Рыжик (номинация: «Братья по разуму»)

21 июня.
Любимое развлечение соседа – перехватить меня на подходах к подъезду и завести деловой разговор. «Вот ты, как человек науки»… Я начинаю тосковать. Обороть дедово «хочу все знать» по-быстрому невозможно. Он любознателен, как пингвин. «Я биолог, Пал Петрович, – вяло бубню я. – Моя специальность – микология. Я же вам объяснял. Грибные культуры, понимаете? Хотите, я на досуге расскажу вам о фармакологических характеристиках пенициллина, или о том, в каких лекарственных препаратах используются высушенные пивные дрожжи? Но я ничего, ровным счетом ничегошеньки не знаю о причинах глобального потепления». Петрович щурится, словно видит меня насквозь. «Знаю я тебя, – говорит его ухмылка. – Как художник художника». Петрович сам человек науки. Аномалист. Исследует, то есть, аномальные явления. Но экспертное мнение имеет обо всем. Хотите за микологию? Будет вам за микологию. Его щетинистые щеки подрагивают.
– Жиздренский район, – скрюченный палец поднимается кверху. – Калужская область. Потерпел аварию объект. – Кожа на лбу Петровича многозначительно бугрится, и я понимаю, о каком объекте речь. – Я туда ездил на прошлой неделе.
Ну и славно.
– Пал Петрович, – начинаю я, – давайте потом. Я сегодня толком не обедал…
– Плесень тебе привез, – прерывает он меня, и я опешиваю.
– Не понял.
Петрович тащит из пиджачного кармана пластмассовый стаканчик из-под йогурта, и я вытягиваю шею, заинтригованный до чрезвычайности. Вместо йогурта в стакашке обнаруживается кусок не-пойми-чего, покрытый плотным слоем микромицетов. Ярко-рыжый плесневый налет, с ходу затрудняюсь определить подвид. Похож на аспергиллус, но цвет не лезет ни в какие ворота… Тяну стаканчик из Петровичевых рук. Аномалист довольно улыбается.
– После аварии, – объясняет он, и в голосе его звучит торжество, – осталось пятно сто на сто метров, и эта вот самая субстанция. Смекаешь?
Смекаю. Мораль должна быть, мон шер. Непростая, значить, «субстанция»-та… Впрочем, любопытный рыжик, не могу не признать. В лаборатории разберемся, что за зверь.

27 июня.
Если старик раскопал мне материал на дисер, торжественно клянусь, что буду до конца жизни безропотно точить с ним лясы у подъезда!
Провел полный анализ, перерыл кучу справочников – ничего похожего на мой рыжик не нашел. Хватаюсь то за микроскоп, то за кофе. Красные бусинки, которые я поначалу принял за необычно крупные перитеции – шарики-размножарики, судя по всему, таковыми не являются. Нет придатков, нет мешочков-аскусов: а на нет и споры нет. Мицелий сильно ветвящийся, клеточный. По роду продолжаю пока условно относить рыжик к аспергиллусам, хотя оснований для этого вижу все меньше. Красавец не только ярок, он еще и люминисцирует – то слабее, то сильнее, в зависимости от субстрата, среды, а иногда и вовсе непонятно от чего: свечение настолько неравномерно, что трудно разобраться, на что гриб реагирует, и как. Размножается плохо. Никак не размножается. Жаль. Пожалуй, придется мне самому ехать под Калугу…

8 июля.
Скоро засяду за статью. Уже начал набрасывать ее план в голове. Речь идет не просто о новом виде, но о целом новом классе. Шеф нарисовал на листе бумаги чебурашку и заверил, что фонды на дальнейшее тестирование будут выделены. Если удастся извлечь из рыжика какую-нибудь фармакологическую пользу, проблема финансирования вообще отпадет. Мысленно скрещиваю пальцы.
Под Калугой был, «место аварии» видел. Налет рыжика покрывает большую площадь, причем, похоже, ему все равно, на чем гнездиться: он покрывает листья деревьев, подобно милдью, но прекрасно чувствует себя и на земле. Почва не заболоченна – вообще, влажность довольно низкая: то ли рыжик удивительно неприхотлив, то ли условия его жизнедеятельности сильно отличаются от тех, что требуются его собратьям. Попытал местных на предмет, давно ли подобный вид плесени наблюдается в округе. Каждый клялся, что плесневые пятна появились аккурат после крушения. О крушении, понятное дело, расспрашивать не стал, набрал контейнер рыжика и убрался восвояси.

15 августа.
Медицина. Фармакология. Дырявая изгородь, за которой человечество пытается укрыться от врагов. Патогены, возбудители болезней. Они наступают со всех сторон, они находят все новые лазейки, они видоизменяются. Мы сражаемся с ними их же оружием, вот только они владеют им лучше. Мы всегда отстаем, всегда на шаг позади. У этой гонки вооружений нет конца, и волшебное слово «панацея» никогда не прозвучит над театром военных действий. И мы без устали латаем прорехи в заборе, обороняя свое место под солнцем…
К чему это я? А вот к чему. Моя рыжая плесень, которой я еще даже не дал имени, похоже, может обернуться настоящим золотым дном. Боюсь сглазить, не буду радоваться раньше времени, скажу только, что если результаты тестов окажутся верными, моя слава может превойти славу Флеминга, ну, а рыжик станет известен не меньше пенициллина. Жалость в том, что мы никак не можем подыскать нашему подопытному оптимальную среду: культивировать его по-прежнему не удается, привезенный из-под Калуги запас скоро иссякнет.

21 сентября.
… На душе буря. Уже несколько дней хожу совершенно оглушенный. Чувства смешанные: эйфория пополам с недоверием. Кажется, что вот-вот придут, грубо встряхнут, разбудят, скажут: «Хорош сны смотреть!..» Но однако же не приходят и не приходят. Сон не кончается и не кончается.
Рыжик. Ржавка. Еще пара полуприличных прозвищ, которыми любовно наградили испытуемого в лаборатории. Подарок Петровича обернулся даром богов. Скромная плесень необычной масти, как могучий воин-освободитель, уничтожает все известные науке патогены. И когда я говорю «все», я имею в виду «все»! Грибы, вирусы, паразиты, протозоа. Бактерии, грам-положительные и грам-отрицательные. Добавьте к этому минимальную токсичность. Эксперименты на мышах обнадеживают до головокружения.
Сказать, что у меня приподнятое настроение – значит, ничего не сказать. Я упоен. Люминисценция, исходящая от рыжика, кажется мне праздничным подмигиванием новогодней елки. Лампочки то вспыхивают ярко, то почти затухают, то вдруг начинают переливаться…
Известность, гранты, личные перспективы – врать не буду, все это греет душу. Но, е-мое, речь ведь не только об этом. Первый раз в жизни ощущаю себя частью большого «мы» – и счастлив, взахлеб счастлив за этих самых «нас». Держитесь, люди, держитесь. Терпеливые и протестующие, смирившиеся и озлобленные, уповающие и отчаявшиеся – держитесь, мои хорошие, осталось совсем чуть-чуть. Аурум потабиле, золотой напиток, чудесный эликсир, мечта средневековых алхимиков – он реален. Нам удалось его создать, люди! Мы наконец-то переведем дух… Я не сильно пьян, дорогие мои… Тут другое…

3 октября.
Меня все больше занимает световое излучение, которое испускает рыжик. Оно необъяснимо неоднородно, ни с чем подобным мне не приходилось сталкиваться. Без всяких видимых причин колония вдруг начинает вспыхивать и гаснуть с разной степенью интенсивности и периодичности. Иногда рыжик просто полыхает, иногда еле тлеет, иногда остается пассивным. Наблюдаю. Думаю.

13 октября.
То ли я переработал, то ли еще что, но мне все больше кажется, что в световых импульсах рыжика есть система. Чем больше я фиксирую замеченные закономерности, тем больше подпадаю под впечатление, что люминисценция нашего красавца – это набор сигналов. Грибы – сами себе царство, ни растения, ни животные, но наличие языка у отдельного их представителя заводит ум за разум. Думаю, я все-таки переработал.

20 октября.
Я не криптолог, не дешифровальщик, но голова на плечах у меня имеется. Если эта голова хоть на что-то годится, то я с уверенностью могу заявить: люминисценция рыжика – набор простейших знаков, вполне вероятно, алфавитных, вроде азбуки Морзе. Я замерил и выделил их все. Пятнадцать. Жаль, я не Шампольон и не способен реконструировать неведомые языки.

27 октября.
…А вот сегодня я пьян прилично. Пальцы почти не слушаются, но голова, **ять, соображает яснее ясного. Отмечали с размахом. Был повод. Какой? А какая, ешкин кот, разница? Прототипы вакцины, фонды, контракты… У меня имелся свой повод нажраться. Я уже несколько дней не могу заставить себя взять и записать три простых слова. Три. Простых. Слова:
Петрович был прав.
Я не знаю, как. Я не знаю, зачем. Я понятия не имею, существовал ли на самом деле «неслышный вертолет», о котором талдычили мне под Калугой, и потерпел ли он аварию. Неважно, каким образом внеземная цивилизация, истово ожидаемая многочисленными петровичами всего мира, добралась до места высадки. Увы, увы, увы, гости оказались совсем не гуманоидами, и их появление прошло незамеченным. Полусумасшедший старик зачерпнул нескольких представителей внеземного разума в баночку из-под йогурта и принес – куда? Куда надо. Ко мне, человеку науки. Вот он, момент истины. Но надо же такому случиться: человек науки обратил внимание совсем не коммуникативные навыки инопланетных гостей, не на очевидные свидетельства их высокоразвитого интеллекта, а на кое-что совсем другое… И вместо распростертых объятий – добро пожаловать в пыточную, душегубочную, вивисекционную…
Какая ирония!
Две заветные мечты человечества: найти лекарство от всех болезней и повстречать братьев по разуму. Они лежат перед нами на блюдечке с голубой каемочкой. И одна из них исключает другую… И я боюсь. Боюсь выбора, который мы – все мы – сделаем. Ведь от открытия неиссякаемого источника аурум потабиле нас отделяет только две вещи: понять механизм размножения рыжей плесени. И продолжать считать ее таковой…