Трип, или о правке текста

Много уютных кафешек в центре города… Этой уклончивой фразой поманил меня свиданием Он – тот, кого люблю.
«Я уже говорила много раз, и сейчас повторю вновь: прототипом всех мужских образов в моих книгах является один единственный человек – Д.П., культовая фигура московской тусовки, ныне безвременно ушедшая от нас» — я проговариваю это с гордостью и грустью всякий раз, когда хожу по квартире с тарелкой, наполненной кусками курицы. Представляю себе, значит*, что у меня берут интервью по поводу какой-нибудь моей книги. Само собой* – книги еще не написанной, ведь у меня все впереди. Подобное интервью вполне может оказаться интереснее самого текста книги.

Какая вывеска на этом кафе? Лучше бы буквы названия сложились в слово «Трип». Очень актуально. Впервые это слово появилось в поле моего зрения в связи с рассказом о каком-то спектакле по Владимиру Сорокину. «Трип» — это очень яркий наркотический сон», — объяснял мне еще один друг, тоже из тех, кто теперь далече. (В этом месте можно разразиться скорбной тирадой о том, что время идет, и друзья уходят.)

Всякий раз клянусь, что больше сюда ни ногой – и нет же! Повторяется одна и та же история: прохожу себе вроде бы* мимо, что-то вполголоса напевая под нос. Равнодушным взглядом окидываю пошловатую вывеску, скольжу глазами по румяному лицу зазывной плоской фанеры в форме улыбающегося поваренка. Даже* и с какой-то* тайной радостью: мол, посидите-повеселитесь там сегодня без меня, у меня нынче другие заботы, — и… Каждый раз предательски замедляю шаги, вглядываясь напряженно через грязноватое матовое окошко: какая там нынче публика? Нет ли там кого-нибудь эдакого?

А там, как всегда – Он, мой Учитель и Наставник. И* все-таки* удивительно, что он и швейцар на дверях – одно и то же лицо.
Да*, он такой же седовласый, как на фото в сети. И вроде бы пытается лукаво улыбаться. Долгое пребывание за океаном сделало его речь чрезмерно быстрой для нашего русского уха.

Входишь в кафе – и начинается трип.
Он наполняет мой бокал. Не до конца, как это и принято в лучших домах. Мы о чем-то говорим с ним. Он следит за выражением моего лица, и это меня* немного сковывает. Дабы* избавиться от своей рефлексии по поводу каждого сказанного слова, я позволяю ему вновь и вновь подливать мне вина.
В какой-то момент я, наконец-то*, делаюсь* довольна степенью собственного раскрепощения. Щеки мои уже пылают. Опытный соблазнитель наверняка отметил бы про себя, что я уже готова. С радостью замечаю, что он пока еще не встал со своего места, чтобы подойти к моему креслу, и что его рука не залезла ко мне в декольте. Но я не уверена, что рада тому, что он не проявляет никаких попыток прикоснуться ко мне.

Давно остались в прошлом наши разговоры о чувственной ипостаси уток с черносливом, о прелестях интимных прикосновений к неживой плоти. Впрочем*, надо заметить*, что чаще мне приходилось иметь дело все же с курицами либо индейками.
Превращение несъедобной субстанции в съедобную для меня всегда было таинством. Поэтому на всех тех, кто знал, как же это все делается, я поглядывала со скрытой опаской. И* когда меня в двадцать лет учили готовить курицу (дело происходило в одной общаге), я с трудом могла оценить важность методичного* обваливания тушки этой птицы в смеси перца и соли. И уразуметь, как же это в дальнейшем скажется на том, что сырая курица попадет вдруг в разряд съедобных продуктов.
Когда возишься с красным мясом индейки, надо постараться не думать о том, что вот эта самая субстанция органического происхождения была когда-то живой. После нее руки пахнут совершенно неподражаемым запахом, как ты ни мой их мылом. Как и все давно знакомые запахи, этот запах уже стал родным и необходимым.

Все волнующие описания любовных прикосновений тоже остаются вне нашего разговора с Учителем.

— Я открыла для себя удовольствия гораздо более восхитительные, чем секс, — уклончиво написала я очередному другу. На все его удивленные вопросы с подковырками, щедро сдобренные смайликами, я пообещала рассказать обо всем в самом недалеком будущем. Не могла же я ему, в самом деле, написать о том, что изможденный терзаниями своего мозга графоман теряет порой аппетит и сон, не говоря уже об интересе к сексу…

В вечной борьбе со временем
За то, чтобы отвоевать себе
Кусочек блаженного ничегонеделанья,
Вновь и вновь убеждаюсь,
Что я вступила на скользкий путь
Ведущий в никуда.
На этом пути я страдаю от отсутствия мыслей,
В то время как гораздо естественней
Принимать отсутствие мыслей
Именно за счастье –
Ведь говорят же иногда: «счастливое забытье».

Повторюсь, нас нисколько не занимает ни изысканная кулинария, ни – искусство любви.

О чем же мы говорим с ним, спросите вы? Самый проницательный читатель уже смекнул, что мы говорим об одной из самых пламенных страстей, а именно – о писательстве.

Мне хочется радостно доложить ему о том, что при редактировании своих текстов я нынче с решимостью удаляю слова «мне», «я», и избыточное притяжательное местоимение «свой». Стараюсь поменьше использовать выражение «в этот момент». Овобождаю предложения от чрезмерной перегруженности деепричастными оборотами, затрудняющими чтение. Одно предложение сложной структуры расщеплять на множество маленьких.

Знаю, что он считает, что рожденный ползать летать не может, и что мне лучше прекратить марать бумагу.

— Нет у Вас умения. Попробуйте перечитать то, что Вы написали, где-то через неделю, — с монотонностью вещает он. – Если Вам будет неинтересно, — это означает, что все написанное не стоит и ломанного гроша.
(Я с содроганием вспоминаю о том, что не могу принудить себя перечитать хоть что-нибудь из написанного. Неужели же у кого-то по-другому? – подумалось мне. Ведь многие актеры – и те жалуются, что никогда не пересматривают кадры с собственным участием.)
— Всякое произведение настоящего мастера, даже неудачное, все равно будет читаться с интересом, — продолжает он.

В какой-то момент я вынуждена встать со своего места. Непослушные ноги сигнализируют о том, что выпито уже немало. Подобно всем прожженным пьянчужкам, делаю нарочито уверенные шаги. Пытаюсь не задеть дверной косяк.
«Я больше не курю это», — говорит он.
Недовольство от отражения собственного лица в зеркале остается где-то далеко и особо не трогает меня.

…В тысячный раз я опять с кем-то в комнате – с кем-то совершенно новым, с которым у меня вроде бы еще никогда ничего не было. У меня замечательное настроение, я ловко да ладно сбрасываю с себя одежды. Ничто в поведении моего партнера не может огорчить или смутить меня – мне слишком хорошо сейчас, моя душа поет, и мне не важно, что сейчас происходит с моим телом. Мне хочется, чтобы и тому, кто по воле случая сейчас со мной, тоже было бы хорошо.

Трип, трип. Сплошной трип, — повторяю я.
——-
*1) Слова – паразиты, но их применение в данном контексте вполне оправдано, создает эффект доверительности и т.д…
2) Прочие неудачные слова, которые я не хочу заменять.