Песня первой любви…
Поезд
Садятся в длинный поезд пассажиры —
У каждого свой груз и свой маршрут.
Все где-то были, что-то пережили
И что-нибудь еще переживут.
Но есть закон случайного общенья
И вот попутчик, глядя в потолок —
Душа давно искала облегченья —
Несвязный начинает монолог:
— Ну что мне в ней: задира, балаболка
И тридцать лет прошло — потерян след…
А память вдруг уколет больно-больно.
Как будто вправду бед сильнее нет.
Нет, это не в цветной кинокартине,
А только в доброй памяти моей:
Вновь Черновцы в искристом серпантине
Сентябрьских стремительных дождей.
И это я не страшным сном напуган-
Однажды так и было наяву:
Та девочка сейчас свернет за угол —
Все тридцать лет зову ее, зову.
Hе верю в неземные голоса,
Но если есть на свете чудеса,
Пусть в снах ее, хотя бы в снах ее
Звучит признание мое.
Уснул попутчик, сердце успокоив,
А я его безвинного, браню:
Не ведает, что он подсек под корень
Всю выдержку хваленую мою.
В оконной раме — ты, — как на иконе,
Тянусь к тебе, — а ты вдали, вдали…
И между нами — не стекло в вагоне,
А тридцать лет границей пролегли.
Темнеет за окном степная нива.
На полке некомфорт моим бокам…
О, память, ты не жаль меня ревниво —
И больше не заманивай в капкан!
Воспоминанье – о своем, нетленном…
Полна картин печальных голова…
Мне вспомнились, звучавшие рефреном,
Попутчика последние слова.
Рефрен его я наизусть запомню
И повторю, как заговор, сто раз.
И может в эту иль иную полночь
Ты вдруг услышишь звуковой мираж:
«Не верю в неземные голоса,
Но если есть на свете чудеса,
Пусть в снах твоих, хотя бы в снах твоих
Есть что-нибудь о нас двоих…»
* * *
Тяжелая ветка каштана качается…
О чем приуныл, Билли-бой?
А это грусть первой любви не кончается,
А значит – жива и любовь.
Не знаю, какими назначено нормами –
По сколько любви и кому —
У всех моих песен тональность минорная
Любивший поймет, почему.
Качается ветка каштана и капают
На листья густые желтки…
— Прощай навсегда! —
Мне родная река поет…
О, ночь, отчего так жестки
Подушки на полке вагонной, в гостинице,
И к радости нету дорог?
А скоро и горькая старость настигнется,
Два шага еще – и порог…
Грусть первой любви – доминантою памяти,
В той грусти нет яда и зла…
Круги по воде – юность бросила камешки –
Расходятся… Эх, понесла
Судьбина по кочкам – и чересполосицей…
Конечно, я сам виноват…
Слеза покаянья непрошенно просится…
Ах, если бы в юность назад,
В мой песенный город… Ах, если бы, если бы…
Прости меня, юность-любовь…
Высокий мальчишка сбегает по лесенке…
Не надо грустить, Билли-бой…
Люда
Шелухой подсолнуха улица усыпана,
По карманам семечек, как у дурачка…
А любовь-то звонкая горечью напитана,
А вокруг-то девочек, но в душе — тоска.
Ты, душа ранимая, за тоску прости меня:
Незадача с выбором, вот уж сплоховал –
Ведь она, любимая – нежная, красивая,
Я же грубо выделан, я не идеал.
Мне гундят приятели, мол, не вышел мордою,
Чтоб дружить с Людмилою, дескать, простоват
И не обаятелен, и одет не в модное…
А любовь – лавиною, я не виноват.
Я стою на лестнице у окошка мутного,
А внизу под яблоней, ясно кто – она…
Что за околесица? Хоть чего бы путного —
Рифмами да ямбами голова больна…
Мы живем на Киевской возле парка Шиллера.
Летние каникулы, тихие дворы…
А любовь накинется, так что из души ее
Ты попробуй выкури – не хухры-мухры…
Вот и вся история – ничего хорошего.
К горестным бессонницам душу приготовь…
Вовсе невеселая, в плен взяла непрошенно,
Первых рифм пособница – первая любовь…
Киевская, 3…
Старая яблоня, столик расшатанный,
Двор невеликий в объятьях квартала…
На волейбол, на стхи и на шахматы
Тихого дворика раньше хватало…
И на акации в пышном цвету,
Чтоб потом вспоминать и тужить..
Хватило на красивую мечту,
А ее – на всю большую жизнь…
Будто про детство рассказ без названия
Или о юности кинокартина…
Чтобы вступить на дорогу мужания,
Тихого дворика тоже хватило…
И на разлуки, зовущие в новь,
Чтоб судьбу, как удастся, сложить…
Хватило и на первую любовь,
А ее – на всю большую жизнь…
Киевская, 9
В парке Шиллера шелест акаций,
А из парка мне виден балкон,
На котором должна показаться,
Та, в кого я так странно влюблен.
Я дождусь, достою, домечтаю,
Допечалюсь — и наверняка
Через годы разлуки узнаю
Олененка с ее свитерка.
Припев:
Люда Еремеева…, Киевская, 9…,
Время перемелет все в серую муку…
Отчего ж вне времени, на любовь надеясь,
Я в мечтах навстречу ей бегу,
Я в мечтах навстречу ей бегу…
Эта девочка в сердце осталась
Болью воспоминаний и снов,
Значит, юность со мной поквиталась,
Сохранить не сумевшим любовь.
Ни засохший цветок, ни записку…
Только памяти горестный бред:
Я слоняюсь по Новосибирску,
Чтоб увидеть в толпе твой берет.
Припев.
Отвыкаю локтями толкаться,
Отпускаю на волю года…
Мне под сень черновицких акаций
Не вернуться уже никогда.
Я однажды совсем успокоюсь.
Над Нью-Йорком утихнет гроза…
Мне бы только услышать тот голос,
Посмотреть напоследок в глаза.
Припев.
Повесть первой любви*
Начинается втайне
Такая простая историйка
О девчонке и парне
Из провинциального дворика.
Я не стал бы делиться —
Зачем обнажать сокровенное?
Но она повторится
В судьбе чьей-то юной наверное.
Припев:
Мы играли с ней в прятки у нас во дворе…
Вдруг любовь разбудила меня на заре.
Я влюблен, а признаться в любви не могу…
Образ девочки Люды в душе берегу.
Прогудел длинный поезд,
Поплыл по дороге мужания…
Строчки грустные в повесть
Готовы вписать расставания.
Юность песней взовьется,
Подай ей дела и события…
И грустить остается
Книжонка, на полке забытая…
Припев:
Навещает с метелью мороз в декабре,
Снег не тронут следами у нас во дворе…
Где мы тропки протопчем на чистом снегу?
Сколько выпадет встреч нам на долгом веку?
Мы у Бога попросим –
И снова под звездами вечными
Незнакомая осень
Одарит внезапными встречами.
Неслучайные встречи
На трудной дороге мужания –
Негасимые свечи –
И столько в душе обожания…
Припев:
В повесть первой любви не войдет эпилог…
Пусть не знаем пока, на какой из дорог
Будут новые главы в нее внесены,
Про счастливые встречи грядущей весны…
* Этой песне по меньшей мере сорок лет. Она мною давно забылась, как почти все первые давние совсем еще неуклюжие стихи. Но вот – словно бы воскресла, вернулась из небытия. Наверное в этом есть некий сакральный смысл – и я включаю ее в коллекцию текущих произведений…
Луна первая — над Черновцами…
(Фрагмент поэмы «О тебе»)
* * *
Триста семьдесят лун… Я сквозь время смещаюсь…
Если б юность вернуть наяву,
Я к тебе подойду – и уже не смущаясь
Ненаглядной моей назову.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь,
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун, триста семьдесят —
Тридцать лет пролетело, прошло…
Тонет город в любви. Город дышит любовью,
Где я девочку встретил одну,
Где проспектом любым и тропинкой любою
К твоему прибегал я окну.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь,
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун. Триста семьдесят –
Тридцать лет пролетело прошло…
В облаках журавли промелькнули, курлыча…
Так вовеки им вдаль улетать…
А у каждого Данте есть своя Беатриче –
И тебя мне всю жизнь вспоминать.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь.
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун. Триста семьдесят,
Тридцать лет пролетело, прошло…
2
Над Черновцами – ясная луна
И в черном небе звезды колдовские,
А для меня – простого пацана –
Вся радость – в песнях… А любил — какие?
Вот Бейбутов поет, как он ловил,
Взор девушки одной в тоске напрасной…
Я все слова по слуху разучил,
Любил мотив томительно прекрасный…
Ах, лучше бы мне песни той не знать!
Певец меня, поэт ли изурочил?
А может, нужно было понимать,
Что Бейбутов судьбу мне напророчил?
…Я жил в периферийном городке,
Учился в затрапезной восьмилетке,
Жил в коммуналке… Словом, жил в «совке»…
Томясь в тех рамках, в той ужасной клетке,
Мечтала о возвышенном душа…
А Вышней волей мне дарован голос…
Бедна семья, буквально ни шиша,
Порой, буквально ни «копья»… Кололось
Буквально все, чего бы не желал…
С младенчества смирял свои желанья…
Мечтать не вредно… Вот я и мечтал,
Не знаю сам, о чем… Мои мечтанья –
Не об игрушках… Об обновках мне
Не грезилось и ничего не снилось…
А как-то Бог увиделся во сне:
Стоял с мешком у двери и, как милость,
Он ссыпал из мешка к моим ногам
Букашек расползающихся горку…
И мама разъяснила: дескать, нам,
В безденежье намаявшимся горько,
Когда-нибудь он много денег даст…
Когда купили старенький приемник,
Был в доме праздник… Худ и головаст,
Я замирал в мечтаньях неуемных,
А музыка меня вздымала ввысь,
Рифмованные оглушали строки…
Прошу: Утесов, песней поделись…
Вокала мне бесплатные уроки
Давал тот старый, маленький «Рекорд»…
И погружаясь в песни, забывался…
Мне в песнях открывался тайный код,
Секретный ключ к моей судьбе давался…
Те песни заменяли мне кино…
В безденежье так редки были фильмы…
Мне в кинозале страшно: там темно…
В дни выборов безденежно утиль мы
Киношный – в университетский зал
Смотреть ходили с мамой – мне не в радость,
Сидеть терпенья нет – и я сползал
С рук мамы на пол, а душа терзалась…
Хоть мал был, знал: есть у меня душа.
Она была. Я жил в ее просторах.
Мечтал. Грустил. Умишком не спеша
Взрослел… Ну, а в душе мне, может – сорок,
А может быть – и девяносто лет –
И в сны мои являлся странный город –
И словно бы душа мне шлет привет
Из — не отсюда, будто снами вспорот
Наброшенный на душу темный холст –
И в необъятном горестном смятенье…
Я просыпаюсь… Школа… Малый рост,
Картавость, бедность… Горько! Невезенье:
Учительница первая моя
Была отнюдь не эталон морали –
И я несчастный, маленький… Змея
Картавила, кривляясь – и не знали
Родные, как мне в школе тяжело…
С трудом я во второй перевалился –
С учительницей новой повезло –
И я маленько отошел, раскрылся…
Вдруг оказалось: выучить стихи
Мне легче, чем любому в нашем классе…
Лишь брошу взгляд – готово… Ни строки
Не перевру, читая… На Парнасе
Посмеивались, глядя на меня,
Я думаю, и Пушкин и Некрасов…
И я в читальне проводил полдня,
Читая все подряд… Начальных классов
Ступени проходил, скажу тебе, —
Уроками себя не утруждая,
Не напрягался в суетной борьбе
За высшие оценки… Но читая
Я улетал в нездешние миры…
Я был одним из храбрых мушкетеров…
Стеснялся, сторонился до поры
Тех, в фартучках, кем школьных коридоров
Кишат пространства… Для чего они?
Не знаю, как себя вести с такими…
Идут по школьным коридорам дни,
Бегут недели и летят лихими
Сентябрьскими кометами года…
Вот позади уже и восьмилетка –
Немного троек… А теперь куда?
Не в ремеслуху же… Судьбы разметка
Ведет, минуя школу, в ЧСТ…
Осведомленным аббревиатура
Понятна… Неоформленной мечте —
Стезя… Учусь… Учительства культура
Повыше, чем в несчастной НСШ…
Там, впрочем, был Давид Абрамыч Эдлис –
О нем-то память сохранит душа:
Немецкому учил нас так, что «пелось»
На дойче всем свободно и легко…
Нас в техникумской группе тридцать с гаком
Одних парней… Механики! Клубком
Качусь, верчусь юлою… Ставлю на кон
Упорство, волю, память и мозги…
Стипендию дают… Вот это стимул –
С четверочек сорваться не моги!
Черченье доконает, чтоб я сгинул!
Кропаю со слезами чертежи –
Карябал, как попало, в восьмилетке…
А здесь, хоть лопни – вынь да положи
Преподу все заданья, а отметки
Должны мне гарантировать доход…
А физика? А химия?… Отрадой,
Что в техникуме свой оркестр… Поет
Васильев, в общем, славно, но усладой
Не стало это пенье для меня…
Я спел бы много лучше, но стесняюсь…
Есть голос… За стеснительность казня
Себя жестоко, все же не решаюсь
К Маргулису — маэстро подойти…
И остается дар Господний втуне…
Господь за нерешительность прости –
Я к песенной судьбе моей – фортуне
Хоть мог бы, но, стесняясь, не шагнул,
Застенчивость душила, ну, хоть тресни!
А сверх того меня Кобзон лягнул:
Он голосом моим такие песни
Запел! Опять пророчила судьбу
Мне песня… Я еще о том не ведал,
Слова ее записывал во лбу…
(Той песни и поныне я не предал)…
А вот однажды я попал в кино…
Картина потрясла до основанья…
«Колдунья»! Влади! Ей одной дано
В дремавшем сердце смутные желанья
Подростка-недотепы разбудить…
Глаза ее и вправду колдовские
Вонзились в душу… Стало горше жить –
И слаще… Вот кладу, кладу мазки – и
Уже почти и загрунтован фон –
И я перехожу к самой картине…
Я замер у «Рекорда»… Мне Кобзон
Поет моим же голосом… А ты мне,
Иосиф, без конца зачем поешь,
Об этой ослепляющей, девчонке?
Уже ее заметил я… Хорош!
Достал уже той песней до печенки…
…Да, я тебя заметил с первых дней…
Казалось, ты и есть Марина Влади…
Но я все реже вспоминал о ней…
Вокруг все потускнело… Как в окладе –
Икона – ты в сиянии любви…
Любовь лавиной сердце затопила,
А я косноязычен виз-а-ви
И что сказать? Затмила, ослепила –
И сердце спотыкается в груди,
И как мне быть с собой, с тобой? Не знаю…
Что делать? Что сказать тебе? Поди
Лишь посмеешься?… Милая, родная…
Слова любви из песен достаю…
Шепчу, но так, чтоб ты не услыхала…
А хочешь, для тебя одной спою
Ту песню по-кобзоновски… Искала
Хоть в чем-то воплощения любовь…
К тебе всего-то двенадатилетней…
Люблю тебя… Кусаю губы в кровь,
А всем, конечно, видно все – и сплетни
Нас липкой паутиной оплели…
И если раньше ты не замечала,
Но, видимо, подружки донесли –
Дичишься… А моя любовь крепчала…
* * *
Куда, шальное время, ой, куда ты?
В какие ты уносишься края?
Я отправлялся с Киевской в солдаты,
А возвращался на Гайдара я.
Из коммунально-скудного соседства —
В хрущебную ячейку угодил.
Но жаль мне неприкаянного детства,
В котором я, однако, счастлив был…
Так быстро вырастая из одежды,
Футболом разбивая башмаки,
Питало детство чистые надежды
И удивлялось таинствам строки….
Живой душе взрослевшего солдата
Потерянного детства было жаль,
А на Гайдара сердцу тесновато —
И выгнала печаль в чужую даль.
Уходят с Черновицкого вокзала
Зеленые, как лето, поезда….
И осень в свой черед не запоздала.
Январским снегом седина легла…
Все дальше я от Киевской, все дальше…
Теперь вот между нами пол-Земли….
Неужто это я — тот странный мальчик?
Пред зеркалом задумавшись, замри…
Мне б снова разогнать, давя педали
По Киевской лихой велосипед…
Мы не успели с Людой, опоздали,
Творя любовь… Семь бед — один ответ…
Врастают в землю старые домишки,
И мы уйдем туда же — се ля ви….
Оставить бы хотя бы в тонкой книжке
О городе рассказ и о любви…
