Клуб одиноких сердец имени Эдгара Аллана По

В зубоврачебном кресле частного стоматологического кабинета он сидел в соответствующей случаю тоске, сжимал в кулаке ещё ни на самую малость не использованный, но уже жалкого вида носовой платок и ждал; подошла и села врач, пока ещё без маски, он глянул на неё и чуть не вздохнул – врач, как назло, была молода и такова, что именно перед ней позориться не хотелось вдвойне. Она как-то чересчур долго и с каким-то избыточным интересом глядела на пациента, затем взяла карточку и прочла:

— Ветров Игорь Романович, — на фамилии она сделала ударение, мгновение помолчала и повторила. – Итак, Ветров Игорь Романович, десять минут назад в приёмной вы спросили у сестры-регистратора, чья идея была назвать нашу клинику «Береникой», вы спросили это, отпираться бесполезно.

Игорь Романович Ветров удивился:

— Это что же, отмечено в карточке?

— Нет, в карточке это не отмечено, это было доложено мне в устной форме.

— В устной форме…И вам всегда докладывают о подобном? Надо полагать, это может сильно повлиять на процесс лечения?

— Слова ваши саркастичны, но тон доброжелателен, — констатировала врач, по бэйджу Тихонова Светлана Николаевна, — процесс лечения обсудим чуточку позже и любопытство ваше удовлетворим в порядке возникновения его объектов, — Светлана Николаевна явно была из тех, которые говорят, как пишут. –Клинику «Береникой» предложила назвать лично я, владелец хотел «Веронику», вот тут-то меня и осенило, я внесла коррективы, убедила и настояла, приведя ряд аргументов, не выдерживающих никакой критики. Теперь позвольте задать встречный вопрос. Звучит он традиционно: «А что?»

Заинтригованный этим странным разговором Ветров слегка замялся, подыскивая необходимые слова:

-Ну… вы знаете, есть такая новелла… рассказ…

— Игорь Романович, не мучьте себя, бейте в лоб, с размаху, избыток деликатности вам не идёт. Вы хотите спросить, читала ли я «Беренику»? Да, читала. Угу, читала.

— И тем не менее именно стоматологию вы решили так назвать?

— Что значит «тем не менее»? Тем более! Такое у меня специфическое чувство юмора.

— А какое чувство юмора у владельца клиники?

Глаза у доктора на одну коротенькую секунду непонятно сверкнули:

— Он не читал. Он не умеет. Зачем ему?

— И то правда. То есть, ему и невдомёк. Но сестре-регистратору, я так понимаю, вдомёк?

— Неправильно понимаете. Ей тоже не. Просто я попросила персонал уведомить меня, если кто-нибудь к кому-нибудь обратится с таким вопросом.

— Ага. Вы пишете научный труд о болезнях ротовой полости у поклонников американских романтиков?

— Виртуозно излагаете мысли, Игорь Романович.

— На себя, Светлана Николаевна, посмотрите.

— Меня зовут Лариса. Это не мой бэйдж, свой я куда-то засунула, а с нас требуют, чтобы что-нибудь висело.

— Всё равно, что?

— Тот, кто требует, не умеет читать. Я вам уже говорила.

— Ага. Так что насчёт романтиков?

— Романтиков?.. Ну… романтики ходят в походы, поют под гитару, смотрят на звёзды…

— И звёзды отвечают им взаимностью. Надеюсь только, что там не слышат, как они поют. Я имею в виду, Лариса, зачем вам вся эта махинация с «Береникой»? Тест на интеллигентность?

— Тест на интеллигентность я не прошла сама. Двести баллов не хватило. Просто у меня не было другого выхода, каждый на моём месте так поступил бы. Это я не про тест, это я про «Беренику». Такой шанс упускать было нельзя, судите сами – ну сколько стоматологических клиник может назвать человек за свою жизнь? Одну, две, не больше. Ну и опять же, при благоприятном стечении обстоятельств готовая нестандартная тема для разговора с нестандартным человеком, вроде вот вас.

— Другими словами, если я, конечно, не заблуждаюсь, вы подрываете имидж своей фирмы в личных целях?

— Вы, Игорь Романович, не заблудились. В настолько личных, насколько это только возможно. Свой ответ вы дадите мне позже. Или не дадите никакого. Сейчас я от вас ничего не требую, потому что вы вполне можете пригласить меня куда-нибудь исключительно из страха перед бормашиной, а я предпочитаю определённость.

— Лариса, не буду вам врать, у меня такое ощущение, как будто меня в этом самом зубоврачебном кресле совершенно неожиданно спустили с трамплина. Как будто вихрь какой-то куда-то упёр…

— Ничего, вы неплохо держитесь.

— Мой ответ безусловно положительный. Как сказали бы вы, настолько положительный, насколько это только возможно. И я предпочитаю дать его вам прямо сейчас, если я этого не сделаю, потом будет поздно. Я так веду себя при лечении зубов, что вы меня презрите и отвергнете, вам станет стыдно за нас обоих, я серьёзно.

— Неужели так страшно? – поспешно скрывая под маской засветившееся лицо, спросила она.

— Может, поменяемся местами?

Явно улыбаясь под толстой белой тканью она зазвенела чем-то на столике, повернулась к пациенту с какими-то жуткими стоматологическими железками и в этот момент Ангел Остроумия послал ему свой последний на грядущие четверть часа привет.

— Ради всего…, — произнёс Ветров, отворачивая голову от её рук, — ради всего святого, Монтрезор…

Он засмеялась удивлённо и радостно и сказала практически нежно:

— Ну вот… а вы говорите…

— Лора, Лора, это просто ужас берёт, как подумаешь… — говорил он две недели спустя. – От чего зависит человеческое счастье… или несчастье… от ерунды, из-за такого вот всё могло пойти к… чёртовой матери… ну назвали бы твою клинику «Вероникой»… я же мог никому ничего не сказать, ничего не спросить, ну Береника и Береника, поржал бы себе в кулак, и всё! Всё бы пропало, ничего бы не было!..

— Дурак ты, Ветров, — каким-то непонятным голосом сказала она. – Причём тут Береника, какая разница? Не одно, так другое, это же просто случайность, что именно ты об этом спросил, именно ты и именно об этом… Я бы всё равно тогда тебя не выпустила, да если бы у тебя все зубы даже были целые, я бы тебе из все расковыряла, ты бы у меня сорок раз на приём пришёл! Неужели ты думаешь, что для меня эта твоя эрудиция так важна была?

— Это теперь тебе так кажется, теперь, ретроспективно, когда ты меня уже знаешь, — не улавливал он её изменившегося тона, — что ж, по-твоему, это у тебя была любовь с первого взгляда, подошла, увидала меня тогда в кресле – и конец, навек? Навек сразил тебя красой своей неописуемой я?

— Не в кресле, раньше…

— В приёмной? Постой, да ты, наверно, сама слышала, как я у сестры тогда спрашивал?..

— В приёмной… На кладбище, на Марининых похоронах, три с половиной года назад!

— Что-о-о? – он рывком сел в постели.

— Уши на что? – со злостью крикнула она и, вскочив, накинула халат. Немного постояв, села в изножье. Он тоже сел, опустив ноги на землю и завернувшись в простыню.

— Я тебя не помню.

— Да?!! А себя ты помнишь? Ты точно уверен, что был там, на тех похоронах? Ты ж стоял там, как труп, как покойник, как я не знаю кто… а потом пошёл с этим красным букетом, я думала, ты сам в могилу грохнешься. Никто тебя не знал, то есть, кто-то наверняка знал, но кто? Может, только та Оля или как там её знала…Но каждому, кто не слепой, ясно было, что ты там делаешь. Хорошо ещё, в стороне стоял… Локтев так и не понял, на него самого было страх смотреть… Разве потом может кто подсказал, я не знаю, мы не общаемся…

— Я не мог тогда не прийти, — сказал он тихо, но убеждённо.

— Мы потом письма твои нашли. Я сразу поняла, что твои, разбирали её бабьи вещи и нашли пачку спрятанную. Я всё читала. Да, я читала! Сто раз читала! – она вскочила, выбежала из комнаты и тут же вернувшись, швырнула на кровать веер истёртых конвертов. – На тебе твою Беренику, придурок!

Он поглядел на разлетевшиеся по постели бумаги и ошеломлённо помотал головою.

— Ну что, твоё? Помнишь, как писал про шефа своего, что он у тебя читать не умеет, мол, зачем ему? Помнишь? А ты думал, что это у нас так мысли совпадают, такое у нас общее мироощущение, такие мы родственные души, твоя аукнулась, моя откликнулась! Я, Ветров, не такая дура, чтобы перед незнакомыми случайными пациентами начальство хаять, я местом своим дорожу… Ты… Тебя же даже найти невозможно было, был адрес на Олега Кошевого, ты оттуда выехал, хозяин квартиру продал, даже фамилии твоей никто сказать не мог, ты же ни один конверт нормально не подписал. Вот! Вот! «Ё. Ё. Жранделькранц»! «Жорж Авиаконский»! Ну придурок, придурок, дебил… придурок…

Откинув штору, она отвернулась к ночному окну, он в тишине тупо перебирал конверты, потом поднял голову и спросил:

— Так постой, Лора, кто ты… ей?..

— Двоюродная сестра, — повернувшись, уже спокойнее ответила она. – двоюродно-сводная. Бабушка у нас общая. Мы и похожи на неё обе. И друг на друга тоже. Вот здесь, скулы, лоб и особенно глаза, да что я тебе говорю, у тебя, Ветров, надо полагать, вкус на такие глаза… Ты ж не собирался говорить мне, что я напоминаю тебе твою прошлую любовь? Не собирался, у тебя ж деликатности полные штаны…

Он замолчала, молчал и он, она села на подлокотник кресла, он осторожно лёг, неудобно заложив руки за голову, долго смотрел в потолок, потом по лицу его внезапно пробежала тень какой-то особой мысли, он как-то странно повёл головою и произнёс:

— Глаза моей возлюбленной… ЛЕДИ ЛИГЕЙИ…