почему теперь должен был ее оставить. Но наследник графства Тэпра навсегда был связан кровными обязательствами с этого момента.
Дочь. Маленькая частичка его самого, его плоть, его кровь. Беззащитное существо, еще не увидевшее свет, а уже отданное на растерзание политическим интригам. В отчаянии метался Гармон между двумя берегами и не находил ответа. Вскочил на лошадь и через несколько часов был в монастыре, где ему сказали, что Алина поехала купать своего коня. Он нашел ее недалеко у ручья, она сидела на большом камне, обняв руками, колени в легкой светло-зеленой тунике, и при его появлении даже не подняла головы.
У Гармона заныло сердце при мысли, что ему придется покинуть эту девушку. Лошадь тихо ступала по опавшей хвое, он спешился. Если бы он меньше знал Алину, то подумал бы, что она просто не замечает его: девушка так и сидела, не изменив позы. Тогда он начал говорить, не в силах смотреть валькирии в глаза, а она абсолютно спокойно слушала его, словно это касалось кого-то другого.
Лошади паслись рядом на залитой солнцем полянке. Он замолчал, не зная, что еще сказать, тогда она, наконец, слезла с камня и подошла к нему. Глядя в любимые зеленые глаза бедная девушка последний раз горячо поцеловала его, и тут вдруг не выдержав, разрыдалась. Слезы градом катились по щекам, а молодой человек все пытался что-то сказать, когда говорить было уже бессмысленно. Алина молча закрыла ему рот рукой и повернулась, чтобы уйти. Рухнул мир, который они создали вдвоем, валькирия покачала головой и улыбнулась сквозь слезы. Нельзя было любить его, сказкам всегда приходить конец, и винить ей можно было только себя.
Алина потерянно побрела вдоль ручья, а он стоял и смотрел в другую сторону, чувствуя каждой клеточкой своего тела, как она удаляется. Вдруг Гармон уразумел все и сам испугался. Как они смогут друг без друга? Бесполезное теперь желание все вернуть, сказать то, что не мог сказать раньше, объяснить то, чего не понимал сам. Никто не был в силах что-либо изменить.
Осипшим голосом он позвал ее так, как всегда называл в шутку:
-…Мелкая…
Она рванулась к нему, не думая больше ни о чем. Его дрожащие руки побежали по телу валькирии, сплетаясь в безнадежном объятии. Душа девушки билась, пульсируя под пальцами Гармона, и тогда он впервые услышал ее мысли: « …я не отдам тебя никому…»
В ту ночь они были вместе в последний раз, а наутро он отправился в замок для подготовки к свадьбе, а валькирия просто исчезла из монастыря вместе со своим конем. Более убитых глаз, чем у него не было, наверное, еще ни у одного жениха в мире.
Девочку назвали Ават, что значит вера. Он не отходил от ее колыбели с самого рождения, стараясь больше ни о чем не думать. По ночам сны ему не снились, но иногда он начинал почти что бредить днем. Ему так хотелось хотя бы услышать ее голос, просто поцеловать, обнять… Разыскать Алину он даже и не пытался, зная ее гордость и зная, что она не вернется к нему больше.
Постепенно все вошло в свою колею: девочка уже ползала, дикая ревность жены, кажется, улеглась, Катарина занималась исключительно своим орденом, отец, как обычно, сражался. Гармон пытался заниматься делами графства, но у него плохо это получалось. Серая будничная жизнь, снаружи украшенная блеском мишуры двора, и бездонная пустота внутри – вот что ожидало воина до конца своих дней.
В одно такое утро, он выехал за пределы замка. Поля стояли уже убранные, осень почти заканчивалась, небо было затянуто серыми тучами, но что-то тревожное носилось в воздухе. Проезжая по деревне он оглянулся. На западе, перекрывая силуэт гор, шла гроза. Следовало бы вернуться, да и мать что-то говорила ему про шторм, но в противовес собственным мыслям он направил лошадь вперед по дороге. Страна, в которой жил Гармон разделялась на пять графств : Фира –северно-восточное, Альсбек – юго-западное, Крэм — северное и Мирия – располагалось на самом юге, и всеми пятью управляла одна женщина. Но королева заболела и мать предсказывала, что серьезно. Дело принимало нешуточный оборот: если Шарки умрет, престол по праву переходит к его дочери, ведь наследниц у нее не было. Катарина будет назначена опекуншей вплоть до совершеннолетия Ават, а править фактически будет орден Лунного света. Ребенок против воли Гармона попадал в самый водоворот дворцовых интриг, ведь власть сейчас полностью принадлежала королевской ложе Солнца, и появление Ават грозило сменой правительства.
Он очнулся от невеселых мыслей и пришпорил коня. Гроза подступала. Не замечая мороси, он подъехал к последнему дому в деревне. За плетнем начиналась дорога в монастырь. Гармон нахмурился и отвернулся, переведя взгляд на добротную соломенную крышу, которая защищала дом от непогоды. На дворе, нахохлившись, сидели курицы и утки. Дверь распахнулась, и на крыльцо выбежал малыш в одной рубашонке и замер в испуге, оборвав заливистый смех под суровым взглядом незнакомого дядьки на коне. Почти сразу же на крыльце появилась его мать и подхватила сорванца на руки.
Увидев улыбающегося графа, она поклонилась чуть стесненно, заметая подолом пол:
— Доброго вечера вам, господин граф.
— Доброго. – кивнул он ей в ответ и повернул лошадь прямо на тропу.
Бесполезно. Бесполезно было себя обманывать — ему хотелось хотя бы увидеть то место, где они были так счастливы. Уже много месяцев он не появлялся там, старательно обходя окрестности, не желая тревожить еще свежие раны на сердце. Сверкнула молния, и свинцовое небо раскололось надвое. Через несколько секунд Гармон уже летел во весь опор по лесу. Шум грозы наступал на него, а он скакал так, словно боялся куда-то опоздать. Будто что-то гнало его вперед, и он пустил коня галопом, ничего не замечая на своем пути. Пригнувшись к гриве, всадник пронесся во весь опор мимо начинающих опадать рябиновых деревьев, грустно качаюших красными гроздьями, промчался через редкий сосновый бор, и из-под могучих елей, низко-низко склонивших тяжелые ветви, вылетел, наконец, на открытое пространство. Гармон резко осадил лошадь. Разгоряченный конь встал.
Ручей. Их ручей. Ручей, где он рвал ей любимые черные лилии. В оцепенении он смотрел на то, что от него осталось. Сухое растрескавшееся дно зияло выжженным глазом на лице земли. Ручей умер, а это могло означать только одно. Он все понял…
Алины больше не было на этом свете.
И в эту миг мир накрыл ливень, мешая его слезы с каплями дождя.
Глава 2
«Ницца et tout ca…»
— Я все равно знаю, что ты жалеешь.
— …Жалею ? Кого? Я жалею,что мне придется заплатить штраф — ты запылил мои крылья,
знаешь, — теперь я беру их на прокат….
— Извини…
— Из вины получаются отличные вина. Это нижние так забавляются, но твоей вины вряд ли хватило бы даже на то, чтобы подышать винными парами… Но ваши тоже не отстают – ты никогда не задавался вопросом: откуда верхние берут такой белоснежный наряд? Так вот, эта белизна – эмоции, обыкновенные людские эмоции . Они , как пушечные ядра выстреливают в тебя, впиваются во всё твоё существо, обволакивают и пропитывают. А иногда эмоций в тебе оказывается с избытком. Помнишь, ты раньше часто спрашивал, откуда у меня так много глубоких порезов на теле…
-Ты снова развел демагогию, чтобы отодвинуть ЭТО. Ты не хочешь говорить о том, что тебя по-настоящему мучает!
— Меня что-то мучает!?
-Ты ведь не можешь смириться ?
— С чем?
— С тем, что смирился.
— Я привык.
— К чему?
— Привык к тому , что смирился.
— Теперь ты доволен?
— Нет, но, теперь я ВОЛЕН.
— Ты ничего не хочешь изменить..?
— Не хочу…? Не могу! Нет!
Я допечатала последнюю фразу и задумалась. Ну и что теперь?
Было шесть часов утра, пять пятьдесят одна, если быть точной, и вот уже которое утро я вскакиваю в несусветную рань в холодном поту. Теперь ночные кошмары ровной стопкой лежали передо мной на столе, но ситуации это не меняло. Я вытащила штепсель принтера из розетки и взглянула на монитор: пять пятьдесят две. Часы на компьютере неумолимо доказывали, что рассудок меня покидает. Я даже не заметила, как рассвело, встав в три утра и просидев столько времени за компьютером. Скоро начнут развозить хлеб, и водитель араб, как всегда будет распевать во всю глотку, пока я не проснусь и не пожелаю ему удачного дня. Щелкнув выключателем, я отьехала вместе со стулом к окну и подняла жалюзи. Мгновенно яркий свет залил комнату.
Я выглянула на улицу, на секунду зажмурившись, и воздух наполнился обычными утренними красками и звуками. Проехала машина по дороге, вот возвращалась в гостинницу стайка нетрезвых туристов после ночного клуба, шумели волны. В Ницце наступало утро, переливаясь всеми цветами радуги. Белый-белый город утопал в лиловых розах и зеленых пальмах. Апельсиновые деревья распускали свои светло-желтые, почти молочные тяжелые соцветия на встречу прохожим. Роскошные отели гордо блестели черно-матовыми стеклами, а маленькие домики и шикарные виллы подставляли солнцу оранжевые крыши. Это место давно потеряло для меня свою таинственность. Жизнь не затихала тут ни на минуту, круглый год отдыхающие заполоняли Лазурное побережье, независимо ни от чего. Некоторые приезжали и оставались жить, не в силах противиться мистическому очарованию южного неба, узких улочек старой Ниццы, милых ресторанчиков, и конечно же, моря.
Оно, как живое существо, могло быть то сонно-спокойным, то злобно-бущующем, то ласковым, то смертельно-опасным. Море завораживало и заставляло думать о вечном, я же просто нашла здесь второй дом, тот, который оставила в России.
Закончив созерцание окрестностей, я отлепилась от стула и вышла на балкон. Наша маленькая двухэтажная вилла стояла на окраине города, прямо на берегу. Ближе к воде жить было невозможно, разве что поставить палатку прямо на пирсе. Вытащив камешек из горшка с моей любимой розой, стоявшей на террассе, я запустила его в волны и самодовольно хмыкнула: попала.
Дом имел две террассы на первом и втором этажах, окна с видом на море были от пола до потолка, впрочем, в потолке тоже были окна, и в звездные ночи я подолгу смотрела в небо, размышляя обо всем на свете. Внизу располагалась спальня месье и мадам Террад, в чьем доме, собственно, я жила и работала, холл с камином, который никогда не использовался, кухня и столовая. На верху детская младшего сына, комната среднего, моя и спальня для друзей, которые постоянно гостили в этом доме. Из моей был выход на террассу, почти целиком прячущеюся в тени старого зеленого оливкового дерева, поросшего вьюном. Именно здесь я сейчас и сидела, забравшись с ногами в плетеное из соломы кресло, за точно таким же столиком.
На перилах террассы пристроился голубь, которых в Ницце обитало великое множество, и чистил свои светло –серые перышки. По-крайней мере , он выглядел обычным и настоящим, в отличие от таких странных и далеких от реальности образов, наполняющих мои сны. Они мучали меня уже третью неделю, заставляя с криком вскакивать с постели, хотя и не были кошмарами в полном смысле этого слова. И все же что-то не давало мне покоя, и каждую ночь повторялось одно и тоже: просыпаясь, я не могла понять, кто же я все-таки такая: крылатая воительница или русский искусствовед.
Б-р-р… Я потрясла головой, слвно это могло отогнать ночные страхи и оперлась на чугунные перила терраски, углом огибавшей дом. Внизу раскинулось бескрайнее сияюще — голубое море. Волн сегодня почти не было, только слабый ветерок доносил такой неповторимый морской аромат – смесь водорослей, соли и воды. Я с наслаждением вдохнула и почувствовала себя немного уверенней. Запахнув поплотнее белый пушистый махровый халат, я вернулась к покинутому креслу, а то ноги на холодном каменном полу уже начали замерзать, все ж таки зима.
Конечно, зима в Ницце — понятие весьма и весьма относительное, особенно сравнивая с Россией. Здесь это двадцать градусов тепла, солнечный день и почти всякое отсутствие осадков, разве что изредка. Иногда я начинала думать, что погода отражается на моральном состоянии жителей, и поэтому французы всегда улыбаются, а бедные петербуржцы просто обязаны быть хмурыми, если учесть, что в Питере и летом то дожди не кончаются, не говоря уже о других временах года. Но я любила свой грустный и серый город, не могла забыть изящные мосты и каменные набережные, переплетения оград и колонады соборов, помпезные дворцы и маленькие тихие дворики. Я помнила каждый камень, равно как и каждую черточку его лица…
Тут меня передернуло. Прошло больше чем полтора года, как я его не видела, я сменила страну, город, прическу, сделала пирсинг и татуировку, и кажется, наконец – то стала забывать этот роман, который выжег мне всю душу, эту безумную страсть и удушающую нежность, этого человека, ради которого я могла бы бросить все на свете. И вот по прошествии двух лет, как мы расстались, мне снова напоминают о нем. Кто? Зачем?
Я уехала, не поддерживаю никакой связи, не знаю даже , где он сейчас, не общаюсь с нашими друзьями, как бы тяжело это не было. Я оборвала все, как говориться , отрезала по живому. И вот снова?! Один Бог знает, чего мне это стоило…
Так все, хватит, – оборвала я себя, а то начинаю ныть, как валькирия в моем собственном сне.
Грохот подьзжающего грузовичка нарушил тихое уединение на балконе, и я узнала машину, которая развозит хлеб по утрам. Мой знакомый араб высунулся из кабины и поприветствовал во всю мощь своих легких:
— Bonjour, mademoiselle! Ca va?
Я перевесилась через перила и помахала в ответ рукой:
— Salut Ali, oui, ça vas, merci.
Я хрошо знала и этого веселого парня и всю его семью. Мать Али была из Марокко, а отец сенегалец, что само по себе странно – во Франции негры ненавидят арабов, а арабы негров, но эту пару рассизм к счастью обошел. Молодой человек с абсолютно черным цветом кожи и торчащими во все стороны волосами, заплетенными в косички, спрыгнул на проезжую часть и задрал голову:
— Vous ne dormiez pas déjà, les cochmarts?
На это я могла только развести руками, собственные сны я не могла контролировать никак, может и правда, от судьбы не уйдешь? С этой мыслью я спустилась вниз налить чашку чая и снова вышла на террассу. Кружка была большая и пузатая, такая, чтобы было удобно держать в руках, но чай оказался чересчур горячим и пришлось отказаться от этой затеи. Ожидая пока он остынет, я поставила кружку на перила и стала наблюдать за Али, работающего и за грузчика, и за водителя одновременно. Делать больше было нечего, до работы оставалось еще два часа. Юноша легко поднимал сразу по несколько ящиков с белыми французскими батонами, распевая во все горло, и заносил их в булочную на углу соседнего дома.
— Les crouassants pour mademoiselle! – с этими словами он упаковал пару румяных булочек в бумажный пакет и метко забросил их мне прямо на террассу. Пакет с приятным звуком шлепнулся мне под ноги.
— Merci beaucoup, Ali, bonne journee! – я улыбнулась и покачала головой. Ну сколько раз я просила его не делать этого. После такой диеты можно было распрощаться с бикини. Но сколько бы я не повторяла учтивому представителю бывших французских колоний, каждое утро находила пакет с круассанами у себя под дверью. Меланхолически вздохнув, я распечатала пакет и вытащила сладкую вредность наружу.
Удобно устроившись в желтом соломенном кресле с булочкой в одной руке и чашкой зеленого чая в другой я предавалась размышлениям. Ясно ведь что что-то было не в порядке, по ночам люди должны спать, а не дергаться из – за кошмаров. Разумеется и такое бывает, но вот если они повторяются каждую ночь, стоит только лишь закрыть глаза?!
Хотя нет, они не повторяются, они именно идут один за другим, как один какой –то многосерийный фильм, причем просыпаясь, я помнила каждую мельчайшую деталь.
Та, другая во сне, поморщившись, я все же решила называть ее валькирией, отличалась, но все же это была я, и так странно было было наблюдать за ней со стороны, чувствуя все то, что чувствует она. Или я? Тут нить рассуждений начала теряться, ум заходить за разум, я тут, я там: все это смахивало на раздвоение личности. Можно было бы, конечно, просто подождать пока этот сериал закончиться сам по себе, но боюсь еще одна неделя, и меня либо хватит инфаркт в одну из ночей, либо я умру от недосыпа.
Достав из кармана халата маленькое зеркальце, я с некоторым опасением в него посмотрелась. М-да, синяки под глазами проступали даже под южным загаром, а зеленый цвет лица оставлял желать лучщего. Был, правда , один плюс во всей канители — я похудела на четыре килограмма, только что- то меня это совсем не радовало. Самой себе я напоминала вид, который был у меня по приезду во Францию: с самолета сошла зареванная, осунувшаяся и с ощущением, что лучше бы произошла авиакатастрофа, чем я оказалась на одном из лучших курортов мира.
Наверное стоило бы рассказать все с самого начала, но у меня все не как у людей, как любит повторять папочка, вот и тут тоже самое. Год с лишним назад я решила уехать из России, бросив все: семью, спорт, работу, друзей, налаженную и удобную жизнь, меняя ее на один большой знак вопроса, но оставаться с ним в одной стране я больше не могла. Уехала из-за него.
Он… Он был далеко не первым мужчиной в моей жизни, но никто не относился ко мне так прежде искренне и нежно, так заботливо и страстно, так понимая и так не ограничивая ни в чем. А я ? Я просто любила, любила так, как никого раньше и никого больше, так словно знала его всю жизнь, а может, и много жизней до того. Со стороны все выглядит до невозможности банально. Мы познакомились по интернету, обменялись фотографиями и договорились о встрече. До сих пор это фотография стоит заставкой на моем рабочем столе. Он, повернувшись в полоборота, смотрит в обьектив со своей вечной презрительной усмешкой, облокотившись на ограду Обводного канала в Петербурге. Я даже знаю о чем он думал в тот момент, он думал о своем ребенке, который должен был появиться на свет через полгода. Заиметь ребенка в таком возрасте – недальновидно, когда решают за тебя – плохо, но когда ребенка используют, чтобы привязать, а если не получается- лишают вообще, что может быть хуже?
Я задумалась, прошло полтора года, как я жила во Франции, два года, как мы расстались, соответственно Вере сейчас должно было быть два с половиной года. Уже бегает и разговаривает, а любимое слово наверняка – “папа”.
С самого начала я знала о ее существовании, знала, и тем более живя в разных городах, не расчитывала с ним на больше, чем неделю развлечений и глубоко ошибалась, как оказалось впоследствии…
В первую же встречу в Москве мы просто бродили по улицам столицы и разговаривали, мы проговорили десять часов подряд, и ниточка взаимопонимания, превратилась в железную цепь, которой отныне нас сковали в одно целое. С той секунды мы словно поняли, что отыскали друг друга в целом мире, что наши сердца всегда стучали в такт, что мы дышим одним воздухом.
Антон жил в Москве, я в Питере: нас разделяло восемьсот с лишним километров, но какой ерундой казалось нам это расстояние. Друзья смеялись, что для нас пора было строить метро между городами или покупать абонемент, настолько часто мы ездили друг к другу то на неделю, то на выходные, а то и чтобы просто денек побыть вместе. Романтика вокзалов, постоянных встреч и прощаний пронизывала все наши отношения, и до сих пор мне было больно вспоминать это, понимала я, чувствуя, как каждый раз ноет сердце, где словно коллекция открыток в альбоме, хранилась наша история.
Вот, сдав последнее отчет на работе и, плюнув на все, я беру билет на отправляющийся через полчаса поезд. И только в вагоне в десять вечера я начинаю соображать, что я буду в пять утра делать на перроне одна, ведь позвонить, естественно я никому не успела. Будить в такую рань людей как-то неудобно, и я решила переждать несколько часов, а потом уже оповестить любимого о приезде. Что вы думаете, сойдя с поезда в четыре тридцать пять по московскому времени, ежась от холода и абсолютно невыспавшись, я оказываюсь в самых крепких и надежных руках на свете. На мои вопросительные глаза Антон только загадочно улыбался, мол уметь надо. А метро в Москве, между прочим, открывается только в пять…
А вот осень, мы идем, взявшись за руки, рядом с Красной площадью вечером и шуршим разноцветными кленовыми листьями. Темнеет в сентябре рано, горят огни большого города, ревущие машины проносятся мимо, влюбленные парочки шепчутся на зеленых скамейках, толпятся шумные иностранцы. Антон что-то обьясняет мне на ходу, горячится и размахивает руками, а я по обыкновению задумавшись и не услышав, смущенно признаюсь:
— Ну не понимаю я.
Он останавливается, берет в руки мое лицо, смотрит в глаза и тихо-тихо говорит:
— А не надо понимать. Ты просто люби меня.
Какие еще тут нужны слова?
А следующая картинка уже у меня дома, после его купания в нашем Финском заливе, что может прийти в голову только москвичу. Он распорол ногу так, что пришлось везти его ко врачу. До скорой его несли на руках, а он только шутил по поводу своего драгоценного флага, что без него и не поедет никуда, а результатом было четыре шва. И вот он сидит в моей комнате на диване и отдергивает ногу каждый раз, как только я приближаюсь с ватой в руке, чтобы промыть рану перекисью, как велел врач.
— Антон! Прекрати!
— Так ведь щипать будет!- возмущенно восклицает мой храбрый мужчина.
— Ну не маленький, потерпишь, пощипет и перестанет. Не бойся, больно не будет.- уговариваю я.
— Ага, конечно. – бучит он себе под нос и снова отодвигается.
Я закатываю глаза к потолку:
— Да что же это такое?! Иди сюда!
— Я идти не могу, я теперь только прыгаю!
И в доказательство упрыгивает на кухню на здоровой ноге.
— Все, мне надоело. С кухни ты никуда не денешься, я иду. – предостерегающе произношу я в пустоту и направляюсь туда, подхватывая баночки с перекисью, бинты и вату. И еще в коридоре слышу:
— Имей в виду, ты обещала, что больно не будет. Я тебе доверяю.
Открыв дверь я застаю такую картину: двухметровый детина, поджав под себя одну ногу, с трудом умещаясь на стуле, зажмурив глаза, протягивает другую мне.
Следующий кадр происходит у него дома – мы умирам со смеху. Я вообще не в силах выговорить ни слова, Антон корчится и утыкается головой в подушку. Постельное белье сбито в ком, я пытаюсь выпутаться из пододеяльника и завернуться в простыню, но оказывается, что это наволочка, в которую, конечно, я не помещаюсь, что только вызывает новый приступ смеха. Просмеявшись полночи, мы даже не помнили на утро причину, по которой начался весь этот балаган, просто нам настолько хорошо было вместе.
Весь наш роман напоминал красивую сказку, мечту, которую непонятно за что подарил нам Бог. Разумеется,мы тоже ссорились, но выглядело это приблизително так:
— Поезд отходит через минуту, зайди в вагон пожалуйста.
— Я еще не со всеми попращался. – отмахнулся он от меня.
Нас провожала целая компания друзей и знакомых после концерта группы Алиса в Москве тридцатого августа. В этот раз мы ехали отмечать мой день рождения тридцать первого в Питере. Часть приглашеных уехала раньше, остальные и так были там, мы были последними и остающиеся по разным причинам обязательно вознамерились нас проводить. Все эти бесконечные прощания начали меня утомлять, я злилась и хотела побыстрее сесть, мы и так еле успели.
-Зайди в вагон, быстро! – рявкнула я и добавила пару непечатных слов. – Ты их увидишь через неделю!
— Не кричи на меня! Я сейчас вообще никуда не поеду,
— Ах, не поедешь значит? – угрожающе прищурила я глаза.
— Если будешь повышать голос.
— Замечетельно, делай, что хочешь – мне плевать!
— Раз тебе на меня плевать – едь одна!
Он тоже разозлился, и мне бы стоило пойти на попятную, но я уже вышла из себя и изо всех сил хлопнула дверью тамбура, чуть не задев проводника, успевшего отшатнуться в последний момент. В глубине души я ждала, что он сядет, но когда поезд отправился, я поняла, что Антон остался. Я уехала одна.
День рождения был испорчен окончательно и бесповоротно, да и зачем мне вообще эта вечеринка без него? Я жутко расстроилась, но настолько была вымотана после Алисы, что рухнула спать, даже не раздеваясь, а наутро натянула улыбку на лицо для встречающих друзей, сразу всем обьявив, что приготовлением праздничного обеда заниматься не собираюсь. Отсутствие Антона никого особо не удивило, все довольствовались обьяснением о ссоре на пероне. Не распаковывая подарки, врученные мне прямо на вокзале, с открытой бутылкой шампанского в руке, собрав гостей, отправилась к себе. Вся толпа вваливается в коридор и затихает на пороге. Я пробираюсь вперед и сумка медленно вываливается из рук. Мокрый, грязный, прокуренный за столом сидит мой любимый и виновато смотрит на меня:
— Не мог же я пропустить твой день рождения.
Как он добрался, на каких собаках? Для меня так и осталсь тайной. Сумашесшедствие молодости, нежность до слез и бесконечная любовь… вот что было между нами.
Когда мы были не вместе,то звонили постоянно друг другу из дома, а то и из ближайшего телефона-автомата, передавали записки с друзьями, ночами сидели за компьютерами в сети Интернета, чувствуя как клавиатура хранит тепло наших рук.
Сколько раз потом я перечитывала письма, которые мы десятками посылали друг другу по электронной почте, даже после того как решили расстаться. Причину, по которой нам пришлось это сделать, мой сон очень четко и ясно передавал. Вообщем и целом, эти сны рассказали нашу историю, только сменив декорации. Будущее перестало существовать, когда мать его ребенка поставила ультиматум, а я и так понимала, что выбора нет. Малышка не виновата в ошибках родителей, иначе и быть не могло, я все знала с самого начала.
Разлука разорвала душу пополам и мне, и ему. Мы пытались забыть друг друга, но возможно ли это – забыть любовь?
Поначалу казалось немыслимым, я до изнеможения тренировалась, падая от усталости, но спорт не помогал, тогда я стала бродить по разным городам, ночным клубам и мужчинам, равно как и он. Но только лишь становилось немного легче, как судьба словно нарочно сталкивала нас вместе, и снова мы не выпускали друг друга из обьятий, снова слезы и обещания, снова он повторял, что не может жить без меня и снова я верила, что это правда, падая в омут с головой.
Невыносимо было знать, что он с ней, невыносимо делить с другой самое дорогое, невыносимо было видеть его больные глаза. И в один прекрасный день я поняла, что больше не выдержу и купила билет на самолет. Обстоятельства моего отьезда были примерно следующими: пролитое в последний момент кофе на футболку, в которой я собиралась лететь, никак не закрывающиеся сумки, роза, которую как-то нужно было провезти через таможню, похоронные лица семейства и одна единственная подруга в качестве секретаря с бутылкой пива в одной руке, намыленной тарелкой в другой и телефонной трубкой в зубах. Уже взбешенная непрекращающимися звонками Женька, никак не могла домыть несчастную тарелку и милейшим голосом обьясняла всем вместе и каждому в отдельности, что я куда-то вышла и вот-вот вернусь, не беря в расчет то, что до самолета оставалось несколько часов и я просто обязана была быть дома. Я же устало глядела в одну точку, кажется это было окно, с остервенением пытаясь втолковать родне, что без розы вообще никуда не поеду. Папа многозначительно повертел пальцем у виска и успокоенно произнес:
— Ну слава Богу. А то я перестал узнавать свою дочь: собранная, трезвая, целый день дома, никаких глупостей. Явно что-то не в порядке, а этот идиотизм с розой все ставит на свои места. Ладно, присядем на дорожку.
Все вышли, только я замерла на пороге, последний раз окидывая взглядом теперь уже бывшее жилище, как в очередной раз за сегодня зазвонил телефон. Не зная зачем, я сняла трубку:
— Во сколько?! – не здороваясь, срывающимся голосом почти что крикнул мне в ухо Антон.
Мне показалось, что сердце у меня остановилось.
— Откуда ты знаешь, что я уезжаю? – слабым тоном поинтересовалась я.
— Добрые люди подсказали. – как-то совсем невесело усмехнулся мой любимый. – Так во сколько? Я хочу тебя проводить…
— Нет! — испуганно перебила я, — Даже не вздумай появиться в аэропорту, -и умоляюще затараторила. – Ты ведь знаешь, я не смогу уехать тогда. Не надо, пожалуйста, я тебя очень прошу. Я люблю тебя больше всего на свете, но видеть больше не могу, пойми ты это.
Он помолчал.
— Я постоянно думаю о тебе, мелкая.
У меня защипало в глазах:
— Не надо, не начинай снова, я не могу больше. Все давно решено, ты просто пожелай мне счастливого пути, солнце мое.
— Я в тебя верю.
Телефонная трубка впилась в ухо.
— Правда, веришь?
— Правда, всегда верил. — я почти физически чувствовала, как ему сейчас тяжело. В тот момент у нас было одно сердце на двоих, и оно разрывалось от боли. — Когда ты вернешься?
— …
— Когда?!
Где только слова нашла ответить – не знаю. Язык не поворачивался, но все таки пришлось:
— Я не вернусь, мальчик мой. Мы не можем быть вместе, и ты лучше меня это знаешь.
— Facking life, да почему же все так?! — безжизненно выругался он, — Люблю тебя, мелкая, люблю.
— И я тебя…- я уронила трубку на рычаг и без сил опустилась в кресло.
Господи Боже, дай мне силы — взмолилась я и вцепилась в подушку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Стиснув зубы и унимая дрожь в руках, я попыталась не впадать в истерику. Двери распахнулись, и в комнату влетела Женька:
— Твоя родня сейчас тебя багажом отправит, — начала она и осеклась. Ей хватило одного взгляда, чтобы все понять. – Ты опять ему звонила?! Нет, ну на пять минут оставить нельзя, как маленькая, честное слово… — запричитала она.
Я только беспомощно смотрела на нее, глотая слезы:
— Жень… Что мне делать?
Она решительно подошла ко мне, отняла подушку, взяла за плечи и хорошенько встряхнула:
— Слышать ничего не хочу. Даже не взумай снова попасться на его удочку. Каждый раз он появляется , когда все налаживается. Да что это такое? Бедный мальчик проживет как-нибудь без тебя! Хватит! Ну-ка посмотри на меня!
Я послушно подняла голову.
— Что делать, что делать? — передразнила она меня, — для начала выбросить все глупости из головы, потом сделать один шаг к двери, потом второй. Надеюсь ходить ты еще не разучилась, а то голова у тебя уже точно не работает.
Я благодарно улыбнулась, хоть это и была улыбка сквозь слезы. В коридоре Женька обернулась и тревожно заглянула мне в глаза:
— Надеюсь ты не передумала? Не сбросишь чемодан с парашютом?
Нет, я не передумала, но до самого последнего “Пристегните, пожалуйста, ремни ” я надеялась, что Антон приедет в аэропорт и буквально за шиворот стащит меня с самолета, но все было напрасно. Такие сцены с обьятиями и поцелуями у трапа бывают только в фильмах, а моя жизнь была намного реальнее. По крайней мере я думала именно так до момента, пока не начались эти сны.
Солнце шло вперед по небосклону, и мои босые ноги оказались на самом солнцепеке, я передвинула кресло в тень и заглянула в чашку. Чай совсем остыл, но за новым идти не хотелось. Газетная лавка “Nice-matin” уже открылась, значит пора было собираться.
Я работала в антикварном салоне месье Террад экспертом и обожала свою работу. Все эти древности еще с детства приводили меня в неописуемый восторг, я могла часами сидеть разбирая надписи на греческих амфорах или копаться в символике скифов. Работать экспертом отнюдь не означало копаться в бумажках, каждый день тут происходило что-то новое. Например, три недели назад Фабьен привез целую коллекцию скандинавских украшений. Я еще не до конца закончила анализ, но приблизительно установила период – около девятисотых годов нашей эры, грубо говоря – начало десятого столетия.
Чаще всего фибулы такого типа имели продоговатую или округлую форму, иногда форму трилистника, наши же были идеально круглыми, да и вообще, открыв крышку я не поверила своим глазам. Сложенные в две картонные коробки, покрытые плесенью и потемневшие от времени браслеты, шейные обручи, застежки для плащей из серебра, золота и бронзы полгода валялись на блошином рынке в Ницце, абсолютно никому не нужные. Их предистория так и осталась тайной, продавец не знал, сколько бы не пытал его мой патрон, обнаруживший такое сокровище среди хлама и купивший почти за бесценок.
Круглые фибулы были в моде особенно в двадцатых годах десятого века, а на Готланде на протяжении всей эпохи викингов фибулы имели форму круглых коробочек. Многие скандинавские женщины обычно набрасывали поверх сарафана плащ или накидку, застегивая их спереди. Такие археологические находки имели невероятную ценность и обычно всплывали в Дании и Норвегии, а никак не во Франции. Хотя сразу же приходила на ум попытка завоевания Парижа, которая все же имела место с их стороны, но это еще нужно было проверить.
Все это я уже думала в машине, быстренько накинув платье и закрыв дверь почти бесшумно, потому что все обитатели виллы еще спали. До магазина ехать было совсем ничего, но к хорошему привыкаешь быстро и заведя свой маленький типично французский пежо 307, я уже мчалась по знаменитой английской набережной, а в голове были сплошные викинги.
Их эпоха озарена особым отблеском романтики и приключений, и мне сразу представился образ бородатого воина, отправляющегося на своем корабле в чужие земли с мечом в руке. Конечно такое представление совсем не подобает эксперту-искусствоведу, но я никак не могла его прогнать. В последнее время все стали интересоваться викингами, которые стали почти что торговой маркой Скандинавии. Издревле они обладали собственной самобытной культурой, основанной на прочных традициях, которые теперь так широко представлены в торговле и рекламе.
Я свернула в, так называемую, улицу St-Ffancois de Paul, хотя на мой взгляд это был просто переулок длинной в три метра, ведущую к площади Palais de Justice, и выехала к зданию суда. Припарковать машину во Франции, даже такую маленькую, как моя, невозможно, что рано утром, что позно ночью, поэтому, недолго думая, я свернула в подземный гараж. Столкнувшись с этим сразу же по приезду и уже наученная горьким опытом бесконечных блужданий в посках места, сегодня я поздаровалась с охранником и оставила свой синенький автомобильчик отдыхать на своем законном четвертом этаже, а сама поднялась на залитую солнцем площадь.
Официанты расставляли стулья и столы с зонтиками, я кивнула головой улыбчивому мальчику в длинном белом переднике и заспешила вперед. Не пройдя и нескольких метров торопливым шагом я столкнулась с месье в очень знакомой клетчатой рубашке, замершем перед витриной кондитерской.
— Фабьен! А я-то бегу открываться, думала ты спишь еще. – обрадовалась я. Это был мой шеф – Фабьен Террад, директор антикварного салона “Napoleon”, где я работала, и мой большой друг.
— Здравствуй, дорогая, — по обыкновению расцеловал меня четыре раза патрон и тут же сунул мне под нос толстенную книгу в глянцевой обложке, которую держал в руках. – Какое там спишь, вот посмотри, пришел новый том утром – не могу оторваться.
Я посмотрела название и почему-то совсем не удивилась, — “Словарь Великой Армии”. Имелась в виду, конечно, армия Бонапарта. Фабьен был буквально помешан на Наполеоне, умудрившись даже свой магазин назвать в честь великого французского императора. Я вполне разделяла его увлечение, правда более спокойно, предпочитая викингов и славян, греческую мифологию и готические войны. Проще говоря историю более ранних периодов, где вопросы чести решали с помощью мечей, а не пистолетов, где после ночи любви падали на поле боя, где красота человеческого тела ценилась много больше золота.
— Здесь все-все есть. – возбужденно дергал меня за локоть шеф, перелистывая книгу с космической скоростью, тыкая носом в новые иллюстрации. – Видишь?
-Нет, — отрезала я, выдернув локоть. — И не увижу, если ты так вертеть будешь, давай на работе посмотрим?
— Ты по дороге гляди. Я вот уже полчаса иду и читаю.
Еще бы, вздохнула я про себя, если бы я не появилась, сегодня до салона он бы точно не дошел, и покорно уставясь в книгу, взяла его под руку:
-Хорошо – хорошо, а что ты у кондитерской забыл? Ты что-то хотел купить?
— У какой кондитерской? — удивился он, – Первый раз в жизни ее вижу.
О Господи,- подумала я и пошла вперед, потянув его за собой, старательно обходя лужи, оставшиеся от поливальной машины, — Первый раз он ее в жизни видит, каждый день, в течении тридцати лет ходя мимо…
— Тут все описано, представляешь? И масти лошадей, и марки оружия, и эполеты с наградами, и даже наемные солдаты! Я не говорю уже о подробнейшей хронологии битв и событий! – тыкал он пальцем в раскрытый том, а я пыталась в это время свободной рукой нащупать ключи от входной двери. – Ну чего ты встала? – поинтересовался он, не отрывая влюбленного взгляда от книги.
— Потому что мы пришли.
Он недоуменно оглядел большую зеленую неоновую вывеску, гласящую : “Наполеон, антикварный салон месье Террад”, и недовольно согласился:
— Да, действительно.
Я открыла дверь, и звякнув колокльчиком вошла внутрь. Фабьен прошествовал с книгой в обнимку до первого же сидячего места, которым оказалось обитое красным бархатом кресло эпохи Людвика Четырнадцатого и больше не подавал признаков жизни. Я обернулась и, залюбовавшись на эту замечательную картину, улыбнулась. В свои шестьдесят один он выглядел едва ли на сорок пять, и наверное, именно к нему была применима фраза “Выглядишь на столько, на сколько себя ощущаешь”. А чувствовал он себя превосходно, особенно это бросалось в глаза, когда он гулял со своим младшим сыном Тибо, которому в ноябре исполнилось три года.
Кстати, именно благодаря этому малышу, которого я считала cвоим младшим братом, я оказалась в семье Террад. В первую неделю своего пребывания во Франции я не могла ничего делать, кроме как лежать пластом на пирсе и плавать до изнеможения, пытаясь так избавиться от ощущения бессилия и неизбежности произошедшего, от разлуки, а самое главное от того, что ничего не изменить. И когда в очередной раз я вышла из моря чуть живая после заплыва на два с половиной километра и сидела, уткнув голову в колени на пустынном пляже в десять утра, ко мне подошел кудрявый малыш с соской во рту и погладил по спине. Я подняла голову, и увидев искреннюю тревогу в глазах такого маленького человечка, первый раз за долгое время улыбнулась. А потом мы разговорились с его отцом, который читал очередную книгу, угадайте о ком?
Сейчас уже год работая и живя с ним под одной крышей, я знала все его привычки и могла с точностью девяносто девять процентов сказать, что если его не трогать сегодня – он просидит целый день , не шевелясь, прочно засев в дорогущем антикварном кресле. Я повернулась и пошла вперед мимо египетских кошек, олицетворяющих богиню Баст, сдула пыль с крышки старинного пианино красного дерева и включила вентилятор в коридоре. Можно было спокойно заняься своими викингами.
Не выпендриваясь я села за обычный стол, а не за круглый полированный с золотыми инкрустациями эпохи познего Возрождения, и включиила ноут-бук, чтобы по ходу заносить в компьютер описание последних предметов коллекции Скандиновии.
Оставалось шейный обруч и один не целиком сохранившийся медальон, возможно остатки колье или другого украшения. Впрочем начнем сначала. Шейный обруч был сплетен их четырех толстых серебрянных нитей очень высокой пробы, как свидетельствует экспертиза металла. Вес составляет тысяча восемьсот тридцать грамм. Ясно, что изначально это было тысяча девятьсот , но небольшая чась его отсутствует. Скорее всего это украшение предназначалось для статуи какого-либо божества. С трудом я могла представить себе человека, носящего на шее обруч в два килограмма, тем более что рост и комплекция викингов, чтобы там не гласили легенды, были чуть меньше теперешнего населения Скандинавии.
Ну на всякий случай сверимся с интернетом.
Ага, вот что по этому поводу пишет араб Ибн Фадлан, встретивший викингов в районе Волги в девятьсот двадцатом году: “ На шее у них были украшения из золота и серебра, потому что если супруг распологал десятью тысячами дирхемов, то он должен был украсить жену драгоценной шейной цепью, так что на шее женщин викингов бывает довольно много украшений ”.
Ну и ну, воображение тут же подсунуло мне картинку несчастной жены, которую мало того, что заставили бросить дом и отправиться в поход вселед за мужем, так еще обязательно таскать за собой тележку с украшениями, чтобы демонстрировать богатство мужа. Хотя с другой стороны совсем таки и неплохо устроились, если бы Гаель каждый раз дарил мне гмм… “драгоценную шейную цепь” ,было бы совсем неплохо…
О черт, я совсем забыла о нем! Вчера же был год нашего знакомства! А я мало того, что не позвонила, так еще и выключила все телефоны вместе с мобильником. Папа точно прав – ничего не могу сделать нормально. Где эта трубка, чтоб она провалилась! В нужный момент никогда ее нет, а когда не надо – разрывается от звонков. Лихорадочно я перетряхнула все содержимое сумочки и наконец обнаружила антену мобильника, торчащую из косметички. Не задаваясь вопросом, что она там делает, я набрала номер Гаеля и с облегчением выдохнула:
— Прости меня, я забыла.
— Здравствуй, красавица моя. Я бы удивился, если бы ты вспомнила. Рад все же тебя слышать. Сегодня ровно год, как мы познакомились и четыре месяца пять дней, как мы вместе. А , ты наверное и не помнишь даже, как мы тобой познакомились, а любимая?
— Все я помню. Ровно год назад в море, в Ницце, у второго желтого буя, который отмечает километр от берега. Ты подплыл в жукой маске для подводного плавания и спросил: “Мадмуазель, вы случайно не русалка?”. А когда я отказалась плыть с тобой дальше, ты потребовал продемонстрировать хвост, вернее ноги. — с трудом завершила я, изо всех сил напрягая память.
— Все правильно. С годовщиной, тебя. Я звонил тебе вчера, почему ты не отвечала?
— Ммм…работала. — ответила я, судорожно пытаясь придумать хоть какую-нибудь уважительную причину, по которой я могла быть очень занятой. Признаться в том, что я просто забыла, было выше моих сил.
— Опять твои викинги?- укоризнено вздохнул Гаель.
— Ну да. Ты же знаешь, что у нас новое поступление. Необходимо закончить на этой неделе, а у меня еще конь не валялся.
— Это очередное русское выражение? Знаешь, иногда я думаю, что для меня в твоей жизни просто нет места… — грустно заметил мой мужчина.
— Да, нет. Просто я сейчас очень занята, не волнуйся. Ты же знаешь, кроме тебя у меня никого нет. — говорила я, машинально вытаскивая последний медальон из коробки. Просмотрев аннотацию к нему, я удивилась: экспертиза металла отсутствовала. Значилось только –“ сплав не соответствует ни технологиям античности ни средневековья.”
— Я бы очень хотел сейчас, чтобы ты была рядом. Как только я закончу свои дела, сразу же беру билет домой. Знаешь, я купил тебе подарок на нашу годовщину.
— Видишь, у тебя ведь тоже могут быть дела. А что за подарок? – вежливо поинтересовалась я, аккуратно счищая плесень с остатков медальона. Под налетом явно проглядывал какой-то орнамент, кажется в хорошем состоянии.
— Напомнить тебе еще раз, я занимаюсь покупкой дома для нас. – это не только мои дела, любимая. Подарок не скажу – сюрприз.
— Конечно, я помню. Только ты обещал меня не торопить, я тоже тебе могу это напомнить. – четко была видна теперь часть лапы животного. Это был то ли лев, то ли собака. Я взяла кисточку из набора, чтобы продолжить.
— Я вовсе тебя не тороплю. Просто, люблю тебя, моя русская девочка. – ласково промурлыкал Гаель.
Ответить я не смогла да и не слышала уже, что там говорит мой любовник. Меня бросило в жар, сердце заколотилось, как у загнанной лошади. Зажав рот ладонью, широко распахнув глаза, я, не отрываясь смотрела на часть медальона, которая спокойно лежала на моем рабочем столе.
— Дорогая? Ты меня слышишь? – раздался встревоженный, моим долгим молчанием, голос Гаеля из трубки. – Что-то случилось?
Это было совсем не скандинавское украшение, в скандинавской мифологии не было Симаргла, божества храняющего посевы, символа, олицетворяющего защиту, крылатой собаки, часть которой была нанесена золотом на черной поверхности кулона. Поверх остатка рисунка значилась руна “А”. Это был медальон из моего сна. Медальон , означавший принадлежность к роду валькирий. Медальон валийского оракула.
— Гаель, я тебе перезвоню позже. – медленно произнесла я, глядя в пространство перед собой и без сил опустилась в кресло. Господи Боже, что твориться в этом мире?
Глава 3
«Реквием»
моя последняя фантазия стала тобой
ты делал смерть жизнью, муку наслаждением, черное белым.
Я рвалась в небо, роняя по дороге черные перья,
Срывая с запястий кандалы, и в кровь, кусая губы
Небеса разверзаются, чтобы принять тебя
а ты смотришь снизу,
пытаясь снова и снова вкусить жизнь, ту, что оставил для меня на небе.
Ту, что ты так хотел изменить, ту, что держала тебя любовью…
разрушив все, что было у нас, ты ушел, оставив бездонную пустоту, дикую боль предательства, разрывающую сознание
и череда дней, лиц, цветов
что не отличается один от другого своей серостью.
Стоит ли все это того лазурного и
искрящегося осколка счастья, что мы зажимали между ладонями твоей и моей…
милосердие сильнее мести?
Да…
но смерть забирает с собой все,
независимо смерть тела или смерть чувства…
что ты выберешь? Кому ты должен?
Что теперь ждет тебя на небесах?
Плоть от плоти твоей, кровь от крови, мысль от мысли…
твой выбор сделан за тебя
я выбираю…
…
Гармон вздохнул и покрепче ухватился за ручку топора. Он был неимоверно зол. В кой-то веки ему понадобилась ее помощь, и она молчит. Ну ладно, допустим, помогала Алина ему не один раз, но ведь он никогда не просил ее об этом, в конце концов, она сама вызвалась, разве не так? И почему же она молчит, когда ему так нужно знать?! Острие сверкнуло на солнце и с сочным звуком впилось в легкую северную древесину. Гармон строил плот, чтобы на нем спуститься вниз по реке, в столицу, а злость только ускоряла работу – средство передвижения, пусть и не отличалось особой красотой, но выглядело вполне крепко и надежно. Оставалось только приладить мачту.
Он собирался добраться до Мирии, хотя и вовсе не был уверен в том, что девочка там. Именно этой информацией владела валькирия и из какого-то тупого упрямства не хотела говорить. Обшарив все графство Крэм, Гармон понял, что Ават здесь не было. В королевской армии был объявлен всеобщий сбор, все искали его дочь. То, что ее давно могло уже не быть в живых, об этом Гармон и слышать не хотел, впрочем здесь говорил не только страх отца, но и то, что девочка слишком много значила в вопросе престолонаследия, и хотя бы, поэтому ее могли только похитить, а не убить.
Воин целиком погрузился в свои мысли. На красивом волевом лице, хоть и измученном долгой дорогой, сейчас читалось холодное упрямство. Прямой нос, резко вычерченные скулы и глубоко запавшие глаза придавали ему несколько угрюмое выражение. Широкие густые брови домиком поднимались над потемневшими от усталости глазами. Тонкие губы застыли в презрительной усмешке, над верхней губой с левой стороны была родинка, терявшаяся, правда, в черной щетине последних дней. Волосы отросли настолько, что воину приходилось завязывать их сзади в хвост, спереди непослушные завитки падали на высокий чистый лоб, но ему это даже нравилось. За последнее время ему мало приходилось обращать внимание на свой внешний вид, он был в пути больше полугода, и ничто – ни огрубевшая кожа на ладонях, ни синяки и ссадины, ни белые полосы шрамов, особо его не волновали. Сейчас, наверное, даже родная мать с трудом узнала бы наследника графства Тэпра, рубящего древесину на мокром песке в сотнях миль от родного дома.
Щепки так и летели, и вот уже ровненький очищенный ствол лежал на песке, оставалось только водрузить его на плот. Похоже, в этот раз ему придется обходиться собственными силами. Он начал успокаиваться, да и злиться долго на нее он не мог. Даже теперь, когда она стала оракулом, он не относился к ней иначе, чем к любимой женщине. Просто придется подождать ее следующего появления и попробовать уговорить ее, а уж это он умел. Гармон был уверен, что она всегда будет рядом, что она любит его, а значит, знает, как важно ему найти дочь. Она поможет ему.
Он мысленно улыбнулся, представив ее забавные веснушки, появившиеся от их летних встреч. Вот сейчас путь лежал вдоль побережья, оракул сопровождал его, и было так странно наблюдать, как у Алины от солнца облезает кожа на спине между лопаток, как раз там, где начинают расти крылья. Иногда Гармону казалось, все как раньше, что она, как и раньше рядом, такая же живая и любящая, такая же понимающая и нежная, такая же…с иссиня-черными крыльями, исчезающая порой на неделю, а иногда больше, такая же, — да не такая. Но все равно он любил ее всем сердцем, всем, чем только может воин любить валькирию.
Он оглядел плот со всех сторон и остался доволен, — уж что-что, а работать с деревом он умел. Гармон перевел взгляд на реку, имя которой было Анел, по ней и придется сплавляться, а взглянув снова на плот, вздрогнул.
На свежих бревнах сидел по-турецки, как из ниоткуда взявшийся человек, и поправлял черный платок на голове.
— Приветствую, — поняв, что его наконец заметили, произнес он .
Гармон обалдело уставился на него. Незнакомец не пытался ни напасть, ни даже достать оружие, что уже было само по себе странно. Случайных путников здесь быть не могло, а разбойничьих намерений он не проявлял, продолжая весьма миролюбиво восседать на плоту. Гармон опустил, дернувшуюся было к мечу руку, и ошарашено поинтересовался:
-Т-Ты что здесь делаешь? – от неожиданности он даже начал заикаться. Потом, немного подумав, изменил вопрос. – Ты как тут оказался?
— Гммм…. Ну как тебе сказать? В данный момент я просто тут и все. А могу быть там.
И в доказательство просто растаял в воздухе.
-Или там, — продолжил он, материализовавшись на огромном суку, нависшем над рекой прямо над плотом.
-Или тут, — он уже уютно устроился на сером валуне, чуть присыпанном песочком.
— Вообщем, я везде. – закончил он, появившись снова на плоту. – Помочь с мачтой? – и он протянул руку к легкому бревнышку.
— Нет! –Гармон угрюмо наблюдал за его передвижениями. – Пока не скажешь, кто ты, и что тебе от меня нужно?
-Ты можешь звать меня – Реквием. А нужно мне в город. Поможешь, мил человек?
В мире есть нет так уж много созданий, способных так легко пропадать из виду. Глядя на улыбающеюся, добродушную на первый взгляд физиономию, Гармон вспомнил, что рассказывала ему Алина на одном из занятий по искусству поединка: история клана хамелеонов брала свое начало из древних боевых единоборств. Их монастырь находился где-то на юго-западе, в меширских развалинах, хотя никто, кроме их самих, не знал где именно, путь туда лежал по непроходимым болотам, и как в любом другом клане случайно туда не попадал никто.
Помимо собственного стиля в единоборствах, хамелеоны отличались исключительно мужским полом наемников и необычной экипировкой. Облачение не предусматривало ни лат, ни даже кольчуги, за исключением , конечно больших битв, где они редко, но все таки выступали в пехоте, по обыкновению служа в разведке. Оно состояло из дорожного облегаюшего костюма черного цвета, вытканного там же в монастыре, а секрет ткани не выдавался даже под страхом смерти.
Одежда этого боевого клана имела удивительное свойство сливаться с окружающей средой, приобретая тот же цвет, который имела, например вода или песок. Причем цвет был не однотонным, а точно соответствовал всем оттенкам земли или другой поверхности, под которую нужно было маскироваться. Все это давало его хозяину неограниченные способности, правда, ткань действовала только при определенной температуре, которая опять же являлась строжайшей тайной. Так что костюмом могли пользоваться исключительно хамелеоны, которые могли регулировать температуру тела до нужного уровня, используя внутреннюю энергию и медитацию.
Воин слышал, что материал ткут в полной темноте, следя, чтобы даже лунный свет не попадал на полотно, а вместо пряжи брали паутину огромных пауков, которых поили человеческой кровью, в чем Гармон, правда, сильно сомневался, хотя в действии костюма убедился собственными глазами. Реквием подобрался к плоту абсолютно незаметно, впрочем беззвучность и осторожность, с которой хамелеон это проделал, не могла обеспечить ему никакая секретная материя, это уже была целиком его заслуга, причем не малая, ведь Гармона обучала одна из валькирий.
— Я – Гармон, а путешествую я один. Плот ты можешь сделать и сам, тут большого ума не надо.
— Понятно, Гармон. – он успокаивающе поднял руки.- видишь ли, у меня нет топора, да и веревки нет. Я тоже путешествую, правда не один, но налегке. Мы тут и там…
Гармон внутренне напрягся. Не один. Ню-ню…
— И много вас тут таких фокусников?
— Никаких фокусов, да и вся компания перед тобой – я и мой меч.
— Мда, — протянул воин, размышляя. Места тут неспокойные. Одна последняя стычка чего стоит. Только сноровка и везение спасли его шкуру в прошлый раз. Вдвоем легче и веселее передвигаться по этой Богом забытой реке. Имя, конечно, не настоящее, но, кажется, этот Реквием не врет, можно и прихватить его с собой. Вот только…
— А как ты передвигаешься? — тут Гармона заело любопытство –раньше ему такого видеть не приходилось.
-Ха-ха. – рассмеялся Реквием, — ногами.
-Ню-ню, заметно. И все же? – Гармон вопросительно поднял брови.
-Говорю же – ногами. Я – хамелеон, слышал когда-нибудь о таких? И он начал исчезать частями. – Смотри.
Понемногу начиная с ног кожа и одежда Реквиема начала принимать тот же оттенок, что и песок, а потом вода и лес у него за спиной. Гармон утвердился в своих догадках.
-Оригинально. Полезное умение. – похвалил он и поднял приготовленный для мачты ствол. – ну что ж, Реквием, помогай.
Гармон обычно не задавал вопросов, если люди сами не начинали разговор. Поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, а у воина не было ни малейшего желания делиться с ним своими переживаниями о судьбе дочери или об отношениях с валькирией. Ни цели своего путешествия, ни положения не стоит открывать раньше времени. Он не особо доверял случайным знакомствам, но Рек, как про себя прозвал его воин, Гармону понравился. Довольно высокого роста, он был одет во все черное, несмотря на яркое солнце. У необычного попутчика были крупные черты лица и глубоко посаженные глаза, которые никогда не выдавли мыслей хамлеона. Он был явно хорошим воином: Гармон сразу оценил длинный, странно изогнутый меч и четко выверенные движения, которые выдавали военную закалку. Ничего лишнего, всего в меру , но веяло от него какой-то определенной уверенностью с примесью обреченности, покорность судьбе, что ли. Кажется, ему можно было доверять, а Гармон редко ошибался в людях, очень редко.
К тому же, похоже, он был мастер на все руки: Гармон невольно залюбовался ловкостью, с которой его новый знакомый управился с мачтой. Ствол аккуратно занял свое место на плоту. Гармон проверил ее на прочность и поинтересовался :
— И как же мы назовем наш корабль?
— Ora pro Nobis. — не задумываясь, ответил Реквием.
— Чего? – удивился Гармон.
— Молись за нас. – пояснил незадачливому воину Рек. – в переводе с латыни.
— Мдаа… — опять промычал себе под нос Гармон и подумал, что их совместное путешествие начнется довольно оптимистически.
Шел уже второй день их плавания, все было тихо – мирно, без происшествий. Реквием хоть и был довольно молчалив, зато проявил недюжие таланты в области рыбной ловли. Незнакомая им обоим, но как оказалось, очень вкусная рыба с желтыми пятнами на голове, запеченная на камнях вполне подходила и графскому столу, а не только двум усталым путникам. Хотя особой усталостью страдать не приходилось, тяжелой работы на плоту не было : река была довольно спокойна и никаких стремнин и водоворотов не прятала. На последней их стоянке Гармон обнаружил утиные яйца в зарослях тростника, так что питались они вполне сносно, приставая к берегу только для приготовления пищи и размять затекшие конечности. Этой ночью они вообще решили не останавливаться, ограничившись остатками вчерашнего обеда, чтобы быстрее добраться до города. Спать постановили по очереди, все-таки места были опасные, и Реквиему выпала очередь дежурить первым. Пожелав приятелю спокойной ночи, получив в ответ как всегда лишь кивок головой, Гармон положил под голову вещевой мешок и завернулся в плащ.
Как и у любого человека, когда он засыпает, лицо Гармона разгладилось, хоть и не потеряло привычного в последнее время настороженного выражения. От ярких бликов воды и бесконечных раздумий у него на лбу появилась ранняя морщинка, не уходившая даже во время сна. За долгое путешествие кожу покрывал почти черный загар, на котором так выделялись ярко-белые, почти голубые белки глаз. В уголках глаз тоже собралась сеточка морщин, да и сами глаза уже давно стали глазами взрослого мужчины, а не мальчика, каким он был, собираясь в дорогу. Только цвет глаз не изменился: они оставались все такими же изумрудно-зелеными, словно молодая листва деревьев, мимо которых они проплывали. Долгое путешествие заставило научиться ценить редкие минуты отдыха, и бессонницей он никогда не страдал, вот и сейчас сон пришел почти сразу.
Сколько времени проспал он не понял. Гармон протер руками глаза и сел на плоту, стряхивая остатки налипшего сна и пытаясь понять, что же его разбудило. Приглушенные голоса доносились с другого конца плота. Что это? Рек разговаривает сам с собой? Он замер, не шевелясь. Было уже глубоко за полночь, судя по расположению звезд, Ora pro Nobis равномерно покачиваясь на слабых волнах, плыл по течению. Южное небо огромным колпаком накрыло землю, луна не спящим оком смотрела свысока, заливая все вокруг серебряным светом и оставляя на виду лишь силуэты. Воин прислушался. Сомнений быть не могло – это Алинин голос. Он никак не мог разобрать слов, но беседа явно текла очень живо. В нем моментально вспыхнули все прошлые опасения и тут же погасли. Рек разговаривал с ней тихо и спокойно, так что ничего опасного эта ситуация не таила. И все же … очень интересно, почему они его не разбудили, да и вообще, что это его женщина заявилась среди ночи, и откуда у них могут быть общие темы? Пусть у нее будет хоть десять пар крыльев, но она принадлежала только ему, в каком бы то ни было мире. Гармон начал закипать. Он резко поднялся на ноги:
— Какого черта?! Что происходит?! Вы что, знакомы?
Собеседники ничуть не смутились его внезапным пробуждением. Валькирия только досадливо поморщилась:
-Да, дай нам договорить…
Гармона не дал:
-Так, стоп! Ну-ка ?! Откуда ты его знаешь?
Не обращая внимания на недовольство возлюбленного, Алина торопливо продолжила, обращаясь уже к обоим:
— И будьте осторожны в городе. Кое-что изменилось, ни в коем случае вас не должны узнать. Там сейчас всем заправляет Орден Солнца – Гармон, без ненужных глупостей, пожалуйста. Держитесь там, где поменьше народу. Ну, все, мне пора.
Реквием молча кивнул головой: он старался обойтись без слов, когда это было возможно, но Гармон уже завелся, и ему обязательно нужны были объяснения.
— Послушайте, может, мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? А то я смотрю, у вас вобще все ништяк?
— Успокойся, пожалуйста. Реквием тебе все объяснит. Мне пора.
— А разбудить меня не судьба была?! – воин, не такой сдержанный и спокойный, начинал беситься.
Мало того, что она появилась, не разбудив его, так у них еще какие – то секреты с Реком. Это стало последней каплей. Гармон совсем перестал что-либо понимать, что за шашни у него за спиной? Пелена ревности мягко опустилась ему на глаза. Любит она его, как же. Он не мог контролировать, когда она исчезала, даже не зная, что с ней там происходит, хотя много раз спрашивал ее об этом. Но здесь-то, здесь – на земле?! Уж тут он мог рассчитывать на любовь и преданность. А вот оно как. Неизвестно откуда взявшийся хамелеон, ну хорошо же! Он, чуть покачнувшись на шаткой поверхности, молча, отошел к краю плота.
Валькирия перешагнула лежащий вещевой мешок и потянулась к нему попрощаться. Воин задохнулся от возмущения; ведет себя, как ни в чем не бывало! Он резко отвернулся, словно обиженный ребенок.
— Ну что опять такое? Ты не хочешь со мной попрощаться?
— В прошлый раз ты не ответила мне на вопрос, — где мой ребенок. Сейчас меня волнует только это.
— Ты, кажется , перестал меня понимать. Может, мне тебе жестами объяснить? – она раздраженно замахала руками у него перед лицом. Я НЕ могу вмешиваться в дела этого мира. Ты должен сам найти ее. И не говори со мной так, будто это я виновата в том, что ее похитили!
— Но ведь ты знаешь, где она? Так скажи мне! Я нужен ей сейчас, это ты меня не понимаешь. Вся твоя любовь только на словах!
Гармон нервно заходил по плоту, но ограниченное пространство стесняло его в движениях, а внутри у него уже все кипело. Реквием вздохнул и уселся в центре, стараясь уворачиваться от его ног. Валькирия уже парила рядом с Ora pro nobis, глаза девушки метали громы и молнии.
— Моя на словах?! Ты себя то вспомни! Это же ты бросил меня, ты! – и она ткнула в него пальцем, обдавая ветром от крыльев.
— Я хотя бы жертвовал, боролся…- вскинулся воин.
— Ты жертвовал?! – с негодованием перебила она его, — Мною, мною ты пожертвовал, мерзавец!!!
И тут Гармона понесло:
— Да ты – ничто, по сравнению с тем, к чему я стремился!
Алина отпрянула, словно ее ударили.
— Я – ничто… я – ничто. – Словно очнувшись, повторяла она.
Гармон сглотнул и, сжав зубы, смотрел на нее. Валькирия стиснула руки и низко опустила голову.
– Я – ничто… — глухо повторила она. – А ты знаешь, как мы познакомились? – и она мотнула головой в сторону Река. – Знаешь? Он спас меня от самоубийства. Ты никогда не сможешь понять этого чувства. Я стояла на обрыве и смотрела вниз, никак не могла сделать этот последний шаг почему-то. Так глупо… Такое странное ощущение, когда понимаешь, что в этом мире тебя больше ничего не держит. Совсем ничего. Ни-что. – по слогам произнесла она и продолжила. — Я просто стояла и смотрела, не знаю, сколько времени прошло, помню только, что далеко-далеко внизу плескалась вода, и меня и эту воду разделяла пустота. Не было вообще ничего, кроме этой бездонного опустошения. Когда ты ушел – это был как …как дикий взрыв боли, а потом тихое равнодушие… В ущелье хотя бы вода плескалась, а у меня внутри пустота была бесконечной, ничего, кроме нее не было. Я поняла тогда, что никогда не смогу ее заполнить и мне стало страшно. И этот страх, — он был сильнее желания жить. Вот, что значит ничто.
Она отлетела на несколько метров и закричала:
— Рек, ну скажи, зачем он появился в моей жизни? Зачем он просил меня о любви? Для чего я была нужна ему? Господи, ведь он теперь венчан, у него есть дочь и он должен любить женщину, которая ему родила ребенка! Я ушла, ушла навсегда. За что, Создатель, ты снова вернул меня к нему?! Зачем эта любовь, для чего столько боли? Я люблю его больше всего на свете, люблю, люблю! Я ненавижу свою любовь. Я не могу без него… — Почти прошептав последние слова, она закрыла лицо руками.
Потрясенный, Гармон не мог вымолвить ни слова, всю злость его как рукой сняло. У него осталось только одно желание — обнять ее и никогда больше не отпускать. Но, договорив, валькирия взмахнула в очередной раз крыльями и свечкой взмыла вверх. Ora pro Nobis погрузился в тишину. Воин бессильно опустился на плот, ругая себя последними словами, и, привалившись к мачте, закрыл глаза. Рек, молчавший на протяжении всего разговора, как всегда с непроницаемым выражением лица достал из-за пазухи флягу с вином и молча протянул Гармону. Тот открыл глаза, хотел что-то сказать, но передумал, только устало махнул рукой и взял фляжку. На востоке уже просыпалось солнце.
— Еще одна такая ночь и мы превратимся в сов. – меланхолически констатировал Гармон на утро. – Когда теперь, вернется? – И он с надеждой посмотрел в небо.
Реквием в ответ только пожал плечами. Плот медленно скользил вперед, и уже скоро должны были показаться сторожевые башни города, пока же только пальмы составляли им кампанию. Природа не радовала разнообразием, на Реке это мало отражалось, а вот Гармон начинал изнывать от скуки. Он не знал, куда себя деть, к тому же его мучили события этой ночи. Он настолько устал от собственной беспомощности, от того, что все происходит вовсе не так, как хотелось бы; устал от постоянной борьбы с самим собой — той битвы, где всегда проигрываешь. Алина права, он не знал, что будет после того, как он отыщет Ават. Гелла… так стоп. Что толку переливать из пустого в порожнее? Хватит пустых раздумий, в последнее время он только этим и занимался, мыслитель.
От нечего делать он принялся разглядывать проплывающие мимо окрестности. Они проплывали мимо роскошных лесов, что так и манили отдохнуть под их сенью. Темно-зеленые лианы обвивали стволы деревьев, словно легкие туники стройные девичьи тела. Ветер чуть трогал кроны, раздувая огромные листья и обнажая упругие темные плоды. Восточный берег реки был опоясан горным хребтом из некогда раскаленной лавы, а сейчас застывшей в причудливой форме. Серые переливы камня создавали загадочные изгибы и почти правильные геометрические фигуры, несколько пиков вырисовывали в силуэте гор арку, через которую если верить карте лежала дорога в Индунскую долину. Горный хребет носил имя племени индунов, легенда о которых издавна жила в графстве Тэпра, этот сильный и гордый народ считался едва ли не прародителем южной цивилизации. Говорили, что они знают будущее. Их селение было первым на подходе к городу, но древний народ не признавал его власти, имея со столицей только торговые связи. По преданиям они спустились с гор тысячи лет назад и до сих пор хранили чистоту своего рода, не допуская кровосмешения. В этом вопросе они не слушали никого и при малейшем взгляде на их женщин, путник, пусть даже и гость мог сразу же попращаться с жизнью.
Гармон вздохнул и перевел взгляд на воду . Он слышал эту легенду в далеком детстве и в жизни не мог предположить сидя у камина много лет назад, что сможет убедиться в их существовании собственными глазами. Хотя им вряд ли попадется хоть один – деревня лежала слишком далеко от их пути. Гармон почувствовал, как у него заурчало в животе и мысли сразу приняли другой оборот, оставив в покое тайны гор и перешли к вещам более насущным:
— Рек… может, пристанем? Я есть хочу
-Читаешь мои мысли. – признался Реквием. – Куда высаживаемся?
Гармон оглядел оба берега: правый слишком каменистый и весь зарос колючками.
— Давай, пожалуй, влево. Вон на тот красный пляж.
Через несколько минут Ora pro Nobis мягко ткнулся в песок тихой заводи . Пляж, и правда, имел странный кирпично-красный цвет, но кроме своей окраски ничем не отличался от остальных. Гармон слез с плота прямо в воду и ухватился за край, Рек подтолкнул сзади, и благодаря совместным усилиям так называемый корабль встал на стоянку. Мужчины расправили плечи и оба с наслаждением начали разминать затекшие за сутки кости.
— Знаешь, у меня такое ощущение , что позвоночник слипся. — пожаловался Гармон.
— С чем слипся? – отозвался Рек, с кряхтением пытаясь достать кончиками пальцев до ступней.
— Со всем на свете! Чувствую себя так, как будто по мне стадо буйволов пробежало.
— Ага. А потом развернулось и назад побежало… — поддакнул хамелеон, оглашая воздух похрустыванием костей
— Очень смешно. Надо завтрак готовить, а то хамелеоны, может, вообще не питаются, а я вот уже скоро меч поднять не смогу.
Реквием только улыбнулся, Гармон, конечно, преувеличивал, никаких следов путешествия кроме бронзового загара на нем не обнаруживалось. Рельефные мышцы четко прорисовывались под облегающим костюмом, но дела это не меняло – есть действительно хотелось.
— Какой рыбы желает господин граф на завтрак? – дурашливо поклонился Рек.
Гармон состроил страшную физиономию:
— Мяса! Лучшая рыба — мясо! Я иду на охоту.
Реквием начал собирать вещи с плота, чтобы перенести их на место стоянки:
— Ладно, посмотрим какой из тебя охотник. Удочки я все – таки поставлю.
И пройдя несколько шагов по песку, добавил:
— Аккуратней, здесь могут быть индуны.
Гармон сидел на песке на коленях, проверяя меч, после этих слов поднял голову и внимательно посмотрел на попутчика:
— А ты откуда знаешь?
— Я много чего знаю. – небрежно бросил Рек .- Иди уже, скоро солнце поднимется высоко, и все твое жаркое разбежится.
Воин кивнул и резким движением загнал меч в ножны.
— Буду осторожен. – припечатал он и направился в сторону леса.
Хамелеон проследил за ним взглядом, пока тот не скрылся из виду, и занялся лагерем. Нужно было развести костер, установить садки на рыбу, выстирать одежду, а то после трех дней водного путешествия он был похож на бродягу еще больше, чем обычно. С чего начать? Костер мог бы подождать, сначала рыба, а то неизвестно, что там этот горе-охотник принесет.
Немного покопавшись в рюкзаке, хамелеон вынул лески и крючки. Хитроумные узелки, камешки для груза, непонятным образом закрепленная наживка, и вот садок готов, остается только погрузить его в воду. Он засучил штаны и насвистывая пошел к реке. Зайдя по колено в теплую воду, он установил импровизированные удочки и немного постоял в воде, проверяя , чтоб их не унесло течением. Ему показалось, что ветер принес запах с моря, до залива оставалось всего день пути, так что это было вполне вероятно. Море было его страстью. Хамелеон вдохнул полной грудью и вспомнил, как река впадает в залив – очень неожиданно.Там есть место, где идешь вдоль реки, а оно – сразу за изгибом. Идешь – идешь, поворачиваешь и вдруг оказываешься на море. Воздух становится соленый, вода плещется у самых ног четким ритмом и простор открывается синий- синий, песок шуршит под ногами, ветер поет в волосах. И море…море …море…
«Ветер будет петь кораблям, чайки летать над камнями и запах водорослей повсюду, и я вернусь домой. На берег моего моря….» — пронеслось у него в голове и он мечтательно пробормотал:
— Deо gratias… скоро я буду с тобой.
Реальность была более прозаичной. Пора бы заняться стиркой, — одежда оставляла желать лучшего. Он вынул все из того же рюкзака завернутый в кожу кусок мыла и пристроился на большом плоском камне, заменившим пирс. Вокруг не было видно ни души, только высокие пальмы подступали прямо к пляжу, оставляя свободной неширокую полоску песка странного цвета. Рек стянул с себя все, не оставив даже набедренной повязки и поразмыслив немного, благоразумно решил устроить стирку ниже по течению, чтобы пена не испортила будущую уху. Закончив стирку, хамелеон разложил одежду на камнях и полез купаться.
Валькирия, уже с час наблюдавшая за ним, зардевшись, отвернулась – на Реке больше ничего не осталось. Алина решила подождать немного и кружа спустилась к лагерю. Убедившись, что Гармона на берегу не видно, она подлетела к стоянке. Оглядев все критическим взором, ну разве могут мужчины нормально что-то сделать, оракул обнаружила отсутствие очага и начала исправлять упущение. На берегу валялось много сухих веток, тросника, и собрать дрова оказалось не проблемой, вот только ярко-красный цвет пляжа ей очень не понравился. Конечно, можно считать это глупостью, но он словно казался ей залитым кровью и поддавшись брезгливости, она перепархивала с места на место, пока не собрала целую охапку хвороста.
Солнце постепенно набирало в силу, и воздух над песком уже начинал плавиться. Обхватив руками свою ношу, Алина подлетела к стоянке и сбросила все на землю. Оставалось только извлечь огонь. В поисках кремня воительница перетряхнула все вещи, но ничего не нашла. В раздумьях она зависла невысоко от земли, оглянулась на плавающего Река и вдруг тихонько рассмеялась. Оракулом она была не так давно и привыкнуть к своим новым способностям еще не успела. Если крыльями она пользовалась в легкую, почти машинально, то к магическая сила была еще пока в новинку. Пожалуй, стоило воспользоваться ею сейчас.
Она зажмурилась и выбросила руку с медальоном вперед, прошептав несколько слов на непонятном языке. Произошедшее дальше явно превзошло все ее ожидания: огромный столб огня рванулся в небо, теплой волной отшвырнув ее в прибрежные кусты, от дров в кострище ничего не осталось. Впрочем, там вообще ничего не осталось, даже земли. Полуметровая яма выжженной земли испускала уютный серый дымок.
С парой совсем неподобающих женскому полу словечек, Алина кряхтя выползла из кустов на четвереньках. Крылья и ветки самортизировали удар и никакого вреда оракул от взрыва не получила.
Отряхнувшись , как собака после купания, она расправила крылья и повернулась к реке. Что и следовало ожидать – Рек бежал к лагерю , сломя голову с мечом наголо. Лицо валькирии приняло виноватое выражение, и со смущенной улыбкой она успокаивающе замахала ему руками навстречу. Рек затормозил рядом с ней, подняв целый фонтан брызг из песка.
— А, это ты. – выдохнул он с облегчением. – Что стряслось?
— Да костер хотела развести. Ну , помочь немного, перепутала, тьфу. – отплевываясь от песка, пояснила она .
— Да уж… — протянул хамелеон обводя взглядом последствия «помощи». – а кремень взять?
— Ну, не нашла я. Просто заклинания перепутала, упс. – смущенно повторила Алина.
Рек еще тяжело дышал после быстрого бега и критически посмотрел на нее.
— Я уже вспомнила, там просто поменять слова надо. – обнадежила валькирия.
Хамелеон почему-то не обнадежился и торопливо перебил:
— Не стоит. Я и так верю, что ты вспомнила, только на сегодня экспериментов достаточно, на-ка попробуем что-нибудь более приземленное. От твоих оракульских замашек мы вообще без всего останемся. – с этими словами он достал из того же кармашка рюкзака, что и мыло кремень и протянул Алине.
Та виновато вздохнула и принялась разводить огонь старым дедовским способом, — высекая искру. Через мгновение маленький костерок весело потрескивал между камнями, хамелеон и валькирия посмотрели друг на друга, девушка прыснула со смеху,а воин только слегка укоризненно покачал головой. Они уселись рядышком, молча глядя на огонь
— Я вчера не попрощалась… — медленно произнесла Алина, уставившись в огонь, словно ничего интересней в своей жизни больше не видела.
Реквием не прерывал ее, ожидая продолжения. Алина рассеянно оглянулась вокруг, и наткнувшись взглядом на ракушку подняла ее с песка:
— Я хотела извиниться за вчерашнюю истерику. Тебе вообще не нужно всего этого слушать…
В ответ Реквием только горько усмехнулся:
— Не нужно извиняться, я все прекрасно понимаю. Поверь мне, я тоже знаю, что такое любовь…
— Ты?! — опешила она.- Не может быть… Ой, извини, я не то хотела сказать. – валькирия совсем смешалась. – Ну… как-то ты не похож на влюбленного человека, одним словом.
Рек опять усмехнулся.
— Так я и не человек, я – хамелеон. Нет, я не люблю говорить о том что было. Но у каждого есть свое прошлое, мое меня никогда уже не оставит. В этой ли жизни, в следущей ли…
Валькирия завертела ракушку в руках, очищая ее от налипших кусочков водорослей и мелких камушков, и задумалась:
— Прошлое есть у всех, его никогда не изменить, можно просто забыть, хотя на мой взгляд не стоит этого делать и не стоит оставлять — это ведь тоже часть тебя…Без твоего прошлого ты бы не был самим собой. Тебе так не кажется?
— Какая разница? Никто пока ещё не выработал в себе качества забывать Очень уж это сложно. Хотя иногда и очень хочется.– тихо заметил хамелеон. — К тому же я уже подписал себе приговор, а не люблю изменять то, что уже было когда –то сделано.
— А я не вижу смысла забывать. – возразила оракул, перебравшись подальше от костра, погода и так была не прохладной. – Знаешь у многих было много боли…. Можно не помнить, а это другое. И потом, ты не можешь подписывать приговор себе: он однажды уже был подписан и не тобой. Вердикт был: жить.
— Кто так сказал ?! Создатель? — скептически усмехнулся Рек.
– Если бы я знала ответ на твой вопрос, я бы сейчас была не здесь. Создатель? Не знаю, не уверена. Скорее сама жизнь. – предположила Алина.
– Если честно, я давно потерял интерес к жизни — всё происходит слишком однообразно. – безразлично произнес Реквием. – Утром встаёшь , одеваешься, умываешься, готовишь обед, отвлекаешься, например, смотришь на танцовщиц, спишь, затем всё по новой . Иногда бывают моменты, например, море или поход, битва, — но это всего лишь пустые дела.
– Тогда, может, настала пора что-то изменить? — подсказала она. – Лишь один шаг в другую сторону может указать новый путь. Кто знает, что ждет тебя там?
— Меня уже ничего не интерессует. По – любому в конце жизненного пути нас ждёт смерть, а потом все заново. – не уступал он, и словно в подтверждение его мрачным словам на солнце набежала тучка, и мир на время потерял свои краски.
— Всего-то?
— А что ещё нужно ? – Рек отвернулся от оракула, чтобы подкинуть дров в костер.
– Полюбуйся на меня. Я ведь тоже стояла там, на краю, и именно ты протянул мне руку!!! Моя судьба нашла меня , ты же видишь. — наступала Алина.
–У всех бывают такие моменты, но не у всех бывает такой оптимистичный исход. – пожал плечами хамелеон.
-Да уж, очень оптимистично. – съязвила девушка. — Я люблю мужчину, который женат и ищет своего ребенка, что родила ему другая женщина, а я, кажется,обязана ему помочь. Он найдет ее и будет с ней, а что ждет меня впереди, знает только Создатель, но вряд ли это будет что-то хорошее, я умудрилась нарушить законы обоих миров. Но ни на одно мгновение я не пожалела об этом, но ни на секунду я не изменила бы всего того, что со мной случилось. Я люблю жизнь! Я люблю Гармона, и за него я благодарю Создателя.
Рек вздохнул и посмотрел на реку:
— Всё едино. Ты рядом с тем, кого ты ждала, а моей половинки нет, и уже не будет ни в одном следующем воплощении. И быть может, — это моя ошибка. И потом, Бог его знает, такое поклонение …
— Да причем тут поклонение?! Ну что это за дань прошлому? – возмутилась она. Иногда любовь переходит во что то другое, что-то большее.
— Возможно.- согласился Рек
— Значит, ты все-таки веришь в любовь?
— Только в любовь. Я надеюсь. Надеюсь, что если я смогу разыскать того человека, то возможно все изменится в жизни, и моей душе вернется покой. Только я в это уже давно не верю…
— Но ведь что- то для тебя есть незыблемое? – нетерпеливо спросила оракул.
— Для меня уже нет ничего святого.- просто ответил Реквием.
— Я не про святое, — перебила она. Хотя ты прав – это наверно одно и тоже.
– Это похоже, по-моему.
Алина не сдавалась:
— Ну так что же? Дружба? Жизнь? Море? Недоверие? Солнце?Ветер?
— Я во всём давно разочаровался. – повторил хамелеон, глядя на огонь, — Я ведь уже говорил: все серо.
— Не верю! Серый цвет тоже имеет грани. – настаивала она.– Ты слишком мало видел, чтобы разочароваться.
– Возможно, но я больше не хочу ничего видеть. – признался Рек.
— Ты стоял на вершине вулкана? – она вскочила на ноги . – Ты видел брызги водопада ? Ты ждал восхода солнца с любимой где-нибудь в пустыне? Ты слышал смех своего ребенка? Ты ощущал энергию многотысячной толпы, которая смотрит только на тебя?
Он равнодушно смотрел на нее снизу вверх и никак больше не реагировал на ее выпады:
— Нет . Я считаю, что это не самое главное .
Алина остановилась прямо перед ним и с сомнением взглянула на него.
— Хорошо. – выговорила она наконец. –А что главное? И где оно? Нет, Рек, жизнь слишком хороша, чтобы отказываться, а периоды черных полос заканчиваются у всех.
– Главное уже давно умерло. – отрезал он, все также сохраняя самообладание.
Не имея такой выдержки , Алина всплеснула руками, начиная терять терпение.
— Главное в тебе, а ты жив. На то оно и главное, чтобы существовать с тобой вместе. Иначе нет никакого смысла.
— Как это во мне ?! У тебя совершенно не такое, как у меня понимание главного.-покачал он головой.
– Это твое! И оно в тебе! Мир будет таким, каким ты его видишь. – попыталась она объяснить ему другую, чем у него философию.
— Я, в принципе, понимаю твои мысли. — Рек еще раз подкинул охапку хвороста и поинтересовался – А что если ты ошибаешься?
— Хочешь изменить мир? – Алина раскинула руки, демонстрируя этот самый мир. – Измени себя. Можно в рюкзак положить камень, а можно его описать на бумаге или запомнить и не стоит тащить с собой груз прошлых ошибок, иногда он слишком тяжел.
— А ты не думала о том, что все, что с нами произошло однажды и все, что только лишь должно произойти, известно уже заранее? И ты не в силах ничего изменить — Боги решают за тебя.
— Глупости какие, тогда какой им смысл было вообще нас создавать, если все заранее известно. Если они не оставили нам право выбора. Нет, это невозможно.
– У тебя все так легко . Всё вроде бы настолько просто, — улыбнулся он недоверчиво. Белоснежные зубы засверкали на загорелом лице.-Что даже непонятно становиться — то ли так запланировано, то ли нас дурят.
— Думаешь что кому- то это надо — дурить? Знаешь, просто и у богов есть чувство юмора. – улыбнулась и она в ответ. Улыбка так шла девушке, что на душе у Река потеплело, несмотря на всю его непроницаемую завесу безразличия, которой он себя окутал.
— Если у них было бы чувство юмора , то они наверное бы уже давно со смеху поумирали, мы ведь такое иногда творим. Дурят нас, дурят — это точно .
— Просто им тоже хочется развлекаться иногда. Конца света не будет — обрадовала она его – Создателю просто самому интересно, чем это кончится.
— Ладно, спасибо, я подумаю о том, что ты сказала. – пообещал пессимистичный хамелеон. Он был доволен, что настроение девушки изменилось по сравнению с прошлой ночью. Не то что бы его броня дала трещину, слишком уж сильно было его прошлое, о котором он до сих пор никому ничего не рассказывал, но его тронула та сила духа, живущая в Алине. Этот нескончаемый оптимизм и желание помочь, которое распространялось на любое существо рядом с ней. Она словно заражала всех искренним безудержным весельем, любовью к жизни, которой она буквально светилась изнутри. Быть может это была сила юности, а может любовь, которую проклинала она прошлой ночью, и которая давала ей силы жить.
Вспомнив про Гармона, хамелеон встревожился. Время шло уже к вечеру, а его еще не было видно. Лес перед горами был не такой уж большой, и давно пора бы уже вернуться. По Алине не было заметно и тени беспокойства, наоборот она выглядела почти счастливой и чтобы убить время до возвращения охотника, они пошли проверять садки вместе. Валькирия парила над водой, а хамелеону снова пришлось влезть в воду, но по крайней мере это было не напрасно: рыбалка удалась на славу. Они со смехом вытащили несколько больших пучеглазых и плоских рыбин и несколько угрей, которых чуть не упустили из-за их бешеной изворотливости. Взметнув целые ливни брызг, и вымокнув до нитки, валькирия и хамелеон занялись приготовлением ухи.
— Пожалуй я не буду ждать его возвращения. – обратилась Алина к Реку, который разделывал рыбу. Выпотрошенные угри уже лежали на берегу, камбалы только еще ждали своей очереди.
Хамелеон в ответ только головой покачал:
-Ты же не сможешь бегать от него вечно.
— Не смогу. Но и нервы нам обоим надо бы поберечь. До встречи. И не говори, пожалуйста, что я была здесь сегодня.
Она взмахнула крыльями, и через мгновение ее уже не было видно. Рек сокрушенно вздохнул и снова занялся рыбой.
Глава 4
«Рожденные хранить»
жизнь моя , боль моя, солнце мое, твой луч пронзает душу
насквозь выходя с другой стороны копьем ненависти,
от которого не избавиться
ты молча закрываешь за собой дверь надежды
и дверь отчаяния, навсегда оставаясь в ином мире,
где нет зла, и черные крылья ангелов шелестят
так успокаивающе, так усыпляюще.
Кто создал тебя на мою погибель, на мое счастье?
Кому быть благодарной за раздирающий плоть огонь ,
за бальзамом льющеюся нежность, за бессильную муку ревности?
Кто посыплет себе волосы пеплом, оставшимся от моего сердца,
кто выпьет пролитые нами обещания, кто убьет искренность мечты?
Мы кружились в вихре танца, теряя друг друга,
на ощупь отыскивая и теряя снова
Легкие забиваются пылью страха и безнадеги, синяки в душе остаются от уже навсегда…
стеклянный шар полыхает искрами страсти, в чьих он руках?
Там сгорели наши тела в одну из ночей безумия,
сплетаясь в общий кошмар, от которого нет пробуждения?
Мы ковали лед, мы снимали звезды, мы крошили серебро
мы с тобою искали истину,
ты дарил мне вселенную, что горела во взгляде,
я брала руками твою боль и рвала искореженные вены.
Ощущение потери бьется пульсом под твоими губами,
Я слышала все твои сны.
Я рождена хранить тебя…
Гармон тем временем выслеживал долгожданное жаркое. Он насквозь прошел подлесок у самого подножья гор и выбрался к каменному подъему. Пробираясь сквозь тропический лес, он не переставал удивляться. Огромные листья, свисавшие с ветвей могли укрыть под собой воина целиком. Такого он никогда не видел такого у себя дома, где северная природа рождала все много меньше и скуднее по цветам, в противовес здешним местам, где от обилия красок разбегались глаза. Он замер, разглядывая тяжелое темно-лиловое соцветие на конце длиннющей лианы. Так он пробирался по зарослям то и дело останавливаясь, то рассматривая радужное растение, то заслушавшись удивительных песен южных птиц. Скорость передвижения оставляла желать лучшего еще и потому, что приходилось почти прорубаться сквозь запутанные лианы, иногда даже помогая себе мечом. К тому же , находясь на охоте, Гармон старался делать все как можно тише и незаметнее, что оказалось весьма нелегким и почти безнадежным занятием. И все же ближе к полудню, он нашел то, что искал.
Воин невольно залюбовался на очередное чудо загадочного леса. На залитой солнцем полянке, покрытой сочной зеленой травой, паслось небольшое стадо. Ланей было шесть – несколько самок и оленята, резвившиеся на краю поля. Они беспечно щипали траву мягкими губам, грациозно переступая с ноги на ногу.Солнце золотом отливало на их спинах и длинных витых рогах, украшающих головки с огоромными влажными глазами.
Даже жаль было убивать такое совершенное создание, и все же охота – это всего лишь охота, и стараясь не наделать лишнего шума, который бы мог вспугнуть их, Гармон вынул стрелу из колчана за спиной. Пальцы пробежали вдоль острого наконечника , перешли к деревянному основанию и заученным движением положили стрелу на тетиву. Охотник затаил дыхание , выбирая цель, лук легко вздохнул, натягивая тетиву, готовясь выпустить смерть для одной из ланей и … неожиданная трель разорвала полуденную тишину. Дальнейшее произошло в одно мгновение, – лани с детенышами стремглав исчезли с поляны, а стрела, дернувшись, ушла в сторону. Последнее животное снисходительно, как показалось Гармону, взглянуло на опешившего охотника, на секунду задержавшись у кромки леса, и скрылось из глаз.
Гармон чертыхнулся и завертел головой, высматривая так несвоевременно появившегося певца. Кажется, звук шел откуда-то сверху. Словно издеваясь над ним, переливчатая трель прозвучала снова, на этот раз прямо над самой головой.
— Не тронь моих ланей, северянин .- раздался серебристый голосок, едва различимый в шелесте листьев на деревьях.
Гармон вскинул, опущенный было, лук прямо на голос, шедший прямо из кроны развесистого дерева.
— Стрела-то улетела уже. — заметил непонятный голос и рассмеялся колокольчиком.
Охотник окинул взглядом пустой лук , выругался и моментально выхватил новую .
-Так, намного лучше – похвалил голос. Теперь было слышно, что голос принадлежал женщине, если можно так было выразиться. Скорее это была девушка или даже ребенок. И она нетерпеливо потребовала:
— Стреляй, чего ты ждешь?
Гармон сделал несколько шагов назад, пытаясь разглядеть обладателя таинственного голоса. Лук опустился сам по себе – оседлав нижнюю ветку дерева, свесив загорелые босые ноги, на ней сидела девушка. Хотя, пожалуй, это было громко сказано, на вид ей можно было дать лет двенадцать – тринадцать. Светло-серые, почти белые глаза пристально, но вместе с тем нахально и весело смотрели на него, в непонятного цвета волосах, доходящих почти до колен терялся самодельный венок из желтых ромашек, платье, сшитое из кусков кожи едва-едва прикрывало по мальчишески стройное тело.
Явление насмешливо наклонило голову и повторило:
— Ну что же ты не стреляешь?
Гармон угрюмо посмотрел на нее, повернулся и пошел прочь. Нужно было достать зря использованную стрелу на другом конце поляны. Воину пришло в голову, что вот только детей ему только тут и не хватало для полноты картины. Он приблизился к дереву и понял, что стрелу достать уже невозможно — она наполовину ушла в древесину.
Девчушка, не задумываясь, последовала за ним, правда, несколько иным способом. Гибкая, как кошка и ловкая, как обезьянка, она перепрыгивала ветки на ветку и таким образом добралась до дерева, под котором стоял воин, не пошевелив ни единого листика. Зацепившись ногами за нижнюю ветку, она повисла вниз головой и потянув за оперением двумя пальцами, легко вынула стрелу, словно та и не была всажена в дерево с расстояния нескольких десятков метров.
— Держи, северянин.
Гармон осмотрел стрелу со всех сторон, на всякий случай, решив ничему не удивляться. Стрела была цела и невредима.
— Спасибо, конечно. – поблагодарил ее воин. — но лучше бы ты не портила мне охоту…дитя. – замялся он, подбирая походящее обращение и был встречен новым взрывом серебристого смеха:
— Я много старше тебя, северянин – это, во-первых, а во-вторых, ты охотился в моем лесу и на моих ланей.
— Прости, на них не написано. – буркнул воин, убирая стрелу в колчан.
— А я писать не умею. – не мало не смущаясь, выдала девчушка, все еще вися вниз головой.
— А говоришь – не дитя. – хмыкнул Гармон, размышляя, что она имела ввиду говоря о возрасте – Что ты тут делаешь совсем одна?
— А ты?
— Охочусь. Вернее, охотился – поправился он, укоризненно глядя на нее. – Ты оставила меня без ужина, между прочим.
— Из священных ланей нельзя делать ужин. – наставительно сказала она и добавила, заметая кудряшками песок. – но если ты очень голодный, я могу тебя покормить.
— Вот уж удружила. Я уж как-нибудь сам. Ты наверное из племени индунов, да?
Девчушка расхохоталась так, что венок из ромашек свалился с головы. Гармон озадачено посмотрел на нее:
— Я что, сказал что-нибудь не так?
-Ну почти. – откликнулась она. – Я не из их племени, я – их божество. Меня зовут Дари.
И облагодетельствовав воина такой информацией, божество сделало сальто и приземлилось прямо на несчастные ромашки.
— А зачем тебе индуны? – полюбопытствовала Дари. — тоже хочешь узнать грядущее?
Гармон оторопел:
— Ты хочешь сказать, что это правда – то, что индуны на самом деле предсказывают будущее?
— Вообще – то будущее им предсказываю я, а индуны лишь объявляют его просящим. Так заведено испокон веков.
— Так ты видишь все, что случится с каждым человеком? – не поверил он. — В моей стране есть легенда о вашем племени, но я и не знал, что они кому-то поклоняются
— Все кому-то поклоняются, даже ты не исключение. Вот они- мне. Это не мой выбор и не их.
— А ты можешь предсказать то, что будет со мной? –Гармон затаил дыхание. Ему вдруг стало жарко. Он сможет узнать о судьбе дочери, найдет ли он ее и что ждет его в жизни.
Юное лицо Дари приняло серьезное выражение, такое не свойственное ее возрасту, по крайней мере тому, на который она выглядела:
— Я – то могу, а готов ли ты его принять? И потом…ничего бесплатного не бывает. Это предсказание стоит год твоей жизни.
Он хотел сказать сразу , что конечно готов. Но неожиданная мысль, пришедшая в голову, остановила его. А вдруг сейчас, в этот самый момент, он узнает, что никогда больше не увидит своего ребенка или что ее вообще уже нет в живых. От этой мысли у отчаянно смелого воина похолодело в желудке. Ведь раньше он эту мысль гнал от себя, даже не допуская до сознания, а сейчас за мгновение все может измениться, и жизнь в одночасье потеряет смысл.
Дари никак не реагировала на его молчание, она присела на корточки и стала рвать цветы для нового венка. На этот раз это были голубые колокольчики. Гармону пришло на ум, что ей часто приходилось наблюдать такую нерешительность.
— А многие отказывались? – тихо спросил он, пытаясь взять себя в руки.
Дари уселась на траву и начала плести венок, взамен старого, пальцы ловко перебирали тонкие зеленые стебли:
— Некоторые идут сюда месяцами и уходят ни с чем. Индуны не всем открывают будущее.
— Почему? – удивился Гармон, забыв даже о собственных страхах. – Разве не сам человек решает, знать ему свою судьбу или нет?
Она подняла голову и начала объяснять словно ребенку:
— Северянин, не все готовы принять знание, а индуны знают кто готов, а кто нет. Путь один у каждого существа. Мы можем лишь показать начало и конец, а как ты пойдешь по нему, да и пойдешь ли вообще, тут никто не властен, кроме тебя и Создателя.
Гармон сглотнул и положил руку на эфес меча, так словно это могло ему чем-то помочь. Гладкая поверхность, испещеренная рунами, дала знакомую уверенность и внесла ясность в мысли:
-Хорошо. Я готов.
— Тогда пойдем. – просто сказала Дари и протянула ему ладошку.
Взяв ее за руку, воин подумал, что за последнее время в его жизни появилось слишком много сверхестественного. Она подвела его к плотной завесе из лиан и раздвинула ее как портьеры. Гармон нырнул следом за ней в зеленый сумрак и увидел впереди узкую тропинку.
— Это дорога к моему дому. Он совсем рядом. – пояснила она.
— Но ведь индуны не пускают никого в свое селение. Или у божества свои законы? – поинтересовался воин
— Нет. Боги подчиняются тем законам, которые создали. – неожиданно по-взрослому ответила она, немного запыхавшись от того, что не успевала за широкими шагами рослого воина. – мы не пойдем к ним в селение, я покажу тебе их сверху, заодно отведаешь божественной пищи.
Все это начало забавлять Гармона:
— Ну и где же живут божества индунов?
Курносое божество насупилось:
— Я только одна, других божеств нет. Я живу в пещере над водопадом, прямо над их деревней. Мне же нужно видеть своих подопечных.
Гармон решил немного поддеть ее.
— Что же ты делала в лесу, как же ты их бросила без присмотра?! Не боишься, что пропадут?
— Прекрати издеваться. — вскинулась богиня, шлепая босыми ногами по тропинке — А то метну в тебя молнию. Я ланей пасла, они во мне больше нуждаются, а то бродят тут тигры да гармоны.
Гармон забыл о своем намерении не удивляться и засмотрелся в светлые круглые глаза:
— Постой-ка, я не говорил тебе своего имени.
Девчушка фыркнула:
— И что?! Думаешь всегда нужны слова? Мы пришли кстати.
Они остановились у вертикальной каменной стены темно-красного цвета, уходившей вверх насколько хватало глаз. Стена была оплетена зеленым вьющимся растением, наподобие плюща, который рос у Гармона дома. Вырубленные в скале ступени уводили наверх и подниматься пришлось около четверти часа. Пару раз бросив взгляд вниз, Гармон решил больше этого не делать. Выше среднего дерева и крыш родового замка он никогда никуда не поднимался, а вот Дари похоже ничуть это не беспокоило. Напевая под нос какую-то веселую песенку, она давно ускакала наверх. Проследив за ней взглядом, наверх Гармон тоже предпочел больше не смотреть, однако отступать было поздно и закусив губу, воин старался думать о чем-нибудь постороннем. Наконец, лестница кончилась, и он выбрался на белое горное плато.
Только сейчас он понял, что чувствуют птицы, паря в небе, такое ощущение всепоглощающей свободы охватило его наверху. Необычайная легкость наполнила все его тело и на секунду ему показалось, что он готов оторваться от земли — чувство настоящего полета было вообще ни с чем не сравнимым. Страх исчез полностью и от детского восторга ему захотелось закричать во все горло. Дари только понимающе заулыбалась, глядя на его восхищенную физиономию:
— Вот мы и дома.
Гармон осмотрелся и похвалил:
— А неплохо живут божества.
В ответ он услышал самодовольное сопение.
Огромная ровная площадка из белого мрамора уходила вглубь скалы, высокий сводчатый потолок и резные стены отливали перламутром, но совсем не резали глаз. Воин уже пришел в себя после долгого подъема и увидел, что все стены испещрены рисунками. Он пригляделся и увидел, что почти в каждом изображении присутствовал мотив руки. Старые, молодые, скрещенные, сложенные в мольбе, протянутые, словно прося о помощи и много-много кистей рук, говорящих то ли какими знаками, то ли символами.
— А почему именно руки? – полюбопытствовал Гармон.
Он подошел к самой стене, почти касаясь ее лицом, силился прочесть, что же там было написано.
— Руки — это сила человека. – объяснила Дари. – Руками он добывает себе пищу, руками заплетает волосы, руками держит меч, руками творит заклинания, руками просит о помощи. Слова часто не несут в себе истины, а руки никогда не лгут. В линиях ладони хранится судьба человека, по твоей руке я узнала, кто ты и как тебя зовут. А ты кстати даже и не заметил.
— А вот и заметил — запальчиво и совсем по-детски парировал он, отойдя от стены — Ты брала меня за руку в лесу.
Дари направилась вглубь пещеры и жестом пригласила его следовать за ней. Легкая поступь была совсем не слышна, а звук голоса отдавался эхом под каменными сводами.
— Надо же,- спокойно удивилась она и продолжила . – Все это создали индуны. Раньше они жили в горах, но когда внизу вырос город, они спустились в долину.
Они подошли к входу в пещеру, вырубленному прямо в скале, который поддерживали две статуи, наполовину уходящие в белый камень. Лица обеих были закрыты волосами, в одной руке каждая держала черепаху, а в другой, украшая арку круглый обруч, перевитый цветущей лианой. Обручи проходили сквозь друг друга, наподобие двух звеньев цепи.
— Это статуи старейшин индунов, — обратила его внимание Дари. – Черепаха- символ мудрости, а круг – это бесконечность. Получается, что мудрость бесконечна. Это то, о чем я тебе говорила: круг – это жизнь, ведь известно, откуда ты вышел и куда придешь, а вот что внутри его – это ты должен заполнить сам.
Гармон остановился рассматривая портал, когда ему еще доведется такое увидеть.
-А почему круга два? – спросил он.
Дари уже ушла вперед и из глубины коридора раздался ее серебристый голосок:
— Человек не может быть один. Он рожден, чтобы найти свою половинку. Индуны верят, что половинки могут быть самодостаточными, но все же они связаны между собой навечно, сквозь новые жизни и миры.
— Ню-ню. – пробормотал воин и поспешил догнать божество, перспектива заплутать в каменных коридорах храма его совсем не привлекала.
Внутри стоял полумрак и прохлада, несмотря на теплый, пожалуй, даже жаркий солнечный день снаружи. В центре зала мерцал углями очаг, около него стоял белый резной стол и два таких же кресла. Дари усадила воина в одно из кресел , которое при ближайшем рассмотрении оказалось каменным, стащила с него лук и колчан, и не успел он оглянуться, как отстегнула меч. Гармон решил не протестовать, не зная, что точно входит в ритуал предсказывания будущего. В его голове смутно пронеслось что-то о магических порошках и пентаграммах, выписанных кровью, и почему-то представились еще чьи-то духи прошлого, взывающие к отмщению. Однако, ничего этого не оказалось, Дари исчезла и появилась нагруженная полным подносом всякой всячины: тут были и жаренные куриные крылышки, и блюдо с дымящимся рисом, и долгожданное жаркое судя по всему из баранины, и огромная ваза с фруктами, и даже еще теплый пирог с вишнями. Венчало все это произведение искусства хрустальная бутыль с красным вином, немного запотевшая, как если бы ее только что вынули изо льда.
Гармон только присвистнул, глядя на все это великолепие, сразу вспомнив, что не ел с прошлой ночи.
— Угощайся. — гостеприимно предложила Дари, поставила поднос на стол и забралась с ногами в соседнее кресло. Гармон не стал заставлять себя долго упрашивать и принялся за еду.
— Не очень -то легкое у тебя будущее. – жизнерадостно сообщила Дари, по виду совсем не огорченная этим фактом. Гармон замер с жареным крылышком в руке и почти испуганно посмотрел на нее.
— Ты найдешь то, что ищешь сейчас, но потеряешь то, что искал всю жизнь. Перед тобой встанет выбор, но если ты повернешь в нужную сторону, тебе никогда не захочется вернуться назад. Тебя ждет внутреннее безмолвие. – и как ни в чем не бывало, она выбрала с подноса кокосовый орех и начала проделывать в нем дырку серебряным шилом.
— И это все?! – возмутился Гармон.
— А тебе нужно расписание по минутам? – съехидничало божество, не прерывая своего занятия. Кокос никак не хотел поддаваться.
Гармон задумался, пытаясь осмыслить услышанное. Значит, он отыщет свою дочь, ведь именно ее он так долго и безуспешно разыскивает на данный момент. У него отлегло от сердца. А вот о чем шла речь дальше? Ават появилась в его жизни чуть больше года назад, так что же он искал всю жизнь, что ему суждено потерять? Как можно потерять то, чего не имеешь? Или чего не знаешь? И какой выбор ему предстоит? Мысли совсем спутались, воину даже есть расхотелось.
— А немного яснее нельзя? – взмолился он.
— Нет. – с сожалением отозвалась Дари. — Я сказала все, что было на твоей ладони.
Дари издала торжествующий вопль – кокос наконец-то уступил, и она смогла напиться молока и не выпуская соломинку изо рта она неожиданно попросила :
— А спой мне песню, северянин.
Гармон опешил:
— Песню? Какую ты хочешь услышать?
Дари неопределенно пожала плечами, он задумался, а потом закрыл глаза и тихо запел ту, которую так любили в Трендском монастыре:
В доме я одна, полнолунье, ночь.
Волк под дверью воет, не уходит прочь.
Ужас движет мною, ужас и любовь —
Знаю, что увижу суженного вновь.
Странен мой любимый: кожа — серый мех.
Никогда не снимет свой лесной доспех.
Но нет в мире краше этих милых глаз:
С затаенной грустью, светлых как топаз.
Страх владеет мною только потому,
Что забыть боюсь я встреч тех тишину.
А свиданья редки — в облаке луны.
Ночью — оживаем, днем — лишь видим сны.
Муки дня смогу я вытерпеть не раз,
Чтоб тебя увидеть на короткий час.
И на мох к нам счастье спустится как птица,
Когда в полночь снова обернусь волчицей.
Чья-то злая шутка: тот, кого я жду —
Он родился волком на мою беду.
Кто же я? Не знаю: человек ли, волк;
Кто был мой создатель? В чем он видел толк?
Я на грани мира волка и людей,
Но любви волчицы нет нигде сильней.
Оборотня милый не отверг ненастьем.
Ты согрел меня чуткой, нежной страстью.
В двух мирах столь разных мы живем любовью
Навсегда мы вместе душой, плотью, кровью.
Дари молчала, когда песня закончилась, потом помотрела на воина долгим испытывающим и каким-то недоверчивым взглядом. Казалось, божеству хочется что-то сказать, но она лишь улыбнулась так, как если бы сочувствовала и понимала его боль. Чуть заметная грусть мелькнула в ее глазах, но тут же пропала, даже не дав воину разглядеть получше. В тот момент она показалась ему много старше своих лет, да и его вместе взятых.
Девушка снова взяла его за руку и вывела наружу .Вид на их деревушку действительно открывался прямо с горной площадки, на которой они находились. Ничего особенного он там не увидел – обыкновенное селение, похожее на любую из деревень в его графстве, разве что дома немного отличались. Расписные, тканные и слегка колыхавшиеся на ветру шатры, никаких труб на них не было, да и зачем они им были бы нужны? Готовили индуны прямо на очагах перед домом, а солнечного тепла им вполне хватало даже зимой. И тем не менее всюду горели костры, ровным пламенем как бы украшая деревню. Шатер вождя был украшен нарисованными на крыше животными и цветами, но в целом ничем не отличался от других.
Когда он стал разглядывать существ его населявших, воина охватило странное и необьяснимое чувство, словно он где-то уже все это видел, где давно-давно, может быть в далеком детстве или, может-быть, в другой жизни? Чувство, знакомое до дрожи в руках, очень родное и давно потерянное, как отголосок прекрасного сна, который никак не можешь припомнить, вдруг поселило еще одну тоску в его сердце. Потом он понял, что наблюдает что-то странное для глаза.
Первое, что его поразило – он не обнаружил ни единой женской фигуры. Все индуны, которых он заметил были мужчинами, у всех одинаковые кошачье-плавные движения, но явно принадлежащие сильному полу. Красота и совершенство сквозило в каждом шаге, гордость и мудрость была написана даже на самых молодых лицах. Развевающиеся одежды из ткани, похожей на шелк матогого оттенка, напоминали полощущееся на ветру флаги. Расшитые золотом свободные рубашки не мешали ходьбе, широкие кушаки опоясывали полупрозрачные шаровары, белые платки с обручами покрывали головы и плечи. Цвета были природных оттенков, нигде не видно никаких кричащих и отталкивающих красок: все словно находилось в целостной незримой гармонии.
Взгляд воина остановился на группке детей у маленького родника. Они забавлялись, брызгая друг на друга водой. До воина доносились веселые возгласы и заливистый смех, и он невольно улыбнулся. Все маленькие индуны были в разного цвета, но одинакого покроя шароварах, но без рубашек, как у взрослых. Кожа ровного темно-оливкогого цвета и черные, как смоль волосы, также, как и у взрослых свободно развевающиеся на ветру, и даже на расстоянии ощущался аромат детства и полного здоровья задора. И все же что-то тревожило его даже при взгляде детей, с минуту он вглядывался, нахмурив брови, и наконец понял: даже среди малышей он не нашел ни одной девочки. Он обернулся, чтобы спросить ответа у Дари, но той не оказалось рядом, и ему ничего другого не оставалось, как продолжить наблюдать за деревней.
Вот всадник подьехал к шатру вождя и спешился, Гармон с удивлением обнаружил у него отсутствие седла и стремен. Легкость, с которой он передвигался, несмотря на обилие одежды просто поражала: движения были инстинктивно-грациозные, почти животные, а материя только дополняла плавность поступи и словно скользила по телу. Сцена завораживала глаз. И как он не вглядывался, не нашел ни единой застежки, ни самой маленькой пуговки. Все каким-то держалось словно магическим образом.
Индун поклонился перед входом и скрылся внутри, а воин стал смотреть дальше. Он обратил внимание на то, что лица у многих были закрыты тонкой вуалью, и тут из-за спины раздался серебристый голосок и рядом появилась Дари:
— Название их народа – переводится как хранители душ.
— А зачем они прячут лица? И почему повсюду костры? И где индунские женщины? И чьих душ?
Дари замахала руками:
— Тихо-тихо, северянин, не все сразу.
Но Гармону всегда была интересна история такого древнего народа и раз уж ему подвернулась возможность их увидеть, он хотел знать все:
— Чьи души они хранят?
Дари только загадочно улыбнулась:
— Ну подумай.
— Людских? – неуверенно предположил он.
— Правильно.
— А как?
— В банках. – расхохоталась она, — как варенье.
— Ну я ведь серьезно, — обиженно отвернулся он. – откуда мне знать?
— Не могу рассказать – это только, если сам догадаешься, хочешь лучше узнать почему многие прячут лица?
Гармон молча кивнул, усаживаясь прямо на мраморный пол.
— Это идет с древних времен. Потому что индуны верят только рукам — лица могут лгать, глаза и улыбки тем более, они считают, что нет смысла их открывать. Руки отражают, как зеркало, чувства человека, — это инструмент инструментов. Страх, вопрос, отрицание, мольба, угроза, одобрение, удивление, стыд, радость, печаль , запрет, все это ты показываешь руками. Часто люди учаться контролировать выражение лица, но руки их выдают.
Дари умолкла, а у воина на языке уже вертелся новый вопрос:
— А костры? Огонь? Ведь тепло, а для пищи столько не нужно, да и вообще они просто так горят?
— Они же хранители. Ты ведь знаешь, что вместе с душами, они следят за магическим равновесием, а огонь один из элементов мироздания. Огонь, вода, воздух, земля. Костер есть символ жизненной энергии, любви, плодородия, олицетворения солнца и очищения. В огне таится божественная сила, которая оживляет и вдохновляет человеческое сердце.
— Постой-постой, что за магическое равновесие? — остановил ее Гармон.
— Вот приехали, как же тебе обьяснить-то? – растерялась божество. – Ну…Высшее правосудие, закон сохранения энргии. Это как огромные весы, если хочешь. Это касается всего – жизни и смерти, добра и зла, любви и ненависти. Убьешь существо с помощью магии, в ту же секунду зародиться новое. Ты ведь знаешь, в войнах запрещено использовать силу природы, самую высшую, божественную силу. И уже за этим следят старейшины индунов. Каждому существу выделен свой путь жизни и своя судьба, следует ли он ему – это уже его дело, но изменить рок — в силах каждого. Любому дается выбор, но вопрос в том, какими силами он пользуется в течении жизни. Нельзя играть с магической силой природы, особенно тем, кому она дана. Закон сохранения энергии, убудет здесь — прибудет там…
— А валькирии? – затаив дыхание, спросил он.
— Что валькирии? – хитро усмехнулась Дари.
— Их магия тоже относится к силам природы?
— Нет.
— А люди?
— Людям подчинена только треть магии – сила слова. Силами природы владеют индуны…
— А третья?
— Сила воли. Чужой и собственной. – коротко ответила Дари, — но об этом тебе знать не надо.
Значит Симаргл воистину существует и именнно его волей пользовались валькирии, сделал воин вывод для себя. Много нового узнал Гармон за этот жаркии полдень, даже не заметив, как опустился вечер. Больше он задерживаться не мог, хотя и осталось у него еще множество вопросов, может даже поболее, чем было до встречи с ней, но поблагодарив гостеприимное божество, он отправился к месту стоянки. Обратная дорога заняла у него не больше пятнадцати минут – Дари показала ему кратчайшую дорогу до пляжа, нагрузив напоследок припасами на несколько дней вперед. Весь обратный путь он раздумывал об их разговоре, и к лагерю подошел с таким отсутствующим выражением лица, что Рек даже испугался.
— Ты где был?! – набросился он на воина. – Вечер уже, ты что, там на слона охотился что-ли ?!
Гармон рассеянно взглянул на него:
— Да нет…на жаркое. Там в рюкзаке возьми.
Гармон сбросил белый заплечный мешок, который на прощанье вручила ему Дари и пошел к воде. Рек сунул нос в рюкзак и остолбенел: в рюкзаке и правда лежала завернутая в тонкую промасленную бумагу, запеченная баранья нога. Ничего не понимая, Рек подозрительно покосился на Гармона:
— И что?! У нас по лесу теперь бегают жареные бараны?
Гармон проигнорировал вопрос, словно только что очнулся:
— Охотиться надо уметь. Давай собираться, потом все расскажу.
Алина стояла на мосту и бездумно глядела в воду. Легкий деревянный настил, неизвестно кем построенный в этой глуши чуть-чуть не касался воды. Валькирия окинула взглядом подаренный ей когда-то маленький мирок: желтый северный песок, растущий по берегу камыш и мокрые гладкие камни, через которые со звоном перекатывалась вода, и контуры черного храма вдалеке на возвышении. Мысль о Гармоне не давала ей покоя. Опираясь одной рукой о перильца, девушка вертела в другой угольного цвета лилию. Ей снова казалось, что ничего не получается, раз она не может помочь даже своему любимому человеку. Никак не выходит совмещать разные миры, а еще и быть оракулом.
В мрачной отрешенности она сломала цветок и сжала кулаки. Глупо было снова приходить сюда, раньше ручей дарил ей успокоение, а сейчас даже плеск воды раздражал, несмотря на всю красоту тихого уголка. Сосны уходили, ввысь царапая верхушками небо, лес шумел над головой, и деревья пели свою, только им понятную песню. Валькирия разжала кулак, и жалкие изломанные лепестки, кружась, опустились на воду. Наклонившись над водой, чтобы сорвать еще одну, она развела упругие соцветия ладонями и замерла, пережидая, пока рябь успокоится. В воде отразилась девушка в простой тунике с задумчивым выражением лица и пролывающие над головой облака. Брови упрямо нахмурены, поперечная морщинка пересекает лоб, тяжелые золотисто-рыжие локоны рассыпались по плечам — отражение не сказало ей ничего нового.
Ну почему? – с отчаянием думала Алина. Почему ей никак не скрыться от его чертовых зеленых глаз? Почему каждый раз, когда она слышала его голос, ей сложно было сдержать слезы. Она чувствовала, что погибает каждый день, когда она не могла видеть его. Разговаривать с ним, чувствовать его руки на своих плечах и вкус его губ. С каждым днем она любила его все сильнее. В смятении ударила она рукой по поверхности воды, устроив для лилий настоящий шторм, и зашагала босиком по деревянным балкам.
А где-то далеко, в том же самом мире, в тот же самый миг Гармон с тоской смотрел на небо, и она почувствовала его взгляд каждой клеточкой своего тела. Сосновые иголочки мягко покалывали ступни, ветер пел в волосах, но валькирия слышала только стук его сердца.
Уже обречено валькирия поняла, что, сколько бы ни было дорог, миров и смертей они вечно будут искать друг друга.
— Боль моя, любовь моя, — прошептали губы, и лицо осветила улыбка.
Все равно ей некуда не деться от этого упрямого мальчишки, которого она встретила на свою беду, на свое счастье. И неизвестно, куда приведет ее судьба, главное сейчас было – помочь ему. Она дошла до границы собственного маленького мира и, остановившись, запрокинула голову. Мгновение спустя вряд ли кто-то мог разглядеть ее в высокой синеве, да и никому бы не пришло в голову высматривать в проплывающих облаках крылатую воительницу, взвившуюся в небо свечкой.
Глава 5
« Немного рока»
-…Он сказал ,что часто видится с верхним с другого конца.
Тот — так вообще убит, у него жуткие приступы отчаяния, теперь нет стимула, нет того ,за кого можно было бы вести упорную борьбу.
ты их всех лишил веры,
ты сам-то хоть понимаешь ,что ты натворил?!
в системе бытия идут сбои — ты всех подвёл!
— Я?! Подвел?! К чему?!
— Ты не слушаешь, но верхний снизу всё ещё надеется,
что ты вернешься…
— Возвращаться нельзя. Можно только заново прийти, а я не хочу. Это у вас с ним всё предельно ясно и изысканно просто. Рад за вас.
-Что это играет ?
— “System of A Down” — новый проект от рогонимбов — Steal this album.! Ах ,да! Опять забыл, вам не положено и вам за это воздастся. Раньше эти ребята считались армянской new-metall командой , потом переименовались, но ты же знаешь, как к этому относится небесная иерархия.
— Не хочу ничего знать. А ведь совсем недавно ты наслаждался звоном колоколов, смотря ЕМУ в лицо . Я летал, я был там. Знаешь, сегодня он был весь в черном: у него траур. Думаю , ты понимаешь по кому. Говорят ,что на земле стало одним ангелом меньше… Ты, конечно, извини, но я побоялся спросить это у него — а кого стало больше?
— …
Я открыла глаза и поняла, что заснула. Когда первый шок прошел, немного придя в себя после этого открытия, я попыталась привести в порядок мысли. Если рассуждать логически — я сошла с ума. Можно было завязать бадлон на манер смирительной рубашки рукавами сзади, и бодрым маршем отправляться в дом с розовыми стенами, обитыми синтепоном. Но пока что делать мне этого совсем не хотелось, значит, надо было думать дальше. Протерев лицо влажной салфеткой, я вернулась к столу и наткнулась глазами на медальон. Он никуда не изчез к сожалению, лежит себе спокойно на черной полированной поверхности и некуда деваться не собираеться.
Предположить, что каким-то образом я увидела этот медальон раньше, три недели назад, когда в магазине только появилась скандинавская коллекция, было можно. Совершенно случайно его запомнила, не обратив особого внимания, и моя незабытая история с Антоном вместе с кулоном на подсознатеьном уровне дала толчок к этим кошмарам.
Вполне рациональная причина. Я немного успокоилась, глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз. Мне надо просто куда-нибудь сьездить отдохнуть, и все само собой придет в норму. Вот, например к Гаелю в Будапешт, где он занимался оформлением кредита на никому не нужный дом. Я закрыла ноут-бук, постановив, что на сегодня рабочий день для меня кончился, и так руки тряслись как у уже почившего, папы Римского. Сжав голову обееми руками, я массировала виски и шепотом твердила сама себе, что всему есть обьяснение, стоит только разобраться и все.
Пожалуй стоило выпить что-нибудь крепкое, а то нервы совсем расшалились, — пришла мне в голову замечательная идея, и с некоторым трудом поднявшись на ноги, я подошла к бару, в голове шумело. Я не пила ничего крепче вина с той поры, как уехала из России и сейчас была озадачена выбором напитка. Наугад я вытащила бутылку из бара, устроеного в большом антикварном глобусе, бутылку. Ею оказалась польская водка.
Выпить, правда, мне так и не удалось, потому как после очередного озарения бытылка просто вывалилась у меня из рук, вдребезги разлетясь на кафельном полу. Водочный аромат наполнил кабинет, а я только выругалась.
Я не могла видеть медальон три недели назад вместе с другими украшениями, вернее могла, но не в том виде, в котором его можно было опознать. Налет плесени и грязи, так, чтобы можно было различить рисунок, я сняла только сегодня, значит, это исключено. Желание выпить стало прямо таки нестерпимым, и хрустя осколками, я предприняла вторую попытку. Она, слава Богу, оказалась более удачной, и налив себе стакан до краев коньяка, я уселась прямо на стол.
Я перестала что-либо понимать.
О чем это могло говорить, черт побери?! Этого не может быть, просто не имеет право на существование. Как возможно совместить сон и реальность?! Мне не так много лет, но я давно вышла из возраста, когда верят в сказки. Но сойти с ума — такого вроде не ощущала, я понюхала золотистого цвета жидкость и скривилась, ну и гадость. Зажав нос рукой, чтобы не чувствовать запаха, я зажмурилась и отхлебнула глоток. От вкуса коньяка двадцатилетней выдержки мне чуть не стало плохо, но в голове немного прояснилось.
Мистикой я тоже никогда не страдала, но что тут можно сделать? Не верь глазам своим, называется. Ладно, проверю еще раз.
Опасливо посмотрев на коробку, где лежал и никого не трогал, такой безопасный с виду кулон, вернее, его остатки, и обойдя вокруг стола, как если бы на нем лежал ядовитый паук, я направилась в торговый зал. Фабьен, весь ушедший в книгу, все также восседал в кресле, принадлежавшему какому-то буржуа, причмокивал от удовльствия и выдавал время от времени неясные восклицания типа: «Ну надо же!», или «Просто невероятно!», или напротив – «Я так и думал».
Я подошла к нему и на словах «Вот каналья, что выдумал!» тихо потрясла его за плечо:
— Не хочу тебя отрывать, но у меня тут проблема небольшая…
Шеф вздрогнул от неожиданности и очки, которыми он никогда не пользовался, но тем не менее, всегда носил на лбу или в кармане пиждака, сьехали ему на переносицу, то есть туда , где им положено было быть.
— Дорогая, ты могла бы не подкрадываться так. Я уже пожилой человек, мне вредно волноваться. – укоризненно попросил он, заложив страницу в книге серебрянным ножом для бумаг датированным,как сейчас помню, пятнадцатым столетием.
— Могла бы. – кивнула я и жалобным голосом пробормотала, — Фабьен, кажется мне пора на пенсию.
— Ну да, — понимающе произнес он, — А мне в таком случае, что прикажешь делать? Сразу присматривать место на кладбище или можно подождать немного, денек другой?
— Ой, извини. Нет, я не в том смысле. Я запуталась в эпохах и стилях. В голове все перемешалось, ничего не понимаю. Поможешь?
— Знаешь, дорогая, ты слишком много сидишь в интернете, я всегда тебе это говорил, но ведь вы молодые, всегда лучше знаете. Вот посмотри Наполеон, он всегда все делал по порядку, хоть и был молод…
— Фабьен, ну пожалуйста, -взмолилась я, — Я про Наполеона, знаю, наверное уже больше, чем все его любовницы и жены вместе взятые!
— Никогда нельзя знать всего. – наставительно поднял он палец к верху.
— Я и не хочу знать всего, пойдем, я тебе что-то покажу. – схватила я и потянула его за поднятый палец.
Он выдернул палец, и не желая покидать насиженное место, предпринял попытку вернуться к своей любимой теме:
— Зачем куда-то идти, я и тут тебе все расскажу. Вот в первую компанию…, — и спохватился. – Ты, кажется , сказала, что у тебя проблема?
Я вздохнула с облегчением и подтвердила:
— Да, проблема, пойдем покажу.
— А сюда нельзя принести? –попытался воспротивиться он, — я уже старый, мне вредно много ходить.
— А если это рояль? Я пока не владею искусством телепортации.
— Ну, если рояль… — с этими словами он наконец- то поднялся. -Эпохи Наполеона, я надеюсь?
— Я пошутила, Фабьен!
— Ох, уж этот ваш русский юмор. – покачал он неодобрительно головой, хотя в глазах запрыгали веселые искорки. Но раз уж я встал – идем смотреть твою проблему.
— Это не русский, а мой юмор. – поправила я его и пошла вперед по коридору.
— Постой – постой, — он подергал меня за локоть и остановился. – Где мои очки? Я же ничего без них не увижу.
— О Господи! – схватилась я за голову, — Ты в них ничего не видишь! А не без них! Всегда же их на лбу носишь, а не на носу!
— Неважно. — упрямо ответил мой шеф и пояснил. – Главное, что я к ним привык и не могу без них работать. А где они, на носу или на лбу – не имеет никакого значения.
Даже не оборачиваясь, чтобы удостовериться, я обреченно посоветовала:
— На лбу посмотри, пожалуйста.
— Да, действительно на лбу. –обрадованно констатировал он и вдруг удивился. – Ты, что, пить вдруг начала?
Мы зашли в мой маленький кабинет, и патрон сразу почувствовал крепкий запах коньяка, заполонивший все вокруг. Черт, я так разволновалась, что выскочила из комнаты и забыла прибратся.
— Не пить, а выпивать. – нервно хихикнула я и призналась, — Что-то за последнее время вымоталась, какая-то ерунда мерещется и вообще…
— Что, вообще? – не дождался продолжения Фабьен. – Вообще –это — Отар двадцатилетней выдержки. И он никак не помогает от усталости. Скорее даже наоборот.
Не ожидая, пока он ударится в чтение лекции по поводу любимого коньяка Бонапарта, я подвела его к столу.
-Вот моя проблема. Гляди.
Вместо того, чтобы сесть за стол, он опустился перед ним на колени и бодро заметил:
— Еще и водку достала. Дорогая, я начиная всерьез за тебя волноваться. Ты на кого-то разозлилась?
— Почему ? – тут настала моя очередь удивляться.
— Ну, вы русские, когда сердитесь, бьете посуду.
— Да, конечно. А еще у нас по улицам ходят медведи в шапках-ушанках и поют «Подмосковные вечера». И обязательно сопрано. – вырвалось у меня. — Если у ж ты разбираешься в русских обычиях, так должен знать, что фужеры бьют только по большим праздникам, например на свдьбах, да и то — после того как выпьют содержимое. Это приносит счастье. Так что, все ты напутал.
— Значит Гаель все-таки дождался?! – обрадовался он. – Замечательный парень! Поздравляю, дорогая! – он вскочил с колен с живостью,совсем не присущей своему возрасту, и кинулся меня обнимать.
— Да нет же! — попыталась я вырваться, но не тут-то было.
— Сердечно поздравляю! Когда свадьба? — выкрикивал он мне прямо в ухо, не слыша моих возражений и не выпуская из железных обьятий . — И главное где? Ничего не хочу знать – устраиваем у нас на вилле. Я позову всех друзей из клуба «Великий император», и устроим костюмированный бал.
— Фабьен!!! Я не выхожу замуж! – заорала я. – Не выхожу!!! Ни за Гаеля, ни за кого-либо другого!
— Нет? – расстроенно поднял брови шеф.
— Нет! – припечатала я, ужасаясь перспективе провести собственное торжество в компании любителей истории.
— Тогда зачем ты разбила бутылку? – он оставил меня в покое и наконец — таки устроился за столом.
— А, что их бьют только на свадьбе? – огрызнулась я тихо и чуть громче добавила, – Я не нарочно. Просто уронила. Мы можем заняться тем, о чем я тебя просила или как?
Он заинтересованно поднял глаза:
— А ты меня о чем-то просила?
Мне оставалось только застонать.
— На столе лежит медальон. – махнула я рукой и уточнила, -Вернее его остатки. Пожалуйста, посмотри и скажи, что ты о нем думаешь.
— И за что только я тебе плачу, — довольно проворчал шеф, воздрузив очки на лоб, и склонился над кулоном. Я редко когда обращалась к нему за помощью, и он явно чувствовал себя на высоте. Но надо было отдать ему должное – знал он, действительно, очень много, причем знания его были самые, что ни на есть разностороние, начиная от рецептов стола Людовика Четырнадцатого и заканчивая скифским орнаментальным искусством.
Я, затаив дыхание, ждала его вердикта со шваброй в руках. Подмести пол сил не было — я стояла посреди кабинета, возвышаясь над разбитой бутылкой, и нежно обнимала ручку метлы. Так прошла целая вечность, как мне показалось, хотя на самом деле , наверное, это были минуты полторы.
Фабьен водил носом по столу и наконец подал голос:
— Да, несколько странная вещица. Рисунок, в принципе понятен. Симаргл – собака с крыльями, судя по всему. Гммм, не хватает половины, но по задней части можно узнать. Рисунок вполне традиционный для балтийских и славянских народов. Если судить только по изображению – где-то седьмой-восьмой век. Поверх выписана буква «А», сложно определить принадлежность к стране. Буква довольно распространеная и практически одинакова во многих алфавитах мира. Довольно странное покрытие, никак не могу разобрать структуру. Что за металл? Экспертиза уже готова?
Я молча стояла, не отпуская щетку и не отвечала. Мыслей не было никаких. Меня захлестнула паника. Что происходит?! Я не сошла с ума! Но я видела во сне этот медальон с Симарглом. Как это могло быть? Фабьен подтвердил то, что я и сама знала, ошибки быть не могло. Я закусила губу и начала водить щеткой по полу, активно изображая уборку, чтобы не волновать друга. Все-таки ему уже шестьдесят один, да и потом надо было сначала самой во всем разобраться.
— Дорогая? Почему ты молчишь? — голос Фабьена прямо над ухом отвлек меня от самокопания.
Я, долго соображая, все же ответила на вопрос, заданый пять минут назад:
— Что? Наверное. Нет. То есть да. Да, но нет. — в конец запуталась я, Фабьен терпеливо ждал. Я попыталась выразиться яснее. – Она готова, но ничего не показала. Сплав не соответствует ни технологиям античности ни средневековья. В лаборатории не смогли определить.
— Но этого не может быть. — пожал плечами шеф, выбираясь и-за стола и пытаясь не идти по осколкам, что было невозможным, потому что результат моего подметания оказался плачевным: я только раскидала все в разные стороны.
— Вот именно – не может быть! – эхом откликнулась я. Я и сама так думала, но не могла же я в этом признаться.- Ничего страшного, я отправлю на повторную экспертизу, не волнуйся. Иди, тебя твой словарь заждался.
-Мой словарь! — вскинулся он, как конь при звуках боевой трубы. – Все, уже ушел. А с медальоном, поступай, как сочтешь нужным, дорогая. Ты уже большая девочка. Я в тебя верю.
И высказав все это, он вышел из кабинета, прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь, а я так и осталась стоять в обнимку со шваброй, добитая этой его последней фразой. Я в тебя верю! Так мне на прощание сказал Антон, в наш последний разговор. Хоть у него все в порядке, — пронеслось у меня в голове, — наверное, сейчас ведет дочку в детский садик. Я почувствовала такую знакомую боль, возникающую в сердце каждый раз, когда я думала о нем. Боль, давно ставшая привычной, которая, наверное, останется со мной теперь уже на всю жизнь. Я не лгала самой себе – я так и не смогла его забыть, я до сих пор его люблю. Оставив в покое швабру и уборку в том числе, я захрустев осколками прошла за стол и открыла ноут-бук. Пальцы сами собой застучали по клавиатуре, набирая письмо, которое никогда не будет отправлено.
«Люблю тебя всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой тела, как мне обьяснить тебе? Каждым сантиметом кожи… Мне счастье было бы просто слышать твой голос, хотя бы недолго, хотя бы по телефону…
Я не значу в твоей жизни ничего, я люблю человека, который давно, наверное, меня забыл,но что я могу с этим поделать? Единственное на что я надеюсь, так это, на то, что ты сейчас счастлив. Пусть на моем месте будет другая, пусть ты будешь целовать ее , когда просыпаешься, пусть воспоминание об улыбке греет тебя, когда ее нет рядом.
Любить издалека, любить украдкой, как будто воруешь кусочек чужого счастья, эта вечная боль, что будет жить вместе со мной, когда у меня нет возможности ощущать тебя рядом.
Меня словно что-то разрывает изнутри, когда я вспоминаю о тебе, что- то не дает спать, что-то, что стекает по щекам, что-то… Что?
То, что делает меня счастливой. То, без чего я чувствую себя мертвой. То, что раньше связывало нас воедино.
Без света твоих глаз мне темно в этой жизни…»
Просидев так целый час, я нажала кнопку «Delete» , и письмо исчезло с экрана. Я не могла понять, зачем вытаскивать на свет то , что я так долго и упорно пыталась забыть.
У тех, кто сверху, черный юмор, — пронеслось в голове, и я решила больше не думать об этом. Глаза остались совершенно сухими, я давно уже перестла плакать из-за него. Назло тем, кто пытался заставить меня все вспомнить, выкину все из головы и медальон в том числе, и плевать мне на все сны, сегодня же пойду и куплю пачку снотворного и буду спать спокойно.
Я почувствовала, что нужно было с кем-то этим поделиться. Воздав про себя должное техническом прогрессу, который теперь мог позволить мне связаться с лучшей подругой в несколько секунд, я набрала по мобильнику Дашкин номер:
— Привет. Ты где?
— Ммм. В Стрельне гуляю. У нас дождь со снегом, а я зонтик забыла, вот мокну. — весело ответила Дашка. В мобильном телефоне только ветер шумел, сливаясь со звуком шлепающих шагов. До чего же здорово было это слышать.– Константиновский дворец вот обхожу, резиденцию президента. Знаешь, они на подьезде, асфальт пять раз перекладывали, клумбы там поразбивали всякие. Скоро сюда единорогов запустят, а людям выдадут лепестки роз, чтобы посыпать ему дорогу, как магарадже. Но красиво, слов нет. Привет, Движок, рада, что ты позвонила.
— Я тем более. Что слушаешь? – поинтересовалась я. Вопрос со стороны мог показаться неуместным, но нам он был вполне понятен. Мы обе обожали одинокие прогулки и редко когда выбирались без плеера в сумке и наушников.
— Лакримозу, последний альбом. Мега-меланхолия перплетенная с беспросветной депрессией и завораживающим вокалом. Все обвязанно совершенно неземным инструметалом. Словами не передать, а если выражением: так это — просто вдавливает в песок, а подниматься не хочется…
— Как раз под мое настроение, — призналась я. – Дашка, ну пристрели меня, пожалуйста. Я опять думаю о нем. Стараюсь этого не делать, но оно — воспоминание, сидит где -то внутри меня
— Даже если бы у меня был пистолет, вслед за выпущенной мною пулей не вылетит струёй то, от чего хотелось бы избавиться. Чтобы не было больно, просто не было больно от мысли, что исправить нельзя, что исправлять собственно и нечего…- она помолчала. — Чтобы не чувствовать свою слабость, свою зависимость от. Но ведь порой с этим тепло. Тепло, когда вспоминаешь, не правда ли?!
Я тихо кивнула головой, словно она находилась сейчас со мной в одной комнате, а не за три тысячи километров.
— Это нормально. – продолжила лучшая подруга и я была готова поспорить, что она искривилась в улыбке. — Знаешь, боль, она ведь не проходит никогда. Просто со временем с ней начинаешь справляться, закаленное тело легче начинает её переносить. А с ним…ты ведь и сама понимаешь, что уже всё. Ты это понимаешь, скажи?! Ведь прежнего Антона давно уже нет. Ничто не вернется, ничего не исправится, никто не простит. Финишная прямая давно была пересечена вами обоими, или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься, а если честно, я ничего не знаю. – грустно откликнулась я, думая о медальоне и наконец спросила то, что меня так давно мучало. – Как считаешь, выражение «мой крест» имеет силу?
— Однозначно, — хмыкнула Дарька в трубку, — Имеет. Называй это, как хочешь, крест, карма, без разницы, суть одна. «Оставьте грязь грязным. Берите свой крест и идите за мной». – процитировала она и перефразировала — Оставь её, бери свой крест и иди сама по себе. Пока не захочешь поделить свою ношу или идти по одной дороге с… Сама знаешь с кем.
— Да-а, — протянула я, — ты же знаешь, я не могу ее разделить с тем, кем хочу. Парадокс: если я разделю ее с ним, так она исчезнет совсем.
— Это не парадокс, это жизнь. Главное то, что чувствуешь ты, а не к тебе… Смотри: ночь. Ты выходишь из комнаты и идешь на кухню, потому что хочется пить. Ты знаешь, что подняв свою руку до уровня головы,чуть вправо, ты нащупаешь там выключатель.Ты это знаешь.Это твой дом, твоя кухня,твой выключатель. У другого человека, ты можешь искать, зажигать эту лампочку наощупь, только наощупь, руководствуясь своим чувством. Иногда мы не там зажигаем свет, порой нам этого просто не позволяют. Нужно, что б выключатель в другом требовал движения твоей, именно твоей руки. Иначе кто-то обязательно блуждает в темноте. А потом, мы с тобой говорили о том, что есть люди, которые появляются в нашей жизни просто с определенной миссией, на определенный срок с определенными, пускай не всегда приятными, последствиями. Может, он и был временным?
— Так в том-то и дело, что нет! – воспротивилась я, одновременно понимая, что противоречу самой себе. Ведь если было, в прошедшем теперь времени, значит, было и кончилось. — Он нуждался, любил, верил! И моя боль именно оттого, что его сейчас рядом нет. Разве любовь может пройти? А он, если бы в самом деле чувствовал, так ведь наверное уже был бы здесь. – я заходила кругами по комнате, осколки из под ног разлетались в разные стороны. — Мне сейчас кажется, что я глупа как валенок, кажется, я вновь пытаюсь наступить на одни и те же грабли. Даже так: наступив в пятисотый раз, я опять лихорадочно копаюсь в пожелтевшей траве, чтобы установить их на свое законное место. Но у нас, были причины, по которым не могли мы быть вместе, и я его не оправдываю. Но сейчас, мне словно специально напоминают!!!
— А может, ты и никогда не забывала? – вопросом на вопрос ответила она, и справедливость ее слов ударила меня как молнией.
— Просто дело даже не в забыть, и все такое, а в бессилии. Больше всего на свете я ненавижу бессилие. Для меня это хуже смерти, ужас. Тупое чувство собственной беспомощности и мерзкое осознание отсутствия себя в мире. Я не могу забыть. От меня тут ничего не зависит, сны снятся, теперь я еще и обнаружила медальон. Ее медальон, представляешь?! Я не хочу!!!
Дашка спокойно реагировала на мои крики:
— Не могу забыть. – повторила она мои слова. — А зачем? Скажи, зачем забывать? Ты — это ты и неважно где ты. И то, что в тебе, всегда с тобой. Есть то, что не исчезает. Медальон, например. Где, кстати обнаружился?
— В той коллекции с викингами, помнишь? – тоскливо ответила я и задумалась над ее словами. Я машинально взяла в руки желтый кленовый лист, который я нашла вчера в парке, так походящий на кленовые листья в России,.
— Почему падают листья ?
— Они отяжелели от эмоций. – просто сказала подруга.
Я стала размышлять вслух:
— Думаешь, они желтеют и падают оттого, что их уже пережили?
— Скорее от того, что им надо освободить место для новых…
— А что тогда будет со старыми?
— Наверно, они сгниют. — Дашка всегда сначала дополняет мысль, а потом прозаически уравновешивает мою романтику. Вот и сейчас – то же самое, зато с ней никогда не надо было напрягаться и выискивать слова. Иногда мне кажется, я слышу, как она думает. И вовсе не потому, что громко думает, а потому, что я ее слышу…
— А воспоминания? Память об этих эмоциях? И сами листья — куда они денутся?
— Ведь они падают на землю в парке. Там и остануться. – заключила она. — И память останется, а вообще – то, так и получается парк памяти. Памяти пережитых эмоций.
— Огородить бы его. – вздохнула я.- Ага, высокой кирпичной стеной и ходить туда только, когда хочется. А так не помнить — ничего не помнить…..
-Да ну тебя. Знаешь, Движок, раньше ты такой не была. Ты словно подняла лапки кверху.
— Раньше, я не знала ни что такое счастье, ни что такое боль.
— Ну а теперь знаешь.Тогда лучше огороди парк решеткой, через которую ветер будет разносить их по свету. Так, что там с медальоном? – напомнила Дашка. – Что ты собираешься делать?
— А ничего! – разозлилась я. – заброшу в дальний ящик стола и забуду!
— Не уверена, что это правильно, но ты решаешь сама. А он на самом деле такой же, как во сне?
— Абсолютно. – подтвердила я. – только почему –то половинка. А где другая – не знаю.
— Я, конечно, ничего не хочу сказать, — осторожно начала она. – но уж больно это символично, тебе не кажется? Половинки медальона, половинки жизни…
— Кажется, но думать об этом я не собираюсь!!!- нервно заверила я лучшую подругу. — И говорить тоже!
— Тогда позвони, как соберешься. Соскучилась я, между прочим.
— Я не меньше. До связи.
— Я кстати на Эльбрус до весну уезжаю, передам от тебя привет горам, а сейчас озвращаюсь к органам и скрипкам Лакримозы. И Ленка с Женькой про тебя спрашивали. – попрощалась Дашка и отключилась.
Я нажала кнопку на телефоне и со вздохом убрала его назад в сумку. Я снова наткнулась взглядом на лист дерева. Раньше я любила собирать их: желтые, красные, рыжие, такие разные, такие завершенные в своей красоте, такие естественные и продуманные, нечеловеческие, одним словом. Я укладывала их между страниц книг и доставала зимой сухие и ломкие. И только сейчас стала понимать, как это было бесполезно — хранить их дома , нельзя сухой лист пришпилить на стенку, он будет совсем иным – потерявшим всю свою живость, все краски. Это, как голова лося или чучело павлина, глупо ведь неимоверно, а многие так и живут. А можно одним взглядом оценить его совершенство и хранить воспоминание всю жизнь в своем сердце.
Желтые листья, парк памяти… – что- то в этом есть, конечно, но в памяти столько боли, а говорят, что помнишь только хорошее. Иногда хочется взять большую стирательную резинку и стереть пол головы, ходить и улыбаться… А может, Дашка права, и я на самом деле сдалась без боя?
Закончив все-таки приборку, нельзя же в самом деле оставлять такой беспорядок на рабочем месте, и без сожаления вылив остатки коньяка двадцатилетней выдержки в туалет, я решила пойти прогуляться. К тому же было уже давно за полдень – и в животе заурчало. Я вышла из магазина, тихонько прикрыв за собой дверь , и не беря машину, пошла пешком. Медальон, противореча своему обещанию, завернула в салфетку и сунула в сумку, совершенно неподабающим эксперту -искусствоведу образом, но в тот момент меня это мало волновало.
Пройдя по набережной, я устроилась в маленькой, около рынка, кафешке с незатейливым названием «Дары моря» с видом побережье, где всегда давали свежайшие устрицы. Меня встетил хозяин, полный мужчина лет пятидесяти в матросском костюме и берете с красным пумпоном, как всегда радушно улыбаясь:
— Вы сегодня одна, мадмуазель?
— Да, столик на террассе, пожалуйста.
-Конечно, мадемуазель, прошу вас. — он засновал между столами, а пумпон так и запрыгал вместе с хозяином. Я неторопливо пошла за ним, и так зная, куда он меня посадит. Я села, а мэтр уже подталкивал в спину официанта с меню в руках.
— Спасибо, но мне белое мартини, пожалуйста, и как обычно: ассорти из устриц и розовых креветок.
— С предсказанием, разумеется? — сделал страшные глаза мэтр.
Сегодня с меня уже хватило всякой мистики, но отказаться, значило бы обидеть милого толстяка, поэтому, скорчив такую же устращающую гримассу пришлось сказать:
— Разумеется.
Хозяин моментально испарился вместе со свом беретом, и я знала, что заказ не заставит себя долго ждать. Обещая выиграть миллион или отправиться в кругосветное путешествие — предсказания в стихах тут подавались к устрицам, и мы часто развлекались таким образом, читая всякую ерунду в маленьких конвертиках в полосочку. Здесь все было в сине-белую полосочку начиная от костюма хозяина и заканчивая занавесками и тарелками. Только скатерти почему-то были белыми, но иначе в глазах бы рябило. Саму забегаловку я очень любила: здесь по вечерам играла живая музыка и пели старые французские песни. Слушать Джо Досена и сидеть за небольшими уютными столиками со свечами поздно вечером, было непередоваемым ощущением, а устрицы стоили недорого и были лучшими в районе Старой Ниццы. С Гаелем мы приходили сюда ужинать, а в обед сюда заглядывал и мой шеф с женой, когда не был занят очередной книгой о Наполеоне.
Мне принесли полную тарелку со льдом, на которой были уложены полкругом большие серые устрицы и мои любимые креветки, без которых я жить не могла. Посредине торчал конверитк с предсказанием. Лимоны и майонез с четырьмя разными вилками уже лежали на белой скатерти. Официант налил мне бокал мартини из графина, и пожелав приятного аппетита, исчез из поля зрения, однако стоит мне поднять руку или закончиться вину, он вырастет рядом со столиком, как из под земли. Обслуживание тут тоже было на высшем уровне.
Я вынула медальон из сумки и положила его перед собой на столе. Аппетита он мне, конечно , не прибавлял, но надо было что-то с этим делать. Прекрасно сохранившийся, он лежал на салфетке и загадочно поблескивал в солнечном свете. Интересно, как она умудрилась его потерять? Ведь если верить моим снам, а это был на данный момент единственный для меня источник информации, кроме интернета, то на нем лежали охранные чары, и пропасть даже с мертвого тела он не мог. Но передо мной сейчас была только его половина, значит, где-то была другая. Он сломан не ровно посредине, у меня была меньшая часть, но вот как она тут все же оказалась, ведь валькирия жила только в моих снах? Или нет?
Вопросов было много, а ответов ни одного. Я перестала пялиться на кулон и принялась за еду. Креветки были превосходными, впрочем, как и всегда в этом местечке. В кафе почти не было народу, только парочка пенсионеров – иностранцев в дальнем углу, судя по всему – немцев, тихо занималась поеданием мидий. Зря, креветки – вкуснее,- думала я и смотрела на море. К полудню на нем появились белые барашки, и цвет стал серо-синим, а не обыным лазурным. Значит, к вечеру поднимется ветер, и можно будет попрыгать на волнах. Пожалуй, зайду к Гаелю, заберу у него доску для серфинга… Черт!
Я опять забыла ему перезвонить. Я хлопнула себя по лбу рукой, и кусочки креветочного хвоста разлетелись, запутавшись в волосах. Бросит он меня точно, ну и ладно. Не хочу звонить. Может завтра, или послезавтра, или вообще никогда. Вытащив остатки креветки, я хотела приступить к устрицам, но к первой же ракушке прилип конвертик с предсказанием. Так и быть, — решила я, посмотрю.
Лучше бы не смотрела, — поняла я через минуту, когда прочла незадачливые стихи.
Брызги мечты или клочья свободы?
Ветер звенит в голове.
Ты расскажи мне, откуда ты родом
Городу на Неве.
Ты мне поведай историю. Путы
Сбрось, одиночество с плеч.
Наше свидание после разлуки
Лучшая может из встреч.
Ждут перекрестки, резные ограды
Прикосновений твоих.
В городе этом встречаются взгляды
Любимых или чужих….
Здесь над водою трепет туманов,
Сотканные из теней,
Призраки скал застелили мостами,
Ты отыщи их скорей.
Отблески шпилей дорогу укажут,
Листьями выстланный путь,
Сбудется сказка — кто-нибудь скажет:
Странника сон …-…Петербург.
Кажется, кто-то прочно вознамерился меня заставить. Значит, выбора у меня нет? Просто потрясающе, — я готова была заскрипеть зубами от злости. Почему кто-то имеет право решать за меня мою судьбу?! Они там у себя, на верху совсем обнаглели! Жестом подозвав к себе официанта, я заказала еще одну тарелку устриц. Что ж посмотрим, кто кого! В этом должна быть обычная чепуха, типа свадьбы в этом году.
Удивленный моим аппетитом молодой человек, принес новую тарелку буквально через несколько минут. Клинет всегда прав, — гласило неписанное правило всех бизнесменов Франции. Не трогая креветки, я жадно набросилась на конверт, распечатав его в одну секунду. Во втором значилось:
Мое завтра — твое вчера,
Как не в этом времени встретились…
И в надежде на чудо с небес
Мысли тонкими нитями свесились
Я не знаю, откуда ты…
Сколько рук тащат в разные стороны?
Не пытайся закрыть глаза…
Крылья раскинули голуби.
Мое завтра — твое вчера,
Стороною ладони тыльной
Ты снимаешь осколки льда
На пустом бокале мартини…
Моя жизнь, словно медальон
Для тебя продолжение сна
Пустоту бокала на свет
Я держу — между нами стена…
Он возвел ее или я,
Но обратно дороги нет…
Половинки встретятся там,
Где снимают с любви запрет…
Разозлившись так, что готова была сьесть собственную шляпу, если бы такая у меня имелась, я откинулась на спинку стула и начала размахивать руками, зовя официанта. Срочно нужно было выяснить природу этих дурацких стихов. Со стороны, наверное, это смотрелось как эпилептические припадки, так что молоденький мальчик даже испугался:
— У вас все в порядке, мадам? Может, принести воды?
— Да –да, — торопливо произнесла я, только потом уяснив смысл сказанного, — Нет, воды не надо, позовите хозяина, пожалуйста.
Официант вытаращил на меня глаза, видимо поняв, что его сейчас будут ругать, но тем не менее, мэтр подошел сразу.
— Что-то не так, мадмуазель?
— Откуда вы берете эти предсказания?! – без предисловий набросилась я на ни в чем не повинного человека, потрясая конвертиками перед носом.
Хозяин устричной забегаловки, опешив поначалу, успокоился:
— Ах, предсказания… — и заговорщицки мне подмигнув, сдвинул брови и начал читать нараспев, словно молитву, — Далеко-далеко отсюда, на сверкающих желтых песках они лежат, ожидая своего часа в перламутровых раковинах, выложеные жемчугом руны, прочесть которые может только старая цыганка, живущая в хижине на кораловых рифах. И в полночь…
Я невольно заслушалась, но вовремя спохватившись, перебила сказочника:
— Я серьезно, месье, я бы хотела попросить автора сочинить слоган для моего магазина. Мне очень понравились стихи. – выдумала я на ходу и выжидающе посмотрела на него. Кто тут больший сказочник, это еще надо посмотреть.
-А-а, — понимающе заулыбался хозяин и пумпон подпрыгнул на берете. – Тогда я к вашим услугам.
Он отодвинул стул и уселся за мой столик:
— Всегда рады, а какие вам понравились?
Я молча подвинула конвертики ему, а в голове стучало : всегда рады, всегда рады, всегда рады… Есть такая песня у одной известной группы. Старая песня, но многие ее помнят.
Я очнулась от воспоминаний, когда мэтр решительно произнес:
— Ничего не понимаю, но это не мои. Это, кажется, польский или русский язык.
Я все также молча смотрела сквозь него.
— Если хотите, мадмуазель, я спрошу на кухне.
— Очень хочу, — сразу же ответила я .
Пумпон незамедлительно исчез, а я подняла глаза к потолку. Что ж вы делаете, изверги? И тут в голову закралась шальная мысль, а может все же это не просто так, и стоит хотя бы позвонить узнать как у Антона дела. Я начала ругать себя последними словами, можно подумать, мне всего того, что было, не хватило.
— Сожалею, мадмуазель, но никто не в курсе. Может быть, посмотрите мои?
— Нет, спасибо. Мне нужен именно автор. — покачала я головой . – Счет, пожалуйста.
Расплатившись и по привычке оставив чаевые, хотя сейчас их стали включать в счет, я вышла на улицу. Серый голубь слетел с крыши и сделав круг, приземлился в нескольких сантиметрах от моих босоножек. Здесь птицы, привыкшие к людям, не боялись ничего, и он заворковал прямо у меня под ногами. Я достала круассан, оставшийся от завтрака, из сумочки, и раскрошила его на асфальт. Голубь, торопливо подпрыгивая, жадно склевывал кусочки булки, а я стояла, глядя на него, и не нашла ничего лучше, как обратиться к птице:
— Может, ты мне расскажешь, что происходит?
Не обращая на меня никакого внимания и ничего не отвечая, он занимался своим обедом. Я тяжело вздохнула и достала телефон, а голубь захлопал крыльями. С минуту я глядела на экран, на котором мигала маленькая зеленая трубка, а потом бросила его назад в сумку. Да не могу я ему позвонить! Что я скажу? Привет, как дела, давно не виделись, всего – то полтора года прошло, тебе, случайно, валькирия не снится?
Птичка подобрала последние крошки и с надеждой завертела головкой, глядя на меня. Я сняла босоножки с каблуками и, зажав их в правой руке, пошла к морю. Я не знала что делать.
Глава 6
« Домой »
— Ты ведь можешь начать все сначала, и он примет тебя. Почему ты не отречешься от отречения?
— Потому что от отречения нельзя отречься.
-Тебе не кажется, что ты в тупике?
— Нет , не кажется. Я знаю ,что я на самом пике тупика. И из него есть выход.
— Где?
— Там же, где и вход.
— Забавно.
— Согласен.
— С чем?
— С тем ,что это забавно.
— Что тогда нас объединяет , не Согласие же?
— Не только. Нас обьединяет Стремление.
-Тогда в чем наша разница?!
— Ты стремишься забыть, а я – просто стремлюсь. Ведь можно оказаться внутри ореховой скорлупы и думать, что ты властен над всем этим пространство, но оно ничтожно !
-К чему ты это?
-К тому, что и ничтожность, и страх нельзя принимать, как есть. Нужно бороться.
Море разволновалось не на шутку. Синий цвет сменился почти черным, который местами неровно разрывала белоснежная пена. Ветер толкал в спину, волосы закрывали лицо, и я почти не видела куда иду. Соленые брызги то и дело окатывали с ног до головы, но были настолько мелкими, что платье пока оставалось сухим. Впереди виднелся каменный пирс из старого желтого булыжника, куда я и направлялась. Желая спокойно подумать, я шла по пляжу вдоль кромки волны, а босые ноги утопали в мокрой гальке на каждом шагу. Было холодно, но я почти не замечала озноба, который меня колотил. Мысли разбегались в разные стороны. Заметила бы я фразу, сказанную хозяином закусочной, которую так любил повторять Антон, если бы все было иначе? Если бы я давно перестала о нем думать? Если бы я не любила его до сих пор? Я не понимала, что от меня хотят. Знаки, словно поданные кем-то, знаки, которые мне давались для чего? Может, еще не все потеряно, может я смогу все изменить? Может, наши пути еще пересекуться?
Что меня ждало там, за поворотом судьбы? Раньше я принимала жизненные трудности как должное, всегда находя положительные стороны даже в самых неприятных и тяжелых ситуациях, но снова поверить в хорошее сейчас казалось невозможным. Научиться строить на развалинах, создавать из пепла? Я готова была бороться против всего мира, если бы моя рука была в его, но что я могу сделать одна? Даже половинки медальона не хватает, как половинки моего сердца, как половинки жизни…
Море бушевало, обдавая меня солеными каплями, как слезами, которых у меня давно уже не стало. Может, просто во мне что-то сломалось, то, чему уже никогда не срастись? Ведь он знает, что я люблю его, знает и ничего не хочет изменить.
— Что же ты хочешь от меня, Господи? — с мукой закричала я и захлебнулась в потоках воздуха. Ветер, будто издеваясь, трепал волосы и рвал одежду. Я прислонилась к каменной стене заброшенного пирса и сползла на гальку. Уронив босоножки и сумку на землю, я обхватила руками колени и словно спряталась от всего мира. Страшно было посмотреть в глаза правде, гораздо проще начинать все с начала, чем исправлять, то что когда-то испотртила.
Чтобы на моем месте сделала валькирия? Раз уж ничем другим руководствоваться я не могу, попробую думать, как она, может, что-то и получится. На чем закончился мой последний сон? Она поняла, что главное — это помочь Гармону найти дочь.
Вряд ли воительница стала размышлять, скорее она просто сделала и все. Она была лучше, чем я и смелее, недаром она была истиным воином, которым я никогда не стану. Она спасла его один раз, нарушив закон, а я смирившись, уехала. Я сдалась один раз, неужели жизнь дает мне второй шанс? Так, сейчас речь не обо мне. Но чем закончилась их история? Почему половина кулона оказалась у меня? Что же такое совершила Алина, что медальон утратил свою силу?
Я с ужасом отняла руки от лица, и взгляд упал на откатывающеюся волну, которая тащила за собой мелкие камни и ракушки. Вдруг все прояснилось. Мне стало жарко на мгновение, и снова заколотила дрожь. Я облизала пересохшие губы и лихорадочно начала думать, что же теперь делать дальше с этой разгадкой. Один ответ я все –таки нашла.
Черная стихия постоянно меняла форму, белые осколки пены покрывали море до самого горизонта узорчатой сеткой. Ветер пел, и одна единственная чайка, раскинув крылья, упрямо боролась с вихрем. Она парила над волнами, не издавая ни звука, а может, я просто не слышала ее криков в шуме ветра и волн. Серое оперение стальным цветом блестело в темноте. Птица взмывала вверх и снова падала , почти касаясь волны. Я следила за ней не отрывая глаз.
И тут неожиданно я вспомнила свои давние стихи, которые написала перед отьездом из России.
Я – сизый голубь,
Сорвалась с небес,
Парю, летя с немыми облаками.
Взывая к небу,
Чтобы вновь воскрес
Дух огненный, сияющий над нами.
Я брошу вызов,
Я взлечу.
Ликуящая на порывах ветра,
Крылами серыми
Свободу обхвачу,
Срывая высоту безумных метров.
И буря с грохотом
Ворвется в этот мир,
И все живое скроется из виду.
Как в наших судьбах:
Непрерывный пир,
Где сладкий яд, где острые обиды.
Где истина для
Каждого своя.
Мы верим в то, во что хотим поверить.
Ты скажешь: буря —
Не стихэия голубям,
Я взмою ввысь,
Попробую проверить?
Вот именно, – проверим! Я не сдамся. По крайней мере, бой будет до конца! Я знала теперь, что надо делать. Необходимо было вернуть медальон, правда, я понятия не имела как. Для начала, решила я, надо разыскать его потерянную часть. Она могла быть только у одного человека, если вообще находилась в этом мире. И в десятый раз за сегодняшний день, вытряхнув все из сумочки, я схватилась за телефон:
— Здравствуйте, я бы хотела забронировать билет до Санкт-Петербурга. Как можно раньше, пожалуйста — назвав свою фамилию, я выслушала, что первый самолет, на который я успевала, отправляется сегодня в час тридцать утра, и успокоилась. Вместе с мелкой галькой я сгребла все содержимое назад в сумку, подняла босоножки и забралась на пирс. Теперь мне не страшно было смотреть в лицо морю. Все встало на свои места. Я возвращалась домой.
Сидя в машине уже по дороге домой, я составила план действий. Пожалуй, начать стоит с того, чего делать не надо. Во-первых, я никому не собиралась ничего говорить. Ну Террадам, разве что, придумаю какую-нибудь отмазку, про недельный отпуск домой. Из питерских сообщать никому нельзя, иначе встречание в аэропорту и празднование возвращения затянется месяца на два. Это как обычно: католическое рождество, которое христиане празднуют по непонятным для меня причинам, плавно переходит в новый год, затем старый новый год, ну конечно, двадцать третье февраля и заканчивается все восьмое марта. Нет уж спасибо, пожалейте мою печень. В первую очередь я наведаюсь к своему Учителю, уж он то должен был все знать о Симаргле, который являлся эмблемой и символом нашего клуба.
Андрей Николаевич был моим единственным настоящим тренером в течении пятнадцати лет, вернее единственным кого я воспринимала всерьез. Поначалу родители таскали меня в разные спортивные секции. Тут был и большой тенис и синхронное плавание, и художественная гимнастика, и мой любимый баскетболл, но почему-то только каратэ меня зацепило. Не знаю, каким пряником меня туда заманили в детстве, но праздником было приходить в зал, где занимались только мальчишки, где руки сбивались в кровь, а синяки не сходили неделями.
Изначально меня привел туда папочка, который всегда мечтал иметь сына, соответственно, и меня начал обучать восточным единоборствам. Андрей Николаевич был его лучшим другом всю жизнь, и меня он тоже знал с самого рождения. Сколько радости и счастья дарила мне эта школа, именно так ее называл тренер, — Школа жизни, и во многом он был прав. Это были не только занятия по искусству боя, но и философия и литература, история и психология, наука и теория оужия. Физическая часть тоже не отставала – акробатика, бег, стрельба, атлетика и танцы, даже им умудрялся учить нас тренер. Все это было на протяжении многих лет моей жизнью, я стремилась, боролась, побеждала…
Черные пояса моего родителя и тренера никогда не давали мне покоя, но я прервала свои занятия на коричневом, потому что решила уехать. Андрей Николаевич считал, что я его подвела, ведь столько сил и времени было вложено в его единственую ученицу. В группе занималось двадцать парней и одна девушка, то есть я. Но что я могла поделать? Это было сильнее меня, хотя что может меня оправдать, да я сдалась…
Когда я познакомилась с Антоном, тренер сказал мне только одну единственную фразу : «Алина, не теряй головы… », да только было слишком поздно. Очень сложно было ездить метро, приходилось отварачиваться к стенке, потому что рот растягивался до ушей в блаженной улыбке, а тренер только головой качал. Мое счастье не помещалось в спортивном зале, вылезая из всех щелей, разливаясь по улице солнечным светом. Я светилась изнутри.
А когда все закончилось, во мне словно что-то умерло, и любимый спортивный зал, который так радовал раньше ,теперь только раздражал. Я приходила на тренировку и сводила с ума всех, я всегда была заводилой, но потом мое поведение стало переходить все границы. Орали друг на друга все, а легче мне от этого не становилось…
Тогда Учитель и решил, что мне нужно чем- то заняться другим, и я отправилась на стадион Динамо, в гребной клуб. Взяв впервые в жизни весло, через несколько месяцев я была чемпионкой города в двойке. Рекорды так и летели, а боль и не уходила. Три тренировки в день вместе с каратэ: штанга, тотами, тренажер-концепт, бассейн, я падала дома от усталости и ревела в подушку, иногда просто брала плеер и уходила бегать по снегу километров на двадцать. Долгие беседы с учителем тоже не помогали, я сделала татуировку, пирсинг, обрезала волосы, пытаясь хоть как-то изменить себя, но сердце нельзя было сменить как прическу, поэтому я начала ездить по России, а потом просто купила билет на самолет и сбежала. Да я сдалась, но может, теперь у меня появился второй шанс? Может та, другая своим поступком и самоотверженностью подарила мне надежду? Или она тоже надеялась на меня? Могли ли мы помочь друг другу?
Я извернулась на сиденье и как обычно увидела только хвост татушки на плече, символизирующий мой стиль единоборств. Симаргл – крылатая собака, я набила ее в Москве перед отьездом, ничего при этом не почувствовав, как бы там не пугали друзья, уже прошедшие через это. Моральная боль была намного сильнее, и с абсолютным равнодушием я просидела в салоне три часа, пока мастер прыгал вокруг моей правой лопатки, сначала нанеся рисунок, а затем пробивая кожу иголкой. У валькирий этот рисунок был с рождения. Но почему им покровительствовал Крылатый Пес? В моем случае он означал классический стиль каратэ – шетокан, олицетворяющий защиту, а не нападение. Впрочем, все что о Симаргле мог знать человек – знал мой тренер.
Ругая себя последнимим словами оттого, что не слушала внимательно лекции по символике в свое время, а больше этих сведений не найти даже в самых толстых энциклопедиях, я поняла, что изначально мне нужно с ним встретиться, но какими глазами я на него посмотрю? Я не давала о себе знать больше, чем полтора года, ну что ж, кажется, настала пора исправлять старые ошибки.
Придя к такому неутешительному выводу, я завернула к дому и остановила машину. Небо потемнело от туч, пока я ехала, и погода совсем испортилась. Я припарковала пежо под балконом и, вытащив ключи из замка зажигания, быстренько зашагала к воротам. И только лишь я успела захлопнуть за собой дверь, как по поребрику, вымощенному мрамором застучали первые капли дождя. Да что там дождя, целый ливень обрушился на город, словно наперекор моим утренним мыслям по поводу хорошей зимы и «почти полном отсутствии осадков». Сглазила, наверное.
Стоя за стеклянной дверью, я смотрела, как цвет садовой дорожки из белого превращается в серо-черный. Капля за каплей, падая и растекаясь по ровной поверхности, дождь и не собирался прекращаться. Прислонившись спиной к двери, я слушала равномерный шум , который так успокаивающе шелестел снаружи. У меня до самолета оставалось пять часов, а надо еще собрать вещи, поговорить с шефом, позвонить Гаелю…
Додумать мысль я не успела, получив мощный удар дверью, и в дом влетел вымокший до нитки Гиом.
— Ты видела, что на улице твориться?! Целый водопад, сто лет такого не бывало! Круто!
— Нет, я неожиданно ослепла. Буквально пять минут назад. – недовольно проворчала я, потирая ушибленную спину. – Иди переоденься, курица мокрая.
— Ага! – и он помчался вверх по лестнице, оставляя за собой мокрые следы. И сверху донеслось – Сама курица.
Я села на ступеньку, расстегивая босоножку, а семейство в лице Эвелины, жены Фабьена и его младшего сына Тибо, высыпало в холл посмотреть на дождь. Вторая половинка моего шефа была настоящей «бизнесвумен»: она умудрялась заниматься своми магазинами, вести дом, следить за двумя сорванцами и при этом прекрасно выглядеть. Невысокая чуть пухлая блондинка с короткими волосами и миловидными чертами лица, она на пятнадцать слишним лет была моложе своего мужа, но ревновала его к каждому существу, которое носило юбку. До сих пор не понимаю, как я умудрилась этого избежать, потому как даже шотландцам грозил бы электрический стул, если бы какой-нибудь их представитель только покосился в его сторону.
Время было уже вечернее, а Эвелина с утра ходила по дому в ночной сорочке, значит сегодня у нее выходной, который она проводила с сыном, если можно так выразиться, потому что даже в свободное время она не расставалась со своими тремя телефонами. Вслед за мамой в холл вбежал мальчуган в зеленой пижаме и, издав торжествующий вопль, раскинув руки, помчался ко мне, шлепая босыми ногами. Начинается! Ни минуты покоя. Временами я тоже оставалась сидеть с младшим и знала насколько это нелегко. За ним нужен был глаз да глаз, отец звал его маленьким дьяволом, что отчасти было правдой. Мальчишка вечно всюду совал свой нос, все трогал, совал руки, падал, застревал, вот и сейчас Тибо сразу же повис у меня на плечах, возбужденно дергая за ухо:
— Ня! Ня! — выговорить «Алина» было для него слишком сложно, поэтому он довольствовался простым «Ня». Он обожал любую воду, будь то душ или море, не оставляя без внимания ни одной лужи или фонтана, и оттаскивать его во время прогулки от жидкости было сущим наказанием. А тут, увидев такое количество любимого времяпрепровождения, малыш в тоже мгновение потащил меня к двери.
— А, так ты уже дома. – поздаровалась Эвелина и не отрываясь от сотового, продолжила уже кому-то на том конце провода. – Нет, эту партия нельзя выпускать не в коем случае, ее мы оставим на лето.
Я машинально кивнула головой и стряхнула Тибо с плеч. Он тем временем нашел новое развлечение — по лестнице спускался Франсуа, друг семьи, «гостивший» у нас уже полгода:
— Пам! Пам!
— Ну уж, нет уж, молодой человек. Вчера ты меня убил пять раз и сегодня уже три. Хватит. Больше умирать не собираюсь. – погрозил он пальцем малышу и обратился к его матери.- нет, ты представляешь, что выдумал твой сын? Он в меня стреляет, а я должен изображать, что умираю, причем в конвульсиях, уж и не знаю, кто его этому научил. Падать, во всяком случае, мне надоело, я старый для этого. Привет, мисс, теперь модно ходить в одной босоножке?
Последнее было сказано в мой адрес, потому как я уже минут десять сидела в своих мыслях, так и не сняв вторую. Эвелина в кружевном пеньюаре, не выпуская телефонной трубки из рук, как обычно, уйдя с головой в свои деловые переговоры, прошествовала в кухню делать всем кофе. Оттуда послышалось:
— Да это его брат придуривался. Ох, нет простите, это я не вам. Копию Шанели, только сменим расцветку, да.
Из холла поднималась винтовая лестница на второй этаж, на ступеньках которой я и восседала. Холл плавно переходил в коридор, из которого шли стеклянные белые двери в кухню и тяжелые деревянные двухстворчатые в столовую. Везде царил идеальный порядок. Напротив меня, в холле, стояли два мягких черных кожанных дивана и два кресла с такого же цвета журнальным столиком между ними, изумительно контрастирующих с полом, выложенным белой плиткой. Черный телевизор размером два на два метра тоже подбирали в свое время специально под интерьер. На белом толстом ковре, раскинув лапы в разные стороны, валялся огромный пузатый тайский кот, которого почему-то звали русским именем Вася. Никак не отреагировав на всеобщее появление, он перевернулся на спину и растянулся во всю длинну.
— Кто опять свистнул мои шлепанцы? — вклинился Гиом, свесившись через перила, и услышав реплику мамы, отмежевался. – И вовсе это не я, он сам в телевизоре увидел!
Я перевела взгляд на ноги и сочла за лучшее удалиться, потому что именно я его большие и удобные тапки всегда носила дома в отсутсвие хозяина. Я почесала Ваську за ухом и направилась в кухню. Франсуа тоже проследовал за нами, пытясь по дороге вытащить ногу из обьятий Тибо:
— Алина, забери его. – взмолился он, протягивая мне извивающегося и заливающегося веселым смехом мальчишку. – Мне своих внуков хватает.
Впереди зажегся свет, – это Эвелина зашла в кухню. Я распахнула стеклянную дверь и сделала приглашающий жест рукой.
— Раз хватает внуков, заведи еще одного ребенка. — с умным видом заметила я , пытаясь увернуться от тянущихся маленьких ручек. – Ей, оставь в покое платье! Ты знаешь, сколько оно стоит?
Тибо схватился за подол и радостно повис, повизгивая от удовольствия.
— Только после вас. – ответил он, вовсе не имея ввиду то, чтобы пропустить меня вперед. — Я лучше собаку заведу.
— Мои тапки! – торжествующе завопил его брат, просунув голову в кухню.
Я спряталась за друга семьи, одновременно пытаясь вытащить подол из цепких маленьких пальчиков, рискуя остаться без платья вообще:
— Тибо, ты прекратишь или нет, сейчас отшлепаю кого-то! На помошь! Ничего не знаю, я первая взяла.
— Зато я знаю, что это мои шлепанцы! — возмутился он, явно намереваясь их с меня снять.
Франсуа, уже уселся за стол и предупреждающе поднял руки:
— Так, дети, мне пятьдесят четыре года, у меня уже четверо внуков, я не подхожу для ваших игр.
Я отошла за спину седого мужчины и попятилась вокруг стола:
— Я тоже не подхожу, хоть мне и нет пятидесяти четырех.
— Такими темпами ты до них и не доживешь! — пригрозил Гиом и мы забегали вокруг круглого стола. Тибо в полном восторге устроился под ним и пытался хватать пробегающего брата за ноги.
— Малыш, прекрати! Ты мой брат или чей?
— Давай – давай, — пробегая мимо, поощеряла я, совершенно не собираясь отдавать любимые тапочки. Размеры кухни позволяли любые упражнения, хоть на велосипеде катайся. Эвелина стояла спиной, не видя нашей беготни:
— Кофе готов. Нет, дизайн этой модели оставим старый, в ней ничего не трогайте.
Гиом, запыхавшись, остановился:
— Вот заберу твои лифчики, будешь тогда знать!
— И что же ты с ними делать будешь, интересно? На голову наденешь? – полюбопытствовала я и показала ему язык – И потом, у меня их нет, я не ношу.
Франсуа поставил дымящиеся чашки с разным содержимым на покрытый белоснежной скатертью стол: я пила с цикорием, Гиом какао, он сам черный, а Эвелина вообще – зеленый чай, заботясь о здоровье.
— А почему не носишь? – полюбопытствовал он.
— Эй, тебе пятьдесят четыре года! – напомнила я ему, дуя на горячий кофе.
— А правда, почему не носишь? – из вредности поддакнул подросток, приглаживая залитые гелем вихры. – Мне не пятьдесят четыре.
Эвелина даже оторвалась на секунду от телефона, желая удостовериться:
— Действительно не носишь бюстгальтер?
— Это что самый главный вопрос недели? — подозрительно уставилась я на семейство. — Чего вы пристали, ну не ношу, потому что не нравиться эти удавки. Имею право. Ай, Тибо!
Возмущенный всеобщем невниманием, он забрался ко мне на колени и обхватил руками за шею, целясь в чашку:
— Пам! Пам! Пам-пам-пам!
— Она скоропостижно скончалась. – печально констатировал Франсуа, глядя в мой кофе.
— Кто?
— Чашка! Он так упорно в нее стреляет, что у нее просто нет шансов!
— Девятнадцатую модель тоже оставляем. Нет, месье, я понимаю, что вы не носите женского белья, я это сказала моему сыну. Двадцатую? Нет, он тоже не носит. Что значит : «А кто носит?». Никто не носит! — потеряла терпение Эвелина, — О господи, сумасшедший дом какой-то! Двадцатую выбросьте вообще!
— Все выбросьте! И телефоны в первую очередь. – пробурчал Гиом из-за своей чашки. – У тебя, кажется, выходной!?
Эвелина, не отнимая трубки от уха, погрозила кулаком старшему сыну и вдруг схватилась за карман халата: зазвонил второй телефон. Гиом только закатил глаза к потолку. Франсуа пожал плечам, мол работа есть работа, что уж тут сделать, и потянулся за сахарницей. Гиом тоже подвинул свою кружку. За компанию он решил и мне насыпать пару ложек, чему я решительно воспротивилась, спасая свой кофе:
— Ты же знаешь, что я на диете. Смерти моей хочешь?
— Спляшу на твоих поминках, — сьехидничал Гиом, — Я же говорил, что до пятидесяти ты не доживешь. А с чего это вдруг ты на диете?
— Когда на мне не застегивается юбка… — начала я.
Франсуа с пониманием подтвердил:
— Да, когда на мне тоже не застегивается юбка, диета необходима, в этом я с тобой согласен.
Я шутливо замахнулась на обоих чайной ложечкой, а они только прыснули со смеху. Уткнувшись носом в шею Тибо, удобно развалившегося на моих коленках, я размышляла, как бы потактичнее сообщить об отьезде. Малыш сразу же почувствовал мое настроение и вопросительно заглянул в глаза:
— Ня-а?
Я решила, что сейчас самое время, и набрала воздуха в легкие.
— Слушайте, мне надо вам кое-что сказать…
Эвелина тем временем посмотрела на меня и перебила:
— А где мой муж, кстати?
— На работе. Я хотела сказать…
— А почему у всех кофе, а мне опять какао? – заканючил Гиом, заглянув в чашку Франсуа.
— Потому что тебе четырнадцать лет! Я хотела сказать…
— Тибо вообще пьет молоко и молчит! – попытался урезонить его Франсуа.
— Я хочу сказать…
-Нет месье, конечно, вы не знаете, где мой муж, я спрашивала не у вас. Нет, я с вами разговариваю, но я должна знать, где он находится .
Я предприняла последнюю попытку:
— Послушайте, я …
Гиом ткнул меня локтем в бок:
— Гаель звонил, он сегодня возвращается.
— … я уезжаю сегодня! – вне себя заорала я.
— К вечеру завтра, чтобы была дома — я буду делать утку. Будь добра. – отреагировала Эвелина.
-А, значит, я сегодня могу вылезти в интернет спокойно, без твоих дурацких отмазок, что ты работаешь! – обрадовался Гиом, подскочив на стуле и, конечно, разлив при этом свое какао.
— Я на неделю уезжаю, может на две. — я встала со стула и, отвернувшись к белому модерновому буфету взять тряпку, затаила дыхание. В кухне повисла тишина, такая непривычная для этого дома.
— Куда это ты собралась?!
— Домой. – стараясь говорить бодрым голосом, словно речь шла о поездке в супермаркет. – Я не надолго. Скоро вернусь.
Гаель, как Гаелю сказать? И какого черта он решил сегодня вернуться?! Ну неужели, не мог подждать пару дней?! Я совсем и забыла, что сегодня – это сегодня.
— Но как ты поедешь, у вас же холодно?
— Что-то случилось?
— Ты же говорила, что никогда не вернешься?
— А кто останется в салоне? Ты закончила викингов?
— Почему сегодня?
И общий коллективный вывод:
— Никуда ты не поедешь! Совсем с ума сошла!
Вопросы сыпались один за одним, а я все также стояла спиной, усиленно делая вид, что ищу тряпку. Стоя к ним спиной, я переждала бурю эмоций и наконец развернулась:
— Я уже взрослая девочка, разберусь. Все будет хорошо. — и поняла, что сама в это не верю.
У Эвелины зазвонила третья трубка и она ушла в кабинет, Франсуа вспомнил о вечерних новостях и разглагольствуя о беспечности теперешней молодежи, отправился в гостиную, оставив меня с детьми в кухне. Я обвела глазами белые стены, зеленые в желтую крапинку занавески, завязанные большими желтыми бантами из прозрачной тафты, и уставилась в окно – по стеклу ползли капли, оставляя за собой странно переплетающиеся полоски следов. Стекло напомнило мне напудреную щеку артиста, по которой ползет слеза, задуманная режиссером спектакля. А вот что выбрал режиссер для меня?
Гиом отставил чашку и внимательно посмотрел на меня:
— Ты к нему едешь?
— Да. – просто сказала я.
И откуда эти дети все всегда знают?
Что я еще могла ему ответить? Тибо ни под каким видом не хотел меня отпускать, упершись ногами мне в живот, пытался чмокнуть в нос. Я только отварачивалась от слюнявой встревоженной физиномии.
— Вернешься? — а его брат, кажется, решил устроить допрос с пристрастием.
— Не знаю, Гиом. Веришь? Не знаю.
-Аккуратней там со своим русским, сестренка.
Я расстрогалась от его слов, Террады стали мне настоящей семьей. Но от Гиома такое я услышать никак не ожидала, надо было пользоваться моментом. Проза жизни грубо вторглась в мои размышления:
— Постараюсь. Можно я одену твои кроссовки?
— Ни за что! — немедленно вскинулся подросток, видимо решив, что сентементальность все же хороша в разумных пределах. — Ты и так в моих тапках ходишь и ездишь на моем велике!
-Спасибо, братик. – укоризненно посмотрела я на него и встала из-за стола, надо было уже идти собирать вещи. Тибо уже ползал под столом. — Замерзну там на смерть, и ты будешь в этом виноват.
— Ладно, я пошутил. — не выдержал он моего скорбного взгляда. — Бери, только возвращайся, ладно?
Дождь прекратился, но по подоконнику еще барабанили редкие капли, падающие с крыши. Васька пришел в мою комнату и свернулся клубочком на огромной двухспальной кровати, застеленой светло-синим покрывалом. Рассеянно почесав его за ухом, я отодвинула зеркальную дверь шкафа-купе, который занимал всю стену от пола до потолка, и задумалась. С чего начать? Покидав быстренько носки, трусы, футболки, зубную щетку, расческу и косметичку, я занялась выбором остального гардероба. Мои любимые штаны с десятком карманов и голубой свитер беру, так, лыжный комбинезон – это, пожалуй, перебор, бежевую юбку, сапоги на шпильке, да, наверное, и все.
Коту явно не понравилось быть погребенным под грудой моих шмоток и он вылез из под свитера, недовольно тряся головой. Я тем временем пыталась отделить нужное от ненужного. Еду-то не надолго, так что особо можно не набирать. В конце концов вещей оказалось не так уж и много, с учетом того, что зимы здесь почти не было, меня уже начали терзать сомнения по поводу моего прибывания дома. А если быть точной, то я там просто околею! Пуховик, подаренный Гаелем во время нашей совместной поездки в Альпы, который тут ни я разу не одела, в Питере придется к месту. Шарф и шапку придется купить уже там, а дорогу из аэропорта до дома я уж как-нибудь одолею.
Вытащив недовольного жизнью Ваську из спортивной сумки с надписью адидас, куда он уже умудрился залезть, и застегнув на ней молнию , я еще раз оглядела полки, вдруг что забыла. В шкафу висели дорогие вечерние платья, все до единого – презенты моего любовника. Я задумалась, что же такого в нем не хватает, что я не могу быть с ним счастлива? Он был потрясающе красив, девушки на улице оборачивались в след, на пляже все не сводили глаз с загорелого мускулистого торса, у него была собственная компания, он занимался спортом и до безумия меня любил. Вся моя комната была завалена подарками, и ни о чем он не мечтал так сильно, как о том, чтобы я вышла за него замуж. Сказка для любой нормальной женщины, но почему-то не для меня…
Но способен ли он был, как Антон, забыть про работу, на которую ему нужно было явиться на следующий день, не возвращаться домой и остаться в другом городе просто так. А потом в два часа ночи прокричать под моими окнами « я тебя люблю»? Нет, он был слишком правильный для этого. И я никогда не выскочу на балкон, в чем мать родила, проснувшись от этих признаний, ничего не понимая, потому что несколько часов назад собственноручно посадила его в поезд и помахала вслед. Никогда это счастье, — обнимать любимые колени и прятать в них лицо, я не найду ни с Гаелем, ни с кем другим. Нет такого другого, как Антон во всем целом свете. Вот почему его ландыши и черешня мне были в сто крат дороже устриц и орхидей…
— Алина, спускайся. Гаель приехал! — прокричал Франсуа снизу.
Я быстро захлопнула дверцу шкафа и, увидев в зеркале собственую испуганную физиономию, закусила губу, — что ж надо идти. С легкостью подняв сумку, я остановилась в дверях комнаты. Ох, где-то все это уже было…
Гаель стоял внизу в великолепном сером костюме и с роскошным букетом красных роз, которых я терпеть не могла. Самые бесполезные цветы на свете, которые способны только на то, чтобы плавать в ванной. На лице сияла улыбка, и было видно, насколько же он рад нашей встрече, а меня от этого еще больше начали мучить угрызения совести.
Он смотрел, как я медленно спускаюсь по винтовой лестнице в простых голубых джинсах и вязаном белом пуловере с сумкой на плече, составляя разительный контраст с его безупречно элегантным внешним видом. Он заметил сумку и глаза сразу потухли, а улыбка постепенно исчезла с лица. Когда я спустилась, выражение лица стало укоризненно — вопросительным:
— Здравствуй, любимая. Только не говори мне, пожалуйста, что тебе надо уехать, как только я вернулся.
Я промычала что-то невнятное, потом все же собрашись с духом ответила:
— Мне действительно надо… Как путешествие? Привет, кстати.
Гаель вручил букет, одновременно пытаясь поцеловать, а мне ничего не оставалось, как подставить щеку.
— Какие красивые, — искренне восхитилась я . – Спасибо.
Розы действительно были хороши: бархатные бутоны напоминал сомкнутые алые губы, на лепестках блестели капли дождя, длинные стебли с обрезанными колючками внизу были подвязаны белым кружевным бантом. Само совершенство.
В холл вбежал Гиом в одних носках и подскользнувшись на гладком полу вынужден был ухватиться за меня. Раздался топот маленьких ножек и вслед за ним появился Тибо. Увидев, как скользит его старший братец, малыш шлепнулся на попу и с довольной физиономией проехал мимо нас. Ткнувшись носом в кожаный диван, он радостно рассмеялся. Гаель тем временем протянул руку подростку:
— Салют, парень. Как дела в школе?
— Нормально, привет. У меня новые экземпляры в колллекции, пошли покажу! – он пожал его руку и предпринял попытку потащить Гаеля за собой.
Я резко всунула ему букет в руки, послав убийственный взгляд, и защебетала:
— Поставь в воду, пожалуйста. Нам надо поговорить.
Гиом ретировался, скорчив в ответ разочарованную гримассу, с букетом подмышкой, помчавшись в ванную. Гаель подхватил на руки младшего и мечтательно поизнес:
— И когда ты мне такого же подаришь?
Когда рак на горе свиснет – очень хотелось ответить мне. И с этими двумя хватало маленьких радостей: шампуня в дорогих крокодиловых туфлях, жвачки в волосах и разрисованных цветными карандашами важнейших факсов с экспертизами, которые я не всегда успевала достать первая. Но вместо этого я сказала:
— Пора выходить. Я забронировала билет, надо его забрать. У меня в полвторого самолет.
— Гляди, дождик кончился. Что на этот раз? Америка? Швеция? Китай? И главное, — на сколько? Мы не виделись три недели, а ты будто и не рада.
— Да нет, рада, наверное, — немного подумав, ответила я, наблюдая, как Тибо вытащил из кармана Гаеля дорогущий платок от Гуччи и засунул почти целиком в рот. Вытащив его, он помчался показывать его брату, засевшему в ванной с моим букетом и наверняка подслушивающему.
— Наверное? — переспросил он. — Просто потрясающе… Ладно, оставим это. Так куда ты улетаешь?
Я молча всунула сначала одну ногу, потом вторую в кроссовки Гиома и, медленно-медленно их зашнуровывая, вдруг поняла, что мне все равно, как он отреагирует. Тогда я выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
— Я возвращаюсь домой, Гаель, — и повторила, наслаждаясь звучанием фразы, — Я возвращаюсь домой!
Он отвел взгляд и нервно провел рукой по волосам:
— Я ждал этого, наверное, с самого первого дня, как познакомился с тобой. Хоть ты и миллион раз повторяла, что Россия для тебя умерла.
-Я никогда не говорила этого… — тихо ответила я. – Мое сердце умерло. А не моя страна. Никогда я не говорила тебе, что люблю.
— Хорошо. Твое сердце. – согласился он и повернулся лицом к окну. Он оперся руками на подоконник, пошевелив бежевые занавески.– Ты совсем возвращаешься?
Я представляю, чего ему стоило задать этот вопрос.
— Не знаю, действительно, не знаю.
Мой любовник спокойно кивнул головой и сел на диван.
— Ты не знаешь. Еще лучше. А мне что делать?
— Жить. — пожала я плечами. – Может, найти хорошую девушку, а не такую ненормальную русскую.
— А как мне жить, если я люблю ненормальную русскую блондинку, которая не спит по ночам? Которой не нужны мои деньги и красота? Которая носит джинсы, вместо платьев Гуччи?
Он вскочил с дивана и подошел вплотную. Его хладнокровие будто испарилось. Тяжело дыша, он схватил меня за руки. У меня тревожно застучало сердце.
— Гаель…
— Что Гаель? Что Гаель? – процедил он. – Ты ведь не просто так едешь. Бывший обьявился, так? Письмо слезливое получила или он даже позвонить сподобился?
— Гаель, прекрати…
Но это его только еще больше разьярило, он схватил меня за плечи и подтолкнул к окну:
— Видишь все это: море, пляж, Францию? Что тебя ждет дома? Россия? Мальчик-повар с ребенком на руках? Я здесь дам тебе все, что ты захочешь, понимаешь! Хочешь — работай со своими викингами, хочешь — сиди дома и занимайся детьми, хочешь — ходи по магазинам круглые сутки. Если для тебя замужество — тяжкий крест, давай оставим все , как есть, я согласен. Я не прошу тебя меня любить, я просто прошу тебя быть рядом. Один раз ты все уже бросила из-за него, не повторяй своей ошибки. Не уходи, я знаю, что со временем ты сможешь его забыть. Будь разумной, девочка, ведь нужно думать о будущем, а не жить сегодняшним днем! Ты ныряешь с головой в очередную авантюру. Чертова русская философия – все или ничего? Я могу тебе подарить счастье, такое, которое ставит небо на небо, а землю на землю.
Он развернул меня к себе и привлек, пытаясь поцеловать. Я осторожно отстранилась. Он во всем прав, у меня не нашлось ни единого возражения, только…
— Знаешь, Гаель… — без всякого выражения сказала я и подняла сумку. – Я не блондинка, я – рыжая…
Он стоял около дверей, явно не зная на что решиться.
— Я буду ждать тебя ровно месяц. Уговаривать тебя не собираюсь, решай сама. Не пожалей потом.
И он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я опустила сумку на пол.
Что мне нравилось в французах, так это то, что никогда они не делали трагедии из отьезда, а комедии из праздников. Все было спокойно и мило. Я попрощалась с семьей Террадов во главе с Фабьеном, который к тому времени соизволил оторваться от Наполеона и вернулся домой. Тибо поднял оглушительный рев, поняв, что я уезжаю, заставив тем самым и меня судоржно сглотнуть. Гиом треснул меня по спине и пожелал удачного путешествия, а взрослые по обычаю четыре раза рацеловав, посадили в такси.
Я уселась на заднее сиденье, потому что у меня не было ни малейшего желания разговаривать с водителем, поддерживая никому не нужную беседу, и помахала им рукой. И вот я еду по ночной автостраде навстречу новой неизвестности. Медальон я засунула в косметичку в коробочку из под тампонов, на случай если он запрещен к вывозу. Разговор с Гаелем не оставил никакого осадка в душе, значит я все сделала правильно. Все так быстро произошло, что я и опомниться не успела, как через полтора часа сяду в самолет. Не знаю, что ждало меня дома, но нужно было хотя бы попытаться сделать то, что должна. В душе не осталось ни злости, ни раздражения на высшие силы, но уверенности в том, что делаю, тоже не было.
Я смотрела в темноту, а за окном проносились отвесные стены, поросшие диким плющом и виноградом, которые как ущелье, окружали автостраду с двух сторон. Впереди убегала разделительная полоса из маленьких черточек –пунктиров и как-будто вела меня за собой. Из таких вот кусочков и складывается вся жизнь. Всегда сначала их считаешь, потом забываешь, а потом и оглянуться не успеешь, как завела тебя эта нехитрая геометрическая фигура неведамо куда.
Раз, два, три четыре…
Часть вторая.
Глава 7
«… и боги имеют чувство юмора…»
По утрам слышны шорохи и звон ложечки о чашку, запах кофе, пусто и никого нет. Ветер чуть слышно обхаживает комнаты, учтиво кланяясь каждому дверному косяку, а больше собственно и некому. Все давно ушли. Все кроме Тебя
Почему люди верят в Тебя? Из- за страха, что тебя нет?
Ведь стоит закрыть глаза и исчезает ВСЁ: скалы,льды ,люди,снега. Всё пропадает, ни ударов, ни падений, ни острой боли в каждом мускуле, ничего. Что это: жизнь или смерть? Насколько сильно можно полюбить эту жизнь, чтобы умереть за нее? Ведь умирать «можно» только за то, во что веришь, ради чего стоит жить, а может ради кого?
А во что верю я ? Пока ощущаю скорость –в движение.
Когда нечего терять — в счастье.
Странная идея: научиться тому, чего не умеешь — прощать , ждать,
Господи, за какие такие грехи Тебе уготовлена такая участь: беспрерывное видение наших страданий? Наш рай для тебя — ад?!
Больно за тебя и страшно — выдержишь ли ты это?!
Порой возникает такое ощущение, что Ты здесь что- то забыл, оставил. Поэтому так пристально наблюдаешь. Наверное, что-то очень важное, Что?
Совсем не странно было видеть голубя, парящего на такой высоте, а он все кружил и кружил, словно ястреб, высматривающий добычу. Ранним утром в горах всегда стоит ветренная погода, и птица плавно спускалась в воздушных потоках, раскинув крылья, наслаждаясь свободным полетом. Обычный серый голубь, которых во множестве можно встретить в любом городе, но, все давно забыли что когда-то они там и обитали?
Падали листья , вторя песне вихря, а серый голубь все парил в вышине, вычерчивая затейливые узоры на небесном полотне. Он летал вокруг одинокой вершины, где стоял маленький домик с аккуратным садиком и изгородью из дикого шиповника. Пронесся мимо яблоневых деревьев, мимо дорожки посыпанной желтым песком, низко-низко пролетел над маленькой зеленой площадкой для гольфа, и приземлился на деревянную табличку с названием поместья — «Завтрак пяти ветров».
Сосновая светлая доска была тщательно выстругана и покрыта лаком. Было заметно, что с того дня, как ее здесь поставили прошло совсем немного времени, — древесина еще не успела потемнеть, а к поверхности прилипли две сухие хвоинки и тополиный листок. Вокруг витал слегка ощутимый запах краски. Насаженная на такого же дерева палку, вкопанную в землю, табличка, несмотря на странное содержание, явно свидетельствовала о любви хозяина к порядку.
Голубь завертел головкой, огядываясь: крыша, покрытая красной черепицей, стены сложенные из камня, небольшие квадртные окна, с открытыми деревянными ставнями. Из белой трубы на крыше вьется дымок, а флюгер виде медного петуха бесшумно покачивается на ветру, указывая на север.
И дом, и сад можно было заметить только сверху из-за высоких деревьев, которые их окружали. В этих краях росла очень редкая порода тополя – серебристый. Стихал ветер, они ничем не отличались от остальных, но лишь стоило подняться даже самому легкому дуновению, как листья начинали поддрагивать , переворачивались, и становились серебрянными так, будто были покрыты инеем. Сейчас, на ветру ровные , уходяшие верхушками в небо тополя тихо шелестели зеленой листвой. Вокруг , на сколько хватало глаз, стояли только сизые горы, увенчанные белыми шапками и покрытые темными матовыми лесами.
Голубь снова распахнул крылья и поднялся в воздух, правда, на этот раз недалеко – до первого открытого окна, и влетел внутрь, чуть задев краешком пера задернутую до половины кружевную зановеску, которая как-то совсем по-деревенски опускалась на цветочный горшок с геранью, стоящий тут же на подоконнике. В комнате, где он оказался у самого окна пристроился круглый стол, закрытый белой вышитой скатертью, на котором стояла огромная пепельница под видом медведя умильно обнимающего свою бочку, рядом лежала курительная трубка с бордовым орнаментом по краю, за столом сидел человек.
Птица устроилась на спинке соседнего стула и встряхнулась от кончика хвоста до клюва. Мужчина поднял голову и недовольно посмотрел на серую пернатую:
— Ну что? Снова пытаешься помочь? Сколько жизней подряд они повторяют одну и ту же ошибку? Неужели еще не надоело?
Голубь никак не реагировал на вопросы, продолжая сидеть, повернув головку в сторону окна. Мужчина поднялся из-за стола, взяв в руки трубку. У него были короткие черные с проседью волосы, гладко выбритые щеки и острый подбородок. На вид можно было бы дать лет сорок пять – пятьдесят. Густые седые брови придавали лицу умудренный вид, миндалевидные карие глаза смотрели живо и с интересом. Одет он был в белую рубашку и светло-синие джинсы, в растегнутом вороте блестела тонкая золотая цепочка, а на ногах высокие черные кожанные сапоги. Загорелые руки с ровно подстриженными ногтями ловко вертели трубку, набивая ее табаком. Вернувшись за стол он с наслаждением затянулся.
— Ты сменил марку табака? – раздались в воздухе слова. Птица не проронила ни звука, но фраза явно была обращена к курящему, а в кухне больше никого не было. – Смахивает на вишню. Здравствуй.
— Да, и ты будь здрав, нашел в одном местечке, в Щвейцарии, недалеко, кстати от места, где ты был вчера. Судя по всему — все также не теряешь надежды?
Голубь спрятал голову под крыло.
— Ты же знаешь ответ. Вот уже несколько тысяч лет…
— Глупо. – пожал плечами мужчина, пуская дым колечком. — Они никогда не изменяться . Выпьешь чего-нибудь?
Голубь вытащил голову из под крыла и вспорхнул со стула:
— Чем , позволь спросить? Этим? – поинтересовался он и помахал клювом.
Человек в ответ только усмехнулся.
— Ну не могу же я, в самом деле, предложить тебе пшена. Я вижу, твое нынешнее тело не отличается особым удобством. Хотя тебе решать.
— Еще долго здесь пробудешь?
— Да нет, дел накопилась уйма, еще и ума не приложу что делать с этим сбоем.
-Знаешь, именно поэтому я думаю, что в этот раз у них должно все получится. Раньше миры не соприкасались.
-Раньше она не делала глупостей. – перебил мужчина. Я примерно представляю, чем все закончится. Вот что получается, когда даешь детям волю.
— Но ведь ты знал, что так должно случиться? Знал , к чему они придут в итоге? – слова снова повисли в воздухе. Дым вился над столом, оставляя за собой приятный терпкий вишневый аромат.
Мужчина спокойно махнул трубкой:
— Невозможно предусмотреть все, даже если ты Бог. И потом, всегда появляются такие, как она, которые творят невесть что. Я почти никогда не вмешиваюсь, как ты помнишь, но она меня забавляет.
— Кажется, у Тебя нет сердца…
-О-о, — протянул он, улыбнувшись, — Ну, не начинай снова, пожалуйста. Причем тут сердце, позволь спросить? Я подчиняюсь своим же правилам, да и не только своим. Ведь даже зная карты противника, ты обязан играть по тем же правилам, как если бы и понятия о них не имел. И потом, — он прервался, чтобы выпустить еще одно колечко, наполняя ароматом вишни все вокруг. — сколько таких историй в мире, а каждый хранитель думает, что его подопечные особенные. Дай им немного свободы, кто знает, может еще пару тысяч лет? Если эта вселенная столько протянет, конечно.
— Ну уж пару- то точно.
— А я не удивлюсь, если нет. Ты видишь, вон у твоих, к примеру, экология на грани. Я как-раз думаю устроить что-нибудь типа второго всемирного потопа, только помягче. Вечная мерзлота с этим метеоритом мне совсем не понравилась, да и динозавров только зря потравили.
— Очень смешно. – голубь буквально сверлил взглядом мужчину.
— Ну послушай, нужно же иногда наводить порядок. – еще больше заулыбался он и посерьезнел. – Вот этот сбой в системе мне совсем не по душе. Предметы не должны перемещаться между мирами. Я так не задумывал.
— Не только мирами но и временами, если хочешь.
— И временами. – согласился мужчина, удобно скрестив ноги на стуле.
— Тем не менее, определенная логика здесь присутствует. Закон сообщающихся сосудов.
— Можешь мне не обьяснять, но посмотрим, чем дело кончиться. Мне и самому интересно, хоть я и не верю, что сейчас они готовы изменить карму. По идее, это должно когда-нибудь случиться, но не думаю, что сейчас настало их время. Иногда встречаются половинки, но не хватает клея. Или мешают человеческие предрассудки, глупость к примеру.
— Ха-ха, — раздался громкий смех, — По образу и подобию своему, как они говорят. Это Ты создал их такими.
— Э, нет, извини. – покачал он головой. — Я дал им право выбора. А посмотри, как люди им пользуются?! Я не говорю о том, что многие просто забыли про меня, это как-раз нормально, дети всегда забывают про родителей. Но что они делают со своими жизнями?! Со своими душами? Самое плохое, что они разучились слышть голос сердца, голос веры, мой голос. Они бояться быть счастливыми, бояться смотреть в глаза правде, бояться решиться на поступок. Я не хотел видеть моих детей трусами. Это меня печалит.
— Ты ведь можешь все изменить одним движением руки. Для Тебя это так просто! – голубь захлопал крыльями.
— Да, могу. Я могу взять твою пару, забрать его ребенка, отправить их в заброшенную маленькую церковь со священником, или на необитаемый остров, чтобы ничто не мешало их счастью. Да, эти двое созданы друг для друга, но поймут ли они, что это счастье? Чтобы различать свет, нужно уметь видеть тьму. Ты не хуже меня это знаешь. И потом, когда накрываешь росток стаканом от ветра, он переживет эту бурю и вырастет, но что будет потом, когда не будет стакана и руки, которая его укроет?
— И все же они лишь дети.
— Дети?! — неожиданно с болью в голосе переспросил мужчина. – Посмотри, что делают мои дети! Они убивают и насилуют, сеят смерть и раздор, уничтожают то, что я создал, потратив целую неделю своего времени! А потом обвиняют в этом меня. Проклинаю тебя, Господи! – передразнил он. — А ведь все что происходит в их жизни – происходит по следу их собственной кармы ! Я почти никогда не вмешиваюсь, никогда. Я-то как-раз не имею выбора, я подчиняюсь законам, которые создал сам.
— И все же — это дети. — слова медленно затихали в воздухе, словно растворяясь в вишневом дыме.
Мужчина сидел за столом, не шевелясь, положив ноги на соседний стул. Выпустив еще одно колечко, которое меделенно расплылось в воздухе, он произнес:
— Иногда меня удивляет их прозорливость, а иногда добивает глупость. Вот твоя умудрилась найти ответ между мирами, а чайку от голубя отличить не смогла.
— Я бы и сам себя не отличил! Настоящий шторм поднялся. Твоя работа кстати?
Ветер взметнул белые занавески, словно паруса и они повисли, зацепившись за герань на подоконнике. Распахнутые ставни чуть покачнулись, несмотря на маленькие крючки, которые их держали.
— Сказано же было — я не вмешиваюсь. Другие провинились, надо было парочку забрать, еще паре пригрозить, ну и так далее, обычная рутина, это не интерессно. Скажи мне лучше вот, что: ты и в самом деле думаешь, что они готовы? Ты в это веришь?
-Да. – уверенно ответил голос. — Я в это верю каждый раз, когда спускаюсь к ним, чего бы это мне не стоило.
— Сколько ты с ними уже мучаешься? – наморщил лоб мужчина.- Уже наверное шесть-семь покалений, так?
-Где-то около того.
-М-да. – скептически протянул он, подняв брови, ясно давая понять, что именно обо всем этом думает. — Как говорят люди: слов нет, остались одни выражения.
— Иногда у меня создается ощущение, что Ты плохо их знаешь. Они падают и поднимаюся, прячут истину на дне глаз, а души за бронированными дверями. – голос помолчал и продолжил. – Люди влюбляются и умирают за секунды, слишком торопясь жить. Они могут выпить стакан воды и через пять минут почувствовать жажду. За пять минут до звонка — выключить телефон. За пять минут до встречи — выйти из дома. За пять минут до обеда –позавтракать.
— За пять минут до самого важного разговора в жизни, — подхватил мужчина. – Заснуть. Укутаться в теплый плед и заснуть! И улыбнуться во сне. За пять минут до крещения отказаться от веры. За пять минут до самоубийства — умереть от инфаркта, а за пять минут до инфаркта почувствовать жизнь, её вкус, захотеть остаться. Остаться, что бы укутываясь по вечерам в теплый плед — мирно засыпать и улыбаться во сне. Дети? Да ты прав, они всего лишь дети…
— Они учаться на своих ошибках.
— Вот в том то и дело, что нет. – перебил мучжина и вытряхнул пепел из трубки в большую медную пепельницу.
-Ты слишком много от них хочешь.
Мужчина спокойно посмотрел на голубя:
-Ну, так я все-таки отец. А родители всегда хотят лучшего для своих детей. Я действительно люблю их: глупых и умных, взрослых и маленьких, красивых и уродливых. Детей не выбирают, их просто любят и воспитывают.
— Тогда помоги им, Ты же знаешь — они не выживут друг без друга!
— Если поймут – сами со всем разберуться. Да и не могу же я всем помогать. Для этого есть хранители, и то, как ты понимаешь в разумных пределах. – покачал он головой. — Дай им немного свободы и прекрати следить за каждым шагом.
— Я слежу так только за последними воплощениями, — тихо возразил собеседник.- Потому что думаю, что в этот раз они справяться.
— Блажен, кто верует. Справяться , говоришь? Смотри, что было в ее голове год назад. Тебе напомнить?
Мужчина протянул руку над столом ладонью вверх, и в тишине, нарушаемой только негромким стуком ставень, вдруг зазвучал наполненный мукой женский голос:
— Смотрю в окно твоими глазами, суицидальным взглядом…Четко представляю, чего не хватает на этой площадке внизу. Очерченного мелом силуэта на асфальте, белые линии ,отображающие чьё-то тело в причудливой позе. Что тебе больше нравиться, Бог: венки или маленькие засушенные цветочки , а может, просто клочки бумаги, чьи-то вопли или, размытыми от дождя и времени, рисунки?! Почему? – в голосе послышались слезы. — Кто-то вернет то, что забрал, кто-то унесет то ,что даровал. Кто-то останется, кто-то вслед плюнет, кто-то улыбнется , а у другого рот искривится в улыбке .Чьи-то глаза застынут от безысходности. Большинство всё же не заметят, а те ,кто заметят, изо всех сил будут стараться забыть или забить в себе то, однажды увиденное. У одного хватит сил и он признается себе, хотя бы себе… Другой будет беззвучно расправлять свои сгнившие крылья в помутневшей ночи и шептать. И шепот его будет будить всех вокруг: ” Господи, прости, Господи, прости…”
Голос становился все тише и скоро пропал совсем. Мужчина достал из кармана джинс серебрянную табакерку и неторопливо начал набивать трубку во второй раз. Его собеседник снова заговорил:
— Ты знаешь, что я не имею права читать мысли, но право видеть души Ты мне оставил…
— Да и что ты хочешь этим сказать?
— Она никогда не отказывалась от веры.
— Я знаю. – голос у мужчины потеплел. -Даже, когда по ее мнению, хуже быть не могло, когда она отказывалась говорить со мной, когда дулась, и когда страдала по-настоящему, я все равно слышал ее голос и горжусь ею.
— Тогда почему Ты в нее не веришь?
— Кто тебе сказал такую глупость? Время покажет, я просто думаю, что она еще не готова, вот и все. Момент не подошел, хоть ты и уверен в обратном.
— Тогда, может, хватит ее испытывать?
— Ну это уже не тебе решать. И потом, я никогда не даю больше, чем человек может выдержать. Мой сын смог… — он помолчал, и по лицу словно пробежала тень. – И она тоже справиться.
— Твой сын. – слова были повторены с той же интонацией. — Иногда мне и правда кажется, что у Тебя нет сердца.
— Так было нужно… Я чувствовал каждый гвоздь, который впивался в его тело. Каждый терновый шип, терзающий кожу. Не суди ни их, ни меня.
— Никого я не сужу. Я ведь не имею права. – послышался горький голос. — Я не тень и не свет, всего лишь хамелеон.
— У тебя тоже был выбор. То, что т вое прошлое всегда будет с тобой — всего лишь результат твоих деяний.
— Ты, — голос запнулся, — Ты никогда не простишь меня?
Мужчина не торопился с ответом. Он убрал ноги со стула, встал, подошел к печи, выложенной керамической плиткой, достал большими щипцами оттуда уголек, раскурил трубку и лишь после всего произнес:
— Не мое прощение тебе нужно. Я и так люблю тебя, ты ведь тоже мой сын, и давно простил, — ты знаешь.
— …
— И тут тоже нужно время. – мужчина снова выпустил кольцо сизого дыма. — Много времени, быть может, но когда нибудь, ты снова обретешь то, что так глупо потерял.
— Но я не мог иначе!
— Мог, сын, мог. Но разве в этом теперь дело? Бери пример с Дари. Думаешь ей нравится жить, покровительствуя тем, кого раньше даже не замечала? Нет, но за все ошибки нужно уметь отвечать.
— Тогда обьясни.
— Обьяснить что? Что черное- это черное, а белое – белое? Ты просто не хочешь принять, а понимать , ты все понимаешь. Однажды… – он загадочно улыбнулся. — Слушай свое сердце.
Мужчина подошел к окну и мечтательно облокотился на подоконник:
-Смотри, разве это не прекрасно?
Голубь вспорхнул на подоконник:
-Ты все сделал так, чтобы Ей понравилось?
-Ничего-то от тебя не скроешь…
Вид из окна, действительно, открывался сказочный. Горы вобрали в себя все оттенки синего, серого и черного. Чем дальше стояла вершина – тем темнее она казалась, но местами, окутанные туманами скалы висели в молочно- белой дымке, смешиваясь с заснеженными шапками льдов. Облака низко лежали почти прямо на камнях, окутывая мягкой пушистой периной острые горные пики. Солнце переливаясь играло на снежном насте, так что было больно глазам. Мужчина, однако, даже и не подумал сощуриться. Он отодвинул занавеску и выглянул наружу:
— У меня даже яблони цветут. Сами по себе. – похвастался он.
— Ага, в конце лета. Самое время для цветения. Странное у тебя чувство юмора.
— А у меня здесь всегда весна. – парировал мужчина. – Имею право.
-Да пожалуйста, хоть крокодилов в пруд запусти.
— Я делаю лишь то, к чему сердце лежит. А крокодилы — то тут причем? — спохватился он.
— Ну драконов можно. Маленьких. – уточнил голос. — Или еще кого. А вообще-то, Она любит родниковую воду.
Мужчина усмехнулся, отодвинул занавеску и осторожно взял голубя на руку:
— Как тебе это?
Маленький горный родничок, обложенный камнями по краю и белой мраморной крошкой по дну, бил в глубине сада. Из чаши брал начало звонкий быстрый ручей, который потом спускался дальше по склону. Над ним нависали серебристые тополя, а по поверхности воды скользили белые яблоневые лепестки.
— Гмм… – протянул тот. – Не хватает только золотых рыбок и…
-Удочки…- закончил мужчина и рассмеялся. – Ладно тебе, Боги тоже иногда хотят отдыхать, если уж пить, так чистую воду, а если Ей нравиться гольф, не сложно и устроить маленькое развлечение. Не так уж часто у нас каникулы.
— Слава Тебе, не часто. Каждый раз, когда ты уходишь в отпуск, внизу, черт знает что, происходит.
— Не выражайся, пожалуйста. – поморщился мужчина.
— Не буду, — согласился голос. — Но дела это не меняет, в прошлый раз у моих началась вторая мировая. Не очень- то весело было, знаешь.
— Знаю. Но , поверь, она случилось бы и без меня. В этом мире закономерно все и уравновешено. Как часы. Если где-то убудет, где-то сразу же прибудет. Закон сохранения энергии.
— До поры, до времени.
— Да. До поры, до времени. – повторил мужчина и пожал плечами. – Я же говорю – еще пару тысяч лет…
— Я не про это. Что Ты хочешь делать с медальоном?
— Я? — удивился он. — Ничего. А что ты хочешь, чтобы я сделал? Это твои подопечные. Единственное, я бы тебя попросил не мешать временные рамки. История с Гармоном уже закончилась, ты же сам в ней участвовал. Не поднимай ее из аналов.
Он отошел от окна и направился к входной двери. Ответ застал его на полпути:
— Это одно из воплощений — я тут не причем.. Она сама видит то, что происходит с ее другой жизнью. Да, та история закончилась, и не без моего участия, но раз медальон нарушил рамки, может измениться ход всех событий и всех воплощений. Мне пришлось оставить там одно из лучших тел, и все пошло прахом. Я только надеюсь, но Ты? Ты ведь знаешь, чем все закончится?
Мужчина остановился, покачиваясь на ногах, с носки на пятку, словно раздумывая над чем-то важным.
— Прости, я не буду отвечать. Да, я знаю, что он выберет. Как и знал, что выберешь ты когда-то. А ты, как всегда, хочешь изменить то, что тебе не подвластно.
Голубь тем временем вспорхнул и забив в воздухе крыльями, опустился мужчине на плечо:
— Я сделал ошибку, за которую плачу уже много веков подряд, я не хочу, чтобы они ее повторили. Ведь воплощения не бесконечны.
— Не сравнивай, ты предал… Это совсем другое.
— Я не мог иначе! Прошу тебя, прекрати. –взмолился голос. – Не мучай…
— Разве я мучаю? – удивился в ответ мужчина и взялся за ручку двери. – Это был твой выбор. А воплощения не бесконечны, твоя правда.
— Скажи мне, что он выберет?
— Зачем? Чтобы ты опять помчался все менять? Как ты не понимаешь – ведь это их решения, их жизнь, и смерть тоже их. Да, с каждым разом они уходят все дальше и дальше и когда-нибудь, может статься, уйдут совсем. Но ты не можешь этому помешать, к сожалению или к счастью.
— В тень? – устало поинтересовался голос.
И мужчина подтвердил:
— В тень.
— Но Ты ведь можешь…
— Я мо — гу! — по слогам произнес мужчина, выходя наружу. – Как же мне тебе обьяснить, чтобы ты понял? Да! Я мог создать людей такими, чтобы они знали только меня, чтобы никогда не взглянули в сторону тени, чтобы любили и почитали , соблюдая не только десять, а все пятьсот пятьдесят три заповеди! Я мог сделать этот мир серым, а не цветным. Чтобы все были под одну гребенку, все одного цвета. Ты, я так понимаю, хочешь таких созданий? Тогда ты обьясни мне, чтобы я понял, какой смысл мне плодить рабов?
Порыв ветра налетел за дверью, сразу, как только они вышли на резное крыльцо. Мужчина застегнул ворот рубашки, стараясь не потревожить голубя на плече.
— Отец, Ты передергиваешь. Я просил Тебя лишь помочь всего один раз, и даже не мне…
— Нельзя. – мужчина шел вперед по песочной дорожке мимо ровных ковров зеленой травы и отвечал на ходу. — Невозможно быть немножко беременной или чуть-чуть мертвым. Если я начну нарушать законы, которые сам написал, что тогда останется делать моим детям?
— Но почему?
— Потому что если я помогу твоим, я буду обязан помочь всем. И что станет с вселеной?
Они остановились под цветущей яблоней, лепестки которой разлетались на ветру в разные стороны.
— Но как же тогда Твои хваленые чудеса?
— Чудеса? — отозвался мучина, озабоченно наморщив лоб, оглядывая ствол со всех сторон. — А что ты называешь чудом?
— Когда встает парализованный, когда после клинической смерти вдруг забьется снова сердце, когда любовь является ниоткуда, когда висящий в пропасти выбирается наружу без чьей-либо помощи? Что Ты скажешь об этом?
Фраза закончилась, а голубь перепархнул на ветку усыпанного бело-розовыми цветами дерева, сразу становясь на его фоне каким-то невзрачным и блеклым. Его собеседник поковырял дупло, снял сухой листок с ветки и отошел на шаг назад, чтобы видеть дерево целиком.
— Неужели ты в самом деле думаешь, что это все моя работа? – рассеянно спросил он.
— А чья?
Мужчина тем временем удовлетворенно хлопнул ладонью по стволу и усмехнулся:
— И после этого ты говоришь, что я плохо знаю своих детей. Ты смешишь меня, мальчик.
— Чем же?
Он протянул руку к ветке и голубь снова оказался с тем, кого называл своим отцом:
— Ты в самом деле думаешь — это я?
— Кто тогда?
— Ха-ха. – рассмеялся мужчина, и они двинулись вглубь сада, – они сами . Все что они так сильно желают, во что верят всей душой, чего ждут каждой клеточкой тела и чего бояться в своих кошмарах, только это с ними и происходит. Понимаешь?
— Нет.
— В их силах творить свою жизнь. Парализованный мальчик, который изо всех сил верит — в один прекрасный день всанет и пойдет. Потому что его сила воли все преодолела, потому что он стал достоин, потому что он жил голосом сердца. Все очень просто. Висящий в пропасти – сорвется, если испугается, а если не дрогнет, то — что помешает ему выбраться? Что? Если на нем нет нераскаявшихся грехов?
— Нераскаявшихся грехов? – переспросил голос.
— Да. Тех, которых он сам себе не признается, тех, о которых он не просил, тех за которых он не расплатился. Теперь тебе ясно? Люди – одно из моих лучших творений, и порой они удивляют даже меня, плохо, что они не хотят верить. Верить в свои же способности.
— Неисповедимы пути Твои. — то ли благовейно, то ли с издевкой произнес голос.
— Ну можно и не так пафосно.
— Значит у меня связаны руки?
— Крылья, ты хочешь сказать? — в тон его предыдушей реплике то ли сьехидничал, то ли констатировал мужчина.
— Я серьезно спрашиваю. Что я могу сделать для них?
— Ты и так делаешь не мало. – мужчина с голубем на плече шагал по дорожке, засунув руки в карманы джинс. — Да и у меня собственно тоже руки связаны, так что…
— Что? – не выдержал голос затянувшейся паузы.
— … остается только наблюдать за ними. – закончил мужчина и остановился.
— Но я должен им помочь!
— Кому ты должен? Ты всего лишь хочешь снять тяжесть с собственного сердца, да ничего это не изменит. Если бы я не сделал тебя хранителем ты так и остался бы там изо дня в день ,без цели и смысла наблюдать за течением реки. Разве оно отвлекает тебя от проклятого чувства потери ? Всё, что осталось в том мире – шаги, шаги, еле слышно ступающие по молчаливой глади воды той, что держала тебя за руку. Ненависть, идеальная ненависть — к самому себе. Твое прошлое всегда с тобой, но по крайней мере, у тебя есть занятие.
— Отец… Ты безжалостен.
— А ты пожалел тогда? – мужчина пригладил коротко стриженные волосы, взьерошенные ветром. Глазами обводя линию горизонта, он остановил взгляд на всходящем солнечном диске. — Я всего лишь справедлив. Но оставим это.
— Спасибо. – с облегчением поблагодарил голос.
— Какой восход, а? – обратил внимание мужчина. – Да, вопрос света я решил превосходно. Знаешь особенно мне нравиться радуга. Целый час сплетал вместе цвета, зато как вышла, а?
— Да, неплохо. – его собеседник не особо проявлял интрес, явно думая о чем-то своем. – Почему Ты оставил им такую короткую жизнь? Почему другие имеют право на большее, но именно людям Ты дал столько возможностей, которые тщательно скрыл от их же самих?
— Они почти никогда не помнят своих воплощений, и в этом их счастье. Я дал им то, о чем они так часто просят меня в своих молитвах – забвение. Своих грехов, ошибок и боли. Каждый раз, начиная почти с нового листа. А их силы я не чуть не прятал, посто не открывал, а это далеко не одно и то же.
Человек с птицей на плече шагал неторопливо вдоль невысокой каменной ограды к калитке. За забором шелестели серебрянными крономи тополя, а в саду розовые яблоневые лепестки разлетались в разные стороны.
-Но исписанном листе даже со стертыми надписями в конце концов начинают проглядывать буквы.
-Что и случилось с Алиной. – подтвердил мужчина.
— Значит, это ее последняя жизнь?
— Может и так.
— Но ведь они не помнят и своего счастья тоже.
Человек дошел до калитки и остановился, засунув руки в карманы.
— Это не то счастье, которое нужно помнить. Все, что их богатое воображение позволяет представить, не составляет и сотой доли от той награды, которая их ожидает в конце пути.. А ведь так просто ее достигнуть, так просто…
— Просто для тебя, ведь ты смотришь сверху.
— Им всего- то надо идти посередине. Не спускаться вниз, не тремиться вверх, просто следовать своему пути и моему голосу. Разве это тяжело?
— Столько иллюзий и обманов, — откликнулся голубь. — столько ловушек и коварства. А сколько соблазнов и страхов.
-Страхов. Вот именно, что страхов. Они стали всего бояться.
-Не все. – возразил голос.
Человек безднадежно вздохнул и согласился с улыбкой:
-Да, не все. Ты так их рьянно защищаешь.
— Но тебя тоже интересует имеено этот маленький мирок, среди миллиона таких же во всей огромной вселенной?
-Она любит его. – он облокатился на деревянную калитку и неопределенно пожал одним плечом, не желая потревожить сидящую на другом птицу. — А за что, я и сам толком не пойму.
-Разве любят за что-то?
-По-разному. Иногда любят за что-то, иногда, вопреки всему, иногда наперекор. Кто-то любит всего лишь свое отражение в чужих глазах, кто-то так пытается благодарить . Но когда любят истинной любовью…
-То что?
-То, — голос человека потеплел, — ты прав, любят просто так. Просто так.
-Ты счастлив с Ней?
Он посмотрел на закат, закрыл глаза, улыбнулся и только после этого ответил, да и то вопросом на вопрос:
— А ты сам-то как думаешь?
— Ты только из-за Нее подарил это чувство людям?
-Ты задаешь слишком много вопросов, сын. – покачал человек головой.
— Тогда ответь мне на последний.
Голубь спархнул с плеча и забил в воздухе крыльями, готовясь улететь
— Задавай.
— Любовь может уйти за черту света, во тьму?
— Почему ты спрашиваешь? — удивился он.
— Ты обещал ответить.
— На перекрестке она останется. Но ведь ты сам знаешь, что она может остаться там уже навсегда. Внутреннее безмолвие без права слова. Самое страшное предательство – предательство своего сердца, и прощение дается ох, как нелегко. Тебе ли этого не знать?
Голубь поднялся в воздух и закружил над домом.
Часть третья.
Глава 8
« Найт»
Ты вырастил чудесный сад.
Он засыпан снежно- розовыми лепестками, прекрасными как сама любовь. А когда поднимается вихрь,
все деревья клонятся в одну сторону и дарят ему свои нежные соцветия, затмевая ласковый и одновременно щемяще-грустный,
умирающий всплесками летний закат, медленно тускнеющие краски ,
волны зыбкого тепла, черные призраки накатыающей сладкой печали.
И каждый вечер в своем прекрасном саду, ты говоришь себе что счастлив…
А где-то далеко темно-синий парус бесконечности, но котором сверкают золотистые звездыя истиы раздувает ветер свободы.
Куда держит путь эта каравелла? Пересекая океан чьей души?
Кто идет по белому песку отваги, чьи ноги омывают волны безудержного счастья?
Тебе сниться, что океан врывается в сердце, сметая все на своем пути,даря долгожданную прохладу и успокоение, но…
Но ты лишь царапаешь ухо неровными краями мертвой ракушки, пытаясь услышать далекий голос….
Ты вырастил такой чудесный сад.
Почему тогда просыпаясь, утро за утром
ты стираешь соленые капли со щек?
…
хочешь я расскажу тебе как по вечерам шумит море?
На следующее вечер в синеватой дымке за деревьями показались сторожевые башни города. Путникам оставалась еще одна последняя стоянка, и через несколько часов они окажуться на подходе к столице. Вчера рано утром они пересекли границу между двумя графствами: диким и малонаселенным Альсбеком и столичным Мирским. Последней составляющей географического треугольника была Тэпра, а река, по которой они двигались частично лежала на границе двух графств, по этому Гармон с легкостью миновал родной город, куда у него не было ни малейшего желания возвращаться.
К счастью для них, границу с Альсбеком, где жили индуны никогда хорошо не охраняли, а путевые грамоты внутри страны Шарки отменила еще в начале своего правленя, так что проблем у них не возникло. Очень довольный, но не очень трезвый охранник на плотине поинтересовался только наличием вина в поклаже, а за неимением такого путники тут же перестали представлять собой какой-либо интерес и были отпущены подобру-поздорову.
Пейзаж за бортом понемногу начинал меняться. Теперь чем ближе было к столице, тем больше по берегу то тут, то там теснились большие селения и отдельные хижины. Сновали лодки, слышались людские голоса, доносился запах готовящейся пищи. Отвыкшие от такого движения на реке, друзья с трудом уворачивались от выходящих на вечерний лов суденышек с рыбаками.
Плот оказался совсем не приспособленным к таким маневрам, сделать руль Гармону как-то не пришло в голову, до этого воины прекрасно управлялись шестами, а сейчас и пришлось не легко. Пропустив с десяток рыбацких лодок впереди себя, для чего им приходидось изо всех сил упираться шестами в песчаное дно. Сдерживая плот, Гармон и Рек пережидали пока последний кораблик не спеша обогнул их плавсредство и вышел из бухты. На парусе значился селезень, а седой капитан, зевающий на борту и не подумал поблагодарить друзей хоть бы жестом.
С кряхтением перехватив шест пониже, Гармон проворчал вполголоса:
— Ну и невежа попался. Ни тебе доброго вечера, ни спасибо, что пропустили, ни куда путь держите. Добро пожаловать в столицу… Ну почему меня это не удивляет?
— А чем тебе так миряне не угодили? Да и не в городе мы еще.- откликнулся Рек, укладывая свой шест посередине плота.
-А ты там был когда-нибудь? – ответил вопросом на вопрос Гармон.
-Да как-то не приходилось, не могу судить. Я , знаешь ли, не люблю больших городов. А войн на моем веку еще не случалось.
Он хотел сказать, что при больших битвах страна обьявляла всеобщий сбор, и всем дееспособным бойцам, а уж тем более членам боевых кланов надлежало явиться в города, за которыми те были закреплены. А клан хамелеонов как один из лучших, естесственно, принадлежал столице. Хотя слово «принадлежал» здесь вряд ли оказалось бы правдивым – скорее было наоборот.
Так или иначе, при правлении королевы Шарки такого уже давно не случалось. Вдовствующая правительница вела политику мира, поддерживая дипломатические и торговые контакты с соседями, сглаживая внутренний конфликт между двумя главенствующими магическими орденами внутри самого государства, так что оказии увидеть Мирию у Реквиема не было, хотя и особого желания тоже. Он, как ни странно, это было для отпрыска клана хамелеонов, выросшего на болотах, до безумия любил море и именно поэтому ему так пришлась по сердцу река Анел: она напоминла ему другую — ту, которая вела к морю. Он мечтал о нем всякий раз, находясь вдали, и каждый раз после похода возвращался туда, где родился Гармон, на побережье залива Финейрии, город Ленд, где раскинуло свои воды Северное море.
Гармон аккуратно уложил шест на плоту и уселся рядом с рюкзаком.
-Так что уж там такого плохого-то? — повернул к нему голову Рек.
Он задумчиво наморщил лоб.
— Я в столице был последний раз был, дай-ка подумать… Да, года три назад, но не думаю, чтобы там будут нам рады.
— Не любишь ты Мирию, я смотрю.
-Да дело даже не в том – люблю-не люблю. – досадливо произнес он, развязывая кожанные тесемки. — Просто она так отличается от других городов, в ней есть все, но всего слишком много, чересчур. Там все куда-то бегут, спешат, шум, гам. «Стоишь на дороге – побереги ноги». – припомнил он столичную присказску. — Да и люди тоже другие. У меня на родине тебя будут судить по тому, как ты владеешь мечом и по твоим помыслам, а здесь по тому, как ты одет. Здесь ты часть толпы, а не человек. Понимаешь, о чем я?
Реквием согласно кивнул, сидя на носу и выравнивая плот, а Гармон между тем продолжал:
— Да, а если тебе вдруг потребуется помощь, — тоже ведь по-разному отнесуться. В Ленде не особо то смотрят на знаки отличия, а в Мирии — так там, пожалуй, сначала прикинут сколько ты готов заплатить. Трясина вообщем. – со вздохом заключил он.
-Вот поэтому я и не люблю таких мест. Хотя там, наверное, много истории? Думаю, это бы мне понравилось.
— О-о. – протянул Гармон.- Этого хоть отбавляй, под каждым камнем и за каждым засовом, ведь городу, почитай, без малого тысяча лет. Битва при Вискальске, теперь так называется центральная площадь, восстание пехотинцев короля Стасла, война призрачных магов, в честь которой построена арка на Каменной дороге, свадьба принцессы Дольфской и знаменитая оборона пятьсот пятнадцатого года. Да мало ли чего там за тысячу лет произошло, пальцев ни на руках ни на ногах не хватит перечислять.
— Мои возьми. – хмыкнул Рек, — а как ты это в голове держишь?
— Яблоко хочешь, остроумец? — Гармон достал из походных припасов, которые дала Дари, зеленое яблоко и предложил спутнику, тот жестом отказался. – Сам себе удивляюсь — надо же, как мне все это в голову вбили, до сих пор помню. Кошмарное количество просиженных в библиотеке часов – потраченное впустую время. – махнул он рукой.
— Любое знание во благо. –поучительно зевнул на это Реквием. — Детям расскажешь. – и осекся, поняв что сказал бесстактность, что с ним случалось совсем нечасто. – Ох, прости.
По лицу Гармона пробежала тень, желваки заходили по щекам и он опустил голову. Напоминание о дочери, хоть он ни на секунду о ней и не забывал, кололо его словно раскаленной иглой.
-Да ладно, чего там.
— Мы найдем ее, обязательно. Надо верить! – горячо заговорил Рек, взяв его за плечо и заглядывая в лицо.- Слышишь меня? Верить!
-Спасибо. – слабо улыбнулся тот. – Спасибо, друг. Не верил бы – давно бы сдался.
Реквием ободряюще хлопнул его по спине и снова взялся за шест:
-Ты подумал, где мы раздобудем лошадей, до города – то не близко?
Гармон поскреб отросшую на подбородке щетину и неуверенно припомнил:
-В прошлый раз мы останавливались в селении Красный рог.
-Слушай, так это когда было? Несколько лет прошло – мало ли как все могло измениться. Ты уверен, что постоялый двор все еще на своем месте?
— А сам-то ты как думаешь? Куда бы ему деться? – Гармон с таким аппетитным хрустом откусил свое яблоко, что у Реквиема слюнки потекли.
— Слушай, кинь и мне яблочко пожалуй. Просто если его там нет, мы попадем в город не раньше чем через несколько дней.
-Я же тебе только что предлагал! – возмутился он. – Теперь снова развязывать. Никуда он не делся. Вино там отличнейшее и постели… Сколько я уже не спал в нормальной кровате? – мечтательно вздохнул он и тут же оборвал сам себя. — и еще столько же не придется, наверное. Но не в этом суть. Главное, — возьмем там двух лошадей и завтра будем в Мирии. Только делать нужно все как можно тише, не хочу, чтобы знали что я в городе.
— Знаешь, если честно, я так и не понял, почему ты скрываешься. Ведь, кажется никакого преступления ты не совершил? Или я ошибаюсь? Почему ты ишешь ее один? А тайная полиция, магия? Не хочешь, можешь не рассказывать, конечно, но мне кажется, что у тебя есть много больше возможностей разыскать дочь с помощью матери и армии, и не знаю кого еще.
— Есть, конечно. Только ждать без толку новых донесений типа: «поиски в данном районе ни к чему не привели» я больше не могу, и слушать бесконечные гелкины причитания и материну ругань тоже.
— Неужели никто ничего не может сделать? Но ведь человек, пусть даже младенец не может исчезнуть просто так.
— Нет – отрезал воин, заново развязывая рюкзак. – Магия здесь бессильна : Ават слишком маленькая, чтобы оставлять явственный след в магическом пространстве. За чертой ее просто невозможно рассмотреть. Тайная полиция и так поставлена на уши, да только никто ничего не может сделать, хотя всем и так понятно, кто за этим стоит. А официально, — детскую просто нашли пустой, нянька спала, ни единой улики, ни одной ниточки за которую можно было бы зацепиться.
— Значит, ты думаешь, что только ты способен ее разыскать. – резюмировал Рек.
— Я ее отец и другого у нее нет. Кто сделает это кроме меня? И потом я знаю слишком хорошо, что происходит в этом змеином гнезде под названием Орден Солнечного Света.
Гармон вытащил еще одно зеленое яблоко и кинул его Реквиему, тот подхватил плод на лету и заметил:
-Но ведь он всегда был у власти, хоршо ли плохо ли, но законно. Твоя мать стоит во главе Ордена Полнолуния, а они всегда враждовали.
— А кто по твоему стоит за похищением? В том то все и дело, что никому другому мой ребенок помешать не мог. Отец против воли сестры-королевы женился на главе Ордена Полнолуния, но уж угораздило его влюбиться. Такой союз сразу создавало угрозу для веками правящего Солнечного света и Корни, эта ведьма, тогда только пришедщая к власти в ложе, пристально следила за нашим графством, но когда родился я, успокоилась, да и королева к тому времени еще не овдовела. А вот потом уже все усложнилось, когда все поняли, что наследников у Шарки не предвидется , а после ее кончины, как должно, власть перейдет к наиболее близкой по родству особе королевской крови женского пола. А таковой у них не было.
— Значит, твою дочь похитила Корни.- задумчиво заключил Реквием.
— Больше просто некому, это одназначно она. – констатировал Гармон, запустив огрызок на середину реки и мрачно пояснил. – Таким образом моей матери нечего предявить в случае кончины моей тетки королевы, чего похоже ждать осталось совсем недолго, судя по последним вестям из столицы, и власть остается у Солнца.
-Так ты думаешь, что она в столице?
-Кто? – не понял Гармон. – Ават или Корни?
-Обе. Ведь тебе обе нужны, так?
-Мне нужна моя дочь. – припечатал он, с размаху ударив кулаком по ладони. – Мне плевать на все их интриги и политику. Мне нужен только мой ребенок!
Гармон с тоской бросил взгляд на высокие серые башни, вырисовывающиеся на горизонте, словно безмолвные стражи на границе города могли ему помочь, и до боли стиснул ладонь на эфесе меча, но в данный момент он был бессилен.
— Нет, в столице ее не может быть – это было бы слишком опасно для них. – с тяжелым вздохом произнес он. – Корни далеко не дура, ее должны прятать где-то недалеко, но не в городе. Побережье я обшарил целиком и никаких следов, никто о ней даже не слышал.
Реквием оперся на шест и спросил:
— Слишком опасно, потому что именно там ее станут искать в первую очередь?
-Да. – подтвердил несчастный отец. – Катерина всюду расставила своих людей, аресты, допросы, все без толку. Такое ощушение, что она как в воду канула.
-Подожди, а как же королева? Шарки же должна как-то отреагировать, ведь именно Ават она передает престол?
— Королева уже несколько месяцев не говорит и не встает с постели. – обрадовал его Гармон. – врачи говорят, что такое состояние может продлиться около года, на что я очень сильно рассчитываю.
— Ясно. — рассеянно сказал Реквием и замолчал, вглядываясь вдаль, обдумывая услышанное, Гармон тоже погрузился в невеселые размышления. Ora pro nobis медленно двигался ровно посередине реки, близилась ночь. Сумерки незаметно тенью накрывали все вокруг. Тучи с самого утра затянули небо, не давая солнышку выглянуть хотя бы ненадолго. Дул небольшой ветер и, кажется, снова собирался дождь.
С гиканьем над плотом пронесся ровный клин диких гусей, сделав круг прямо над плотом и рассыпался в непонятную кучу. Воздух вдруг наполнился криками и хлопаньем крыльев, стая ежесекундно меняла форму и очертание взависимости от направления полета. Гармон машинально проследил за ней взглядом, лениво подумал о луке, мысленно подсчитал количество припасов и, прийдя к выводу, что их больше чем достаточно, отказался от этой затеи. Тем временем, птицам похоже приглянулось место стоянкии, сделав еще один круг в воздухе, они начали снижаться.
Расправив крылья, низко-низко пролетев над водой прямо рядом с плотом, опустился вожак стаи. Обтекаемое со всех сторон воздухом тело рассекало пространство равномерными движениями, начинающимися от основания крыльев и шедщие до коника пестрого хвоста, задавая траекторию полета. Снижаясь, он перебирал все чаще мощными крыльями и смешно двигал перепончатыми красными лапками, почти пробежав по воде, пока наконец не разрезал гладкую поверхность реки, взметнув тысячу мельчайших капель невдалеке от растения, которое походило на камыш, заполонившее собой речные края. Он завертел головкой во все стороны и закрякал, наверное, обьявляя о безопасной стоянке своим собратьем. И только после этого остальные, перекликаясь между собой, спустились на воду, подняв такую тучу брызг, из-за которой их на мгновение не стало видно. Вода в этом месте забурлила. Плот же продолжал тихо скользить дальше, оставляя гусей за собой, Гармон очнулся, вставая:
— Слушай, а ты что всего этого не знал, ты же тут живешь, пусть даже и в глуши. Ведь Алина в курсе того, что происходит в стране вообще? Вы об этом разве не говорили?
Воин повернулся к Реквиему, но хамелеон в тоже самое мгновение схватил друга за руку:
-Надо помочь. – коротко бросил он.
Помочь? Гармон недоуменнно оглянулся – обычная речная ситуация, две лодки сцепились между собой, наскочив одна на другую, велика важность. Но Рек уже взялся за шест, меняя направление, Оra pro nobis двинулся влево, где почти у самого берега маленькое суденышко наскочило кормой на рыбацкую баржу. Крики и ругань были слышны уже издалека, воин недовольно скривился.
-Мы –то чего там забыли? – пробурчал он.
-Сейчас и увидим.
Рек как всегда ничего не обьяснял, но отталкиваясь шестом от илистого дна Гармон уловил железные нотки в голосе друга и пожал плечами:
-Увидим, так увидим.
Плот заскользил вперед и совсем скоро друзьям пришлось присутствовать при весьма занимательной бесседе. Суденышко наскочило кормой прямо на корму баржи, да и так и осталось, намертво застряв. Человек в лодке попытался сдвинуть ее с места, оттолкнувшись ногой, да не тут-то было. Воздух оглашали ругательства с обеех сторон:
— Да куда-же ты смотришь?! Глаз у тебя что ли нет?! – по пояс раздетый седовласый, но с виду очень крепкий, капитан баржи потрясал веслом над щуплым хозяином лодочки.
Похоже Реквием был прав – кое-кто здесь, и правда, нуждался в помощи. Силы были не равны и стоило вступиться за паренька.
— Глаза-то есть, было бы на что смотреть. Свинью в корыте, вижу и больше ничего.
До баржи оставалось несколько метров, Гармон удивленно посмотрел на мальчишку и только головой покачал. На его месте он бы промолчал, да убрался по добру, по здорову, но тот, похоже, ничего не боялся.
Капитан от негодования потеряв дар речи, опомнившись отшвырнул весло, подскочил к наглецу и схватил его за шкирку, как котенка, с легкостью завернув ему руку за спину:
-А ну повтори, что ты сказал негодник!
-Пусти! – тоненьким голосом взвыл незнакомец, — больно же!
Плот тем временем мягко стукнулся о борт баржи у самого ее носа, хамелеон спрыгнул на палубу, а Гармон не очень-то понимая происходящее привязывал плот на скорую руку, чтобы его не снесло течением пока они будут спасать мир.
— Отпусти его,- приказал Рек, холодно глядя на храброго с детьми мужчину. – немедленно.
-Что за… — презрительно начал было тот, но измеря взглядом хамелеона, оценив длинный изогнутый меч, и ко всему прочему, заметив подошедшего Гармона, предпочел не заканчивать фразы. Он легко приподнял мальчишку за шиворот и поставил в метре от себя, скорее чтобы не путался под ногами, чем как говориться — от греха подальше. Вид у капитана баржи был при этом далеко не испуганный, чувствовалось, что при случае он может за себя постоять. Лодочник метнул на него злобный взгляд и сунув два пальцав рот пронзительно свистнул.
Гармон не обратил на это особого вниманимя, а зря как оказалось в последствии, воин видя реакцию баржевика, захрустел костяшками пальцев, разминая руки в предвкушении хорошей драки. Но не тут –то было.
Вслед за свистом незадачливого рыбака на плот вылетели два мохнатых шара и вот между воином и хозяином лодки вздыбив шерсть на загривке стояли, угрожающе щипя два огромных боевых кота. Находящийся слева сверкал голубыми глазами, оттенок которых, переливаясь, медленно переходил в красный. Лапы, хвост и голова у него были темно-коричневого, почти черного цвета, а тело нежно бежевого. Второй был рыжий с едва заметными полосками по всему телу и такого же золотого цвета глазами, взгляд которых не предвещал ничего хорошего. Размером оба скорее с хорошую собаку. Реквием запаздало схватился за меч. Теперь он понял причины такой безудержной смелости: с боевым котом «за пазухой» можно было грубить даже магу, хотя последнее было, пожалуй, черевато.
-О черт… — свистящим шепотом изумился Гармон и сглотнул, стараясь не шевелиться.
Животные миролюбиво щурились на солнце, но стоило им только хоть на секунду уловить пусть даже намерение движения направленного на их хозяина, любой из стоящих тут свалиться на пол безжизненной грудой мяса. Пытаться что-то сделать было абсолютно бесполезно, даже костюм хамелеона здесь был бессилен, ведь коты прекрасно ориентировались по запаху. Универсальные бойцы — так их называли в военном искусстве. Чаще всего их использовали в гаремах южных султанов, вот уж где жены даже и помыслить не могли об измене, и для охраны королевских детей. Они стоили немыслимо дорого и были величайшей редкостью. Появление их здесь казалось просто невероятным, но Гармону не верил своим глазам и еще по одной причине. Он знал эту пару – Ларс и Кот, их привезли к двору его матери сразу после исчезновения Ават, в надежде на то, что ребенка скоро удасться отыскать. А уж встретить их здесь было более, чем странно.
— Отзови их, — медленно проговорил Гармон, предостерегающе прищурив глаза, но стараясь не повышать голоса, чтобы ничем не спровацировать атаки.
— А что ты можешь сделать? Ты умрешь прежде, чем пошевелишь мизинцем на левой ноге.
Воину нестерпимо захотелось узнать, а что будет если пошевелить ему захочется правым мизинцем или, скажем, большим пальцем, но он как-то удержался, может просто потому что узнал и манеру говорить.
-Нас двое.
-Их тоже. – спокойно парировал незнакомец, потирая запястье после железной хватки капитана.
— Ребята, я тут вообще не причем. – примирительно поднял руки тот.
-Заткнись, если хочешь жить. — прошипел сквозь зубы Гармон, по опыту зная, чем грозит такое размахивание конечностями. Несколько раз ему уже приходилось видеть Ларса и Кота в деле.
— Во-во, — закивал кошатник головой,- послушай лучше своего приятеля и прекрати на меня пялиться ты, задница ушастая! На жену глазей, если она у тебя есть несчастная!
Баржевик прямо-таки раздулся от возмущения, услышав такое.
— Что?- завопил он впоголоса, опасливо поглядывая на котов. – Да тебе место на сковородке, а не на реке, жалкий кусок аквариумной рыбы. Сиди лучше с удочкой в серебрянном тазике, а не ходи по большой реке, сударь. Жалкий клеветник, да будет тебе известно, что капитана Гуддини никто никогда не мог обвинить в мужеложестве! Ты за это ответишь и не боюсь я твоих крысятников…
Он бы и продолжил орать, брызгая слюной, но Гармон почти инстинктивно почувствовал, как напружинили спины оба кота. Рек метнул взгляд на друга, меры пришлось принимать быстро, и одним мощным ударом в челюсть Гармон уложил крикуна отдохнуть, тот тяжело рухнул в груду опилок, а Гармон прокоментировал по ходу:
— Слышал я, слишком длинный язык мешает жить.
— Еще одно слово и мы, пожалуй, это проверим. – согласился перенек. — И после этого тебе уже не придеться размышлять на эту тему. Никогда. А пока есть время можешь заняться созданием меню для рыб.
— Теперь мы все выяснили ?– подал голос Реквием. — и можно полюбовно разойтись.
-Ты проснулся, воинственное подобие ящерицы? – ласково улыбнулся он в ответ хамелеону. – Иди лучше еще поспи. Да перед этим сложи оружие. Оба. Мечи на землю. Быстро!
Гармон получил однако таким образом пищу к размышлениям, ведь про этот боевой клан знали далеко не все, а уж распознать его по костюму… Перед ними явно был не простой рыбак. Обласканный таким образом хамелеон не смотря на все свое хладнокровие не мог пропустил оскорбление мимо ушей, и сжав кулаки сделал шаг в сторону кошатника, оказавшись с ним почти лицом к лицу, хотя для этого ему пришлось малость наклониться.
Огромные синие глаза в обрамлении пушистых ресниц спокойно смотрели на воина, коты так и не меняли позы, в любое мгновение готовые вцепиться в горло тому, кто попробует покуситься на их хозяина. На сей раз Рек перешел границу. Звери слушались его малейшего взгляда или даже движения, одетые в одинаковые кожанные ошейники с металическими пластинами для защиты, своими острыми, как бритва когтями способны были вспороть брюхо взрослому быку, не то что нежную кожу человека.
Между реком и лодочником повисло такое напряжение, что казалось, воздух можно было потрогать руками.
Хозяин котов — невысокий, смазливый, с точеным и очень изящным профилем, одетый во все зеленое с чем-то вроде мятой банданы на на голове, стоял перед хамелеоном и скептически подняв одну бровь, смотрел ему прямо в глаза.
Он не привык бояться чего-либо, да и коты тоже не вызывали у него особого страха, но, сейчас он почувствовал, что тонет в этих двух светлых океанах, и он вздрогнул, что так было не похоже на всегда контролирующего свои эмоции воина, и все же словно старая затаенная боль всплеском колыхнулась у него во взгляде. У хамелеона в лице что-то изменилось, заметил в остолбенении Гармон, наблюдающий за ними, но особого времени на размышления не было, да и сомнений у него больше не оставалось.
— Давайте прекратим этот балаган, леди Саттервэй. –спокойно предложил он.
Нахальная улыбка моментально сползла с лица бывшего рыбака, и леди , а это была именно она, в остолбенении медленно повернула голову к воину, выдавая себя с головой, отзываясь на произнесенное имя. В течении нескольких долгих секунд она шокированно приглядывалась к заросшему щетиной и покрытому темным южным загаром обветренному лицу Гармона и, узнав, наконец, в ужасе отшатнулась.
— О Создатель! – коты исчезли в тоже мгновение, а леди Саттервэй уже стягивала с головы бандану, рассыпав по плечам роскошные белокурые локоны, приседая в глубоком реверансе.
— Господин граф… – приветствовала она его со всеми приличествующемиего роду и чину почестями, но Гармон готов был поклясться, что перед этим она едва слышно чертыхнулась.
— Леди … – он расправил плечи, выпрямился, вспоминая давно утраченные манеры, и слегка поклонился, овечая на реверанс. Только после этого леди поднялась, ему пришло в голову, что со стороны, наверное довольно странно выглядят эти поклоны посреди лесу в тропическом лесу, но тем не менее он решил следовать этикету.
— Леди, разрешите представить вам моего попутчика и друга, выходца из боегого клана хамелеонов Мширских болот, отважного воина, господина Реквиема.
Леди сменила гнев на милость, оправила широкие рыбацкие штаны и, как ни чем не бывало, протянула изящную ручку благосклонно улыбаясь, наблюдая, как Рек осторожно взяв ее в свою ладонь, на столько галантно поцеловал кончики пальцев, что можно было подумать, что он всю жизнь только этим и занимался. Гармон хоть и немало удивленный, тем не менее одобрительно хмыкнул, , и продолжил:
— Фрейлина графини Катарины, супруга высокочтимого посла Саттервэй, хозяйка Вишневого салона, мэтресса Ложи Поэзии и Живописи и первая красавица графства Тэпра. – закончил перечислять Гармон.
— Весьма польщен и в последнем имею счастье убедиться собственными глазами. – поддакнул господин Реквием.
На что леди скромно потупила глазки.
— Ну что же вгоняете меня в краску? – укоризненно погрозила пальчиком она.
— Всего лишь воздаю честь прекрасному лучику солнца, что осветил так вдруг наше скромное общество.
— И все же я прошу простить меня за неподобающие случаю одежды…
— Они вам только к лицу, — незамедлительно последовал ответ, а Гармон с трудом верил своим ушам, — к тому же зеленый цвет удивителным образом подчеркивает красоту ваших глаз.
Вода неторопливо переливалась за бортом, капитан баржи сопел в груде опилок, Гармон в полной оторопи слушал, как парочка, не обращая ни на что внимания спокойно обменивается изысканейшими любезностями. Он устало потер лоб рукой, не зная уже на что решиться.
— Дамы и господа, я прошу прошения, нарушая вашу беседу, но мне бы очень хотелось пролить свет на некоторые интересующие меня вопросы.
Леди с сожалением посмотрела на Река, который готовился отвесить еще один витееватый комплимент, и со вздохом вернулась к реальности.
— Если я правильно понимаю вы совсем не в курсе последних событий?
— Никоим образом. – заверил ее воин, раздумывая до каких пор они будут говорить таким дурацким манером, уместным лишь при дворе его матери.
— Тогда в первую очередь считаю своим долгом обьявить вам, хотя это не доставляет мне ни мелейшего удовольствия, что в графстве Тэпра вы считаетесь пропавшим безвести, и ваше появление в свете происходящего может печально сказаться на вашей репутации.
-В свете происходящего, леди Саттервэй?
-Вы совсем-совсем не в курсе, господин граф? – недоверчиво переспросила она.
Гармон начал терять терпение, и сохраняя все же милейшую улыбку на лице, процедил:
-Нет. И было бы просто чудесно, если бы вы меня просветили, милейшая леди Саттервэй. – и воин выжидающе уставился на красавицу в зеленом.
Тут совсем некстати зашевелился, приходя в себя, капитан баржи. Три головы, как по команде, повернулись к нему.
— Уж не думаешь ли ты, что леди Саттервэй умеет управлять лодкой, содержит двух боевых котов и носит брюки?! Тебе, видно, речной водой последние мозги вымыло через уши. Меня кличут Найт.- и девушка заговорщицки подмигнула друзьям.
Гармон молча кивнул головой, пропустив мимо ушей «последние мозги», с новым именем придворная дама приобрела новую особую манеру выражаться, которая более подходила ситуации. Он приготовился снова уложить невежу отдохнуть, но Найт ухватила его за руку:
-Оставь его, сматываемся.
И пока тот тряс головой, поднимаясь со своего ложа из опилок, пытаясь понять что произошло, на баржи кроме него не осталось ни души.
Как только она скрылась за излучиной, Гармон не выдержал:
-Леди Саттервэй. Обьясните теперь,что вы тут делаете.
«Леди» в ответ лихо сплюнула на плот:
— Загараю. Неужели не заметно? — она стащила платок с головы, смахнула пот со лба и надела его снова, скомандовав. — Ларс, Кот – место.
Коты одним движением скользнули в лодку. Найт с мученическим видом обернулась к путешественникам и приняла деловой вид.
— Мда, по идее, я должна сказать «следуйте за мной», но в данной сиуации это не очень-то возможно. Хорошо, будем действовать по обстоятельствам. — окинула взглядом путников. — У меня вы точно не поместитесь, устрицы-переростки, а лодка мне еще пригодиться.
Рек без лишних слов укрепил сзади веревку, так что лодка встала позади плота, что несколько замедлило его и без того не слишком великую скорость лишним буксиром. Поклажу леди Саттервэй перетаскивать не стала, котов нигде не было видно, но можно было не сомневаться, что они где-то неподалеку.
— Шарки скончалась вчера послеполудня. Насколько я понимаю, ты не в курсе? — без каких-либо предисловий начала она, не мало не мущаяясь предыдущеим разговором, и уселась прямо на плоту.
— Так. – Гармон последовал ее примеру. Рек остался стоять с шестом в руках, следя за курсом плота, возвышаясь над ними словно скала. – Что и следовало ожидать. Черт. Нет, не в курсе.- и поправился. – Теперь в курсе. Что мать?
— Я так и думала. Вовремя же ты вернулся. Катарина мобилизовала армию, мы на подступах к столице. Она выслала ультиматум Корни с требованием сдать ключи от города и скипетр власти Ордена, и срок истекает сегодня на закате.
— И?
— А нет никаких «и». И лягушке ясно, что ключи она не отдаст и будет абсолютно чиста перед законом под прикрытием отсутствия наследницы. Без Ават у Катарины нет никаких прав. Гражданская война, ждать твоя мать не хочет, да и чем больше пройдет времени, тем меньше надежды отыскать твою дочь. – безжалостно ответила хозяйка Вишневого салона. И увидя выражение лица воина, смягчилась — Прости, но это правда, ты же знаешь, что отыскать ее в интересах всего графства и мы делаем все возможное, но прошел уже не один месяц. Наследницу, да нет, теперь уже королеву продолжают искать, но надежды почти нет. Тебе надлежит проследовать в лагерь и либо принять присягу встав рядом с отцом во главе войск , либо отказаться от прав и не вмешиваться.
Гармон смотрел на нее, ничего не говоря, переваривая информацию.
— Ты должен публично отказаться от титула отца королевы, но можешь сохранить титул графа, но и только. До дочери тебя тогда никогда больше не допустят. Если ее найдут, конечно. – добавила она.
— Если я принимаю присягу?
— Одновременно принимаешь командование армией и ведешь войну за власть твоей матери, учти, я говорю с тобой откровенно, потому что мне самой все это не слишком нравиться, но я подчиняюсь Катарине. Так вот, по-крайней мере, у тебя будет больше возможностей разыскать дочь. Если выиграем. – и опять уточнила. – Хотя такой уверенности нет.
— Времени у меня тем более нет. – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он в пространство.
— Нет, – спокойно подтвердила она, вставая на ноги. – ты обязан проехать со мной к лагерю и обьявить свое решение. Если ты отказываешься, я обязана доложить об отречении.
Гармон по привычке стиснул рукоять меча и закусил губу, но решать было нечего. Он тоже поднялся.
— У нас нет лошадей. Мы хотели … – беспомощно начал было он и не договорил, глядя как Леди Саттэрвэй опять склонилась перед ним в реверансе, как это следовало по этикету, наклоняя голову в знак почтения.
— Граф Гармон Тэпрский, лорд Лунного Ордена, рыцарь Лосиного замка, отец наследной королевы Ават согласны ли вы следовать за мной в место расположение войск, дабы сообщить о своем решении вашему народу?
-Я… – снова попытался ответить воин в смятении, но на этот раз его перебил уже Реквием.
-Гармон, ты уверен в том, что ты делаешь?
Тот лишь с болью оглянулся на спутника и соратника.
-Нет. Но и выбора нет тоже.
— Выбор есть всегда.
Гармон лишь покачал головой:
— Выбор без выбора, Рек. Даже если мы сейчас продолжим путь и я отыщу моего ребенка, у меня не будет на нее никаких прав, после моего отсутствия на присяге я смогу видеть Ават только на аудиенциях раз в полгода. Понимаешь, закон таков, что власть переходит в старшей в семье особе женского пола королевской крови, по ее несовершеннолетию опекуншей становиться опять же старшая в семье по крови – это моя мать. Ни я, ни Гелла ничего не можем сделать для нашего ребенка. Я старался держаться подальше от политики, мне это так чуждо, но я не могу бросить свою дочь. Это выбор без выбора. — повторил воин.
— Видит Создатель, не я это сказал. — совсем почти неслышно произнес хамелеон в ответ.
— Давайте-ка потом пофилософствуем. – выразила свое недовольство коленопреклоненная леди Саттервэй. – Я в ожидании ответа тоже не имею никаких прав, в том числе и подняться. Черт бы побрал эти правила. Долго я так стоять еще буду?
— Я последую за вами, миледи. – с этими словами Гармон протянул ей руку, помогая подняться. – Рек?
— Ну значит, у меня тоже нет выбора.- улыбнулся он, передавая ему шест, тоже опускаясь на одно колено. – На военную службу просит дозволения наемный солдат из клана хамелеонов, прозванный Реквиемом, дабы защищать правое дело, свою страну и корол Лунного Ордена, рыцарь Лосиного замка, отец наследной королевы Ават, прошу принять мою присягу на верность в свете грядущей войны.
Леди Саттэрвей деликатно кашлянула.
Рек поднял на нее глаза:
— Я что-то упустил, миледи? — галантно поинтересовался воин.
— Нет, — все верно. Кроме одного. – глухо ответила она и она жестом указала в сторону горизонта, где в багровых красках заката медленно садилось солнце – война уже началась.
— Я принимаю, Рек. – просто сказал Гармон и Рек тоже встал. — Служи верно, и да будет жить королева!
Время заката означало истечение срока ультиматума Катерины и начало времени битв, сражений и крови. Каждый думал об одном и том же. О том насколько бессмысленной была эта война, о том, сколько жизней унесет, сколько семей разрушит, сколько судеб покалечит, самое сильное человеческое желание –жажда власти.
Небо из сумеречно-голубого давно превратилось в грязно-желтый, с расплывающимся за деревьями кроваво-красном пятном солнца, чуть прикрытыми серыми облаками. На воде колебались неяркие блики и перед плотом лежала, чуть золотясьсь, солнечная дорожка, словно указывая путь, который им предстоял. Гармон молча повернул плот к берегу, девушка, тяжело вздохнула, и перебравшись через сумки, осторожно подтянула свою лодочку, бросив через плечо:
— Следуйте за мной. – и Найт направила ее в направлении, видневшегося уже не так далеко, причала.
Глава 9
«Когда смотришь со стороны…»
Умеешь ли ты жить?
Конечно, да?
Расскажи тогда, кто поймет чужие страдания?
Кто обрадуется не собственному счастью? Кто раделит твою боль? Кому ты доверишь свою душу?
Живет ли в тебе милосердие? А в твоем лучшем друге?
Кто тебе ближе всех? Тот, кто с тобой с самого детства или тот, кто тебя создал?
А может тот, кто просто постучит сегодня вечером в твою дверь, и кого ты увидешь первый раз в жизни?
Простой человек, который, не зная тебя, отдаст самое дорогое, ради одной единственной искренней улыбки.
Дружба проверяется годами радости или одной минутой горя?
Ты думаешь, что ты умеешь дышать?
Тогда скажи — готов ли ты умереть? Ответишь ли ты на вопрос сфинкса?
Кто ты? Откуда привел тебя твой путь и где его финал?
Теперь ты понял, что ничего не знаешь о своей жизни.
И быть может, теперь ты научишься делать вдох и выдох.
…
Она перед тобой.
— Если ты шест сломаешь, это никак не поможет нам быстрее дойти. – рассудительно заметил Рек, глядя как его друг пытается ускорить движение плота, лихорадочно отталкиваясь от дна.
Пока неповоротливый Ora pro nobis шел до берега, Найт уже сложила весла, и подхватив маленький рюкзачок, нетерпеливо поджидала друзей на деревянных добротно-сбитых мостках, принадлежавших постоялому двору «Красный рог». Коты сидели по обе стороны от нее, не выказывая никакого недовольства, один лениво умывался, второй зевнул, наблюдая за рыбкой, крутящейся прямо под ним в воде.
— Боги Всемогущие, ну сколько можно копаться?
— Мы тоже несказанно счасливы тебя снова видеть, несравненная Найт. – сьязвил Гармон, привязывая плот. – Ты не могла бы быть хоть чуточку повежлевей?
Воин поднял вещевой мешок и сошел на причал. Как только, он оказался рядом с ней, девушка ухватила его за рукав, и заглянула в лицо:
-Ты не понимаешь? Война началась! – и зло повторила, словно он действительно не понимал, — Война!
-Если ты еще не поняла, то я тебе обьясню: это и в моих интересах тоже. – нервно вскинулся воин. Рек тоже подошел к ним.
-Да нам скакать еще полночи, я даже не знаю во сколько начнется битва, может у нас не будет времени даже передохнуть, а может они уже выступили! Ну пошевели чуть-чуть извилинами, а если это слишком сложно для тебя, тогда ногами! – и она зашагала по деревянному настилу не дожидаясь его реакции.
Друзья переглянулись и двинулись за ней, без труда догнав девушку, шаги которой составляли приблизительно половину от их. Сумерки опустились на землю, вокруг все терялось в серых тенях и неясном свете луны. Вокруг не было зажжено ни одного фонаря, ни единой лампы, что никак не соотносилось с воспоминаниями Гармона о шумной и ярко освещенной гостинице, где он побывал несколько лет назад. Хотя на вид, казалось бы, ничего и не изменилось.
Постоялый двор состоял из пяти строений южного пальмогого дерева плюс конюшня, куда как понял Гармон, они и направились. Два дома, соединенные в один, в котором находились комнаты для приезжих и самого хозяина стоял чуть на возвышении, рядом был хлев для домашних животных и дом для работников. Из курятника неподалеку доносилось возмущенное кудахтанье, и больше никаких звуков. Рек вспомнил, что на причале не было видно тоже ни одной лодки, кажется леди Саттервэй-Найт была права – началась война.
Но даже воспитанному для военного дела хамелеону было странно представлять войну внутри страны. Такого не случалось уже много веков подряд. Убивать мирных жителей – нет, это было не для него. Совсем другое дело – защищать родину от врага извне, от попытки завоевания и захвата, за это он готов был, не задумываясь, отдать жизнь – так учили его с детства.
Девушка остановилась недалеко от конюшни, но ближе почему-то подходить не стала, сунула в рот два пальца и издала такой залихвастский свист, что даже Гармон хмыкнул. Тут, это уже заметил только Реквием, настил из листьев под ближайшим кустом чуть приподнялся, открывая люк, и кто-то, предпочитая не показываться, оглядел их со всех сторон.
Найт чуть подождала, Рек предпочел не обращать ее внимание на некоторые изменения в пейзаже, она и так прекрасно знала, что делает, и тихо, но отчетливо произнесла:
— Они со мной. Быстро, нам нужны лошади.
Тогда уже по другую сторону от рядом стоящего дерева неслышно отделился человек в зеленой одежде, почти сливающейся с темнотой, и с луком за спиной, как сразу подметил Рек, и так же неслышно снова исчез, сливаясь с ночью, бросив только :
— Следуйте за мной.
Найт, как и ждала приглашения, нырнув за ним во тьму под деревьями. Совершенно дезориентированный Гармон, не понимая куда он идет, но не имея других вариантов, пошел следом. Рядом с собой он тут же почувствовал Река, что придавало хоть чуточку уверенности. Сжав эфес меча, он расправил плечи, гадая, куда их ведут, если конюшня совсем рядом, и сколько же здесь людей в охране.
Южной ночью не было видно ни зги, тем более, что по подсчетам Гармона было уже заполночь, двигаться приходилось почти на ощупь, слышно было только как где-то рядом трещал, надрываясь сверчок, а лианы тихо шелестели на ветру. Через несколько метров девушка остановилась и начала спускаться по невидимым ступенькам. Хамелеон определил, что они находяться с северной стороны конюшни, а спуск ведет прямо под нее.
Внизу оказался целый подземный ход, и не дав им оглядеться к друзьм сразу приблизились двое и попросили сдать оружие. И тут к великому удивлению Гармона за них вступилась Найт:
— Ни Графу Гармону Тэпрскому, ни его охране не пристало находиться без оружия в военное время.
— Графу Гармону? – вырвалось у одного из подошедших воинов, — Он же числиться пропавшем без вести!
— Как видишь — нет. – не особо вдаваясь в обяснения, ответила она – трех лошадей, мы направляемся в Мирию, точнее в лагерь. Есть какие-нибудь вести?
Оба склонили головы в знак почтения перед графом, не скрывая удивления, тем не менее, второй поспешил ответить:
— Союзные войска из Крэма практически уже на границе с Альсбеком, а оттуда сегодня утром гонцы принесли их положение о невмешательстве, за подписью Премьера. Они согласны пропускать любые войска через территорию своего графства, но военой поддержки, будь то оружие, люди или магия, оказывать не станут ни одной из сторон.
-Дьявол! – выругалась «леди», но негромко, так как все же ситуация того требовала. – Это все?
-Как и ожидалось Фира встало на сторону Солнечного ордена и тоже обьявила всеобщую мобилизацию. Они на подходе с севера. Выступление основных войск Катарина назначила на семь утра.
Метнув взгляд на Гармона, ясно значащий – «я же говорила!», Найт помчалась по коридору. Тот помедлил секунду, и без особой надежды тихо задал вопрос тому воину, который назвал его пропавшим без вести:
— Никаких новостей о моей дочери?
-Сожалею, господин граф, мы делаем все возможное, но теперь, когда война… – он не договорил, но и так было понятно, что он хочет сказать. Надежда отыскать королеву таяла с каждыми уходящими сутками.
Гармон молча кивнул и заторопился на свет от факела, а Найт уже по своему обыкновению шепотом орала, свесив голову из люка наверху:
— Да ты научишься ноги передвигать когда-нибудь?
Рек пропустил его вперед и воин увидел веревочную лестницу, ведущую наверх. Быстро поднявшись, он понял, что очутился в конюшне, девушка тем временем уже отвязывала черного, как смоль коня, мотнув головой в сторону стоящего рядом гнедого.
— Свежих только два. Я поеду с твоим приятелем, тебе придется взять котов к себе. Не бойся – они смирные.
Воин с сомнением посмотрел на сидящих рядом конем котов, но возражать не стал. Лошади были в отличном состоянии, Рек снял с гвоздя второе седло и накинул его на гнедого, затягивая ремни. Гармон на луке седла закрепил вещевой мешок и проверил стремена. Все это заняло не больше нескольких минут.
— У вас потрясающий цвет глаз, мадам. Если вы позволите мне сделать вам комплимент в столь неподходящий час. – раздался голос молчавшего всю дорогу Реквиема.
И Найт и Гармон с удивлением воззрились на него.
-Спасибо, сир. Для комплиментов подходит даже самое неподходящее время. – скромно потупилась она в ответ.
Гармон снисходительно вздохнул, о женщины! Ничто не способно их изменить, ни война, ни землятресение, ни даже конец света.
-Как вам будет удобнее, леди? – продолжал любезничать Рек. — Вы желаете ехать спереди или сзади?
-Если вас не затруднит, то спереди. Так мне будет легче указывать дорогу, ведь милостивому государю не приходилось бывать прежде в этих краях?
-Вы как всегда правы. Не имел чести посетить здешние предместья.
Гармон не веря своим ушам, повернулся к ним.
-Может мне тогда будет позволено удалиться? — в тон придворной манере обращения язвительно осведомился он.
Леди Саттэрвей с угрюмым видом посмотрела на него, одним движением перекинув подушку для котов впереди седла Гармона.
— Ларс, Кот – место. – коты при звуке ее голоса мгновенно взвились в прыжке и устроились на лошади так, словно там родились. – По коням. Нам предстоит долгая дорога.
Рек подал даме руку помогая взобраться в седло, Гармон скорчил гримассу и последовал ее примеру, заняв место позади животных, стараясь их не потревожить. Лошадь присутствие двух лишних пассажиров похоже вовсе не беспокоило. И вот хамелеон последним сунул ногу в стремя и они направили лошадей к задней двери. Впереди был многочасовой утомительный путь, к тому же следовало спешить. Время не ждало.
Скачка в итоге оказалась не такой уж и утомительной, лошади прекрасно знали дорогу, через несколько часов лес начал редеть, и все трое выехали в долину. По приезду их сразу сопроводили до места, потому что лагерь на первый взгляд казался просто огромным: шатры и палатки тянулись на сотни метров, повсюду горели костры и передвигались люди. Сейчас они находились в графских походных покоях, где несмотря на позднее время, никто не спал и военные министры были в полном сборе. Катарина, разодетая в голубую с золотом амазонку для верховой езды восседала в глубине шатра. Это была уже не очень молодоя, но очень красивая женщина с очень пронзительным взглядом, ниспадающими густыми каштановыми волосами и тонкими губами, что предавало ей несколько презрительное выражение лица. Такая же усмешка была и у Гармона, и сейчас это стало особенно заметно.
Реквиему графиня протянула руку, сына поприветствовала церемонными поцелуями, — ничего иного ей не подобало, хоть она по-своему и любила его, как никак – родное дитя. Даже после такого долгого времени, когда Гармон считался едва ли не мертвым, она не могла позволить себе прижать его к груди, ограничиваясь придворным этикетом.
Она с тяжелым вздохом оглядела оборваных путников. К счастью для Найт, котороя тут же надвинула бандану на глаза, чтобы не дай Создатель, кто-нибудь ее не узнал, ни одной фрейлины рядом не было видно.
— Итак, наследный граф, Мы рады приветствовать Вас хоть и в такое нелегкое время.
-Мы тоже счастливы вновь лицезреть Вас, царственная матушка. — мысленно скрипнув зубами, поклонился Гармон. — и именно благодаря этому нелегкому времени, Мы и оказались здесь в Вашем расположении и к Вашим услугам.
-Значит ли это, дорогой сын, что после такого долгого отсутствия Вы изьявляете желания присоеденится к осободительному движению, которое направлено на водворение на трон истинной королевы, злостно похищенной Орденом Солнечного света?
-Вы как всегда правы, графиня. Ничто не скроется от Вашего проницательного ума.
Графиня склонила голову набок.
-Тогда поведайте Нам, что же так повлияло на ваше решение?
— Мы как раз плыли по реке, когда … – начал Гармон, наблюдая как Найт поднялась на цыпочки и зашептала что-то на ухо Катарине.
Та в притворном ужасе прикрыла рот рукой:
— Прошу меня простить, вы ведь с дороги, наступление назначено на утро, а вам нужно поесть, отдохнуть и потом еще столько дел…
Найт опять что-то прошептала.
-Ах да, и обмундирование… Проследите пожалуйста, — кивнула она в сторону леди Саттервэй, — и переоденьтесь тоже в подобающие одежды. Я хочу видеть вас в нормальном виде.
Было ясно, что аудиенция была закончена, графиня потеряла к ним интерес, склонившись над картами и макетом местности, Найт прошмыгнула за кресла, стараясь как можно скорее покинуть опасное место и Гармон с Реквиемом последовали за ней.
— Следуйте за мной, — бросила леди и добавила, когда они уже оказались снаружи,- да шевелите же задницами!
-Никак не могу понять момент, когда она леди, когда — Найт, — проборматал Гармон тихо, а Рек бросил на него странный взгляд.
— К тому же, по реке не плавают, а ходят – хмыкнула Найт на свежем воздухе. – Плавает кое-что другое. Вам в ту сторону, увидите серый шатер с гербом и охранником, он обычно всегда пьяный, — она махнула рукой, — скажите от Найт и все. Я тоже пошла переодеваться, а то Маргарита как меня увидет в раз бегать научиться , если только в обморок сначала не упадет. Незнамо из какого ведра выбралась…
Коты важно вышагивали, если можно так выразиться по отношению к животным, рядом с леди, троица скрылась за ближайшим тентом, а друзья направились в указанную сторону.
Охранником оказался, правда, совсем трезвый и, может, поэтому весьма недовольный жизнью, довольно упитанный блондин с пышными усами.
-Шлемы там, мечи и щиты на полках, луки и арбалеты закончились, копья в левом углу, разберетесь, надеюсь. – буркнул насупленный толстяк и вернулся на вход, оставив их их наедине с целой коллекцией самого разнообразного оружия, обмундирования и лат.
Гармон для начала оглядел себя со всех сторон и, оставшись весьма неудовлетворенным увиденным, он пошел вдоль рядов с мечами.
— Сам-то, как после помойки, сошел с этого плавающего куска пальмы. Наследный граф, называется. Так, меч мне не нужен, начнем с лат. Хотя латы вообще-то тоже не к месту, предпочитаю кольчугу. — и вдруг остановился, засмотревшись, — смотри вот это вроде ничего.
-Ходящий. – машинально поправил его друг, размышляющий о чем-то другом, глядя на шлем прямо перед собой.
-Где? – не понял воин, снимая с полки переливающуюся и мерцающую в свете факела, казавшуюся на удивление легкой рубашку, сплетенную из множества маленьких металлических колечек.
-Что где?
Рек взял в руки шлем, который ему приглянулся, черного металла и с тяжелыми пластинами по бокам, предназначенные для защиты ушей.
-Ты сказал – ходящий. Где ходящий? – Гармон непонимающе нахмурил лоб.
-Кто?!
-Это я тебя спрашиваю, кто ?!
-Ты спросил, где, а не кто. – рассеянно уточнил хамелеон, то ли придуриваясь, то ли действительно запутавшись.
-Кто где ходящий?! – Гармон начал терять терпение, просунув руки в рукава. –Ты сказал ходящий.
-А-а. Ты об этом да это я так просто…
-Что просто?! Да очнись ты, о чем ты думаешь?!
Хамелеон поставил шлем на место и посмотрел сквозь Гармона, который упорно пытался пролезть головой в застегнутый наглухо ворот кольчуги.
-Когда говорят про реку, правильнее сказать – «ходят», а не плавают. Твоя леди абсолютно права.- Реку пришлось придти на помощь и расстегнуть красивую фигурную застежку.
-Да хоть козлами вприпрыжку скачут! — потерял терпение он, наконец просунув голову. – какая разница?!
Рек снял с деревянного запыленного настила следующий шлем с переливающимся оперением и ничего не ответил.
-Слушай, ты какой-то странный стал – такое ощушение, что тебя словно мешком с песком по голове стукнули– и Гармон подозрительно уставился на него – Ты, что, влюбился?
Он долго молчал и наконец с некоторым трудом произнес:
-Ее глаза мне напомнили человека, которого я когда-то знал.
Воин понял по интонации его голоса, что дальше спрашивать не стоит, быть может когда-нибудь Рек захочет сам рассказать о своем прошлом, но сейчас явно был не тот момент, и Гармон предпочел вернуться к стелажам с копьями.
Через четверть часа они закончили свое обмундирование: Гармон поменял кольчугу, потому что та оказалась слишком маленькой для широплечего воина, взял тяжелый шлем украшенный белым мехом и круглый крепкий щит, а лук и меч у него уже были; Реквием выбрал серебристые кованые латы, такой же круглый меч и шлем с переливающимся оперением, который он держал в руках на протяжении всего разговора.
Но выйти из шатра им не удалось – полог резко откинулся и внутрь влетел разрумяненный мальчик паж:
-Его величество граф Тэпрский, дед наследной королевы, Рыцарь герба Рыщущего Волка…
-Цыц! – прикрикнул на него рыцарь герба Рыщущего волка, входящий следом, а иначе Серг – отец Гармона собственной персоной, и заключил сына в медвежьи обятия. – хватит церемоний. Ну здравствуй, доходяга!
-Отец…
Родитель и сын обнялись, и отстранившись, принялись разглядывать друг от друга. Оба были вооружены и одеты в кольчуги, но Серг тем не менее носил под железной рубашкой сшитый по последней моде светлый бархатный костюм с вышитым гербом волка на рукаве. Гармон же сохранил старую походную одежду к которй уже привык, но когда они оказались рядом становилось понятно сразу, что это отец и сын. У Гармона было тоже телосложение, только Серг был помощнее в торсе и у него проглядывал, уже начинающий расти, живот. Тот же разрез глаз, только у графа они были темно-синего, василького цвета, а у Гармона сейчас в темноте темно-зеленого, — цвет, напоминавший только что опавшую хвою. Те же ладони с длинными пальцами, та же привычка сжимать эфес меча в затруднительных ситуациях.
-Загар, щетина, мозоли. Ну надо же, ты, кажется, начинаешь превращаться в мужчину. – недоверчиво покачал головой Серг, закончив беглый осмотр.
Гармону была приятна эта хоть и кривобокая, но все же похвала от отца:
-Жизнь научила. – усмехнулся он.
-Я смотрю вы уже экипировались. Это хорошо. – и он заходил взад-вперед, заложив руки за спину. – Слушай сын, у нас проблема. Ты очень вовремя появился, я как раз не знал кому доверить эту операцию.
-В чем дело? Мы ведь выступаем завтра?
-Сегодня уже . – поправил его отец, — но дело не в этом. Мы только что вернулись из разведки, никому ведь не поручишь – все приходиться делать самому…
Оказалось, длительная осада, что предпочитала Катарина, в данном слуае не была возможной, потому что как бы ни странно это выглядело, но стены города охраняли не внутри, а снаружи. Вчера при церемонии ответа на ультиматум Корни как пологается выдвинула часть своих войск вместе делегатами за ворота, но после церемонии и не убрала мирян из-под стен, и на пути к столице стояла довольно внушительная армия. По любой военной тактике, это не имело никакого смысла, но всем было ясно, что это действие имеет за собой какую-то известную только мирянам причину.
Закончив, рассказ граф с сомнением посмотрел в сторону внимательно слушаещего хамелеона. Больше в палатке никого не было:
-Не знаю, могу ли я говорить откровенно в присутствии твоего оруженосца…
-Это мой друг. – сухо оборвал его наследник.
-Тогда прошу прощения, храбрый хамелеон, ибо я не имею права сомневаться в смелости и честности друга моего сына.
Реквием молча поблагодарил кивком головы. Серг подошел ко входу в шатер и выглянул наружу, удостоверяясь, что их никто не подслушивает. Только после этого он взял обоих воинов за головы как провинившихся мальчишек и притянул к себе.
-В Мирию ведут два подземных хода, о которых знают только члены королевской семьи. Оба настолько широкие, что туда спокойно пройдет целая армия, а как ты знаешь Фира обьявила поддержку ордену Солнца и обещание выслать войска. Значит так или иначе они подойдут к столице и скорее всего пройдут через подземные ходы. Необходимо выставить там охрану.
Гармон все еще не понимал.
-Кроме меня никто не знает их местоположение. Выступление назначено на семь утра – твоя мать не хочет ждать. Сын. – граф посмотрел в глаза Гармону, — настала пора показать себя мужчиной. Ты поведешь войска в бой.
Гармон молча смотрел на отца не слишком заражаясь энтузиазмом Серга, а тот словно не замечая, продолжал жарко шептать:
-Ты готов принести победу своей родине? Свободу своей королеве? Готов в случае необходимости пожертвовать жизнью за освобождение своей страны? Готов?
Гармон высвободился из родительских обьятий и устало посмотрел на него:
-Мне не нужна ни свобода, ни победа. Мне нужна только моя дочь. И больше ничего.
-Ну так это же одно и тоже. – обрадовался Серг. – Хамелеон, как кстати тебя зовут? Ты можешь пойти со мной, ваш клан всегда в почете, можешь мне поверить.
Рек учтиво поклонился.
-Охотно верю, но предпочитаю оказать посильную помощь в бою вашему сыну.
-Ну как знаешь. – пожал плечами граф, — хотя хамелеоны в пехоте – это несколько противоречит логике…
-Зато подтверждает дружбу. Меня зовут Реквием, сир. — неожиданно прервал его на полуслове Рек. Ведь он очень редко позволял себе перебить кого бы то ни было, а тут самого графа. Гармон с удивлением воззрился на него, а Серг не обратил ни малейшего внимания.
— Эй, паж.- крикнул он, откинув полог и как из-под земли сразу же перед ним вырос мальчик, которого они видели десять минут назад, лет четырнадцати в синем берете с длинным пером. Серг обернулся к друзьям
— Ну что ж. – потряс он кулаками перед воинами. Сразимся! И пусть хранит вас Создатель!
Оба молча поклонились в ответ.
Валькирия сидела на черном деревянном кресле с изогнутыми ножками, смотрела на снятый с шеи медальон, и думала. Вот уже несколько часов она сидела не шевелясь и думала о своей судьбе, о своем прошлом и о том, что ей предстояло сейчас. Алина вспоминала и пыталась понять. В какой –то момент ей показалось, что Реквием был прав и выбора действительно не существует. Когда она была подростком и жила в монастыре, ей всегда мнилось, что в этой жизни есть что-то, что предназначено только для нее, ее путь, ее цель и, быть может, великая победа. Эти чувства были нормальными для валькирии, но то, что она испытывала в этот момент, не имело ничего обшего с теми юношескими стремлениями. И в какой же из дней ее жизни все так изменилось и почему, девушка не знала. Как не знала и той причины, по которой она так сильно любила. Могла ли валькирия представить, в ее жизнь войдет и останется теперь уже навсегда простой смертный, пусть даже и королевской крови. Спрашивая себя, было ли это предначертано заранее, Алина не могла найти ответ.
Ведь я не хотела ни любить его, ни становиться Оракулом, и все это было против моего желания, так неужели, Создатель , мы не властны над своими судьбами, неужели только ты направляешь нас? Отчего моя линия жизни повернулась так, а не иначе? Могу ли я изменить ее теперь? – вот какие думы вились в голове Оракула, пока она сидела на высоком резном балконе, выходящем прямо из ее покоев на острове Валли.
Вечернее служение сегодня было закончено, жрицы удалились, оставив Алину наедине со своими мыслями. Она сидела и смотрела на бескрайний синий простор моря, медальон лежал перед ней на перильцах, как веревка перед возжелавшим обречь себя на смерть. Девушка давно приняла решение и сейчас просто готовилась к последнему шагу, и ей вспомнился тот раз, когда она стояла на краю пропасти, но все же — это было иное. Тогда просто хотелось избавиться от дикой невыносимой боли разлуки и предательства, и думать не хотелось ни о чем, и воистину самоубийство, как ей тогда казалось, было единственным выходом. Сейчас же Алина была абсолютно спокойна и почти расслаблена.
Валькирия встала, широкая длинная юбка, вышитая по краю серебром, шелестела при каждом движении, и словно позабыв об оставленном медальоне, прошла в зал, вымощенный черным ониксом. Странное внутренне убранство, или вернее его отсутствие поражало глаз. Четыре окна от потолка до пола, вырезанные в стенах друг на против друга открывали вид на четыре стороны света, в каждом из которых видно было только нескончаемое лазурное море. И больше ничего не было, ветер продувал насквозь странную комнату, ни на секунду не задерживаясь внутри. Нечего было сдувать со стола, которго не было и раздувать зановески, без которых обходились оконные проемы. Только на полу черным золотом был выложен ритуальный круг и в нем изображения Симаргла, таинственно поблескивающее в блеске восходящего солнца.
Девушка опустилась на колени посередине круга, обратив взор в сторону заходящего солнца, и заметая длинной туникой пол, простерлась ниц. Она молилась:
-Прости меня, Создатель, прости, Великий Пес, прости меня, мама. Прощения просит неблагодарная дочь ваша. Я знаю, Вы мне дали жизнь, силу и путь. Мне выпало то, что мало кому дается в жизни, я благодарна всем сердцем и все, что есть у меня принадлежит Вам: моя душа, моя жизнь, мое тело. Лишь одна часть меня навеки отдана иному. Серце мое не может принадлежать больше никому. Силы, которые будит во мне он, неподвластны никому в этом мире. Это свет моей судьбы и мое солнце, и как цветы не распускаются без солнечного тепла, и я не хочу, и не могу без него жить. То что важно для него – важно для меня, мои глаза – его глаза, моя судьба – его судьба. Прости меня, Создатель я не могу иначе. Я знаю, то, что я сделаю сейчас противоречит всем твоим заповедям, но на коленях прошу простить меня, ибо знаю, что нет мне прощения. Но огонь, сжигающий мое тело сильнее меня, да простит меня Симаргл, я виновата…
Голос девушки перешел в рыдание и прервался совсем, она поднялась с пола, но с колен не встала. Так прошло несколько часов, ночь спусилась на остров. Затихли все звуки, слышался только равномерный шум волн. Теперь уже свет луны освещал темную фигуру, застывшую на коленях в храме. Девушке оставался заключительный шаг, и просидев полночи в таком состоянии на полу во мраке храма, она, наконец, собралась с духом. Глаза лихорадочно горели в темноте, по шекам текли слезы, Алина подняла дрожащую руку и медальон словно по мановению ока, оказался перед ней. Валькирия вытерла слезы и опустила голову, закусив губу.
— Nec plus ultra sub rosa …
Искрами вспыхнули контуры Крылатого Пса, золотом зажглась буква А на медальоне. Воздух зазвенел, видения поплыли перед закрытыми глазами Оракула: шепот матери Ават, произносящий:
-Наша дочь – это часть тебя и меня, ведь когда она плачет – у нее мои слезы, когда смеется — то твоим смехом.
Сдавленный от негодования голос Гармона:
-Мне нужен только мой ребенок!
И тень крылатой собаки парящей над ними.
Оракул сплела воедино три составляющих, и повилась лентой река заклинания. И лишь в одном месте все прерывалось, указывая тем самым путь. И ее душа понеслалсь над морем, за мгновения преодолевая морские переходы. Достигши материка, она устремилась вглубь к притягивающему ее спокойному детскому дыханию, который она слышала за тысячи километров. И в утренней темноте еще не отошедшая ото сна, малышка вдруг распахнула огромные серые глаза и без малейшего страха посмотрела на валькирию, застывшую в проеме окна.
— Уже вставать, да?
Протянув руку, Алина погладила ребенка по голове и покачала головой:
— Нет, котенок, спи. Еще рано.
Ават послушно свернулась калачиком и засопела, а дева битв, улыбаясь, с минуту смотрела на девочку и затем растворилась в воздухе.
Гармон не переставал ломать голову над этим, так это выглядело странно и не типично, с какой стороны не посмотри. До боя оставалось около четверти часа, все указания получены, все приготовления закончены. Друзья проехали весь лагерь насквозь мимо конницы, катапульт, отдыхающих воинов и разных снарядов выстроенных сейчас ровными линиями, и остановились у последнего шатра, где готовился к сражению их отряд.
Ветер тихо перебирал невидимыми пальцами гривы лошадей и листья деревьев, солнце даже еще и не думало показываться. Гармон окинул взглядом свою не такую уж многочисленную армию и перевел взгляд на видневшуюся между палаток столицу. Город был окружен низкой по современным меркам, но очень ладной крепостной стеной – ни трещинки, ни выбоины, мыши не прошмыгнуть. И ко всему прочему стены охраняли пешие воины, и ему, чтобы добраться до города, предстояло сначала убрать солдат со своего пути, Не очень была понятна эта задумка мирян – оставить отряд за чертой города. Ведь по всем военным тактикам держать оборону удобнее и практичнее за крепкимим стенами, и применять кипящее масло, катапульты, стрелы и копья.
Оставленные снаружи люди были заранее обречены на смерть, но и Серг и даже Катарина, немало поднаторевшая за последнее время в военном деле, прекрасно понимали, что Корни не станет ничего делать просто так, и Серг положил небольшой пеший отряд, который предводительствовал Гармон, приблизительно равный числу мирян. И как только они справяться с задачей предполагалось подкрепление в виде основных сил с конницей и тараном во главе с его отцом. Рек, конечно, вызвался сопровождать друга, и речи быть не могло, чтобы оставить его биться в одиночку, к тому же хамелеон понял задумку ненаглядного папочки — отправить сына разведать ситуацию с пехотинцами Мирии.
Они стояли, разглядываяя каменную обитель, которую им предстояло брать штурмом.
-Ну и что ты думаешь?
— Думают воеводы, мы сражаемся. – пожал плечами Рек. На его взгляд, глупостью было нападать вот так спешно, без разведки и не очень понимая что к чему, но Катарина не желала ждать, а Рек не любил бесполезную болтовню, поэтому так и ответил.
Из-за стен были видны только крыши и башни столицы, за исключением самоговысокого здания города – храма Создателя, который можно было разглядеь почти наполовину. Каменная кладка, опоясывающая столицу образовывала неправильной формы семиугольник. Семь бастионов с заостренными кверху окнами для лучников, распологались по всей длине стены, два из которых охраняли главный вход в город. Тяжелую металлическую решетку поднимали на рассвете и опускали с закатом солнца, за ней же стояли тяжелые двустворчатые дубовые окованные ворота, украшенные головами медных львов, гербом графства Мирия. Неприступно.
Ворота скрывали от глаз, но Гармон помнил, что к главной площади ведет Праздничная улица, почти такая же широкая как сама площадь. Если им удасться туда пробиться — считай, не то что сражение, но и война выиграна, на свободном пространстве в городе у них все преимущества, но вот как преодолеть стену? Таран был приготовлен еще с вечера, но смогут ли они им воспользоваться? Вопросов было много, а ответ, тут Рек был прав, всего один — выходить на бой.
— Вот и все. Пошли. – бросил он другу и посмотрел ему в глаза.
-Береги себя, — улыбнулся Рек.
-Ты тоже не торопись на тот свет.
-Каждому свой срок пить вино и свой терпеть похмелье. – хмыкнул тот.
-Тогда вместе чтоб похмеляться, не против?
-Только за. – Рек видел, что Гармон все порывается что-то сказать, но никак не решаеться, но спрашивать не стал – не в его привычках.
Гармон вскочил на лошадь и они помчались обратно. Воины расступались перед ним и тут же смыкали ряды, словно волны океана. Отряд его дружины стоял в полной готовности. Каждого из бойцов Гармон отбирал сам, и каждый из них был солдатом, зная, что такое кровь не по наслышке. Кудри ниспадали из-под легких шлемов на сияющие за спиной щиты, копья устремлены в небо, одинаковые кованные латы, одинаковое обмундирование и такое разное выражение глаз: холодное, упрямое, яростное, но ни в одних глазах он не видел страха. Оставалось только произнести последние слово.
Рек спешился рядом с другом и они оба повернули головы на звук подьезжающей процессии. Катарина. Гармон недоволно сморщился, глядя на торжественно разодетую в парчу и бархат толпу. Мальчик паж начал что-то декламировать, но Гармон как-то не особенно вслушивался.
Пехота опустилась на колено, все как один, и воздух наполнился лязганием доспехов. Этикет, чтоб его, — подумал графский наследник, скептически усмехаясь про себя, глядя на, даже и не думающую спуститься на землю, мать. Целая толпа народа пришла их проводить, кроме самого графа, он находился в очередной разведке. Позади графини, на белом в яблоках коне сидела Найт, вернее как здесь ее следовало называть леди Саттервэй с Ларсом и Котом на красной атласной подушке. Теперь девушку было не узнать: грива светлых волос заплетены в косу вокруг головы, украшенную поблескивающимим в отблесках факелов драгоценными жемчужинами, темно-зеленое с серебром тяжелое платье хоть и скрывало теперь стройные ножки, но открывало глубокое декольте чуть оттененное перламутровым ожерельем. Только взгляд огромных голубых глаз красавицы остался неизменным – все тот же открытый и вызывающий, завлекающий и в то же время по-детски доверчивый. Она с сожалением посмотрела на Река, тепло улыбнулась Гармону и подняла незаметно расставленные указательный и средний палец в виде латинской буквы V. Виктория — Победа.
Всем своим видом девушка давала понять, что ей бы больше всего на свете хотелось быть сейчас с ними, а не в этом дурацком корсете, мешающем дышать и пышных придворных юбках, в которых с трудом передвигаешь ноги. Но как говориться, каждому свое испытание, а его, кажется начиналось в эту секунду.
Он машинально смотрел, как их осинили знаком Луны и вынул меч из ножен.
-Воины!
Отряд взревел в ответ.
-Вы знаете, за что сегодня иду в бой я!
Они застучали копьями о щиты.
-За мою дочь!
Копья застучали еще сильнее и ярость зазвучала в откикнувшихся голосах..
-Я знаю, за что сегодня идете в бой вы! За свою королеву! И сегодня мы едины! И Создатель на нашей стороне! Ава – а – а – а – т!
И сегодня воистину они были едины, каждый из них готов был идти сражаться и умерть за свою королеву, королеву, которой не было еще и четырех лет, и которая ведать не ведала, сколько жизней сегодня прервется из-за нее. Но в этот час воины были готовы на все, вдохновленные мрачной решимостью Гармона: взгляды горели страстным огнем, руки сжимали эфесы мечей и тяжелой поступью его небольшая армия начала двигаться к стенам города.
Отряд мирян стоял не шелохнувшись, ожидая наступления, подняты золотисто-огненные знамена Мирии, что еще больше разярило противника. Рек подумал, что если миряне не выйдут из-под стен, то им придется не сладко, но к его удивлению, в последний момент словно по неслышимому сигналу они тоже побежали навстречу. Не было ни лучников, ни конницы, людей как будто отдавали на расправу.
На самом подходе, когда до них оставалось с десяток метров и они уже бежали, Гармон вдруг собрался с духом:
-Рек, слушай, если я не вернусь, скажи Алине…
Друг молча на ходу кивнул головой вправо и, проследив взглядом, у воина перехватило дыхание. С мечом наголо, в серебрянной броне, такой не похожей на тяжелые латы Тэпра, до боли знакомая фигурка двигалась по направлению к Мирии. Алина бежала по земле, и Гармон с удивлением понял, что у валькирии отсутствовали крылья, но думать над этим ему не пришлось – через несколько секунд армии смешались.
Глава 10
«Пламя души»
Потанцуем, любимый мой , последний раз.
Танцуй со мной томное танго, медленный вальс или может быть твист?
Разве это важно?
Главное, мы будем сжимать друг друга в обьятиях до боли, до синяков прижиматься остывшими губами, хрустеть обломками костей…
Давай выберем то, что неподвластно выбору.
Давай выйдем на улицу, когда за окном бушует гроза.
Давай увидим то, что никто никогда не видел.
Давай?
Или поиграем в жмурки? Я завяжу тебе глаза, а ты будешь меня искать.
Искать по дыханию, по стуку сердца, по шороху платья.
Сможешь ли? Сумеешь ли? Захочешь ли?
Пойти туда, куда никто не ходил тысячу лет,
Затосковать ни о чем , когда все вокруг счастливы,
Полюбить ту, которая уже мертва и исполнить с ней самый трогательный и нежный танец?
…………….
Томное танго, медленный вальс или может быть твист?
Он смотрел на нее, дерущуюся рядом,и не верил своим глазам. Никогда в жизни он не видел ее такой, впрочем никогда раньше он не видел ее в битве, если не считать их первой встречи. Теперь же он мог лицезреть валькирию во всей красе. Стремительная и до ужаса хладнокровная, отточенными, то резкими, то кошаче-плавными движениями, дева битв разила мечом направо и налево, оставляя после себя лишь окровавленные дергающеюся в предсмертной агонии изуродованные человеческие тела, трупы с расеченными черепами и обрубленными конечностями.
Ни искры ярости , ни страха не промелькнуло в ее лице, в родных карих глазах только бесстрасная сосредоточенность, направленная к одной цели – убивать.
Как завороженный смотрел Гармон на любимую женщину, которая с такой ужасающей легкостью сеяла смерть вокруг себя. Опустив меч, словно околдованный он не мог оторвать глаз от в равной степени отталкивающего и неуловимо прекрасного зрелища. Его хрупкая Алина, его нежная возлюбленная, его безжалостная воительница.
Стоны умирающих, яростные вопли живых, звонкий стук мечей о латы , треск ломающихся копий, звук рвущейся ткани и отвратительной хлюпание рассеченной плоти: все это на мгновение покинуло сознание воина, он продолжал пожирать глазами ту, что принадлежала ему душой и телом.
Вот ее меч перерубил копье, замерев, казалось, даже не коснувшись тела, в милимметре от ключицы нападающего воина в тяжелых кованых латах с эмблемой Солнца на нарукавнике, и тотчас потеряв интерес, валькирия уже развернулась к следующему. Она крутанулась на носках и выбросила одним движением руку с мечом, настигая пытавшегося спастись бегством, одновременно оглядываясь через плечо. Оба нападающих рухнули в одну и ту же секунду, один округлив глаза, словно не понимая, что произошло, второй хрипя и пуская горлом кровь, пытаясь содрать с себя кольчугу, словно это могло чем-то помочь. Гармон сглотнул и перевел взгляд снова на валькирию: девушка, у которой на лице не дрогул ни один мускул, ни сожаления, ни удовлетворения, уже снова нырнула в гущу битвы.
Лезвие со свистом рассекало воздух вокруг нее, выписывая кружевные узоры. Аура красоты и смерти окружал ее словно аромат духов, глаза сверкали, лучи недавно взошедшего солнца играли на серебрянной броне и на волосах, заплетенных в косу, которая спускалась почти до талии, скулы лихорадил румянец, и никогда прежде он не видел ее столь прекрасной, но и в то же время столь далекой. Она дралась с таким отсутсвующим видом, словно мысли ее витали где-то , и совсем не сражение кипело рядом, а шло своим ходом обычное, ничем не примечательное утро.
Следующим на нее ринулся молодой безбородй воин в высоком шлеме, оказавшийся равным ей по силе и возглас напряжения вырвался у девушки, отражающей атаку. Навалившись всем телом на скрещенные мечи, они почти что соприкоснулись лбами. Воин сипло дышал, втягивая воздух сквозь сжатые зубы, ненависть плескалась в его глазах, но вдруг он торжествующе расхохтался, поняв, что перед ним женщина. Смеется тот, кто смеется последним, он был равен ей по силе, но не по умению, и в следующую секунду воительница уже выдергивала лезвие из пронзенного тела, которое безжизненно упало ей под ноги.
Алина поудобнее перехватила меч, и даже взглядом не удостоив падшего противника, свободной рукой рукой откинула длинную рыжую челку, выбившеюся из-под шлема. Грудь девушки бурно вздымалась, но вдруг она затаила дыхание и замерла, , словно что-то почувствовав. Он увидел, как она медленно отерла чужую кровь со шеки, и вдруг резко повернула голову, глядя куда-то ему за спину и гримаса боли и ужаса исказила тонкие черты:
— Сзади!
Молниеносно очнувшись, он присел, даже не оборачиваясь, потому что на это не было времени. Верный меч описал ровный полукруг и только после этого воин смог посмотреть на то, что было позади. Оказалось, что он подрубил ноги большому грузному мужику с секирой, занесенной у него над головой. Тот повалился на землю заливая кровью все вокруг, выронив топор. А Гармон услышал лишь только вздох облегчения, вырвавшийся из уст самого любимого существа на свете. Он послал ей благодарный взгляд и взмахнул мечом навстречу следующему, а валькиирия только улыбнулась в ответ и стала прорубаться к нему.
Небо понемного начинали освещать лучи солнца и все четче в бликах рассвета проступала эта кровавая бойня. Бой длился еше только полчаса, а уже повсюду лежали мертвые и стонали раненые. Ни одна ни другая сторона не продвинулись ни на сантиметр. Самым удачливым, тем которые достигали крепостной стены, лилось на головы горячее масло, летели камни и стрелы. Да и защищающих столицу снаружи словно не становилось меньше, но и армию полнолуния не так то лекго оказалось отбросить назад.
Тут чистый и звонкий одинокий звук рога раздался в шуме битвы, и многие повернули головы, что стоило им жизни. Гармон чертыхнулся. Вот почему Корни оставила отряд под стенами – ей надо было отвлечь внимание от подходящей союзной армии. И действительно, на северном фронте прорывая осаду шел тяжеловооруженый клин пехотинцев Фира. Светлобородые в темных матовых латах и таким же оперением на шлемах, чеканя шаг и держа строй, отряд из человек трехсот медленно, но верно шел вперед по направлению к главному входу в столицу, они прокладывали дорогу основным войскам и возможно коннице. На высоко поднятых знаменах сиял огромный солнечный диск.
Гармон быстро оглядел остатки своей армии, положение было не из лучших, к тому же защитники Солнечного ордена увидев подкрепление, бросались в драку с удвоенной силой. Воин начал искать глазами Река и постарался пробиться к другу, сражающемуся в нескольких метрах, но не тут то было. Фирцы почти подступили к позиции, удерживаемой Гармоном. Он понял их идею, и им во что бы то, ни стало нужно было помешать. Но как переступить дорогу с пятидесятью воинами?
В тоже мгоновение земля рядом содрогнулась и в десятке метров от себя он увидел валом поваливший дым от воронки. Такой же взрыв рядом заставил пригнуться воина к земле. Мирия прикрывала союзников катапультами. Битва была практически проиграна, если подкрепление не подойдет немедленно. Вжав голову в плечи, Гармон пытался разглядеть в дыму валькирию, но той нигде не было видно, глаза начали слезиться, он закашлялся. У него не осталось злости, скорее усталость охватила воина, и где подкрепление?
Рек потряс мечом, что-то крича в пылу битвы, но Гармону никак не удавалось расслышать. Кажется он на что-то указывал, но куда именно, воин не мог понять. В глаза ему светил отблеск с позолоченных крыш храма Создателя за стенами города. Что же мы творим, о Великий ?
Миряне собрались в кучу, по другому это сборище никак нельзя было назвать, и понеслись навстречу отряду из Фира. Теперь он понял почему стены охранял такой большой отряд снаружи, а не изнутри как следовало. Они ждали фирцев, а войти иначе, чем в главный вход те не могли, оба подземных хода Серг знал наизусть и сейчас выставлял там многочисленную охрану. Казалось, они предусмотрели все. Но и солнечный орден не оплошал, выставив пехоту снаружи, только для того, чтобы фирцы смогли войти в город. Ведь если они поднимут решетку просто так, вместе с фирцами зайдет и вся армия Полнолуния. Теперь ни за что на свете не дать им войти! Но почему же медлят основные войска, почему не идут на помощь?
Сейчас все силы нужно было бросить на перерез фирцам, потому что войдя в город, силы Мирии удвояться, и где Алина?
Валькирия приподняла голову от земли и тут же рухнула назад, дышать было невозможно, глаз не отркыть из-за плотного дыма, покрывающего все вокруг. Последний снаряд разорвался почти у нее под ногами и очнулась Алина уже на дне воронки. Разглядеть собственную руку было абсолютно невозможно, но Алина прекрасно ориентировалась и в темноте. Заходясь в кашле от удушливого дыма, она, даже не пытаясь открыть глаза, ощупывала горячий песок вокруг себя. Как бы пригодились сейчас черные могучие крылья оракула, теперь же ей оставалось только ползти. Упрямо стизнув зубы, сначала на локтях она подползла к краю воронки, потом стала понемногу выбираться. Она лезла наверх цепляясь за корни, помогая себе мечом, и молилась только, чтобы Гармон был цел и невредим.
Через несколько минут, почти ничего не соображая от дыма, валькирия высунула голову из котловины . Алина бессильно перевалилась через край и хоть в изнеможении, но попыталась сразу подняться на ноги. Глаза слезились, легкие разрывались от дыма, она зашаталась, но осталась стоять.
Вокруг никого не было, битва шла теперь у самых ворот. Наконец она разглядела и Гармона и почти подступивших пехотинцев Фиры. Воин был в безнадежном положении, впрочем как и Реквием, и те немногие, что остались в живых защитники Тэпра. Поняв, что пробиться к нему она уже не успевает, валькирия рванула с цепочки медальон и воздела руку.
-Quos Deus perdere vult…
Гармон понимал, что живым ему из этой передряги уже не выбраться, подкрепление не придет, Катарина словно решила пожертвовать жизнью сына в борьбе за власть, храня основные силы для длительной осады, как и предлагала на совете. Ведь если они проиграют это сражения, введя в бой основные войска – всю войну решит первое и единственное сражение. Этого графиня никак не могла себе позволить.
Воин приготовился дорого продать свою жизнь. Выходить на бой – так побеждать, драться – так до последнего, умирать — так не одному. И если сегодня ему суждено переломить хлеб с прадедами, то заберет он с собой немалую дружину. Резким движением он крутанулся на пятках, как когда –то его учили, рубя с плеча наискось и двое фирцев рухнули, обдавая его кровавыми брызгами, но на их место уже вставали другие.
Новый нападающий носил бороду, по знакам отличия был капитаном, а на внушительном щите сиял герб столицы. Что ж недолго тебе носить капитанские кинжалы, — подумал Гармон и ринулся в бой. Легкость и какое-то пьянящее чувство радости битвы охватило его сущесво. Обреченному нечего терять, и с именем дочери, которое теперь превратилось в боевой клич, он ринулся в бой.
-Ава – а – а – т! – подхватили немногочисленные оставщиеся в живых защитники ордена Полнолуния.
Новый противник был вооружен, помимо всего прочего, внушительной цепью с железным шаром на конце, которой он управлялся не хуже чем, с мечом. Капитан явно превосходил его по весу и, давя своей мощью, удвоенной тяжестью лат, лишил воина главного оружия –скорости. Ловко вращая цепью вокруг себя, он теснил его к стене, до которой оставалось десять метров. Гармон защищался щитом, и при первой же ошибке, когда воин столицы слишком широко размахнулся, он подставил щит под удар мечом по верхнему уровню, одновременно блокируя латной рукавицей скользящую атаку по ногам. Цепь намоталась на руку и воин резко рванул ее на себя, уварачиваясь от увенчанного шипами наконечника, ее обладатель, не удержав равновесия, упал на колени. Гармон злобно усмехнулся и приготовился пронзить падшего мечом, как вдруг произошло нечто, совсем для него неожиданное: лицо бородача вдруг искривилось под тяжелым металлическим шлемом, тот даже успел разглядеть узор на тяжелой пластине, защищавшую переносицу, скулы обострились, и лицо просто рассыпалось прахом. Не осталось даже костей: пустые доспехи со звоном упали на песок.
Гармон с тихим ужасом, ничего не понимая, смотрел на то, что осталось от только что движущегося и дерущегося живого человека, а ветер тихонько развевал серую, землистого цвета пудру. Гармон покрепче сжал меч и прижимаясь к земле, попытался оглядеться, ища причины этой странной и абсолютно неожиданной для него смерти.
Справа, совсем рядом, он увидел еще три пустых кольчуги в полном вооружении, щиты, два копья, мечи. Тут же еще трое упали на землю, пространство вокруг Гармона расчистилось, остальные в прострации смотрели на валяющиеся постукивающие на ветру латы. Краем глаза он словно заметил какое-то движение над головой, но ничего не обнаружил, и все же ему почудилось, словно тень крылатой собаки пронеслась над ним.
-Quos Deus perdere vult… – услышал он сдавленный хриплый, но до боли знакомый голос и все понял.
Одним прыжком он пролетел те двадцать метров, которые только что их разделяли и которые недавно казались непреодолимой преградой. Гармон сбил валькирию с ног и прижал к земле, не помня себя от ярости:
-Сумасшедшая! Что ты делаешь?! Нельзя! Ты не имеешь права применять силу, магическое равновесие нарушиться! Ведь сразу выйдут на тебя!
Алина только хватала ртом воздух, еще не придя в себя от удара от землю. Он приподнял ее и взял за плечи и хорошенько встряхнул:
-Ты ведь знаешь, что контрудар будет направлен на тебя, твою жизнь! Один Создатель знает, что тогда случиться! Зачем?! Скажи мне, зачем, черт тебя подери?!
-Не нужна мне эта жизнь без тебя. – наконец с трудом произнесла она .
-Дура! Какая же ты дура! Ну что ты такое говоришь! Нельзя же так… – он прижал ее к себе, словно пытаясь защитить от всех напастей, магических или еще каких.
Она вцепилась в него словно утопающий в спасательный круг и разрыдалась.
— Я так испугалась за тебя. Мне все равно… Я тебя люблю и хочу… чтобы ты жил…нашел дочку… – глотая слезы, выдавила Алина.
— Тихо, тихо. Мелкая моя, любимая, тихо. – воин баюкал деву битв в обьятиях как баюкают маленького ребенка, гладя спутанные рыжие волосы. Вокруг свистели стрелы, от удушливого дыма было трудно дышать, кругом умирали люди. – Ну не плачь моя хорошая, я с тобой, я всегда с тобой.
Она освободилась от обьятий и вытерла слезы.
-Теперь слушай меня, я должна кое-что тебе сказать…
Тут шар из катапульты пронесся прямо над их головами и разорвал землю в нескольких метрах, их засыпало песком и обдало жаром от занявшегося сразу же пламени. Почти одновременно еще несколько бомб разорвалось около них, потом чуть в отдалении, и непохоже было, что этим все закончится. И только после первой атаки послышался все-таки сигнал к отступлению, горн ордена Полнолуния.
-Скорее! – воин схватил свою валькирию за руку и они побежали низко пригибась к земле. Перед тем, как повернуть к видневшимся вдалеке шатрам, он бросил последний взгляд на городские стены и выругался сквозь зубы, глядя как поднимают решетку главного входа.
Вернувшись в лагерь, ни слушая никаких возражений, Гармон настоял на том, чтобы валькирию осмотрел походный лекарь. Вернее «настоял» – это было несколько не то слово, он просто поднял ее на руки и понес в палатку для раненых, потом передумал и повернул в сторону родительских шатров. И как не старалась девушка с ним поговорить – все было бесполезно. Как только они приблизились к графским покоям , их обступили военные министры. Гармон холодно и четко обрисовал ситуацию, которую они впрочем и так имели возможность наблюдать в свои подзорные трубы и монокли:
-Фирцы в городе. Командование первой атакой закончено. Битва завершена поражением. Согласно сигналу отступления выживщие из порученного мне отряда достигли места расположения войск. Теперь оставьте меня в покое и разыщите моего отца. Это его чертова война!!! Перестань щипаться!
-Я прекрасно себя чувствую! Мне нужно тебе кое-что сказать. Да послушай же ты!
Гармон только поудобнее перехватил свою слишком говорливую, на его взгляд, ношу и продолжил путь, широко шагая между людьми, не обращая на них никакого внимания.
-Разойдитесь! У меня раненый! Я сказал – найдите главнокомандующего! Что не ясно? – гаркнул он на советников, и тех, как ветром сдуло.
-Да не ранена я! Поставь меня на землю!- дрыгала ногами дева битв. — Мне нужно с тобой поговорить.
-Поставлю только перед врачом! — с этими словами он впихнул в палатку королевского лекаря возмущенную Алину.
Выглядела она, правда, не настолько прекрасно как уверяла, замазанная сажей, в искореженных местами латах, в порваной голубой тунике, которая сплошь была покрыта засохшей коричневой кровью, без шлема, потерянного где-то на поле битвы, с рассыпавшимися по плечам спутанными волосами. Придворный лекарь сразу же уложил сверкавшую глазами сердитую фурию на кушетку и жестом приказал Гармону удалиться.
Тот вышел, задернув за собой полог, пройдя в свой шатер, охраны у которого, по его собственному приказанию, не стояло. Он отстегнул тяжелый шлем, бросив его куда-то в угол, и уселся прямо на землю, покрытую ковром. В голове гудело и страшно хотелось пить, но усталость перебарывала жажду. Он прикрыл на секунду глаза и перед глазами встал почему-то храм Создателя в Мирии, отблеск купола которого он увидел сегодня с поля битвы. Ему прямо врезалось в память это самое прекрасное здание, которое ему когда-либо приходилось видеть. Фасадом он смотрел на восток в сторону восходящего солнца, таким образом, что позолоченные купола в любое время дня сияли так, что было больно глазам.
Построенный еще пра-пра бабкой почившей королевы, храм чести Создателя поистине был шедевром архитектурного искусства. Снизу он начинался тремя кружевными порталами, уходя вверх заканчивался двумя четырехугольными колокольнями, а фасад украшал ряд статуй серого оникса всех правителей Мирии с момента ее основания. Он помнил, какие чувства охватывали его внутри – благоговение и смирение перед Создателем, так отличающиеся с его отрешенной дикой усталостью. В каждой из боковых стен был выложен огромных размеров круглый витраж, представляющий собою солнце на синем небосклоне и ровно в полдень тени от двух роз, как их называли, соединялись на белом мраморном полу храма, где и был возведен алтарь, следуя изумительной задумке архитектора. Заднюю стену образововали три старинные часовни, каждая из которых имела по пять заостренных шпилей по краям и одному в центре, увенчанному символом солнца, отлитым из драгоценного металла.
И любой путник входя в город сразу же натыкался взглядом на это великолепие, выходя на главную плошадь перед храмом на которой чуть вдалеке распологался королевский дворец, теперь оставшийся без хозяина и не уступающее по роскоши здания Ордена Солнечного света. Гармону стало жаль при мысли, что все это подлежало разрушению, но, тут же оборвал он сам себя, это еще в лучшем случае. Пока что первая битва была проиграна, теперь предстояла долгая и тяжелая осада. Он надеялся, что с Алиной ничего серьезного, и словно в ответ получил в спину удар маленького кулачка, впрочем довольно чувствительно. Валькирия, как всегда, появлялась неслышно.
-Да выслушай же меня, чертов упрямец! Видишь, я здорова. Теперь мы можем поговорить?
Гармон устало повернул голову .
-Ее здесь нет.
-О чем ты? – все еще не понимающе нахмурил он брови.
-Ават здесь нет. – валькирия опустила глаза в пол и сглотнула.
Тот молча смотрел на нее, словно сказанное либо не доходило до него, либо он не верил своим ушам.
-Ее отправили к индунам. Ребенка укрыли в селении вплоть до ее совершеннолетия. Поэтому нет никаких следов, ведь они хранители. Деревню ты…
-Молчи! – подскочил Гармон к ней, забыв про усталость. – ты не имеешь права! Я не имею права! – мигом он смешался и сжал рукоять меча, который он не отстегивал даже в лагере. – Даже ради дочери я не могу платить такую цену. Я воин. Я буду сражаться.
-Сражаться? — повторила она с горечью – Сражаться за что? Ты хочешь разрушить страну до основания твоими сражениями? Это сражение ни о чем. Да и вся война тоже. Эх вы, люди… Только умеете, что разрушать, убивать и желать. Власть – вот, что стоит за всеми вашими войнами. Это ваш выбор. Вы забываете любовь, уничтожаете живое, сминая все на своем пути, но одного вы не понимаете. Людям никогда не достичь безграничной власти, по крайней мере, той о которой вы так мечтаете. Потому что — это иллюзия, обман, ее не существует. Истинная власть, она не над другими, она над самим собой…
Но Гармон не дал ей договорить:
-Не надо мне обьснять, что дважды два четыре. Я уже не мальчик и вышел из того возраста, когда не способны принимать решение. Почему ты всегда пытаешься говорить за меня?!
-Я пытаюсь помочь не только тебе…
-Не нужны мне такие жертвоприношения! Ни мне, ни моей дочери, ни моему народу! По- крайней мере не такой ценой! Ты считаешь, я могу допустить, что моя любимая женщина жертвовала собой? Иди ты к черту, что мне без тебя потом делать, ведь я жить без тебя не смогу! Ты мысли даже не допускаешь, что я тоже тебя люблю?!
Алина задрожала и отвернулась ко входу, который она оставила открытым и теперь стояла подставив лицо ветру.
— Слишком много жизней поставлено на карту. Иногда обстоятельства сильнее нас… – тихо произнесла дева битв.
-К дьяволу такие обстоятельства!!! Я не могу выбирать между вами обееми. Вы обе огонь моей души. Мог бы – сердце пополам разорвал! – взорвался он.
Алина покачала головой и призывно протянула руку, указывая на столицу:
-Это твоя страна. Твоя дочь. Дай же им мир. Иди и приведи ее. Все будет кончено в ту же секунду. Все уже кончено… — и оборвала себя, еле слышно добавив, — теперь уже поздно бояться, выбор сделан.
— Значит крылья…? – потрясенно прошептал он и не закончил.
Она стремительно обернулась, зажимая ему рот рукой, и умоляюще заглянула в глаза.
Гармон смотрел на нее не дыша, не находя, чем еще ей возразить. Он понимал что теперь уже слишком поздно, если бы он мог повернуть время вспять! Ведь он знал, что открыв ему тайну, дева битв применившая запретную силу, остается беззащитной перед магическим равновесием. Но таков был ее выбор, она тоже была воином, и никто не мог эту железную волю переломить и заставить поменять решение.
-Селение индунов. – еще раз сглотнула валькирия и продолжила, на этот раз он уже не стал ее перебивать. – то, которое вы проезжали с Реквиемом. Вам нужно спуститься прямо в деревню, пройдя через пустыню, так быстрее, но на этот раз Дари не станет помогать. Ты должен справиться сам, над индунами властен только Создатель. Это не будет легко, я только одно могу сказать — слушай сердце, любимый, и да хранит тебя Создатель.
Воин все также молча склонил голову в знак благодарности, слова, наверное, здесь были бессмыслены. Он опустился перед ней на колени и обнял за ноги, пряча лицо в складках широкой короткой юбки, пахнущей госпиталем. Она улыбнулась дрожащими губами и тихо произнесла:
— Иди.
Через мгновение он уже несся по лагерю, на бегу отдавая приказания оруженосцу, которого приставила к нему Катарина:
-Седлать двух лучших лошадей. Самых выносливых и стойких, дружине отдыхать, выставить стражу на подходе и сменять каждые три часа. До моего возвращения ничего не предпринимать! Отвечаешь головой! И отыскать мне Реквиема немедленно!
И только, когда его голос затих в дали, Алина схватилась за спинку кресла и сползла на ковер. Она схватилась за грудь, и внутри у нее все оборвалось – она потеряла медальон Оракула. Алина скорчилась, пряча лицо в ладонях и давя рвущийся наружу стон. Силы изменили валькирии, теперь ее судьба была только в одних руках и лишь на милосердие Великого теплилась надежда, ничего другого уже не оставалось, и вот когда ей стало по-настоящему страшно.
За что Гармон ценил Реквиема, так это за умение не задавать лишних вопрососв. Разыскав его среди вернувшихся боя уцелевших закопченых отдыхающих воинов, он бросил только:
— Есть дело.
И не отдохнув ни секунды, седлав лошадей, которых им привели с конюшни, взяв каждый по походному мешку, предназначенному для разведчиков, они выехали за пределы лагеря. Вкратце Гармон обьяснил другу, куда все-таки они направляються, не опуская и подробности того, каким образом ему стало известно местонахождение дочери. Рек, как обычно, никак на это не отреагировал, словно его это совсем не удивило.
Возращаться по реке против течения было невозможным, но дорога, идущая по пустыне, окружавщая Мирию и лежащая почти до самой границы с Альсбеком была далеко не самой легкой. Вот уже несколько часов, как они покинули мягкую сень тропического леса и оказались под палящим безжалостным солнцем, среди нескончаемых песчаных дюн. Лошади, впрочем, как и наездники, тяжело дышали, пот струйками стекал по лбу, шекам и шее и противно шипал глаза. Оба всадника были вынуждены накинуть на головы белые тканные платки, покрывающие спину и плечи, и стали оба похожи на индунов, но по крайней мере это хоть немного защищало от безжалостных солнечных лучей. Даже говорить и то было трудно, во рту пересохло, но пить в такую жару следовало в строго определенные промежутки.
Время перевалило за полдень. Воздух плавился над затейливо вычерченными невысокими холмами их песка, не было ни малйешего дуновения ветерка, ориентироваться приходилось по солнцу, потому что ни один указатель не мог пережить песчаной бури в пустыне и ставить их здесь было бесполезно, что давно поняли те немногие столичные купцы, которые поддерживали торговые контакты с индунами. И Гармон сравнивал положение солнца по солнечным часам, которые были прямо встроены в карту
Только когда духота спала и вечер спустился на уже изнемогающих путников, они наконец-то достигли горного хребта Индунов. Мертвые от усталости, они спустились к подножью горного пика, который видели только лишь неделю назад, и повалились на землю, ничего не соображая от перенесенной жары. Тень деревьев маленькой рощицы буквально лила бальзам на пылавшую от солнца кожу. Даже костюм Реквиема не очень-то ему помог в этом путешествии, сейчас они оба привалились к дереву, тяжело дыша, понемногу приходя в себя.
Ни один, ни другой не были в курсе, что только лишь вступив под сень рощи рядом с долиной, их тут же заметили и уже не выпускали из виду, так что особо ни отдохнуть, ни собраться с мыслями времени у них не оказалось. Три всадника в белых ниспадающих платках, закрепленными обручами на головах, обнаженные по пояс, но в развевающихся шелковых шароварах с широкими поясами наблюдали за двумя неподвижными фигурами. Ни у одного из троих не было ни седла, ни шпор, но все трое держали в руке по копью. По молчаливому согласию один из них отделился от товарищей и неслышно двинулся вперед. Рек, как только завидел подьезжающего индуна, тронул друга за плечо, и Гармон поднялся на встречу. Ясно было, что этот поступок руководствовался отнюдь не страхом, но сейчас хамелеон ничем не мог помочь другу, это была не его битва.
-Ты белый. Тебе не место в долине индунов. – прозвучал бесстрастный тихий голос так правильно выговаривающий слова, что было понятно, что этот язык был ему не родной
Гармон читал о коварных вопросах, которые задавали стражи деревни каждому, желающему узнать будущее и знал примерно, чего ожидать. На лице воина не дрогнул ни один мускул, но сердце бешенно заколотилось. Каждый нерв у него в нутри дрожал от волнения, от чувства близкого конца своих безнадежных поисков, от нетерпения и от бесконечно-щемящей нежности, затоплявшей все его существо при мысли о том, что через каких-нибудь несколько секунд он будет держать в обьятиях родное дитя.
— Я ищу свою дочь.- медленно, отделяя слова, произнес он.
Не обращая никакого внимания на сказанное, индун приподнял копье и повторил не меняя выражения лица:
— Ты белый. Тебе не место в долине индунов. Зачем ты здесь?
Гармон запаниковал, но старался ничем этого не выказать. Кажется, у него это не слишком получилось:
-Моя дочь должна быть у вас. Это точно. Она наследная королева, ее похитили младенцем и держат здесь, может быть вы не знаете. Спросите у старейшин или позвольте мне пройти. Я обещаю, мне нужен лишь мой ребенок…
Копье продолжало смотреть воину аккуратно промеж глаз, а сбивчивые обьяснения были прерваны все тем же ровным голосом:
-Ты белый. Тебе не место в долине индунов. В третий и последний раз спрашиваю тебя – зачем ты здесь?
Неумолимый взгляд продолжал сверлить Гармона, а тот словно в пал в транс. Как зачарованный смотрел он на сверкающее острие, и ни единой мысли. Он чувствовал присутствие Река спиной, но не стал терять время даже на поворот головы. Его путь, его дитя, его решение. Надо просто найти нужный ответ, но где его искать? Думай, думай!
Воин закрыл глаза и попытался сосредоточиться. И как на яву он услышал сначала свои собственные слова, а потом серебристый голосок Дари:
-Ну подумай, разве у огня есть сердце?
-Какой ты смешной, северянин. А как по-твоему, в сердце есть огонь?
-Есть. – пожал плечами он
-А голос?
-Если в переносном смысле, то – да. – вынужден был ответить он.
Божество индунов молчала, Гармон оторвал взгляд от пляшущих языков пламени и увидел, что Дари насмешливо улыбается:
-В переносном, заносном, залетном, улетном. – совсем как девчонка пропела она. – Ну так почему же у огня не может быть ни души, ни голоса, ни сердца?
Воин в который раз за этот странный полдень почувствовал себя глупым-преглупым.
-Неужели ты и правда не понимаешь, что это одно и тоже? Просто энергия в разных состояниях.
-В разных состояниях? – вопросительно повторил он.
-Ну как вода – лед, пар и жидкость. Что же тут такого сложного? С энергией абсолютно такой же принцип. Есть три типа энергии – сила воли, сила слова и сила природы. К силам природы относиться все — ветер, вода, огонь, земля. Качество энергии не изменяеться, только ее состояние. Под воздействием внешних сил… – тут она словно проснулась и удивленно наморщила лоб. – Постой, ты ведь должен все это знать?
Он только головой покачал в ответ, все это было для него в новинку.
-Твоя мать – одна из самых сильных ведьм эпохи, а ты не знаешь простейших основ магии?
-Магический талант передается только по женской линии. У меня нет никакой силы.
Дари схватилась за голову:
-Воистину, Создатель, если хочешь наказать Ты –лишаешь разума. В твоих руках сила, северянин и не малая, но могущества нет – это правда. Твоя дочь унаследовала все, но сила ваша одной природы, одной крови. Слишком поздно обучать тебя, да и не мне это делать. Поэтому дам только один совет – слушай свое сердце, огонь души и душу огня. Они не ошибаются, помни об этом…
Они еще долго беседовали, но сейчас все это пронеслось в голове у Гармона за доли секунды. Одной природы, одной крови, слушать голос сердца…
Он открыл глаза, облизал пересохшие губы и прерывающимся голосом выговорил:
-Я пришел за огнем моей души. Вы храните ее пламя.
Индун ничего не ответил, не убрал копья, не поменял позы. Воздух накалился и звенел, ни листик не шелохнулся, ни единого дуновения ветерка не пронеслось мимо. Издали доносились звуки деревни, но троица оставалась словно в ваккуме, что самое удивительное, молчали даже лошади, ни шелохнувшись.
Через целую вечность, пугающую своей пустотой и мукой ожидания, страж отвел острие от головы Гармона, натянул поводья и направил коня вниз по тропе, бросил через плечо:
— Следуй за мной, белый человек. Один.
Был бы воин в другой ситуации, он бы, наверняка, расмеялся, настолько часто ему приходилось слышать эту фразу в последнее время, но в тот момент даже не обратил внимания. Еле живой от напряжения, он с облегчением обернулся к Реку, простоявшему весь разговор молча. Друг ободряюще хлопнул его по плечу и, Гармон, не чуя под собой ног, заторопился за индуном, который уже исчез из виду.
Сумерки по-тихоньку опускались на землю. Охранник провел его на поляну и тут же пропал из виду, Гармону ничего не оставалось как выйти на открытое пространство из зеленого темного коридора, и у там него перехватило дыхание. Увлеченные беседой, на плетеных подстилках под сводами деревьев, залитые мягким вечерним светом сидели длинноволосый седой старец и ребенок лет трех, оба в белоснежных одеждах и скрывающих лица платками. Гармон не знал, на что решиться: броситься к дочери, он был уверен, что это она, или дождаться пока его заметят. Но долго думать над этим ему не пришлось, индун не поворачиваясь к нему все же сделал воину знак подойти. Долгожданный момент настал. Воин вышел из тени и судорожно вздохнул на ходу. Сметение и, затопившее все его существо, счастье вконец лишили его душевного равновесия.
— Ават, — меж тем обратился к девочке старик. – этот тот человек, о котором мы с тобой говорили. Это твой отец.
Гармон, не дыша, наблюдал за реакцией своего ребенка. На него смотрело его собственное зеркальное отражение: такой же недоверчивый взгляд и презрительное, хоть и чуть смешанное с детской простотой, выражение лица. Только цвет глаз был иной – темно-серый, доставшийся ей от матери. Он понял, что его здесь ждали, и уже было не нужно обьяснять, кто он такой и зачем сюда явился. Гармон не был уверен, но предпологал, отуда индунам было все известно, и был благодарен за это.
Ават сумрачно посмотрела на родного отца и отодвинулась:
— Я и с ним не поеду.
Старейшина индунов мягко взял ее двумя пальцами за подбородок и стал смотреть прямо в глаза. Девочка не пыталась увернуться, лишь нахмурила брови и торопливо зашевелила губами. Она не произнесла ни слова, но стало ясно, что между седым индуном и юной наследницей происходит только им понятный разговор. В конце концов, она опустила голову и, сверкнув своими огромными серыми в пол-лица глазами, сделала несколько шагов в его сторону и осталась на середине, так и не вымолвив ни слова.
— Спасибо… – горячо заговорил он, но старец не дал ему продолжить.
— Не благодари за любовь. Слушай внимательно. Этому миру еще только предстоит познать силу и могущество Ават. Даже сейчас она обладает огромной властью. Но все же — легковерное, наивное, не знающее зла и от этого беззащитное существо, еще ребенок . Ты хочешь забрать дочь с собой, и я не могу тебе восприпятствовать, ты имеешь на это все права, но первый раз я спрошу тебя: сможешь ли ты нести бремя ответственности за наследную королеву?
Гармон молча кивнул.
— Клянись!
Повинуясь внезапному порыву, Гармон, никогда не перед кем этого раньше не делавший, опустился на колени. Индун подошел к воину вплотную и положил обе руки ему на затылок. Гармон ощутил от его прикосновения приятную прохладу на своей горячей пыльной и взьерошенной голове, спокойствие и благоговение снизошло на душу графа.
— Твое сердце не свободно. – неожиданно для Гармона сказал индун. Он словно читал его мысли. — Второй раз спрашиваю тебя: готов ли ты принести клятву.
— Это мой ребенок, моя плоть, моя кровь. – не поднимая взгляда ответил он. — Никто не сделает это за меня.
— Третий и последний раз: ты клянешься?
— Я клянусь. – разделяя слова, произнес воин.
Старец проницательно посмотрел сначала на коленопреклоненного отца, потом на насупившеюся девочку, повернулся и пошел прочь, не попращавшись даже кивком головы. Длинные белые одежды стелились по песку, пока он не скрылся за занавесью лиан, и на поляне, кроме них двоих, больше никого не осталось. Гармон поднялся и нерешительно приблизился к малышке:
— Пойдем? Нам предстоит еще долгая дорога. – он взял ее на руки и смог наконец-то прижать к груди вновь обретенное дитя.
— Фу-у. Ты колючий. – и она, отстраняясь, недовольно зафырчала, как невыспавшийся котенок. – почему у тебя волосы растут на лице? У индунов нет, а у тебя есть.
— Потому что я не индун, я человек. – улыбнулся он, широко шагая по тропинке.
— Я тоже, но у меня же нет ничего. – похлопала Ават себя по шекам и заявила. – Ты похож на ежика.
— Графский ежик. – развеселился он. – ну просто замечательно.
— Мы едем домой? – она нерешительно посмотрела на него, — я увижу маму?
Он только сильнее прижал ее к себе от этих слов:
— И бабушку. И дедушку. – он тепло улыбнулся девочке. – Мы так долго тебя искали.
На обратном пути им не встретилась ни единая душа, но Гармон словно чувствовал, как сотня глаз пристально за ним следит. И будто в ответ на его мысли Ават повернулась и помахала обееми ладошками сразу кому–то за его спиной. Гармон автоматически развернулся, но никого не заметил, только деревья шуть шелестели на ветру.
— С кем ты прощаешься?
— С моими друзьями. Что ты , их не видишь? Вот же они все, они желают нам счастливого пути.
Воин повертел головой, но все так же ничего не увидел. Нахмурив брови, он продолжил спуск по тропинке и, наконец, они оказались в том месте, где паслись оставленные лошади. Рек тут же поднялся на встречу, впрочем, и тут же склонился в приветствии при виде молодой королевы.
— Ваше величество…
— Вы можете встать, — подсказал Гармон на ушко дочери, которая с недоуменным видом смотрела на коленопрклоненного хамелеона.
— Вы можете встать. – в точности повторила она надменно-холодную придворную интонацию родителя и удивилась, — а почему вы так разговариваете? Индуны кланяются только когда моляться и когда идут к старейшинам.
Рек весело посмотрел на друга, а тот только махнул рукой:
— Потому что ты в своем роде тоже как они. Не по возрасту, но по роду. Ты – особа королевской крови, королева. – попытался обьяснить он, но быстро смешался,- Наверное, лучше всего тебе это обьяснит твоя бабка. Это очень долгая история, а сейчас нам надо собираться.
Ават пришлось удовольствоваться таким ответом, пока воины собирали небольшую, но все же поклажу и седлали коней.
— А мы что поедем ночью? – спросила она и обрадовалась, — А у индунов ночью не спят только старейшины. Меня всегда укладывали, когда звезды выходят, а я уже большая, я могу теперь не спать ночью. А еще я умею ездить на лошади.
— Сейчас тебе это пригодиться, — усмехнулся ее отец и вскочил в седло одним движением.
Рек аккуратно взял девочку на руки и подал драгоценную ношу другу.
— А как тебя зовут? – поинтересовалась она, вися в воздухе.
— Его зовут Реквием, — ответил Гармон за него, — а теперь мы немного помолчим, потому что нужно быть осторожными, здесь есть плохие люди и дикие звери.
Это заявление никакого впечатления на нее не произвело, но все же притихнув, она потянула отца за воротник рубашки и прошептала:
— А индуны ездят совсем без ничего…
Тот закатил глаза к небу, мотнул головой Реку и пустил коня рысью. Хамелеон тот час же последовал за ним.
Часть четвертая.
Россия.
Глава 11.
«Питер»
Знаешь ли ты, что серая луна каждую ночь грустит над тем домом, который ты однажды оставил?
Что сиреневые колокольчики у калитки каждый закат поворачивают головки в ту сторону, куда ты ушел?
Что ласточка, залетая на веранду, спрашивает каждый раз, а нет ли о тебе вестей?
Но в ответ лишь ставни печально хлопают на ветру.
А кто-то, кому ты сказал, что вернешься, каждый вечер готовит ужин на двоих и зажигает маленькую лампадку на подоконнике.
Затем ест в одиночестве и молиться перед сном, чтобы с тобой в пути не случилось ничего дурного и чтобы ты смог вернуться обратно…
И на следующий день так будет , и через день и еще через много-много дней.
И может ты построил где-то далеко много других домов и вырастил много деревьев, но однажды ты вспомнишь, что дом – это не там, где ты живешь и даже не там где ты родился.
Дом – это место, где тебя любят и ждут…
— Девушка, проснитесь. Самолет уже десять минут как произвел посадку. Вам надо выходить. Вы себя хорошо чувствуете?
Я с великим трудом разлепила веки и уставилась на хорошенькую стюардессу невидящим взглядом.
— Что? – чужим голосом прохрипела я со сна, ничего не понимая.
— Наш самолет приземлился в Санкт-Петербурге. Сейчас пять часов сорок три минуты утра. Температура за бортом : тринадцать градусов ниже нуля. – терпеливо пояснила девушка. – Вас кто-нибудь встречает?
— В Петербурге? – тупо повторила за ней я, разглядывая золотые металлические крылышки на темно синем пиджаке аэрофлота. В голове еще роились переживания битвы и Валлийский обряд.
— Да, в Санкт-Петербурге. – она с сомнением смотрела на меня. – Вы трезвы? Помочь вам встать?
Ну еще бы, в России первый вопрос – трезва ли я? С утра была, кажется, хотя какое утро – за стеклом иллюминатора, куда я машинально взглянула, ночная темнота прорезалась только светом фонарей и прожекторов. Оставалось только смириться с мыслью, что я нахожусь в самолете на территории своей родной страны и надо бы отсюда выбраться. Из самолета -то есть.
Попрощавшись с участливой служительницей аэропорта и вежливо отказавшись от предложенной помощи, я взяла сумку и пошла по салону между пустых уже кресел. На выходе я на мгновение замерла, с наслаждением вдыхая ночной морозный воздух, чуть ли не со слезами на глазах глядя на порхающие вокруг серебристые кружевные звездочки. Я почти два года не видела снега, — подумалось мне, но заметив, все еще подозрительно наблюдающую стюардессу, я поспешила покинуть самолет.
Снег повсюду был убран, но оглядевшись, у ограды я наконец заметила желанные сугробы и в носу сразу же защипало. В автобусе, который вез меня к зданию аэропорта, больше никого не было, кроме меня и водителя, и казалось бы никто не помешает мне насладиться в одиночестве чувствами от возвращения домой, но не тут-то было, русский народ вообще любит поговорить.
— На каникулы к нам? — тут же доброжелательно начал интересоваться седоусый мужчина в таком же темно-синем пиждаке, что и стюаредесса.
— Наоборот. – нехотя ответила я, водя пальцем по стеклу, разрисованному морозом . – домой.
Белые узоры, вычерченнные инеем, хоть и заслоняли вид из окна, зато открывали взору сказочные пейзажи с запорошенными елками, на которых просматривалась каждая иголочка, виданных и невиданных зверей, созданных рукой самой зимы, плавную линию снежного настила, где распускались целые букеты ледяных цветов, вопросительно заглядывающих мне в лицо.
— И то верно. – закивал он головой.- Дома-то оно всегда лучше.
Я целиком ушла в свои мысли: кажется, я не видела настоящего снеговика целую вечность… Тут до меня донеслись последние слова, сказанные пожилым шофером. Неужели я, и правда, дома?
— Всегда лучше. – тихо кивнула я головой и спустилась по ступенькам, запахивая на ходу пуховик.
В здании аэропорта не смотря на такой ранний час, царило оживление: встречающие-проважающие, сумки-рюкзаки, кто-то ищет туалет, допытываясь у всех и каждого, кто-то пытается пронести горячий чай через весь этот кавардак, рыщущие в поисках клиентов таксисты, старающеюся быть при этом не очень заметными, и над всем этим возвышаются служители порядка в бронежилетах и с автоматами через плечо. И не скажешь, что пять утра.
Боком я протиснулась к вертушке, которая неспешно выплевывала разнокалиберные чемоданы, углядела в глубине свой багаж и хотела уже пробираться в этот содом и гоморра, как вдруг чей-то очень знакомый радостно-удивленный голос раздался у меня над головой, как гром среди ясного неба:
-Алинка!
Ну все, приехала, — обреченно подумала я и повернула голову, — начинается. Передо мной возвышался бородатый детина с ярко-синими по-детски круглыми глазами, давний приятель из моей группы по каратэ – Сашка или как все его называли Шурик.
Я, конечно, ну совсем не ожидала его здесь увидеть, но очень обрадовалась, он был одним из немногих людей, с кем я поддерживала контакт после своего отьезда:
— Сашка! Ты что тут делаешь?
— Это я тебя должен спросить – что ты тут делаешь? – схватил он меня в медвежьи обьятия. – Ты же должна быть во Франции, в Ницце – наслаждаться всеми благами процветающего капитализма и моря!
— Я домой приехала…
— Это я, допустим, уже заметил.- вежливо сказал друг детства.
И действительно смысла констатировать факт моего прибывание в Питере никакого не было, но обьяснить что я здесь делаю было довольно сложно, а тут еще на нас нахлынула толпа вновь прибывших. Шурик решил вопрос оперативно:
-Так, ладно. Начнем с другого конца. Ты приезжаешь или наоборот?
— Приезжаю.
— Тогда пошли я тебя отвезу куда нужно, заодно и поговорим.
Я с трудом выдрала свою спортивную сумку из рук какого-то индуса, который потом еще долго несомненно извинялся вслед, хотя слов я не разобрала, шурик ее перехватил и мы двинулись на автостоянку.
— Самолет рано улетал, так что мне в сущности два часа еще делать нечего. На службу рано, а домой не успеваю. – пояснил он на ходу. — Я жену с ребенком в Турцию проводил. Вообще-то я прямо из соседнего аэропорта, только печати на страховку послали сюда ставить. Вот отправил. Пусть позагарают пару неделек.
— А ты?
— А я…я. А я работаю.
— Все там же? – поинтересовалась я, помня его давнее недовольство очень скучной, но высоко оплачиваемой работой.
— Все там же. – вздохнул он, открывая входную дверь и пропуская меня вперед.
— И все собираешься уходить? – подхватила я.
— Собираюсь. И скоро уйду.- решително произнес он и сменил неприятную тему, спохватившись. – что мы все обо мне да обо мне. Ты –то какими судьбами?
Теперь настала моя очередь вздыхать. Я как-то совсем не подумала, как буду обьяснять свое внезапное появление. Пауза затянулась, голубые глаза выжидающе уставились на меня, я опустила взгляд. Сказать было особо нечего, а врать я не привыкла.
— Последний раз, когда ты писала : у тебя было новое поступление, коллекция украшений эпохи викингов. – безошибочно вспомнил друг детства, которые был не только всесторонне развитой личностью, но и человеком, очень любившим историю искусств, что и служило, хотя и не только это, предметом нашей с ним частой переписки.
— Вот как раз заминка и вышла. – ухватилась я за протянутую соломинку,– информаця понадобилась.
Но мне это не слишком помогло, всесторонне развитая личность тут же пожелала узнать, в чем же именно было дело. Я мысленно схватилась за голову. Снег перестал идти, мы вышли из здания и пошли мимо рядов засыпанных белым пухом автомобилей. У оранжевых отечественных, правда совсем новых жигулях, Шурик остановился.
-А почему ты прямиком в Норвегию или Данию не отправилась?
— Потому что норвежского не знаю. – тихонько огрызнулась я
— А там на английском говорят. – доброжелательно просветил он меня. – на английском ведь ты говоришь? А в чем конкретно дело?
Я послала ему убийственный взгляд, но он уже влез в машину и поэтому, видимо, ничего не заметил. Я пробурчала что-то невразумительное, уже устроившись в холодном салоне, пристегиваясь и мы плавно выехали на шоссе. Дворники равномерно счищали снег с лобового стекла, Сашка включил обогреватель и, кажется решил продолжить мучить меня вопросами, но тут взвизгнули тормоза и я почти что стукнулась носом о стекло, оказывается ремнь безопасности – иногда очень полезная вещь.
— Да кто ж ей права дал, к такой-то фене!
Машину чуть-чуть занесло влево, Шурик не переставая ругаться в адрес нерадивой водительницы, выровнил ход и выразительно покрутил пальцем у виска, глядя в боковое зеркало:
— Думать надо головой, а не другим местом когда ты за рулем! А не по телефону разговаривать! Надо вообще всем теткам запретить водить!
— Ну прямо там. Не у всех же кочан вместо головы. – резонно заметила я на это, радуясь смене теме и в душе благодаря неизвестную даму. — Типично мужская точка зрения.
Шурик с неудовольствием посмотрел на меня и попытался подкоректироваться:
— Тогда нужно специальую фару сделать: извините, я перепутала, я не поворачиваю, я еще подумаю. – сьязвил он.
— Или сзади вешать знак – « Я – блондинка.» — решила подпеть я, у которой самой в шкафу лежала майка с надписью «Говорите медленно, я — блондинка.», весьма меня забавлявшая. Купила я ее в Каннах, уставшая от чрезмерного количества сыпавшихся отовсюду шуток про светловолосых представительниц слабого пола.
— Брюнетки тоже, знаешь ли… женщина за рулем, как обезьяна с … – не закончил он, многозначительно глядя на меня.
Мы подьезжали к черте города. Закончились высокие укутанные белыми шапками тополя, росшие вдоль пушкинской дороги, дальше путь лежал по Московскому проспекту. Все было так, будто я и не уезжала вовсе. Хотя, что могло измениться за два года. Меняются люди, а не улицы. Вот и викинги были благополучно забыты, мы с Сашкой болтали, весело переругиваясь, так словно расстались только вчера, пока мой приятель вдруг не спохватился:
— Так тебе куда ехать-то?
— Хороший вопрос. Знаешь, я вдруг сообразила, что не знаю куда собственно.
— А кто-то что-то еще говорит про блондинок… – хмыкнул он. – давай я тебя приглашу на кофе или на завтрак, уж и не знаю, чем у вас там принято питаться по утрам. А там и решишь. Круассанов, правда, не обещаю…
Я умиленно улыбнулась, старая дружба не ржавеет, но в данный момент были дела по-важнее.
— Спасибо. Только завтрак превратим в ужин и лучше через пару дней. Сверхсрочные дела не терпят отлагательств. А пока отвези-ка меня лучше на Петроградскую.
— Скорее уж сверхсекретные, — проворчал Шурик. – Как скажешь, босс. Рассказывай тогда, как там?
Машина выехала к Технологическому институту, или как его коротко называли все студенты – «Техноложке». Повсюду торопились пешеходы в шапках и шубах, мигали светафоры, так узнаваемо дребежали трамваи. Я тряхнула головой и попробовала сконцентрироваться на том, что говорил друг – вопрос меня совсем не удивил: «здесь» все начнут спрашивать про «там», это приблизительно, как французы, которые все поголовно, узнавая, что я из России, тут же загорались желанием услышать слово «здравствуйте» по-русски.
-Там? Да вообщем-то как везде. Люди, туристы, море, дети, антиквариат… свободы правда больше.
Шурик таким ответом, правда, не удовлетворился:
— Ну не верю, что все одно и тоже. Неужели нечего нет удивительного?
— Есть. – вспомнила я. – поросенка видела позавчера. На поводке. В центре города. Собак в кепки одевают от солнца и купальники того же цвета, что и у хозяев. Козы на бензоколонках пасуться.
— Зачем? – не понял он.
— Купальники, – потому что модно, козы, — потому что безаколонку в деревне поставили, что им остается? А вот поросенок, — я задумалась. — не знаю, наверное – просто нравиться так. О вкусах не спорят.
— А люди?
Я вздохнула.
-Люди. Ты знаешь, люди там все очень милые и правильные. Все такие хорошие, что даже не вериться. Заходишь в магазин – с тобой здорроваються, старичок на пляже тебе подарит ромашку и пожелает приятного дня, шофер в автобусе тоже обязательно и тебя поприветствует и попрощается. – я решила привести пример из личного опыта, чтобы лучше обьяснить французский менталитет. — Если ты не выходишь за рамки приличия, ты можешь делать все, что твоей душе угодно. Например сидеть в фонтане спустив туда ноги в ноябре и есть куриную ножку. Или йогурт. Или тарелку супа. И никакая тетечка, посаженная следить за порядком как у нас, не прибежит и не начнет кричать: «Безобразие! Не положено есть куриную ножку в фонтане, не положено мочить ноги в общественном месте!». Там скорее заботливо поинтересуются, не холодная ли вода для ноября месяца, и еще, может быть, пожелают приятного аппетита.
— Вот это да… – завистливо протянул друг. — А в России бы еще и милицию вызовут.
— Да, но у нас хоть честно и в открытую, а там тебе в лицо никто никогда ничего не скажет. Даже если ты кого-нибудь очень сильно раздражаешь. Все слишком милы… только за спиной и шушукаются. И жалуются тоже за спиной.
— Не очень красиво.
— Еще как. И помощи там просить обычно не принято, а если попросил, то мало где ее получишь. И дружбы человеческой почти нет. Так, может, вместе в клуб сходить. Хотя мне, видишь, повезло. Разные они, французы эти.
— Да уж…
Мы проехали Летний сад, который теперь выглядел совсем не по-летнему, с убранными статуями и заснеженными газонами, мой родной «Кулек», иначе Государственный Институт Культуры и Искусств, и так знакомо встали в пробку на Троицком мосту. Перед нами раскинулась Нева, скованная льдами по всей своей, летом сверкающей, а сейчас замерзшей водной глади. Я прижалась лбом к холодному оконному стеклу и мне захотелось расцеловать каждый камень бурой гранитной набережной. Шурик посмотрел на меня и усмехнулся. На том берегу сияла крыша собора и рдела кирпичными стенами Петро-павловская крепость, с другой стороны от которой вздымались к небу расстральные колонны. Иногда понимаешь как сильно ты соскучился только тогда, когда наконец-то сталкиваешься лицом к лицу с предметом своей тоски. Это был именно мой случай.
— Слушай, я хотела спросить…
Я замолчала, не зная как задать тяжелый для меня вопрос.
— Хотела — так спрашивай. – разрешил Шурик, не замечая мое затруднение.
Я еще помолчала.
— Учитель…он что-нибудь про меня говорил, спрашивал? Может вспоминал как-нибудь? Ну между делом, может?
Друг с сожалением посмотрел на меня и лишь после долгого взгляда молча покачал головой.
— Ясно. — медленно произнесла я. – неудивительно. Мы приехали, кстати.
— Ты зайдешь в зал?
Мне осталось только неопределенно пожать плечами, а можно было этого и не делать – мой друг слишком хорошо меня знал, да и сама я прекрасно знала ответ. Ведь я для этого и приехала.
— Мы будем тебя ждать. – просто сказал он.
Машина остановилась прямо напротив дома на Каменноостровском проспекте, где жила моя третья любимая бабушка, единственного человека способного принять меня, не задавая лишних вопросов. Она не была мне прямой родней, приходясь двоюродной сестрой моей бабки по отцу, но из всей семьи понимала меня лучше всех. Единствнное, что меня беспокоило, так это – застану ли я ее дома, потому как престарелая родственница была склонна к частым путешествиям, причем по весьма отдаленным направлениям.
Шурик крепко меня обнял на прощание и взяв обещание позвонить ему, только лишь у меня появиться свободная минутка, укатил на работу, взметнув за собой тучу снежных брызг. Я посмотрела на часы. Чтож, было почти восемь, кто ходит в гости по утрам, — тот поступает мудро, тарам-тарам-тарам пам пам… — и с таким мыслями я зашла в подьезд величественного серого дома.
— Кто там? — раздался за дверью веселый и совсем не заспанный голос почти сразу же после звонка.
— Наталья Григорьевна… это Алина. – я отступила на шаг, и закусив губу ждала реакции: внучатая племянница после пары лет отсутствия заявляется в восемь утра под дверь без предупреждения… мда.
Дверь распахнулась:
— Молодец — прямо к завтраку. Ну заходи, заходи. У меня как раз кофе готов. – кажется, я не ошиблась адресом. На пороге стояла моложавая стройная женщина в шелковом восточном кимоно расшитом ярко-красными маками.
— Ничего, что я без приглашения? И так рано?
— Какое рано?! Какое приглашение?! — всплеснула руками бабушка, завязывая на скорую руку густые вьющееся каштановые волосы. — Ну давай – давай свою сумку. Замерзла, наверное?
— А вы ничуть не изменились. – искренне отметила я, проходя в столовую через маленький коридорчик со шкафом-купе и зеркалом во всю стену. Даже не глядя на свое отражение, я любовалась ровным цветом глядящего на меня красивого улыбаюшегося лица, на котором не было заметно почти ни одной моршинки. Не смотря на довольно солидный возраст, наличие двух взрослых внучек и одного новорожденного внучка, эта потрясающая женщина умудрялась всегда следить за собой.
— Скажешь тоже. – отмахнулась она, заглядывая в холодильник. — правда вот на кухне у меня как всегда проблемы. Сама хозяйничай, ты меня знаешь – есть грейфруты, сыр, сацили, лосось, масло, хлеба нет, но есть кофе. – закончила перечислять она.
— Хватит, хватит. Я только кофе попью…- прокричала я, потому что бабушка уже скрылась в комнате, тут же нырнув в холодильник и набросившись на мой любимый сыр с голубой плесенью, который мы обе обожали.
— Я сегодня целый день в бегах. – заявила Наталья Григорьевна, появляясь, уже одетая в брючный серый костюм, с тушью в руках и останавливаясь перед зеркалом. – у меня с утра лекции. Потом большой семинар преподователей, а вечером я приглашена в театр.
— А-а. — с набитым ртом промычала я .
— Хотя честное слово, мне не так уж хочется туда идти, только пьесса очень хорошая. – сокрушалась она. — Но что с этим кавалером делать – совершенно не представляю. Влюбился он, видите-ли, а он мне совсем не нравиться. И не смейся. – укоризненно добавила она, заметив мое выражение лица.
Я тут же посерьезнела.
— Папы – бабушки, конечно, не в курсе что ты здесь?
— Ммм… Нет.
— Кто бы в этом сомневался.- она подхватила сумку с кресла и, накинув на шею легкий газовый платок, застегнула шубу. – все. Ключи на гвоздике. Будь как у себя дома. – бабушка чмокнула меня в щеку и вот уже в квартире никого не было, тишина нарушалась только тиканием больших старинных настенных часов с кукушкой.
Я дожевала наконец кусок сыра, налила еще кофе в высокую кружку, предназначеную, вообще-то, для чая, привезенную бабушкой из прошлого путешествия в Китай, и огляделась.
Большая, ранее трехкомнатная квартира, теперь состояла из спальни, кабинета, где я обычно гостила, и столовой, созданной из последней комнаты и кухни, которая служила местом всеобщего паломничества и на это имелись причины. Чего здесь только не было и антиквариатные иконы, и светильник из Тибета, переливающийся, когда его включаешь всеми цветами радуги, и двадцать один резной слоник из Индии и буфет ручной работы, на котором все они и умещались, и еще множество разных трофеев, добытых из разных поездок.
При беглом осмотре мне в глаза бросилась странно изогнутая статуэтка в виде сидящего человека, поселившеяся здесь после африканского визита. Я вспомнила как бабушка со смехом рассказывала мне по телефону о туземцах, которые пытались напоить ее джип, подпихивая ему под бампер ведро с водой. Вообщем-то я не удивлялась ее кавалеру, в такого человека нельзя было не влюбиться.
Каждый, впрочем, делает свой выбор в жизни, все наше семейство, за исключением меня, считало ее невполне нормальной, а может быть просто это они были слишком нормальными для нее. У Натальи Григорьевны была своя профессия, престижный университет, сорокалетний дважды женатый сын, внуки, множество друзей и знакомых по всему свету, но жить она предпочитала в одиночестве. Мы никогда не говорили о том, сожалеет ли она о разводе с мужем-художником, я знаю лишь, что она его очень любила, но считала ли она эту цену слишком дорогой за свободу, которую имела? И был ли это тем же самым выбором без выбора?
Словно в ответ кукушка прокуковала девять раз. Я и не заметила, как пробежал целый час. Вылив остывший кофе в раковину, сполоснув кружку, я вздохнула, потянулась и первым делом решила принять душ. Стоя под упругими горячими струями воды, я опять обратилась мыслями к валькирии. Необходимо было найти медальон. А помочь мне в этом мог только один человек, которому я не знала как показаться на глаза — следовало поговорить с Учителем. Но как? Как пересилить себя и прийти в зал после двух лет молчания. Однако размышлять времени не было, я вытерлась большим мохнатым полотенцем и подошла к телефону, стоящему на маленьком полированном столике в стиле ампир. Ах да, вспомнилось мне, Дашка же на Эльбрусе своем, значит осталась Ленка.
— Лен? Привет, это я. Ага, никак приехала. У тебя сегодня есть время? В полпервого? Окей. На горьковской. До связи.
Теперь оставалась еще одно незаконченнное дело, вернее два, но не все сразу. Я прошла в кабинет, ставший на время моей спальней, пнула сумку, брошенную посредине прохода и уселась в кожанное кресло перед письменным столом. Что ж, приступим. Я закрыла глаза и сосредоточилась, возвращаясь к событиям минувшей ночи. Может, кто-нибудь поправит меня, сказав к снам или ночным кошмарам, но для меня все, что я видела в ночном забытье, становилось частью меня , пережитой каждой клеточкой моего тела и души. Включенный процессор равномерно еле слышно гудел, в кухне слышился редкий стук капель о жестяную раковинну из не закрытого мною крана, я вгляделась в голубой экран и положила пальцы на клавиатуру.
На следующее вечер в синеватой дымке за деревьями показались сторожевые башни города. Путникам оставалась еще одна последняя стоянка, и через несколько часов они окажуться на подходе к столице…
Нашел! Нашел ответ! Теперь все будет хорошо! Гармон наконец –то отыскал своего ребенка. Слезы долгожданной радости и облегчения брызнули из глаз, как только я достучала последние фразы. Сколько раз сердце учащало свой бег, пока я продолжала писать, как страшно все внутри оборвалась, когда я подошла к моменту потери медальона, как больно было снова расставаться с любимым, но с каждым словом появляющимся на компьютере мне становилось все яснее и яснее, что все это было уже пережито быть может совсем в другом мире и очень-очень давно, но все-таки пережито мною!
Молча я нажала на иконку распечатать, вытерла глаза руками и посмотрела на себя в зеркало. Вся история, происходившая сейчас, была за гранью реального, за той чертой, куда мне столько раз хотелось заглянуть, хотя бы на секундочку. Сколько дурацких зимних вечеров мы с друзьями проводили за вызывом духов, сколько фантастических романов я прочла в детстве, сколько старинных заклинаний было раскопано в библиотеках, сколько раз мечтала, чтобы со мной случилось что-нибудь подобное, а сегодня когда долгожданное приключение появилось передо мною во всей своей красе, мне хотелось убежать сломя голову.
Все словно оказалось не таким красивым, как описывают в книгах, а каким-то слишком реальным, слишком настоящим и пугающим. Но я-то еще ладно, а вот какого теперь приходилось валькирии без крыльев, без медальона, одной в чужом военном лагере?!
Кукушка пропела двенадцать раз и я встряхнула головой. Через полчаса была назначена встреча с лучшей подругой. Послушаем , что она скажет. Быстренько надев голубые джинсы и пуловер, я сложила выплюнутые принтером листки и заколола их канцелярской скрепкой, временно одолженной у Натальи Григорьевны. Пожалуй, решила я, одолжу-ка я еще и перчатки с шарфом, а то в машие ездить хорошо, а до горьковской топать почти минут двадцать. Мне только грипп подхватить еще не хватало, а бабушка не рассердиться.
Ключи на гвоздике, писанину подмышку, по уши укутанная в леопардовый шарф, который не сильно что-бы подходил к голубому пуховику, но мне было все рано, я выскочила в морозный питерский день.
Иногда и в моем родном Санкт-Петербурге бывают деньки, когда хочеться жить. Когда даже если и мороз, но солнце сияет с голубого неба, когда люди улыбаются и машут варежками вслед, подростки играют в снежки, и ты, не обижаясь на пущенный в спину снежный комок, уже лепишь в ответ свой. Сегодня был именно такой полдень: снег, налипший на отяжелевших ветвях деревьев, серебрился и блестел в солнечных лучах, снеговик у подьезда подмигивал всем угольным глазом, пар весело вырывался из ртов говорящих и спешащих горожан,и было совсем не холодно. Я высвободилась из многократно намотанного вокруг шеи утеплителя и, засунув руки в карманы, зашагала вдоль по Каменноостровскому.
Ах, Петербург, какой ты таинственный, прекрасный, и гордый город! Скольких царей, королей и принцесс принимали твои дворцы, сколько князей, бунтовщиков и куртизанок топтали твои набережные, свидетелем скольких любовных обещаний и кровавых преступлений ты стал, а сколько знаменитых архитекторов одевали тебя, украшая садами и фонтанами. А мы, сегодняшние твои обитатели, так часто забываем в каком потрясающем и уникальном месте мы живем. Да я сама, коренная петербурженка, быть может, первый раз в жизни задумалась об этом да и то, только благодаря долгому отсутствию.
Сейчас, идя по его проспектам, мне хотелось слагать поэму этому молодому и уже столько повидавшему городу, городу, в котором я родилась. Наверное, такие чувства охвтывают любого человека по возвращению на родину. Но в эту минуту мне хотелось петь о Неве, раскинувшей свои рукава словно забывшаяся радостная девушка, летящая в танце, о Петро-павловской крепости, котрая красными сильными руками как обнимает ее, не давая шалить, о Зимнем, надменно возвышающимся над, так добродушно принимающей всех посетителей, мощеной камнем Дворцовой площадью.
…Странника сон – Петербург.
Я буквально в воздухе проносилась над прохожими спешащими по своим делам, выгуливающими собак, говорящими по мобильным телефонам и даже не подозревающим о том, какой единственный в свем роде случай им всем предоставляеться – вот так не за что свободно дышать источающим все ароматы искусства и поэзии, неповторимым питерским воздухом.
Я так замечталась, что даже не заметила подругу в старой знакомой серой куртке. Она стояла на выходе из метро и уже издалека меня заметилаи, глядя на меня скептическим взглядом, в котором, впрочем, не могли укрыться пляшущие веселые огоньки.
— Я смотрю, здесь кто-то просто витает в облаках. И , мне даже кажется, что я почему –то догадываюсь о причине!
— Ой! Ленка! Ну привет елки-палки! Это совсем не то, что ты думаешь!
Ленка только головой покачала, одновременно вынимая иинаушники.
— А я вообще ничего не думаю, я просто очень-очень-очень рада.
— А я-то!
Больше мы ничего не сказали, а просто стояли и смотрели друг на друга, и улыбки разлетались в разные стороны как солнечные зайчики.
— На Неву?
— На Неву! — тряхнула она головой и погрозила пальцем,- и на начинай снова!
— Не начинай чего? – спросила я и так зная ответ, но слишком велико было желание услышать его наконец вживую, а не по телефону.
— Читать мои мысли ! – и мы расхохотались в один голос.
Пришлось опять идти через Троицкий мост, правда, на этот раз пешком и в обратную сторону. Мы шли взявшись за руки, подставляли солнцу лица и молча слушали гудящий рядом город. Подойдя к набережной, мы спустились по гранитной лестнице ведущей из-под кружевного фонаря с тремя круглыми лампами прямо ко льду на небольшую полукруглую площадку. Летом здесь обычно толпилось много народу, но сегодня не было ни души. Солнце светило так, что можно было подумать, что пришла весна, я без лишних слов протянула подруге свернутые в трубочку листки, и мы уселись на кем-то, наверное, специально принесенные деревянные ящики.
Ленка развернула бумагу и тут же погрузилась в чтение, а я почему-то вдруг заволновавшись, вскочила и принялась ходить взад-вперед. Через пять минут я села на корточки и стала очишать лед от снега голой рукой. Снег таял, и капал, стекая с покрасневшей кожи, оставляя на льду маленькие круглые темные пятна. Не знаю сколько времени я провела за этим бессмысленным занятием, но ладонь стало колоть невидимыми иголочками. Глаза слепил отблеск с петропавловки, подруга вдруг оторвалась от чтива и произнесла недовольно:
— Ты обо всем, что случилось, пишешь как в Латинской Америке.
Я вздрогнула от неожиданности от звука ее голоса и справившись с собой спросила, ничего не понимая:
— А причем тут Америка?
— Ну знаешь, там тоже давно уже никого ничего не удивляет. Жанра: настало утро, деревня проснулась, с неба упал ангел в огород. Все подошли посмотрели – ну да, ангел, крылья пушистые. Так пусть пока поживет с курицами.
— Простите, я пишу, как чувствую. Понимаешь, когда я эти сны вижу – для меня это реальность. А у меня в Ницце и так чуть крыша не поехала, когда я медальон нашла и поняла, что только прошлой ночью он мне снился.
— М-да. – неопределенно сказала она и протянула мне прочитанное обратно.
Я с надеждой посмотрела на нее.
— А что тут думать. Действовать надо, и начинать нужно с конца.
И выдав такую глубокомысленную фразу, Ленка снова замолчала.
— Симаргл…?
— Остается только он. Кроме этого кулона, других ниточек у нас нет. Несомненно, — постаралась она придать голосу научно-серьезный тон. – несомненно, что все это каким-то образом является связующим звеном между тобой и твоим другим воплощением, которое находиться неизвестно где и неизвестно в каком времени.
— Графство Тэпра, средние века, судя по оружию.
— Оставь в покое твое искусствоведческое образование, — не дала себя сбить с толку Дарька, — в Тэпре он только родился, а течение времени там может быть совсем иным. Так вот, единственное имеющеюся у нас в руках доказательство этой связи –то, что символ крылатой собаки — покровитель валькирий и одновременно является твоим знаком в боевых искусствах.
— А знать об этом все…
— А знать об этом все может только один человек на свете – твой Учитель, Андрей Николаевич. – триумфально завершила подруга. – к кому ты сейчас и отправишься. У вас тренировки начинаются в два по воскресеньям? Вот и замечательно.
Она посмотрела на часы и продолжила:
— У тебя еще десять минут чтобы дойти до зала, а форму я тебе взяла. Это конечно не кимоно, но спортивные штаны и кроссовки с футболкой – тоже неплохо. Размер у нас всегда был один.
Я ошарашенно смотрела на нее.
— Не надо мне никакой формы. Ты с ума сошла. Я собиралась с ним поговорить, но не заниматься же я туда иду!
— Тогда бери на всякий случай, а там посмотришь. – пророчески произнесла она, поднимаясь. — я за тобой после зайду. У нас еще сегодня дела.
Я молча взяла полиэтиленовый пакет. Все шло какими-то сумасшедшими темпами, на которые я совсем не расчитывала и события не заставляли себя ждать.
Глава 12
Симаргл.
Однажды…
То, что ты когда-то забыл, нечаянно всплывет в твоей памяти.
У того, кого ты обидел, тебе придется попросить помощи..
Там, где отчаялся искать, ты найдешь то, что потерял.
Тот, кого ты жестоко осудил, вернется , чтобы на этот раз вершить правосудие над тобой..
Та, что была тобой отвергнута, поселит в твоем сердце великое чувство.
Кто-то тихий, скромный и незамеченный тобою заставит тебя им восхищаться.
Все обидные слова и ругательства, вылетевшие когда-то из твоего рта, превратяться в жалящих ос, которые будут стремиться за тобой
Каждая невзгода, которую ты пережил, найдет себе в пару счастливый и солнечный день.
Однажды…
Придется платить.
И за радость и за несчастье.
В этом состоит сущность великого равновесия.
И расплата постучиться именно к тебе и не в следующей,
а в этой жизни.
Однажды…
И вот я стояла перед закрытыми желтыми лаковыми дверями моего бывшего спортивного зала и подсматривала в щелку между створками за разминающейся средней группой, не зная на что решиться. Учитель стоял спиной: отсюда мощная фигура в белом обычном кимона была очень хорошо видна. Мне нестерпимо захотелось стать очень маленькой и пробрать тихо в раздевалку, а там уже не страшно. Опоздала, опять отжиматься придеться, — абсолютно машинально подумала я. И правда, каждый, кто не вовремя вставал в строй или вообще не успевал на построение, должен был отбывать наказание, дисциплина была строгой. Я оторвалась наконец от немого созерцание тренерской спины и вцепилась в пакет. Еще взбираясь по мраморным пустым лестницам училища, где собственно и проходили наши занятия спортом и не только им, я представила по меньшей мере миллион и еще один вариант того, как войду, как поздароваюсь, и самое главное, что скажет он. Сердце ухало в такт хлопкам Андрея Николаевича, ощущение было, примерно, как перед прыжком с десятиметровой вышки. А время шло.
В конце концов я решила – чем больше ждешь, тем страшнее становится и единым махом сиганула в воду, в моем случае открыла дверь. И сразу на мгновение ослепла, яркий свет зала, особенно после темноты коридора, залил глаза и я, ослепленная, вынуждена была зажмуриться. Все также ничего не видя, я поклонилась, как полагается каждому при встрече с Учителем. И медленно расправила плечи, выпрямляясь.
А дальше ничего и не произошло, никто не остановился ошарашенный, никто не закричал – « Какие люди и без охраны!Смотрите, кто пришел!», никто не захохотал сумасшедшим смехом. Дети, вернее подростки, которые сегодня занимались в средней по возрасту группе были все переведены год назад из младшей, в которой я перед отьездом почти и не появлялась. Немудренно, что меня никто не узнал. Из старших был Шурик, который меня вообще не заметил, потому что висел на турнике, подтягиваясь, Эрвин, обьясняющий в правом углу невысокому крепкому пареньку правильную стойку кибо-даче и Андрей, целиком ушедший в исполнение ката и не обративший на меня так же никакого внимания. Все это я разглядела, направляясь стремительным шагом в женскую раздевалку, что ж, тем лучше, но все же на входе не удержалась и метнула на Андрея Николаевича быстрый взгляд. Немолодой человек с черными когда-то, а теперь прореженными белыми нитями, волосами стоял посередине спортивного зала, освещеный лампами, как софитами. Несколько грузный мужчина поражал, тем не менее, своей исключительно прямой осанкой, и всей своей позицией, которая буквально излучала спокойствие, уверенность и мощь. С первой же секунды становилось ясно, что перед тобой мастер. Сейчас он равнодушно смотрел мимо меня, и хотя я была готова заложить собственную голову, что Учитель меня увидел, но ничем этого не выдав, он спокойно продолжал вести тренировку.
Я скользнула в комнату, привалилась к двери с внутренней стороны и постаралась отдышаться. Я огляделась, отметив краем сознания, что девочек в группе не прибавилось: всего одна куртка висела на общей вешалке. Сердце бешенно колотилось, руки дрожали и кроссовок никак не хотел выпутываться из пакета. Я чертыхнулась и вытряхнула все на пол прямо так. Быстро смахнув с себя одежду и бросив ее на скамейку, я натянула все, что вывалилось из пакета, и заняла свое место в ряду бегущих ребят. Теперь уже было не страшно. Здесь – я у себя.
Пробегая мимо Сашки, я, подпрыгнув, шлепнула его по плечу так, что ладонь ожгло огнем, он тут же отпустил перекладину, развернулся гневно, чтобы наказать обидчика и увидев меня уже на другом конце зала, ухмыльнулся во весь рот и тут же толкнул локтем Андрея.
Рыжий веснушчатый парень, наверное, вернулся, как обычно, на каникулы из Норвегии, где писал сейчас свою диссертацию. Неизменно присутствующий в зале на каждой побывке, сейчас он нахмурил недоверчиво брови, вглядываясь в меня, словно не узнавая, и тут на все еще изумленной физиономии поселилась широкая радостная улыбка. Раньше я считала его почти старшим братом, тем более, что даже цвет волос у нас был с ним одинаковый. Но почему – то после моего отьезда нам не удалось сохранить прежней дружбы, он стал отдаляться, но я хоть и была несколько на него обижена из-за безответных писем, проще говоря, он на них не реагировал, но все равно в ответ замахала ему рукой.
Бег остановился по команде, и я тут же подбежала к Эрику, повиснув у него на спине, закрывая ему глаза руками.
— Есть только один человек на свете, который способен независимо от возраста делать каждый раз глупости. – меланхолически произнес он, аккуратно ставя меня на пол.
— Я тоже, тоже тебя люблю! – я снова повисла на нем на этот раз на шее.
— Ну ты раз уж пришла – так занимайся. – улыбнулся он одними губами, а грустные серо-голубые глаза остались неподвижными. Даже со временем ничего не изменилось, и это была моя вина , но совсем другая история…
Я уселась на скамейке качать пресс, пристроившись рядом с Шуриком.
— Я даже не удивился.
— А зря. Это получилось экспромтом.
— У тебя вся жизнь — экспромтом. – покачал он головой, беря блины от штанги для утяжеления.
— Разве это плохо? – беспечно отозвалась я, кряхтя. Все таки долгое бездействие давало о себе знать. – я сегодня счастлива!
— А завтра? – в перерыве между качками, выдохнул друг.
— Кирпич мне завтра на голову упадет, и не будет у меня никакого завтра. «Tu vis chaque jour comme le dernier pa-ra-pa-pa». – пропела я на французском.
— Ну и что это значит ?
— Жить надо каждый день как последний – приблизительно перевела я, прикрываясь своей обычной философией, которая начала ко мне возвращаться в России.
Сашка отложил блин в сторону и посмотрел на меня:
— А ты ничуть не изменилась. Видать жизнь тебя так ничему и не научила.
— Научила, не бойся. Знаешь, я там совсем другая, спокойная, тихая и правильная. А научилась я недавно другому. Всегда нужно бороться. Даже когда кажется, что это бесполезно.
— Ну, с этим я никогда не спорил, хотя цель не всегда оправдывает средства, но речь несколько не об этом.
— Об этом. Об этом. – заверила его я, переворачивась, чтобы приступить к спине, но не успела.
— Закончили силовую. Построились. – послышался голос тренера.
Дети со смешками, тычками в спину и шлепками встали по росту на белую линию.
— Разбились на пары. Взяли макевары.
Макеварой называлась специальная доска, обитая паралоном, материалом или кожей, для отработки ударов, и человеку непосвященному стало бы не понятно, что это такое и где их надо брать, но к детям это совсем не относилось. Тут же около ящика, где ляжало снаряжение, началась возня и дележка — каждому хотелось поцветастее и помягче. Воспользовавшись минутной паузой, я решила, что настал момент идти здароваться. Несколькими быстрыми шагами я подошла к Андрею Николаевичу и поклонилась.
— Здравствуйте. – почтительно произнесла я. – Это я.
— Ты не так долго отсутствовала, чтобы я перестал тебя узнавать. Здравствуй. – и повысил голос, обращаясь уже ко всем, — Первое задание – двойной вход, цки , майа ки – коми. – сокращенно назвал он удары рукой и ногой, и заметя меня, все еще стоявшую рядом, небрежно бросил, — иди работай. Вставай с Сашей.
Я обернулась – все уже стояли парами в боевых стойках, Андрюха, как всегда, с Эриком, кивнула, и ничего не сказав, вернулась к Шурику, уже ждавшему с синей макеварой, которую я терепть не могла из-за ее тяжести. Все макевары почти уже поменялись за это время, а синяя, как на зло, осталась.
— А другой что, не было? — сморщилась я.
— Давай, не капризничай. Наверное, вообще уже забыла руками-ногами двигать. Помнишь хоть двойной вход?
Я презрительно хмыкнула и встала в стойку. Тренер хлопнул в ладоши. Мне, конечно, далеко до валькирии, но…
В перерыве между ударами Сашка не выдержал и как-бы невзначай поинтересовался:
— А что тебе он сказал? – имея в виду, конечно, Учителя.
— Иди, работай, сказал – запыхавшись, осчастливила я его информацией.
Друг отдал мне макевару, потому что мы достигли другого конца зала и успокоил:
— Это нормально.
— Нормально?! — возмутилась я, — человек меня не видел два года и не удостоил даже взглядом!
— А как ты уехала, даже не попрощавшись? — напомнил мне Шурик, — Он тебя тестирует.
Доска чуть не вылетела у меня из рук, но вовсе не от справедливых, хоть и обидных слов, а от силы ударов. Недаром, он был одним из лучших. Я хотела оправдаться, но двигавшийся рядом Эрик вовремя меня оборвал, заметив приближающегося Учителя:
— Харе болтать-то.
Андрей Николаевич подошел, подтянул ногу Андрею, шлепнул по выпяченному заду Сашку, а я мысленно возблагодарила Бога, что сейчас не моя очередь бить, а не то стыд на всю оставшуюся жизнь, уж Учитель в карман за словом не лезет. Но, словно, подслушав мои мысли, теренер еще немного подождал, и вот мой напарник тянул руку, чтобы взять макевару. Андрей Николаевич обернулся к залу:
— Следующее задание – боковой ногой, затем уракен –уче.
Я послала Эрику умоляющий взгляд, тот сразу понял, что я забыла связку, за спиной тренера схематично показал удар и усмехнулся. Андрюха заговорщески мне подмигнул, а Андрей Николаевич уже выжидающе смотрел на нашу маленькую группу. Я отдала макевару и собралась, понимая, что Сашка был прав — я затылком чувствовала пронзительный учительский взгляд.
Проведя боковой вход и дополнив его блоком, я даже не осмелилась посмотреть в его сторону, тут же снова вернувшись в стойку. Проведя серию ударов без передышки, я приготовилась нанести заключительный и вдруг почувствовала властную руку на шее:
— Плечи не поднимай.
Я тут же опустила плечи и влепила такой удар рукой, что костяшки пальцев застонали, а Шурик немного, но все же покачнулся.
— Что ж, не все ты еще забыла. — и Андрей Николаевич уже шел дальше, следя теперь за детьми, а у меня в душе все запело.
В спорте, как наверное, и в любом другом деле есть Учитель, а есть ученики. И младшим часто кажется, что к ним несправедливы, их обижают и учат неправильно, придираются и дергают из-за пустяков. Но я, повидав на своем веку немало тренеров, могу сказать, что если уитель не обращает на тебя внимания или говорит, что ты все делаешь правильно, вот тогда можешь считать, что на тебе поставили крест. Учитель может исправлять твои действия до бесконечности, потому что никто еще ни в одном деле не достиг совершенства, а тех, кто к нему приблизился – единицы.
— И кто был прав? — с уверенно-победным видом спросил напарник, аккуратно складывая макевары в ящик.
Я молча показала ему язык и пошла надевать защитные накладки — протекторы.
С грехом пополам я выдержала и кота, и спаринг, хотя к концу занятия у меня с непривычки или вернее ее потери, болело все тело, а синяков на следующий день обещало быть немало. Шурик в поединке, конечно меня жалел, работая мягко и предельно аккуратно, зато на подножках и подсечках получила по полной программе. Благодаря небольшому весу, особенно по сравнению с рослыми, прекрасно сложенными ребятами, мне и раньше нелегко было сохранять равновесие в этом упражнении, а уж теперь, когда я основательно потеряла форму, и подавно. Сегодня меня с большим удовольствием хорошенько поваляли по полу все трое, но я все рано была довольна, довольна тем, что снова оказалась среди своих, что снова вижу любимого Учителя, что наконец-то оказалась дома. Однако тренировка подошла к концу, и не следовало забывать, зачем все-таки я вернулась. А в голове наблюдался ошутимый сумбур от эмоций, вновь обретенных друзей и спорта, который несмотря ни на что остался у меня в крови, и сложновато было сформулировать первоочередную задачу. Ладно, подумала я, поговорю с тренером, а там будет видно.
Несколько секунд я потратила, чтобы сполоснуться под холодным душем, и выскочила из раздевалки, когда в зале еще никого не было. Андрей Николаевич сидел на бежевой деревянной скамейке, к которой я неслышно подошла сзади. Неслышно, как мне казалось.
— Истиный воин сзади не нападает.
Я смиренно вздохнула, обошла и села рядом:
— Я же не нападаю, да и тренировка закончилась.
Темные, чуть на выкате мудрые глаза испытывающе посмотрели на меня. Многим этот взгляд казался тяжелым и колючим, словно смотрящим душу, таким, от которого хотелось спрятаться. Его, и правда, выдержать было не легко, и не опускать глаз могли не многие, но эти глаза смотрели на меня с пеленок, и я выдержала, чуть улыбнувшись.
— Вы не рады меня видеть.
— Я не был рад, когда ты уехала.
— Если бы я тогда осталась, пришлось бы повеситься или прыгать с одинадцатого этажа. – мрачно ответила я.
— Не пришлось бы. Время все лечит. – спокойно и уверенно возразил Учитель.
— А я не хочу, чтоб лечило! – пылко воскликнула я. – Я не хочу потом быть счастливой! Я хочу жить сегодня! Сейчас!
Тренер молча усмехнулся в бороду.
— Ты ведь не за этим пришла?
— Нет.
Андрей Николаевич сверкнул глазами и неожиданно улыбнулся, тепло потрепав меня по плечу.
— Ну, что там у тебя. Выкладывай.
Я не заставила дого себя упрашивать и, подвинувшись поближе, проговорила:
— Раскажите мне про Симаргла. Почему вы выбрали его как символ нашего стиля? Откуда он? Ведь впервые он появился у славян?
— Интересный вопрос по прошествию практически двух лет. – снова усмехнулся тренер. – Лекции по иранской мифологии, конечно, пропустила в свое время.
— А причем тут Иран? – искренне удивилась я. – Кажеться, Симаргл – это божество из пантеона Владимира? Разве нет?
— Разве нет. Ученых, занимающихся Симарглом или Семарглом, не мало, и вполне понятно почему. Неизвестно ни его происхождение, ни значение его имени, ни даже то, один это был бог или два. В славянской мифологии он несомненно присутствовал, но Владимир заимствовал его из совсем иных, далеко не славянских верований. Но начнем с начала. В нашей истории впервые он упоминаеться в «Повести временных лет» и в «Слове некоего христолюбца» как Сим и Рьгл. Видишь, тут их уже два, так что сказать на сто процентов, о нем ли идет речь, мы не можем. И вот тут как раз и начинаются все дискуссии, для кого-то Симаргл это семиглавое божество Ярилло, солнца. Такие символы действительно известны, но имеют ли они отношение к крылатым собакам, это уже другой вопрос. Для других Сим был богом огня, потому что «аси» по-сирийски значит чистота. Из чего почитание Огнебога Семаргла — это почитание стихии огня. К этому можно добавитьпохожее предположение о том, что с лово Симаргл состоит из составляющих: семь — ра — гол. Семь — количество, ра — свет, гол — открытый. То есть семь открытых видимых цветов, на которые разлагается свет, семь спектров доступных человеческому зрению.
Я услышала шорох за спиной и обернулась – подошел Шурик и молча уселся прямо на пол, прислушиваясь. Андрей Николаевич между тем продолжал:
— Следующая теория звучит так: по древне-сабински сим – это гений илии полубог, то есть в это случае Симаргл выходит помошником Яриллы, но тогда написание Рьгл следует считать ошибкой переписчика, а читать надо Ергл. Еще одна гипотеза рассматривает Симаргла как бога молнии, что вытекает из слова марг –моргать и сив — сивый, светлый. Наконец, руководясь санскритом, дают такие толкование: Симаргл — пограничный страж. Сима или симан – граница, ракха — страж, покровитель, кала — Яма, бог смерти. Мокошь получаем из Ма — Яма, Сива или иной бог, кашта — граница, порубежье, а значит — пограничный, порубежный Яма или Сива, или другой бог. Следовательно, Симаргл и Мокошь означают одно и то же. Богиню Мокошь или Макошь ты должна знать? – неожиданно обратился он ко мне.
— Знаю, конечно, — торопливо ответила я , но предпочла не уточнять. Кто знает сколько еще у версия ее происхождений знает мой Учитель?
— Что это тебя вдруг на символику потянуло? – пихнул меня тихонько подошедший Андрей.
— Шшш! Потом расскажу.
— Также предпологается, сим идет от старого «семья» — и тогда это божество — покровитель дома, рода или родины, подобное восточнославянскому Роду. Форма Регл могла быть связана либо рожью, либо с польским рзигац — блевать, русским рыгать. Отсюда Регл или являлся божеством ржи, сельского хозяйства, хлебных злаков, и оказывался как-то связан с ферментацией. Часто упоминают, что Симаргл, как и Хорс, божество скифского происхождения — их культ пришел от восточных кочевников, поэтому оба этих бога почитались только в Южной Руси, граничевшей со Степью.
Я растянулась на полу, положив голову на колени сидящего рядом Эрика. Он тоже слушал неожиданную лекцию тренера. Дети постепенно покидали зал, каждый кланяясь в дверях.
— И вот мы походим к той самой иранскому предположению, по которому Симаргл берет свое начало у священной птицы Симург.
Но хоть это-то я знала, — подумалось мне , но только заслышав следующую его фразу, я с ужасом поняла, что в голове у меня полная каша, и что я умудрилась спутать Симурга с птицей Феникс.
— Эта теория основываеться на священных гимнах индоариев Ригведа, и значительно более позднего, немного знакомого вам, древнеиндийского эпоса Махабхарата, где говориться о священном растении сома – хаома. Оно находится на гигантских мифических горах, на высочайшей их вершине — «мировой , космической горе». Отсюда его похитила птица Шьена, в Махабхарате ее заместил Гаруда, вобравший и многие другие элементы мифологии Шьены, и унесла в земной мир. В итоге — божество живет на вершине «дерева всех семян и всех лекарств» и является одним из защитников «мирового древа» от злых созданий «нижнего мира», то есть от любого зла и нарушителей порядка, стражем. Тяжестью своего тела Саэна стряхивает «семена всех растений» с «дерева всех семян”, и они с небесными водами попадают на землю, обеспечивая в конечном итоге пропитание людей. Вероятно, он посредник между явьим миром и миром поднебесным.
В зале повисла тишина, каждый осмысливал услышенное, но наверное, никто из присутствующих даже и не подозревал какое значение полученная информация имела для меня. Посредник между мирами… Мне стало жарко при догадках, но я еще не все для себя выяснила. Тренер между тем рассказывал дальше:
— Единственное, что обьединяет все эти версии, так это схожий внешний вид. Чудесная собака с крыльями, охраняющая посевы – таков его физический облик в праславянской мифологии. Это уже вполне обьяснимо, собаки из плоти и крови охраняли в то время поля от диких коз и колсуль. Симаргл был «вооруженным добром»: при мирных аграрных функциях он был наделен когтями, зубами и вдобавок крыльями; он – защитник колосьев. Уже в трипольской росписи встречаются псы, прыгающие и порхающиенад землей, как бы кувыркаясь вокруг ростков.
— Но какая из всех версий правильная? — не выдержала я. Голова моя пухла от научных формулировок и иностранных древних слов, несмотря на привычку ими заниматься.
— А правильной вообще нет. – неожиданно для меня сообщил Сашка. – гипотез море, а только тебе выбирать, какая тебе ближе или которую ты считаешь наиболее достоверной . Я читал, что мифологический образ иранского «крылатого пса» Сэнмурва восходит к земледельцам энеолита. Симаргл упоминается в летописи десятого века, а изображения «крылатых псов», называемых «семарглами», на браслетах-наручах из княжеско-боярских кладов, двенадцатого — тринадцатого веков.То есть получается, что у восточных славян Симаргл появился намного позже, и это как раз и доказывает, что древнерусское божество растительной силы, их охранителя, было заимствованно из других верований.
— У славян его непросто звали — Огнебог. – включился, до сих пор молчавший, Эрик. Я с удивлением развернулась, чтобы увидеть его лицо. — Произошло оно, предположительно, от старорусского «смага», За ним кликну Карна, и Жля поскочи по Руской земли, Смагу мычючи в пламяне розе — по памяти привел он, а я в оторопи слушала. Никогда бы не подумала, что мои друзья так сведущи в этом вопросе. Плохо было чувствовать себя серым валенком, как говорила моя мама. – это означает — огонь, язык пламени. На русальных браслетах Симаргл изображен полупсом, полузмеем. В ведической традиции его наместником, если можно так сказать, является бог огня — Агни. В Ригведе Агни — сын бога Тваштара, соответствующего славянскому Сварогу. Семаргла-Сварожича чтили во все те дни, когда народный календарь просто пестрит приметами о костре и огне. Четырнадцатого апреля в ритуальном пламени сгорает Марена и вместе с ней Симаргл топит последние снега. Семнадцатого сентября — Неопалимая Купина. Симаргла-Сварожича чтут с четырнадцатого по двадцать первое ноября в Сварожки, а позднее пришедшее христианство не нашло ничего лучше, как смешать образ Сварожича-Огня с образом архангела Михаила с огненным мечом.
— А Библия-то тут причем? – простонала я.
— А это не единственная попытка связать его с христианством. В Библии есть такое место: « Кутийцы сделали Нергала, Емафяне сделали Ашиму». Ничего не напоминает?
— Так что же он во всех культурах и религиях присутствует что ли?
— Не во всех, но во многих. В скифской например. – вставил и Андрей свои пять копеек. — население Северного Причерноморья пятого века до нашей эры, большинство из которых составляли иранцы, — скифы, то стоит обратиться к их искусству. Оружие, конское снаряжение и своеобразный звериный — подчеркнул он, — стиль в искусстве, распространилась и на ряд соседних народов. Этот стиль, -преобладание птиц и животных из реальной жизни и природы. А в скифском искусстве, мадам французский искусствовед, — щеки мои тут же залила краска, но я все еще не понимала, к чему он ведет, — звериный стиль описывал мир таким, каким он виделся скифам. В их символах хищная птица отмечала «верхний» мир; водоплавающая — связывалась с миром людей, а собака у индоиранцев была сопряжена с представлениями о мире загробном.
— И?
— И наш Симаргл выходит посередине, на перекрестке миров…Такой посредник присутствует в каждой культуре, иначе люди бы насвегда теряли связь с умершими родными и близкими.
Я вышла из училища последняя, на улице уже стемнело. Из разговора с тренером я поняла, что он не держит на меня обиды, скорее сожалеет, что я наши пути разошлись, о последнем он ясно дал понять. Но ведь я и сама это прекрасно знала: бегство никогда не было, не может быть и никогда не станет для воина дорогой. Но какой смысл сейчас было об этом думать? Разве, что на ошибках учаться?
На улице горели фонари и снег скрипел под ногами. Ленка поджидала меня напротив выхода из училища с коробкой апельсиного сока, на который я набросилась, как выходец из пустыни. Подруга стояла, молча хрустя сухими ананасами, которые она по одному доставала из пакетика, и выжидающе смотрела на меня, пока я жадно пила.
— Я все выяснила! — в перерыве между глотками сообщила я. – Потрясающе!
— Допей сначала. Подавишься.
Я допила остатки сока и вкратце изложила услышанное, тоже сащив кусочек ананаса..
Ленка резюмировала:
— Ну в целом на то, из каких религий появился Симаргл в нашем мире нам начхать…
— Как это начхать?! — возмутилась я, — ты представь, если скифы могли читать свои прошлые воплощения или вообще путешествовать между мирами?!
— Это вопрос второстепенный. – подруга потерла рукой лоб. – важно то, что он является переходящим звеном между слоями миров. Медальон поэтому и мог появиться в нашем . Сейчас нам важно найти часть, чтобы вернуть его до…
— До чего? – не выдержала я.
— Знаешь, мне кажется, что там с ней — она замялась, — должно произойти что-то плохое…
Я сумрачно на нее посмотрела. Соглашаться не хотелось, но вся сложность была в том, что мне казалось то же самое.
— Но ведь даже если мы здесь найдем вторую половину, то как его вернуть?
Ленка задумалась, потопала ногами по снегу и стала рыться в карманах. Я с интересом наблюдала за ней, подумав грешным делом, а не вынет ли она сейчас оттуда другую часть кулона. Но подруга вытащила перчатки и двинулась вперед. Я машинально зашагала за ней, держа в руках пакет с формой.
— Хотя если исходить из того, что Симаргл являеться связующей цепочкой между этим миром и тем, или между этими временными рамками и теми то…
— То?
— То быть может достаточно просто соеденить обе половинки, и все получиться само собой. – нерешительно предположила я.
— Какой-то русский авось получается. – нахмурилась недовольно подруга и остановилась.
Я тоже остановилась.
— Ну придумай что-нибудь лучше. Можно принести в жертву летучую мышь в пятницу тринадцатого на концерте Филиппа Киркорова. – сьязвила я .
— А Киркоров-то тут причем?
— Песня такая есть у Киркорова – «Я твоя мышка, я тебя сьем!»
Мы встали перед буро-коричневым огромным зданием планетария. Кажется, здесь еще какой-то театр располагается, почему-то вспомнилось мне.
-Слушай, а что мы вообще здесь делаем? – опомнилась я.
-К метро идем.
Некоторое время мы шагали молча. Кажется, мысли забрались в тупик, и мне это не понравилось.
— Так нельзя, — энергично начала я . – Сосредоточиться надо на том, чтобы восстановить целый медальон, может там какое-нибудь указание будет, надпись или еще что. Вопросы надо решать по мере поступления!
— С возврашением. – ни с того ни с сего, улыбаясь, сказала вдруг Ленка.
— Спасибо. – чуть удивившись, поблагодарила я. – только ты это к чему? Вроде, как я еще утром прилетела?
— Я имела в виду – с возвращением тебя. Ты теперь прежняя. Ты снова стала самой собой. Я рада. – с серьезным видом провозгласила подруга.
— Я тоже…Но что же все-таки будем делать?
— Как бы мне не хотелось этого тебе говорить, особенно представляя твою реакцию, но тебе нужно с ним встретиться. – со вздохом заявила Ленка. – если медальон в этом мире, то он просто обязан находиться у него.
Мы обе прекрасно понимали, даже не называя имен, кого именно она имеет в виду. Я промолчала, тем временем мы оказались на входе метро, Ленка в дверях тревожно посмотрела на меня и ничего не сказала. Внутри толпилась куча народу у окошек касс, я встала в очередь после молодого роккера примерно моего роста в черной куртке. У меня в голове было пусто, наверное, слишком много эмоции впечатлений. А может я просто понемного начинаю забывать Антона? Парень обернулся, тоскливо глядя на милиционера в полном обмундировании, неустанно следящим за возможными зайцами, и соответственно, преграждающий путь к безбилетному проезду, и тут я заметила на нем красный шарф с символикой Алисы. Оглядевшись, мне стало понятно, что он не один такой: на станции я насчитала приблизительно с десяток различного покроя черных кожаных косух и одинаковых красно-черных шарфов одетых на лицах обоих полов. У меня появилось нехорошее предчувствие.
— Лен, сегодня случайно никакая мне знакомая группа не играет где-нибудь, типа Спортивной?
— Случайно играет и совершенно случайно где-нибудь на Спортивной.
Вот когда сердце у меня рухнуло, как мне показалось, с высоты по меньшей мере той самой космической горы, о которой только недавно рассказывал Учитель. Я в панике повернулась к Ленке:
— Как так сегодня?! Почему ты мне ничего не сказала?! Я же не готова! Я даже не знаю… О Господи!
Стоящий впереди меня парень с удивлением воззрился на меня. Ленка спокойно переждала взрыв эмоций:
-Все? Когда-нибудь это должно было бы произойти, так? Ну и почему не сегодня? И что ты хочешь готовить? Красно-черные носки погладить и накрахмалить?
Я укоризненно смотрела на нее, понимая что подруга, в сущности, права.
— Сердечный приступ мне сегодня обеспечен. Пошли отсюда, я теперь от всех этих переживаний проголодалась.
И мы покинули кассу ровно в тот момент, когда подошла наша очередь. В третий раз уже сегодня оказываясь на выходе метро Горьковская, недовольство лезло из меня всеми порами:
— Еще и гадость какая-то с неба сыплется, — сморщила я нос, глядя на небо.
— Ага, снег называется. Ты чего есть будешь?
— Слона, — грустно попыталась пошутить я, чувствуя вдруг волчий голод. Потом подумав, оживилась,- шаверму! Сто лет, наверное, не ела.
— Ты с ума сошла, — ужаснулась подруга, мне же тебя с концерта на скорой увозить придется!
— Да ладно тебе, я привычная.
— Если ты думаешь, что это тебя спасет… – предостерегающе начала она.
— Помирать так с музыкой. – отрезала я и сунулась в ларек, — здравствуйте. Шаверма у вас свежая?
— Свежий, свежий. Мясо только сэгодня привезлы! — с южным акцентом, улыбаясь золотым зубом подтвердил смуглый продавец.
— Да. Кошатина . – прошипела мне на ухо подруга, я отмахнулась.
— Бэри, девушка, самый вкусный сдэлаю.
— Вот видишь? – торжествующе посмотрела я на Ленку и вдохнула аппетитный запах, шедший изнутри. – одну, пожалуйста.
— Ой! – схватилась я за голову.
— Что? – испугалась она.
— Тьфу, у меня же денег нет. То есть есть, но в евро. Слушай, у тебя нормальные деньги есть?
— Вон обменник стоит, и не кричи так больше, это скорее меня тут кондратий хватит, а не тебя.
Пока я ходила меняла деньги, Ленка заплатила за шаверму, взяла впридачу еще два чая и мы пристроились под крышу. Я впилась зубами в сочную мякоть политую белым соусом, и все показалось мне уже не таким страшным.
— Я совсем не представляю нашу встречу.
— А ты не думай, вернее, не представляй. Легче будет.
— Ты увидишь, он на меня посмотрит как на дуру и скажет: с головой девочка дружить надо. Или еще что-нибудь в таком духе.
— Прерати говорить глупости, ешь быстрее.
— А который сейчас час?
— Почти шесть. А начало в семь. Надо постараться поймать его до начала концерта, потому что потом начнется такая толкотня и давка, в которой и себя-то не найдешь.
— А ты уверена, что он придет?- поинтересовалась я и заметив выражение лица подруги, предпочла больше ничего не говорить, — Ладно, ладно. Все. Я молчу.
Мы вернулись в метро, на этот раз у окошечка кассы никого не было. Ленка взяла два желтых металлических жетона и мы пошли к турникетам.
Глава 13.
Сообщающиеся сосуды.
Как же хочется придать мыслям форму, воплотить желания в жизнь.
Так легко и просто нарисовать линию… и только сегодня тебе дано такое право. Загадывай. В этот день тебе позволено все.
Качаться на качели с заржавевшими петлями.
Делать то, что хочеться только тебе и с каким-то детско-озорным восторгом думать — а выдержат ли?
И все-таки спрыгнуть, не испугавшись и добежать по тропинке до перекрестка, загадать и ждать в высокой траве на обочине твоего человека. Того, которого ты ждешь уже давным давно, но придет он только сегодня.
Такое странное скрещение дорог.
Тебе здесь все знакомо и известна каждая пылинка. И ты знаешь, что он придет все будет так легко, светло и спокойно. Он появиться за поворотом, увидит тебя и не удивиться, не огорчится и не обрадуется… а просто улыбнется.
Вы будете долго-долго гулять под дождем и можно будет ничего не бояться.
А потом он уйдет,даже если ты загадаешь, чтобы он остался с тобой навсегда.
Ты не можешь решать задругих. У каждого своя жизнь и свой выбор.
У тебя остались еще желания?
На Спортивной, как всегда, клубился народ всех мастей и цветов, как говориться, — на концертах всегда собиралась самая разнообразная публика. Здесь был и пятидесятилетний начинающий лысеть мужчина, спорящий о чем-то с подростком лет четырнадцати с длинными сзади и коротко остриженными спереди волосами, девочка в традиционной черной куртке еще моложе с ярко-розовыми волосами и пирсингом в носу, прихлебывающая с явным удовольствием из открытой полуторалитровой бутылки пива, вполне прилично одетая тридцатилетняя пара, приплясывающая от холода на снегу, седой патлатый дедушка, кучка девиц с красными шарфами, со смешками толкаясь возле паренька, который разливал водку по пластиковым белым стаканчикам, одинокая дама в длинном вечернем черном бархатном платье, кутающаяся в шаль, и еще тысяча и одна человеческая особь, пришедшая послушать сегодня музыку.
Сообщность или братство, не знаю какое тут лучше подобрать слово, но здесь бытовал девиз – «один за всех, и все за одного». То есть, стоило тебе споткнуться на выступлении в толпе перед сценой, тут же протянется десяток рук, не давая упасть, от подошедшего милиционера встанет живая стена на защиту своего, а да хоть бы и чужого, сигаретами и пивом здесь делились без слов, а пристроить на ночь к себе иногороднего, либо одолжить денег на билет до дома почиталось за честь.
Для любого постороннего всегда останется неясным такое единение, которое связывало пришедших сюда. Слова песен знал наизусть каждый, через одного можно было наблюдать первую букву имени исполнителя в виде татуировки или кулона на шее, а фамилию кумира пишут на стенах во дворах. Я отказывалась наклеивать ярлыки «хорошо» и «плохо», я просто знала, что на его музыке выросло уже не одно поколение, и жесткие, а порой и жестокие ультиматумы словно несмываемая печать остается на душах и тех, кто проникался его творчеством и тех, кто всего лишь раз слышал его невзначай. На концертах у меня лично бегали мурашки по коже, а дыхание вырывалось в такт рифмам, настолько велико было его почти мистическое влияние.
Многие из тех, кого я видела сегодня, ходят на каждое выступление годами, а если быть точным, то с момента образования группы прошло целых двадцать лет, и необходимо хотя бы один раз увидеть исполнителя вживую на сцене, чтобы понять, что же притягивает всех этих людей. Нескончаемый поток энергии и свободы, исходящий от талантливейшего рок-певца словно заражала поклонников, но как ни странно ни видео, ни какие другие записи не повторяли интригующей и неуловимой силы.
Но сейчас мне было совсем не до этого, меня трясло словно в лихорадке, и уже не в первый раз за всего лишь один единственный день моего прибывания на родине, мне хотелось оказаться так далеко отсюда, как только можно на меня наводила панику мысль, что наша встреча с ним неизбежна, а ведь я не знала об Антоне абсолютно ничего, был ли он женат, приехал ли он сейчас с Наташей или вообще вместе с дочкой, что меня бы совсем не удивило – на таких сборищах довольно часто можно было заметить детей на плечах у родителей-роккеров. И общение в такой ситуации для меня не представлялась возможным, даже если бы я хотела просто сказать здравствуй.
Наверное, я была бледная как смерть, потому что Ленка не отрывала от меня тревожного взгляда всю дорогу и в итоге подруга тоже предложила купить пива. Вдалеке я увидела старых знакомых. Мы прошли мимо странной парочки и остановились у ларька, где худенькая невысокая девушка с огромными выразительными глазами и синими почему-то волосами то отборно материла свою подругу, то бросалась на нее с поцелуями. Кудрявая блондинка, впрочем мало на это реагировала, с нахмуренными бровями целиком погрузившись в экран мобильного телефона, на котором кажется, пыталась набрать сообщение.
— Маринка! Ну Маринка! Ну фея моя! – всячески пыталась привлечь ее внимание синеволосая барышня. – ну и стерва же ты все-таки!
— Будете? – поинтересовался подошедший очень лохматый, но довольно симпатичный парень, протягивая известную всем бутылку Очакова.
— Леший! — прозвище очень ему подходило, судя по прическе. — Она на меня внимания не обращает! – пожаловалась синеволосая.
— Я буду, — тут же очнулась та, которую звали Маринка.
Парень жинерадостно сунул бутылку в женские руки и взгляд его упал на кого-то сзади:
— Маугли! Чапаев! Лис! – радостно завопил он и бросился к ним обниматься. Кампания постепенно разросталась. Один из троих был этакий не очень высокий крепыш со стойкой бойца и упрямым выражением лица, одетый по последней моде в вельветовые бежевые штаны и торчащий из под куртки вельветовый под цвет брюк пиджак. Челка небрежно падала на лоб, закрывая один глаз,всем свои видом производя впчатление богемного модника, но те, кто с ним были знакомы не по наслышке, знали — в драке он мог свободно выстоять против троих, и там уже костюмы не имели никакого значения. Лис был его подопечным, молодым и дурным по своей натуре, и никто не понимал, почему такой человек, как Маугли с ним возится. Чапаев, у которого это было не кличкой, а настоящей фамилией был самым старшим и почти женатым, чья подруга — тоже здесь присутствующая, элегантно прихлебывала шампанское из открытой бутылки, в то время как остальные пили водку «Санкт-Петербург».
Я смотрела на всех этих людей, которых так давно знала, и думала, неужели вес и прическа так сильно меняют внешность? Ну да, раньше я была и полнее, и волосы были длиннее, и рыжие, и кожа белой-белой, но все-таки мне казалось удивительным то, что никто не обращал на меня никакого внимания, не признавая в коротко стриженной загорелой блондинке прежнюю Алину. И все же сердце мое колотилось все сильнее и сильнее. Я протянула деньги вульгарно накрашенной продавщице в окошке и забрала свое пиво. Бутылка была холодная и на этот раз стеклянная, наверное, в виде исключения, я подняла голову, чтобы попросить открывашку и тут я увидела Антона.
Он стоял в черной куртке с лампасами, с рюкзаком за спиной и над чем-то весело смеялся с молодым незнакомым мне светловолосым пареньком. В отросших сзади и коротких спереди волосах застревали кружевные снежные звездочки, залетавшие с улицы, шею прикрывал неизменный красно-черный шарф, а я просто стояла и смотрела, и все слова застряли у меня в горле.
Ленка, кажется,что-то сказала, но я даже не пыталась разобрать слов, я смотрела, смотрела и никак не могла отвести взгляд. Господи, как же долго я его не видела, а он совсем не изменился. Он улыбнулся и тут стало видно, что спереди у него не хвататет зуба, наверное опять подрался, машинально подумала я, а сердце сжалось от нежности и жалости. Вдруг он, словно что-то почувствовав, замер и медленно повернулся в фас. Вот он нахмурил брови, словно не веря собственным глазам, в ту же секунду меня узнав, застыл, как громом пораженный. Я пыталась улыбнуться непослушными губами и выдавить из себя хоть какое бы то-ни было приветствие и поняла, что это бесполезно — голос пропал. Зеленые глаза просто пригвоздили меня к месту.
Нас разделяло насколько метров, между нами двигались, ходили и разговаривали люди, но и я, и он, оказались словно в отдельном мире, где больше никаго нет, все происходило будто в замедленной сьемке. Не знаю как смогла, но я сделала несколько шагов навстречу, и у него губы дрогнули в неуверенной улыбке:
— Я… Я сплю? Или это… Это, и правда ты?
— Нет, твоя тетя, — хватило у меня сил пошутить, — Я. Кажется…
Он протянул руки, и я бросилась к нему в обьятия, как тысячи раз до этого, словно и не было ни этих двух лет, ни болезненного расстования, ни долгой разлуки. Антон гладил меня по волосам, теребя светлые прядки, зарываясь в них лицом, у меня запершило в носу.
— Дуреха! Ну какая тетя? Мне не верится, неужели это и правда ты? Маленькая моя, маленькая.
Тут все стало на свои места, я отстранилась.
— Ты даже забыл, как звал меня раньше.
— Ну я и дурак. – радостно признался он. — Ведь два года прошло. Столько всего случилось…
— Сколько? – скептически поинтересовалась я.
— Много. Я все понял. – темно-зеленые изумруды смотрели на меня так, словно боялись, что я вот-вот исчезну. – Ты мне все равно не поверишь…
— Отчего же? А ты попробуй.
Он растерянно оглянулся по сторонам.
— Мы что, тут разговаривать что-ли будем?
Я пожала плечами, и тут вдруг счастье затопило меня с головы до кончиков пальцев, отзываясь солнечной трелью в каждом мускуле. Он, кажется, и правда, не забыл меня за эти два года. И хотя мне было трудно признаться в этом ему да, и что там говорить, самой себе, — но я была счастлива, счастлива тем единственным неповторимым взглядом, что нес зелень вековых сосен и весенней листвы, потому что в этих глазах я читала нежность.
Антон взял меня за руку, свободную от пива и потянул к выходу из метро. Я беспомощно обернулась, ища глазами Ленку и встретилась глазами с кудрявой блондинистой девушкой, которая вытаращилась на меня, словно на привидение и тут же заорала во всю мощь своих легких.
— Алинка!!! Ущипните меня! Ах, ты засранка, и приехала и прячется! Штрафную ей!
И вслед за криком нас тут же облепили знакомые и не очень люди, хватая, обнимая и хлопая меня по спине.
— Вернулась?
— Ты насовсем или на каникулы?
— Ну как там, за бугром?
— Ты пить-то не разучилась?
— Ну налейте-же ей, налейте!
— Штрафную стопку – вклинился наконец-таки весьма нетрезвый Леший и сунул мне в руки большую бутыль Очакова, что со стопкой у меня никак не ассоциировалось.
— Ну что ты ей пихаешь. Штрафная – это не пиво. – презрительно скривился Маугли, забирая у меня Очаково. – Что, другого ничего не нашлось? Водовки срочно!
— Сначала попробуй, а потом говори.– обиделась Теща за Лешего, вытаскивая из запазухи литр. — У нас только столичная, а пиво, пиво – это запивка.
Маугли принюхался и одобрительно осклабился:
— А, и правда. Тогда пей.
— Ща – ща — ща. – закивал Антон, вытаскивая меня из толкучки, мы только отойдем на пять минут и потом все выпьем.
— Но… – попытался было остановить нас Леший, но Маринка тут же шлепнула его по протянутой руке и что-то горячо зашептала на ухо. Остальные тоже примолкли, заметив наши так и не разомкнувшиеся руки.
— Они, что снова вместе? – ошарашенно поинтересовалась подошедшая тем временем Женька, с которой я даже не успела поздароваться.
Ленка молча пожала плечами.
— Тебе не надоело? – малость оглушенная, поинтересовалась я, отвыкнувшая за два года от привычек и обычаев своих приятелей.
— Надоело. – коротко ответил он.
— Так почему?! Почему ты не начнешь наконец жить нормально? Все осталось по прежнему: концерты, пьянки, выезда. Ничего ведь не изменилось?!
— Я изменился.
Мне оставалось только горько усмехнуться.
— А ведь мы о стольком мечтали, столько планировали…
— Одному мне не о чем мечтать.
Я покачала головой:
— Я была с тобой, только тебе было нужно другое.
Он остановился.
— Да я знаю, и тогда знал, кто мне был нужен, но я знал и то, что меня держало! Теперь все по-другому.
— Вернее кто. И сегодня она тебя держит, и завтра будет тоже самое.- тяжело вздохнула я. – Давай не будем об этом.
На улице совсем стемнело, с неба падали отдельные снежинки, под рассеивающими свет фонарями собиралось все больше и больше народа. Мы шли, взявшись за руки, и молчали, уходя все дальше от дворца Спорта. Время от времени наши взгляды встречались, мы только сильнее сжимали руки, но мы оба теперь боялись заново начать разговор. Болтать по-пустому было глупо — о цветах, да о погоде, а говорить о нас … Какой смысл было тревожить незажившие еще раны? И все же мы улыбались, наверное, ни мне, ни ему не верилось, что мы снова вместе, хотя бы и на эти короткие мгновения.
Мы вышли на набережную и мне запоздало пришло в голову, а куда же все таки мы направляемся? Слева опять оказалась Петропавловская крепость, я начинала мерзнуть. Очутившись на мосту, Антон вдруг резко развернулся и неожиданно привлек меня к себе, сжав так сильно, что у меня перехватило дыхание. Он даже не пытался меня поцеловать, прижавшись свои холодным лбом к моему, смотрел глаза в глаза, будто пытаясь разглядеть что-то от него спрятанное.
— Я столько за это время передумал, ты и представить себе не можешь. Я так зол был на тебя сначала, я почти тебя ненавидел, а потом вдруг все понял. Все! Все!
— И что-же ты понял? – севшим голосом спросила я.
— Так, как ты, меня никто никогда не любил и любить не будет. Мне никто не сможет тебя заменить.
— И ни слова о твоих чувствах.
— Ты же знаешь, я никогда не умел говорить.
Я покачала головой.
— Я все равно больше тебе не верю.
— Почему ? – глухо спросил он, убирая руки в карманы.
— Ты еще спрашиваешь?! Ты же предал меня! Как же мне снова доверять твои словам?
— Тогда все не имеет смысла. Я тебе никогда не лгал, но раз ты мне не веришь…
У меня упало сердце в ответ на его слова, но я высказала то, что думала. Разве бывают вторые шансы и склеенные чашки? В мозгу все путалось, я ведь даже не рассчитывала на это, я была уверена, что он давно забыл меня в счастливой семейной жизни. Тут я поняла, что даже не спросила, остался ли он с матерью своего ребенка или с какой-либо другой дамой сердца, и что ни он, ни я не задали друг другу ни одного вопроса. Все было для нас как-бы само собой разумеющимся, происходящее воспринималось обоими как должное. Голова шла кругом, я перестала что-либо понимать, причина моего приезда касалась совсем иного. Чего она касалась? Ах, да медальон…
Стараясь не смотреть ему в глаза, я, закусив губу, размышляла.
— Замерзла?
Я и не заметила, что начала дрожать и от переполняющих меня эмоций, и от холода. И ничего не говоря, я прижалась к жесткой материи зимней куртки, пряча лицо у него на груди. Я почувствовала, как он содрогнулся всем телом, безнадежно меня обнимая. Мне хотелось в тот миг, чтобы время остановилось. Мы простояли так несколько минут, я вздохнула Кулон, вторая часть должна быть у него, я подняла на него глаза и, подавив вздох, осторожно высвободилась из любимых рук.
— Тебе это ни о чем не говорит? – развернула я салфетку замерзшими руками.
В электрическом свете блеснула позолоченнная поверхность, и Антон задохнулся от удивления.
— Откуда у тебя это?! Я нашел такой же. – он лихорадочно начал распутывать шарф — Нет, немного другой. Нет, но откуда… Это ведь две половинки, так?
Он снял часть медальона со шнурка на шее и протянул мне на раскрытой ладони. Я молча кивнула. Части идеально подходили друг другу, больше не было ни единого недостающего кусочка, но я медлила их соединять. Кто знает, что произойдет дальше?
-Собака с крыльями? Что это означает? И где ты взяла второй? Ведь ты не знала, что я его нашел? Я никому не показывал…
Я никак не могла решить, рассказать ли все разом или промолчать, потом подумала, что последнее уже не получиться, особенно учитывая нетерпеливые взгляды, которые бросал на меня Антон .
— Да что, черт возьми, происходит?! Ты можешь мне хоть что-нибудь обьяснить?
— Не кричи! Это не так-то просто. В это тяжело поверить… – и тут я запнулась, не зная, что говорить дальше.
— А ты попробуй. – пердразнил он меня.
Вместо этого я попробовала кое-что другое: взяв части в обе руки я медленно сложила их в одно целое.
— Что тако… – начал возмущенно Антон и прервал фразу на полуслове.
Мир на мгновение потерял свои краски и звуки. Все вокруг постепенно стало расплываться, так бывает когда медленно погружаешься в воду : вроде что-то видно, но что именно – не разглядеть. Я подняла голову, чтобы попытаться пояснить Антону хотя бы вкратце, что происходит, все-таки он имел на это право. Я с ужасом смотрела на результат моих действий и даже боялась вздохнуть. Мы стояли, соприкасаясь плечами, а мир вокруг нас плавился, вдруг яркая вспышка ударила мне в глаза, словно тысяча фотоаппаратов заработали в один миг, и все провалилось в пустоту.
На одну секунду я потеряла ошущение реальности, а как только открыла глаза, я решила, что лучше бы мне этого не делать. Сначала я увидела ярко-голубое небо, потом тучи дыма, а затем прямо перед собой шевеляшееся, как огромный муравейник, поле боя. Люди бились на мечах, падали под копыта лошадей, ломали копья о щиты, заливали кровью песок и траву. Меня чуть не затошнило, когда я невольно приглядевшись, стала свидетельницей того, как какой-то воин проткнул мечом своего противника всего лишь в десятке метров от места, где мы оказались.
Антон стоял остолбеневший и изумленный не меньше моего, а скорее всего даже больше, ведь он и понятия не имел, что мы очутились в мире валькирии и Гармона к тому же самый разгар битвы. Я только никак не могла сообразить, обьявил ли граф о том, что королева нашлась, потом поняла, что нет, иначе и сражения бы не было. Значит Гармон и Реквием еще в пути…
— Ложись! – толкнула я так и не пришедшего еще в себя Антона на землю, увидев как отряд лучников целиться в нашем направлении.
— Где мы? — вне себя зашипел он, растянувшись на желтом песке. – Что, мать вашу, происходит?!
Кажется, настала пора все обьяснить, глядя на его взбешенно-вопросительное выражение лица, подумала я, в любом случае особого выбора нет. Я убрала медальон.
— Короче, там где мы оказались, идет война. Прямо сейчас.
— Спасибо за комментарии, это я и без тебя понял. Там где мы оказались – это где, позволь спросить? И какого черта мы здесь делаем?!
— В другом мире. – последовал ответ. Ну как обьяснить иначе? Не могу же я рассказывать ему всю историю с начала? – это, если хочешь парралельное измерение, я и сама толком не знаю. Видимо, тот медальон, половинки которого мы нашли, нас сюда и перенес. Он из этого мира, и его надо вернуть.
— Кому?!
— Его хозяину. Хозяйке. – поравилась я .
— Какой такой хозяйке?! – начал было он приподниматься на локтях, как я снова дернула его за руку и, кажется, переборщила: он уткнулся головой в песок.
— Ты что делаешь?! – возмутился он, отплевываясь.
Я протянула руку и стряхнула песчинки со щек и бровей, и не выдержав тихонько рассмеялась.
— Ну и что тут смешного?!
— Ничего. Я так по тебе скучала…
Он посмотрел на меня долгим недоверчивым взглядом и неуверенно улыбнулся, не разжимая губ. Было невыносимо жарко в зимних одеждах на летнем солнцепеке. Мы укрывались за небольшим песчаным холмиком, поросшим пожелтевшей от солнца осокой, а рядом слышался грохот сражения. Я оторвалась от созерцания любимых глаз и взяла себя в руки.
— Ты веришь в другие воплощения?
— Теперь я уже и не знаю во что верить? Разве что я просто сплю?
— К сожалению нет. – заверила я его. – так ты хотя бы примерно представляешь что это такое?
— Это после смерти что-ли?
— Ну и до тоже. У людей не одна жизнь, как оказалось, есть еще и другие. И сейчас мы как раз в том месте, где протекает жизнь твоего и моего прошлого. И этот магический кулон по ошибке оказался в нашем мире, а теперь его надо вернуть. Он принадлежит мне, но мне из этого мира.
— Смахивает на бред сумасшедшего. – недовольно произнес любимый.
— Ничего не могу поделать. – пожала плечами я. – Но к несчастью, это реальность. Друго вариант – можешь не верить собственным глазам, щипать себя до синяков или засунуть голову в песок и изображай страуса. Вообщем, воспринимай это, как хочешь.
— А почему мы обязаны тут валяться?
— Потому что иначе нас тут убьют, и ты вообще никогда никуда не вернешься. – мило улыбнулась я.
Антон мрачно посмотрел на меня и видимо попытался принять сказанное мною к сведению. С минуту он молчал, а потом выглянул из-за холмика, развязал шарф и наконец не выдержал:
— Так что мы тут, на всю жизнь застряли? И из-за чего война, собственной говоря?
— Из-за твоей дочери. А если быть точной – вопрос власти и престолонаследия.
— Моей дочери?! Престолонаследия?! – оторопело повторил следом за мной ошарашенный отец.
— Твоя дочь – наследная королева в твоей стране. Нет, ты жив, но прав на престол не имеешь, потому что он передается по женской линии. Ты простой граф, а Ават, так зовут твою дочь, похитили, и по моим последним сведениям ты только сейчас смог ее найти. – терпеливо обьясняла я, умалчивая некоторые моменты. — и битва как раз между армией Ордена Солнечного Света – ее похитителями, и твоей семьей.
— Так если я ее нашел, то почему битва? – нахмурил он брови, а у меня в глубине души расцвела гордость за такую быстроту восприятия моего любимого человека.
— Вы с ней еще далеко отсюда, а может и уже где-то близко, но я сомневаюсь, что Гармон станет подвергать опастности ребенка, потащив ее в гущу событий, скорее пошлет гонца.
— А ты?
— Что я?
— Ты в этом мире кто?
Это застало меня врасплох. Кто я? Никто…
— Я тебе помогаю…
— А мы вместе?
Пора было с этим завязывать, а то допрос мне целый устроил, да если бы у меня были ответы на все эти вопросы!
— Хватит! Пора выбираться отсюда. – решительно прикрыла я тему и попыталась осмотреться вокруг.
— Подожди-ка, а откуда ты вообще все это знаешь?! – спохватился вдруг Антон.
Я пропустила вопрос мимо ушей:
— Какой ужас… – вырвалось у меня.
В десятке метров от места, где мы укрылись, разворачивалась тем временем безжалостная картина. Часть отряда Лунного ордена, я узнала их по отличительным знакам, оказалась отрезанной от основных сил. Их было пять человек, и пехотинцы Солнца наступали со всех сторон, окружая. Их теснили все сильнее, и переглянувшись, пятерка встала спина к спине неровным кругом. Трое с мечами наголо, у другого была секира, и последний натягивал лук. Миряне подступали со всех сторон, на некоторых я заметила знаки фирцев, но это не улучшало дело. Тот, у которого был лук одну за другой выпустил четыре или пять стрел, и отбросив его, выхватил длинный, сверкающий на солнце клинок.
— Надо что-то сделать. Это наши, — занервничала я. – у них ни единого шанса против такой тьмы людей, они же погибнут!
— Смотри. – показал рукой Антон. – им только чуть-чуть осталось продержаться. Подмога уже близко.
Я проследила взглядом в том направлении и увидела новую армию, которая готовилась вступить в бой. На развевающихся по ветру флагах сияла луна, но символы на щитах я никак не могла узнать. Это был большой знак горы с рассыпанными вокруг звездами. И тут меня осинило.
— Ну да! Это же союзные войска. Крэм подошел!!! Слава Создателю!
Их войско выстроилось по верху не очень высокой гряды холмов, заслонявших долину с запада. Спереди стояла пехота в кованных шлемах и железных нарукавниках, сразу же следом кавалерия, а позади, наверное, лучники, но мне уже было не видно. Командир Крыма с мечом наголо что-то прокричал свои воинам, в ответ на что, они подняли в воздух клинки и копья, и он поскакал по мимо них по длинне шеренги, приветствуя каждого легким ударом по оружию. Со стороны казалось, что он пересчитывает копья, но я откуда-то знала про этот обычай, не имея даже представления откуда, из снов, может быть.
Действительно, той пятерке остоялось выстоять еще несколько минут, пока подоспеют остальные, но все же в этот момент им приходилось несладко. Спина к спине они пытались держать оборону своего маленького круга. У самого рослого воина в одной руке была огромная секира, а в другой железная палка с цепью и тяжелым шаром с шипами, и каждый раз когда его страшное орудие поднималось в воздух, рядом кто-то падал, чтобы уже больше никогда не встать на ноги. Среди них был еще очень стройный и такой вертлявый боец, что я с трудом успевала за его движениями. Он рубил двумя мечами одновременно и так быстро, что пространство вокруг него стремительно очищалось, но я спросила себя насколько хватит такой сумасшедшей отдачи?
Улавливалась такая слаженность в действиях этой пятерки, что я даже перестала за них беспокоиться. Все было как-бы продумано заранее, походило на игру профессионалов в баскетбол – один отдает пас на пустое место, а там смотришь, и уже игрок забивает мяч в корзину. Они пока оборонялись успешно, и четко следовали один за другим.
Вот воин с длинным светлым, кажется, песцовым хвостом на шлеме описал вокруг себя аккуртаную восьмерку, и сразу два мирянина повалилось на землю. Затем он резко развернулся и ударом железной рукавицы проломил голову бойца, замахнувшегося со спины на его сотоварища, который в свою очередь вместе с третьим валил на землю огоромного мирянина. Настоящий гигант никак не хотел сдаваться и тут уже третий из этой группки, по росту вполне подходящий противнику ввязался в драку. Огромная секира взлетела, но тот оказался ловчее и увернулся, а лезвие со всего размаху впилось в землю, так что гул, как мне почудилось, дошел даже до меня. Великан из Мирии тяжело бросился на него, выставив впереди себя меч, но вдруг начал клониться вниз и тяжело упал, заставив отскочить тэпрского защитника. Сверху на тело тут же вскочил тот худенький воин, которого я приметила в самом начале, он с некоторым трудом вытащил свой меч из лопатки падшего и потряс им над головой.
А миряне тем временем все продолжали надвигаться, стрелы свистели и у них, и у нас над головами, но все же мы находились в несравненно лучшей ситуации, скрываясь за дюнами, поросшими ветвистыми южными соснами с огромными иголками.
— Слушай, может, нам убраться отсюда подальше, миряне наступают. – невольно вырвалось у меня.
— Куда?! Битва повсюду идет, сзади холмы.
— И что?
— А то, что снять нас оттуда арбалетом будет легче легкого. Крыльев-то пока у нас нету. – он с надеждой посмотрел на меня. – Разве, что ты нас туда перенесешь, затащить-то ведь нас сюда смогла.
— Это не я! – воспротивилась я. – Это медальон!
— А принадлежит он кому? – напомнил Антон.
— Мне, но другой мне, той, которая в этом мире. Я-то тут причем?! Я не умею пользоваться магией.
— Ты же не пробовала.
Я с удивлением воззрилась на него. Может быть, он и прав…
— А как?
— А вот уж этого я не знаю. Как-нибудь попробуй. Вдруг что получится?
— Чушь какая… — проборматала я, но при этом подумала, хуже-то уже некуда, а вдруг, и правда, получится?
Я сползла еще ниже по песку, зажмурилась и попыталась сконцентрироваться. Представила холм, который только что видела перед собой и … Через несколько секунд глаза сами собой открылись и я увидела Антона, который давился смехом.
— Ладно, хватит пыжиться. Не получиться из тебя ведьмы. Вон, уже покраснела вся. Придеться нам тут пережидать.
Я собралась было обидеться, но кончила тем, что сама фыркнула: тоже мне, и правда ведь, кольдунья нашлась.
— Сколько ждать-то? Вдруг, мы тут на неделю застрянем?
— Значит неделю и будем прятаться. Мне еще жизнь дорога. Черт, даже кольчуги нет, подцепят копьем, как цыпленка и все. Что тут кулаки – против меча не очень то голыми руками поборешься…
Я хотела возразить, но он был прав, без оружия и лат тут вообще делать было нечего. Надо попробовать раздобыть где-то обмундирование, единственный способ, который мне приходил в голову, виделся не слишком приятным занятием, но выбора в данный момент особого не было. Оставалось только приступить к выполнению, но тут Антон тронул меня за руку.
— Смотри! Началось!
Крэм выступил. Зрелище было одновременно красивым и пугающим, таким, от какого захватывало дух. Армия с нестройным боевым кличем неслась с холма навстречу своей и чужой смерти. Мирия уже ожидала противника, командир той части фронта, на которую шла атака, уже отдал команду выровнять строй. На его лице не было написан страх, спокойно он ожидал очередного нападения. Всадник Мирии, держа в руке флаг Солнечного Ордена проскакал по краяю долины указывая место построения. Лучников пропустили вперед, и они уже опустились на одно колено и замерли в ожидании приказа. И как только всадники Крэма оказались на расстоянии выстрела, первые стрелы со свистом рассекли воздух, и арбалетчиков тут же заменили новые.
Меня передернуло, когда через секунду и лошади, и всадники, и пехота Крэма, все, защищенные кожанными и металлическими пластинами, в тяжелых латах, как подкошенные валились под стрелами. Падших было много, но все же это казалось ничтожным, по сравнению с теми воинами, которые продолжали атаку. Миряне, выстроившись в линию, тоже были на изготове. Ощеривщись копьями, армия столицы с этого края напоминала гигантского ежа, еще секунда и Крэм готовый смести все на своем пути, настолько он ослеплен яростью битвы, налетел на его иголки.
Воины бежали по телам своих сотоварищей, кололи трезубцами, рубили топорами, отбрасывая отблески в солнечном свете, звенели мечами и умирали на каждом видимом мною метре. Чуть вдалеке лошадь встала на дыбы и передними копытами отбросила противника на несколько метров, пехотинец со всего размаху ударился о землю и уже даже не пытался подняться. У него, видимо, были сломаны ребра и шея, он больше не шевелился, секира выпала из ослабевших пальцев, и розовая пена выступила на губах. Я отвернулась, но пейзаж повсюду был одинаковый.
— О Господи. – уткнулась я лицом в плечо Антона, не в силах больше смотреть на залитые кровью то ли живых, то ли мертвых людей.
— Это же женщина…- свистящим шепотом изумленно произнес он, словно не расслышав моего восклицания.
Я снова подняла голову и увидела, как тот самый вертлявый воин из пятерки Лунного Ордена, зажимая рану на плече одной рукой, другой из последних сил сил защищался. Длинные черные волосы шелковой гривой спадали теперь на перепачканую кровью серебристую кольчугу, и в самом деле это , была женщина. Ее противнику похоже нисколько это не мешало. Он ударил девушку щитом плашмя, заставив ее пошатнуться, и замахнулся, готовясь опустить лезвие на незащищенную шлемом голову. Я тихо вскрикнула, и тут же опомнившись, зажала рот рукой, но девушка успела в самый последний подставить свой меч, сблокировав удар. Клинки скрестились, мирянин стал клонить ее лезвие к земле, и кажеться исход стал ясен.
Она упала на землю и роскошные иссиня-черные волосы смешались с серым песком, торжествующе оскалясь, мирянин снова взмахнул мечом, но и в этот раз, воительница ушла от смерти, перекатившись на песке. Пока тот выдергивал из земли свое оружие, она выхватила с пояса маленький рожок, и мелодичный легкий напев почти потонул в шуме боя. Но все же кому он был знаком, услышали его даже в лязге металла. Мирянин встревоженно оглянулся, уже не так уверенный в своей победе, и оказался прав. Четыре стрелы пронзили его со спины, а еще через долю секунды, копье вонзилось ему в солнечное сплетение, пробив покрытый эмалью нагрудник. Отрезанные от нее товарищи уже прорубались на выручку, но они были не одни, — одна из стрел принадлежала командиру Крыма. О причинах, по которым он распознал звук рога и которые толкнули его сейчас торопиться на спасение валькирии, можно было только догадываться. Взяв свою лошадь под узцы, орудуя мечом, он первым расчистил себе дорогу к девушке, схватил ее на руки, и тут подоспели остальные.
Больше ничего разглядеть я не смогла, потому что в то же мгновение, всю группу заслонил от меня столб дыма и земля содрогнулась. По началу я не додумалась, что происходит, но когда второй и третий огненный шар вспорол поверхность земли, я очнулась.
— Катапульты! – вне себя заорала я, вскакивая на ноги.
От долгого сидения ноги затекли и не слушались, но я не обратила внимания, надо было спасаться как можно скорее. Следуящая бомба упала в наши сосны и нас ударило тепловой волной, а сосны тут же занялись пламенем. Огонь побежал по земле, и перемешанные воины с обеех сторон побежали прочь. Еще один смертоносный шар упал прямо в гущу защитников Солнца, тем самым облегчая нам задачу. Мы побежали позади всех и достигнув поля боя, я остановилась.
— Ты что? С ума сошла? Что ты тут потеряла? – крикнул Антон, глядя как я , сдерживая отвращение нагнулась над лежащим трупом.
— Не задавай глупых вопросов. Нам нужны латы. – прошипела я, ничуть не в восторге от такого занятия, приподнимая окровавленного мужчину за руки и стягивая с него кольчугу.
— Никогда в жизни! Это же воровство! И варварство! И вообще мертвых нельзя…
— Послушай, ему уже ничего из этого не пригодиться! А если тебе жизнь дорога, как ты говоришь, так делай то же самое. И быстро!
Я подняла валявшийся рядом шлем и высыпала из него песок.
— Этот не трогай!
— Что еще?! Какая к черту разница?! – вышел из себя мой спутник.
— Ты знака не видишь? Это же Солнечный орден. Из тебя сделают подушечку для иголок, если ты его наденешь. Головой думать нужно.
— Откуда я знаю правила этого захолустья, — раздраженно пробурчал он, пинком отправив шит с символом солнца куда подальше.
Пока мы одевались, ктапульты не прекращали свою работу ни на минуту, и каким чудом ни одна нас не задела, я не знаю, но так или иначе, через небольшой промежуток времени мы оба почувствовали себя немного уверенней в новом обмундировании. Теперь мы ничем не отличались от защитников Ордена Полнолуния, разве что мне не нашлось подходящих сапог, и я осталась в ботинках, благо мартинсы всю жизнь мне служили верой и правдой.
— Теперь что? – поинтерессовался Антон, голос прозвучал глухо из-под опущенного забрала.
Я обернулась к воротам столицы, где в данный момент и разворачивались все события. Мы и так пригибались к земле, но укрыться было практически невозможно: песок летел со всех сторон, от дыма стало трудно дышать, огонь подступал, глаза слезились и к тому же было невыносимо жарко. Катапульты продолжали швырять заряды, и назад отступать было некуда, положение создалось не завидное, но путь мне виделся только один.
— Надо двигаться вперед. Ничего другого не остается, — прокричала я.
Антон кивнул головой, мы подобрали, не глядя, каждый по мечу и перебежками начали удаляться от пламени, уже пожравшего сосны, за которыми мы недавно укрывались. Мимо нас проскакал конь, за которым по песку тащилось тело воина, зацепившегося ногой за стремя, а меня уже начало трясти от испытаний сегодняшнего дня. Равномерный топот копыт прекратился, лошадь поджав ноги, перелетела через груду тел и исчезла в клубах дыма со своеим страшным грузом.
У меня было желание схватиться за голову, но вместо этого я попыталась взять себя в руки. Не знаю, как на это реагировал Антон, но с меня было достаточно. Все происходящее напоминало мне страшный сон, но только на этот раз пробуждение затягивалось. Едиственный плюс, который я находила в сложившейся ситуации, так это то, что рядом был именно человек, в котором я нуждалась.
Тэпрцы тем временем готовили таран. Под стенами были приготовлены котлы с кипящей жидкостью, в которую лучники макали наконечники, непрерывно стреляя по стенам, не давая тем самым защитникам города мешать тяжелому устройству с огромным столетним дубом, окованным железом, рушить ворота. Как бы мы не были против, теперь мы оказались втянутыми в чужую войну по чьему-то странному замыслу. Что ж, действовать будем по ситуации.
Часть пятая.
Занавес.
Глава 14
Выбор.
Жизнь душит желание, считая слабостью следовать зову сердца?
Ты опускаешь глаза под тяжестью неосуществленной мечты?
Так становятся банальными и еще более этим безнадежные поиски смысла жизни…
…жизни, в которой сквозь сотни миров, нескончаемое число врат
и переливы острогов нас будет вечно притягивать друг другу…
я знаю: параллельные прямые не пересекаются…
встречаются только взгляды, да и то не надолго.
Но для чего сегодня тают покровы снов под твоими руками,
разрушая спокойствие моих мыслей, мраком укутывая плечи…?
Кто ты?
вижу только силуэт, нависшей над набережной моей души…
отблески пламени в глазах стучат в висках безмолвным криком…
сил уже нет, а все равно заставляешь себя держаться…
тонкая грань между тобой и небытием …
Ты пытался уцепиться за край сознания,
заранее зная, что это бесполезно.
Зная, что должен встретить меня там…за этой призрачной чертой…
за движением ветра…за отражением стекла…
Не бойся…закрой глаза – я поведу тебя за собой.
Туда, где кончается небо…
Туда, где солнце светит сквозь зеленую толщу воды…
Туда, где умирает рассвет, и нет жизни закату…
Туда, где корчится в судорогах любовь…
по кромке волны, не слыша стонов чаек и не видя отблеска горизонта…
Не спрашивай ни о чем – просто протяни руки и я стану тенью твоей…болью твоей… грезой твоей…
Дева Битв дарит тебе покой и вечную нежность…
Ехать пришлось всю ночь, все дюны в темноте казались одинкаовыми. Лошади знали дорогу, но пологаться только на них Гармон посчитал безрассудным, к счастью маршрут лежал прямо по линии звезды Парэсса, и передвигаться было легко. Ават как не уверяла отца, что она уже большая, вовсю сопела, закутавшись в плащ отца. Друзья между собой почти не разговаривали, лишь изредка перебрасываясь словами по дороге, тишину нарушал только скрип копыт по песку. Оба были на исходе сил, не спав вторую ночь, проделывая этот путь второй раз за сутки, и только к утру оказались перед последним склоном, с которого спустились утром того же дня.
Рек вдруг пришпорил лошадь и поровнялся с Гармоном, который ехал чуть впереди.
— Смотри!
На гребене холма, четко вырисовываясь в дымке рассвета, метались черные собачьи силуэты.
Оба остановили лошадей, Гармон, присматриваясь, меделенно произнес.
— Гиены не нападают на человека.
Но, явно, противореча его словам, те сбились в кучу и начали медленно приближаться, лошади тревожно заржали, заставив его тем самым быстро изменить собственное мнение.
— Дьявол. Это необычные создания. Это ловушка — их направляет чья та воля, и я уверен, что мы знаем их хозяина. Спасай Ават, я попробую их задержать.
Двух выходов не было, он предпочел пожертвовать своей жизнью, чем подвергнуть опасности ребенка. Он передал теплый сверток другу, Рек молча развернул коня и погнал изо всех сил прочь. Несколько из диких собак попытались последовать за ним, но Гармон уже натягивал лук.
Стрелами уложить четырех из шести гиен, которые развернулись в сторону удаляющегося хамелеона, не составило особого труда, но теперь нужно было привлечь внимание оставшихся . Он спешился, лошадь испуганно встала на дыбы, издавая оглушительное ржание, — успокаивать ее времени не было и Гармон просто оставил все как есть, собаки наступали. Стараясь уворачиваться сразу от двух острозубых пастей, он попытался сразить их мечом, но верткие хищницы так просто не давались.
Серо-черные, цвета, отливающего ночью, гиены глухо рычали, вздыбив шерсть на загривке, а глаза горели таким неестественно зеленым светом, что заставили Гармона еще раз усомниться в том, что он сражается с обычными дикими псинами. Пользуясь небольшим численным, но все же преимуществом, они разделились: одна старалась зайти со спины, другая метила в горло.
— Ну давай-давай. – сделал приглашающий жест Гармон и покрпче сжал меч. Ответ не заставил себя долго ждать — первая пасть щелкнула в нескольких сантиметрах от уха Гармона. После пары неудачных попыток повалить его на землю, гиены притихли и, прижимаясь брюхом к песку, медленно, синхронно, лапа к лапе, начали теснить его к дюнам. Прикрываясь щитом, воин попробовал обогнуть их справа, но в ту же секунду одна понеслась напролом, пытаясь сбить с ног, и одновременно вторая прыгнула на него, целясь в грудь. Зубы и когти только скользнули по гладкой поверхности щита, не причинив никакого вреда.
— Мы еще посмотрим, кто кого! Навалившись всем телом, он отбросил щит в сторону вместе с повисшей на нем собакой, и кульбитом ушел в бок. Сгрупировавшись в доли секунды в полете, как когда-то его учили, длинным кувырком он оказался позади обеих . Рука с мечом сама рванулась вперед и лезвие насквозь прошло через податливое тело, не дав твари даже возможности заскулить в последний раз.
Оставалась еще одна, но теперь он оказался без щита, и последняя выжившая из пустынных хищниц, не обратив ни малейшего внимания на смерть подруги, вновь готовилась к прыжку, не сводя голодных глаз с лица Гармона. Резко перекатившись на мокром песке, воин хотел подняться, но в то же мгновенье был свален обратно, от мощного удара выронив оружие. Меч беззвучно упал на песок, а гиена утробно взывыла. В голосе словно послышались торжествующие нотки. Времени вынуть нож у него не было, впрочем, как и времени на размышление. Оставались руки против клыков. И схватив за шкуру, тянущиюся к горлу тварь, Гармон обееми руками из последних сил сдерживал нападение. Воин с отвращением уловил зловонный запах гнили, идущий от оскаленной морды, находящейся уже на расстоянии локтя от его лица.
Что –то надо было делать, причем срочно. Не видя другого выхода, он напряг мыщцы и коленом со всего размаху ударил в брюхо лохматой бестии, а она только лишь невнятно тявкнула, быстро вскочив на лапы. Следующим движением Гармон рывком поднялся на ноги и в момент, когда она уже оторвалась от земли в очередном смертельном прыжке, резким боковым ударом изо всех сил влепил ногой по хребту твари. Тело тяжело рухнуло на песок и задергалось в агонии — удар пришелся точно.
— Вот так-то, — выдохнул он, но времени на отдых не было, и воин сразу начал оглядываться в поисках лошади. Животное со страху давно ускакало прочь, лишь только он спешился, Рек с его дочерью тоже скрылись из виду.
— Да что же это?! — Гармон в отчаянии сжал кулаки и побежал, задыхаясь, из последних сил. Спустившись с холма, проделав половину пути кубарем, он увидел наконец предательское животное, которое спокойно паслось на краю поляны. Воин тихо подкрался сзади и взлетел в седло единым махом, уже от души всадив пятки в бока непокорной лошади.
Через несколько минут бешеной скачки, наконец, показались шатры лагеря. Вернее то, что от него осталось. С ужасом и непониманием его взгляд метался по дымящемуся пепелищу и грудам тел повсюду. Значит, Солнечный орден пошел в бой, выведя армию из под стен столицы. Он оглянулся и увидел, что сражение шло чуть ниже в двухста-трехста метрах отсюда. Краем сознания воин порадовался за своих, которым удалось отбросить неприятеля назад, но хамелеона так нигде и не было видно? Реквием не мог уйти за это время далеко, бой с гиенами длился не более четверти часа и, замирая от ужаса он оглядывал и горизонт, и поле боя одновременно, страшась найти их среди павших.
Подойдя к бывшим графским, а теперь сожженым превращенным в руины покоям, Гармон похолодел.
— Не может быть. – беззвыучно прошептали губы. Под бархатным балдахином измазанным грязью, кровью и пеплом лежал в неестественной позе ребенок лет двеннадцати. Руки были завернуты за спину, а разбитые пальцы продолжали сжимать, словно стараясь спрятать, флаг Лунного Ордена. Воин узнал остекляневшие распахнутые голубые глаза, в которых теперь отражались проплывающие по небу облака, — это был мальчик-паж его отца. Сердце сжалось от жалости, ненависти и отвращения к тем, кто мог это сделать. Тут к невыразимому своему облегчению он услышал знакомый свист, с сердца словно свалился камень, и воин завертел головой, ища друга.
Хамелеон остановил лошадь под небольшим склоном, стараясь держаться подальше от места сражения по вполне понятным причинам. Он укрывал девочку спереди большим круглым щитом со знаком Луны на бляхе. Конечно, это привлекало лишнее внимание, но другого у них не было. Рек замахал рукой и понял, что друг уже его заметил — Гармон смог наконец свободно выдохнуть, и пригнувшись к лошадиной гриве, он заторопился навстречу дочери.
— Подожди – ка, — сказал Рек то ли девочке, то ли самому себе — что-то было не так. Хамелеон беспокойно прислушался и понял, что предчувствие его не обмануло: в воздухе запахло паленым и послышался громкий свист. Солнечный орден начал обстрел со стен. Выругавшись, он не знал на что решиться, времени сетовать на судьбу уж точно не было, как бы зла она не была, но он беспокоился вовсе не за себя, а за свой бесценный груз. Нельзя было допустить, чтобы хоть один волос упал с ее головы.
— Держись крепче, — скомандовал он юной королеве, которая и так сидела ни жива ни мертва от ужасов, которые ее удавалось разглядеть за краем щита. Она изо всех сил зажмурила глаза, но все-таки мужественно не расплакалась, вцепившись в кожаный ремень маленькими ручками, когда первые снаряды начали рваться совсем рядом.
Гармон проклял все на свете, увидев летящие огненные шары, сыпавшиеся с неба один за другим, но через секунду начался следующий, еще более страшный круг ада — в черных клубах дыма он разглядел как лошадь Реквиема, обезумевшая от огня, шума и запаха крови, затанцевала под седоком на задних ногах. Оглушающее ржание потонуло в царящем вокруг всеобщем безумии, катапульты накрывали и своих и чужих, буквально расплющивая воинов то прямыми пападанимями, то просто катясь по земле.
— Ну-ка, тихо. Ничего страшного, тихо, тихо. — Рек пытался привести в чувство вставшую на дыбы лошадь , но даже сам себя не услышал.
— Я домой хочу. – захныкал ребенок.
— Королевы не плачут! – оборвал он ее. Может, это было и жестоко, носейчас было не до утешений. Руки были заняты – одной он придерживал щит, другой держал поводья, хамелеонон с девочкой оказались почти в безвыходном положении, а животное тем временем стремглав понеслось в сторону от занявшегося рядом пламени в самое безопасное место, которое ему подсказывал инстинкт.
Гармон видел, что у друга никак не получается усмирить коня, и, почти лишаясь рассудка, все хлестал и хлестал своего, не понимая, что мученник под ним и так на последнем издыхании. Пена капала с закушенных удил, спина под седлом потемнела от пота, всадник и его преследователь все же двигались, но ужас ситуации был в том, что все вместе приближались они к самому пеклу.
— Но! Но! Да поторапливайся же, чертова скотина! – помертвев, он смотрел, как лошадь Река скакала теперь прямо под каменными стенами, защищающими город, а когда силы у нее кончились, она встала, как вкопанная. До места сражения оставлалось с десяток метров, в чем хамелеон прекрасно отдавал себе отчет – стараясь ничем больше не испугать непокорное животное, он быстро осмотрелся и осторожно направил коня в противоположную сторону.
Гармон потом множество раз вспоминал этот момент и задавал себе вопрос, что толкнуло его посмотреть наверх в эту секунду. Звериный крик вырвался из его горла, только он никак не смог остановить лучника, и тот одну за другой выпустил подряд несколько стрел, целясь в повернувшегося спиной всадника, который так и держал щит впереди себя. Мощный удар пригвоздил Река к лошадиной шее, чуть не выбросив его из седла. Медленно разогнувшись, хамелеон поскакал прочь, а Гармон почувствовал, что как внутри у него все оборвалось, когда вперившись взглядом в разноцветные перышки на древках, так явно выделяющихся на темной ткани старого дорожного костюма его друга, он не думая рванул поводья.
Гармон скакал вперед, видя, что уже слишком поздно, и в тоже время отказывался в это поверить, — факт просто не доходил до сознания. Конь несся стремглав, он рубил направо и налево, стрелы втыкались в землю рядом с ним, но не задевали, воин оглянулся, потрясая мечом, слезы текли по грязным закопченым щекам, но он даже не ощущал этого. Он с ненавистью выхватил за лук, тетива затрещала, натягиваясь, и первым же выстрелом, не целясь, Гармон снял арбалетчика со стены. Тело, перевалившись через каменный барьер, тяжело рухнуло вниз, не удостоившись и взгляда воина, чьим вниманием полностью владел один единственный всадник из всей многотысячной армии Полнолуния. Он увидел, как Реквием отьехал чуть-чуть в сторону, удаляясь от места сражения, прикрывая малышку собой. Последним усилием хамелеон снял щит и скорее упал, чем сел на колени. Раненый воин разглядел летящего во весь опор друга и успокоенно улыбнулся:
— Смотри, малышка, вот и папа. – он с головой укрыл маленькую королеву своим щитом.
— Не хочу сюда. – надула губы Ават. – Тут мокро. Почему мы сидим?
— Королевы не плачут. Никогда. Чтобы ни случилось, не забывай об этом.
Ават вся подобралась, недовольно посмотрев на хамелеона, и перестала. Рек с трудом хватал ртом воздух, даже короткая фраза далась ему нелегко, краска быстро сходила со щек, и в этот момент подлетел Гармон. Воин затормозил на полном скаку так, что бедная лошадь захрипела. Животное упало на землю и забилось в судорогах, не вынеся ненормальной гонки. Он успев выпрыгнуть из седла до того, схватил девочку на руки, и только убедившись, что с ней все в порядке, повернулся к другу.
— Рек….
Он хотел помочь, попытался обломать древко и вытащить наконечник, но хамелеон еле заметным движением покачал головой.
— Не стоит.
— Пожалуйста, не говори ничего.
Ават освободилась от обьятий отца и тревожно посмотрела на Реквиема:
— Тебе больно из-за этого? – и она наивно потрогала оперение, торчащее из спины, заставив воина тем самым вздрогнуть.
— Нет, что ты. Я просто устал. – слабо потрепал он девчушку по руке.- Будь умницей, слушайся папу. Тогда когда я отдохну, научу тебя становиться невидимой. – он перевел взгляд уже мутнеющих глаз на ее отца. – У тебя замечательная дочка. Я был рад нашей дружбе.
— Держись, пожалуйста. – Гармон не мог так просто опустить руки. – я приведу помощь — при дворе есть хороший лекарь…
— Не надо. Мы оба знаем, что все, но я не боюсь уходить. Не грусти, мы еще встретимся и … – хамелеон закашлялся и на губах выступили розовые пузырьки. – и сделай правильный выбор.
Глаза воина медленно закрылись и жизнь покинула его. Ават смотрела куда-то вверх, словно провожая взглядом что-то видимое только ей одной.
— Куда он летит? Он ушел? Он вернется? – она дергала папу за воротник плаща, и маленькие пухлые детские губки задрожали.
Гармон затрясся всем телом и прижал ребенка к себе. Ему захотелось завыть по-волчьи от бессилия, непонимания и боли, и лишь присутствие Ават сдерживало . Воин молча, глотая слезы, поцеловал друга в лоб и все так же прикрывая девчушку с одной стороны щитом, а с другой собственным телом, пошел прочь.
Ават, путаясь в длинной кольчуге, зашевелилась под щитом, заглянула в покрасневшие глаза отца:
— Он ведь умер, да? И он никогда не будет со мной играть? Он обещал…
У Гармона не было никакого желания опять обманывать ребенка и он просто кивнул. Малолетней королеве нужно было привыкать жить в этом мире, хоть и не ее ошибка, что знакомство с семьей и народом, которым ей предстояло править, происходит в такое страшное время.
Они направлялись в сторону от военных действий, в душе у Гармона было пепелище и опустошение, но ребенок таким ответом не довольствовался.
— Из-за чего? — пожелала знать она. – почему? Так не должно было случиться!
— Потому что это — война. Оружие. Смерть.
— Оружие, — зацепилась она за слово и огромные серые глаза по взрослому зло сощурились. Маленькие кулачки сжались, и она воздела их над головой. – Не будет больше оружия! Вот тебе война, получай!
Гармон ошеломленно почувствовал, как воздушная волна толкнула его в грудь так, что он едва удержался на ногах и тут же в далеке, там где шла битва, звук лязгающего металла стих и послышались удивленные возгласы. То, что он увидел потом, заставило его протереть глаза, впрочем как и всех остальных, тех, кто находился сегодня и в долине Мирии, и столице.
— Смотри, что это? – уставился Антон на странную тучу, с огромной скоростью приближающеюся к крепости.
— О Господи, что еще на нашу голову? — простонала я. — Это ведь явно не простой дождик!
Небо резко начало темнеть, подул ветер такой силы, что нас буквально шатало. Вихрь горстями начал швырять песок, и было бесполезно уварачиваться – небольшие ураганчики заворачивались со всех сторон. До меня, кажется, стало доходить, что происходит.
— Надо убираться отсюда. Это песчаная буря! — поднимая забрало, попыталась я перекричать завывания стихии.
— Куда?!
Антон тоже закрыл лицо своим красно-черным шарфом, но это не сильно помогало, потоки воздуха, наполненные песком становились все сильнее.
— К чертовой матери! — разозлилась я. – Надо найти какое-нибудь убежище, иначе нас засыпет так, что откапываться будем до Страшного Суда! Быстро!
Мы побежали взявшись за руки, почти совсем ничего не видя перед собой. Я не задовалась вопросом, откуда беруться такие бури, мы даже забыли об осторожности — как-никак сейчас был самый разгар битвы. Но из того, что мне удалось разглядеть, никто больше и не думал о сражении, каждый заботился о спасении собственной шкуры. Мои легкие, а в следствии чего и ноги просто отказывались работать, но через несколько шагов Антон, который тащил меня за собой, наткнулся на брошенную телегу со снаряжением.
— Заползай вниз! – подтолкнул он меня, высвобождая руку.
— А ты? Никуда я без тебя не пойду! – я вцепилась в него, вдруг до смерти испугавшись.
— Я тоже! – проорал он. — Не глупи. Я не собираюсь по-геройски умирать. Во всяком случае, не сию секунду.
Я на коленях протиснулась под деревянную колымагу и с тревогой стала наблюдать за его действиями. Антон приволок откуда-то несколько щитов и стал возводить импровизированную стену, я бросилась ему помогать. Песок резал глаза и колол руки, все тело кошмарно чесалось, и не хватало воздуха. Наконец последняя дырка была заделана, и Антон рухнул рядом. Ему было еще неудобнее со своим ростом, упираясь коленями в дно, которое стало для нас потолком, мой любимый предпочел лечь плашмя.
— И как люди в пустынях живут? – простонала я, уткнувшись ему в плечо.
— Мне казалось, там никто и не живет по этой самой причине!
Снаружи слышались удары ветра по щитам, и песок через щели все же попадал внутрь.
— Если это надолго, то есть возможность остаться тут навсегда. – беспокойно проговорил Антон. — сколько длиться песчаная буря?
— Я –то откуда знаю? А я еще питерский климат ругала…
— Да ладно тебе, где наша не пропадала? По крайней мере, мы вместе.
— И умерли они в один день? – иронически процитировала я, — Что-то такая перспектива меня не очень радует.
— А может-быть жили долго и счастливо? – возразил он, улыбаясь одними глазами.
— Мы с тобой? С такой-то удачей, которая нам сопутствует? Не смешите мои тапочки… Ай! – подпрыгнула вдруг я, почувствовав, как что-то скребет меня по пятой точке.
Я возмущенно посмотрела на молодого человека:
— Ну ты нашел время и место!!
Потом сообразила, что обе его руки у меня на виду, и в голове сразу понеслись воспоминания о черных скорпионах и прочей замечательной живности в том же духе. Шевеление меж тем повторилось, я инстинктивно схватилась за задний карман, вынимая оттуда вибрирующий сотовый телефон.
— Каким образом он вообще тут работает? – оторопело спросила я.
Антон только пожал плечами:
-Ну ответь что-ли.
-Але. – уже не зная, чего и ожидать произнесла я в трубку.
В ответ раздался оглушающий вопль радости и я узнала голос Фабьена:
— Bonjour ma chérie, comment va tu ? Рlus de nouvelles de toi, je m’ inquiétais…
У меня глаза на лоб поползли от удивления:
— Fabien , je vais très- très bien , mais je peux pas trop parler, je te rappelle o’key?
— Mais Alina…
— Gros bisous !! – я отключила сотовый и в недоумении покачала головой, — когда надо, так мне приходиться бегать по комнате в поисках связи, и в итоге я разговариваю, высунувшись в окно, а тут он прозванивается в другой мир. Интересно, кому мне за роуминг платить придеться?
— У тебя всегда все не как у людей. Что, поклонник звонил?– сердито отмахнулся Антон и прислушался,- вроде ветер стих.
— Шеф. Ты вроде и раньше был в курсе? Разве нет? – огрызнулась я и тоже навострила уши.
Жуткого свиста и тугих потоков воздуха, пытавшихся ворваться к нам внутрь, вроде было не слышно, и песок перестал пробиваться во все дыры, да уж и куда больше, — мы и так оказались наполовину погребены в незванной песочнице.
Алина с трудом отвалила край тяжелого таранного щита, за которым укрывалась все это время, и натужно кашляя, вдохнула свежего воздуха. Горло саднило и жутко хотелось пить, она недоверчиво огляделась, люди вокруг были не в лучшим состоянии. Никому уже не было дела, за кем осталось преимущество в битве, остатки обеех армий выбирались из под тонн песка, которые в несколько минут покрыли всю долину симметричными волнами.
Кто-то использовал мечи в качестве рычагов, одни вычерпывали шлемами песок, другие приспосабливали щиты вместо лопат, воины отряхивались, помогали друг другу, не обращая на знаки отличия больше никакого внимания. Над всем этим беспощадно светило солнце, словно и не было никакой песчаной бури, и причиняло тем самым еще большие страдания раненым и невредимым ратникам.
Стакан воды стал почти навязчивой идеей, голова раскалывалась, но валькирия все же попыталась отыскать глазами виновницу проишедшего, задаваясь вопросом, стоит ли ожидать продолжения? Алина сразу распознала мощнейший поток магической энергии, и того, кто его направил. Ее вовсе не удивил способ прекращения войны, выбранный маленькой ведьмой: однажды увиденное, Ават решилась повторить то, что по ее мнению было самым страшным в жизни. Этот ураган, видимо, стал самым невыразимым ужасом, который могло представить детское воображение, что, как ни странно, и возымело должный результат.
И словно в ответ на собственные мысли, девушка заметила Гармона идущего по направлению к воротам, посчитав, видимо, город за самое безопасное на данный момент место. И в действительности, он был прав, потому что никто не обратил внимания на воина, бредущего со щитом на полусогнутой руке, из-под которого торчал край белого одеяния и устало согнутая ручка. У Алины разом отлегло от сердца и радостно заблестели глаза. В душе расцвела глубокая благодарность Создателю, за то что они оказались в целости и сохранности, и она позвала воина по имени, видя что тот ничего не видит вокруг себя. Из воспаленного рта не вырвалось ни звука, и отец с ребенком скрылись в проломе огромных окованных ворот, и ей ничего не оставалось, как попытаться подняться и последовать за ними.
Я с кряхтением попыталась сдвинуть с места заслонявший все край телеги, подпертый щитом, – бесполезно. Антон скептически наблюдал за моими попытками, покачал головой и приступил к делу. У него получилось ничуть не лучше, мы в растеренности посмотрели друг на друга – не оставаться же здесь жить в самом деле?!
— Давай вместе, иначе не выйдет. Надо его раскачать.
Пришлось подходить к делу оперативней, и через какое то время после совместных нечеловеческих усилий в нашу пещеру пробился белый свет. Правда, ненадолго, лишившись поддержки, колесо, попираемое щитом, повернулось и на нас хлынули целые водопады песка и пыли. Мы выругались в один голос и отпрянули, насколько это позволяло сделать узкое пространство. Понадобилось , по крайней мере, несколько минут, чтобы все осело и я вслед за Антоном выползла наружу.
— О Господи, неужели мы еще живы? – простонала я так и оставшись сидеть на коленках.
— Вставай! Надо торопиться. – безжалостно затормошил меня Антон.
— Куда?! Дай вздохнуть хотя бы! Вон, даже битва уже закончилась.
Я безуспешно теребила застежку тяжелого раскаленного шлема, ставшего уже не нужным.
-Мы тут не ради битвы. – напомнил он. – Медальон надо вернуть.
Я бросила на него мрачный взгляд снизу вверх, мысленно скрипнув зубами и через силу поднялась. Кажется, на мне не осталось ни одного живого места, болело просто все. И как толко люди раньше по неделям сражались? Мне лично хватило нескольких часов… Я невольно посмотрела на любимого, по которому усталость как-то не была особенно заметна и поразилась. Заметно стало кое-что другое.
— Я что, такая же черная?
Он обернулся и оглядел меня с ног до головы и подтвердил ухмылясь:
— Ага. Еще какая. Ты стала негром. Временно. А может и насовсем.
— Сейчас тебе. Ты на себя посмотри. И если уж негром, — я наконец победила в борьбе со шлемом, с удовольствием отшвырнув его в сторону, — то тогда уж негритянкой…Или негритоской.
Он усмехнулся и решил последовать моему примеру, справившись со своим в два раза быстрее меня. Я повернула голову, разминая затекшую шее и остолбенела. Меня захлестнуло до ужаса непонятное чувство, такое , как-будто смотришься в зеркало. У девушки в легких черных латах была моя походка, мои движенияя рук, я почти физически чувствовала ее усталость.
— Черт! Это она! Быстрее!
Заметив, что Алина скрылась за воротами , я разом забыла и боль в каждом мускуле и про пересохшее горло, наша цель была теперь на расстоянии вытянутой руки.
— Бежим! – коротко воскликнул Антон и мы понеслись по желтым дюнам.
Ноги увязали в песке по щиколотку, бежать было невыносимо трудно. Солнце шпарило вовсю, а воздух над поверхностью земли плавился от исходящего жара. Приходилось к тому же стараться огибать небольшие групки людей, начавших заниматься перевозкой раненых.
— Уму непостижимо! – на бегу выдохнул мой возлюбленный, — вас, и правда, две.
Мне очень захотелось сьязвить по этому поводу, можно подумать не об этом я ему твердила с самого начала, но предпочла поберечь силы. Я с ужасом думала о том, что будет, если валькирия уйдет с главной площади, — мы никогда ее не найдем в лабиринтах улиц и зданий.
— Я больше не могу. – мне хотелось расплакаться, но ноги дальше не шли.
— Ну, мелкая, давай собирись – встревоженно протянул мне руку Антон. – совсем чуть –чуть осталось.
Я вспомнила свои кроссы с мальчишками десять лет назад, — не сдваться, идти до конца, бороться, — так погонял нас тренер, когда на двадцать четвертом километре хотелось лечь посредине дороги и больше никогда не вставать. Я резко выдохнула и, вроде помогло. До ворот оставались считанные десятки метров и не знаю с помощью каких богов, но мы их все же преодолели. Шепки от древесины ворот царапали кожу и застревали в волосах, но я все же втиснулась в пролом и буквально рухнула на мощеную мостовую столицы. Антон протиснулся следом и мы стали невольными свидетелями разговора, который не предназаначался для наших ушей.
Воин, которого я столько раз видила во сне, теперь вживую предстал передо мной. Уткнувшись ему в плечо, подле него стояла Алина, и глаза обоих светились нескончаемой нежностью. У меня дрогнули губы: копоти, в ссадинах, еле державшиеся на ногах, у них хватило сил улыбаться друг другу, улыбаться так, словно больше никого в мире кроме них двоих не существовало, и ветер свивал их волосы вместе, песок струйкаи тек по земле.
Валькирия взяла девочку на руки и заглянула ей в глаза.
— Ну здравствуй, маленькая королева.
— А я тебя видела. – важно заявил ребенок, и так слишком долгоь молчавший, — ты ко мне ночью приходила. Ты великая ведьма.
— Правильно. – кивнула она серьезно и подняла глаза на Гармона. — О Создатель, у нее же твои черты лица…
— Что теперь будет? – спросил он, не глядя спуская щит на землю.
— Все будет хорошо.
— Что хорошо?
— Война кончилась, благодаря ей. Она взойдет на престол, как только достигнет совершеннолетия. И все будут жить долго и счастливо. – усмехнулась она.
— Она нарушила равновесие…
— Не бойся. У нее было на это право. Это ее война, ее народ и ее собственная магия. Ты поймешь это со временем. – Алина опустила девочку на землю и та широко зевнула, прикрывая рот ладошкой.
— Ты говоришь так, будто прощаешься.
— Скоро за мной придут. Наши пути расходятся.
Он взял ее за плечи и развернул к себе:
— Куда расходятся? Что ты такое говоришь?! Кто придет? Мы победили! Мы вместе!
— Не вместе. – спокойно глядя на него, ответила девушка. — Меня ждет Высшее правосудие – я нарушила закон и должна понести наказание, но это уже никого, кроме меня не касается.
— Что значит не касается?! Ты опять пытаешься все решить за нас двоих? Я не отдам тебя никакому правосудию, то что ты сделала — было во благо!
— Это неважно. Я не имела на это права. Я использовала силы, на которые не имею ни малейшего права, которые мне не пренадлежат. Это как воровство, только еще хуже. – устала вытерла она пыль со лба. — процесс необратим — теперь во мне нет больше магии, нет крыльев, но дело даже не в этом. Я потеряла медальон Валлийского оракула и вместе с ним всю ту энергию, которую много веков назад оставил моему народу великий Симаргл…
Она рассеянно обернулась по сторонам, словно что-то ища.
— И не принимай это как жертовоприношение, кто-то ведь должен был это сделать? Правда, наверное, больше мы никогда уже не увидимся…
У меня больше не хватало воли сдерживаться и спокойно глядеть на происходящее. Валькирия смирилась, но не я! Я рванулась вперед, сжимая в руке кулон, но железная хватка Антона удержала меня на месте. В бешенстве я развернулась к нему и наткнулась на ледяной взгляд.
— Ты хоть на секунду представляешь, что будет, если они тебя увидят? — шепотом оседомился он у меня, так и не выпуская мой локоть.
— Откуда я знаю? И какая теперь разница, иначе мы не можем его отдать, а потом будет слишком поздно!
— Она же сказала, что нарушила закон уже не один раз. Ты понимаешь, что вмешавшись, мы сделаем все только еще хуже.
Я машинально рванулась еще один раз и затихла, — раньше такое мне в головву как-то не приходило.
— Черт, что же тогда делать?!
— Не знаю, насколько хорош мой план, но все же это лучше, чем… – и он изумленно замолк, уставившись на что-то за моей спиной. У меня внутри все похолодело, и не зная даже чего и ожидать, медленно развернулась и точно, как и он застыла, замороженная внимательным взглядом бездонных серых глаз.
Юной правительнице наскучило, видимо, слушать разговор взрослых и она решила прогуляться. Впрочем, насмотревшись всякого за долгий день, вплотную Ават не подошла, наклонив голову, разглядывала нас с некоторым удивлением.
У меня с запозданием пронеслась мысль, что королеву надо приветсятвовать, но покосившись на Антона, поняла, что тому эта мысль даже и не приходила в голову, ведь для него Ават так и оставлась просто его ребенком, хоть бы все на свете и величали ее вашим высочеством.
— Ты похож на моего родителя. – тем временем ткнула она пальчиком в Антона. – он граф и великий воин!
Я не знала как и реагировать на такое заявление, беспомощно бросила взгляд на ее настоящего отца, снова на Антона, и лишь секунду спустя мои измученный мозг отметил изменение в пейзаже. Я испуганно дернулась, нет, это был не обман зрения, — рядом с Алиной и Гармоном на площади стояли совершенно неслышно появившиеся индуны. Их было трое. Дальнейшее происходило уже без моего участия. Ават радостно вскрикнула, потеряв к нам всякий интерес, только заметив обожаемого наставника. Антон вырвал у меня из рук медальон и одним прыжком оказался рядом с дочкой, сунув его в руки малышки со словами – « Отдай это папе!», как она со всех ног бросилась к воспитателю. Молодой человек скользнул за камни и не обращая никакого внимания на мой слабый протест – «Почему папе-то?!», пригнул мою торчащую у всех на виду голову. Больше от нас ничего не зависело.
Не вытерпев больше нескольких мгновений, я попыталась незаметно выглянуть, но еще до этого моих ноздрей коснулся слабый и утонченный цветочный аромат, появившийся словно изниоткуда, как и сами индуны. Мне показалось, пахло жасмином, словно свежие струи овевали наши разгоряченные лица, придавая новые силы. Мы изо всех сил вглядывались в фигуры вновь прибывших, которых мы видели впервые в жизни. Ават уже добежала до них, но теперь смирно ждала, наткнувшись как на стену, на останавливающий жест старца. В этот раз его лицо было открыто, только с белыми, как снег волосами сливалась ткань платка, закрывающего голову. У двоих, его сопроваждающих лица были скрыты, все трое возвышались за спионй у Алины, а она конечно же чувствуя это, не обращала никого внимания, для нее сейчас во всей вселенной существовал только один человек.
Валькирия не отрывала от него отчаянного взгляда, зная, что это их самая последняя встреча, пытаясь вобрать в себя все черточки любимого лица. Его глаза притягивали ее как магнит, а у него на лице читалось недоверие происходящему и бесконечная боль.
Оба индуна опустились на колени, приветствуя маленькую королеву, затем старец зачел приговор, каждое слово которого таяло в воздухе, словно воск.
— За двойное нарушение магического равновесия, за силы, на которые валькирия не имеет права, за вмешательства в дела иного мира и за утерю сокровища и символа власти, вы приговариваетесь к отречению от ордена и изгнанию до скончания сего мира.Отныне вы лишены магических способностей и силы оракула. Мы знаем, что силы использованные не пошли на вашу пользу, а на иное существо, о том не просившее, и посему ваша душа не подлежит истреблению, но очищению и каре.
Алина стояла молча и ни один мускул ни дрогнул у нее в лице, словно она ожидала всего этого. Гармон покачнулся, как от удара, но тоже ничего не сказал. Мертвая тишина повисла над площадью. Бесполезно было умалять, просить или требовать, Высшее правосудие не знало жалости и гнева, это была последняя инстанция для них обоих.
У меня было ощущение, что идет моя казнь, таким мертвенной безнадегой и смирением веяло от этой сцены. Ават смотрела на отца, впечатление было такое, что она внимательно к чему-то прислушивается. Я затаила дыхание и вдруг поняла, что Гармон и Алина разговаривают между собой, но слышу это только я и Ават.
— Ты ничего не сможешь изменить – это не твоих силах . Все так, как и должно быть. Я люблю тебя. Помни об этом.
— Они ошиблись! Это моя кара!
— Я люблю тебя…
— Не лишай меня последнего шанса отплатить тебе, это мое наказание. Дари предсказала мне это! Я не могу молчать!
-Я люблю тебя…
-Я не могу теперь тебя потерять, слышишь, не могу!
— Слишком поздно, нам осталось несколько мгновений. Не трать их в пустую…
— Я… – тут его мысль прервалась и он безразлично посмотрел на медальон, который тихо вложила Ават ему в руку.
— О Создатель – это же кулон Симаргла. Но ведь это невозможно…- растерянно прозвучал голос валькирии в воспаленном мозгу воина, и меня тут же затопило волной радости и вновь обретенной надежды, которая шла от графского наследника.
— Но это ничего не меняет. Меня все равно ждет изгнание, разве что теперь ты, нашедший, ты можешь разделить его со мной… Мы сможем снова быть вместе, как раньше, теперь уже навсегда. Никогда не разлучаться, ты…
— Я ?! — Гармон закрыл глаза — Я ничего теперь не могу, — я дал клятву…- безжизненно бросил он . – у меня уже нет выбора. Прости,если сможешь…
Алина протянула руки и взяла его ладони и медальон в свои, улыбнувшись тихой, болезненной улыбкой.
— Не проси прощенья за любовь. Если бы ответил иначе, наверное, я никогда бы не стала твоей.
Антон дернул меня за плечо, не выдержав затянувшегося молчания. Он ни слышал ни слова из их разговора.
— Что происходит? Почему никто ничего не говорит? В чем дело.
Я зашипела на него, чтоб не мешал слушать, но тут Алина повернулась и теперь уже вслух, так, чтобы слышали все, и ровным спокойным голосам произнесла.
— Символ власти и сокровище клана не утеряно. Его нашел смертный. И я прошу изменение приговора и его награды.
Антон изо всех сил сжал мне предплечье, но я не обратила никакого внимания, от волнения ни жива ни мертва, я ожидала новое слово индуна.
-Мы меняем решение. Вас ждет изгнание в одну человеческую жизнь, затем вам будет позволено вернуться к своим обязанностям. Магические атрибуты вам возвращены. Очищение будет заменено внутренним безмолвием. Это наше последние слово — теперь вы должны удалиться. Быть посему.
Я сжала кулак так, что ногти со всего размаху впились в кожу. Одна человечекая жизнь! Она сможет вернуться сюда, только после его смерти. Что за жестокая несправедливость, ведь мы вернули медальон! Я бросила быстрый взгляд на Антона, а у того заходили желваки на скулах.
Гармон тоже понял страшную задумку, ладонь воина накрыла руку валькирии, словно не желая отпускать, но та лишь чуть заметно качнула головой и развернула мгновение назад обретенные крылья. Ават прислонилась к папиной ноге и зажмурила глаза, заищаясь от поднятых в воздух песчинок.
-Нет! – звериный вопль раздался над площадью, а валькирия, легко взмахнув крыльями, взмыла в воздух свечкой.
Я вскочила на ноги, не думая уже о том, что меня заметят, но как только медальон оказался безвозвратно в руках Алины, мир перед нами по-немногу начал плавиться. Разом потемнело, дохнуло холодом и перед глазами закружились серебрянные звездочки. Мы вновь оказались на мосту реки Невы. До меня еще не полностью дошло происходящее, но кажется, мы снова были дома.
— О Господи. –Антон сел прямо на каменную набережную и схватился за голову. – Господи, Боже мой…
Я тоже была в шоке. Какие испытания ставишь ты нам на пути, Создатель? Неужели, возможно такое выдержать? И главное — за что? Он предал самое дорогое в жизни, но остался верен долгу. Выбор без выбора, вот что есть наша жизнь. Я с минуту смотрела на сидящего у моих ног Антона, безумно наблюдая, как снежинки порхая в воздухе, ловя отблески фонарей, опускались ему на голову, потом повернулась и пошла прочь.
Не успела я дойти до конца моста, как он схватил меня за куртку.
-Не уходи. – покачал он головой. – не делай этого.
Я стояла и молчала, потому что не знала, что ответить. В эту минуту перед моими глазами стоял Гармон, произносящий «Если сможешь прости…». А снег все падал и падал….
Эпилог.
Гармон не смотрел ей вслед, он поднял дочку на руки и, прижимая к себе изо всех сил, пошел прочь. Больше не было Река, Алину он больше никогдане увидит, теперь все, что осталось у графа Тэпрского – это, что он сжимал сейчас в своих обьятиях. Ават попыталась заглянуть в его, ставшие почти черными глаза, и тихонько потрогала его за шею.
— Папа…
— Да? – сглотнул он
Она по-детски чувствуя его отчаяние, старалась его облегчить хоть как-то такое непонятное ей страдание.
— Ты забыл про свою награду.
Гармон усмехнулся и ласково посмотрел на ребенка.
— Мне теперь ничего не нужно, только чтобы ты была здоровенькая. И ведь это ты его мне дала.
— Мне его один дядя отдал, а награду я тебе дарю, потому что ты мой папа, но ты, папа, ничего не понимаешь!
— Ну, научи глупого папу. – устало улыбнулся он одними губами.
— Пусти меня, я тебе покажу.
Воин поставил ее на землю, перед этим оглядевшись вокруг и заметил, что индуны так и остались стоять на прежнем месте, словно статуи. Стараясь не смотреть на них, он взял девочку за руку. В этот момент воин был так измотан морально и физически, что даже не понимал, кого он винит больше – их или себя.
Королева потянула Гармона за руку, и пытаясь поспеть за его шагами, она подошла к своему наставнику. Три фигуры в развевающихся на ветру одеждах все возвышались посреди площади, полузасыпанной песком.
— Он просит в награду разделить ее судьбу за чертой.
— Ведь только так папа сможет найти ее? По-другому совсем никак? – мысленно спросила девочка у старца.
-Да.
-Готов ли ты разделить с ней за чертой внутреннее безмолвие?
И в ответ на этот вопрос потухшие было глаза воина снова зажглись надеждой.
— Да!
Ворота позади него распахнулись и армия Полнолуния начала свое победное вступление в столицу.
Дари не ошиблась, по одной простой причине, что Боги не имеют права на ошибку.
Но прежде всего они не имеют правo Выбора…