Жизнь Емельянова Александра Тарасовича текла своим руслом, проложенным любящими родителями с малых его лет. Еще со школы, а может быть и в более ранний период, заботливые отец – прокурор района, и мать – заведующая детского сада, грубо говоря, вкуривали в его несозревшее сознание кем он должен стать, когда вырастет. Естественно, такие профессии как слесарь, электрик, даже школьный учитель не входили в список возможных вариантов поприщ их любимого сына. Родители Сашки видели свое чадо руководителем какого-нибудь государственного органа, хотя бы той же самой прокуратуры, которой отец посвятил всю свою сознательную жизнь.
Сам же Александр после окончания средней школы намеревался получить педагогическое образование, чтобы изучать труды бесконечно любимых им мастеров слова, таких как Пушкин, Лермонтов, Булгаков; и передавать свои знания школьникам или, быть может, даже студентам. Но жизнь диктует свое – сын полковника непременно должен стать полковником, и по мере возможности претендовать на генеральский титул. Сашка чувствовал, почти физически ощущал свою бескрайнюю привязанность к слову, к письму, но не мог огорчить родителей, развеять как дым их мечты. Он не посмел — даже высказать своих желаний поступить в педколледж, а потом в пединститут. В поединке Саша — Жизнь с абсолютным перевесом очков победили, конечно же, грезы отца и матери. После окончания школьных лет начались студенческие лета на юридическом факультете самого престижного университета, позднее получившего статус академии.
Обучение нелюбимому ремеслу шло тяжко, скучно. В отличии от многих сокурсников, Сашка с неохотой грыз твердый гранит юриспруденции. Но совесть, взращенная в нем заботой и лаской родителей, с удовольствием вгрызалась в его душу, упрекая его в неблагодарности. В конце-концов Сашка собрался, ему стало стындно: он убивает мечты родителей, хотя и те, ради которых отказался от своей.
На красный диплом он не потянул, однако его синий, едва ли уступал: четыре целых восемьдесят пять сотых – сумма его общих баллов по предметам за четыре года обучения. После окончания университета карьеру юриста, на счастье Сашки, пришлось отложить на четыре года, в связи с его плохим здоровьем. Ему хотелось не поправляться никогда. Остаться всю жизнь чахлым и тщедушным, но счастливым, потому что за эти четыре года он был занят чтением шедевров своих кумиров.
Но, как и все молодое, молодое тело Сашки пошло на поправку, хворь покинула его. Он даже не на шутку поправился, набрав в весе добрый центнер (при его росте в сто семьдесят сантиметров).
Началу карьеры прокурора положил приказ о назначении его на должность помощника прокурора района Терпигорева. Одно только название района внушала недоверие, какое-то потаенное злое предчувствие…
Прошло уже два года со времени назначения на должность; казалось бы, все должно уже притерпеться, свыкнуться. Но Емельянов Александр Тарасович все же не смог смириться с судьбой. Он жил не своей жизнью (ЖИЗНЬЮ, ПРИДУМАННОЙ ПАПОЧКОЙ И МАМОЧКОЙ).
Несмотря на свою нелюбовь к навязанной работе, все поручения начальства он выполнял с присущей ему правильностью. Он обоснованно разрешал подаными терпигоревскими жителями заявления и жалобы, никогда не пренебрегал законностью. Он был вежлив со всеми “посетителями” учреждения, когда надо — строг с некоторыми из них, которые норовили облить грязью и поносить честь прокуратуры. Иногда проявлял жесткость в отношение нарушителей закона, иногда был даже чрезмерно суров, но всегда — в рамках закона. Тщательно и кропотливо изучал уголовные дела, материалы проверочных действий и всякую другую “юридическую литературу”, и принимал, как полагал Емельянов, законные решения. На вид казалось, что он одержим своей работой. Сотрудники других структур органов уголовного преследования уважали его за объективность, коллеги за общительность и профессионализм. Но он не любил (ПРОСТО НЕНАВИДЕЛ) свою (ТРИЖДЫ КЛЯТУЮ) работу.
Сегодня, тринадцатого числа января месяца двухтысяча седьмого года, сидя в своем кабинете, Емельянов Александр Тарасович просматривал газету, которую в добровольно-принудительной форме выписывали все, без исключения, сотрудники прокуратуры. Газета представляла собой, по мнению многих, макулатуру на нескольких листах. Александр Тарасович придерживался того же мнения. Нет никаких удерживающих внимания рубрик, статей, за исключением, пожалуй, развекательной рубрики на последней странице. Наверное это единственное достоинство “ЮрГАЗЕТы”, который позволял думать, что деньги потраченные на ее выписку были потрачены несовсем зря.
Вот, сидит он во время своего суточного дежурства, нависая над письменным столом, на дешевом кресле из пластмассового каркаса, натянутом синим сукном; и небрежным почерком заполняет скандинавский кроссворд. Колонки, подключенные к компьютеру, негромко озвучивают изображение на мониторе — клип группы “Любе” “Березы”. В кабинете, который Александр Тарасович делит с сотрудником органа статистики и учета, шальной сквознячок, проникший неведомо откуда, разбрасывает кипу бумаг на столе соседа. Увлеченный занятием Емельянов не заметил как дверь кабинета отворилась и на пороге, заграждая почти весь проем, возник силует Борисова Евгения, начальника, прокурора района Терпигорева.
Александр Тарасович подскочил аж до потолка от неожиданного взрыва звуков, исторгнувшихся из уст начальника:
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ НА ДЕЖУРСТВЕ НАХОДИТЬСЯ В СВОЕМ КАБИНЕТЕ ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ СИДЕТЬ В СТОРОЖИЛКЕ У ВХОДА, — словно громом отразилось в ушах Емельянова, который успел заметить, что все слова были выброшены одним порывом воздуха из легких Борисова.
— Я…
— МОЛЧАТЬ БЕЗДЕЛЬНИК ТЫ ПОСТОЯННО ВМЕСТО РАБОТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ ЧУЖДЫМИ ДЕЛАМИ.
— Но…
— БЕЗДЕЛЬНИК ТУНЕЯДЕЦ ТЫ ДЕРЖИШСЯ НА ЭТОЙ РАБОТЕ БЛАГОДАРЯ СВОЕМУ ОТЦУ.
— Я ПРОСТО ПРОСМАТРИВАЛ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ГАЗЕТЕНКУ ЗА КОТОРУЮ
ВЫЛОЖИЛ ДЕНЬГИ, — дьявол который живет в каждом из нас не остался в долгу.
Александр Тарасович был поражен, открывшейся способностью перенимать говор начальника.
— КО МНЕ В КАБИНЕТ,- яростно прошипел Борисов, будто собираясь подзарядившись энергией своего кабинета, с более усиленным порывом наброситься на врага. После чего, хлопнув дверью моего (нашего – моего и Константинова Михаила Константиновича) кабинета, поднялся по ступенькам на второй этаж.
Да, Александр Тарасович, действительно, приходился Евгению Борисову врагом. Прежде всего потому, что являлся кадром предшествовавшему ему прокурора. А еще и потому, что посодействовать его уволнению Борисову не позволяло вышестоящее начальство, где авторитет отца Александра Тарасовича был велик. Злость пробирала Борисова до мозга костей. Он постоянно преследовал Емельянова нескончаемыми упреками и укорами. Всю ответственность за “производственные” ошибки навешивал на шею Александра Тарасовича, хотя по большому счету, именно из-за него, Евгения Борисова, прокуратура Терпигорева шла ко дну, как пробитый торпедой корабль.
Авторитетом у подчиненных Борисов не пользовался: большинство из сотрудников терпигоревской прокуратуры недолюбливало его; некоторые сохраняли нейтральное отношение, придерживаясь мнения, что с дурака и спросу нет; третьи, к категории которой относился и Емельянов, ненавидели этого возомнившего себя “ВЛАСТЕЛИНОМ МИРА И ПРОКУРОРА ВСЕЯ ГАЛАКТИКА” типа. Только один человек безгранично любил его – это сам Евгений Борисов. Исходя из вышеизложенного, как написал бы Александр Тарасович в заключительной – резолютивной части постановлении о возбуждении уголовного дела, никто о нем не схватится, если тот ИСЧЕЗНЕТ С ЛИЦА ЗЕМЛИ…
Емельянов, немного поостыв, вышел в корридор. Огляделся — никого не было. Заперев входную дверь здания, он подошел к ступенькам…, в последний раз взглянув на концелярский ножик для вскрытия письма, поднялся на второй этаж…
Борисов сидел в своем кресле, тихонько покачивался. Солнечные лучи в кабинет начальника (САМАДУРА) не заглядывали: толстенные жалюзи темного цвета оберегали комнату от естественного освещения, как, между прочим, и от людских глаз. “Тем лучше”, подумал Александр Тарасович.
Тусклое освещение от ввернутых в пластиковый потолок лампочек, напоминавших фары автомобилей и выставленные по кривой линии, выхватили из тени массивное лицо Борисова, на котором отражалась улыбка садиста. Начальник предвкушал запах предстоящего наказания, распека своего подчиненного, от чего даже приподнялся с насиженного кресла. Своим видом Борисов, уверовал Александр Тарасов, портил всю красоту обставленного по последнему писку моды мебелью кабинета, шикарное убранство которого наблюдалось даже в полутьме. Кабинет, действительно был прекрасен. Емельянов не мог понять, зачем вгонять всю эту прелесть в тени. Скорее всего потому что тень, ночь и все другие связанные с ними ассоциации – единственные союзники Евгения Борисова. Он как крот прячется в своей норе, боясь света подобно вампиру. Прокурор Терпигорева и вправду походил на вампира: хищные сверкающие алчные глаза, которыми, вкупе с едкими словами, он “высасывал” жизненные энергии подчиненных – неоспоримые тому свидетели.
Борисов собирался было громогласить, чем погрузив в депресивное состояние Александра Тарасова, вобрать в себя его жизненные силы. Но увидев, как подчиненный вытащил из-за спины кулак, сжимающий нечто подмигнувшее ему стальным блеском в свете лампочек-фар, вновь водрузился в кресло.
-Ты…Ты что? – голос Борисова запищал. В этот момент он выглядел как напуганный цыпленок, мышонок, но – никак не вампир, не начальник, не ПРОКУРОР ВСЕЛЕННОЙ.
Александр Тарасов сделал несколько шагов, не таких робких, как раньше, но смелых, достойных восхищения. Вплотную подойдя к начальнику, схватил его за ворот непременно дорогого костюма, и потянул к себе. Ватное тело Борисова подчинившись двинулось вперед.
— Прости меня…Прости за все, — голос начальника дрожал и продолжал пищать. – Давай забудем все, начнем все с начала…
— С начала? — Александр Тарасов иронично улыбнулся. – Ты хочешь пить мою кровь с начала, да?
— Нет, нет…Я имел в-в-виду, н-н-начнем наши с-с-служебные взаимоотношения с н-н-нового листа.
— Для этого, в первую очередь, нужно смыть все, что написано на старом листе. К твоему глубочайшему сожалению, стереть это можно только кровью.
Емельянов замахнулся ножичком и нанес колющий удар. Удар пришелся прямо в правый глаз начальника. Надо отдать должное прокурору Терпигорева — его желание жить, оказалось столь сильным, что он не потерял чувств. Вопя от жгучей боли Борисов ринулся в атаку. Одноглазый циклоп, всем телом упал животом на письменный стол, окрапляя его своей кровью. Попытался ухватиться за одежду Емельянова. Кресло на колесиках из под его тела двинулась назад и уперлась в стенку. Продолжая лежать на столе, и, то сжимая,то разжимая пальцы, Борисов ладонями хватал воздух, так и не дотянувшись до Емельянова. Он устремил взор единственнго глаза в лицо Александру Тарасовичу, и тот увидел что черное месиво, когда то бывшее правым глазом начальника, стекается по его щекам. Получив при взгляде на свою жертву неимоверное удовольствие, Емельянов занес руку, и сделал еще один удар. Острие концелярского ножа нашло вторую свою цель. Второй глаз начальника показался подчиненному тверже первого. Ножик застрял в глазницах и не собирался выниматься. Начальних издал последний вздох, и его тело предалось конвульсиям. Тело Борисова напоминало желе, холодец колышашийся от небольшого толчка. Только теперь до Емельянова дошло, что ножик, пробив глаза, вонзился более глубже; и теперь, вытаскивая его, он раскрошивал часть мозга. На удивление этого серого месива было достаточно много. Александр Тарасов понял это, когда вместе с глазом вытащил куски раскромсанного мозга из глазниц своей жертвы.
— А вот теперь я – не мы – начну жизнь с нового листа, — провозгласил Емельянов Александр Тарасович, сбрасывая мешок с кусками некогда бывшего прокурора Терпигорева в реку, по иронии оказавшейся недалеко от дома Борисова.
13.01.2007