Еще не рассвело
Еще не рассвело.
Дворник грызет лопатой
Промерзший тротуар.
В небе не видно звезд,
Но в памяти моей
Они искрятся,
Как пчелы мокрые,
Упавшие в сирень.
Под белою фатой цветущая акация,
И цепь, облитая колодезной водой,
И времени осадок золотой,
Напитанный эклогами Горация.
Звезды
Рваные звезды,
Звезды, обсосанные окулярами телескопов
И губами поэтов.
Звезды, превращенные в символы
С вольной интерпретацией
(пятна Роршаха),
Небесная терапия
Звездоукалывание.
Звезды катализируют нашу фантазию,
Как крупинки гашиша;
В их еще неопознанных образах
Мы с какой-то невинной легкостью
Любим самих себя,
Свое воображение,
Свое, а не их, стремление к чистоте
И возвышенности;
Вот с такой же невинной легкостью
Мы любим себя облекать
В духовную красоту
Нас любящих женщин,
Но нами, увы, не любимых.
***
Я падаю в сон, как в колодец,
Где плещется тихо вода, —
Как будто бескрылый уродец,
Который упал из гнезда.
Рассыплется прахом песчаным
Египетский желтый скелет, —
И сладко затянется рана
С чудесным названием – свет.
Сон
Золотой мотылек,
Прикрепленный к свече прогоревшей,
Почерневший фитиль,
Как проклятую душу сосет.
Ночь, как черный венок,
Шелестит над землей постаревшей;
Среди лунных колонн
Тишина ледяная метет.
Циферблат распахнул
Целый веер серебряных стрелок,
По ступенькам веков
Я спускаюсь в пустой мавзолей.
В золотых ободках
Здесь стояло тринадцать тарелок,
В них лежало тринадцать,
Белее чем снег голубей.
И стояли лучи,
Прислоненные к мраморным стенам.
В самом дальнем углу,
Погруженный в кипящий металл,
Кто-то полуземной,
Весь отлитый из бешенной пены,
Обнаженную мысль
Над собой, как крыло, распинал.
Март 1973г.
Мой дьявол
Плечом изглоданная скрипка,
Свинцом налитый острый локоть,
В глазах летающие рыбки,
Во рту клыки, как папиросы.
И под ногтями черный прах,
И на ногах его копыта,
И камень сумчатый в руках,
Немыми знаками изрытый.
И на спине его пузырь
Мечтой пульсирует кровавой.
Я узнаю тебя, мой дьявол,
Мой господин и поводырь.
Молчи
Когда гремучие уста
Зашиты вещими словами,
Когда дремучие леса
Качают молча головами,
Когда зыбучие пески
Звенят сквозь каменные пальцы,
Когда предчувствия тоски,
Как птицы мертвые кружатся;
Когда глубины вещества
Страдают духом потаенным,
Когда с бумажного листа
Слетают молнии и громы,
Когда признаниям в любви
Уже никто не отвечает, —
Тогда лишь только говори,
Тогда слова не умирают!
Бездна
Везут березовые бревна;
Следы пилы на кольцах лет.
Мемориальный солнца свет
Окрасил их легко и ровно.
И в этом свете неживом
На медных чашах четких срезов
Я снова взвешиваю бездну
С ее вселенским багажом
1976г.
Обелиск
Засохший тополь-обелиск –
Стоит безмолвно и упрямо,
Где небо, словно пилорама,
А солнце – выщербленный диск.
Он, словно остов корабля,
Который в звездных перелетах
Стал позолоченным банкротом,
Сгорев до самого киля.
Всю ночь
Всю ночь отмалчивать грехи
До прозы снизившейся песни;
Христовой кровью петухи
Холсты распишут в поднебесье;
И душу грубо прикладную
От плоти тихо отделить
И пить экстракт из поцелуев
Все в мире могущих любить.
Настроение
На камнях отпечатки цветов,
Оттиск сердца,
Роса приведений,
И струящийся дым голосов,
И звенящие конские тени.
И ладонь,
Как железная дверь
На суставах свернувшейся крови,
Открывает пронзительный день,
Каждый шаг мой ловящий на слове.
И сжимая пружинистый страх,
Я в пространств ищу свое тело…
И в холодном сиянии белом
Появляется Черный Монах.
— Не пугай меня,
Мертвый старик.
Мне страшны твои псевдобезумства.
Белый ворон
Слетел, как парик.
Я уснул,
А быть может – проснулся.
Самоубийство
Вчера застрелился Н.П.,
Мелко-мелко, по крысьи
Изглодал деревянный плинтус.
Во всю стену углем: «Будьте прокляты!»
Руки косо раскинуты,
Как самолетные крылья.
Я поднял на руки его холодную голову
И высосал из виска свинец.
Приходят люди.
Подолгу смотрят
И уже не могут оторвать своих глаз
От мертвого тела;
А уходя, оставляют в нем
Черные жала зрачков, —
И за порогом умирают, как пчелы.
Февраль 1973г.
Неизреченные слова
Глазную мазь из лунных бликов
На веки кистью положи:
Клюет петух полночным криком
На небе звездные коржи.
Туман склоняется над логом,
Словно седая голова.
Стоят, как гость перед порогом
Неизреченные слова.
В лесу аукаются тени,
Душа закончила виток,
Сосны зеленые ступени
**********************
Больные куклы
То оборванцы, то слепцы, —
Их не спасают жесты статуй:
Одни глотают тезерцин,
Другие – слов распухших вату.
Какой ковчег теперь спасет
Их от безумного потопа…
И заратустровские тропы
Ведут их задом наперед.
Умирающий лебедь
На груди у меня
Умирающий лебедь,
Я в холодных цветах,
Словно в молниях белых лежу,
И обломок земного,
Прожженного звездами неба
Над собою, как камень,
Завещанный Богом держу.
1973г.
Блудный сын века
Мой век родной меня не признает –
И я ему взаимностью отвечу:
Я переплюну на сто лет вперед,
Бредущее толпою человечество.
Но гордый век заранее мне мстит,
Не признавая сыном и пиитом, —
И в этом смысле мы, наверно, квиты,
Плюя друг в друга
Против зла и ветра.
***
Опять спускаюсь в кратеры, как в сны,
Недоказуемых, но видимых предметов,
В которых тайны все заключены, —
А все ключи – на дне прозрачной Леты.
На смерть космонавта
Небо – это твой памятник,
Еще звездная пыль
На крыльях твоих опаленных,
Как на губах у младенца
Материнское молоко.
Покупают цветы ленинградцы
И мальчишки с девчонками
Идут, как и прежде в кино:
Только маленький принц,
Может быть, понимает по-братски,
Как тебе на земле
Да в кремлевской стене не легко.
Служить я рад
Все чаще думаю: скорей бы жизнь прошла…
От злых страданий гробом защититься, —
Но не дают мне умереть и спиться –
Бумажный лист на краешке стола,
Сердца друзей,
Которым стих мой нужен,
Старуха-мать, наш ветхий дом и сад,
Голодный пес, мальчишка мой простуженный –
Все те, кому служить я вечно рад.
Потянуло холодами
Потянуло холодами,
Остывающей землей.
Старый сад в оконной раме –
Весь червоно-золотой.
Снова жизнь вплывает в осень,
Убирает паруса.
Птицы – вечные матросы
Разлетелись по лесам.
… И отпущенная небом, —
Словно якорь с корабля,
В пустоту, как в сон волшебный,
Тихо падает Земля.
Закат на море
Закат агонизировал… и море,
Чеканя золото и слизывая кровь,
Лиловой лимфою лилось у берегов,
Последний луч гася в холодном взоре.
А перед тем, как звездам просиять
И в ночь вонзить серебряные жала,
Как Демон, море черное лежало,
Поверженный за гранью бытия.
Древесный мастодонт
И вот сейчас,
Как мельничные камни,
Во мне вращаются земные времена,
Размалывая звезды, имена
И зерна истин вместе с закромами.
Седеющий древесный мастодонт,
Запрятав в землю корни вековые,
Ветвями обнимает горизонт
И молнию кладет себе на выю.
А где-то под словесной мишурой,
Под голубыми гласными мазками,
Я – есть, безоговорочно живой,
Словно портрет, сломавший ребра раме.
Я – царь зверей,
Загадка бытия, —
И от мечты и до пищеваренья
Протянуты бесчисленные звенья,
Как из кувшина к музыке – змея.
Муза уходящая
Мой стих истек – а ты все не идешь;
Мой стих к тебе давно на встречу вышел;
Он, словно страж, заглядывал под крыши,
И разрезал страницы, словно нож.
Мы остаемся: пепел и слова,
Стихов не остывающих железо,
Да Ленинград вечернею аскезой
Сухие подмывает острова.
Мой портрет
Художник лепит мой портрет.
Пальцы вязнут в глине.
Крот.
Хочется, чтобы он вил меня
Из золотой проволоки,
Как ласточкино гнездо:
Крыльями бьясь о воздух,
А в клюве кусочек земного касания.
1970г.
Я – в своем уме
Я не в психушке, —
Я – в своем уме;
Еще горжусь своим благоразумьем,
Еще держу в логической тюрьме
Свою мечту — очнувшуюся мумию.
Еще в неволе злые тигры чувств,
А кобру мщенья я заклял стихами.
Я не хожу к психологу-врачу
И не глотаю химию горстями.
Еще вожу себя на поводке,
Намордник мой сплетен из фраз железных;
Я из окна не выхожу в пике,
И пью и кушаю все то, что мне полезно.
На волю только сердце отпускаю: —
Пускай летит пернатый почтальон
С письмом любви, с цветком душистым Рая, —
И пусть присядет к другу на балкон.
Искра Творенья
Прислушалась… такая тишина…
Такая даль,…такая невозвратность!
И вдруг – как будто вздрогнула одна
Звезда, заговорила, но невнятно.
О чем ты, одинокая вдали, —
Печалишься так, любишь и страдаешь?
Как небо или море без земли,
Как грешный ангел, изгнанный из Рая.
«Печалюсь потому, что жизнь твоя
Однажды оборвется и умолкнет;
Погаснет сон земного бытия,
Цветы завянут, почернеет солнце.
Но верь и знай: в кромешной Темноте,
В небытии – есть свет, Творенья искра.
Иди – не изменяй своей мечте,
Звезде своей, Любви своей пречистой.
16.01.2006г.
Крушение
Недобрые звуки
Доходят, как слухи.
Земля покачнулась на чаше небесной.
И тихо запели в каменном ухе
Стеклянные скрипки
И ангело-бесы.
Колеса жевали железную жвачку,
А шпалы попарно бросались под рельсы.
Вагоны дрожали от смеха и плача, —
И мне семафор показался Дантесом
Железноруким
С кровавою вспышкой
В самом конце рукава-пистолета…
Воздух страдает столетней отдышкой,
Нити сознанья в секунды продеты.
Что же нам делать,
Двойник зазеркальный?!
Содрана кожа с диванов и кресел,
Залита чем-то бессонная спальня
Черным и красным – стенаньем и песней.
Весело бубен топочет, хохочет, —
Пляшут, что черти в аду запорожцы.
В бездне летают материи клочья.
Без маски
Как эти дни неповторимы!…
На крыльях бабочек пыльца.
Весь день сегодня я без грима,
Без тесной маски мертвеца.
Я в кадре жизни. Что за чудо?!
Дымит завод, звенит трамвай.
Я даже радуюсь простуде,
Как будто с ней пускают в рай.
Кто я: судья? палач? свидетель?
Нет — жертва, счастья мотылек,
На миг уловлен звездной сетью.
Или ловец я, или — БОГ.
Видение
…И вдруг, покой сошел на душу,
Как будто поднял над землей, —
А я стоял и Бога слушал.
Весь мир лежал передо мной.
И трубы ангельские пели,
Лились, как звезды голоса;
И, словно мать над колыбелью,
Склонились тихо небеса.
На перекрестке времен
Вернуться в прошлое и серцем в нем побыть,
В любви признаться безымянной тени,
И попросить на память у Судьбы
Немного вечности и свежести весенней.
И, уходя, смотреть как тает след
И небо проворачивает звезды,
Соединяя Тот и Этот свет,
И говорить себе: еще не поздно
Любить, страдать, бросать себя в стихи,
Словно в прибой или костер нетленный;
На яблонях выращивать грехи
И поджидать взрослеющую смену.
Звонить друзьям и в гости приглашать,
Пока не стал стол кругом горизонта,
Пока твоя не кончилась тетрадь
Обрывком слова – гибельным экспромтом.
***
Поэтов много на земле.
Есть братья меньшие и старшие.
Они скитаются во зле,
Порой шагают в ногу с маршами.
Буянят, любят, водку пьют, —
Потом охотятся на Слово;
На СРОК меняют свой уют
И хор согласия на соло.
Но все, по крови, по душе,
По сердцу – дальние и близкие
Нужны вы, как в карандаше
Тот стерженек, в котором Истина.
***
Костер. Жара. Горчит дымок
И поспевает черный чайник, —
И стих меня –то рогом в бок,
То розу к ночи обещает.
Я заварю крепчайший чай,
Такой, что даже ломит скулы, —
И буду думать и молчать,
Чтоб Муза рядышком приснула.
Последняя осень Александра Грина.
… как альбатрос с перебитыми крыльями, —
под белым кителем проступают нетленные мощи,
а в глазах расцвели золотые лилии
мечтателя, звезды полночные.
Излучина моря, песчаный берег.
Ветер пернатый, морщины волн.
А он, как свеча, догорает, но верит
В искры небесные, в Божий Глагол.
Поэт
Наконец-то Бог его заметил,
Звездную соломинку в глазу.
Не смигни его: он- Твой свидетель,
Не пролей, как детскую слезу.
Подслушанный разговор
Говорят… отвалился тромб,
А, быть может, схалтурил хирург.
Говорят – как стругают гроб
Или – косят цветущий луг.
Александру Блоку (вместо эпитафии)
Когда он спит, с лица снимите маску
Дыханья, как аромат с цветка.
Жизнь в гипс не перейдет:
Она, как бог, прекрасна.
Снимите ветром с неба облака.
***
Все остывает вдохновенье
И проступает трезвый быт, —
И что не камень – преткновенье,
И Слово вещее молчит.
И я корону невидимку
С себя слагаю: пусть узрят:
Я с тенью собственной в обнимку
Сижу и пью молчанья яд.
Красная суббота
В субботу люди отдыхают,
Их души ровно полыхают,
Словно огонь спиртовой лампы,
И лица плавятся, как штампы.
На перекрестии окошка
Поет распятая гармошка.
Высоцкий рвет, как Парус глотку
И спрос не падает на водку.
***
Глупец, витийствующий словами,
Увенчан лаврами,
А мне, мне был бы тесен
Венок из Млечного Пути.
Я плачу от бессилья своего
Познать все сущее,
Я ограничить не могу
Себя лишь постижимыми мирами.
Ведь, даже, женщину,
Которую люблю,
Которую целую и ласкаю,
Я ведь совсем, совсем не понимаю
И только волосы льняные тереблю.
Смотрю в глаза:
Какая глубина,
Какие лабиринты, сталактиты;
И с ее губ слетает тишина,
Как самая высокая молитва.
Спаси меня, пречистый дар поэта,
Не дай душе разумной закоснеть,
Я все тебе готов отдать за это:
И жизнь свою
И, даже, свою смерть;
Дай силу мне все претерпеть утраты,
Свиток души своей не запятнать,
Неси меня, неси мой конь крылатый
Туда, где и не грезилось бывать.
Всю жизнь в себе я буду сомневаться,
Буду свой мозг зондировать стихом,
Но будет муза нежно улыбаться
Мне сквозь души мучительный пролом.
Выстрел
Небо прямой наводкой
Бьет – голубая картечь.
Жизнь стала звездно-короткой,
Длинной – пустая речь.
Как на последнем выдохе, —
Веду круговой обзор:
Деревья, дорожные вывихи,
Подножья духовных гор.
Вдруг ветер сорвался с листьев,
Как музыка с лирных жил;
И затихает выстрел,
Вместе с которым – ЖИВ!
18 Июля 2006г.
Жизнь — не игра, а чудный Храм, —
здесь дух с Материей едины.
здесь место звездным именам —
Святым, Героям. Здесь не сгинут
те, кто однажды сотворен
в своем стремленье горнем, вечном
туда, где прибывает Он —
Создатель наш, Судья, Предтеча.
Законы Он в сердца вложил,
в наши деяния и мысли, —
и шестикрылый Серафим
слетает к нам с надмирных высей.
Не для того войду я в Смерть,
чтоб стать забвеньем, пылью, прахом, —
а чтобы снова возгореть
нетленной искрой под рубахой.
