(Посвящается Ромасу Каланте, совершившему самосожжение
в знак протеста против Советской власти в Литве, в мае 1972 г.)

Я выросла в Литве, стране озёр, холмов и рек,
Ещё порою вспоминаю сосны и грибы,
И площадь Черняховского, где сад, и Панеряй,
Вокзал и Гедиминаса проспект, ах, милый край…
Хотя и не зовут к себе дорожные столбы.
Полгода лишь со дня, как я оставила страну,
За эти месяцы сколь пролетело журавлей?
Наверно, так тоскует ель, живя среди ужей,*
Иль это – танец ветра в ожидании дождей
И молнии зигзаг над полем вольных ковылей…

Полгода лишь со дня, как я оставила страну,
Живя в калейдоскопе пёстром новых мест и дел…
Но жарко запылал костёр, что «Стену» осветил,
Над Неманом пронёсся и согрел кресты могил,
И ужас над оглохшими сердцами прогремел.
А прах давно зарыт, и догорели угольки,
Прожорливый огонь, что жертву сжёг, давно погас,
На месте алтаря навек возложены цветы,
Они не вянут, в них воспоминанья и мечты
О том, чему быть суждено для каждого из нас.

* Из литовской сказки «Эгле королева ужей»

(Посвящается Ромасу Каланте, совершившему самосожжение
в знак протеста против Советской власти в Литве, в мае 1972 г.)

Я выросла в Литве, стране озёр, холмов и рек,
Ещё порою вспоминаю сосны и грибы,
И площадь Черняховского, где сад, и Панеряй,
Вокзал и Гедиминаса проспект, ах, милый край…
Хотя и не зовут к себе дорожные столбы.
Полгода лишь со дня, как я оставила страну,
За эти месяцы сколь пролетело журавлей?
Наверно, так тоскует ель, живя среди ужей,*
Иль это – танец ветра в ожидании дождей
И молнии зигзаг над полем вольных ковылей…

Полгода лишь со дня, как я оставила страну,
Живя в калейдоскопе пёстром новых мест и дел…
Но жарко запылал костёр, что «Стену» осветил,
Над Неманом пронёсся и согрел кресты могил,
И ужас над оглохшими сердцами прогремел.
А прах давно зарыт, и догорели угольки,
Прожорливый огонь, что жертву сжёг, давно погас,
На месте алтаря навек возложены цветы,
Они не вянут, в них воспоминанья и мечты
О Ромасе, о том, что было раньше и всех нас.

* Из литовской сказки «Эгле королева ужей»