Инквизитор и еретик

[Данный рассказ, хотя однажды уже выставлялся на конкурс («Философия жизни»), был по недосмотру размещён мной в раздел «Криминальное чтиво», и потому справедливо даже не рассматривался жюри].

ИНКВИЗИТОР И ЕРЕТИК

Отец-инквизитор был стар, раздражителен и грозен не только для продавших душу дьяволу еретиков, но и даже для самых усердных в вере католиков в округе. Тёмная монашеская ряса идеально гармонировала с его худой аскетической фигурой, хотя и придавала шершавым впалым щекам и заострённому носу известную схожесть с вороном. Окрестности Авиньона, где в начале XIII века не покладая рук трудился отец Фома, были поистине райским уголком Прованса: холмистая местность с живописными долинами и каменными замками тонула в море весенней зелени и цветов, здесь почти всегда сияло солнце и радостно пели птицы, тут даже дышалось как-то необыкновенно легко… Однако, завидев вдали Отца-инквизитора, всякий – и бедный, и богач – стремились найти возможность свернуть куда-нибудь в сторону, для чего у них тут же, разумеется, находилось множество причин. Если же отклониться от маршрута не было решительно никакой возможности, то лица прохожих мгновенно принимали самое набожное выражение, удивительным образом излучая все христианские добродетели одновременно, в полной мере присущие, впрочем, одному лишь Папе.
– Мир тебе, добрый человек! – обычно говорил при встрече негромко отец Фома. – Любишь ли ты Иисуса Христа и нашу Матерь-Церковь?
– Как же мне их не любить?! – начинал бить себя в грудь местный крестьянин, лавочник или ремесленник. – Да я себя так никогда не любил, как нашего Господа и святую Церковь…
Отец-инквизитор смотрел пристально в глаза очередного праведника, слегка морщась от любой фальшивой интонации.
– А нет ли в твоей деревне тайных врагов Христовых? – непременно затем спрашивал отец Фома.
– А кто их знает, врагов этих! – чесал в затылке крестьянин. – Может, они и есть где, только я их не различаю из-за недостатка учёности.
– Нужно быть внимательнее, сын мой! – терпеливо наставлял Отец-инквизитор. – Ведь все мы должны однажды принести Господу какой-нибудь добрый плод…
И такие плоды приносились. Еженедельно, по пятницам, ярко горели костры святой инквизиции. Добровольно или под пытками местные жители сообщали отцу Фоме о тайных иудеях, бездельничающих по субботам, подпольных сарацинах, глумящихся над неизреченностью Божьего триединства, пугающе дерзких ведьмах, летающих по ночам, и ещё непременно о еретиках-альбигойцах,* в последнее время особенно часто об этих отвратительных альбигойцах. Во все дела неспешно вникал святой отец.
Положив руку на нестерпимо ноющий, измученный постами, больной желудок, мужественно сдерживая стон, Отец-инквизитор брезгливо вошёл в грязный хлев, где держали связанным пойманного накануне диакона альбигойской общины. Его уже пытали, но допрос «с пристрастием» не дал желанного результата: еретик не отрёкся от своих заблуждений и не выдал никого из сообщников, которыми, по сообщениям верных людей, многие деревни кишмя кишели здесь уже много лет. «Остаётся костёр!» – доложили отцу Фоме его низколобые крепкие помощники, безнадёжно разводя жилистыми руками. «Вам бы всё людей жечь, – мрачно оборвал их Инквизитор, – учились бы лучше переубеждать раскольников!»
Прочитав приличествующую случаю молитву, отец Фома присел на корточки возле лежащего в луже крови, тяжело дышавшего немолодого уже альбигойца.
– Как тебя зовут, упрямец? – отеческим голосом спросил Инквизитор.
– Жан, – с трудом прошептал еретик, часто вздрагивая.
– Просто Жан? – удивился отец Фома.
– Брат Жан, – слабым голосом повторил арестованный.
– Развяжите Жана, дуболомы! – раздражённо прокричал Инквизитор. – Не могу же я всё делать сам! Неужели человек сбежит от вас в таком состоянии?
Двое королевских солдат, приписанных к Святой комиссии, подобострастно извиняясь перед патроном, мгновенно сняли с арестованного толстые верёвки и бережно усадили его на чистом сухом месте, прислонив спиной к занозистой деревянной стене. Теперь отцу Фоме стало очевидно, что у еретика сломан нос и выбиты передние зубы, ногтей на руках не было…
Те же солдаты принесли Отцу-инквизитору широкое мягкое кресло, в которое он нехотя сел.
– Итак, Жан, в чём тебя обвиняют, чем ты прогневил Бога? – с некоторым даже сочувствием в голосе, благожелательно начал беседу отец Фома, вытягивая перед собой ноги.
– Я катар, – хрипло ответил арестованный, размазывая рукавом бедной одежды кровь по благородному и некогда красивому лицу, – и этим всё сказано.
– То есть: ты принадлежишь к богомерзкой секте, хулящей все наши христианские святыни, и ничуть не раскаиваешься в этом? – с мягким укором уточнил отец Фома.
– Так и есть, – подтвердил Жан, бесстрашно глядя в глаза Инквизитора.
– Понимаешь ли, безумец, что тебя ждёт в ближайшие часы – ведь сегодня пятница! – если ты не отречёшься от своих пагубных суеверий? – отец Фома невольно возвысил голос.
– Что меня ждёт? – еретик неожиданно улыбнулся, у него явно прибавилось сил. – Скорая встреча с нашим Господом! Ты можешь причинить боль моему телу, но никак не душе, которая невидима и тебе неподвластна.
– Вот как! – нахмурился Инквизитор. – Ты не боишься церковного анафемствования и, как следствие, вечного огня в геенне?
Альбигоец вновь улыбнулся и ответил с иронией:
– Вот священник, презревший заповедь Господню о любви к ближнему – даже к злейшим врагам! – угрожает мне геенной, в которой сам уже прочно стоит одной ногой!..
– Как прикажешь понимать твои дерзкие слова? – густые длинные брови Инквизитора взметнулись вверх.
– Очень просто, святой отец, – Жан явно перехватил инициативу допроса в свои руки, – вот ты пресыщен годами, утруждён делами и немощен, поминутно держишься за живот… Закономерен вопрос: где сам будешь вскоре, и что тебе отмерят т а м за твои неустанные земные подвиги?
– Молчать! – в негодовании вскричал отец Фома, покрываясь липким потом. – Только я имею право задавать здесь вопросы! Или ты забыл, еретик, что я властен велеть сию минуту расчленить тебя на сотни еретических кусочков?! Ты этого хочешь?
– Что ж, веский богословский аргумент! – Жан откровенно рассмеялся беззубым ртом и продолжил спокойно. – Веришь ли, мне всё равно, что ты сделаешь с этим измученным телом… Моя душа давно стремится к своему Создателю. Когда цепи порваны, заключённый бежит на свободу, и тогда он счастлив. Убив тело, ты только освободишь мою душу, которая с радостью вознесётся к Спасителю Христу и на Последнем Суде будет свидетельствовать против тебя. Нет, не из ненависти (искренние христиане любят всех!), просто нельзя таких страшных убийц впускать на злачные пажити Царствия Небесного…
– Да ты, я вижу, философ! – Инквизитор, в свою очередь, презрительно засмеялся, но вскоре вновь нахмурился. – Увы, я вынужден заниматься этой грязной работой. Куда приятнее было бы сидеть на лужайке и сочинять изысканные теологические трактаты, как другие монахи, немало в том преуспевшие… Только не забывай, что меня на сей неблагодарный труд борьбы с еретиками благословила Церковь Рима! Фанатики, подобные тебе, разрывают живое единое Тело Церкви, и от сего разделения страдает наш Господь Иисус… Когда раскалённым железом прижигают руки и ноги, то голове тоже больно, не правда ли? Но точно так же сегодня страдает Христос, Глава единой Святой Церкви… Как помочь Ему? Сказано в Писании: ветви виноградные, не приносящие плода, однажды должны отсекаться и бросаться в огонь. Теперь я вижу, что одна из этих сухих ветвей – ты… Чтобы исполнить пастырский долг и попытаться спасти твою бессмертную душу, придётся куда сильнее сокрушить твою проклятую плоть. Следует выдавить из неё гордость сатанинскую, дабы ты не смел глумиться над верным слугой Христовым!
Последние слова отец Фома произнёс воодушевлённо и одновременно жёстко, как человек, принявший бесповоротное решение. Но не менее вдохновенно и смело ответил ему Жан:
– Говорю тебе, что не в твоей власти будущее моей души! Даже больше скажу: ты не в силах причинить вред и плоти, ибо и тело это воскреснет в Последний день, по Писанию, и уже не будет ни в чём иметь недостатка или изъяна, даже если бы ты сегодня тысячу раз сжёг его, а прах развеял по ветру… Ведь не напрасно сказано, что у святых Христовых и волосы на голове все сочтены. И что теперь, несчастный, ты можешь сделать тем, кто без произволения свыше не потеряет единого волоса?!
– Довольно, замолчи! – в гневе вскричал Инквизитор. – Я сам прекрасный проповедник!
– Ты проповедник суеты и лжи, – не удержался от осуждения Жан, – потому всю жизнь и противишься словам истины, записанным в божественной Книге!
– Воистину, Библия есть матерь еретиков! – возводя глаза к убогому потолку, театрально воскликнул отец Фома. – Что могут разуметь в ней крестьяне, без намёка на теологическое образование, в своей глухой деревне?!
– Немногое могут, – неожиданно смиренно согласился Жан, но затем добавил, – милостью Божьей, всё же и крестьяне постигают в ней главное. Вот сказано у Матфея: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне».**** Посему мы учим бояться лишь Бога, а убоявшись Бога, перестаёшь бояться людей, даже и тебе подобных… Что смерть тела – недолгая, временная! – в сравнении с вечной смертью души?
– На костёр его, живого, сейчас же! – закричал отец Фома, зажимая ладонями уши. – Не могу больше этого слышать: чистые евангельские жемчужины из грязных уст еретика…
– Мы говорили: беседы тут бесполезны! – ободрились королевские солдаты, помощники Инквизитора и, довольно переглядываясь между собой, принялись ловко сооружать во дворе из приготовленных заранее вязанок хвороста очередное пышное «аутодафе».
Когда костёр запылал, распространяя вокруг удушливый дым и взметая высоко вверх языки багрового пламени, не находивший себе места отец Фома вдруг взмолился:
– Брат мой Жан, если ты ещё слышишь меня, заклинаю: не упорствуй, проси у Господа прощения, скорее отрекись от своей ереси!
– Да, я молюсь… о тебе! – последовал из костра хриплый кашель-ответ.
Отец-инквизитор закрыл лицо руками и в смущении прошептал: «Господи, неужели я до сих пор не понимаю чего-то очень важного? Будь милостив, спаси мою бедную душу… вместе с Жаном!»
___________
* Альбигойцы (или катары) – предшественники Реформации, в Средние века получившие широкое распространение на юге Франции, проповедовали апостольское христианство и вели простую, строго нравственную жизнь, жестоко преследовались Римско-католической Церковью.
** Ин. 15.6.
*** Мф. 10.30.
**** Мф. 10.28.