Так я ждал лето, и вот оно начинается! Начинается — в деревню мы едем потому что. Не сплю, в окошко смотрю, в сумку свои главные вещи собираю. Кажется, ничего не забыл. Как время медленно идет! Вот бы заснуть, а проснуться уже в деревне!
Папка сказал, в девять ноль-ноль выезжаем. А я боюсь, не проспали бы. Мы на машине поедем.
В деревне дед Трофим ждет и бабуся Маруся. А еще Гром (это пес, мой хороший друг), и Дуська (кошка рыжая с белым), и головастики в пруду, и еще много друзей. Они уж все меня заждались. Даже Макар, петух вредный, и тот, наверное, ждет.
Сегодня был дождь, и я напугался – вдруг завтра не поедем? Но мама сказала папке, что ребенку нужен свежий воздух, что в последнее лето перед школой Ромка (это я) должен набраться побольше сил. А у меня и так сил много, я сильный!
В школу ходить — разве сила нужна? Ви-идел я в замочную скважину, когда к другу своему одному, Артемке, в школу ходил (он в первом классе) — сидят парами и смотрят на тетеньку в платье синем. А она мелом рисует на стене и вытирает, опять рисует и опять вытирает. По-моему, так, главное – чтоб портфель был, а сила не очень — то и нужна.
Артемка говорит, что лучше на море ехать, а не в деревню. Ну его, не понимает он ничего! Нет у него такого друга там, как мой Гром. Он кого хочешь напугает, никого не побоится, меня защитит. Я его плавать научил, а он меня за это катает в пруду на себе верхом. Когда дед не видит. Правда пруд мелкий – мне трусы только мочит.
Мама и папка два дня побудут только, а потом уедут обратно в город, на работу. Я слышал, как они вчера, после ужина, меня отправили спать, а сами говорили шепотом.
— Если взять отпуск – сразу уволят. Хозяин такое не любит, — папка говорит.
— Что за времена настали! – это мама ему отвечает.
А я подумал: раз у папки есть хозяин, да еще какой-то дядька страшный, если все его боятся, то папка, значит, хозяйский? Это как у соседей кот: пока они его не взяли к себе с улицы, он был ничейный, дворовый, и бегал везде по помойкам. А когда его взяли, он стал хозяйский, и они его откормили сразу. Разве папка как кот? Разве у людей могут быть хозяева? Мама потом вздохнула и говорит:
— Хотят жить при капитализме.
Я не понял кто он такой, потом у деда спрошу. А папка говорит:
— Но в нашей стране все равно не получится. Яснее ясного: мы же христиане, а капитализм ближе к заповедям протестантов. Может, нам и веру поменять?
Тут мне совсем неинтересно стало, подумаешь, секреты! Пошел проверять свои вещи в дорогу. Главное — сачок красивый, зеленый на желтой палочке. Буду бабочек ловить и кузнечиков там всяких. Еще с дедом на рыбалку пойдем…
Вот уже небо в окне стало серое. А мне так спать захотелось, глаза прямо закрываются и не слушаются. Я им приказываю, чтоб не закрывались, куда там! Лег на подушку всего на одну минуточку, и все. Уже будят. Сейчас, сейчас, один только сон досмотрю. Про интересное, а про что — уже не помню. Ладно, так и быть, тогда встану.
Все за столом сидят, как будто и не ложились, а меня умываться послали. И зачем так часто умываться? Вдруг лицо протрется, ведь беречь его надо! Вот, как когда стирают часто тряпку какую — то, про нее потом говорят «застиранная». А про лицо тогда скажут – «заумываленное»? Пошел в ванную (все равно не отстанут), кран повернул, палец под струю подставил, подержал немного, хватит. В деревне не буду умываться, буду как индеец.
С дедом интересно, только от него луком воняет. И чесноком. Когда целоваться пристает, я отворачиваюсь, а он все равно пристает. Вот еще, нежности! Я же мужчина, а не девчонка какая-то! А от бабушки всегда блинами пахнет вкусно.
Ну-кась, на завтрак, то есть сегодник, что у нас? Так я и знал – опять каша! Да еще из овса! Артемка говорил, что овсом лошадей кормят. Фу! Ведь никогда конфет или жвачек не предложат! Не любят они меня, мучители какие — то! Хоть компот есть со сливами, и то ладно. Можно косточек набрать и в карман припрятать – пригодятся, может, для чего. Отстреливаться от врагов по дороге. Размазал я кашу по тарелке (съел, как будто), ложку облизал и родителей торопить начал.
Наконец — то едем. Мне приказали сесть на заднее сиденье, а я там не люблю. Из города только выехали, я и заснул. Так ничего и не увидел, вот обидно! Проснулся от воздуха пахучего. Так пахнет, как на лугу. Смотрю, а мы уже к деревне подъезжаем. Ура!!!
Потому и пахнет травой, что рядом с дорогой трава скошена и уложена в большие шапки, стогами называются которые. Мама тоже воздух нюхает, с шумом. А потом говорит:
— Боже, как хорошо! Ромка, просыпайся, все лето проспишь!
А я уже и не сплю, смотрю по сторонам во все глаза. Вон дома виднеются, а крайний с зеленой крышей — наш! Солнце уже садится. Большое такое и красное. Кузнечики стрекочут. Мы едем медленно, не по асфальтовой дороге, а по земляной.
К дому подъехали, Гром сразу выбежал и не лает, а скулит радостно и хвостом как мельница крутит (не отломался бы). Вылез я скорее из машины, а он — прыг, лапы поставил мне на плечи и лицо лизать начал. Чуть не уронил меня. И этот целоваться! Громчик, мой хоро-оший! Обнял я его.
На крыльце дед Трофим сидит, какую-то железяку вертит. Увидел нас, как закричит:
— Бабка! Дети приехали! — и идет к нам, руки развел, улыбается. А у самого зубов меньше, чем у меня.
Ну, сейчас целоваться луком начнет!
— Это кто ж такой большой удалец?! – кричит. Не узнал, что ли?
— Деда! Это ж я! — ору, а он меня схватил и давит, а я вырываюсь.
— Сильный стал, пострел! Не справиться деду!
Тут баба Маруся прибежала, запричитала. Тоже радуется, значит. Такая она добрая, и лучшая самая!
— Иди, — говорит после обнимания мне на ухо, — Ромашка, скорей за дом, на огород. Тебя там клубничка дожидается, и малинка, и крыжовник.
Ух, ты! Вот так, а то все каша, да каша! Я же говорил, в деревне здорово! По дороге в курятник надо заглянуть, яйцо поискать спрятанное и Макара – петуха подразнить. А Гром, молодец, рядом бежит, не отстает. Макар его побаивается, и мне с ним не страшно. Везде Гром со мной. Я его командир!
Крыжовника куст колючий какой! Да ну его, злючку — колючку! Лучше к курам пойду. Где там яи-ичко? Во-от оно, в соломе, в уголке. Ой! Кто это? Да это кошка Дуська спит здесь! Хорошая Дуська, ласковая. Погладил ее. Она меня узнала, не убежала. Толстая какая стала, живот большой, объелась, наверное.
Смотрю я, а через дырку в заборе кто-то следит за мной. Это Гром первый заметил, залаял и туда побежал. Кто бы это мог быть? Сейчас проверим.
— Ты кто? — говорю я глазу в дырке. А он противным голосом шипит:
— Я первая сюда приехала! На большой машине, папиной! Значит, я тут главная!
Вот задавака какая!
— Хочешь клубнику? Могу тебе просунуть в дырку.
— Давай! Вон ту, видишь, большую, спелую!
— Не пролезает, вся по забору размазалась! А тебя как зовут?
— Люська! А вообще – Людмила Андреевна, — голос вредный прям какой!
Я посмотрел в дырку и говорю:
— Отойди подальше, я посмотрю.
Веснушки, нос и кудряшки. Платье желтое, непонятное. А сзади бабуся подкралась:
— Ромашка, ты чего там делаешь?
— Людмилу Андреевну клубникой в дырку кормлю, — говорю.
— Царица небесная! Это кто ж такая? И почему в дырку? – изумилась баба Маруся…
За столом сидели долго, пили чай, разговаривали. Меня спровадили спать. А там комары на меня напали! Пищат и кусаются пребольно. Потом руки чесаться стали. Как тут уснешь! Не могу я спать, когда комары высасывают кровь из меня. Слышу, дед Трофим говорит:
— Воруют все, кому не лень! Раньше боялись, не воровали. А сейчас что творится! Как честному человеку прожить и за себя постоять? Только лиходеи да воры нынче хорошо живут, и все одно кровушку нашу сосут, все им мало. Уже землю начали распродавать. Из города понаехали с деньжищами, как помещики хотят быть. Злые да жадные. Боюсь я, что дальше — то будет?
— Слышь, старый, больно ты вумный стал! Знай сиди, чай свой жуй, без тебя разберутся! Да, вон у Петровны, соседки, дочь ейная с зятем гостит. Дак он, такой прощелыга, — это баба Маруся рассказывает, — машина у него черная, большая, страшная, как катафалка. Дорогая, поди. Такие деньги разве можно честно заработать?
— Это отец девочки, с которой наш Ромка сегодня познакомился? – задала мама вопрос, и я навострил уши.
— Он, самый. В Москве они живут, и неизвестно чем он там занимается, — это дед опять, — у вас-то тоже безобразничают?
Кого там дед так боится? Мысли какие медленные стали… Надо будет его успокоить потом, чтоб не боялся никого. Пускай подождет только немножко – я вырасту и всех спасу. Скажу моему Грому, он всех плохих дядек закусает и прогонит.
Как время медленно идет! Вот бы заснуть, а проснуться уже взрослым! Ой, что-то слова в голове путаться стали…
Утром взял сачок я свой новенький и побежал на пруд. Он рядом — из окна его видно. Гром, конечно, со мной. На лужайке перед прудом ловить стал кузнечика. Хитрый какой он! Весь зеленый, в траве и не разглядишь его сразу, усищи длинные. Притворился, что спит, а сам, чуть я только подполз ближе, ка-ак полетел! Я сачком хлоп, а он опять отпрыгнул. Зато бабочка большая мне понравилась. Краси-ивая, с узорами! Не стал я ее ловить – пускай летает. У нее крылья как паруса, я на картинке видел парусник. Пойду я лучше головастиков посмотрю.
Сандалии скинул и забредаю в воду. Брр! Холодная! С непривычки, наверное. Стайка мальков от меня шарахнулась. А я наклонился и на дно смотрю. Солнце на воде играет и мне прямо в глаза. Руку, как козырек, ко лбу приставил, смотрю. Много на дне интересного! По колено забрел и стою. Гром сначала на берегу сидел, потом отважился: тоже в воду залез. Ему интересно стало, что я там ищу. Прогнал я его — только воду замутил, ничего не видно стало. Так он еще и обиделся. Выскочил на берег, отряхнулся, лег, голову на лапы положил, глаза прикрыл и наблюдает за мной. Команды ждет.
Надоело мне бродить, вылез из воды, сел рядом с Громом. Сидим мы так с ним и разговариваем.
— Хорошо тут, — говорю, — не то, что у нас в городе: никуда нельзя, пруда нет. Я бы все время здесь с тобой жил. Но у меня папка хозяйский. Нельзя его одного бросать, пропадет.
Гром слушает внимательно, соглашается.
— В школу еще скоро пошлют меня, представляешь?
Гром сочувственно виляет хвостом и для приличия немного скулит: конечно, он представляет.
Только родителей проводили, мы с дедом на рыбалку стали собираться. Пошли за сарай червяков копать. Он копает, а я в земле палкой ковыряюсь, червяков ищу. Гром помогает, двумя лапами роет быстро, нюхает и фыркает смешно, роет и опять нюхает. Увидит червяка, и лаять начинает. Они розовые и как резиновые – тянешь его, тянешь, а он не кончается. А когда кинешь в банку, он раз, и короткий сразу становится. Рыбы кушать их любят. Завтра пойдем утром рано. Потому и спать легли раньше…
На улице еще темно, а мы уже оделись. Бабуся еды нам с собой насобирала столько («дите голодным чтоб не был»), что удочкам чуть места не хватило. Червяков было доверено нести мне. Гром вызвался было нести удочки, но дед ему не разрешил – там крючки острые, не укололся бы.
Пошли на речку за ближний лес. Там клев хороший и место у деда свое, подкормленное. Хлеба на всякий случай для рыб все равно взяли – еще их подкормить. Идем по дороге, а с двух сторон сначала поле с травой. Трава мокрая, роса это значит (дед сказал), идти хорошо, весело. И спать не хочется совсем. Гром то впереди бежит, то возвращается к нам, торопит.
Стали к лесу подходить, дед посмотрел на табличку со словами какими-то на дереве повешенную, и присвистнул. А потом заохал, что-то забормотал про себя и руку приложил к груди. Что это с ним? Я спросил, а он только рукой махнул и говорит:
— Ничего, внучек, пойдем, авось, обойдется. Всю жизнь я тут прожил, и рыбу ловил, чего нам бояться?
Смотрю, грустный дед какой-то стал. Пришли на берег. Ух, как здорово! Тихо – тихо, туман над водой стелется. В воду мостки деревянные уходят. Заскрипели под ногами. Лягушка бултыхнулась с них вниз – нас испугалась.
По берегу заросли камыша высокие, выше меня даже. Дошли мы до конца мостков, сели. Дед булку достал и мне дал.
— Кроши в воду, Ромаша, — говорит тихо, — пусть рыбка к нам приплывет. А ты, Гром, затаись, чтоб она тебя не услышала.
Гром сразу лег рядом и морду лапой закрыл. Спрятался, значит. Дед достал банку с червяками, нацепил одного на мою удочку, закинул ее недалеко и мне дал:
— Держи, рыбак. Смотри за поплавком. Как только он зашевелится или нырнет, дергай. Но не сильно.
И стал на свою удочку нацеплять червяка. Тот не хочет, сопротивляется, а дед все равно его туда прицепил и закинул далеко — далеко. От моего поплавка круги пошли на воде. Я жду, что дальше будет. Потом раскачиваться стал поплавок из стороны в сторону. И вдруг пропал под водой.
— Тащи, но не рывком, — дед мне шепотом.
Я ка-ак дернул! Над водой рыба пролетела блестящая (прямо над моей головой) и упала в воду с другой стороны мостков. Обидно мне стало, чуть не заплакал. А дед утешает:
— Ничего, в первый раз у всех так бывает. Надо осторожно тянуть и следить, куда ее положить. Зато у тебя первого клюнуло, молодец!
Совсем светло скоро стало. Дед поймал две большие рыбины, а я маленькую одну – ершика. Дуське отнесу. Птички проснулись, защебетали. Вдруг Гром морду поднял, вскочил и на берег смотрит. Дед тоже туда повернулся, и я услышал, что машина едет. Подъехала к воде, остановилась. Из нее дядька вылез и кричит нам:
— Эй ты, дед! Что, читать не умеешь? Объявление не видел? Частные владения теперь это, понятно? А ну-ка, сворачивай удочки и проваливай отсюда!
Гром зарычал на него, лаять стал. А дед Трофим посмотрел так на него и говорит:
— Без очков не вижу ничего, вот и не прочитал. Кто ж владелец теперь земли?
— Не твоего ума дела, старый! — дядька сердитый стал, — Пса забери, не то пристрелить придется!
Я к Грому кинулся, схватил его за шею и держу. Не дам Грома стрелять! Дед говорит дядьке устало:
— Ладно, шут с тобой, пойдем мы сейчас!
Машина дядьку увезла, а мы пошли домой. Дед медленно идет и на вопросы мои не отвечает, не слышит как будто. Присел он по дороге отдохнуть. Я его спрашиваю:
— Деда, он правда может Грома убить?
А он ворот расстегнул, как будто дышать ему трудно, посмотрел на меня, как чужой, прижал к себе и молчит. Смотрю, а у него глаза красные стали.
— Сейчас, — говорит, — Ромаша, посижу, и пойдем. Жаль, не взял валидол с собой – немного сердце болит.
А у самого лицо белое — белое и глаза закрыл.
— Деда! Я сейчас! Сиди тут, я за валидолом сбегаю! Я быстро, не бойся!
Гром за мной хотел бежать, но я приказал ему деда охранять. Он послушался, сел рядом с ним. И я припустил во весь дух! Бегу, слезы по щекам размазываю. Ветер свистит в ушах. За деда страшно, за Грома. Упал по дороге, но даже ни чуточки не больно было!
Эх, был бы я взрослый! Я бы всех защитил!.. Подождите! Я скоро вырасту!..