ВОЙНА С КОРОЛЕМ
или
ЧЕГО УЖЕ НЕ БУДЕТ
Глава из повести «Разве можно жить без приключений?»
Жизнь в пионерских лагерях зависела не от линеек, речовок, строя и речей, а, как и везде, от человеческого таланта, в нашем случае — от таланта вожатой.
Люде, как молодому педагогу, способному и гораздому на выдумку, а кроме того побывавшему в Артеке, Тамара Алексанна, начальник лагеря, всегда поручала «оформление» не очень веселых дел. «Оформление» означало, что дело из унылого и беспросветного должно было превратиться в веселое и желанное.
Итак, придумать, как интереснее провести Большую Уборку, поручили Люде. А та пришла с задачей в отряд.
Это было уже не первый раз, когда вожатая решала тот или иной вопрос вместе с отрядом, по принципу «ум — хорошо, а два – лучше». Потом это стало называться «мозговой атакой»
……………………………………………………………………………………………………………………………….
В одно распрекрасное утро линейку ожидал сюрприз. Две девочки из третьего отряда вынесли на середину площадки странное и страшное чучело. Пока его несли, из него, как из дырявого мешка, сыпались разные бумажки, конфетные обертки, фольга и разноцветные тряпочки. За чучелом шел некто перемазанный, в рваном мешке с прорезью для головы, движениями сеятеля он разбрасывал перед собой всякий мусор, который доставал из старого ведра.
Чучело утвердилось на колу в центре площадки, и по рядам пронесся гул. Он было в донельзя драной и заляпанной чем только можно скатерти, накинутой на плечи, подобно мантии, на голове страшилища сверкала корона из консервной банки от селедки иваси. Лицо страхилеса было бровасто, глазасто, зубасто, носато и бородато.
Старшая пионервожатая представила его так:
-Трепещите, пионеры, трепещите и повинуйтесь! Пред вами король Мусор Десятый!
Девочки крутнули чучело, и из него снова посыпались бумажки и тряпочки.
-Нормально! – пронеслось по линейке.
Старшая сгустила голос, и по лагерю разеслась тронная речь Мусора Десятого:
-Я, король нерях, грязнуль и распустех, который правит лагерем вот уже десять лет, повелеваю: с этого дня, с этого часа, с этой минуты в лагере под страхом казни запрещается – мыться и умываться, причесываться, приглаживаться и пользоваться носовыми платами!
-Годится! – одобрила ленейка.
-Запрещается, — зычно вещал самодержец, — убирать в палатах, застилать койки, наводить порядок в тумбочках, вешать одежду на спинки стульев, вытирать ноги у входа!
-Клево! – послышалось тут и там.
-Запрещается, — разносилось по линейке небывалое, — мыть после еды посуду и наводить чистоту в столовой! Пусть что-нибудь, — возвысил голос король распустех, — останется и мухам! Пусть мухи знают: здесь. а не где-нибудь их дом!
-Класс! – грохнула линейка.
-Зато разрешается, — радостно провозгласил король, — сорить, валяться где угодно и в чем угодно, плеваться, кувыркаться, драться, швыряться всем, что под руку попадется, брызгаться, мазаться, сморкаться…
-Ура-а-а! – Малышня из восьмого и девятого отрядов не выдержала и завизжала, запрыгала, поверив королю, а старшие то ли заулыбались, то ли заусмехались.
-Разрешается и поощряется, — продолжал список свобод Мусор Десятый – девочки крутнули короля, и из него опять посыпались бумажки, а его приспешник выбросил из ведра еще горсть всякой дряни, — разрешается, поощряется и приказывается: писать углем на стенах, кидать в бассейн грязь и дохлых лягушек, ложиться на кровать в обуви… – Визга в младших отрядах Алина Сергеевна, увлекшись, не слышала.
-Самые примерные неряхи, грязнули и распустехи, — гремел над линейкой голос короля, – будут награждаться воистину монаршей милостью: Мусор Десятый собственноручно… – самодержец с помощью девочки обмакнул правую руку в жестянку, что была в его левой руке, приспешник встал перед ним на одно колено, — собственноручно, — провозгласил на весь лагерь монарх, — совершит помазание лика отличившегося ко-ро-лев-ской грязью!
Король щедро намазал щеки колепреклоненного, и тот благодарно и непривычно склонил голову до земли. Потом гордо поднялся: лицо его блестело разведенной, как тесто для блинов, жирной глиной.
-И меня! И мне! И меня! – раздалось вдруг в восьмом и девятом отрядах, и к королю Мусору бросились, на ходу выпуская из-под ремней рубашки и лохматя волосы, несколько мальчишек. – И я неряха! И я грязнуля! И я! И я!..
Старшая раскашлялась прямо в микрофон, и над лагерем громыхнул гром.
-Ребята,– услышали все знакомый командирский голос Алины Сергеевны. – что вы делаете?! Назад! В строй! Мы должны объявить королю Мусору Десятому непримиримую войну, — спешно разъясняла она, — а не вставать под его знамена! Нужно изгнать его с захваченной территории! Девочки, что вы стоите?
Девочки стали спешно подбирать разбросанные по площадке бумажки в заранее приготовленные полиэтиленовые мешочки. Затем, вспомнив еще одно условие игры, замахали и зашикали на приспешника Мусора Десятого. Тот закричал, загогокал и, подпрыгивая на ходу, пробил строй и удрал. Девочки собрали мусор, выдернули короля из земли и бегом понесли его в сторону помойки за столовой.
Линейка была уже не линейкой, не прямоугольником, а скорее всего, подвижным овалом. Она шумела, смеялась, перекликалась, радовалась, веселилась.
-Смир-но! – раздалась знакомая команда. – После завтрака в лагере объявляется Большая Уборка! Это будет, — голос Алины Сергеевны снова приобрел командирскую уверенность, — война не на жизнь, а на смерть с королем Мусором Десятым и его войском! Его чучело, — голос старшей крепнул и крепнул, — будет торжественно сожжено со всем сором, собранным на территории лагеря!
-А мазать? – послышались разочарованные голоса. – А мазать будут?
Тамара Алексанна протянула руку к мегафону.
-Мазать, — сурово сказала она, — не будут. Лучшим уборщикам объявят благодарность перед строем.
Старшая что-то вспомнила и взяла мегафон у начальника лагеря.
-Лучшим бойцам будет доверена честь поджечь чучело Мусора Десятого!
И была в тот день война, суровая и беспощадная.
Все встали под метлу, все ополчились на короля нерях и распустех Мусора Десятого и его войско, забросавшее лагерь бумажками, коробками, пустыми кульками, тряпками и тряпочками, конфетными обертками, разорванными на клочки письмами и неизвестного происхождения окурками.
В палатах стирали пыль, сдирали с подоконников глину после «глиняной эпидемии», мыли полы. Хлопали одеяла и простыни. В бассейне спустили воду. На кухне и в столовой гремели громы: там двигали столы, составляли стулья, чистили-блистили посуду. Громадные крышки кастрюль сверкали и звенели, как древнеримские щиты. Шум войны в лагере слышали, наверно, на шоссе, которое было за километр. Над полем битвы, крича, кружились вороны и галки.
Король нерях стоял уже на костровой площадке и щерился на каждого, кто к нему подходил. Груда мусора у его «ног» росла. Уже приносили чуть начатые тетради, почти чистые блокноты, недописанные письма, открытки, газеты и журналы.
Начальник лагеря наблюдала за полем сражения, как Наполеон при Аустерлице (20 ноября 1805 года – уточнил бы всезнающий Владик Цыпруш). Она посылала в бой все новые и новые отряды. Но когда к ней подскакала с донесением (не на коне) Люда, Тамара Алексанна успела ей сказать:
-В вашей идее, доложу вам откровенно, голубчик, только одно рациональное зерно – сжигание чучела. Ради этого они собственные рубашки принесут. Причем, скорее, чем мусор. А насчет помазания грязью… – Тамара Алексанна покачала головой. – И как это я, старая дура, попалась на вашу удочку? Забыть, что они прежде всего поросята! Что именно грязь – ваше помазание – им понравится больше всего!
Начальник лагеря отдала очередное распоряжение, Люда ускакала, а Тамара Алексанна долго еще стояла на возвышении, качала головой, слыша отовсюду пушечную пальбу вых-ло-пы-ва-е-мых! одеял, гром крышек на кухне и воинственные вопли мальчишек.
Война закончилась к шести часам, и все стали спрашивать у начальства, когда будет сожжение короля. Торжество умудренная опытом Тамара Алексанна отложила на вечер, чтобы было эффектнее.
За этот вечер к ногам короля было притащено столько всего, что он стоял по пояс в бумаге и тряпках. Тамара Алексанна вовремя распорядилась проверить, нет ли в этой груде того, что сжигать еще рано. Было найдено несколько целехоньких книжек, порванная на спине новая рубашка, одна просто грязная, носовые платки, носки…
У забора рядом с лесом был задержан Алиной Сергеевной Дима Ларюшин, по прзаванию. Бубусик, тащивший в сторону лагеря огромную сухую ветку. Ветка была больше его в десять раз.
-Откуда дровишки? – строго спросила старшая вожатая.
-Оттуда, — Дима честно показал на забор, за которым подозрительно прошелестели кусты.
-Ты понимаешь, что тащил мусор на территорию лагеря? И это в тот день, когда…
-Я ведь для костра! – закричал Бубусик. – Чтобы сжигать короля! – Он поднял голову и посмотрел на Алину Сергеевну как на непонятливую – так воспитатели досадливо всматриваются в лица тех, чьи поступки или слова кажутся им необъяснимыми.
Алина Серегеевна почувствовала, что за день устала.
-Ты помогал убирать лагерь или так и проторчал весь день за забором?
-Помогал, — смело ответил Бубусик. – Я все до единой бумажки, где мне сказали, собрал! И об стекло порезался. Вот! – Дима показал зеленый, как у лягушки, палец.
-Оттащи ветку назад, — приказала Алина Сергеевна, — и иди умойся. Посмотри, на кого ты похож!
Рубашка Димы была расстегнута до пупа, лицо – в грязных потеках.
Ветка неохотно зашелестела назад, к забору. Старшая направилась было в лагерь, но ее дагнал голос Бубусика:
-Алина Сергеевна! Алина Сергеевна!
Старшая остановилась.
-А может, мне не надо умываться? – Дима доверчиво взял ее за руку и снова заглянул в лицо.
-Это почему?
-Ну, я буду самый грязный неряха и, может, меня король помажет? И я ведь еще ветку в лагерь тащил, — вспомнил он последний грех.
-Помазание отменено – разве ты не слышал?
-Отменено, значит, — огорчился Бубусик. – Жалко… – Он так и не отпускал ее руки. – Ведь это знаете как смешно было бы, да, Алина Сергеевна? – Бубусик даже засмеялся, как бы репетируя будущий смех.
Но старшая смех оборвала:
-Вам лишь бы смешно! А то, что это негигиенично и вообще дикость – ты об этом не подумал? Я же об обмазании в шутку на линейке говорила.
-Мы давно-давно не смеялись, Алина Сергеевна, — тяжело вздохнув, ответил на это Бубусик. Голос его был серьезен и по-настоящему печален. – Просто забыли, наверно, как нужно смеяться.
-Что ты говоришь! – воскликнула старшая. – Как это – не смеялись? Вы – и не смеялись? Почему?
-Причины сколько времени нету, — опять вздохнул Бубусик. – А без причины только дурачки смеются. — Дима развел руками.
Какое-то время оба шли молча. Алина Сергеевна никак не могла найти нужного слова.
-Вот хотите, — услышала она снова Бубусика, поспешавшего рядом, — вот хотите, я при вас попробую засмеяться? Увидите – ничего не получится. Ха-ха-ха! – скорее произнес он, чем рассмеялся. Прислушался к собственному «смеху» и сделал еще одну попытку: — Ха-ха-ха! Видите – не выходит! – заключил он горько. – И так у всех. У всего седьмого отряда.
-Не притворяйся, пожалуйста, — на всякий случай сказала вожатая. – И не делай из меня дурочку.
-Я не притворяюсь, — чтобы доказать, что он не притворяется, Бубусик поднял к ней совершенно честное лицо. – У меня в самом деле не получается.
-Жуткая ситуация, — обескураженно произнесла вожатая.
-Жуткая. – немедленно согласился Бубусик. – Прямо не знаем, что делать.
-Ну вот что, Дима! – рассердилась наконец старшая. – Ты говоришь о смехе, а у вас было бы глупое ржание и и гогот на весь лагерь! И на весь лес. И вы все превратились бы в дикарей!
Бубусик задумался, идя рядом с ней и делая такие большие шаги, словно отмеряя одиннадцатиметровый.
-А дикари разве не люди, раз они тоже смеются? – задал он ответный вопрос
-Ну… – сказала Алина Сергеевна, — я имею в виду других дикарей. Ты ведь знаешь, каких.
-Знаю. Керя из третьего отряда. Он пачку от сигарет прямо на дорожку бросил. И пописал вон там, за углом.
-Ну вот. — Старшая почувствовала одновременно облегчение и досаду – из-за того, что пришлось вспомнить о существовании Кери. – Если ты не хочешь походить на него, иди умойся.
Дима отпустил ее руку и остановился.
-А знаете, — признался он напоследок, — знаете, как было бы весело, если б мазали!
Остановилась и старшая. Хотела что-то сказать, но передумал, махнула рукой и пошла.
И чем ближе подходила Алина Сергеевна в пионерской, тем больше ощущала, что, кажется, что-то обронила по дороге.
И уже открывая дверь пионерской, поняла, что обронила, чего ей не хватает: руки Бубусика в своей руке.
Вечером в самом чистом в мире пионерском лагере все собрались на костровой площадке вокруг проигравшего сражение Мусора Десятого. На торжество, о котором узнали по дневному шуму, пришли соседи – старшая вожатая и с ней десяток человек.
Пленный король стоял, как мы уже сказали, по пояс в бумажках и разном хламе. Поверх всего были навалены для верности сухие ветки.
На зубцы короны Мусора Десятого кто-то насадил глиняные шарики. Зубы, подновленные зубной пастой, были видны даже в темноте. В уголке оскаленного рта торчал, как и полагается, окурок сигареты. Жестянку с грязью у Мусора конфисковали, и руки низложенного монарха были сложены на груди. Теперь они как бы придерживали мантию, которой он запахнулся, закрылся от любопытных вражеских взглядов. Из-за этих, независимо скрещенных рук на груди, Мусор Десятый казался непокоренным, к гибели своей относящимся с философским спокойствием и даже наплевательски, что подтверждалось окурком в углу рта.
Может быть поэтому взглядывали на него чаще, чем предполагалось. А малышня – та глаз с него не спускала, и чем становилось темнее, тем чаще ойкала, ужасаясь тому, с кем она имела дело. Мусора Десятого подсвечивали фонариками, дожидаясь начала церемонии.
О начале известили крики: «Идут! Идут!»
Низенькая, полная, решительная, шла, окруженная свитой, Тамара Алексанна. В свите были: Алина Сергеевна, бухгалтер Раиса-Бориса, Мариванна, повароиха, тетя Клава, кастелянша и некоторые воспитатели. На шествие генералов обернулся весь лагерь.
Вот они приблизились, толпа расступилась, открыв проход к королю. Начальник лагеря подошла, остановилась и вперила взор в Мусора Десятого.
Пленный король еще сильнее запахнулся в драную мантию и задрал голову. Усы его встопорщились.
Два воителя стояли друг против друга. Два извечных врага обменивались взглядами, как ударами клинков; но один из них был на этот раз победителем, а другой – побежденным.
-Хорош! – вырвалось у Тамары Алексенны.
-Такого сжечь – три греха с души долой, — поддержала ее Мариванна.
-Так разукрасить! – откликнулась Раиса-Бориса.
-В огороде поставить, — выразила свое мнение тетя Клава, — ни один воробей не сядет.
-И еще руки на груди! – возмущенно воскликнула одна из воспитательниц.
-Кха! – подвела итог обвинениям начальник лагеря. – Начинайте!
-Отличившиеся в уборке лагеря, — объявила старшая вожатая, — Нина Роганова, Ляна Ярутина и Юра Кристя, подойдите еко мне!
К старшей протолкались маленькая Нина, длинноногая Ляна и, как всегда, сумрачный, Юра Кристя.
-Король Мусор Десятый, — сказала обвинительную речь старшая вожатая, — воевал с нами долго и неустанно. С помощью лазутчиков и диверсантов, которых он забрасывал в наш лагерь, везде появлялись знаки его власти…
Тамара Алексанна, слушая речь, в нужных местах кивала. Кивнула она и «лазутчикам и диверсантам».
Люда тоже не пропускала ни слова и оглядывала лица вокруг себя. Игра захватила всех, все ждали продолжения спектакля.
-Он хотел захатить наш лагерь, нашу прекрасную пионерскую землю! – вдохновенно продолжала старшая. – Мусор хотел сделать ее своею! И превратить… сами знаете во что. В что, ребята?
-В мусорку! – дружно и весело ухнула толпа.
-Правильно. Но в славном сегодняшнем бою король был нами побежден и схвачен. – Алина Сергеевна положила руки на плечи Нины и Ляны. – Ему уже не убежать… Что с ним делать?
-Сжечь его! Сжечь! – раздалось со всех сторон.
-Таково мнение народа, ваше низложенное величество, — смиренно обращаясь к королю, заключила старшая. – Прощай, Мусор Десятый! Никогда больше твоя нога не ступит на территорию лагеря!
Алина Сергеевна раздала трем победителям коробки спичек.
-Поджигайте, ребята!
Юра Кристя ступил вперед и чиркнул спичкой. Чиркнула спичкой и Ляна. Юра присел и поднес огонек к бумаге. Ляна от волнения спичку словмала и теперь чиркала второй. А Нина, вынув, как все, спичку, не зажгла ее, а вдруг расплакалась.
-Ты что, Нина? – наклонилась к ней старшая. – Не умеешь зажигать спички? Давай я тебе зажгу.
-Не-ет! – затрясла головой Нина. – Я не хочу его поджигать! Мне его жа-алко!
-Кого? Мусора? Но ведь это же просто чучело. И ты лучше других с ним воевала!
-Вы ведь сами сказали: «Ваше величество»!
Ляна тем временем подожгла груду бумажек с другой стороны. Юрин огонь побежал вверх, хватая бумагу и поджигая тряпки, — осветились королевские усы из травы белоуса, окурок и зубцы короны, надвинутой на лоб.
Алина Сергеевна присела, прижала Нину к себе и уговаривала ту не плакать, но Нина не успокаивалась и всхлипывала, отвернувшись от огня и боясь взглянуть на короля.
Запылали сухие ветки, пламя окружило монарха. Вспыхнули кончики бороды и усов, по лицу Мусора Десятого побежали искры. Занялась мантия.
Толпа шевелилась, переживала, переговаривалась. Юра Кристя отступил, спасаясь от жары костра. Ляна была уже со своими девочками. На Алину Сергеевну с Ниной никто больше не обращал внимания.
Чуть поодаль от всех стоял Керя. Керя курил, пряча сигарету в кулаке, и тоже следил за сожжением Мусора Десятого. Когда загорелась мантия и толпа закричала «Ура!», Керя проворчал: «детский сад», но неволько сделал несколько шагов к огню, как будто для того, чтобы что-то рассмотреть.
Смотрела на костер Тамара Алексанна и Раиса-Бориса, в чьих очках играло оранжевое пламя, Мариванна повариха и тетя Клава. Пришел к костру и дед Спиридон, сторож. Он сначала стоял позади, а потом протолкался вперед, словно желая погреть старые кости. Дед Спиридон докурил свою сигарету, но не затоптал ее, как обычно, а бросил в огонь, внося и свою лепту в сожжение Мусора Десятого, короля нерях, грязнуль и распустех. К королям, царям и прочим самодержцам дед Спиридон относился свысока, как и полагалось солдату, который брал в бою города и страны.
И вдруг весь лагерь, все до единого человека – а ведь не было ни одного, кто не смотрел бы на огонь, — ахнули, закричали и от костра отпрянули: Мусор Десятый зашевелился! Зашевелился: поддернул горящую внизу мантию, стряхнул с нее огонь, покачался, словно выдергивая ноги из груды тряпья, еще больше выпучил глаза и… стал над костром подниматься!
Он поднимался медленно, как воздушный шар, как воздушный шар он и покачивался; искры костра достигали Мусора Десятого и перегоняли его, а некоторые садилсь на мантию и какое-то время сияли на ней. От искр, что садились на лицо, король отмахивался, как от мух.
Лагерь отбежал, застыл, открыв рты, замер. Остолбенел, глядя на вознесение короля нерях и распустех. Нина Роганова захлопала в ладоши и запрыгала.
Вместе со всеми остолбенело и раскрыв рот смотрела на вознесение Тамара Алексанна и ее свита, к которой примкнул ради ее безопасности дед Спиридон.
Избавившись от огня, Мусор Десятый снова сложил руки на груди, задрал голову с наполовину обгоревшими бородой и усами, и пошел, пошел вверх, в темносинее, полное звезд, монаршее небо.
Лагерь опомнился и многоголосое «ура!» потрясло лес. Еще несколько мгновений – и король Мусор Десятый, избежав справедливого наказания, исчез в темноте неба.
Костер горел, как ему и полагается, весело, жарко, трещали сучья, искры взлетали и уносились вслед удравшему королю…
-А вот это, — услышала Люда голос Тамары Алексанны рядом с собой, — а вот это, голубчик, уже лишнее! Что вы в него упрятали?
-Ничего, кроме бумаги и тряпок, Тамара Алексанна! Это он сам…
-Не считайте меня простофилей! – вспылила начальник лагеря. – Я еще не выжила из ума! Засунули, наверно, в него воздушные шары, воздух нагрелся, он и взлетел… Смотрите, чего вы добились! Пионеры вместо того, чтобы проникнуться в Мусору Десятому враждебностью, провожают его, как космонавта! Кричат ему «ура»! На что это похоже? О таких вещах, миленькая, придупреждают, а не ставят начальство в дурацкое положение! – Тамара Алексанна передохнула. – Алина Сергеевна!
-Да, Тамар-Алексанна?
-Объявите лагерю, что чу… что король Мусор Десятый удрал для того, чтобы и дальше вредить нам, и что мы должны быть все время начеку. И объясните, почему он взлетел. Скажите, что… нет, лучше скажите так: кто, мол, хорошо знает физику, тот догадается, отчего чучело воспарило. Пускай поспорят на эту тему, им это полезно… А с вами, — снова обратилась начальник лагеря к Люде, — у нас, по всей вероятности, будет отдельная беседа. Самовольничаете на каждом шагу. Представляете, какие разговоры могут начаться сейчас в лагере?
Над линейкой уже разносился хриплый мегафонный голос Алины Сергеевны, разъяснявшей что и как и желающий всем спокойной ночи…
