Сейчас, в тот самый момент времени, когда в Западном полушарии Земли – середина рабочего дня, а у нас тут – самое время прогуливаться под луной, я нащупываю одной своей рукой (предположительно – левой) смертельную капсулу, а другой – лазерный бластер, не раз выручавший меня в моих снах.
Мне немного тревожно сейчас, и летний ветерок треплет мои короткие светлые волосы.
…Я сидел тогда в непроницаемой для света каморке и ожидал своей участи. Счет времени был давно потерян. Мне стало особенно ясно, что нет испытания для человека более мучительного, чем испытание неизвестностью.
Через какой-то промежуток времени, с одинаковой вероятностью могущий быть названным бесконечно большим, либо – бесконечным малым, меня без церемоний вывели в какой-то коридор, напоминающий те самые коридоры, по которым мы обычно путешествуем во время клинической смерти, а также – попутешествовать по которым нас вечно призывают шаманы всех мастей. Луч света ударил по моим несмелым глазам и причинил им неимоверную боль.
Предо мной на изящных оттоманках вальяжно восседало несколько старцев. Некоторые из них курили трубки, другие баловались кальяном. Они возбужденно о чем-то говорили, но, завидев меня, нехотя оборвали свою развязную беседу.
Один из них приказал моему конвоиру: пшел вон и, подбоченясь, изучающее посмотрел мне прямо в глаза.
Я был не в силах вынести его взгляда… Тяжесть его была так велика, что я почувствовал, что передо мной – не обыкновенный смертный.
Старец начал свою речь. Она была изыскана и витиевата, как никакая другая.
Я стоял, опустив голову, и все слушал, слушал…
Спроси нынче меня, о чем же мне тогда толковали, — так я, пожалуй, и не смогу точно ответить на этот вопрос.
Я понял только, что моя жизнь может быть продолжена единственно на том условии, если я без всяких колебаний и промедлений вступлю в Бескомпромиссную Войну.
И вот… Шло время. Я, как водится, потихоньку старел.
А потом… Потом случилось это.
Помню это, как сейчас. Я шел тогда по весенней московской улице.
Солнечный луч бил в крупицы серой слякоти, сапоги стали казаться особенно тяжелы, школьники бросались друг в друга снежками, впереди маячила весна.
И вот, на каком-то пешеходном переходе – я увидел перед собою чьи-то глаза.
Что-то подсказывало мне, что передо мной – один из них. Я старательно загонял это чувство внутрь себя.
Внешне он ничем не отличался от всех Наших: такая же бесформенная экипировка без всяких отличительных знаков и меток на погонах.
Тембр голоса, как и полагается, был совершенно снивелирован соответствующим электронно-механическим устройством (как — у всех бесстрашных разведчиков, сидящих к нам спиной в экране телевизора).
В общем-то – это были просто два глаза, вставленные в картонную прорезь фанерного человека в парке аттракционов. Настолько удаленные от меня, что я не мог разглядеть ни их цвета, ни того, томно ли двигаются при разговоре его зрачки, либо – напротив, воровато.
Может быть – я и вовсе глядел на его глаза с той, удаленной от меня стороны компьютерной сети.
Я ловил себя на том, что хочу вступить в Игру, чем бы это не закончилось. Это был тот самый случай, когда мой разум отступил перед острым желанием рисковать.
Я сам предложил ему виртуальную переписку. В этих условиях – я всегда вижу только лишь его буквы, только его стиль мышления.
О чем была наша переписка? Исключительно о литературе старых времен.
И о том, как извлечь из своей головы такой текст, в котором воплотились бы все многовековые искания человечества. Либо – другой вариант: текст, в котором было бы некое недостающее звено общечеловеческого паззла.
И вот…Настал тот роковой момент, когда, презрев чувство опасности (опасности не для себя – для него!) я попросил его о встрече…
Он, как мог, пытался отсрочить нашу встречу; пытался – продолжить-затянуть нашу Игру… Но я был непоколебим.
Я уже по животному чувствовал вкус скорой добычи и не мог — не хотел больше ждать.
…Сейчас я толкну эту дверь и увижу там его. Думаю, что мой лазерный бластер одержит победу над ядовитой капсулой в моих руках.
И еще: надеюсь, что тем из нас двоих, кто сейчас погибнет, окажется именно он.
И — как всегда, очень кстати…
Мне вдруг вспомнились уничижительные слова нашего Инструктора.
В снятом на один вечер зале какого-то спортивного комплекса, в котором мы с друзьями сидели в первых рядах и лузгали семечки, наш Инструктор стоял на трибуне, и, подобно трибуну же, гневно обличал наших противников в Бескомпромиссной Войне:
«Они внутренне боятся нас, и, словно явившийся на бал закомплексованный прыщавый юнец, маскируют свой страх развязными разговорами. Свое животное волнение они скрывают под нецензурной бранью. Страх оказаться неадекватными — прячут под личиной скабрезных анекдотов. Наше лоно они описывают как ненасытного прожорливого зверя, требующего все новой пищи.»
Знаю, чувствую — в ответ нам остается только убивать.