Я жил и живу…

Я жил и живу, познавая живое —
связуя, дробя, разделяя, сличая.
Загадочный мир, ураганами воя,
проносится, млечные кроны качая,
и кровью упруго пульсирует в теле,
плывет облаками, травой прорастает,
танцует огнем и снегами метелит,
и рвется сквозь дождь журавлиною стаей…

Я сам — лишь мазок на вселенской картине,
лишь нота в хорале, лишь буковка в книге.
В галопе конь времени неукротимый
мне мечет искристые звонкие миги,
и эти блестящие миги — как грани,
мелькнувшие остро меж миром и мною,
как свечи в огромном таинственном храме,
что, вспыхнувши, гаснут, теснимые тьмою…

Я знаю, в убийственном этом круженье
и мне суждено под конец затеряться,
что неотвратимо мое пораженье,
что тщетно стремленье собою остаться,
что время придет и придется мне слиться,
рассыпавшись прахом мельчайшим в хаосе,
с бессмертием — смертью — воссоединиться,
хоть этого мне и не хочется вовсе…

Я в страхе живу и в великой надежде,
что может когда-то, что может быть где-то,
я снова воскресну и буду, как прежде,
лететь сквозь миры беспокойной кометой.
Мне хочется верить, что все — не случайно,
что есть некий смысл в этой жизни мгновенной,
что смерть — не конец, а всего лишь начало
иного, где мысль торжествует нетленно.