Алек

Это был первый наш с Витей отпуск у моря. Родители мужа навязали нам Алека, его младшего брата. А с ним — как на пороховой бочке. То сам в «тёщин язык» свалится, то нож упадет и вену ему пропорет, то он ногу вывихнет, то паспорт потеряет…
А еще его подводная охота! Нырнёт и с концами! Обратно пулей вылетит из воды и скачет, точь-в-точь восставший с прилавка местного госмага охлаждённый синюшный цыплёнок. Один к одному. Это оттого что ноги у Алека тонюсенькие, что видно только, когда он в плавках. А в брюках и не догадаешься при его метр восемьдесят и атлетическом торсе. Это мой Витюша, хоть одень его, хоть раздень, весь крепкий с головы до пят. Господи, ну где же мой мучитель, а вдруг всё же воздуха не хватило? Давай же, Алек, чёрт бы тебя подрал, выныривай немедленно! Ну, слава тебе, скачет на курьих ножках.
Живой Алек спешит оправдаться передо мной, выдумывая бог знает что.
-Я-я же не в-виноват, что на-н-на этот раз морское ч-чудовище мне знаками что-то с-сообщить х-хотело, — дробит он слова, пока не согреется.
-Прекрати врать, – оборвал его Витя.
-А вот и не врать! — вскинулся Алек. — Не врать! — Но, заметив мою усмешку, отчаянно резанул воздух рукой. – А! Что с вами говорить!
Кроме всего прочего, жутко задиристый Алек смешил нас нелепым аргументом при стычках с местными парнями:
-Да ты знаешь, кто я такой?! Да Я, да Я, Я — король Судака!
За что парни обзывали короля Судака соплёй зелёной, для ума накостыляв ему тумаков.
Так что отпуск пролетел не скучно. В канун отъезда мы на прощанье поплыли на лодке к одной дальней бухточке. На обратном пути, едва мы вышли из тихого укрытия причудливых береговых скал, поднялось волнение моря. Ветер быстро гнал на нас грозу.
-Алек, ставь лодку носом к волне! Делай, как я! – командовал Витя. — Табань, табань сильнее!
Алек без звука слушал брата. Волны вскидывались, кое-где сбрасывая гребни. Ветер усилился. Вскоре море помутнело и, вскипая, бурливо искало людской приправы для солёного варева из медуз. Всё тонуло в шуме водной чехарды. Я вцепилась руками в борт лодки и молча смотрела на вёсла, угадывая скрип уключин.
Из мрачной тучи хлынул ливень. А когда тяжёлое небо с треском грохнуло над нами, Алек вдруг упал на дно лодки и принялся с силой отгонять руками что-то невидимое.
-Птицы! Птицы Смерти! Вот они крылатые, смертоносные твари. Это наша смерть! – повторял он изменившимся низким и хриплым голосом.
Его бескровное лицо уродливо подёргивалось, терзаемое конвульсиями мышц, как при пляске Святого Витта, а в глазах точками зрачков застыл испуг.
Я совсем растерялась, не в силах унять дрожь.
-Не сметь! Не сметь! – зычно выкрикнул Витя, тряся внезапно обмякшее тело Алека, словно мешок с костями, и стал бить его по щекам. Приподняв голову брата, Витя заорал ему в ухо, срывая голос. — А ну греби! Греби, засранец!! Сдохнуть захотел?! — И снова ударил его по щеке.
Алек дёрнулся всем телом, в глазах на миг мелькнуло недоумение. Потом лицо его порозовело, и он вернулся к осмысленному поведению. Алек поднялся, снова занял место на лодочной банке рядом с Витей и изо всех сил заработал веслом.
Как только волны поднялись до полуметра, наша казанка стала зарываться носом в воду, становясь для неё лёгкой добычей. Вода свободно хлынула внутрь лодки. Малое судёнышко уступило стихии и перевернулось вверх дном, выплюнув пассажиров из своего чрева.
-Таня держись за лодку, она не потонет! – увёртываясь от воды, прохрипел Витя.
Герметические ёмкости в носу и вдоль бортов держали посудину. Меня ударило волной об алюминиевую обшивку казанки, и я впилась мёртвой хваткой в мужа.
В это время послышались короткие гудки и справа от нас, слегка припадая на один бок, появился рейсовый пассажирский теплоход «Феодосия». «Феодосия» продолжала подавать сигналы о том, что нас заметили. Нам сбросили спасательные круги и подняли на борт.
На другое утро светило солнце, а морская гладь лениво набегала на берег лёгким прибоем.
-Это всё из-за твоего братца мы попали вчера в ж-жуткий переплёт! Он притягивает несчастья, — улучила я момент, когда Алека не было рядом. — Есть такие люди.
-Да ладно тебе придумывать! – отмахнулся Витя. — Приключения – тоже неплохо. Жаль, отпуск закончился.
-Вить, ну ты же видел фильм «Невезучие»?! Вот и нашего Алека преследует рок.
-Таня, так это комедия, вымысел. Никакого рока нет. Всё зависит от человека. Трус, Танюха, от одного только страха может откинуть копыта. Ферштейн?

Отчего же родные братья, поражалась я, получились такими разными решительно во всём. Уж, нет ли в том и в самом деле фатальности? Правда и о генах нельзя забывать. Витя здорово походил на маму. Бархатный взгляд карих глаз Анны Дмитриевны, словно что-то скрывавший в тёмной глубине, высокий открытый лоб и волевой подбородок придавали значительность её красоте, заметно выделяя из толпы. А лицо их отца, Григория Матвеевича, тоже красивое, выглядело примелькавшимся для наших среднерусских широт.
О характере свекрови я узнала из семейных воспоминаний военных лет. «Однажды, забрались ко мне воры, — как-то стала рассказывать нам Анна Дмитриевна. — Слышу, хозяйничают во дворе, замок сбивают с сарая. Ага, думаю, за коровой пришли, выследили, детей моих хотите обокрасть, скоты проклятые?! Схватила я револьвер, что Гриша мне оставил, и к окну. И, знаете, не страшно мне, злость сильнее страха. Раскрыла створку и кричу с таким куражом: «Молитесь, гады, всех поубиваю, сволочи! Первый — в воздух, остальные в паразитов!» — и пальнула вверх. Видели б вы, как маханули дерьмовые герои прямо через забор. А на крыльце у двери третий стоял с камнем в руках, так тот рухнул в траву и как ящерица вильнул задом и в кусты».
Была у неё ещё парочка подобных историй.
А вот Григорий Матвеевич, хотя и воевал на фронте, и имел награды, внешне не производил впечатления отчаянного храбреца. И вёл себя просто. С лукавой улыбчивой хитринкой шитой белыми нитками он не стеснялся выведывать у меня всё, что касалось материального достатка моей семьи.
Алек совсем немного походил на отца и ничего не взял от матери. Даже при близком внимательном взгляде на братьев не догадаешься об их родстве. У Вити правильные мужественные черты лица, тёмные жёсткие прямые волосы, большие вдумчивые глаза. В целом именно о таких и говорят: породистый мужик! У Алека напротив – ласково-искательный, ожидающий сочувствия взгляд ярко-голубых глаз и послушные чуть волнистые светлые волосы, придающие его облику трогательную лиричность, что неизменно привлекало женщин, тяготеющих к мягкой податливости мужского характера. Но меня смущал беспокойный взгляд Алека и порывистость его движений. Я объясняла их свойством избыточно чувствительных натур, мне ли этого не знать, ведь я сама была такой.
Мой муж мечтал заняться после вуза проблемами освоения Космоса на гражданке. Но выпускная комиссия распределила начинающего инженера в военное ведомство. Что ж, наверняка у военных больше перспектив для космических исследований, тут же решил Витя, отбросив сомнения. Препятствие превратилось в трамплин для прыжка. Вскоре он получил второе высшее образование в военной инженерной Академии. Да ещё основательные трёхгодичные курсы английского присовокупил к укреплению своей взлётной полосы, используя врождённые способности к языкам. И не имея блата, сразу стал продвигаться по лестнице чинов и званий.
В моей семье, где нам отвели комнату, Витя и то и дело взрывал привычную у нас тишину разудалым гусарским мотивом: «Генерал-аншеф Раевский сам сидит на взгорье…» Я любила мужа и гордилась им. Но Алек? Как к нему относиться? Однако он был близкой роднёй, а родственников не выбирают. Когда я узнала, что в детстве Алек перенёс прививочный энцефалит, то прониклась к нему сочувствием. Сведущие люди пояснили мне, что эта болезнь, хотя и пощадила интеллект моего деверя, но могла оставить невидимые глазу последствия, повлияв на его характер и психику.

После школы при поступлении в московский институт Алек немного не добрал баллов и уехал учиться в Рязань. Там он познакомился с Дашей.
Даша работала в ателье. Как-то Алек ввязался в потасовку в студенческом общежитии. Красный, взъерошенный, запыхавшийся студент вбежал в мастерскую и срочно вызвал портниху. Я легко представила внимательные серые глаза Даши, обладавшей замечательным талантом слушать других. Совсем как слушала Алека его мать, определившая чутким сердцем, что для него слова: «я тебя люблю» на деле означали: «я хочу, чтоб ты меня любила». Под располагающим к откровению Дашиным взглядом Алек тут же сообщил ей, как и что с ним приключилось. И указал с трагичным вздохом на треснувший по шву рукав единственного костюма на выход. А после добавил, что терпеть не может, когда с одеждой что-то не в порядке, это как ноющий зуб, объяснил он.
Даше студент сразу приглянулся, особенно внешним сходством с Есениным, даже подумала, вот если б предлагали на кого быть похожим, да разве лучше найдёшь?
-Как вас зовут? — спросила она.
-Алексей, Алек.
-Алёша, сейчас ателье закрывается, но я могу сделать всё, что надо, у себя дома, я живу рядом.
Дашина мама радушно принялась угощать студента душистым чаем с мятой и пирожками, выпекаемыми по выходным. Ловкая в шитье Даша заниматься стряпнёй не очень любила, а пирожки кушала с удовольствием. Мать быстро смекнула, что у Дашеньки, которой уж исполнилось 26 годков и у залётного героя, правда, явно моложе дочки (да ведь в жизни всякое бывает) наметился, судя по всему, взаимный интерес.
Домашний уют расслабил гостя, и он уснул на диванчике. Следующий день был воскресным. Парень оказался разговорчивым и сразу ввернул, что он чуть ли ни первый отличник на курсе. Тут он здорово приврал, хотя учился вполне сносно. Заодно пожаловался, что на стипендию недолго и ноги протянуть. И тут же перевёл разговор на еду, ибо одной из его слабостей было вкусно поесть и попить за приятной беседой.
-О, мой несчастный желудок! — для пущей выразительности Алек скроил болезненную мину и прижал рукой область мнимых страданий.
-Неужели уже беспокоят боли? – внешне расчувствовалась Дашина мать, догадываясь о лукавстве румяного парня.
-Это всё из-за столовки, ну, разве можно сравнить её с вашей кухней?! — Он церемонно поцеловал натруженную руку Дашиной мамы, приятно смутив пожилую вдову фронтовика. — Вот если бы мне снять у вас угол, — вскинул он на хозяек нежно-доверчивый взгляд. — Только я не сразу смогу расплатиться, но напишу родным, они пришлют!
Отныне дни студента потекли беззаботно и весело. По праздникам у них собирались рязанские родственники. От раза к разу Алек всё более становился центром застолья. Женщин он развлекал историями про лесных духов, к примеру, как Водило с ним играл.
-Какой такой ещё Водило? – спрашивали его.
-А такой. Водит по лесу кругами, сколько ему вздумается. Только я захочу выйти, а он кусты перед моим носом сплетает.
-Ой, что-то ты загибаешь, Алёшенька, ведь мы не дети, — останавливали его.
-А вот и не загибаю, могу здоровьем поклясться.
-Ну, тогда, стало быть, рассказывай снова! – кокетничая с ним, требовали подробностей чудес раскрасневшиеся от вина слушательницы.
Частенько Алек высмеивал своих знакомых, имитируя их препротивные голоса, позы, привычки, манеры. Правда, с некоторых пор ему стало казаться, будто люди не такие уж никчёмные и злые, какими они обычно ему представлялись. Он испытывал огромное удовольствие от говорения с милыми Дашиными родственниками. Чтобы всё это узаконить, однажды он громко объявил о желании жениться на Дашеньке.
-Дашуля, ты согласна? — спросил Алек и поцеловал её одним из тех долгих поцелуев, какими они без конца обменивались то днём, то ночами с тех пор, как он поселился у них.
Даша затрепетала в его объятиях, не пряча ни от кого счастливых глаз.
Учёба Алека закончилась, и молодые расписались. Только теперь сын послал отцу с матерью телеграмму с приглашением на свадьбу. Вот так новость! До сих пор родители ничего не знали о существовании невесты. И встретили известие в штыки. Но уже на другой день поостыли. «Ну, так что будем делать? Не век же быть в ссоре, — сказала Анна Дмитриевна, как всегда, жалея бедного Алёшку. — Беззащитного мальчишку опутала, как видно, опытная женщина. Теперь Алека надо вытаскивать из Рязани!» Григорий Матвеевич, увидев Дашу, признался себе: «Ну, что ж, я б, пожалуй, тоже не устоял. Ах ты, чёрт возьми, страсть-то, страсть так и пышет!»
Всей роднёй мы собрали денежный взнос за двухкомнатный кооператив, и счастливая пара поселилась в Москве. Даша пошла в ателье закройщицей, а Алека Витя пристроил в разветвлённую военную организацию, где он сам работал.
Неожиданными для нас стали неприятности в семье Алека после рождения сына. Даша с воодушевлением отдалась материнским заботам. Алек, считая себя несправедливо обойдённым вниманием жены, измучился сам гладить сорочки и разогревать еду. Днём супруга ходила в неприбранном виде, чего он терпеть не мог. Ночами же Даша, как ни в чём не бывало, неутомимо занималась с ним любовью, а утром чуть свет гнала на молочную кухню. А это — сущая пытка! Малыш не пробуждал в нём отцовских чувств. Даша не понимала мужа совершенно, предъявляла претензии, плакала.
После ссор он искал утешения в кругу недавно разведённого приятеля и ещё одного старого холостяка за кружкой пива или стаканчиком водки, как получится. «Семейная жизнь — тюрьма!» — хлопал Алек кулаком по столу так, что посуда дребезжала. Приятели поддакивали, наперебой разоблачая женское коварство и подогревая в нём вражду к жене.
Не меньше, чем семейные неурядицы, Алека тяготила монотонность служебных будней. Да в гробу он видел всю эту службу! Ему военная выправка нравилась, вот и согласился. Да разве эти обрюзгшие генералы достойны своего мундира? Карикатурные старперы! Эх, ему бы их регалии! «Ах, кто этот молодцеватый бравый генерал?» — шепчутся дамы. – «Да это самый молодой командир, наша гордость, разве вы не знаете? Он прибыл для получения награды за успешные испытания боевого оружия». Вот о чем он мечтал. А тут что? Тоска зеленая! И Алека обуревала безумная злость, когда он видел, как другие обмывают очередные звездочки. Вот и Витька, хитрый чёрт, умеет создать о себе впечатление. Таким как он везунчикам, терзался Алек, всё само валится в руки. Ну, почему же ему-то так не везёт?
Однажды на его дне рождения Алек крепко выпил и в пьяном угаре приревновал Дашу, распалив себя до ярости. Я так и обомлела, когда увидела, как Алек схватил острый нож для мяса со стола и резко метнул его во врага. Нож вонзился в дверь, прочно застряв в древесине. Алек скривился и подскочил к распахнутому окну. И вот он уже стоял на подоконнике 8 этажа. У меня ноги подкосились. Алек слегка качнулся, ещё миг и…
Витя в два прыжка оказался рядом с ним и сбросил брата на пол. Утром, Алек никак не мог взять в толк, что такое вменяют ему в вину. «Чушь!» — возмутился он.

Вскоре в его жизни появилась Нина. Обыкновенно Нина первой проявляла инициативу, отнюдь не страдая комплексом показной гордости неуверенных в себе женщин. Нина давно заприметила броского блондинистого красавчика, и тотчас подсела к нему в обед за столик, заметив, что он один.
-Отчего может быть печален такой красивый мужчина? — с места в карьер начала она, обратив к нему свой сияющий взор.
Её кошачья мягкость и ещё что-то чудесное и дьявольски неодолимое вмиг властно повлекло Алека в волшебные эмпиреи любовной неги. Непонятным образом, не иначе как чёрт из-под лавки ясно шепнул ему прямо в ухо слова из Есенина.
-«Смешная жизнь, смешной разлад. Так было и так будет после». — Сердце его бешено колотилось, отвечая на безмолвный призыв её глаз.
-Браво! Браво! Я тоже люблю Есенина. Как вас зовут?
-Алексей.
-А меня Нина. А вы, Алёша, наверное, тоже поэт? Поэтам свойственна грусть.
-О нет, это вы, вы… Нина, выудили из меня позабытые строки.
Нина как должное приняла его смущение, не он первый, не он последний.
-А знаете, Алёша, вы так похожи на Есенина!
-Да, мне говорили об этом. Есенин ваш любимый поэт, Нина?
-Не совсем так. Я предпочитаю поэзию в музыкальном сопровождении. — Нина продолжала нежить его откровенно чувственным взглядом, пространно объясняя волнующим грудным голосом свои пристрастия в искусстве. — Да, кстати, Алёша, не составите ли вы мне компанию? Мой муж уехал по горящей путёвке в пансионат, и у меня осталось два билета на музыкальную драму Ибсена «Пер Гюнт».
-О, да!!! — так горячо выдохнул он, словно от самого рождения только и мечтал о «Пер Гюнте».
Через три дня Нина и Алек оказались в зале Чайковского. Не иначе сама судьба сводила их. Глядя на сцену, Алек узнал себя в беспутном герое, которого спасала от злых троллей златокудрая Нина — Солвейг. Его душевной экзальтации в немалой степени способствовала музыка Грига. На глазах Алека блеснула слеза. Что ж, говорят, сам Чайковский плакал, не сдерживаясь, слушая творение Грига.
Боже мой, как он был благодарен Нине. Волна умиротворения затопила все уголки его души, измученной долгим унынием. Провожая Нину, Алек не мог сдержать рвущихся из него чувств. Он остановился, глядя ей в глаза, а их губы тотчас встретились для первого познания друг друга. Они долго добирались до её дома, пока он счастливый и растроганный вновь и вновь сжимал её в своих объятиях. Потом они вместе поднялись к ней.
Утром они всё решили. И на глазах ошеломлённых родственников с невообразимой лёгкостью распались сразу две полных семьи.
Нина в своё время без труда выбрала себе в мужья офицера из Москвы, отдыхавшего у них в Одессе. Теперь она давно обжилась в столице, действуя согласно избранному ею деятельному девизу: «Хочешь жить, умей вертеться!» Нина не была поэтической натурой, поэзия только помогала колдовству её чар.
Вскоре родители Алека переменили мнение. Нина проявляла много чуткого внимания к ним, интересовалась их делами и здоровьем, поскольку они – часть её горячо любимого Али. Так она говорила. Нам с Витей, знавшим от его сослуживцев о прежних Нининых амурах, Даша казалась лучшей супругой для Алека, но сердцу не прикажешь. Правда, удивляло, что обе жены Алека старше его на шесть с лишним лет, и даже старше нас. Но опять же — наши ли это проблемы, коль ему так лучше? Между тем, Нина, отбросив всякие политесы, сразу зачислила меня в свои союзницы: «Таня, если уж Даша не сумела удержать Алю, так пусть пеняет на себя. Да и куда ей, деревенской колоде, да разве Аля — пара ей, тоже мне рязанская красавица!»
В Нинином уютном гнёздышке Алек вдруг увлёкся изготовлением милых, не без доли изящества перстеньков и серёжек. Серебро он добывал из негодных аккумуляторов, а камни брал из испорченных ювелирных украшений у нас, его родственниц. Ясно, что камушки вскоре закончились, поставив точку на его увлечении.
Иногда Алек с Ниной устраивали домашние приёмы, и он радостно хлопотал вместе с ней над горячими блюдами, изобретая нечто этакое для гостей. Потом хозяин развлекал женщин всякими выдумками, распуская павлиний хвост, в сравнении с рязанским периодом, где он демонстрировал лишь петушиные пёрышки. «Нина вернула меня к жизни!», — признавался он собравшимся за их столом, где кроме нас с Витей, были только Нинины знакомые, которых она считала нужными людьми, уверяя нас, что они просто интересные личности.
Нина для себя считала, что Алек спас её от скучного семейного прозябания. Бывший муж был послушным исполнителем её воли, и только. Другое дело Аля, Нине нравилась его порывистая импульсивность. Временами он вёл себя, как упрямый и капризный ребёнок, он мог подвести её, не выполнив обещания, совершал непредсказуемые поступки в угоду мимолётным желаниям. Но его слабости, его детскость не пугали Нину, она считала, что её характера достанет на двоих. Ради своего большого ребёнка она впервые забросила всех любовников.
К тому, что случилось далее, Нина оказалась неподготовленной.

Алек плыл по воле волн, не имея цели в жизни. Он ходил на службу, потому что иначе нельзя. А дома отдавался заботам любящей женщины. И постепенно он снова начал сильно скучать. Вместе с тем в нём жил страх потери благополучия, которое зависело у него от других. Сейчас от Нины. Скука и страх породили тоску. Нина не находила причин его угнетённости. Лечила то жарким сексом, то нежной материнской любовью, то сногсшибательными нарядами, чтобы соединить всё вместе в том, что было свойственно её сексапильности, дурманившей мужчин. Только ничего не получалось. Алек злился, впадая в бессильную агрессию. Он задыхался в тугом коконе её приторной любви. Теперь он мрачнел и жаждал зла как прорыва к свободе. Как жаждут созревания абсцесса ради его вскрытия и избавления от мук. Когда Нина прощала мужа, то её «добренькая» снисходительность безмерно бесила Алека, мешая развитию той непереносимой тоски, которая одна способна заглушить страх его зависимости от этой женщины.
С некоторых пор резкие взрывы супруга по любому поводу стали постоянными.
-Смотри, как я обносился! Я никогда не выглядел таким замухрышкой, ты готова пустить меня голым по миру ради своих нарядов, как от Кордена!! Зарвавшаяся эгоистка!!! – крикнул он в сердцах и хлопнул дверью, уходя из дому.
Обычно где-нибудь в дешёвом кафе он пристраивался к родственным ему существам, часто случайным людям. Каким-то особым нюхом они быстро находили друг друга, изливая душу сначала за рюмкой, потом за стаканом…
Нина заводила с протрезвевшим супругом долгие беседы, плакала, убеждала, умоляла. Он обещал… и не сдерживал обещания.

Последней её попыткой спасти былое счастье явилась их поездка на Байконур. Там они заработают денег на автомобиль — лучшую из мужских игрушек, способную отвлечь её Алю от выпивок.
Подержанная машина в обмен на московские удобства не принесла никакой радости, усугубив его тоскливое разочарование. «Я забираю сей драндулет, — хлебнув для храбрости, однажды сказал он, — потому что ты, ты, ты сделала меня бездомным! Мою комнату от государства я отдал твоему первому мужу. Потом, задурив меня временной выпиской, ты передала нашу квартиру дочке. Обманула Алю-дуралю. А я лопух верил тебе! Между нами всё кончено. Навсегда, запомни!»
В Москву они вернулись порознь. Нина снова прописалась в свою квартиру, а дочь ушла ко второму мужу.

Алек не стал обременять себя тяжбой с Ниной за жилищные метры. Ему позволили вновь прописаться к стареющей одинокой матери. Отец братьев к тому времени умер.
-Бедный мальчик, — с нежностью говорила мне Анна Дмитриевна о пятидесятилетнем мужчине, когда я как-то заехала к ней по делу. – Ах, Таня, теперь он окончательно сгубил здоровье на этом чёртовом полигоне. А всё Нина! Всё ей было мало, на заработки потянула. Из-за неё Алек уволился с прежней работы.
-А чем он теперь занят? – спросила я.
-Он нанялся в охрану на виллу к высокому чиновнику. Там он встретил хорошую женщину, Валерию, она ухаживает за цветами. Она приезжала сюда с чудесными флоксами.
Я уже оделась, чтоб уйти, но тут приехал Алек с его новой пассией и букетом белых лилий. Валерия не сводила с него влюблённого взгляда. Это свойство, характерное для всех его жён, более всего подкупало материнское сердце. Новая подруга Алека носила молодёжный хвостик волос, закреплённым большим репсовым бантом на макушке и обтягивающие эластичные брюки. Она действительно выглядела моложе его прежних жён, хотя была их ровесницей. «Алек удивительно постоянен, выбирая женщин, по-матерински пекущихся о седеющем дитяти, а может, они выбирают его?», — подумала я, покидая их.

Нина теперь куковала в отдельной квартире одна. Очень скоро она затосковала. Она откровенно жаловалась мне по телефону, что неплохо было бы ей вернуть мужа, нового-то в её годы теперь вряд ли найдёшь. И стала даже вслух грезить, как снова они заживут с Алей в любви. Это им в Казахстане было тяжко, а здесь всё будет как раньше. Под её мечты даже я невольно вспомнила, как Нинины маленькие ушки вспыхивали, от их взаимных ласк, когда они прежде не могли себя сдержать, целуясь при всех. А она так воодушевилась, прервала наш разговор, чтобы тут же позвонить Алеку.
Трубку подняла её бывшая свекровь.
-Здравствуйте, Анна Дмитриевна! Как можно так долго не видеться, я скучаю. Анна Дмитриевна, отчего не позвали меня на похороны Григория Матвеевича? Как же так, ведь я не чужая? Слышала, Дашу пригласили, а обо мне забыли. Вы что хотите, чтобы Алек вернулся к первой жене?
-Ну что ты, Нина. Он давно забыл туда дорогу.
-А когда Алек приходит с работы? Я гуся на базаре купила. Приготовлю его, как Аля любит, помните, как мы с ним готовили? Только вот когда мне приехать, чтоб удобнее для всех?
-Нина, тут такое дело, — замялась Анна Дмитриевна, — не знаю, как и сказать, ну, в общем, он может придти домой не один.
-А с кем?
Нина даже не допускала мысли о сопернице. Узнав новость, она смыла обиду слезами и успокоилась. Нет, она не собиралась сдаваться без боя. И скоро приступила к телефонной атаке.
-Анна Дмитриевна, вы же знаете, как я люблю Алека, помогите мне!
-Но что я могу сделать, Нина? – вздохнула та, а про себя подумала: «Что же ты такая любящая обобрала его? Да и общих детей нет, для чего стараться?»

Вскоре мы похоронили Анну Дмитриевну. Валерия к тому времени уже переехала к Алеку. На сороковой день Алек открыл поминки.
-Ну, брат, родные, соседи, за упокой маминой души, здесь мама жила, здесь сегодня мы прощаемся с её душой.
Все молча выпили. Валерия расстаралась перед нами домашними закусками. Рядом с солёными огурчиками поблёскивали перцы и розовели чуть недозрелые крепкие солёные помидоры. Под ворохом мелко нарубленной зелени томилась икра и соте из баклажан, на выбор. В одних лотках сверкали упругие шляпки благородных грибов, в других – хрустящие чернушки. Между ними теснились соусники с самодельным хреном и чесночной приправой на сметане. Там же ждала очереди жирная сельдь под свекольной шубой. На блюде лежали аккуратные ломтики запечённой в фольге буженины, а в глубокой миске аппетитно чуть подрагивал мясной холодец. С двух сторон высились пирамиды пышных пирожков и румяных сладких пончиков. Рядом — ягодные самодельные коктейли в кувшинах.
Мы все от души хвалили кулинарный талант Валерии. Алек был необычайно горд. Опрокидывая стопку за стопкой, хозяин дошёл до градуса хвастливого довольства. Ему всегда хотелось утереть брату нос, чтоб знал, что есть женщины не хуже его жены, то есть меня. Будто Витькин выбор так хорош, что и жён менять не надо. А вот и надо! – говорил его вид. И метнув победный взгляд в мою сторону, Алек сказал:
-Между прочим, Лерочка пишет стихи.
-Вот как?! Валерия, прочитайте что-нибудь!
-Да нет! — замотала та головой, — они все – к случаю, да и не вспомню…
«Вот и Даша недавно читала мне свои стихи, — вспомнила я. — Вообще, каждая из жён Алека отличается каким-то даром. Нина, кроме достоинств по охмурению мужского пола, тоже отлично готовит, но Валерия явно перещеголяла её. Везёт нашему непутёвому Алеку».
-Вить, — шепнула я мужу, — а это ещё что за бабища? Откуда она взялась?
-Это моя закадычная подруга и помощница, Агриппина, — представила её Валерия, заметив на наших лицах немой вопрос при виде тумбообразной незнакомки.
Маленькая и тучная Агриппина, ровесница Валерии с тощей косицей волос, закрученной замысловатым кукишем на затылке, страдала одышкой и выглядела необычайно старообразной рядом с высокой худощавой Валерией.
К нашему недоумению Агриппина тоже перебралась к Алеку. Дети и внуки Валерии жили отдельно, про мужа никто не уточнял. Подруги Алека организовали новый бизнес, сдав внаём обе свои квартиры за зелёненькие. Все трое оставили работу «в людях» и укатили в родительский загородный дом Журавлёвых.
Алек занял дом на всё лето, вроде так и надо. А мы с Витей любили этот чудесный уголок природы возле Московского моря. И нам хотелось провести свой единственный отпускной месяц в году в тишине. Эгоизм Алека начинал действовать мне на нервы. Теперь я мысленно припоминала ему и то, что раньше меня не очень трогало. Если ему нравилось что-то у Вити, это выглядело так: — «Вить, у тебя есть надувная лодка, отдай её мне». – «Почему? Она мне самому нужна». – «Но ведь она не новая, отдай её мне, а себе купи лучшую». И так постоянно. Мне претило такое нытьё и унизительное вымогательство взрослого мужика. Да разве это мужик?
Иной раз я не могла сдержать эмоций. Так случилось в Родительский день, когда мы с Витей застали на кладбище Алека. Он страшно обрадовался, тут же предложив помянуть родителей и допить начатую им четвертинку водки. Витя не мог, он был за рулём. Когда всё сделали, пошли к выходу.
-Вы идите, я догоню, — посмотрев на руки, запачканные землёй, сказал Витя и поспешил к водопроводу.
-Алек, ты на машине?
-Какой там, на машине, чинить её надо.
-Так мы тебя подбросим.
-Мне тут близко, вы бы лучше мне подбросили на ремонт.
-Слушай, Алек, — вспылила я, — если тебе с твоими червонными дамами не хватает денег от сдачи квартир, то почему ты не работаешь, как мы с Витей, а у твоего брата теперь ещё и проблемы с сердцем. Скажи, ну почему мы должны работать на тебя, ты не можешь мне объяснить? – окончательно завелась я.
-Я не смог найти хорошую работу.
-А-а. Я знаю, какую — меньше работать, больше получать. Так? Да если бы ты не пил, у тебя бы уже накопилось денег на две машины. Взгляни на себя, на кого ты стал похож, смотреть на тебя тошно. Лицо помятое, как с похмелья.
-А чем я плох?! Моим женщинам я нравлюсь!
И тут, разозлившись, я сказала ему фразу, не подумав о его петушином гоноре.
-Какой-то ты стал жалкий. Убогий!
Вот уж сказала, так сказала. Как-то само вырвалось. Его лицо побледнело, в глазах застыл ужас и, не вымолвив ни слова, он развернулся и побежал куда-то в сторону очень быстро, и не оглядываясь.
-Где Алек? — удивился Витя.
-Сдуло твоего Алека. Жёны совсем его развратили. Он себя мнит павлином, а я ему сказала, что он петух драный, что мне такой и для супа негоден, — не унималась я.
-Тань, ну что ж ты с ним уж так резко-то?
-Сама не знаю, заводит меня с пол-оборота, хоть ты лопни напополам.
Спустя некоторое время ко мне вдруг явилась Нина и принялась долго рассказывать новости, с которыми она не могла усидеть дома. Я слушала, почти не перебивая.
-Таня, ты помнишь Галю, соседку по квартире Алековых родителей?
-Помню, бойкая девица. А что?
-Я с ней продолжаю общаться. Галка мне всё как на духу выложила про Алековых баб, представь, они обе любят поддать.
-Вот как?! – удивилась я.
-Когда б Галка к ним не зашла, у них дым коромыслом. Все трое непрерывно дымят и перемывают косточки всем знакомым.
-Валерия действительно без конца курит и глушит кофе.
-Так эта тощая вешалка Лерка ещё и корчит перед Алеком обидчивую молодуху. Чуть что не по ней несётся к автобусу, изображая, что его долго нет, пока Алек приплетётся следом, — ревновала Нина своего Алю. — Тань, я подозреваю, что эта Лера-холера хочет убить Алека обжорством, пьянками и куревом.
-Не знаю, Нина. Я вообще не понимаю их бесшабашного эпикурейства.
-Тань, я не сказала главного. У меня недавно был Алек.
-Да что ты говоришь?!
-Да, да! Приехал после ссоры с его кралей. Сказал, что собирается прописать свою табачную королевну у себя в квартире. «Лучше Лерки никого нет!» — объявил он мне с такой ухмылкой, ну, знаешь, как у психов бывает. А я, сдержав себя, спокойно так спросила, что неужели надо было тащиться в Измайлово, мог бы и по телефону сказать.
-Действительно, — хмыкнула я.
-Так вот, Татьян. Он вдруг щёлкнул пальцами прямо перед моим носом и как в театре выдал: «Нет, отчего же, я получил большое удовольствие. Ты, конечно, решила, что после ссоры с Лерой я брошусь тебе в ножки, раз приехал. Ведь подумала так, подумала?! – и расхохотался. — Для этого я не поленился проветриться, чтоб самому видеть эффект. А теперь всё – прощай!» Сказал, развернулся и ушёл. Тань, ну что это такое?! У него с психикой полный крен.
Проводив Нину, я позвонила Алеку.
-Здравствуй, Алек, как жив, здоров?
-Жив, — промычал он.
-Позови Валерию, — попросила я.
-Её нет, мы поссорились. Один я. Лерка выдерживает характер. Укатила к своим детям вместе с Агриппиной.
-Как же ты один? Без еды, небось?
-Нормально, не волнуйся, — буркнул он, тоже не жалуя меня, как и я его. — Вернутся обе! — и брякнул трубку.
Я ничего худого не заподозрила. А Алек пригласил школьного друга Димку. Зная, что его дружок жадноват, разбогатевший Дмитрий явился с приличными запасами спиртного. Алек на халяву здорово перебрал, так что даже умудрился загреметь в реанимацию.
Лера, как только всё узнала, позвонила мне, чтобы уведомить Витю о беде с братом. «Таня, ведь бедный Алесик подумал, будто я его бросила, потому так и вышло», — казнила она себя. Врач сказал ей о дефицитном лекарстве и дал адрес нужной аптеки. Валерия рванулась ловить такси и едва не столкнулась с Ниной, получившей телефонограмму-молнию от соседки Гали.
Нина прошла в палату, куда Алека только что перевели из реанимации. Села возле него и достала из пакета соки, фрукты, шоколад.
-Что же ты сделал с собой, милый мой? – спросила она.
-Я не твой милый и никогда им не был. — Он говорил с трудом, но, видимо, не исчерпав желания досадить ей. — Что ты можешь понимать в любви? Самовлюблённая кукла для секса. Но я теперь не тот. Значит тебе ещё что-то надо. Что, дача для внука? Или квартира под офис? — несмотря на жуткую вялость, он показал ей выразительную фигу.
И отвернулся к стене, устав от умильного взгляда её блёклых, водянистых глаз. Он категорически не желал более слышать приторный голос лживой ведьмы. А Нина снова умильно глядела на него. «Однако, что с ней? — вздрогнул он, увидев столетнюю старуху с трясущейся головой и безобразным беззубым ртом. — Как изменилась эта дьяволица! Как избавиться от неё? Что ещё нужно от меня мерзкой прилипчивой стерве?!» Но уродливая гнусь, извиваясь, неожиданно юркнула к нему под одеяло, обдав его липким холодом.
-Чур, меня! Чур! — в ужасе закричал Алек, вскочив с кровати и размахивая руками. — Пошла прочь, старая карга, прочь курва нечёсаная!
-Что с вами, Журавлёв?! Вы чуть не вышибли у меня из рук термометр! Ложитесь, я дам вам микстуру, — уговаривала трясущегося больного дежурная медсестра.
-Да, да, лучше сделайте укол, а то карга не оставит в покое, — с вымученной улыбкой, задыхаясь, прошептал он.
Стараниями докторов пациента выходили. Выписывая Алека, врач строго сказал:
-Будете пить, умрёте!
Алек испугался и попросил Витю помочь. Найденный Витей консультант предложил полный отказ от спиртного по типу кодирования. Но Алек согласился только пить настои трав с постепенным снижением выпивки. Поначалу он даже звонил трезвым голосом. А затем вновь с другого конца провода к Вите понеслись пьяные, бессвязные филиппики.
-Господи, Витюш, что ж ты так и будешь до гроба волочить его на себе? — возмутилась я. — Мне звонила Даша. Алек не сказал тебе, что у него родились две внучки близняшки? Нет?! А ты знаешь, что он сказал Даше? «Зачем ты мне звонишь? Что от меня требуется? Подарок?» Ты представляешь, до какой степени маразма он дошёл?!
Даша, как и Нина, тоже готова была взять его к себе, чтобы спасти от злого недуга, если он согласится. Я же, узнав все подробности, честно скажу, схватилась за голову. Да что же это такое?! Можно подумать, что все три жены Алека сделаны из какого-то особого теста, может, бракованного? Каждая так и норовит принести себя в жертву, а ради кого? Да, любовь зла, полюбишь и козла. Лучшего применения этой пословице не найти.
Даша надеялась, что внучки смогут развернуть Алёшины интересы в сторону его оздоровления. Но, получив тот самый ответ о подарке, шокированная им, она молча положила трубку. Номинальный дед даже не захотел взглянуть на внучек. Кажется, человек, которого она любила, более не существует. Он умер, умер заживо. И Даша заплакала от жалости к нему и к себе.

Весной Валерия повезла Алека на природу в загородный дом Журавлёвых. Даже Агриппину не взяла. Поклялась себе вылечить мужа. Но её Алесик говорил с ней истеричным детским голосом с непонятными выкрутасами в состоянии крайнего раздражения. Валерия не отступалась.
В тот день едва солнце повернуло на закат, Алек с трудом продрал глаза и сразу ощутил сухость во рту. «Ах, да! С утра у Прошки накачались под завязку. Надо бы подлечиться. – Принюхался, — Лерка дура травы мне варит». Крадучись вынул он заначку, хлебнул до дна — и вон из дому. Хмель ударил в голову, замутил сознание.
Он нетвёрдо брёл знакомой просекой. Дневной зной спал, и природа тихо отдыхала. Алек резко покачнулся, и в этот момент кусты возле его ноги с треском раздвинулись, и на дорогу выкатился плешивый мужичонка. Поманил Алека пальцем.
-Подь, сюда, мил человек!
-Ты кто?! — вздрогнул Алек.
-Леший в манто! — загоготал мужик, скинул чёрную овчину, брякнулся в траву, ногами засучил.
Алек метнулся в сторону, а по лесу гул прокатился. Остановился он, ждёт, сам не знает чего. Рядом с ним сосна заскрипела сучьями и начала корни выдергивать из земли. Алек судорожно сглотнул слюну. Хотел бежать, да ноги не слушаются. Смотрит, мать честная, из-под сосновой коры глазницы как полыхнут, а из дупла голос прохрипел: «Нечисть к нечисти пришла! Заждались, однако!» У Алека глаза на лоб полезли: «Так вот он – Водило какой! Страшенный!» Задрожал Алек, мысли тугим клубком скрутились, перед глазами пятна поплыли. Ноги сами понесли, голова мотается, как пустой горшок, в ушах свистит. Метнулся он за ель. Чуть в себя пришёл, а с ветвей бесенята градом шишек закидали. Сами ссыпались, хороводом оплели, загундели: «Идём, идём, беду ведём!» Рванулся пленник от них, а сбоку несётся козёл, ладится рогом выпустить ему кишки. Бежит одержимый страхом безумец, а сзади топот! Только сил больше нет. Рухнул он на землю, пот градом льётся. Сердце вот-вот выскочит, стучит стопудовым молотом в уши, в голову, в руки, в ноги. Схватился несчастный за грудь, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Будто острый кол кто вонзил. Слышит внутри, в груди у него что-то хлопнуло. И накрыла Алека мёртвая чернота.
Нашли беглеца недалеко от деревни, рядом с дорогой. Умер он от разрыва сердца. Не зря врач говорил Алеку: «Будете пить – умрёте». Сердце его уже тогда подавало сигналы бедствия.

Как всегда все похоронные хлопоты взял на себя Витя. Ему не привыкать. На кладбище все три жены Алека стояли убитые горем. Все три были безутешны. Я смотрела на их трясущиеся плечи и мучительно старалась быть объективной, чтобы понять, отчего он так дорог им? Отчего его слабость сильнее самых крепких цепей приковывала к нему женские души? Я до сих пор не нахожу убедительного ответа на этот вопрос.