№262.БЕЗ НАЗВАНИЯ.Инд.заявка.


№262.БЕЗ НАЗВАНИЯ.Инд.заявка.

ОСЕНЬ – УБИЙЦА

В горло течёт ручеёк алкоголя.
Дым сигареты повис одеялом…

Ветер – преступник, сбежавший на волю,
В поисках пищи снуёт по подвалам.
Осень – глава мафиозного клана,
Ливнем захаркала смертное ложе.
Мутно блестят сквозь завесу тумана
Пролежни – лужи на сморщенной коже.

Жидкость в стакане — неясного цвета.
Тени танцуют в дыму сигареты…

Осень – убийца беспечного лета!..
Скоро умрёт и она, нынче ж мета-
Стазы дождя проникают сквозь крышу,
Сквозь потолок и оконные щели.
Ветер, прося подаяние, дышит
В труб водосточных кривые свирели.

Красные вина белых полезней.
Дым сигареты стелется нежно…

Кончившись вследствие долгой болезни,
Осень покоится в саване снежном.
Мелко дрожа, полуголая ива
Кашляет в руку жёлтой листвою.
Ветер играет блатные мотивы.
Осень за всё заплатила с лихвою.

Быстро окрепнув, поток алкоголя
Катит сознанье с бредового склона:

Я напрягаю размокшую волю,
Чтобы успеть добежать до перрона,
Где меня ждет, весь окутанный паром,
Поезд на юг. Если только успею,
Я заменю старика кочегара.
Чтобы согреться. Так будет быстрее…

КОНТУЖЕН ЛЮБОВЬЮ (лёгкая пост-травматическая истерика)

Я вышел в отставку. Почти добровольно.
Я сильно контужен в сраженьях с любовью.
Я вылюбил. Вылюблен. В общем довольно.
Я плачу слезами и харкаю кровью.

Сожгу телефон. Пройдусь по квартире.
Подумав, сожгу телефонные книги.
Спущу фотографии «разных» в сортире,
Скрутив предварительно каждой по фиге.

На кухне и в ванной открою все краны.
Сострою небритому зеркалу рожу.
Тарелки – об пол и об стену – стаканы.
Я дом разнесу, если это поможет.

Что, съели, зазнобы? Видали такое?
Я вас навсегда изгоняю из сердца!
Я хрюкаю, квакаю, лаю.
Я во-о-о-о-ю.
Я бьюсь головой
(подложив полотенце).

ВЕРНИТЕ МНЕ КРЫЛЬЯ!

Ему при рожденьи обрезали крылья.
И мать, и отец — они были не против.
«Пусть будет как все.»
«Да, пускай.»
Порешили.
Они волновались немного, но, вроде,

Он рос совершенно нормальным ребенком:
Кормился, как следует, маминой грудью,
И пачкал, как все поначалу, пеленки –
Зародыш одной из бесчисленных судеб.

Он быстро взрослел, и однажды, под вечер,
Спросил, указав на неровные шрамы
(Спиной повернувшись, ткнув пальцем за плечи):
«Скажи мне пожалуйста, что это, мама?»

Ответила мать: «Не волнуйся, сыночек,
Ты точно такой, как обычные люди.»
Но он был умен, он читал между строчек,
Он очень хотел докопаться до сути.

Когда он всё понял (почуял, скорее),
Он плакал три дня от тоски и бессилья,
А после, пуская воздушного змея,
Шептал еле слышно: «верните мне крылья»…

Он стал по ночам забираться на крышу,
Гулять, закрывая глаза, по карнизу.
Ему всё хотелось повыше, повыше…
Знакомые это считали капризом.

Он жадно смотрел на летящие [близко!]
В шальных небесах журавлиные стаи.
Потом он исчез. Но осталась записка:
«Прощайте. Не ждите. Люблю.
Улетаю…»

ПОЛЕТЕЛИ

Дни сплетаются туго, легко, безвозвратно в недели.
Скоро старость, и там нам с тобою не хватит накала.
Полетели сейчас, ты же помнишь, мы оба хотели
Блеск финала.

Сколько в мире людей, столько скормленных времени судеб.
Нас не ждет впереди ничего, кроме сумрачных будней.
Наша жизнь с каждым прожитым днем, с каждым месяцем будет
Всё паскудней.

Не позволим себе опротиветь друг другу до рвоты.
Время всё опошлит, съест тела, изжует наши души.
Убежим от него, мы его одурачим полётом.
Дома душно.

Злые годы, шутя, превратят нашу страсть в мелодраму.
От тоски и от старости сдохнут мурашки на коже.
Посмотри за окно, мы украсим собой панораму
В день погожий.

Разбежимся. Я слышал, с разбега значительно проще
Вылетать из окна, окунаясь в небесную смальту.
Полетим к водоёмам, дубравам, берёзовым рощам…
До асфальта.

ГАДКИМ УТЯТАМ П.

Ползут очумелые птицы (типа летят)
На юг, на восток и на запад.
Гадких утят
Отправят в вагонах на север дохнуть с тоски.
Не то, чтоб они провинились, а так, гадки…

На сборищах стаи крыла не тянули «за»
И взгляд отводить не желали.
Глядя в глаза,
Топорщили перья и делали гордый вид…
Ну кто, и кому, и когда такое простит…

ПАРАНОЙЯ и другие животные

теперь бесполезно молить о спасении небо
ты сделал ошибку отважившись выйти за хлебом
здесь слишком опасно ты так не дотянешь до мая
здесь хитрые зайцы коварные деды мазаи

здесь волки драконы акулы здесь пьяные рожи
держись за-меня-за-себя-за и будь острожен
встречая в дороге врагов западни мышеловки
ты должен быть смелым ты должен быть быстрым и ловким

не верь эскулапам лекарства тебе прописавшим
отравят ограбят объявят без вести пропавшим
скачи огибая столбы не заглядывай в лужи
а если тебя остановят скажи что простужен

скажи что заразен скажи что спешишь на работу
в больницу в дурдом на поминки слепого пилота
ты знаешь что ты это я но пускай не узнают
об этом ни волки ни зайцы ни деды мазаи

не дай им заставить тебя отклониться от цели
ты должен добраться до дома квартиры постели
прогулки за хлебом опаснее русской рулетки
держись за-меня-за-себя-за
не смей пить таблетки

ИНЫЕ ВРЕМЕНА

Я вспомнил, выпив горького вина,
Что мы с тобой когда-то были вместе…
С тех пор прошло лет сто, а может двести…
Теперь совсем иные времена.

Во мне осталось мало от юнца,
Которому ты, хоть и не любила,
Порой, сводя с ума, шептала: «милый,
Возьми меня скорей…» Уже с лица

Сошёл румянец. Свет в глазах потух,
В руке моей дрожит пивная кружка,
И слышится кукуканье кукушки,
Когда кричит за шторами петух.

Зато, теперь я знаю как пленять
Таких вояк, как ты. Да что там, круче.
Жизнь бьет под дых и многому научит,
Короче становясь, за пядью пядь.

А впрочем, вру… Я молод и здоров,
А ты была и есть, и будешь стервой!
Прости, я пьян… Расшатанные нервы –
Единственный трофей с войны полов…

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ

– Имел бы Калипсо, ел фрукты, пил сладкие вина…
Ну что ты забыл на своей каменистой Итаке?!
Безумца отца? Пропащего пьяницу сына?
Иль может мадам Пенелопу неверную в браке?

– Калипсо страстна и красива, но жуткая стерва:
Ей хочется кофе в постель, скажите на милость!..
Ну кто же мог знать, что моя Пенелопа налево
Однажды шагнув, незаметно во тьме заблядилась…

Что сын мой родной, Телемах начал пить и колоться,
Что стал походить на последнего нищего видом
И, что, утомившись без дела слоняться под солнцем,
Закончил свою непутёвую жизнь суицидом.

Отец мой, Лаэрт… мой некогда грозный папаша,
Оставшись на старости лет без друзей и подружек,
Гуляет по улицам, громко смеётся и пляшет.
Ясней выражаясь: он полностью съехал с катушек.

Что делать в такой кутерьме отставному вояке?
Тащиться назад? Извиняться? Молить о прощеньи?
Когда бы я знал как дела обстоят на Итаке,
Носил бы Калипсо и кофе в постель, и печенье…

В АНАТОМИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ ОСЕНИ

То, что было дождём, хлюпает под ногами.
Сколько здесь полегло бравых, отважных капель…
Грозные доктора делаются богами.
То есть наоборот. Молнии острый скальпель
Вспарывает, искрясь, серо-сырую кожу.
В раковине гремят грязные инструменты.
Мрачная лампа ламп светит в небесной ложе.
Роты прозрачных игл мучают пациента.

Если не всяк поймёт, можно сказать иначе:
Слышится перехлёст злой атмосферной плети.
Кто-то там наверху так безутешно плачет,
Что навевает грусть он на двуногих этим.
За кучевым бельмом ясное скрыто око.
Тысячи башмачков в танце кружат по луже.
Правит свой бал тоска… То ли мне одиноко,
То ли – если не друг – зонтик получше нужен.

КТО НА СВЕТЕ ВСЕХ…

На простор из ущелья воротника
Вырывается жилистая река
И, кадык обогнув, точит тот утёс,
Где свой путь завершают потоки слёз.
Бок печального, карего валуна
Неустанно терзает щеки волна,

И трепещут смешно веера ресниц,
Как побитые крылья упавших птиц.
За надбровными дугами – степь да степь.
Там морщины танцуют безумный степ.
Голова почти как земля кругла,
Но на северном полюсе вьётся мгла,

И не будет заметно белесых льдин,
Хоть валун выковыривай, до седин.
Вверх возносится, сделанный в стиле пост-
Модернизма, нерусский, с горбинкой мост –
Переход меж двумя островками скул.
Местный климат суров, на улыбки скуп,

И куда не направишь пытливый взгляд
Всюду виден в ландшафта чертах разлад.
Обнажая развалины, алый грот
Выдыхает с сомнением «вот урод».
Зеркала не честны… Но и мать с отцом
Утверждают, что это – моё лицо!

ТРЕТЬИМ БУДЕШЬ?

Смотри: юродивый спешит,
Покинув каменные соты,
Тесня рой чудищ шестисотых,
Принявших ловко вид машин.
Его двойник, жилец витрин,
Хозяин луж и водоёмов,
Пропойца страстный, неуёмный,
Делящий божий дар на три,

Спешит за ним, сжимая треть
Худой, прозрачною рукою,
Ища того, кого такое
Питьё заставило б прозреть.
Того, кто был бы рад принять
Из уст безумного поэта,
Из глаз, заплывших странным светом,
Непрописную благодать.

Их путь загажен и тернист:
Они вышагивают оба
Сквозь отчуждение и злобу,
Сквозь нечистоты, лязг и свист.
И если, как бы невзначай,
Они предложат: «Будешь третьим?»,
Мой друг, не мешкая, ответь им!..

– ТЫ будешь третьим? Отвечай!

***

Повергнув в дрожь немую гладь листа,
Омыв слезою яблоко глазное,
Копьё воздев над (с)нежной белизною,
Ты против мглы молчания восстал.

Шуршит от возмущения листва,
Когда ты дерзновенною рукою
Нехоженой, тернистою строкою
Ведёшь подслеповатые слова.

Не забредай в нарядные леса,
Лишённые божественного света,
Где потеряться путнику, поэту
Спешат помочь пустые словеса.

Не обольщайся лёгкостью пути
И славою мирской не обольщайся.
Ищи иное, истинное счастье,
Которое не всем дано найти.

Отравленный словесной беленой,
До смерти по страницам вдохновенно
Скользя пером, как лезвием – по венам,
Ищи Творца обители земной.

ОМ

Плоть предвкушает плоть.
В скважину рвётся ключ,
Жаждущий проколоть,
Неумолим, колюч.
Сладкий польётся сок,
Роза начнёт цвести.
Видишь, как твой сосок
Вырос в моей горсти?

В водовороте чувств
Сложим бессмертный гимн –
Стоном из сжатых уст –
Нашим телам нагим.
Ну же, давай начнём
И – до семи потов,
Чтоб нам с тобой о чём
Вспомнить было потом.

Выгнись, согнись дугой.
Я возьму тебя так,
Как ни один другой,
Ставивший прежде рак-
«Ом» – повторяй за мной.
Эта мантра – для нас.
Слышишь в костях прибой
Медитативных ласк?

Похоть – как снежный ком…
Взвинчена, горяча,
Бейся, срывайся, «Омм»
Хрипло и зло крича.
В страхе дрожит термит,
В норку забилась мышь.
Слышишь, прибой гремит
В связках, в сплетеньях мышц?

Выстони – напрягись –
Горлом густое «Оммм»,
Громко взвиваясь ввысь,
Падай назад ничком.
Ноги расставь, как V –
То бишь, мы победим.
(F)акт половой любви –
Нашей – неизгладим.

ВЫЙТИ ВОН

Всё нереально, эфемерно, тускло –
И пыльный стол, и тухлая закуска,
И натощак залитый самогон.
Я столько иссидел подсобок, кухонь,
Выслушивая жалобы и ругань,
Что есть потребность срочно выйти вон.

Не в коридор, не в паутину улиц,
Где злые пауки давно проснулись,
Но выйти непременно из себя.
Не так, чтобы кричать и материться,
Не так, чтоб бить наотмашь чьи-то лица,
Надолго репутацию губя,

Но выйти из отравленного тела,
Сидящего на корточках без дела,
Бормочущего что-то о душе.
Да, вылететь той самою душою
Сквозь щель в окне в незримое, большое…
Пусть говорят, что всё это – клише.

Пусть говорят, пусть тычут общим пальцем,
Пусть убеждают свыкнуться, остаться –
Остаться покурить, принять на грудь.
Но, если я приму, то – только меры
По развенчанью кухонной химеры,
Чья радость превратится утром в грусть.

Чья пьяная, холодная улыбка,
Ответить на которую – ошибка,
На утро превращается в оскал.
Зачем я здесь – больной, нетрезвый – снова
Среди веселья потного, мясного?
Чего я в этом логове искал?

Здесь лишь хмельное, призрачное счастье.
Не зря шептало мне: «Не обольщайся.»
Моё второе, истинное я.
И остаётся ждать на смрадной кухне,
Пока моё сознание потухнет,
Ресницами сшивая век края.

РЕКВИЕМ

Это реквием радости, это
Симпатичный, старательный врач,
Улыбаясь, из душ пациентов
Выжимает немыслимый плач.
Это дети глаза закрывают,
Чтоб не видеть как грустно бредёт
По щебёнке на встречу трамваю
Потерявший коня Дон Кихот.

Это вера с надеждой убиты.
Это прерван свободный полёт.
Это спивашаяся Маргарита
Под забором частушки поёт.
Это мастер макает в палитру
Чёрных будней свинцовую кисть,
И щебечут на веточке мирта
Бывший ангел и падший чекист.

Это бабочка спит в формалине,
Наблюдая чернильные сны,
Где маршрутами авиолиний
Перечёркнуты писма весны.
Это руки вдоль тела повисли.
Это ноги увязли в песке…
Это с воем неверные мысли
Вылетают сквозь дырку в виске.

НЕ РАССКАЗЫВАЙ МАМЕ!

Я злодей, чародей, я чудной иудей.
Слышишь, мой генератор бредовых идей
Дребезжит, не смолкая.
Я охотник на мух, пчеловод и пастух.
Я летающий по небу звёздный петух.
Я корова морская.

Пусть толпа нехорошее что-то орёт,
Пусть хрустит по ногами предательский лёд –
Грань меж явью и бредом,
Я всегда и везде: в лебеде, в резеде
И в кукушкином светлом, просторном гнезде –
За семейным обедом.

Ты любую толковую книгу открой,
И оттуда появится клёвый герой –
Не рассказывай маме!
Не пугайся и голову в плечи не прячь:
Это – я, первосортный, бесстрашный силач
В конопляной панаме.

С промокашкой в руке, с Блади Мэри на дне,
С залихватским тату на широкой спине,
На взбесившемся ЗИЛе
Я ворвусь в твои мысли сквозь радужки глаз.
Легионами слов и когортами фраз –
В лабиринты извилин.

Я тот звук, от которого Людвиг оглох,
Я Правша, оседлавший космических блох.
Я вселенский куратор.
У меня в голове – расписные сады…
И немое предчувствие скорой беды,
И дымит генератор..

Добавить комментарий