Святая ночь

Рассказ

В поселке лесорубов над конторой висел круглый год плакат: » Не выполнил норму — не выходи из леса!» Репрессированные немцы, исправляя грех национального происхождения, заготавливали на Северном Урале древесину для народного хозяйства. После смерти вождя всех народов среди немцев начали бродить слухи о скорой перемене их участи. Вот-вот,мол, отменят комендантский режим, перебьют на всех документах печати, и особые отметки и поезжай жить куда хочешь…Но это были лишь неясные толки, а пока все оставалось по-прежнему. В декабре стояли лютые морозы. По утрам люди собирались у конторы, выслушивали угрозы и наставления, разбирали инструменты, и тайга поглощала их до вечера.
Место у конторы было своеобразным местным вече. Но, в отличии от Великого Новгорода, вольностью тут и не пахло. Толпа, окутываясь морозным паром, ждала выхода бригадира Маркелова. Он появился вовремя. Невысокий, плотный, с грубыми чертами лица, внешне похожий на гоголевского Собакевича. Неожиданно для всех Маркелов снял с головы теплый собачий треух, обнажив седые, ежиком волосы, начинавшиеся у самых бровей.
Поселенцы напряглись. Явно произошло что-то исключительное. Ожидался основательный разнос. Причины к тому были. Все знали, что вчера немец Вайс, не выполнив нормы, обругал всех на свете, и ушел домой. Разъяренный бригадир вытащил его из холодной избенки, привязал за ноги к саням, и волоком доставил обратно в тайгу. На прошлой неделе одна из женщин, прикомандированная из дальнего поселка, не испросив разрешения, ушла ночью за пятнадцать километров домой к своим детям, чтобы накормить их буханкой свежего хлеба, выданной в качестве премии. Под утро она вернулась обратно, но была выслежена комендантом и бригадиром. Они привязали ее к дереву. Теперь несчастная лежала в больнице с обмороженными руками.
Маркелов, оставаясь с непокрытой головой, поднял короткопалую руку. Тишина достигла предела. Над поселком, процарапав небо огненной параболой, с морозным свистом, ушла за горизонт очередная звезда.
— С праздником вас, дорогие друзья!- зычно крикнул Маркелов
Молчаливое недоумение охватило людей. Еще никогда, никто и ни с чем их не поздравлял. Хотя начальники, бывало, шутили, но шутки эти были жестоки. Недавно шутил, к примеру лесник, который принимал делянки после сплошной рубки. Он приказал снизить высоту пеньков, остающихся после спила дерева еще на пять сантиметров. Какой это дополнительный труд знают лишь те, кто заготавливал вручную лес.
— Дурни! — хрипел, затягиваясь вонючей махоркой ,полупьяный лесник.- Я же для вас стараюсь.Летом станете в тайге ягоду, да гриб брать- меньше спотыкаться будете! Ха!
— Изверг конопатый! В рот тебе дышло,- пробормотал тогда Вайс, растирая обмороженые щеки самодельной,из старого мешка, рукавицей.
— Эй ты! Заткнись живо -пятая колона Гитлера!.
Теперь вот очередная неведомая шутка.
— Молчите?- сотрясал вымороженный воздух бригадир.- Эх, вы, мать вашу! А еще немцами называетесь! Правильно вас разогнали, как мышей из поганого дома. Волга — русская река, нечего ее говном немецким поганить. С праздником, говорю! Завтра же вашей веры Рождество! Забыли? А сегодня Святая ночь…
— Вайнахт! Химмель фатер! — громко по- немецки произнес Вайс!
— А ты заткнись, пораженец! В другой раз в медьвежью берлогу запихаю.
— Забыли фатерландию свою? И она вас забыла, на хрена вы ей нужны. Я здесь для вас и царь, и бог, и сам фюрер.Поскольку вы не только скотинка тягловая, но и люди. По советским нашим законам вы не осужденные, не заключенные. Вы бойцы трудовой армии..Спецзадание тут у вас в тайге.
— Пошто тогда оскорбляешь, рожа дубленная?
-Вайс, друг мой! не вынуждай меня к суровым мерам. Я засажу тебя в карцер.
— А я возьму и подохну там. Отвечать будешь, раз я вольный. Лес пилить ,небось, тебе не хочется. Спирт легче жрать.
— Вот сволота! Погоди- вечером я с тобой побеседую
От поздравления у немцев потеплело на душе. Рождество они,конечно же, не забыли, просто многие делали вид, что не помнят о нем. Это была защитная ракция от новых поводов ненависти к себе. Здесь люди старались не говорить по-немецки. До войны русские люди спокойно относились к немецкой речи, сейчас же она их раздражала.
— Слушай дальше!- продолжал бригадир, опять водружая на голову шапку.- Великий праздник отметим двойной нормой выработки.Все слышали- двойной. А завтра будет нерабочий день. А как спросите вы у меня выдать двойные кубики, если и на одну норму у некоторых кишка тонка? Вайс,отвечай!
— Я хоть сутки согласен работать.Свалюсь в тайге- тебя же опять к суду привлекут!
— Заткнись, вошь саксонская! И не мечтай- за тебя меня никто к ответу не потянет. Я подскажу вам,- опять возвысил он голос,- как выполнить ударную норму. Сегодня не должно быть освобожденных от работ. Никаких. Не больных, не инвалидов, не стариков, не детей…Все, разнарядка окончена.!
Он надвинул поглубже собачий треух и ушел.
Вообще освобожденных от работ всегда было много, и это являлось постоянной головной болью начальства, потому что снижало процент выполнения плана. Обморожения, простуды, вывихи, порубы топором. Освобождал от работ местный фельдшер Леман. Всяческие проверяющие лица устраивали ему разносы, выдвигали обвинения в сознательном вредительстве,угрожали ему, но стойкий Леман, этот маленький сухощавый человек, верно служа медицине, продолжал заботиться о здоровье своих подопечных.
Но в этот день люди, воодушевленные тем, что услышали доброе человеческое слово, обращенное к ним, послушались своего грозного начальника, будто он обещал им бесплатного жаренного гуся. Все население поселка отправилось в лес выполнять двойную норму, чтобы заслужить Святую ночь и завтрашний выходной день. Все, кто мог шевелится- стали помогать основным работникам, для остальных же разожгли на соседней делянке большой костер,и, уложив больных на еловые лапки, оставили дожидаться конца смены.
Работали в этот день весело, с подъемом и осилили таки задание к вечеру. А когда вернулись к костру, то оцепенели от ужаса. Огонь давно погас, а половина оставленных людей, слабых, беспомощных замерзла на жестокой стуже. Среди них была и жена Вайса.Домой поселенцы возвращались молча. Это было, по сути, похоронное шествие. От холода подрагивали в вышине звезды,и,опять падали оттуда,оставляя на небе тонкие алмазные царапины. Мертвецы, лежавшие на санях, смотрели вверх, где была вотчина Отца Небесного, принявшего их к себе в эту Святую ночь.

Конец

Святая ночь

Рассказ

В поселке лесорубов над конторой висел круглый год плакат: » Не выполнил норму — не выходи из леса!» Репрессированные немцы, исправляя грех национального происхождения, заготавливали на Северном Урале древесину для народного хозяйства. После смерти вождя всех народов среди немцев начали бродить слухи о скорой перемене их участи. Вот-вот,мол, отменят комендантский режим, перебьют на всех документах печати и особые отметки и поезжай жить куда хочешь…Но это были лишь неясные толки, а поека все оставалось по-прежнему. В декабре стояли лютые морозы. По утрам люди собирались у конторы, выслушивали угрозы и наставления, разбирали инструменты и тайга поглощала их до вечера.
Место у конторы было своеобразным местным вече. Но в отличии от Великого Новгорода вольностью тут и не пахло. Толпа, окутываясь морозным паром, ждала выхода бригадира Маркелова. Он появился вовремя. Невысокий, плотный, с грубыми чертами лица, внешне похожий на гоголевского Собакевича. Неожиданно для всех Маркелов снял с головы теплый собачий треух, обнажив седые, ежиком волосы, начинавшиеся у самых бровей.
Поселенцы напряглись. Явно произошло что-то исключительное. Ожидался основательный разнос. Причины к тому были. Все знали, что вчера немец Вайс, не выполнив нормы, обругал всех на свете и ушел домой. Разъяренный бригадир вытащил его из холодной избенки, привязал за ноги к саням и волоком доставил обратно в тайгу. На прошлой неделе одна из женщин, прикомандированная из дальнего поселка, не испросив разрешения, ушла ночью за пятнадцать километров домой к своим детям, чтобы накормить их буханкой свежего хлеба, выданной в качестве премии. Под утро она вернулась обратно, но была выслежена комендантом и бригадиром. Они привязали ее к дереву. Теперь несчастная лежала в больнице с обмороженными руками.
Маркелов, оставаясь с непокрытой головой, поднял короткопалую руку. Тишина достигла предела. Над поселком, процарапав небо огненной параболой, с шипением сгорела звезда.
— С праздником вас, дорогие друзья!- зычно крикнул Маркелов
Молчаливое недоумение охватило людей. Еще никогда, никто и ни с чем их нге поздравлял. Хотя начальники, бывало, шутили, но шутки эти были жестоки. Недавно шутил, например, лесник, который принимал делянки после сплошной рубки. Он приказал снизить высоту пеньков, остающихся после спила дерева еще на пять сантиметров. Какой это дополнительный труд знают лишь те, кто заготавливал вручную лес.
— Дурни! — хрипел, затягиваясь вонючей махоркой полупьяный лесник.- Я же для вас стараюсь.Летом станете в тайге ягоду, да гриб брать- меньше спотыкаться будете! Ха!
— Изверг конопатый! В рот тебе дышло,- пробормотал тогда Вайс, растирая обмороженые щеки самодельной,из старого мешка, рукавицей.
— Эй ты! Заткнись живо -пятая колона Гитлера.
Теперь вот очередная неведомая шутка.
— Молчите?- сотрясал вымороженный воздух бригадир.- Эх, вы, мать вашу! А еще немцами называетесь! Правильно вас разогнали, как мышей из поганого дома. Волга — русская река, нечего ее говном немецким поганить. С праздником, говорю! Завтра же вашей веры Рождество! Забыли? А сегодня Святая ночь…
— Вайнахт! Химмель фатер! — громко по- немецки произнес Вайс!
— А ты заткнись, пораженец! В другой раз в медьвежью берлогу запихаю.
— Забыли фатерландию свою? И она вас забыла, на хрена вы ей нужны. Я здесь для вас и царь, и бог и сам фюрер.Поскольку вы не только скотинка тягловая, но и люди. По советским нашим законам вы не осужденные, не заключенные…Спецзадание тут у вас в тайге
— Пошто тогда оскорбляешь, рожа дубленная?
-Вайс, друг мой! не вынуждай меня к суровым мерам. Я засажу тебя в карцер.
— А я возьму и подохну там. Отвечать будешь, раз я вольный. Лес пилить ,небось, тебе не хочется. Спирт легче жрать.
— Вот сволота! Погоди- вечером я с тобой побеседую
От поздравления у немцев потеплело на душе. Рождество они,конечно же, не забыли, просто многие делали вид, что не помнят о нем. Это была защитная ракция от новых поводов ненависти к себе. Здесь люди старались не говорить по-немецки. До войны русские спокойно относились к немецкой речи, сейчас же она их раздражала.
— Слушай дальше!- продолжал бригадир, опять водружая на голову шапку.- Великий праздник отметим двойной нормой выработки.Все слышали- двойной. А завтра — нерабочий день А как спросите вы у меня выдать двойные кубики, если и на одну норму у некоторых кишка тонка? Вайс,отвечай!
— Я хоть сутки согласен работать.Свалюсь в тайге- тебя же опять к суду привлекут!
— Заткнись, вошь саксонская! И не мечтай- за тебя меня никто к ответу не потянет. Я подскажу вам,- опять возвысил он голос,- как выполнить ударную норму. Сегодня не должно быть освобожденных от работ. Никаких. Не больных, не инвалидов, не стариков, не детей…Все, разнарядка окончена.
Он надвинул поглубже собачий треух и ушел.
Вообще освобожденных от работ всегда было много, и это являлось постоянной головной болью начальства, потому что снижало процент выполнения плана. Обморожения, простуды, вывихи, порубы топором. Освобождал от работ местный фельдшер Леман. Всяческие проверяющие лица устраивали ему разносы, выдвигали обвинения в сознательном вредительстве, но стойкий Леман, этот маленький сухощавый человек, верно служа медицине, продолжал заботиться о здоровье своих подопечных.
Но в этот день люди, воодушевленные тем, что услышали доброе человеческое слово, обращенное к ним, послушались своего грозного начальника, будто он обещал им бесплатного жаренного гуся. Все население поселка отправилось в лес выполнять двойную норму, чтобы заслужить Святую ночь и завтрашний выходной день. Все, кто мог шевелится- стали помогать основным работникам, для остальных же разожгли на соседней делянке большой костер,и, уложив больных на еловые лапки, велели дожидаться конца смены.
Работали в этот день весело, с подъемом и осилили таки задание к вечеру. А когда вернулись к костру, то оцепенели от ужаса. Огонь давно погас, а половина оставленных людей, слабых, беспомощных замерзла на жестокой стуже. Среди них была и жена Вайса.Домой поселенцы возвращались молча. Это было, по сути, похоронное шествие. От холода подрагивали в вышине зваезды,и, падая,оставляли на небе тонкие алмазные царапины. Мертвецы, лежавшие на санях, смотрели вверх, где была вотчина Отца Небесного, принявшего их к себе в эту Святую ночь.

Конец