Счастье и боль с географией связаны слабо:
В обетованных песках Беершевской пустыни
Плачет еврей, как медведь искалечивший лапу,
Кровью своей запятнавший колючую льдину…
Плачет еврей: неподъемны скрижали талмуда,
Сух опреснок, и кровит изнуренное сердце,
Да и повсюду ты чудо, которое «Юде»,
Жалкий чудак, по которому плачет Освенцим…
Даже крещенный, иуда ты, жид и пархатый;
Бритый, похабно пройдутся по выбритым пейсам;
Весь от любви изойдешь, но носатого брата
Может полюбят, но будут жалеть за еврейство.
Даже на землях, которые обетаванны
Каждая мелочь тебе, как заморское чудо
Ты в этом мире чужой, как пейзаж Левитана
И возвращенье твое, как начало галута…
Смотришь на быт и обычай сынов Моисея,
Как на индейцев смотрел Америго Веспучи.
Вот и помянешь за стопкою водки Рассею,
Там, как ни туго, а все таки чем то да лучше…
Розовой кажется старая школьная парта,
Там обзывали жидом, но хотя бы по русски…
Вот и заплачешь, как плакал художник с Монмарта,
Тоже еврей: итальянский, а может французский.
Виснет в шкафу черно белым полотнищем талес.
Плачет еврей от того, что он миром не признан,
Плачет о счастье, которое не состоялось,
И об отчизне, которая вряд ли отчизна…
