Поэма первая. Я, Ольга Боголюбова…
… Видели вы горы? Они прекрасны. Особенно весной. Глры покрыты пестрым ковром цветов. Гордо подняв свои красные головки, стоят тюльпаны, чуть дальше – рубиновые маки. В один из теплых дрей ребята ушли в поход. Гора была небольшая, но ребятам казалось, что они где-то под облаками. Девочки собирали цветы, а мальчишки, потеряв всю свою важность, бегали. Ребята решили назвать покоренный ими пик именем 7-го «б». Кто-то крикнул:
— Люди, мы хотим мира!
В горах отозвалось эхо.
И тут наш фантазер Вовка сказал:
— Ребята, слышите? Горы тоже хотят мира!
До самого вечера мы были на нашем пике. Когда мы запели песню «Пусть всегда будет солнце», горы пели с нами.
Оля Боголюбова.
Узбекская СССР, г. Коканд
Из книги «И я, и ты, и мы». Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия, М., 1970 г., стр. 44
* * *
— Иван, ты что?… Отстань!… Уйди!
Ты спятил!… Закричу!… Ну, Ванька!
Да что с тобой? Не ерунди!…
Не трогай ты меня!… Отстань-ка!…
Когда три месяца спустя –
И он — студент и я – студентка –
Вдруг спросит словно бы шутя
«Маньяк» — Иван Калиниченко,
Почто так яростно тогда
Я от объятий отбивалась?
Была признанием горда:
— Я все еще не целовалась!
Внезапный всплеск гормонных буйств
Так напугал сию девицу,
Что в панике от знойных «чуйств»
Чуть не покинула столицу…
Рыдаю – так оскорблена –
И собираю чемоданы…
Москва к рыданью холодна…
В столицу из Узбекистана
Примчалась штурмовать журфак…
Шепчу, не прекращая плакать:
— Не знала же, что будет так –
И больше не хочу журфака…
В Коканде, там, где я росла,
Соседствовала сотня наций,
Но ни одна там не жила
По доброй воле – конфискаций,
Переселений, ссылок, бегств —
Подарком от советской власти,
Изломанных карьер и детств,
Семей, разорванных на части –
Чеченцы знали горький смак,
Корейцы с Дальнего Востока,
Татары… Жили дружно так,
Хоть власть была ко всем жестока…
И греческая махалля,
Что значит – улица, страдала,
Армянская… Вождей Кремля
Здесь ни одна не восхваляла…
Бежал из-под Череповца
C семьею дед от красных оргий…
В хрестоматийного борца
С режимом сам режим негодный
Насильно деда обращал…
Моталось по стране семейство…
Режим преследовал, стращал…
В итоге добрались до места.
Откуда не было пути…
В Коканд пришли без документов…
Без них едва ль смогли б врасти
В жизнь… Нелегальных элементов
Все та ж всесильная ЧК
В два счета бы передавила…
Передохнув два-три денька,
Помчался дед назад… Сулило
То возвращенье – западню…
И было все, видать, непросто…
Средь прочих дел предал огню
Крестясь, церквушку у погоста,
Где сам в крестильные тома
Был вписан, предки и потомки…
Страшила красная чума:
Пойдут прследовать подонки…
В кого-то даже дед стрелял,
О чем писала и газета…
А документы все ж достал –
И зажили в Коканде… Это –
Мой город… В нем я родилась…
Ходила а школу… Пионерка…
Мой дед, особо не таясь,
Пророчил: на исходе века
Социализм в тартарары
Падет – и распадутся скрепы…
С ним спорю — и до Бухары,
Летит мой крик, что, мол, нелепы
Его пророчества, а дед
«Необразованный», «отсталый»…
Он повторяет, как завет:
«В Россию!»… Этот непрестанный
Рефрен мне даже надоел:
Люблю Коканд, ведь я в нем – дома…
Дед только с жалостью глядел…
— В Россию, — повторял, — кулема…
В Узбекистане хлопок — бог
На очистительном заводе
Дед был завскладом, а замок
На складе был надежен… В ходе
Войны, когда тащили все,
Кто только мог и отовсюду
Со склада не был унисен
И малый хлопка клок… Иуду,
Способного на подлый грех,
Когда беда объединяла
В бетон сопротивленья всех,
Расправа бы не миновала —
Патриархально был суров
Василь Михалыч Боголюбов,
Был Боголюб и Богослов,
Читал – и мне про город Глупов
Разобъяснил – я поняла,
Что город стал большой страною,
А в ней-то я как раз жила…
О вере толковал со мною…
Снимали как-то фильм «Фуркат»…
И деда досоветский облик
Привлек киношников… Хотят
В жандармы — деда…
— Нет, соколик, —
Дед режиссеру,
— Нет, уволь,
Нам это баловство не личит…
Он исполнял по жизни роль
С достоинством – никто не «тычет»,
Все с уважением к его
Суровой честности и вере…
Дед не воспринял ничего
Из лжи, царящей в СССР’e.
А сын его и мой отец
Стал оголтелым сталинистом.
Во всем изверившись вконец,
Хотел и сам стать коммунистом:
— Происхождением — каков?
— Из бедняков…
— А коль подумать?
— Ну, может, из середняков…
— Точней!
— Из кулаков… Угрюмо
Отец свой жребий заливал
По Маяковскому – не квасом…
Слесарил… Без конца давал
Рацпредложения… Но с «классом»
Рабочим не соотнося
Себя, он в жизни потерялся…
Жизнь мамы заключалась вся
Во мне… Во мне весь смысл собрался,
Вся сконцентрировалась цель:
Помочь мне выбраться из тлена,
Упорно строя аппарель,
По коей можно постепенно
Мне выбираться из низов…
Она меня оберегала
От хлопководства… («Вечный зов»
Узбекистана)… Уезжала –
Учительница – на поля
До декабря с подшефным классом,
Мне это строго – не веля –
И я не ездила… Отмазом –
Что пела, танцевала я,
Играла на виолончели,
Газеты выпускала я –
Была при комсомольском деле…
В Россию!… Дедовский рефрен
Во мне за что-то зацепился…
В Коканде русский был – нацмен,
Немного русских, но учился
По-русски в школе юный грек.
Казах, литовец и чеченец
И даже коренной узбек,
Кореец и поволжский немец …
По доброй воле мог любой
Учить узбекский на здоровье…
Я не учила – Бог с тобой!
Зачем в России инословье?
О ней мечтала вся родня,
В Ферганском выживая пекле,
Конечно, в бедности, ценя
Духовность трудовой копейки.
В том прошлом, под Череповцом.
Дед брал весомые подряды…
Конюшн были, светлый дом…
Все отнимали продотряды…
И мне, увы. не побывать,
Не постоять на пепелище,
О прошлом не погоревать…
Мы и следов его не сыщем:
Над ними много лет бурлит
Уныло Рыбинское море…
Конечно, до сих пор болит
Обидой родовое горе…
По вере — я хочу простить,
Но дедовой судьбой задета…
Как ярко он бы мог прожить!
Обидно, горько мне за деда…
Та боль таилась глубоко…
Но люмпенской судьбе в отместку
Мы почитали высоко
Ученье… С чушью вперемешку
Учила вещие слова
Духовнейшей литературы
Моя душа и голова
По соответствию натуры,
Вконец испорчена была
Классической литературой,
Сама восторженной слыла
Чудачкой- недотрогой – дурой…
Придумала особый мир –
Мир грез… Я в нем и обитала…
К романам трепетным – гарнир –
Моя виолончель… Играла
В оркестре… А по вечерам –
Работала в библиотеке…
Еще я школьница… Мечтам
Нет удержу… Мои узбеки,
Спасибо, земляки, за кров,
За солнце, за цветы, за дружбу,
За виноград, свисавший с крон…
Учу, зубрю на всю катушку –
Уже семь лет в душе живет
Дворца со шпилем четкий образ…
В Москву, в Россию он зовет,
И то же дед велит… Готовясь,
Я вспоминала: в первый раз
В столицу я десятилетней
Попала с мамой – в пятый класс
Переходя… Поездкой летней
За школьные поощрена
Неординарные успехи…
Тогда и поняла: должна
Учиться в МГУ… Без спешки
В кокандской школе досижу,
А цель уже определилась…
И тут в газете нахожу
Анонс о конкурсе… Включилась…
«У нас друзья на всей земле»
Так назван в «Пионерской правде»
Серьезный конкурс, в коем мне
Участвовать хотелось ради
Осуществления мечты…
Я написала сочиненье…
Тут много разной суеты –
Кончался год учебный… Рвенье
Утроила – нельзя, чтоб сбой
Взорвал мои приоритеты
В кооперации с судьбой…
И вдруг… На полосе газеты
Подводят конкурса итог…
В числе его лауреатов
И я, представьте… Видит Бог –
Забыла… Пару «рефератов»
И публикуют… Здесь и мой.
Моя фамилия впервые
Под текстом… С бедной головой
Едва не обморок… Родные
Все рады… И грядет вояж:
Впервые в жизни – за границу!
Весь двор постиг ажиотаж
И школа – в шоке… Я в столицу
Доставлена… Меня – в отель…
В редакцию… Ну, дальше – больше…
Купе – и мягкая постель…
Очнулась, огляделась – в Польше…
Нас принял у себя премьер…
В его рабочем кабинете
Простой и строгий интерьер…
Он всех поздравил и приветил…
Товарищ Ярошевич нас
Расспрашивал о наших странах…
Мы слушали его рассказ
О Польше… Нереально, странно:
В числе детей из разных стран
И я здесь – Оля из Коканда!
А в лагере по вечерам –
Подростковая наша банда
Пути к общенью находя,
Поет, танцует доупаду,
То просто, весело галдя,
Творили арлекиниаду…
Нас в Краков, Быдгощь повезли,
Потом – в мемориал «Освенцим»…
Какзалось, что из-под земли
Шли стоны… Их вбирая сердцем,
Я ненавидела фашизм…
Самой хотелось что-то сделать,
Чтоб Землю защитить и жизнь
От злобных нелюдей… Поведать
Ту правду, что открылась мне
О зле бездонном, о фашизме…
Ему не место на Земле!
Я размышлять о журнализме,
Как о призвании всерьез
Там, в Польше начала впервые…
Прощанье… Было много слез…
Ах, эти стрессы ростовые!
Для становления души
Их роль в судьбе неоценима…
Куда ты, детство? Не спеши!
Но дни идут. Недели мимо
Бегут. А годики – летят…
Но почта мне приносит письма
На разных языках… Хотят
Друзья, чтоб временная призма
Нам дружбу сохранила ту,
Что родилась и крепла в Польше…
Отсчет взросления веду
От этих дней… Как жаль: им дольше
Сиять нам было не дано —
Промчались, пролетели, сдвигу
В судьбе подножием на дно
Души легли… Позднее книгу
В Москве издали… В ней опять
Мой опус опубликовали,
Чем продолжает вовлекать
Судьба… Еще меня избрали
Ребята президентом КИД…
Пусть скромный школьный клуб фашизму
Открыто противостоит,
Бесовскому кошмару-шизу…
Едва мне школьный аттестат
Под поздравления вручили –
Прощай, Коканд, Москва. виват!…
В столице родственники жили…
В Измайлове… По счастью, есть
Где ночевать провинциалке…
С утра мне на журфак… Бог весть,
Как отыскать… В метро… Но жалки
Попытки выплыть из «трубы» —
Как мне к «Националю» выйти?
То я сюды, то я туды –
То в те, то в эти ткнусь развилки —
В подземном переходе бес,
Меня обманывая, водит…
Который час брожу… До слез
Нечистый, бедную доводит…
Но все же выбралась… Иду
Мне маяком фронтон Манежа…
Теперь, наверное, найду…
Но вредный бес, меня манежа,
Опять заводит не туда…
Я повернула в закоулок…
Но здесь журфака нет! Беда!…
Психфак, медфак… Довольно шуток!
Спрошу прохожих, где журфак…
Но, как на грех, никто не знает…
Мне стало страшно… Как же так?
Меня столица не пускает
К судьбе… Растерянно брожу
«Туды-сюды» по закоулку,
И даже не соображу,
Зачем здесь оказалась… Гулко
Звучали в тупичке шаги,
А я уже почти рыдаю…
От солнца плавятся мозги…
А вот и вечер… Выползаю
К проспекту… Справа тихий сквер…
В нем лавочки… Зайду, устала…
Наитьем добрых сфер
Послали – сразу увидала
Табличку – к ней-то я и шла,
За ней – журфак обетованный,
Но вечер – свернуты дела…
Наутро вновь метро… К желанной
Табличке сразу подошла…
Читать мы не умеем знаки
Судьбы… Вчера не поняла,
Что этим летом на журфаке
Мне не светило… Не прошла…
Опять в Коканд, тружусь в музшколе..
Мозгов ресурсы собрала –
Готовлю новый штурм – и вскоре
Лечу в столицу на «ликбез» —
Подготовительные курсы…
Но тут Иван без спросу влез…
Возможно в Африке зулусы
Галантность проявляют так…
А я в рыданьях и обиде…
Еще чуть-чуть – прощай. Журфак
Вразрез с судьбой… Господь увидел –
И глупый шаг предотвратил…
Экзамены сдала отлично…
На сочиненье казус был:
Вдруг Сашка Газазян стал зычно
Мне что-то важное шептать…
Я, разумеется, ответно…
Народ негромко стал роптать –
Ведь это было всем заметно…
Экзамен Шанская вела…
И нас Тамара громогласно
С угрозою остерегла…
Шутить с профессршей опасно…
На устном, выйдя отвечать –
(Не по подсказке ли бесовской?) –
— В Москве решила поступать
Затем, что здесь жил Маяковский! –
Ареопагу изрекла…
А говорить прилось о Горьком,
Его рассказах ранних… Шла
Ва-банк: рассказывала только
Не по программе…
— Из какой, —
Спросили, —
вы московской школы?
— Из двадцать первой – не Москвой
Воспитана – Кокандом! Что ли
Господь препоны удалил?
А бес пытался отыграться:
Со мною в группу угодил
И Ванька… Я его бояться
Все продолжала – и пришлось
Заботиться о переводе
В другую… К счастью, удалось:
Ушла к радийцам… Группа, вроде,
Хорошая… Здесь — Газазян,
Сто раз, наверно, поступавший,
Поклоны клавший образам –
И все же на журфак попавший,
На курсе – комсомольский вождь,
Ответственный и добродушный
Веселый, умный – парень-гвоздь…
Однажды разговор нескучный
О чем-то он со мной завел —
(Минута до начала пары) –
Про легендарный комсомол –
И под руку берет… Ошпарил
Прикосновеньем… От него
Рванулась, точно из капкана…
— Да что с тобою?
— Ничего!
Не прикасайся! Так чеканно
Мне вбиты в душу и мозги
Духовные приоритеты,
Мол, целоваться не моги,
Коль нет любви… Законы эти,
Их почерпнув из толстых книг,
Сама себе установила –
И так живу – и верю в них…
Казалось мне, что я любила:
Жил-был в Коканде паренек –
Красивый, умный, славный –Толик…
Был мною с головы до ног
Секретно обожаем… Горек
Дар неотвеченной любви…
Он поступил успешно в ГИТИС…
За ни в столицу –(сэ ля ви) –
Я и помчалаь… Ну. дивитесь:
С ним повстречалась пару раз –
И он уже не интересен…
Видать, еще не родилась
Любовь… Зато онюдь не пресен
Вкус дружбы… Несть числа друзьям –
Всю группу в них зачислю смело…
Уже мной назван Газазян –
Иных вам назову – приспело:
Меж нами – братская любовь:
Брунов, Невзорова. Алиев…
Будь Газазян здесь назван вновь,
Плюс Коннова, Абдукаримов…
А в общежити жила
Я с Андриенко, Большаковой,
Раисой Мельник… Собрала
Судьба нас, в общем-то, толково..
Способны чем-нибудь помочь
Друг дружке в смысле пониманья,
Ну, а случится занемочь –
Заботливого состраданья…
Физвоспитание… Кошмар!
Наум свет Моисеич Хорош
Судьбу высокую сломал
Десяткам! Как же быть?
— Спроворишь
Бумагу от врача: болят,
Мол, печень, почки, селезенка
И сердце бьется невпопад –
И он отвянет…
Так девчонка
Проинструктировала нас,
Студентка, запугав до дрожи…
Мы в абитуре про запас
Перенимали опыт… Кто же
Желает трудности копить –
Их жизнь и так горстями сыплет…
Ну, что ж, попробую пробить…
На медосмотре стоном выбит
Желанный результат: меня
В спецгруппу «дохлых» зачисляют…
Ну, повезло! Мы, семеня,
Ползем по кругу… Проверяют
У нас, «непоноценных», пульс –
Комедия, а мы и рады –
От перегрузок не свалюсь,
А чемпионства мне не надо…
Ракетку в первый раз взяла…
Весь тренинг – «Как ракетку держат…»
Хоть поиграть бы нам дала
Инструкторша, но слишком нежат
Нас с перебором, а других
Гоняют до седьмого пота…
В числе «ослабленных», таких,
Как я, два полных обормота –
Ольсинский с Семеновским… Мы
«Три грации» с энтузиазмом
Среди спортивной кутерьмы
«Ослабленным» физкульт-маразмом
Предельно развлекались… Нам
Не тяжело – и слава Богу!
И не глядим по сторонам:
Нам лишь бы вовремя к порогу
Аудитории попасть
И там – на лекции Кучборской
Себя послушно ей во власть
Отдать… А ей, что перед горсткой
Студентов монолог держать,
Что пред заполненным театром –
Не станет ослаблять, снижать
Накала, с коим бьет по чакрам
Потоком страсть… Графичность рук!…
Сразила мифом об Арахне…
Стоп-кадром пальцы врозь – паук!
То словом по мозгам шарахнет,
То жестом – и не совладать
С ее всесильным обаяньем…
Не повторить, не передать!
Театр профессорши! С камланьем
Его воздействие сравню:
Все словно бы в глубоком трансе…
В богатом творческом меню –
И жесты – четки, как в мимансе,
И голос – сочен и глубок,
И смех – раскатистый и звонкий…
Ее премьера – сильный шок,
Стресс для восторженной девчонки…
С английским были нелады.
Глаголы – будь они неладны…
К примеру – «падать»… Чехарды
Трех форм мне не исполнить складно.
А «англичанка» вновь шипит,
Кайф от ответа получая:
— Miss Olga, can you please repeat
Three forms of “fall”?
Я начинаю,
Но заплетается язык:
— «Фол»…. «фул»…., «фыл»…, «фал»…
Она хохочет….
Попытку повторяю… Пшик…
Смеется, будто кто щекочет…
Зато шел русский «на ура».
Учитель – Вакуров Владимир
Свет Николаевич, пера
Не выпускал из рук – и вымел
Сор южных говоров из нас,
Варившихся в нерусской каше…
А на груди – «иконостас»:
Он фронтовик и – счастье наше –
Сам литератор и стилист,
Фразеологии редчайший
Знаток… Печальный оптимист…
Бывал в общаге… Высочайшей
Оценки нашей заслужил.
Ведь и студенты ставят баллы…
…«Литведчик» с нами не дружил.
Я без зазренья убегала
С «литведа» чаще, чем с других
Занудных бесполезных лекций…
А коль была, то просто их
Забалтывала и рефлексий
Я не имела, проболтав
С подружками «истпарт» унылый…
На нашей кафедре состав
Радийцев-профи был нехилый:
Историк Ружников был сед,
Он старше всех из наших мэтров…
Был артистичен Любосвет –
Красавец Дмитрий Любосветов,
А Игорь Тхагушев был добр…
Благодаря тому составу –
Уж не погибну «аки обр»,
А профессионалом стану…
Таскали гордо «репортер»,
Осанку криво оттопыря…
Являясь к нам, пускалась в спор
О роли радио Музыря –
Из репортеров – репортер,
Одна из тех, кто создал «Юность»,
В партнерстве с Визбором… Мотор
Шестидесятничества… Сунусь
И я в радийные дела…
Нам все разобъяснили мэтры…
И счастлива, что я нашла
Романтику дорог… Пусть ветры
Нам обдувают микрофон,
Но «наше право быть влюбленным…»,
Летя на зов знамен, имен
С товарищем-магнитофоном,
На оклик подвигов, на крик
О помощи, на всхлип негромкий
Вселенной, на воззванье книг,
На шелест тополей на кромке
Дорог… А близко от страны –
Мир мал – в Камбодже и Ливане
Покоя нет и тишины,
В огне Вьетнам… Переживали,
О том, что происходит, все,
А нам положено по рангу –
Мы журналисты… В полосе –
Читаем –( полагалось «Правду»
Выписывать – и проводить
Политбеседы в каждой группе) –
Что США распространить
Хотят войну в Камбджу вкупе
С Вьетнамом… Ласковый покой,
Планете нашей только снится…
Все войны в близости такой
От государственной границы
Страны… Тревожно… Договор –
(Что хорошо) — вступает в силу,
Что страны с бомбой с этих пор
Решают, чтобы мир в могилу
От атома не угодил,
Поставить жесткие заслоны
Распространенью адских сил
В другие страны и районы…
Вот так… Вступив на факультет,
Я, в школе – супер-активистка,
Активничать забыла… Нет
Совсем желания… Не близко
Общественное мне в Москве…
И личной жизни нет в помине…
Учеба? Да… Но в голове
На первом месте – по причине,
Что скрыта в тайниках души –
Концерты, выставки, спектакли,
Музеи… Успевай, спеши –
Ведь здесь все лучшее, не так ли?
Владимир, Суздаль, Ярославль
И все окрестности столицы
Я с сентября и по февраль
Объездила… Для выпускницы
Кокандской школы русский мир
Был полон трепетного смысла –
И обрела ориентир,
Но лишь печаль острее грызла:
Обидно было наблюдать
Ошметки отсиявшей славы,
Еще хранившие печать
Величия былой державы.
Увиденным оглушена,
Услышанное ослепило…
Для осмысления должна
С родными пообщаться – ныло,
Зудело сердце – и лечу
Я в ноябре до Андижана…
Скорей в Коканд, домой хочу…
Мой городок смотрелся странно:
Он неизменно тепл и щедр
И ярко к празднику расцвечен,
Но будто ниже стал на метр…
И тысячу один отвечен
Вопрос в разрезе разных тем…
И вот уже лечу обратно
С большим букетом хризантем…
Приятно, девочки, приятно…
Замечу, кстати, что летел
В одном со мною самолете
Абдулов Александр… Хотел,
К родным и он на праздник вроде…
Та пауза нужна была…
Аудитории арена –
Заметно, что произошла
Разительная перемена:
Когда сентябрьские лучи
За наши головы цеплялись,
Не-москвичи и москвичи
Весьма заметно отличались…
А вот на нас глядит ноябрь –
Теперь нас различишь едва ли…
Картина очевидная:
Мы тоже москвичами стали…
Полезный навык обрела,
Освоив быстро пишмашинку.
Инструкторша добра была,
Жалела: нпебо, мол, с овчинку
И так у каждого из нас,
Студентов – не перегружала…
Истпарт – признаюсь без прикрас –
Весь протрепалась, проболтала.
Меня хоть хлебом не корми –
Дай потрепаться доупаду.
Соседи шепчут:
— Не шуми!
Профессор не скрывал досаду –
Знай, с Газазяном все трындим….
Так и «марлен» с ним протрындели
С «литведом»… Хорошо сидим!
И не мешайте, в самом деле!…
Но приближалась на рысях
К нам сессия – боялась жутко…
На нервах – исстрадалась вся…
Тогда мной исполнялась шутка:
— Ой, скоро будут исключать –
Ха-ха! Такой вот юмор. Черный…
Куда бежать? С чего начать?…
Но я, как в сказке – кот ученый,
«Налево», правда, не ходя,
Все «сказки» лихо исполняла…
… Явился Новый год, вводя
Общагу в сладкий грех… Сначала
Мы разбрелись по уголкам,
По комнаткам, по тихим кельям…
А в полночь… Залп! И надо нам,
Всем в общий круг… Волшебным зельем
Опьянены – вдохновлены, —
Все – вдруг – и застучали двери,
И стало ясно: мы нужны
Друг другу – и с больщим доверьем
Друг другу руки протянув.
Мы закружились в хороводе…
На лицах чистый свет… Замкнув
Тот круг магический, мы, вроде,
Друг другу верности обет
На жизнь оставшуюся дали…
Да не погаснет этот свет…
Потом, гитары взяв, играли
И пели барды… Так мудры
И незатасканны их песни…
Головкин, Красников… Смотри,
Запомни текст тех песен – весь ли,
Один ли кратенький рефрен –
Пусть что-нибудь в душе пребудет…
За кирпичом общажных стен –
Великий город… Знайте, люди:
Мы, пришлые, ему нужны…
Он сам нас выбирал из массы…
Москва… Отныне в наши сны
Входить без спросса ей… Громады
Высоток… Звезды над Кремлем…
Легенды старого Арбата…
Он выбрал нас, мы в нем живем –
И это счастье – так, ребята?
На удивление прошла
Нормально сессия… И снова
Домой дорога повлекла.
Абдулов в самолете… Клево!
Коканд… С визитами к друзьям
И родичам — «столичной штучкой»…
Являлась я по вечерам…
Вот по английски «сделать ручкой»
Зовет товарищ школьных лет…
— Давно не видел, где скрывалась?
— Я в МГУ учусь…
— Ответ
Мне непонятен…
Оказалось –
Не знает, что есть МГУ…
Не может быть! Ушам не верю!
— Тогда прощай. Спешу!
— Бегу
Прочь от такого… Нет, потерю
Не жаль такую… Той зимой
Скончался маршал Первой конной…
Когда я прибыла домой
Дед : был ли мной Семен Буденный
Сопровожден в последний путь?
Заинтригована вопросом,
Чем обусловлен, в чем тут суть?
Казалось, задан с перекосом…
Но дед и вправду уважал
За храбрость старого рубаку
И конника — и горевал
О нем нешуточно… Однако!
Опять Москва. опять журфак…
Я – староста лечебной группы…
Мы – лыжники… Скользящий шаг
Нам не дается… Полутрупы –
На лыжах – тот еще видок…
Пригорок – мы снимаем лыжи –
И — на карачках… Видит Бог –
Мы не нарочно так.. Бесстыже
Гыгычут те, с кем дружит спорт…
Усугубляют наши муки
Коньки… Вот – не было забот!
Нас на каток влекут под руки –
И мы там: я, Артур, Виктор
По два часа стоим в сугробе,
Спиною подперев забор –
Вот анекдот московской пробы…
А на катке, как в айс-ревю,
«Тулупы», пируэты, танцы…
Завидно мне – и я реву…
Артур с Виктором, африканцы,
Глазеют… Им – бесплатный цирк,
А я, отлипнув от забора,
Немедленно в сугроб – кувырк!
Мне стыдно. А другим – умора…
Все по накатанной пошло:
На первом месте не ученье…
А в чем-то даже помогло
Мое – столицей увлеченье:
Не остается без следа
Театр, любимовский включая…
Гуманитарная среда
Обогащает, обучая…
Какая музыка в Москве!
Здесь есть кого и где послушать
И повздыхать о волшебстве
Московских гениев, обрушить
Умеющих на нас обвал
Вселенской невозможной страсти!
Жаль тех, кто это не слыхал.
Я слышала и это – счастье!
У африканцев я – звезда…
Артур, Виктор имеют мненье:
Некрасов Николай, когда
О русских женщинах в селеньях
Писал, меня имел в в виду:
Коня остановлю в галопе,
В избу горящую войду…
Подобных, дескать, нет в Европе…
Могу и с ними погулять,
С сирийским парнем Мухаммедом
Пришлось в Абрамцеве бывать…
В общагу из похода едем…
Об этом парне шел слушок,
Что он ложится спать обутый…
Спросила, затаив смешок…
— Да, если холод…
С той минуты
К нему потерян интерес..
А о любви уже мечталось…
Но мудрой волею небес
Еще с любовью не встречалась…
Лобанов Валя, землячок,
Признался мне в любви в столице…
Меня лишь легкий сквознячок
Овеял, а душа томится…
Веду лирический дневник.
В нем есть страницы и о Вале.
Вот он в моей судьбе возник,
Но словно бы заколдовали —
И чувство спит… Придется ждать…
Ах, Валя! Может, всеж влюбиться?
Обидно парня обижать…
А вдруг другой не соблазнится?
Я доверяю дневнику
Мои сомненья и печали…
А вдруг не встречу на веку,
Кого мне небеса послали?
Общажшый торопливый быт –
Столовая плюс сухомятка…
Есть кухня… Приготовишь – сыт…
Но в воспитанье – опечатка:
Я в кулинарии – кретин –
Готовить мама не учила…
Известно: путь к душе мужчин –
Через желудок и – причина
Разводов многих, что жена,
Как я, на кухне – неумеха…
В той жизни я была должна
Учиться… Кухня же – помеха, —
Считала мама и меня
От той помехи ограждала…
А в результате – западня…
В Москву мне мама присылала –
Ах! Маринованный чеснок!
Порой народец удивлялся:
— Откуда этот запашок?
Вокруг никто не признавался
В диверсии… Но на себя
И я вину не принимала,
А это лакомство любя
Есть регулярно продолжала…
Пришел веселый Первомай…
Меня шарахнула идея:
Как хочешь, так и понимай —
Туда, где на толпу глазея,
Наш Генеральный секретарь –
(Кому он наш – ну. это ладно…) –
Верховный наш партийный царь
Ладошкой помавал отрадно, —
В толпе журфаковской поасть
На Красную святую площадь –
И поглазеть разок на власть…
Осуществить? Чего уж проще,
Поскольку требует нутро –
На улицу Тимура Фрунзе
Качу с рассветом на метро…
В соседстве человек о скунсе
Чесночном вдруг заговорил…
Не отношу к себе те бредни…
Денек великролепным был –
И не испортило обедни,
Что вновь и вновь о чесноке
В соседстве были замечанья…
Должно быть, кто-то нес в руке
Душистый этот фрукт, скучая
И развлекался так… Не вздор
Меня подозревать в подобном?
Сюрприз! Артурчик и Виктор
Нас ждали в уголке удобном,
Мечтая, как и я в толпе
На Красную проникнуть площадь…
Да прямо… Да прямо… Ничего себе —
Как грубы с ними стражи! Ропщет
Артур на грубость, а Виктор
Привык, что поступают грубо…
Людской бурлящий коридор
Провел журфаковцев у ГУМ’a,
Меж нами и трибуной шли
Колонны с флагами, цветами –
И мы увидеть не смогли
Трибуну Мавзолея… С нами,
Выходит, пошутили… Зря
Полдня пешочком прошагала…
Себя за зряшный день коря
Потом в постели отдыхала…
Потом слепила репортаж
Из камеры вещей забытых…
Увы, теряется багаж
В метро… Зачумленных, забитых,
Рассеянных с Бассейной – тьма…
И я, случается, теряю
В метро чего-нибудь сама…
И вот – в магнитофон вещаю,
Что, прибежав издалека,
Забытый красный конь в подземке
Здет терпеливо седока…
Ведь это я не для газетки –
Для радио… И он звучал,
Мой репортаж, на семинаре,
Что нашу практику венчал…
И вновь экзамены сминали
В гаромошку жизнь, но пронесло…
Лишь логика была барьером
Непроходимым… Помогло,
Что примитивнейшим манером
Рыдала… Мэтр рукой махнет,
Пренебрежитенльно жалея…
— Идите, девушка… Зачет…
Восторг! Ведь эта ахинея
Мне даже даром не нужна…
Зачем-то это Бог не дал же…
Что дальше? Дальше – тишина…
Покажет жизнь, что будет дальше…
Поэма вторая. От Москвы до самых до окраин
Закончен первый курс – и в лад
С желанием надеть штормовку,
Прошусь со вссеми в стройотряд.
Отказывают. Мне неловко:
Ведь стопроцентен тот студент,
Кто весь в эмблемах и нашивках.
У стройотрядовцев акцент
Особый… Я просилась шибко —
Из нашей группы едут все:
Алиев, Газазян и Марков…
Манакина во всей красе —
В зеленой форменке… Мне мягко
Петруша Марков объяснил:
— А вот начну я материться,
А ты заплачешь -= подкузьмил. –
На стройке некогда чиниться
И деликатничать с тобой…
— Манакину-то взяли, Мельник,
Невзорову, а мне – отбой?
Подергал Марков синий тельник…
Ну, Марков, ладно. Отомщу.
Еще не раз тебе припомню,
Сексизм нахальный не прощу.
Ведь я сильна – в каменоломню
Меня пошлите – я смогу!
Гляди, ты пожалеешь, Марков!
Ты в вечном предо мной долгу.
Так отомщу, что станет жарко…
Нашли занятие и мне.
Из личных дел всего потока
Убрать достойные вполне
Все сочинения… Их много.
Писали-то не дурачки —
Раз все зачислены в студента,
Набрав приличные очки.
Какие были аргументы
Для удаления эссе –
Не помню…
— Волоките в урну! –
Но я их подсобрала все,
Соседке отнесла культурно –
Той предстояло поступать…
Наверно много лет шедевры
Журфаковцев пойдут мелькать,
Экзаменаторам на нервы
Изрядно действуя… Теперь
Иные поступили с ними ж,
Возможно… А пойди проверь…
А летом я сменила имидж.
Теперь на голове копна
Соломенная – «скандинавка»…
Из хлопка (может – изо льна)
Аляпистое платье – лавка –
Единственное на виду
Держала – явно им гордилась…
В нем – примой в Пярну как в бреду
Шокирующе заявилась.
И продолжался фейерверк.
Что начат сказочным прорывом
На факультет, что не отверг…
Здесь в потрясении счастливом
От моря и балтийских дюн…
Как много радостей для сердца
Пока душою чист и юн…
Моя душа была отверста
На все хорошее… Арал
Был первым морем, морем детства,
Что постепенно умирал…
Вначале позврлял вглядеться
Из окон поезда в себя —
Плескался прямо возле рельсов…
Но море жаркое губя,
Арыками поля разрезав,
Чтоб хлопка больше дать стране,
Аму и Сыр-Дарьи водицу
Растаскивали… Даже мне
Понятно было: не годится
Лищать подпитки наш Арал –
И он от поезда все дальше
И дальше, дальше отступал –
И вскоре стал не виден даже
В бинокль…
Забылась, отвлеклась…
Я в Пярну еду через Ригу –
Блондинкой в ярком платье – класс!
Легко откладывала книгу,
Когда попутчики меня,
Прибалты-мужики «кадрили»,
Друг друга у дверей тесня,
В купе попарно заходили,
Со мной пытались говорить –
Ведь я блондинка – по эстонски…
— Я русская! – спешу отбрить…
Вещички в пестренькой котомке, —
Объехать на кривой козе
Не эстам с похотью во взоре! —
Встречай мой пярнусский кузен!
Пирс далеко вдается в море,
Где миражи далеких стран…
Забудьте о студентке, люди…
Был первый выход в ресторан
И озорные поцелуи
С веселым парнем на крыльце…
Вернулась инопланетянкой
С улыбкой странной на лице…
Не признаю себя ферганкой —
Здесь недостойные меня –
И я кручу-верчу парнями –
Пусть их сгорают от огня,
Не спят ночами – и кругами
Толпой вокруг меня бредут…
Я хохочу, а в нашем парке
Отплясываю… Ладно… Ждут
Меня в столице…
До запарки
Тружусь на сафре полевой –
Из гряд картошку добываю
В грязи осенней с головой…
Я на здоровье уповаю,
Нагуливаю апетит –
На всех столах, что не доели,
В голодный мой роток летит,
А я и так девица в теле,
А здесь оно еще растет…
Снимаем с грялки шесть десятков
Мешков… У Скоркиной учет –
Строжайший… Против беспорядков
Идет всемерная борьба…
Отбой – а Сашка Бородулин
С Танюшкой Стрельниковой – ба!
В лесок пошли… Ну им и вдули
По первое число пред всем
Отрядом нашим на линейке,
Едва не выгнали совсем…
Стоят две крохи в телогрейке,
Как воробьи – и мне их жаль…
Молодкин с Конторер амуры
Крутили—просто фестиваль
Романов! Слава шуры-муры
В стогу с Карелиной творил –
Ольсинский… А на первом курсе
Два дня он и меня кадрил –
Но не в моем был Славик вкусе.
Он нас в общаге навещал,
Поскольку проживал в соседстве,
С деканом рядом… Привечал,
Но не нашлось местечка в сердце –
И он тихонечко слинял…
И хорошо, что на картошке
Он не меня осеменял –
С Ольсинским разошлись дорожки…
Картошка… Вижу в первый раз,
Как клубни из земли достали.
Она ведь не растет у нас –
Под хлопком все в Узбекистане.
Машиной вывернут кусты,
А клубни мы уже руками,
Что впредь не будут ни чисты
Ни нежны… А земля – то камень,
То жижа – хлынули дожди…
Мы – в борозде с утра до ночи.
И –кха, кха – колотье в груди –
Поочередно простывали –
Но было весело… Тесней
Сдружилась с Лесиной Иринкой,
С Наташей Воливач… Видней
Здесь каждый… С жадностью, хитринкой
Здесь не протянешь и полдня.
Ведь каждый словно под рентгеном.
Душой виляя и темня,
Не скроешь мерзкого, по генам
Доставшегося или так
Приобретенного попутно…
Мешок рогожный – славный стяг!
Под ним кто—чисто, кто распутно,
За что — судьбой награждены…
Мы в борозде – уже все сестры
С прозванием – Бороздины –
Уже не изначально пестры –
По-деревенски озорны…
Пришедшая из академки
Девчонка… Все изумлены:
В манере фройлян – иноземки
Прескромно села вышивать,
Сосредоточившись публично…
И как же это понисать?
Так обольщала артистично?
Мы обсуждали сей пассаж
До окончания картошки.
Но все проходит. В свквояж
Всяк взял с собою понемножко
На пару-тройку дней с собой
Тех клубней в виде сувенира…
И вновь учеба – вечный бой
С собою – за познанье мира.
Летел ракетою второй
Курс взбалмошный и полный дружбы.
Была я самой молодой
В радийной группе: после службы
Почти все парни… У девчат
И тех три-пять годков отрыва —.
Все интересы – невопад,
Я сторонилась и х пугливо.
Абдукаримов лишь – годок
И тоже – среднеазиатский.
Он лучший – по судьбе дружок –
Чисты воспоминанья, сладки –
О самых лучших на земле
Краях, о самых светлых в мире,
О маме, доме, о тепле,
Бахчах, о хлопке и инжире…
Другие с опытом, умны…
Но первый курс прошел не зряшно.
Теперь мы словно из родни.
Мы дружим – страстно, бесшабашно.
А в дружбе с нами и Москва.
Геннадий Бортников, Высоцкий!
Боготворящая молва
Влекла туда, где дух высокий,
Где личность вдохновенный дар
Растрачивает безоглядно.
И душ отзывчивых радар
Воспламеняет беспощадно
Все чувства… Выстоять должны
Сперва всю ночь у касс билетных…
Зато потом и явь и сны
Полны восторгов многоцветных.
«Глазами клоуна».. Сверкал
Талант Геннадия в спектакле.
Невыразимый чувств накал –
И ничего, что пылью пахли
Галерок темные углы,
Где разместиться удавалось.
Мы это пережить могли.
Ведь в душах сладко отзывалось,
То, что творил большой актер…
Еще сильней взрывал Высоцкий
Душ успокоенность. Простер
Он через зал к душе мосточки.
В Джон-Ридовском, потрясшем мир,
Десятидневье он министра
Изображает, мой кумир!
Так темпераментно, искристо!
В запале действия актер
Из реквизита тумбу скинул.
Толчком порывистым в партер.
— Пардон! – промолвил, будто вынул
Цветок – и даме подарил,
Вот даме выпало везенье –
Высоцкий с ней заговорил
Со сцены прямо… Наважденье:
Он предо мной и ночь и день.
А голос слышен отовсюду.
Те песни хриплые не лень
Мне слушать вновь и вновь – и буду,
Наверно, до скончанья дней
Я этим пеньем наслаждаться.
Душе восторженной моей
Дано Высоцким вдохновляться..
Семестр так быстро пролетел –
Короткая сюжета главка.
Кто – угадайте – захотел
Со мной лететь к узбекам?…
Здравка!
Без разрешения властей –
Она ведь все же иностранка –
На юг мы покатили с ней.
Поскольку все же я – ферганка,
То стала гидом… Повезла
В Ташкент и Самарканд болгарку,
Коканд ей показать смогла…
Все ново для нее — и ярко
И экзотично… Иногда
К экскурсионным подключались
Автобусам… Везли туда,
Где знаки древности остались –
По историческим местам…
Пестра история Ташкента.
Холм Мингурюкский… Башни там
И стены… Вид могучих стен-то
Из камня ясно говорит,
Что имя града – не случайно.
«Таш» — «камень», «кент» — «селенье»… Гид
Рассказом увлечен… Почтенье
К двум тысячам ушедших лет
Существования Ташкента.
Его судьбы далекой след –
В китайских хрониках… Крещендо
Судьбы: он важную всегда
Роль в мировом играет торге.
На перепутьях города
Растут стремительно… В восторге
Купцы из экзотичных стран:
Ташкент их прибыль умножает…
Потом сюда привнес ислам
Араб-завоеватель… Знает
История, как пострадал
Град от монгольского набега.
Тимур в нем стены укреплял,
Ташкент под властью Улугбека –
Оплот развития наук
Век девятнадцатый сурово
Из ханских вырывает рук
И отдает царю – и снова
«Звезда Востока» обрела
Правителя из чужеродных.
Россия армию ввела,
А с нею алчных и голодных
Купцов – им хлопок подавай,
Шелка, ковры, гранаты, розы…
В войну спасеньем этот край
Стал для бежавших от угрозы
Фашистской… Шестдесят шестой
Землетрясением порушил
Град глинобитный… Был застой
В Союзе – сильно занедужил,
Ослаб социализма строй,
Но к возрождению Ташкента
Все дружно поднялись… Толпой
Неслись строители… Цемента,
Металла, бруса, кирпича
В Ташкент погнали эшелоны.
Была работа горяча –
И встали новые районы.
И нынче град помолодел…
Но в катаклизме сохранились
Дворцы, которыми владел
Аллах в Ташкенте – не разбились
Мемориал на Хаст-Имом,
Где медресе и мавзолеи
Напоминают о былом…
Град, старину свою лелея,
Хранит и мудрость… В медресе
Здесь берегут коран Османский.
Святыню эту знают все
Мир почитает мусульманский
Первоисточником ее…
Болгарку Здравку восхитило
Восточное житье-бытье.
Моих родителей смутила
Подарком: банкою икры
И коньяком болгарским «Плиска».
Такое правило игры
Моей простой семье не близко –
Не знали, что и делать с ним,
Столь экзотично-непривычным
Сим подношеньем дорогим?
Что в данном случае приличным
Считается: открыть? Хранить?…
А чуть позднее я и Здравка
Решили для себя открыть
Ростов, Владимир, Суздаль… Явка
Была в Иванове у нас:
Мы к Ирке Лесиной явились-
Не запылились…
— Вот те раз! –
Ее родители дивились:
— А нету Ирочки как раз… –
Она пришла с гулянки поздно –
Не сводит очумелых глаз:
— Сюрприз! –
А мы – победоносно —
— Так. Где гуляла, с кем была?
Иришка даже покраснела…
А впрочем, личные дела —
Ее лишь, а не наше дело…
Мои же личные дела…
Я где-то вычитала фразу:
«Она испорчена была
Литературой…» Можно сразу
Сказать, что это – обо мне…
Любовь в моем превратном мненье
Всегда несчастная вполне
И безответна… В разуменье
Подобном в фокусе моей
Влюбленности – то фат-красавец
Самовлюбленный, то злодей,
А то – женатик, точно заяц
Трусливый, тот, кто всех умней –
Преподаватель диамата…
Их выбрав, я душою всей
Влезала в чувство… Мне не надо
Тех, кто давал мне четкий знак,
Что я понравилась… Оставьте!
Таких в своих не вижу снах.
Дай пострадать мне… Ну, кусайте
Воспоминанья, но опять
Все повторяю по шаблону:
Признанья буду лепетать
Неподходящему облому –
Любовь, как говорится, зла…
Я плачу, потому что снова
Влюбилась в явного козла –
Не скажешь лучше, право слово –
Как хочешь это понимай…
Мы едем с Галей Большаковой
Встречать веселый Первомай
На берегах Невы… Толково
Назначил встречу у Петра
Ермек – он тоже в Ленинграде
Пришли… Да где ж он? Нет…
— Игра
Недобрая, издевки ради?
Абдукаримов пояснил:
У шефов школы на подлодке
Как раз он в те минуты был
И видел в перескоп в чечетке
Нас обозленноых у Петра…
Поверила ему, простила…
Я простовата, не хитра,
Но в простоте таится сила…
Сожгла обиду, претерпя
Был вечер с праздничным салютом…
Едва нас с Галкою толпа
Не смяла… И в кошмаре лютом, —
Толпа нас на кусочки рвет…
Не испытать бы вновь повторно
Такой ужасный переплет:
Я отбиваюсь рефлекторно…
Я даже не соображу,
Как выбрались из переделки —
С тех пор я толпы обхожу
Увижу – не в своей тарелке…
И – практика на «Маяке» —
Пришло журфаковскок лето,
Сдаю заметки…Но в руке
Нет гонорара… Как ракета
Ношусь… Ну, дайте же хоть раз
Заметкой звонкой отличиться!
Ищу сенсации… Но ТАСС
Все знает в по матушке-столице…
А у него авторитет:
Мы с ТАСС’ом об одном напишем,
Но тассовский приоритет
Мои усилья бьет… Не дышим,
Сидим, дыханье затаив —
Однажды повезло бедняге —
Мою заметку – диво див —
Всем курсом слушали в общаге.
Горю, круженье в голове…
Был полдень. Я затрепетала,
Когда на Пятницкой в кафе
Звезду эфира Левитана
Увидела в пяти шагах…
В душе и пиэтет и гордость.
Ее не выразить в словах –
Чарующий, волшебный голос…
Он вдохновлял в войну солдат
В госпиталях, рабочих тыла…
А сам был толст и лысоват –
И даже мне обидно было
За неказистого чтеца…
В кафешке он шутил с друзьями
Негромко – не вещал… С лица
Улыбка не сходила… С нами
Великий, тот, кто восхишал
И выражал собой эпоху…
А как торжествыенно вещал
О космонавтах! Слава Богу,
Мне посчастливилось живьем
Узреть эфирного титана…
Подругам расскажу о том,
Что повстречала Левитана…
А третий курс был точно мост
Из детства к взрослости серьезной.
И чувства шли и мысли в рост –
Уже к учебе кровососной
Настроился иммунитет.
И мы – хозяева журфака.
Живу в высотке тет-а-тет
С Клековкиной… У Ольги тяга
К преступным детям… К ним она
В колонию всегда стремилась…
Подросткам, чья душа темна,
Самоотверженно светилась
Душой возвышенной… Свело
Макаренковское призванье.
С педвузовцами Ольгу… Зло –
Не в детских душах. Осознанье
Того, в чем общества вина,
Что недодали детям ласки –
И потому душа темна…
Все общество нуждалось в встряске
Для порожденья доброты…
Была наставница в педвузе.
Клековкина ждала среды.
Неслась, как шар бильярдный к лузе,
К ней, на Вернадского, домой —
На обязательные встречи.
Как сделать, чтоб приют тюрьмой
Не стал для тех, кто искалечен
Судьбой с младенчества? Там шли
Дебаты жаркие и споры.
Наверно в ком-нибудь зажгли
Сердца и приоткрыли створы
Для излияния любви
На обездоленных подростков…
Зови, призвание, зови
Те души, в коих подголосков
Сердечный отклик… И меня
Клековкина в тот круг вводила…
Я побывала там два дня –
И больше не пошла… Судила
Не криводушно о себе:
Стезя такая не по нраву.
Журфак – фарватер мой в судьбе,
Я в журналистике – по праву…
Клековкина? Ну, ей видней,
Как ей собой распорядиться.
Мне интересно рядом с ней,
Хоть многому пришлось дивиться.
В общажной кельюшке легко
Читаем Ольгин символ веры.
То горн, то знамени древко,
Косынка, та, что пионеры
На шею вяжут – «будь готов!…
Клековкина душой сияла,
Но свет ее – иных цветов.
Отсвечивала вполнакала
На весь ее энтузиазм.
А Ольгой аспирант увлекся –
Неясно, чем ввела в соблазн.
Пред красотой душевной спекся?
Имел подходы аспирант
К старушке на дверях «Таганки».
Что ж – вариант как вариант –
Я с Ольгой – две театроманки
У аспиранта за спиной
Конспиртивно прорывались
В заветный зал, где надо мной
Всевластно стены размыкались,
Меня чудесно унося
В иные времена и дали…
Философ Селезнев… Меся
Мои мозги, что заедали,
Вгрызаясь в каверзный предмет,
Дал шанс прорваться с рефератом
О фатализме… Брезжит свет –
О мойрах вспомнила… Цитатам
Из классиков, как должно, дань
Обильно отдаю… А мойры –
Моя находка. Классно? Глянь,
Профессор, не куроча морды…
Сказать по правде реферат
Переписала в «историчке» —
(Как, верно, до меня стократ
Другие делали) — из книжки.
Однако тема в ней была
Раскрыта экстраординарно –
И мэтра сильно проняла…
Мы – третий курс. И элитарно
Куратором сам граф Толстой
Приставлен к нашей группе славной –
Интеллигентный и простой
Был личностью полномасштабной.
Одно присутствие его
На факультете озаряло.
К нему влекло сильней всего
Добросердечье, подкупало…
Он и в общаге навещал
Своих подшефных по-простому,
На семинарах просвещал
Так, что, пожалуй, Льву Толстому,
Будь жив, гордиться б за Илью
Все находились основанья.
И я мою судьбу молю,
Чтоб мне по русскому заданья
Как можно лучшн исполнять…
Однажды в Ясную Поляну
Граф взялся нас сопровождать –
Описывать восторг не стану.
Нас там директор принимал,
Илюшу помнивший кадетом.
Тогда был графский отпрыск мал.
В поместье появились летом,
Когда толстовская семья
Из эмиграции вернулась
Увы, на круги – не своя…
Я к этой боли прикоснулась.
Для нас экскурсию провел
Директор по всему поместью.
Осенним золотом расцвел
Октябрь в окрестном редколесье.
У яблонь спелые плоды
Лежали на траве пожухлой
Никто не приходил в сады,
Чтоб собирать их – знаком жуткой
Заброшенности всей судьбы
Прославленного в прошлом рода.
Туда, где графские гробы
Покоились в земле, и хода
Куда туристам праздным нет,
На кладбище Толстых, с Ильею
Нас привезли… Осенний свет
Нас ностальгическою болью
По невозвратному питал…
В Никольской церкви, что на кочах,
Печальный тот же дух витал…
Незабываемый денечек!
Поскольку во главе держал
Все словари в главе умнейшей,
То он безмерно много дал
Мне, перед ним благоговевшей.
У Новосельцевой – не то,
Боюсь, что политэконома –
(Мои мозги как решето) —
Не выйдет из меня – оскома
От всей премудрости ее…
И у Косоговой желанье
Меня унизить – е-мое! –
Иду к ней точно на закланье –
Весь English опротивел с ней…
Терпенье, девушка, терпенье!
Вечерняя Москва! Огней
Сияние! Отдохновенье
Нам обещал «Узбекистан»…
Да, в дни стипендии бывало
Мы забегали в ресторан.
Нас неизменно развлекало
Обилие густых усов
При кептарях-«аэродромах»….
Герои рыночных весов,
Из коих каждый был не промах
Не только –«выпить-закусить»,
Прервав обжорку и попойку,
На ярких девушек косить
Глазами, рефлекторно стойку
Всмг принимались делать, нас
Тем веселя порой до колик..
А те не сводят жарких глаз,
Шлют фрукты нам, зовут за столик…
Разнообразила житья
Сия культурная программа…
Сердечко чуткое мое
Задела болью телеграмма.
О смерти деда в октябре
Она бесстрастно известила…
Я, очи обратив горе,
В душе молясь о нем, грустила.
Он прожил восемьдесят пять,
От ущемленья грыжи умер.
Трудяг сугубых отмечать
Могла та немочь… Тихий зуммер
Той смерти праведной потряс
Основы мирозданья тайно –
И откликлом дошла до нас –
(Я догадалась – не случайно) –
Из-под Ростова-на-Дону,
Как эхо отгремевшей битвы –
(Я к деду эту весть тяну) –
У Белой вырыли Калитвы
Ребята – сбитый самолет,
А в нем – истлевшие останки.
И выяснилось, что пилот –
Мой дядя… В вести-бумеранге
Видна мистическая связь
С уходом деда… Сын Василий,
Свиданьем с дедом вдохновясь
В том мире, оказался в силе
До нас известье донести,
Чтоб знали, чтобы не забыли…
Жаль, никого нельзя спасти.
Но наша память тем, что были,
Что жили прежде и ушли –
В загробной жизни их – отрада…
Тем следопытам, что нашли
Разрывом вражьего снаряда —
Фатально сбитый самолет,
Поклон от нашего семейства…
Журфаковская жизнь ведет…
По счастью я не знала зверства
Физвоспитателей. У нас
Лафа в спецгруппе полудохлых.
Едва свет жизни не погас
В Манакиной в итоге долгих,
Изматывающих до дна
Забегов лыжных марафонских.
В спецгруппе нашей цель одна:
Поползновений чемпионских
Не дозволяется – ни-ни!
Наставница нам пульс измерит:
— Чуть участился, отдохни!
Едва ли в это кто поверит,
Но истинно в спецгруппе так.
Однажды плавали в бассейне.
Дитя пустыни, как тюфяк
Пошла ко дну, а всем – веселье.
Меня на удочку и – вверх,
А пульс не участился вовсе.
Я знала: утонуть при всех
Мне не дадут… Молчим о пользя
Той физкультуры… То одно,
Что сильно не перегружали,
В безсилье полном пасть на дно
Не дали мне, нее пережали –
Уже гуманно… Вторник – день
Для всех – военной подготовки.
Я в ней без радости – пнем пень.
Уколы требуют сноровки,
А также важен интерес.
А мне сестринские занятья
Довольно чужды, вовсе без
Одушевленья постигать я
Те знанья стала, раз должна…
Зато высотка вдохновляла.
С высоким смыслом создана
И наши удовлетворяла
Все нужды разные сполна…
А для меня особо ценны.
Что те, чьи звездны имена,
Дают в высотке нам концерты:
И Ойстрахи – отец и сын,
Таривердиев и оркестры,
Елена Камбурова – Грин
Эстрадной песни… Шли семестры.
Сдавала сессии… Жила…
На праздники садилась в поезд.
Я даже в Минске побыла,
Хатыни поклонилась в пояс.
А с группой в выходные дни
Под руководством Газазяна
По Подмосковью мчим одни,
Без старших, значит… Показала
Дворянская былая Русь
В тех романтических поездках
Душе… С душою разберусь.
Она в себя вбирала резко
Увиденное, а потом
Те впечатленья воскрешала.
Душа – воспоминаний дом,
Пресветлых чувств моих держава.
Венец экскурсии – пикник,
Костер с картошкой на природе.
Миг без конспектов и без книг
Потерян для учебы вроде,
Но тоже многому учил,
Давал эмоциям подпитку,
Ушибы памяти лечил
И самобичеванья пытку…
Поэма третья. Друзья и подруги
Экватор мы пересекли,
Остались в памяти пометки.
Нас обстоятельства влекли —
И стал щестой семестр немецким.
В высотку в нашу зону «Д»
Неосторожно поселили
Стажеров-немцев… Быть беде.
А может – радость посулили
Общажные контакты те…
Контакты с немцами у многих
Журфаковцев из зоны «Д»
По счастью нет запретов строгих,
Как в сталинскиее времена…
Хотя, наверное, «контора»
Была доносами полна
И вся андроповская свора
Прослушивала зону «Д»,
Но малость свора поумнела.
Но все же, все же… Быть беде…
И пусть, кому какое дело?
Мы все же люди – или нет?
И развивались отношенья
Под взглядом своры тет-а-тет,
Переходили в прегрешенья.
И Валька Портас угодил
В расставленные немкой сети,
Завяз в них крепко, крокодил,
Как будто русских нет на свете.
Серьезные Фаризаду
Связали с немцем отношенья.
Для Лотара цветком в саду
Цвела Парика без смущенья.
Здесь явно намечался брак.
И ладно, если крепки чувства…
Алиев, ветреный чудак,
Адепт постельного искусства,
Искусством этим обаял
Не первой молодости даму.
Ее он в ярости гонял,
Экстаза предваряя драму
По коридорам… А была
Из свиты Хоннекекра дама.
Здесь с отмороженным свела
Судьба Алиевым… Та драма,
Даря полярных чувств контраст,
Захватывала без остатка
Всю даму – кто из немцев даст
«Войну и мир» ей? Видно сладко
Ей тот контраст переживать…
«Враги сожгли родную хату» —
Привык с той песни начинать
Прелюдию Вован… Богата
Его фантазия – и он,
За Сталинград и Курск в отмщенье
Ту даму распалял – силен!
Она в безмерном восхищенье.
Так Вовиком вдохновлена,
Что вскоре приглашен Алиев
В Берлин Восточный. И она
Знакомит Вовку с мужем — змиев
Коварный чисто женский трюк.
И Вовку муж возил в «Трабанте»
По ГДР… Из первых рук
Взяла историю ту…
— Встаньте, —
Командовал Вован всерьез, —
Почтим минутою молчанья
Тех, кто Победы знамя нес,
Чтоб увенчать рейхстага зданье.
Гимн нашей Родины в груди
Моей гремел в ударах сердца.
Я здесь стою – ты погляди
На снимок, чтоб душой вглядеться,
Вот здесь я я был и здесь стоял,
У Бранденбургских легендарных
Ворот… Я там не сплоховал –
И замысел врагов коварных
Разоблачил: экскурсовод
Трещал, что восемь миллионов
Погибло наших… Не пройдет!
Не знаю, из каких резонов
Он нашу боль преуменьшал,
Ну, я и выдал принародно…
Тот гид едва не убежал,
Оговорился – мямлил подло… —
И у меня была своя
История с восточным немцем
Альфредом Чувства не тая,
Милел ко мне открытым сердцем.
А был красавец – рпост и стать…
Ермек с Вованом жребий бросят:
Кому меня сопровождать
На встречу с иностранцем…
— Прозит! –
Альфред озвучивает тост
И угощает: две картошки
И огурец… Прижимист: гость,
Облизывай получше ложки…
А банку с огурцами в шкаф
Мой немец прячет не по-русски.
У нас закон: для гостя ставь
На стол напитки и закуски,
Все, сколько есть – и не жалей.
Гость в дом – Бог в дом… Другие нравы
У немцев: рюмочку налей,
Наешься дома… Но оправы
Застольной силу знал Альфред.
Стол сервирован безупречно.
Вот к этому претензий нет,
Но мог быть пощедрей, конечно,
Уж коль старался обаять…
Поужинав, за карты сядем.
Парика с Лотаром играть
Устраивались с нами рядом.
Потом Вован (читай – Ермек)
Подмигивает: закругляйся,
Заканчивай свиданье, брэк,
До завтра с Аликом прощайся.
Назавтра продолжался наш
С Альфредиком междусрбойчик.
При этом неизменно паж
Ермек (Вован) бдит, чтоб молодчик
На целомудрие мое
Не покушался… Так вершили
Мы третьекурсное житье,
Так весело и звонко жили…
Похоже на счастливый бред
Так веселившее ораву
Житье… Потом назад Альфред
Отправился к немецкой фрау.
И любосветовский этап
В радийной профи-подготовке.
Мы начинаем:
— Выньте кляп
Из уст. Вещайте без рисовки.
Ищите нестандартный ход,
Замысловатые сюжеты.
Артикулируйте – пусть рот
Работает! – Уроки эти
Нам предстояло претворить
В стремительные репортажи.
Иной задумал пошустрить,
Сфальшивить свой шедевр. И даже
Комсорг наш Сашка Газазян
Фальшак подсунул на разборку.
Коль совесть есть, то так нельзя.
Но хочет получить пятерку.
Он репортерит из метро,
О «третьем рельсе» повествуя,
Что ток дает составам… Про
Детали темы с ним толкуя
Под видом важного лица
Ответствует солидно, важно,
Небрежно – в голосе ленца –
Виталька Тохтамыш куражно.
Я понимаю почему.
В метро к начальмтву не пробиться.
Пробьешься – и не рад тому:
Партийные тупые лица,
А скажет – форменный болван.
Я это лично испытала.
Уж лучше б я, как Газазян –
Ведь на разборе схлопотала
За тупость дурака. Метро
И я хотела осчастливить
Своим шедевром… За добро,
За то, что не хочу фальшивить,
Мне и досталось… Говорят
Мне рецензенты справедливо –
Я не в обтде на ребят:
Сама рапортовала живо,
А собеседник – точно труп,
Заученные лепит штампы,
Почти не разжимая губ…
Забыть скорее этот срам бы…
Вован Алиев, чудик наш
Зовет нас в Лужники подмогой –
И начинает репортаж
Как на котурнах и под тогой.
— Вы слышите, — вещает он, —
Молчат возвышенно трибуны! –
В ответ взрывает стадион
Наш с Ленкой хохот – и котурны
Подламываются… Вован
Пытается опять подводку
Исполнить…
— Ну, не смейтесь! Вам
Щекотно?
— Вовик, лишь под водку
Мы это слушали б всерьез… –
Проходит все… Прошло и это…
Весно меня тоска до слез
Объяла: слякоть, мало света…
Я в самолет – и в Ашхабад.
Где возле университета
В цветении прекрасный сад –
И возвращает радость это.
Я на позъем быстра, легка.
Билет студентам в пол-тарифа.
И Фергана недалека.
Я в праздники срывалась лихо,
Чтоб демонстрацию пройти
С моей любимой школой вместе,
Цветы и шарики нести
Петь и смеяться честь по чести,
Начальству города орать
В ответ на здравицы приветы
И единенье ощущать
Со всем народом. Разве это
Безделица, ничто, пустяк?
В толпе знакомые, родные,
И гордо реет алый стяг,
И песни – сердца позывные –
Ударам сердца в унисон
Звенят – и всех объединяют.
Поют нам Лещенко, Кобзон,
Гуляев, Хиль… Сердца пленяют
Их пламенные голоса –
Они растворены в искусстве.
И эти песни – не попса,
Уж коль находят отзвук в чувстве
Народном – и звенят, живут…
То чувство грело юных, старых.
А красных дней с надеждой ждут.
На площадях и на бульварах –
Народ весеоый и хмельной…
На демонстрацию не выйдет
Лишь сильно тяжело больной.
Начальство всякого обидит,
Кому откажет в праве быть
На демонстрации со всеми,
Кого желает погубить
Морально. Вот пример по теме.
В ту школу, где трудилась мать,
Пришла директором чинуша.
Тут праздник. Как ей «проблистать»?
Как сделать, чтоб заметней, лучше
Пред шефом города прошла
С директором-чинушей школа,
Чтоб сразу власть понять смогла?
Случились перемены скоро?
Приказывает: всем прийти –
Верх белый, черный низ – по форме.
Кто стар и грузен – уж прости —
Будь дома. На такой платформе
На демонстрацию пошла
Вся школа – как из интерната.
А мать обиженно ждала,
В окошко глядя… Видеть надо,
Как больно ранило ее:
Она впервые не со всеми.
Как за нее болит мое
Сердечко… Но вернемся к теме…
Кузина моего отца
Жила в столице… Поступая
Я к ней приехала… Сердца
Чисты – и подкупая
Душевной щедростью, она
В столице стала мне опорой –
И я с ней, как ни с кем дружна…
Я также подружилась скоро
Се всей московскою родней.
Кузены, дяд.шки и тетки
Всегда приветливы со мной,
Заботливы, щедры и кротки.
Я навещала их в Москве,
В преместье ездила по дачам.
Та у реки, а та – в леске.
Чаи гоняем и судачим
О всяком-разном. Привезла
Одну племянницу в общагу.
Жизнь сердца за душу взяла
Девчонку, пересилить тягу
Не может к нашей ребятне.
Пришлось скорей по просьбе мамы
Отваживать девчонку мне
От Вовки и Ермека… С нами
Дружила Катя, чей отец
В «Литературке» шеф-редактор
Чаковский… Катька – молодец!
Огонь, прям атомный реактор!
Отплясывала только так
С Удомом Витькой, нигерийцем.
Алиев, пробивной чувак,
Сумел домой к ней завалиться:
В пивбаре не хватило им
С Катюхой денег на Арбате.
— Пошли к нам в хату, посидим! –
Ему — Катюха…
— В ихней хате, —
Рассказывал потом Вован, —
И паузу держал сурово, —
Вы не поверите, — фонтан!
— Врешь, Вовка!
— Честно! Право слово!
Брунов повадился ходить
В общагу, общий наш любимец,
Любитель выпить-закусить.
Порядочный, не проходимец.
Татьяну Мельниченко раз
В ее квартире навещали.
Был дом на бронной – высший класс:
Цветы, консьержка… Занимали
Посты высокие отцы,
Но это нас не занимало.
На сердце горькие рубцы
Не оставляла зависть. Жало
Подобострастия душе
Не колет злобные уколы.
Нет места порче и парше –
Все из одной высокой школы.
Я от нее не отрекусь
Под самой изощренной пыткой.
Итак, закончен третий курс,
Поздравьте девушку открыткой!
Содержание.
Поэма первая. Я, Ольга Боголюбова
Поэма вторая. От Москвы до самых до окраин
Поэма третья. Друзья и подруги
