От Иоанна
Слово несотворенное,
Вначале явленное
Никому, в никуда
И все-таки.
Бабочка большая и перламутровая.
И было утро.
Как это можно вычертить?
Чем обозначить?
Как это?
Пенка на молоке?
Поблескивание на гранях?
Возникшие очертания,
Ежащиеся предметы?
Не это.
Ни подноса, ни скатерти,
Словно на паперти.
Хоть порой нам было кисло и вдово,
Этим начиналась Вселенная,
Это было самое сокровенное,
Самое любимое
Слово.
Благовещение
Почти как челн — но крылья, а не весла,
Незримый удивительный конверт
По дорогому адресу был послан:
Мария Дева, город Назарет.
Архангел в торжество своей задачи
Обернут был, и выбелен, и бел.
Почти формальность, говоря иначе,
В первейшем из невиданнейших дел.
Он давеча известия такие
Уже носил, и вышло хорошо,
Уверенно… И увидал Марию.
И Свет включил. И в комнату вошел.
Она была испуганной нимало
И все глядела вглубь, а не назад,
И что ему сказать, Она не знала,
А он уже наметил, что сказать.
Чудодействие в Кане
Служители достали шесть сосудов,
Равновеликих, по три меры в каждом.
Се, свадьба приближается; отсюда
Довольно знать одну причину жажды,
Чтоб жажду утолить. Распорядитель
Теперь уже не бегает в испуге
Среди столов, и череда распитий
Продолжилась. О, не рыдайте, други!
Их много во дворе, изрядно в зале
Рассыпано. За будущим в погоне
Женили — да, но Жениха не знали
И что сперва налито, вряд ли вспомнят.
И кто из них помыслил, что в грядущем
Картинка выйдет ярче, станет гуще,
Растает днесь, бессмертие получит.
О Проступающем, о Вездесущем,
Три дня как обращенные, робели
Ученики среди квасного гама.
«Вина у них не стало, в самом деле».
А Он сказал: «Еще напрасно, Мама».
Нагорная проповедь
Блаженна хлеба краюха
По воле бедным в дорогу,
Блаженны сильные Духом,
Блаженны ясные с Богом.
Да будут кротции рады,
Накрыто вам и устланно.
Блаженны ждавшие правды —
Вовеки Я не устану.
Возрадуются, кто прежде
Ходил со слезами в руцех.
Оплакавшие, утешьтесь,
Оплаканные вернутся.
Да будут сердца без ворса.
Да будут внявшие сирым.
Да всякому миротворцу
Его достанется мира.
И хватит доброго взгляда
И поприща для изгоя.
Блаженны севшие рядом,
Небрезговавшие мною.
В пути
Лишь пройденный путь представал большим,
И день догорал, стремглав.
На плечи предтечу, навстречу им
Держала шаги земля.
Им солнце светило, да зрячий слеп,
Идущие да простят.
И был у них самый насущный хлеб
И самый цветущий сад.
И Слово сшивало края не в труд —
На сшитом не виден шов.
И было же им не понять ничуть,
Но чудо как хорошо.
Их ветер, как преданный пес, лизал,
Взъерошенный блеял скот,
Кружили жуки, и во все глаза
Глядели зверьки с высот.
А к ночи селений ночных огни
Подкрадывались, как тать.
Как робко пытались они летать,
Когда Он учил летать.
Преображение Господне
«Возьмите крест и следуйте за Мной».
И так спустя семь дней взошли на гору.
Их было четверо, совсем немного, впору
Для дела, для назревшего давно.
И там, молясь, вы знаете, Один
Внезапно для других занялся белым,
Как будто с небом стал единым целым:
Илия, Моисей и Он среди.
И было там одно из облаков,
Взиравшее на будущность с испода.
Печальные подробности исхода
Невнятны были для учеников.
Их осияла Божия роса,
Вменившая им ужас без названья.
Один испуг — неделя расстоянья
От слов Петра до голоса Отца…
Очнулись, как и прежде, вчетвером —
От всех чудес ничтоже остается.
Но первенство Твое, но первородство
Перед Небесным Хлебом и Огнем.
Не взять его и не предотвратить
Отныне. В результате всех наитий
Иными узнан Иоанн Креститель.
Осанне быть, но и Голгофе — быть.
Осанна
Осанна в вышних! Осанна в горних!
Грядущий в листьях стоит при корне.
Немые вторят осанне звонкой:
Грядущий едет поверх осленка.
В обычном свете, что в горнем свете,
Всевездесущи и в гуще, дети
Шалят в эфире, и непрестанно:
Осанна в вышних! Царю осанна!
Стоит столица, кипит большая,
А Он не видит, куда въезжает,
Остатков славы ее, осколков,
Одни руины, руины только…
Иаков, Симон, проникновенье
Есть сила мышцы и угол зренья,
Вложите все и с лихвою выйдет —
Ученики ничего не видят.
Да фарисеи лопочат сдуру.
А вечереющая Фигура
Плывет Несделанного Руками.
Ликуют камни и плачут камни.
Стенают камушки. Им придется
Узнать бесчестье менял, торговцев.
В лучах заката, вблизи исхода…
Журчат цикады во вси народы…
Иуда
Торчать в проулках не годится
И небосвод тревожно хмур,
И оттопыривались тридцать
Похрустывающих купюр.
Не мальчик, и в свои-то годы
Он совершил немалый кросс.
Остановился перед входом,
Зажег одну из папирос,
Замучил огонек сандальей.
Вошел — как хлопнул стаей крыл.
Его, конечно, очень ждали,
Но безнадежно чай остыл.
Вовсю резвилась мышь в буфете,
Шли тараканы по стене.
Он по конфете сунул детям
И деньги выложил жене.
Воскресение
Едва светало, в основном
Лишь редкие кормильцы улиц.
И стражи спали сладким сном,
Еще Марии не обулись.
Еще разборчив каждый звук,
Но там, куда собрались Девы,
Затеплилось и вмиг, и вдруг
Заполнило земное чрево,
Взвилось в эфир. Пределов несть.
Во утешенье всех скорбящих
Сияние, скорей, чем весть,
Вовсю пронизывало спящих,
Стяжало бодрствующих. Свет,
Сквозной, неудержимый в пальцах,
Не признавая чуждых сред,
Лучился и распространялся.
Успение
Поначалу стихов и осенних граций
Ничего, что поручено Ей собраться
И войти, куда не войдешь стопою
И куда ничего не возьмешь с собою.
На морях покойно, да и на суше.
Ничего. Едва ли могло быть лучше.
Безупречно и все неспроста у Бога.
Ничего, что Фома не поспел немного.
Ничего, что и плачет Христово стадо.
Ничего, что все это — предмет разлада.
Ничего, что скорбят, таковы уж люди:
Все робеют они, что от них убудет.
Непосредственный Петр — и тот капризней.
Возлежит Она, мирная, как при жизни.
И чудесен не пояс, не свет, не тело, —
Но Она стала Первая, Кто Успела.