Мой компьютер


Мой компьютер

— 1 —
Я подозреваю, что уже наступила осень — ведь по телевизору реклама средств для депиляции волос на ногах и соусов для шашлыка сменилась рекламой зимних шин и средств от простуды.

Внимательно вглядываюсь в окружающую действительность, которая рискует посылать ко мне свои сигналы – зрительные, звуковые, осязательные.
Знаю, что из набора противоречивых фактов, словно из пикселей, в какой-то момент сложится некое устойчивое полотно.
Это похоже и на то, как расположение карт в карточном пасьянсе открывается нам постепенно, карта за картой, и поначалу у нас еще имеется надежда, что все благополучно сойдется.

Темно, снега еще нет, и при свете фонарей видны только окропленные дождем листья, разбросанные тут и там.
От метро люди стройным потоком движутся вдоль детской площадки, по которой я задумчиво шагаю.
Лица, выхваченные светом уличного фонаря, неправдоподобно контрастны… В этих лицах случайных прохожих силишься разглядеть черты, принадлежащие своим собственным старым знакомым, которых не видел, как минимум, лет десять. Может, это прольет свет на какую-то тайну в твоем прошлом.

Прослышав про то, что где-то в Сети есть подробные топографические карты, я нахожу там свою улицу, затем – дом, потом заглядываю в окно своей комнаты и сквозь сумрачную субстанцию стекла вижу кого-то, сидящего в эту минуту за компьютером, как сижу сейчас и я. Черты лица этого субъекта не похожи на то, что я наблюдаю обычно в зеркале. Вглядываясь в них, я испытываю какие-то неприятные ощущения, и у меня в памяти проносятся смутные будоражащие воспоминания, неподдающиеся идентификации.
Я начинаю ощупывать свое лицо рукой – субъект на экране компьютера тотчас делает то же самое.

У меня звонит телефон… Я не хочу сейчас поднимать трубку.

— 2 –

Существует ли в мире нечто, что может внезапно дать женщине почувствовать, что она – именно женщина? Что может неожиданно открыть для нее краски-звуки-запахи всего окружающего мира? А также – заставить ее с интересом наблюдать-шпионить за своим собственным телом?
Думаю, что это понятие как раз и называется любовью, о которой на разные лады так любят спорить поэты. Любовь дремлет в нас вполне латентно до поры до времени. И ведь никогда точно не знаешь, на какой именно внешний возбудитель она вдруг неожиданно среагирует, подобно тому, как антитела выработанного иммунитета безошибочно находят именно свою, «родную» инфекцию.

Опасливо погружаюсь в его слова, словно в слишком горячую воду ванны, оставаясь всегда наготове к тому, чтобы поспешно ретироваться. Если я вдруг ощущаю дискомфорт, если эмоции алогично захлестывают через край – я всегда могу поспешно закрыть окно обзора.

Я никогда не видела его и не увижу, и потому мне остаются только слова. Но, к счастью, именно слова — это для меня как раз самое главное.
И еще – я думаю, что он тоже читает мои слова. И от этого моя жизнь наполнена томящим счастьем.

Я постоянно представляю себя, мчащейся на большой скорости в автомобиле, в котором включена моя любимая музыка. Мимо меня проносится пространство – деревеньки, речушки, вывески, — не ведающее о моем счастье, которое так плотно сомкнулось вокруг меня здесь, внутри салона автомобиля.
Все вокруг пронизано осознанием того, что у меня в жизни есть мужчина, которого я… люблю.

— 3 —
Вечером, выпив бокал вина, я выхожу прогуляться.
В толпе я высматриваю людей, умеющих и любящих витиевато говорить, наслаждающихся своим словоблудием. Рядом с ними и мне, наверняка, захочется вставить словечко.
Средь шумного бала мы уединяемся по два – по три человека. Вооружившись тарелочкой с бутербродами, взятыми с общего фуршетного стола, мы находим укромный уголок и начинаем там беседовать о том – о сем, усердно подкрепляя себя спиртным для пущего оживления беседы.

С кем-то мне порой хочется продолжить и более близкое общение.
Мы можем зайти в отдельный кабинет и остаться там тет-а-тет… В любой момент каждый из нас может вдруг неожиданно исчезнуть и оборвать общение, но если оно все же длится достаточно долго, то разумно предположить, что собеседникам комфортно друг с другом.

Слово – за слово, и мы с ним создаем некую реальность, которой нигде не существовало раньше до этого нашего разговора. Из тьмы неизвестности постепенно прорисовываются черты лица моего собеседника, а следом — и мои тоже. Они выхвачены из мрака именно такими, какие они сегодня, в этот осенний день.

Неожиданно мне вдруг может стать очень одиноко. Можно даже сказать, что в моих глазах в этот момент отразится вся одиночество Человечества.
Если приглядеться, то можно заметить в них небольшие искорки.
А можно – и не заметить, слишком увлекшись беседой, и тогда дальше ничего не произойдет.

Окидываю взором диски, яйцеобразные коробочки от киндер-сюрпризов, пришедшие в негодность шариковые ручки и прочие привычные предметы на письменном столе, где стоит мой компьютер.
Нажимаю кнопочку на своей приставке, и в ответ на это загорается лампочка индикации, рапортуя о своей готовности. Поборов краткий период сомнений, присоединяю соответствующие клеммы проводов прибора куда следует по инструкции, слегка прищуриваю глаза, и вижу на дисплее перед собой протяженный коридор, подобный тому, по которому вроде бы обычно перемещаются во время клинической смерти и прочих нестандартных состояний.
Коридор увит сетью из моих чувствительных волокон.
Если мой партнер-по-переписке вдруг окажется достаточно проницателен, чтобы понять, что я уже готова, то он с удовольствием подключит свое парное устройство к сети, и тогда начнется наш физиологический диалог.
Наверное, так?

— 4 —

Я сижу на кухне, джин пока еще чуть-чуть действует, я балдею от «Нашего радио» — причем даже от тех песен, которые в обычном состоянии особых эмоций у меня не вызывают.
Замечаю, что нынче я как-то по-особому чувственно вглядываюсь в ту смесь детского творога и фруктового пюре, которую я замешиваю каждый вечер… Удивительно! Меня вдруг взволновала искрящаяся белая плоть этой творожной массы. Вспомнилось, что когда-то я была неравнодушна к одному только виду гордо вздымающихся вверх сливок – помпезному украшению любого десерта… И опять кайф от того, что я пока продолжаю расслабляться…
И тут – в мой мирок врывается сигнал телефона.

Звонит моя школьная подруга Наташка.
На всякий случай первым делом я говорю, что жутко спешу.
— Ну, ты как? – спрашивает Наташка. — Я все с тобой хочу поговорить о произошедшем… У тебя есть какие-нибудь версии? Мы на работе только об этом и говорим. Давай встретимся! Посидели бы – поговорили… Ну, можно в Архангельском, к примеру.
— А что такое произошло? Что ты имеешь в виду? – лихорадочно вспоминаю-соображаю я.
— Ну как – ты же видишь, что все вокруг изменилось.
— Что изменилось-то, Наташ? Я не очень понимаю, о чем речь.
— Помнишь, ты ходила с ним встречаться? Ну – с этим своим полувыдуманным поэтом? И вот с этого самого момента очень многое на свете изменилось.

Странно, что Наташка знает обо мне такие вещи. Мне даже стало как-то неловко, ей-богу.
Надо заметить, что тембр голоса в ее последней фразе несколько изменился.
И тут меня охватывают сомнения…
И вот я становлюсь вдруг особо прозорливой – мне становится совершенно ясно, что звонит мне сейчас чиновник из Канцелярии Верховного компьютера.
— Послушайте, а с кем я сейчас говорю? – визгливо спрашиваю я.
— Это неважно, — отвечает мне совсем уже металлический голос из трубки. – И все же: ты ведь хотела с ним встретиться, не так ли?

— 5 —
Я с трудом натягиваю на себя укороченные вельветовые брюки, вроде бы прозванные рыночными продавцами «капри». За минуту до этого глаз алчет с удовольствием остановиться на китайской этикетке с иероглифической надписью, но вместо этого — разочарованно натыкается на романтическое «Два журавля» на чисто русском языке. Значит, китайцы уже научились вышивать надписи по-нашему, понимаю я.

«Мне стали слишком тесны
Твои тертые джинсы…»
Это опять я себе под нос мысленно напеваю, чтоб напряжение чуть-чуть снять. Джинсы, действительно, сидят не совсем так, как хотелось бы… Но мне даже не приходит сейчас в голову особенно по этому поводу переживать. Я быстро двигаюсь по знакомым дворам. Но сейчас мне все равно, знакомы они для меня или нет. У меня сейчас нет времени и желания играть с встречными прохожими в какие-то игры: вглядываться в их лица, позволять им вглядеться в мое лицо и что-то понять…Их не существует сейчас для меня. Существую только я и мое движение в пространстве. Все остальное – только лишь движущаяся относительно меня картинка — и потому все равно, какая она. Прохожие – сейчас могут быть только объектами, досадными помехами на моем пути.
Двигаясь, я перевожу время в пройденное мною расстояние и меняю свое положение в пространстве. А мне надо оказаться в заданной точке пространства в заданное время.
Пока – я просто иду, своей скоростью опережая любые собственные мысли.
Наверняка я слышу свист рассекаемого мною пространства.

Потом — я сижу в кафе, не зная, куда девать глаза от смущения. Хотя частично положение выправляет загодя опрокинутое в себя спиртное.
Перед собой за соседними столиками я вижу наркотически-экзальтированно-разочарованную публику. Дамы в шляпках двадцатых годов с подрисованными мушками на бледных щеках томно курят сигары, картинно зажав их в донельзя чувственных губах. Некоторые мужчины облачены во френчи, речь их порою кажется излишне грубой и напыщенной.
Слышен приглушенный смех и звон бокалов.

Наш расслабленный досуг услаждается слушанием стихов. Неопрятные экстравагантные чтецы с растрепанными волосами взбираются на сцену один за другим.
Бла-бла-бла! Мы наш, мы новый мир простроим! Долой буржуазные предрассудки!
Разочарованность поэтов серебряного века соединяется с экзальтированной пресыщенностью Бодлера и чуть-чуть сдабривается известной революционностью, без которой нынче – никуда.
Мы сидим с подругой в подвале нашего клуба – знаменитого на весь Город ДК технической интеллигенции, на сцене которого когда-то давно выступал аж сам Иосиф Бродский, но мы об этом пока не знаем. Мы, такие молодые и неопытные, попавшие сюда совершенно случайно, в окружении гораздо более возрастной и искушенной публики, радуемся, что так счастливо угодили на этот праздник жизни.

Кто-то читает со сцены нерифмованные стихи:

Ленин умер. Наше сердце не дрогнет,
Не застучит быстрее.
Только лишь – проникнется мрачной решимостью,
Готовностью вновь обагрить клинок.

Они сидят в корабельных каютах,
В номерах шикарных отелей,
Они ласкают колени женщин под столом,
И поигрывают солнцем на своих перстнях.
Они изнеженно тыкают вилкой
В рябчиков или в ананас.
Они смотрят новости по телевизору
И в страхе начинают жать все подряд кнопки
Своих сотовых телефонов.

Мы подползаем к ним совсем близко,
Смыкаем кольцо своей многоголовой гидры.

Да, Ленин умер, но для нас – он вечно живой.

Может – в ответ ему летят тухлые помидоры, а может – просто-напросто на сцену выскакивает новый участник, еще гораздо более раскованный. И тоже готовый, если нужно, оголить зад, только бы хоть чем-то запомниться этой видавшей виды публике.

— 6 —
Сидя возле компьютера, я обладаю Мировым сознанием – всем тем, что когда-либо было описано в фильмах или книгах, всем вымышленным либо реальным опытом человечества.

Подключенный к сети компьютер на моем столе — это копия реально существующего мира. В нем содержится практически все то же самое, что и в реальном мире, но только – в виде слов и букв. А сложенные в слова буквы, в свою очередь, хранятся на серверах Сети в виде байтов и битов микросхем.

Но что ценнее слова может быть
В мирке нашем — ущербно — виртуальном?
Но иногда реальный мир пред нами
Казаться стал, наоборот, ущербным,
Лишь слабой копией компьютерного мира,
Разбавленною копией и пресной.

Внутри Сети каждому пользователю ставится в соответствие некий индивидуальный номер, скажем – IP-адрес или что-нибудь подобное. Обычному пользователю этот безликий номер ничего не говорит, как не говорят ничего выстроившиеся в столбик номера абонементов на формуляре библиотечной книги.

Это — Магический кристалл, в котором отражается мое прошлое и будущее.

Я навожу лупу своего взгляда на собрание экскрементов человеческого сознания, и при этом – получаю на выходе некие озарения, имеющие непреходящую ценность в моих глазах.

— 7 —
После пьянки-выступления в том модном тусовочном подвале, как рассказала мне Наташка, поэты вдохновенно продолжили свое веселье-междусобойчик в подсобке этого объекта культуры.
А потом нажрались-накурились так, что находившийся среди них шаман-любитель на спор передал на экран телевизора самого Президента теле-ультиматум о передаче власти Верховному компьютеру… Само собой, все кнопки правительственной связи на столе у Президента были отключены, а все двери – заблокированы.
Президент наш не на шутку струхнул, потому что по ТВ сказали, что его кабинет отдыха оцеплен по всему периметру, и что стоит только ему пошевелиться – они будут стрелять на поражение. Он все же сделал над собою усилие и немедленно подписал Манифест об отречении от власти в пользу этого самого Верховного компьютера.

Тут я все-таки вступаю в спор с Наташкой и отстаиваю свою версию:
— Да нет, все было совсем не так. Подсобка кафе была по подземным коммуникациям соединена с подсобными же помещениями Дома Правительства, и именно туда и повел поэтов затесавшийся среди них диггер- любитель. Оттуда они проникли в кабинет некого министра, набедокурили там. Их, естественно, арестовали, и со следующего утра в стране началась невиданная реакция… Тотальные кадровые перестановки привели к недовольству некоторой части политической элиты, а также, как следствие – к активизации доселе находившихся в тени недовольных сил, лоббирующих интересы партии Верховного компьютера, которая через одного из Советников Президента быстро и ловко прибрала к рукам все руководящие посты в Правительстве.

В общем, тем или иным способом – одним из описанных, а может – и еще сотней возможных, но ко власти пришел-таки Верховный компьютер.
И вот потому та, былая реальность нынче нами безвозвратно потеряна.

-8-
Мне незачем больше выходить на улицу, да это теперь и невозможно – входная дверь моей квартиры больше не открывается. Из окна своей комнаты я вижу, что наш дом окружен то ли огромной крепостной стеной, то ли – рвом, наполненным водой. А скорее всего, присутствует там и то, и то.
Иногда сквозь сон я чувствую, что кто-то входит ко мне, и даже – приносит мне еду. Утром мой холодильник ломится от яств.
Порой мне чудится, что он целует меня, когда я сплю. А иногда я и вовсе совершенно измочалена его эротическими прикосновениями. В состоянии между сном и явью я все еще храню в своем лоне ощущения любовного соития.
Скорее всего, этот приходящий – некий человек, который безумно меня любит, но которого я не люблю – такое ведь постоянно встречается в нашей жизни.

Мир, который я нахожу в Компьютере – разноречив.
Немало приходится затратить усилий, чтобы погрузиться в чей-то поток сознания.
Основная экзистенциальная проблема нашей жизни – это то, что Жасмин развелась со своим мужем, и это означает, что нам всем нет возврата в прошлое. Раздавленная гусеница уже никогда не вспорхнет бабочкой-прелестницей.
Часто натыкаешься на совершенно эклектичные сочетания. Сменяются эпохи, из новейших носителей звучат песни русского раздолья, смазанную картинку импрессионистов не отличишь от результатов работы фильтров размытия в Фотошопе.

Через какое-то время я натыкаюсь на текст, который мне хочется прочитать довольно внимательно. Текст предваряет обычная душещипательная история о том, каким необычным образом он был найден (внутри бутылки, проделавшей большой путь по океанской волне? в неизвестных и чуть не сгоревших архивах некого библиофила?), какие жаркие дискуссии велись вокруг вопроса о его датировке…
Буквы текста громоздятся на пожелтевших истрепанных страницах.
Как часто с нами бывает, мне чудится, что этот текст написала я сама, да только – в какой-то другой своей жизни.
«Я подозреваю, что уже наступила осень» – вижу я. И читаю дальше.

Добавить комментарий

Мой компьютер

— 1 —
Я подозреваю, что уже наступила осень — ведь по телевизору реклама средств для депиляции волос на ногах и соусов для шашлыка сменилась рекламой зимних шин и средств от простуды.

Внимательно вглядываюсь в окружающую действительность, которая рискует посылать ко мне свои сигналы – зрительные, звуковые, осязательные.
Знаю, что из набора противоречивых фактов, словно из пикселей, в какой-то момент сложится некое устойчивое полотно.
Это похоже и на то, как расположение карт в карточном пасьянсе открывается нам постепенно, карта за картой, и поначалу у нас еще имеется надежда, что все благополучно сойдется.

Темно, снега еще нет, и при свете фонарей видны только окропленные дождем листья, разбросанные тут и там.
От метро люди стройным потоком движутся вдоль детской площадки, по которой я задумчиво шагаю.
Лица, выхваченные светом уличного фонаря, неправдоподобно контрастны… В этих лицах случайных прохожих силишься разглядеть черты, принадлежащие своим собственным старым знакомым, которых не видел, как минимум, лет десять. Может, это прольет свет на какую-то тайну в твоем прошлом.

Прослышав про то, что где-то в Сети есть подробные топографические карты, я нахожу там свою улицу, затем – дом, потом заглядываю в окно своей комнаты и сквозь сумрачную субстанцию стекла вижу кого-то, сидящего в эту минуту за компьютером, как сижу сейчас и я. Черты лица этого субъекта не похожи на то, что я наблюдаю обычно в зеркале. Вглядываясь в них, я испытываю какие-то неприятные ощущения, и у меня в памяти проносятся смутные будоражащие воспоминания, неподдающиеся идентификации.
Я начинаю ощупывать свое лицо рукой – субъект на экране компьютера тотчас делает то же самое.

У меня звонит телефон… Я не хочу сейчас поднимать трубку.

— 2 –

Существует ли в мире нечто, что может внезапно дать женщине почувствовать, что она – именно женщина? Что может неожиданно открыть для нее краски-звуки-запахи всего окружающего мира? А также – заставить ее с интересом наблюдать-шпионить за своим собственным телом?
Думаю, что это понятие как раз и называется любовью, о которой на разные лады так любят спорить поэты. Любовь дремлет в нас вполне латентно до поры до времени. И ведь никогда точно не знаешь, на какой именно внешний возбудитель она вдруг неожиданно среагирует, подобно тому, как антитела выработанного иммунитета безошибочно находят именно свою, «родную» инфекцию.

Опасливо погружаюсь в его слова, словно в слишком горячую воду ванны, оставаясь всегда наготове к тому, чтобы поспешно ретироваться. Если я вдруг ощущаю дискомфорт, если эмоции алогично захлестывают через край – я всегда могу поспешно закрыть окно обзора.
Разочарованность поэтов серебряного века соединяется с экзальтированной пресыщенностью Бодлера и чуть-чуть сдабривается известной революционностью, без которой нынче – никуда.

Я никогда не видела его и не увижу, и потому мне остаются только слова. Но, к счастью, именно слова — это для меня как раз самое главное.
И еще – я думаю, что он тоже читает мои слова. И от этого моя жизнь наполнена томящим счастьем.

Я постоянно представляю себя, мчащейся на большой скорости в автомобиле, в котором включена моя любимая музыка. Мимо меня проносится пространство – деревеньки, речушки, вывески, — не ведающее о моем счастье, которое так плотно сомкнулось вокруг меня здесь, внутри салона автомобиля.
Все вокруг пронизано осознанием того, что у меня в жизни есть мужчина, которого я… люблю.

— 3 —
Вечером, выпив бокал вина, я выхожу прогуляться.
В толпе я высматриваю людей, умеющих и любящих витиевато говорить, наслаждающихся своим словоблудием. Рядом с ними и мне, наверняка, захочется вставить словечко.
Средь шумного бала мы уединяемся по два – по три человека. Вооружившись тарелочкой с бутербродами, взятыми с общего фуршетного стола, мы находим укромный уголок и начинаем там беседовать о том – о сем, усердно подкрепляя себя спиртным для пущего оживления беседы.

С кем-то мне порой хочется продолжить и более близкое общение.
Мы можем зайти в отдельный кабинет и остаться там тет-а-тет… В любой момент каждый из нас может вдруг неожиданно исчезнуть и оборвать общение, но если оно все же длится достаточно долго, то разумно предположить, что собеседникам комфортно друг с другом.

Слово – за слово, и мы с ним создаем некую реальность, которой нигде не существовало раньше до этого нашего разговора. Из тьмы неизвестности постепенно прорисовываются черты лица моего собеседника, а следом — и мои тоже. Они выхвачены из мрака именно такими, какие они сегодня, в этот осенний день.

Неожиданно мне вдруг может стать очень одиноко. Можно даже сказать, что в моих глазах в этот момент отразится вся одиночество Человечества.
Если приглядеться, то можно заметить в них небольшие искорки.
А можно – и не заметить, слишком увлекшись беседой, и тогда дальше ничего не произойдет.

Окидываю взором диски, яйцеобразные коробочки от киндер-сюрпризов, пришедшие в негодность шариковые ручки и прочие привычные предметы на письменном столе, где стоит мой компьютер.
Нажимаю кнопочку на своей приставке, и в ответ на это загорается лампочка индикации, рапортуя о своей готовности. Поборов краткий период сомнений, присоединяю соответствующие клеммы проводов прибора куда следует по инструкции, слегка прищуриваю глаза, и вижу на дисплее перед собой протяженный коридор, подобный тому, по которому вроде бы обычно перемещаются во время клинической смерти и прочих нестандартных состояний.
Коридор увит сетью из моих чувствительных волокон.
Если мой партнер-по-переписке вдруг окажется достаточно проницателен, чтобы понять, что я уже готова, то он с удовольствием подключит свое парное устройство к сети, и тогда начнется наш физиологический диалог.
Наверное, так?

— 4 —

Я сижу на кухне, джин пока еще чуть-чуть действует, я балдею от «Нашего радио» — причем даже от тех песен, которые в обычном состоянии особых эмоций у меня не вызывают.
Замечаю, что нынче я как-то по-особому чувственно вглядываюсь в ту смесь детского творога и фруктового пюре, которую я замешиваю каждый вечер… Удивительно! Меня вдруг взволновала искрящаяся белая плоть этой творожной массы. Вспомнилось, что когда-то я была неравнодушна к одному только виду гордо вздымающихся вверх сливок – помпезному украшению любого десерта… И опять кайф от того, что я пока продолжаю расслабляться…
И тут – в мой мирок врывается сигнал телефона.

Звонит моя школьная подруга Наташка.
На всякий случай первым делом я говорю, что жутко спешу.
— Ну, ты как? – спрашивает Наташка. — Я все с тобой хочу поговорить о произошедшем… У тебя есть какие-нибудь версии? Мы на работе только об этом и говорим. Давай встретимся! Посидели бы – поговорили… Ну, можно в Архангельском, к примеру.
— А что такое произошло? Что ты имеешь в виду? – лихорадочно вспоминаю-соображаю я.
— Ну как – ты же видишь, что все вокруг изменилось.
— Что изменилось-то, Наташ? Я не очень понимаю, о чем речь.
— Помнишь, ты ходила с ним встречаться? Ну – с этим своим полувыдуманным поэтом? И вот с этого самого момента очень многое на свете изменилось.

Странно, что Наташка знает обо мне такие вещи. Мне даже стало как-то неловко, ей-богу.
Надо заметить, что тембр голоса в ее последней фразе несколько изменился.
И тут меня охватывают сомнения…
И вот я становлюсь вдруг особо прозорливой – мне становится совершенно ясно, что звонит мне сейчас чиновник из Канцелярии Верховного компьютера.
— Послушайте, а с кем я сейчас говорю? – визгливо спрашиваю я.
— Это неважно, — отвечает мне совсем уже металлический голос из трубки. – И все же: ты ведь хотела с ним встретиться, не так ли?

— 5 —
Я с трудом натягиваю на себя укороченные вельветовые брюки, вроде бы прозванные рыночными продавцами «капри». За минуту до этого глаз алчет с удовольствием остановиться на китайской этикетке с иероглифической надписью, но вместо этого — разочарованно натыкается на романтическое «Два журавля» на чисто русском языке. Значит, китайцы уже научились вышивать надписи по-нашему, понимаю я.

«Мне стали слишком тесны
Твои тертые джинсы…»
Это опять я себе под нос мысленно напеваю, чтоб напряжение чуть-чуть снять. Джинсы, действительно, сидят не совсем так, как хотелось бы… Но мне даже не приходит сейчас в голову особенно по этому поводу переживать. Я быстро двигаюсь по знакомым дворам. Но сейчас мне все равно, знакомы они для меня или нет. У меня сейчас нет времени и желания играть с встречными прохожими в какие-то игры: вглядываться в их лица, позволять им вглядеться в мое лицо и что-то понять…Их не существует сейчас для меня. Существую только я и мое движение в пространстве. Все остальное – только лишь движущаяся относительно меня картинка — и потому все равно, какая она. Прохожие – сейчас могут быть только объектами, досадными помехами на моем пути.
Двигаясь, я перевожу время в пройденное мною расстояние и меняю свое положение в пространстве. А мне надо оказаться в заданной точке пространства в заданное время.
Пока – я просто иду, своей скоростью опережая любые собственные мысли.
Наверняка я слышу свист рассекаемого мною пространства.

Потом — я сижу в кафе, не зная, куда девать глаза от смущения. Хотя частично положение выправляет загодя опрокинутое в себя спиртное.
Перед собой за соседними столиками я вижу наркотически-экзальтированно-разочарованную публику. Дамы в шляпках двадцатых годов с подрисованными мушками на бледных щеках томно курят сигары, картинно зажав их в донельзя чувственных губах. Некоторые мужчины облачены во френчи, речь их порою кажется излишне грубой и напыщенной.
Слышен приглушенный смех и звон бокалов.

Наш расслабленный досуг услаждается слушанием стихов. Неопрятные экстравагантные чтецы с растрепанными волосами взбираются на сцену один за другим.
Бла-бла-бла! Мы наш, мы новый мир простроим! Долой буржуазные предрассудки!

Мы сидим с подругой в подвале нашего клуба – знаменитого на весь Город ДК технической интеллигенции, на сцене которого когда-то давно выступал аж сам Иосиф Бродский, но мы об этом пока не знаем. Мы, такие молодые и неопытные, попавшие сюда совершенно случайно, в окружении гораздо более возрастной и искушенной публики, радуемся, что так счастливо угодили на этот праздник жизни.

Кто-то читает со сцены нерифмованные стихи:

Ленин умер. Наше сердце не дрогнет,
Не застучит быстрее.
Только лишь – проникнется мрачной решимостью,
Готовностью вновь обагрить клинок.

Они сидят в корабельных каютах,
В номерах шикарных отелей,
Они ласкают колени женщин под столом,
И поигрывают солнцем на своих перстнях.
Они изнеженно тыкают вилкой
В рябчиков или в ананас.
Они смотрят новости по телевизору
И в страхе начинают жать все подряд кнопки
Своих сотовых телефонов.

Мы подползаем к ним совсем близко,
Смыкаем кольцо своей многоголовой гидры.

Да, Ленин умер, но для нас – он вечно живой.

Может – в ответ ему летят тухлые помидоры, а может – просто-напросто на сцену выскакивает новый участник, еще гораздо более раскованный. И тоже готовый, если нужно, оголить зад, только бы хоть чем-то запомниться этой видавшей виды публике.

— 6 —
Сидя возле компьютера, я обладаю Мировым сознанием – всем тем, что когда-либо было описано в фильмах или книгах, всем вымышленным либо реальным опытом человечества.

Подключенный к сети компьютер на моем столе — это копия реально существующего мира. В нем содержится практически все то же самое, что и в реальном мире, но только – в виде слов и букв. А сложенные в слова буквы, в свою очередь, хранятся на серверах Сети в виде байтов и битов микросхем.

Но что ценнее слова может быть
В мирке нашем — ущербно — виртуальном?
Но иногда реальный мир пред нами
Казаться стал, наоборот, ущербным,
Лишь слабой копией компьютерного мира,
Разбавленною копией и пресной.

Внутри Сети каждому пользователю ставится в соответствие некий индивидуальный номер, скажем – IP-адрес или что-нибудь подобное. Обычному пользователю этот безликий номер ничего не говорит, как не говорят ничего выстроившиеся в столбик номера абонементов на формуляре библиотечной книги.

Это — Магический кристалл, в котором отражается мое прошлое и будущее.

Я навожу лупу своего взгляда на собрание экскрементов человеческого сознания, и при этом – получаю на выходе некие озарения, имеющие непреходящую ценность в моих глазах.

— 7 —
После пьянки-выступления в том модном тусовочном подвале, как рассказала мне Наташка, поэты вдохновенно продолжили свое веселье-междусобойчик в подсобке этого объекта культуры.
А потом нажрались-накурились так, что находившийся среди них шаман-любитель на спор передал на экран телевизора самого Президента теле-ультиматум о передаче власти Верховному компьютеру… Само собой, все кнопки правительственной связи на столе у Президента были отключены, а все двери – заблокированы.
Президент наш не на шутку струхнул, потому что по ТВ сказали, что его кабинет отдыха оцеплен по всему периметру, и что стоит только ему пошевелиться – они будут стрелять на поражение. Он все же сделал над собою усилие и немедленно подписал Манифест об отречении от власти в пользу этого самого Верховного компьютера.

Тут я все-таки вступаю в спор с Наташкой и отстаиваю свою версию:
— Да нет, все было совсем не так. Подсобка кафе была по подземным коммуникациям соединена с подсобными же помещениями Дома Правительства, и именно туда и повел поэтов затесавшийся среди них диггер- любитель. Оттуда они проникли в кабинет некого министра, набедокурили там. Их, естественно, арестовали, и со следующего утра в стране началась невиданная реакция… Тотальные кадровые перестановки привели к недовольству некоторой части политической элиты, а также, как следствие – к активизации доселе находившихся в тени недовольных сил, лоббирующих интересы партии Верховного компьютера, которая через одного из Советников Президента быстро и ловко прибрала к рукам все руководящие посты в Правительстве.

В общем, тем или иным способом – одним из описанных, а может – и еще сотней возможных, но ко власти пришел-таки Верховный компьютер.
И вот потому та, былая реальность нынче нами безвозвратно потеряна.

-8-
Мне незачем больше выходить на улицу, да это теперь и невозможно – входная дверь моей квартиры больше не открывается. Из окна своей комнаты я вижу, что наш дом окружен то ли огромной крепостной стеной, то ли – рвом, наполненным водой. А скорее всего, присутствует там и то, и то.
Иногда сквозь сон я чувствую, что кто-то входит ко мне, и даже – приносит мне еду. Утром мой холодильник ломится от яств.
Порой мне чудится, что он целует меня, когда я сплю. А иногда я и вовсе совершенно измочалена его эротическими прикосновениями. В состоянии между сном и явью я все еще храню в своем лоне ощущения любовного соития.
Скорее всего, этот приходящий – некий человек, который безумно меня любит, но которого я не люблю – такое ведь постоянно встречается в нашей жизни.

Мир, который я нахожу в Компьютере – разноречив.
Немало приходится затратить усилий, чтобы погрузиться в чей-то поток сознания.
Основная экзистенциальная проблема нашей жизни – это то, что Жасмин развелась со своим мужем, и это означает, что нам всем нет возврата в прошлое. Раздавленная гусеница уже никогда не вспорхнет бабочкой-прелестницей.
Часто натыкаешься на совершенно эклектичные сочетания. Сменяются эпохи, из новейших носителей звучат песни русского раздолья, смазанную картинку импрессионистов не отличишь от результатов работы фильтров размытия в Фотошопе.

Через какое-то время я натыкаюсь на текст, который мне хочется прочитать довольно внимательно. Текст предваряет обычная душещипательная история о том, каким необычным образом он был найден (внутри бутылки, проделавшей большой путь по океанской волне? в неизвестных и чуть не сгоревших архивах некого библиофила?), какие жаркие дискуссии велись вокруг вопроса о его датировке…
Буквы текста громоздятся на пожелтевших истрепанных страницах.
Как часто с нами бывает, мне чудится, что этот текст написала я сама, да только – в какой-то другой своей жизни.
«Я подозреваю, что уже наступила осень» – вижу я. И читаю дальше.

0 комментариев

  1. sutanik

    Мариша, внимательно прочитал ваши размышления о жизни. Пишете легко, грамотно и увлекательно. Маленький совет: не нужно увлекаться звучными, но не всегда подходящими к данному изложению словами и выражениями. Например,такими,как латентно, алчно… Сами увидите, где они вами употреблены. Или фразами. Например — «Основная экзистенциальная проблема нашей жизни – это…»
    Или — «Я навожу лупу своего взгляда на собрание экскрементов человеческого сознания…»
    Наконец, конечно же не сам компьютер = копия окружающего вас мира, а то информационное поле, в которое вы проникаете благодаря ему.
    Не обижайтесь на критику. Судя по написанному, вы — умница.

  2. marisha

    Анатолий Николаевич!
    Сегодня видела Ваши рассуждения о том, что, просмотрев произведение другого автора, хорошо бы не лениться и оставлять свои комментарии… Поэтому, увидев, что вы читаете мой опус, я в свою очередь тоже ждала вашего отклика. И мое ожидание было вознаграждено сторицей. (Я и прежде натыкалась порой на ваши комментарии на страничках других авторов. И отмечала про себя, что вы очень внимательный и доброжелательный читатель…)

    Теперь о сути ваших замечаний.
    Значит, «латентно» и «алчно» слегка режут слух?
    Стоит отметить, что я все же не злоупотребляю подобными эпитетами и берегу их на крайний случай… Вот на такой случай, как здесь, к примеру, когда мне хочется искусственно усилить впечатление, принудительно обратив на что-либо внимание читателя, вырвать его из тягучей массы однообразного течения моих мыслей…
    «Латентно» – для меня это термин из теории вирусов и прочей медицины, без него здесь никак не обойтись, он придает повествованию привкус псевдонаучности.
    «Алчно» — для меня это тоже особое слово (кстати, пока что я его в этом своем тексте не нашла, хотя признаю, что теоретически я его очень люблю). «Алчно» – иногда незаменимо для описания иных экзальтированных чувств…
    Если отбросить эти словечки (а также – «экскременты», «экзистенциальный»), то текст грозит стать слишком уж пресным, в нем нечего будет попробовать на вкус…
    Вы не находите?
    Огромное спасибо за постановку всех этих вопросов!

  3. lev_lanskiy

    Да, Мариша!
    Пишите Вы очень интересно!
    Человек Вы неординарный и талантливый!
    Понять Вас и можно и нельзя одновременно!
    Так бывает.
    То есть, я понимаю суть и тут же думаю,
    а правильно ли я понял мысль автора?
    Очень много абстракции (это не в минус),
    хорошая порция эклектики (на мой взгляд),
    неожиданные совмещения банальных новостей с
    философскими выводами, как например:
    «Основная экзистенциальная проблема нашей жизни – это то, что Жасмин развелась со своим мужем, и это означает, что нам всем нет возврата в прошлое. Раздавленная гусеница уже никогда не вспорхнет бабочкой-прелестницей.»
    Мне нравятся некоторые песни Жасмин, особенно те, где
    она поет совместно с Ф. Киркоровым и А. Розенбаумом.
    Они у меня в автомобиле. Развлекают меня в поездках.
    А вот то, «что нам всем нет возврата в прошлое», это
    совершенная правда и здесь звучит к месту.
    Вот такой у Вас талант и замечу без грана и намека
    хоть на какой-нибудь завалящий комплекс.
    Абсолютно раскрепощенная современная русская женшина.
    Мы очень рады, что Вы появились у нас на Портале и,
    как я понимаю, достаточно мудры, чтобы быть
    снисходительной к любой критике.
    С уважением, Лев.

Добавить комментарий